CC BY
64
УДК 811.1/.2 (16.41.21), УДК 82-3 (17.82.30)
Ю. В. Головнёва
КОНЦЕПТ «DELICIOUS DISSOLUTION» В НЕЗАВЕРШЕННОМ РОМАНЕ НАБОКОВА «THE ORIGINAL
OF LAURA»
Анализируется репрезентация индивидуально-авторского концепта «сладостное растворение» в романе Набокова «Лаура и ее оригинал». Концепт описан как поэтапная последовательность действий главного героя, выделены основные смысловые признаки, позволяющие сопоставить этот концепт с предшествующими ему в литературе. Когнитивно-лингвистический подход сочетается с элементами литературоведческого описания.
Ключевые слова: индивидуально-авторский концепт, скрипт (сценарий), смысловое ядро концепта, художественный мир Набокова.
В незавершенном романе В. В. Набокова, впервые опубликованном недавно, дается неожиданный вариант ответа на извечный вопрос об отношении смертного человека к смерти. Казалось бы, актуальность этой темы трудно переоценить. Но, видимо, потому, что написанное Набоковым затрагивает некие негласные табу современной европейско-американской культуры, связанные с темой смерти, рецензенты и обозреватели, анализируя роман, обходят эту тему или касаются ее вскользь, не видя ответа, данного Набоковым (см., например, [1, 2]). Тему смерти в творчестве Набокова подробно рассматривают Г. Барабтарло («Тайна Найта» [3]) и другие литературоведы [4, 5], но в их работах акцент делается на метафизической стороне дела, на «потустороннем», в то время как, по мнению Набокова, вложенному в уста вымышленного философа в романе «Дар», «загробное окружает нас всегда, а вовсе не лежит в конце какого-то путешествия» [6, с. 279].
Поскольку предмет нашего исследования обозначен термином «концепт», следует уточнить, что понятия «концепт» и «художественный образ» дополняют друг друга. «Образ, будучи двусторонней единицей, имеющей план выражения и план содержания, непосредственно дан в произведении. <...> Концепт же, скорее, «задан», а не «дан», мы реконструируем его по тексту, по следам его репрезентации, но никогда не можем его охватить в полном объеме. Средствами репрезентации концепта считаются ключевые слова, синонимические ряды, словообразовательные гнезда, семантико-ассоциа-тивные поля имени концепта и другие парадигматические группировки лексики. При этом сам концепт - единица ментального плана. Непосредственно в тексте он не присутствует» [7]. Статья посвящена реконструкции индивидуально-авторского концепта с опорой на образность романа и с отслеживанием отдельных черт этого концепта в других произведениях - как у Набокова, так и у его предшественников.
В литературе известны случаи, когда автор описывает нечто, до сих пор не существовавшее в кон-
цептосфере данного языка (а может, и никакого другого) и не выраженное в языке ни отдельным словом, ни более-менее устойчивым словосочетанием. Такой авторский концепт понятен читателю потому, что представляет собой новое сочетание уже существующих, и даже может получить широкое распространение. Например, Г. Уэллсу принадлежит идея time machine - машины времени (его роман с таким названием был опубликован в 1894 г.). Представление о ней так органично вошло в концептосферы языков, на которые был переведен роман Уэллса, что трудно представить, что сравнительно недавно, по историческим меркам, уже существовали и концепты «машина» и «время», и извечные желания «вернуться в прошлое», «увидеть отдаленное будущее», а концепта «машина времени» не было!
Набоков сделал сопоставимое с этим, соединив в причудливом внутреннем мире своего персонажа восторг и идею растворения самого себя. Конечно, об упоении «у бездны мрачной на краю» говорилось и до Набокова, но он перенес это упоение в особые обстоятельства, позволяющие описать его в деталях и сфокусировать на нем внимание читателя.
Роман В. В. Набокова «The Original of Laura» был впервые опубликован в 2009 г. (русский перевод «Лаура и ее оригинал», выполненный Геннадием Барабтарло, вышел в 2010 г.). Точнее, жанр произведения определен издателями как «фрагменты романа»: оно написано на 138 библиотечных карточках небольшого размера, местами образующих связные главы, местами разрозненных. Работа над ним продолжалась с 1974 г. до самой смерти Набокова в 1977 г. - это было его последнее произведение. История, предшествующая публикации, заслуживает отдельного упоминания. Набоков завещал сжечь черновики, если роман останется неоконченным, но его вдова этого не сделала, а единственный сын после долгих сомнений решился нарушить волю отца: у Дмитрия Владимировича были основания считать, что этот текст «превосходил предыдущие (тексты
Набокова. - Прим. наше. Ю. Г.) по своей композиции и слогу» [8, с. 16].
