CC BY
78
УДК 87.3
Оботурова Наталья Сергеевна
кандидат философских наук Вологодский институт права и экономики ФСИН России
oboturova@inbox.ru
КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ИДЕЙ НЕТРАДИЦИОННОЙ ТЕОРИИ ПОЗНАНИЯ В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ Д. ДЭВИДСОНА И Х. ПАТНЭМА
В статье показан вклад Д. Дэвидсона и Х. Патнэма, соединивших формально-логический подход к пониманию языка с методом взаимосогласованной интерпретации, а также классическую теорию референции с методом конвенциональной регуляции и ментальных репрезентаций, в становление основных идей неклассической теории познания.
Ключевые слова: неклассическая теория познания, концептуальные схемы, конвенциональная регуляция, взаимосогласованная интерпретация, внутренний реализм, новая теория референции.
Одним из основных направлений философии ХХ в., во многом определившим ход ее развития, явилась аналитическая философия, которая в центр внимания поставила проблемы соотношения науки и философии, рациональности, языка науки. Общеизвестны основные представители и этапы в развитии аналитической философии от логического позитивизма до постпозитивизма. Традиционно считается, что логический этап аналитической философии, ориентированный на науку, классическую, естественнонаучную рациональность, критику метафизики, был развит англосаксонскими, английскими и американскими философами, а постпозитивистский, отдающий предпочтение открытому типу рациональности, неявному знанию, роли вненаучных форм познания, - континентальными. Однако аналитическая философия, по справедливому утверждению В.В. Цели-щева, не ограничивается в своем стремлении к научности анализом только концепций естественнонаучных теорий и «активно вторгается в попытках получить позитивное знание в собственно философские области - этику и метафизику, не заслуживающих, с точки зрения логических позитивистов, особого внимания» [4, с. 14].
Особенно ярко эволюция взглядов представителей логического позитивизма аналитической философии в контексте разработки ими неклассической теории познания видна на примере анализа философии Д. Дэвидсона и Х. Патнэма. Разработка новых подходов к пониманию теории познания осуществляется Д. Дэвидсоном в контексте анализа логических проблем естественного языка и философско-психологических вопросов описания и истолкования человеческих действий, истины и ее интерпретации [5].
Исследуя проблемы познания как коммуникации, Дэвидсон утверждает, что смысл отдельного предложения обусловлен способностью понимания человеком языка как единой концептуальной системы. Анализируя проблему роли и характера концептуальных схем в языковом общении, Дэвидсон утверждал, что она находится в центре внимания многих философских направлений. Традиционно считалось, что концептуальные схемы представляют собой способы организации опыта, поэтому их рассматривают как определенные системы категорий, которые придают форму чувственным данным. Кроме того, концептуальные схемы нередко уподобляются «точкам зрения индивидов, культур и эпох на происходящие события» [1, с. 905]. Такой подход к пониманию концептуальных схем, в случае отсутствия перевода одной схемы в другую, с точки зрения Дэвидсона, не позволяет индивидам, принадлежащим к разным концептуальным схемам, истинно соотносить свои мнения, желания, надежды, имеющиеся знания. Более того, понимание самой реальности относительно к таким схемам затруднено, так одна схема может не приниматься в другой системе понимания.
Другой причиной несходства стилей и ценностей концептуальных схем являются языки, которые, развиваясь «во временной и пространственной дистанции, могут сильно различаться в способах обращения с тем или иным уровнем явлений» [там же]. Поэтому то, что легко входит и понимается в одном языке, может с трудом входить в другой. Кроме того, фактором концептуального плюрализма может быть и различное понимание языка, его связи с сознанием и человеческой деятельностью. Из различных языковых выражений одних и тех же концептуальных схем вытека-
ет, по утверждению Дэвидсона, необходимость их взаимопереводимости, условием реализации которой является тот факт, что «речь человека может интерпретироваться только тем, кто хорошо знает убеждения говорящего (или того, чего тот хочет, намеревается сделать)» [1, с. 906-907]. Но для достижения этого необходима теория, которая бы одновременно объясняла установки и интерпретировала речь, а проблема интепрети-рования «должна суммировать имеющуюся в наличии рабочую теорию значения и приемлемую теорию убеждений» [1, с. 907].
Задачей такого приемлемого, с точки зрения Дэвидсона, метода является не исключение, а осмысление разногласий, для которого необходимо «наличие некоторого основания в согласии» [1]. Формой такого согласия может быть или совместное полагание предложений истинными говорящими на одном и том же языке, либо -«опосредовано теорией истины, принимаемой интерпретатором для говорящего на другом языке» [1].
Для достижения этой цели необходима определенная степень доверия в корреляции предложений, по-разному истинных для говорящего и интерпретирующего. Такое доверие не приводит к серьезным ошибкам, напротив, «если мы стремимся понимать других, мы должны считать их правыми по существу» [1]. Именно теория, согласовывающая доверие и формальные условия для теории, является основой, обеспечивающей коммуникацию. При этом такой подход вовсе не устраняет имеющейся разницы во мнениях, наличие которой не тождественно позиции концептуального релятивизма. Различия в концептуальных схемах подобны различиям в убеждениях - мы проясняем различие в них, если «разделяем базис переводимого языка или одинаковых убеждений, между которыми нельзя провести четкой границы» [1]. Таким образом, с точки зрения Дэвидсона, отказываясь от дуализма схемы и реальности, мы «не отбрасываем мир, а восстанавливаем непосредственный доступ к знакомым объектам, чьи «гримасы» делают наши предложения и убеждения истинными или ложными» [1].
Особый интерес в анализе природы, роли и значения концептуальных идей вызывает постановка Дэвидсоном проблемы полного описания языка, которое он связывает с пониманием значимого фактического или потенциального высказывания. Однако такие определения конкретно-
го значения высказывания связаны с признанием наличия априорного, конвенционального знания. Для понимания этой проблемы и той области, в которой конвенции играют свою роль, с точки зрения Дэвидсона, необходимо установить связь между понятием «значение» с убеждениями, желаниями, намерениями и целями, т.е. связь между лингвистическими значениями и установками, действиями людей, которые описываются в нелингвистических терминах.
В решении этой проблемы, по утверждению Дэвидсона, имеют место различные подходы, среди которых он выделяет несколько теорий. Первая - утверждает конвенциональный характер связи произносимого предложения, стоящего в том или ином грамматическом наклонении, с намерениями говорящего или с какой-либо более общей целью; вторая - анализирует конвенциональный характер каждого предложения; третья - доказывает «наличие конвенции, связывающей конкретные слова с экстенсией или интен-сией» [2, с. 214].
Дэвидсон, в отличие от данных теорий, делает объектом своего рассмотрения «неязыковые намерения, присутствующие в высказываемых фразах, то есть их скрытые цели» [2, с. 222], соотнося их с понятием перлокуционных актов, введенным Дж. Остином. Противоречие, с точки зрения Дэвидсона, состоит в том, что любые высказывания всегда обладают скрытой целью, а «языковое действие» имеет место тогда, когда для него существует буквальное значение, которое по своей природе всегда имеет скрытую цель. Поэтому говорящий должен стремиться «достичь какого-то неязыкового эффекта, рассчитывая на соответствующую интерпретацию его слов аудиторией» [2, с. 223].
Этим и определяется роль конвенций, назначение которых состоит в том, чтобы осуществить эту связь между скрытыми неязыковыми целями высказывания предложения и буквальным значением этого предложения или произнесения. Именно конвенция, с точки зрения Дэвидсона, призвана ясным для говорящего и слушающего способом «отбирать» случаи, в которых «скрытая цель непосредственно указывает на буквальное значение» [2, с.224].