Первоначальный вариант названия романа -«Dying Is Fun», «Умирать - это забавно» (в российском двуязычном издании [9], по которому роман цитируется, эти слова вынесены в подзаголовок к английскому тексту). Кому же забавно умирать? Оказывается, главному герою романа Филиппу Вайльду, пожилому профессору вымышленного Ганглийского университета. Отметим, что и само имя персонажа (Wild - дикий, буйный), и название университета, содержащее каламбур («ганглии» + «Англия»; здесь игра слов сохраняется и в переводе), располагают внимательного читателя ожидать от такого профессора более чем необычных действий. Правда, Вайльд до поры до времени не то чтобы совсем умирает, а регулярно входит в транс и силой мысли растворяет отдельные части собственного тела, а потом восстанавливает их перед выходом из транса. Зачем? Во-первых, потому, что это случайно обретенное им умение представляет, на его взгляд, научный интерес; опыты над собой он тщательно описывает в засекреченном ото всех дневнике. Во-вторых, потому, что эти опыты доставляют профессору удивительнейший восторг! Он даже приходит к выводу, что такой же восторг доставит ему и смерть от полного саморастворения (the process of dying by auto-dissolution, карточка (в дальнейшем «к.») 86), которое он пока откладывает. В конце концов Вайльд все-таки умирает необратимо - от инфаркта. Было ли это следствием его опытов, остается неизвестным.
Для обозначения опытов в дневнике Вайльда подобраны следующие существительные-синонимы: self destruction - саморазрушение (к. 64, написано раздельно), suicide - самоубийство (кк. 64, 122, 133), self-deletion - самовычеркивание или, в переводе Барабтарло, «самовымарывание»
(к. 70), deletion - вычеркивание, стирание (кк. 73, 107, 134), extermination - истребление (к. 82), autodissolution - саморастворение (к. 86), destruction -разрушение, истребление (кк. 91 и 107), selfobliteration - самоуничтожение (к. 107), dissolution -растворение (к. 122 (2 раза)), a (mounting) melting (from the feet upward) - (восходящее от ступней ног) ощущение таяния (к. 122), self-annihilation -полное самоуничтожение (к. 124); видимо, этого мало, и на к. 106 появляются не вставленные в текст self-extinction (производное от to extinct -потухать, угасать; одно из значений слова extinction - вымирание вида) и self-immolation (самосожжение), и еще - авторский окказионализм: self-slaughter, в переводе Г. Барабтарло - «само-убой» (к. 133). Ни одно существительное не повторяется больше трех раз. Глаголы-синонимы, передающие столь вожделенное для Вайльда действие,
выписаны Набоковым на отдельной карточке (к. 138): efface, expunge, erase, delete, rub out, wipe out, obliterate. (Г. Барабтарло переводит их следующим синонимическим рядом: изглаживать, искоренять, вымарывать, зачеркивать, стирать, вычищать, уничтожать.) В связный текст не вошли два первых и два последних слова. Кроме того, в связном тексте встречаются их контекстуальные синонимы: woo death (метафора) - ухаживать за смертью, как ухаживают за девушкой (к. 125), destroy - разрушать (кк. 91, 106 (2 раза), 122, 123), dissolve (one’s body) - растворять (собственное тело) (к. 124).
Такое богатство синонимов свидетельствует о необычайной важности этой темы для романа в целом и для его персонажа. Вайльд хочет говорить о своем уникальном открытии еще и еще, и говорить нетривиально, почти не повторяясь и передавая тончайшие оттенки смысла. Другой столь же обширный ряд синонимов выражает восторг от растворения. Не будем приводить их полный список, но ниже проследим за нарастанием этого чувства.
Сущность действий Вайльда можно обозначить словосочетанием delicious dissolution - «сладостное (само) растворение», у Г. Барабтарло «сладостная самоликвидация» (к. 122). Именно слово dissolution («растворение»), по мнению Вайльда, наиболее точно передает ощущение от процесса: «Dissolution, in fact, is a marvelously apt term here; for as you sit relaxed in this comfortable chair (narrator striking its armrests) and start destroying yourself, the first thing you feel is a mounting melting from the feet upward». - «Кстати сказать, слово „ликвидация“ здесь на редкость удачно, потому что когда сидишь ра^лабившись в покойном кресле (тут повествователь похлопывает по подлокотникам) и приступаешь к самоуничтожению, тогда первое, что испытываешь, это все усиливающееся чувство, что таешь, начиная от ног и далее вверх» (к. 122; здесь и далее все цитаты-предложения из романа сопровождаются переводом Г. Барабтар-ло). Эпитет delicious, привносящий аллитерацию, усиливает эффект сладостности. (Набоков относился к этому стилистическому приему с особой симпатией - в одной его книге даже объяснение в любви звучит так: «наша жизнь с тобой была аллитерацией» (к. 122) [10, с. 173], и его последнее произведение отличается изобилием аллитераций.)