Таким образом, соединяя формально-логический подход к пониманию языка, его шаблонам умозаключений и струн, которые образуются логическими константами, с методом интер-
претации, Дэвидсон по-новому ставит проблему приложения к естественным языкам формальных методов, которые с успехом применяются в синтаксисе, где одна и та же модель работает для целого ряда говорящих. Однако формализация рассуждений не может служить средством, при помощи которого индивид может приспосабливать «свои теории интерпретации к потоку новой информации» [2, с. 232]. Поэтому основные проблемы своей радикальной теории интерпретации Дэвидсон разрабатывает в контексте взаимосвязи семантического значения предложений с индивидуальными и социальными структурами убеждений, идей, верований, желаний, целепо-лаганий, намерений.
Критика традиционной эпистемологии, классического этапа аналитической философии дана также в философии Х. Патнэма, испытавшего на себе влияние идей У О. Куайна и ставившего широкий спектр проблем - от философского осмысления достижений логики, естественных наук до методологии науки, эпистемологии, философии сознания, языка и этики. Разрабатывая идеи «новой теории референции», направленной против традиционного представления о соотношении значения и смысла, Патнэм утверждал, что смысл не определяет и не обеспечивает систематически референцию важнейших категорий языковых выражений, тогда как значение, как совокупность нескольких компонентов, представляет собой «вектор», в котором отражаются различные аспекты употребления данного термина.
Выступая против концепции несоизмеримости научных теорий Т. Куна и поддерживая теорию научного реализма УО. Куайна, Патнэм утверждает, что то общее, что имеет место у правильно употребляемых терминов, составляет относительно устойчивое «ядро» значения. Именно оно служит «центром конвергенции» для исторически изменяющихся значений данного термина, а инвариантность этого ядра - основой преемственности и непрерывности в их эволюции. Однако, не останавливаясь на принципах научного реализма, которые он считал не совсем удовлетворительными для исследования природы референции, соотношения языка и реальности, Патнэм, критикуя корреспондентную теорию истины, разрабатывает концепцию «внутреннего реализма» [6].
Основой этой концепции явилось утверждение о том, что в процессе познания мы членим
мир на объекты на основе той или иной концептуальной схемы, поэтому истина не представляет собой идеализированной рациональной преемственности, ее критериями является операциональная применимость, когерентность, простота и непротиворечивость. В результате этого Патнэм признает возможность множества истинных описаний действительности. Отсюда вытекает и нетождественность, с точки зрения Патнэма, понятий истинности и рациональности, которую не следует понимать как «неизменный органон». Однако, несмотря на то что рациональность носит исторический, культурно обусловленный характер, она в каждом конкретном случае выполняет роль регулятивной идеи.
Развивая далее концепцию «внутреннего реализма», Патнэм говорит о необходимости «реализма с человеческим лицом», а также «естественного реализма», отказа от картезианского понимания природы ментального как области взаимодействия между когнитивными способностями человека и внешнего мира. С его точки зрения, чувственный опыт не представляет собой пассивной реакции и регистрации объектов сознания, а является переживанием живым существом в опыте различных сторон мира.
В основании таких выводов Патнэма на понимание процесса познания и сущности идеального лежали его исследования в области философии сознания, в которой он развивал идеи функционализма, как варианта «теории тождества», т.е. тождественности ощущений и восприятий определенным состояниям мозга. При этом, в отличие от физикалистского варианта «теории тождества», функциональный отождествлял ментальное не с физиологическими состояниями мозга, а функциональными. Используя достижения в области искусственного интеллекта, в частности теории А. Тьюринга, Патнэм пытался преодолеть картезианский взгляд на сознание, однако, столкнувшись с трудностями в решении данной проблематики, предложил вернуться к аристотелевскому реализму, но без аристотелевской метафизики.
Роль идеи, как концептуального уровня познания, анализируется Патнэмом в контексте соотношения позиций интернализма и реализма в процессе познания. Давая характеристику ин-тернализма, с точки зрения которого научное знание и стандарты его обоснования должны быть полностью независимы от социокультурных ус-
ловий, Патнэм не отождествляет его с легковесным релятивизмом, с позицией - «годится все».
Интернализм, по его утверждению, не отрицает роли опытных исходных данных, но выступает против того, что существуют такие исходные данные, которые «сами не формировались бы до известной степени нашими понятиями, тем словарем, который мы используем для того, чтобы фиксировать и описывать их...» [3, с. 76]. Наши ощущения, их описание происходят не сами по себе, а испытывают мощное воздействие «множества наших концептуальных предпочтений» [3]. Поэтому исходные данные, на которые опирается наше знание, являются «концептуально инфицированными».
Эта взаимосвязь, согласованность теоретических, концептуальных и опытных убеждений друг с другом, в свою очередь, обусловливает приемлемость и пригодность теорий или концептуальных схем. Более того, с точки зрения Патнэма, «наши понятия согласованности и приемлемости тесно переплетаются с нашей психологией» [3], зависят от нашей биологии, культуры, не свободны от ценностей. Отсюда следует, что истина не может быть отождествлена только с рациональной приемлемостью, которая инициируется личностью и соотносится с ней. Так, высказывание «Земля - плоская» было весьма вероятным и рационально приемлемым 3000 лет тому назад, однако «оно рационально неприемлемо в настоящее время» [3, с. 77].
Таким образом, в споре между интернализ-мом (независимостью знания от социокультурных условий) и экстернализмом (детерминацией научного познания внешними условиями его формирования) Патнэм утверждает, что «истина представляет собой идеализацию рациональной приемлемости» [3], которая исходит из предположения об идеальных, с точки зрения эпистемологии, условий (например, плоскость, лишенная трения). Поэтому мы «называем высказывание «истинным», как если бы оно было обосновано в подобного рода условиях» [3]. Однако в действительности таких «эпистемологически идеальных условий» не существует, но такие «идеализации» имеют свою «наличную стоимость», поскольку «мы можем приближаться к ним в очень высокой степени» [3]. Поэтому истина, с одной стороны, «независима от обоснования здесь и сейчас, но не может считаться независимой от любых обоснований» [3, с. 79].
В контексте этих выводов Патнэм анализирует корреспондентную теорию истины, к представителям которой он относит и редукционистов, как метафизических реалистов, с точки зрения которых «факты, связанные с поведением, “делают истинными” утверждения относительно ментальных событий» [3, с.81]. В качестве примера такого «редукционизма» Патнэм приводит взгляды Беркли, с точки зрения которого «сфера того, что «реально существует», исчерпывается сознаниями и их ощущениями» [3].
Говоря о том, что корреспондентная теория истины прошла через всю историю философии вплоть до Канта, Патнэм критически относится к однозначной оценке взглядов Аристотеля, философия которого традиционно считается ее основанием. Патнэм называет позицию Аристотеля в вопросе об истине «теорией референции как подобия», которая, как и современные теории, использует идею ментальной репрезентации, т.е. представления внешней вещи, которая есть у ума, называемой Аристотелем фантасмой, т.е. образом. С точки зрения Аристотеля, поскольку образ и внешний объект сходны между собой, имеют одинаковую форму, то ум, имея доступ к образу, имеет также и непосредственный доступ к самой форме внешнего объекта. Однако идеальный образ разделяет с объектом лишь такие свойства, которые могут быть восприняты нашими органами чувств в их взаимосвязи, но не разделяет такие свойства, как краснота, которая в «наших умах не является буквально тем же самым свойством, что и краснота объекта» [3, с. 82].
Ограничения теории подобия, имеющие место уже в философии Аристотеля, становятся более значительными в философии Нового времени. Они нашли свое проявление в теории «вторичных качеств» Декарта и Локка, которые утверждали, что свойства ментального образа не являются буквально теми же самыми, что и свойства физических вещей, хотя и определяются их микроструктурой (например, ощущение цвета зависит от способности тела избирательно поглощать и отражать световые волны). Поэтому сама вещь (кусок красной ткани) и ее красный вторичный образ не являются буквально подобными, не имеют общей формы.