Концепт «delicious dissolution», согласно принятой в когнитивной лингвистике типологии, представляет собой скрипт (сценарий), т. е. «динамически представленный фрейм как разворачиваемую во времени определенную последовательность этапов, эпизодов» [11, с. 37]. В отличие от обиходных скриптов, которые основаны на социальных конвенциях и представляют собой «знание того, как
поступать и как другие поступят в конкретных стереотипных ситуациях» [12, с. 70], здесь всю схему действий задает автор (от имени героя, который по сюжету опирается не только на личный опыт, но и на некое интуитивное знание).
Для построения схемы скрипта «delicious dissolution» (о соотношении концепта как ментальной структуры - и схематического конструкта, создаваемого при его описании, см. [13]) перечислим, во-первых, этапы действий Вайльда и, во-вторых, основные смысловые признаки этого концепта.
Сеанс «сладостного саморастворения» Вайльда - а он ближе к концу дневника пишет, что проделывал эти опыты около 50 раз (к. 134), - разворачивается во времени так.
Этап 1. Подготовка. Для начала опыта требуется, чтобы нижняя сторона закрытых век, the underside of one’s closed eyelids, была свободна от оптических эффектов, возникающих при усталости, - точек, штришков, разных фантастических фигур (кк. 66-67). Для достижения этого Вайльд рекомендует sound sleep and an eyebath - здоровый сон и примочки для глаз (к. 67). Обстоятельность его рекомендаций несколько комична.
Этап 2. Вхождение в транс. Своего читателя Вайльд видит осведомленным в психологии и в подробности не вдается. Отрывочное описание этого этапа играет, скорее, комическую роль. Вайльд вспоминает, как нашел для первых опытов место на качелях, висящих высоко на старом дубе и вызывающих другие сентиментальные воспоминания; дуб был «picturesque but completely indifferent» - «живописным, но совершенно равнодушным» (к. 136), как пушкинская природа у гробового входа, - довольно трогательная аллюзия для персонажа, чьим родным языком был французский (к. 76), а специальностью - не литература! «I had glided with a slight oscillation into the initial stage of a particularly rich trance when the cordage burst and I was hurled, still more or less boxed, into a ditch full of brambles...» - «С легким покачиванием вплывал я в первоначальную стадию особенно густого транса, как вдруг снасти оборвались и я, пребывая все еще в некотором дурмане, сварзился в канаву, заросшую куманикой.» (к. 136).
Этап 3. Создание ментального образа себя, с которым предстоит работать. Вайльд считает необходимым опираться на зрительное воображение, но он не способен, закрыв глаза, увидеть под веками самого себя - и потому приходит к «изящному решению»: изображать вместо этого букву I, повторяющуюся в его имени и фамилии (Philip Wild) и в английском языке совпадающую с «нашим любимым местоимением» «я» (кк. 68-69). Объяснить, для чего нужен такой образ, ему помогает развер-
нутая метафора: фон под веками - это школьная доска (inner blackboard, к. 66), на которой пишут или рисуют мелом (to chalk, к. 69), а затем будут стирать изображение (синонимы со значениями «стирать, вымарывать, уничтожать» выписаны на к. 138).
Этап 4. Мысленное «стирание» частей тела с «доски» и при этом ощущение их растворения. Вайльд констатирует, что не может объяснить, как достичь этого (к. 124). Он прибегает к сопоставлению с понятным случаем - к пересказу сна, который часто снился ему в детстве: на двери или на обоях появляется отвратительно шевелящееся грязное пятно, и вот однажды он не побоялся натянуть воображаемую перчатку и стереть «гадину» (кк. 125-127).
Процесс растворения описывается Вайльдом с неизменной иронией в адрес своей «презренной плоти», wretched flesh (к. 80). Суховато-ироничная манера называть части тела латинизмами вроде hallux ‘большой палец’, digits ‘пальцы’ (к. 84), thorax ‘грудная клетка’ (к. 106) подчеркивает его отстраненность от них и контрастирует с цветистыми эпитетами и размашистым подбором синонимов к восторгу от их исчезновения - the ecstatic relief ‘ощущение восторженного облегчения’ (к. 70), sweet death’s ineffable sensation ‘неописуемое ощущение сладости смерти’ (к. 73), the divine delight ‘сказочное блаженство’ (к. 91) и многие другие.