В теории «референции как подобия» Аристотеля, а также «вторичных качеств» Нового времени, Патнэм видит подтверждение идеи «новой теории референции», концепции «внутреннего
реализма», признающих не только возможность множества истинных описаний действительности, нетождественности понятий истинности и рациональности, но и наличие в «уме» ментальных репрезентаций, обобщенных идей, которые не являются буквальным отображением свойств объекта.
Таким образом, соединяя формально-логический подход к пониманию языка и выраженных в нем идей с методом взаимосогласованной интерпретации, а также классическую теорию референции как подобия с возможностью множества истинных описаний действительности, методом конвенциональной регуляции и ментальных репрезентаций, Д. Дэвидсон и Х. Патнэм, не отрицая роли и значения классической эпистемологии, развивали основные идеи неклассической теории познания.
Библиографический список
1. Дэвидсон Д. Об идее концептуальной схемы // Аналитическая философия. Избранные тексты / Философия науки: Эпистемология. Методология. Культура: Хрестоматия. - М.: Издательский дом Международного университета в Москве, 2006. - 1000 с.
2. Дэвидсон Д. Общение и конвенциональ-ность // Философия, логика, язык. - М.: Прогресс, 1987.- С. 213-233.
3. Патнэм X Разум, истина и история. - М., 2002.
4. Целищев В.В. Аналитическая философия и сайентизм // Вопросы философии. - 2010. -№8. - С. 11-16.
5. Davidson D. Inquiries into Truth and Interpretation. - Oxford, 1985.
6. Putnam H. Mind, Language and Reality. Philosophical Papers. - V 2. - Cambridge, 1975.
УДК 111:17.023.36
Омельчук Роман Константинович
кандидат философских наук Восточно-Сибирская государственная академия образования (г. Иркутск)
R.Om@list.ru
ОНТОЛОГИЯ ВЕРЫ: ЛИЧНОСТНЫЕ И СОЦИОКУЛЬТУРНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ПРЕЕМСТВЕННОСТИ ЦЕННОСТЕЙ*
В статье исследуется проблема веры, которая осмысливается не как религиозный и гносеологический феномен, а бытийно-ценностно. Рассматривается, как вера и идентичность понимаются в свете онтологической модели личности. Обосновывается, что вера является своеобразными механизмами преодоления эгоизма, самоидентификации и преемственности ценностей.
Ключевые слова: онтология веры, идентичность, онтологическая модель личности, традиция.
Вера, идентичность и традиция представляют собой тесно связанные друг с другом механизмы преемственности ценностей. Исследование этих феноменов через призму онтологического подхода имеет не только фундаментальный, но и прикладной характер. Механизмы преемственности ценностей и идеалов, которые столетиями складывались в обществе, за последние несколько десятилетий претерпели сильнейшую деформацию. Сегодня совершенно точно можно говорить о новых традициях, которые формируют ценности совершенно иного порядка. Изучение тех тенденций, которые возникают в сегодняшнем обществе, необходи-
мо не только для прогнозирования будущих ожиданий, но и для активного изменения ценностных ориентаций новых поколений, которые через 1015 лет станут наиболее активной и влиятельной частью общества.
Онтология веры предполагает ее рассмотрение в качестве характеристики человеческого бытия: в этом случае вера как стремление человека к истине есть основа становления личности истинной, уникальной, поскольку именно вера определяет ценностные отношения личности с окружающим миром. Так, онтология веры, рассмотренной в масштабах личности, фундирует процессы воспитания и образования целостной
* Статья подготовлена при поддержке Совета по грантам Президента Российской Федерации (проект «Онтология веры: личностные и социокультурные механизмы преемственности ценностей», грант № МК-2493.2011.6).