Этап 5. Восстановление и выход из транса. «To break the trance all you do is to restore in every chalk-bright detail the simple picture of yourself, a stylized skeleton on your mental blackboard». - «Для того чтобы прервать транс, достаточно просто восстановить свой облик во всех его ярким мелком очерченных подробностях - род стилизованного скелета на вашей черной мысленной доске» (к. 91).
Скрипт, совсем как обиходные скрипты, задает и правила поведения в описываемой ситуации -это необходимые, по представлениям Вайльда, условия безопасности практикующего: «One should remember, however, that the divine delight in destroying, say, one’s breastbone should not be indulged in. Enjoy the destruction, but do not linger over your own ruins lest you develop an incurable illness or die before you are ready to die». - «Следует, однако, помнить, что нельзя позволять себе предаваться сказочному блаженству, испытываемому при изничтожении, допустим, грудины. Услаждайся разрушением, но не задерживайся подолгу у своих развалин, не то заболеешь неизлечимой хворью или умрешь раньше времени» (к. 91).
Смысловое ядро концепта «delicious dissolution» составляют следующие основные признаки этого действия.
1. Оно произвольно и обратимо (по крайней мере, если не нарушать ощущаемые интуитивно правила): «.my fifty resurrections have shown that no damage is done to the organs involved when breaking in time out of the trance» - «.то, что я пятьдесят раз оживал, доказывает, что если выйти из транса вовремя, то органы, на которых производится опыт, не терпят никакого вреда» (к. 134).
2. До возникновения панического чувства в последнем описанном эпизоде «саморастворения» (к. 134) оно не связано ни с какими отрицательными переживаниями. Оно происходит безболезненно. Оно не включает никаких отвратительных деталей. Задача автора - не рассказать страшную историю, а намекнуть на приятную тайну, которая, надо думать, приоткрывалась и ему.
3. Это действие сопровождается восторгом, возрастающим с постепенным приобретением опыта и смелости. Когда Вайльд только начинает экспериментировать над собой, он видит причину «ощущения восторженного облегчения», the ecstatic relief (к. 70), от мысленного удаления пальцев ног в том, что они постоянно доставляли ему страдания из-за тесной обуви. Потом выясняется, что с физиологией это состояние никак не связано, восторг - неотъемлемое свойство процесса: «.the process of dying by auto-dissolution affords the greatest ecstasy known to man» - «процесс умирания способом саморазложения доставляет величайшую из ведомых человеку услад» (к. 86), и Вайльд познает «pleasure, bordering on almost unendurable ecstasy» - «удовольствие, граничащее с восторгом почти невыносимым» (к. 107); последнее заставляет вспомнить Достоевского с его секундами невыносимого счастья [14, с. 503]. Но и это не предел: в одной из последних записей (а ведение дневника прервалось лишь со смертью Вайльда) говорится: «.the act of deletion produced an ecstasy superior to anything experienced before» -«процесс самоизъятия привел меня в состояние блаженства, равного которому я еще не испытывал» (к. 134); правда, за этим следует «a new feeling of anxiety and even panic» - «новое, беспокойное, даже паническое чувство» (там же) - наверное, Вайльд все-таки нарушает какое-то правило или просто не «видит» чего-то интуитивно.
4. Вайльд мыслит о полном и о частичном, а также об обратимом и уже необратимом саморастворении как об одном и том же действии в разной степени. Это следует из того, что он называет свое действие самоубийством (к. 64), сообщает: «By now I have died up to my navel some fifty times» - «За неполных три последних года я умирал от низу до пупа около пятидесяти раз» (к. 134), а на к. 133 (под первоначально данной ему автором фамилией Никитин, которая, судя по характеру ис-
правлений на ряде карточек, была изменена позже) даже признает свое действие преступлением и оправдывается «чувством немыслимой отрады, которую оно доставляет».
5. Как ни странно, вопрос о том, происходит ли это действие в реальности или только в воображении Вайльда, для художественного мира Набокова не самый существенный. О произведениях Набокова часто говорят как об одном большом тексте (например, Г. Барабтарло пишет: «... самые увлекательные и в то же время плодотворные открытия ждут исследователей. в добросовестных попытках понять его поэтику, физику и метафизику, когда его сочинения берутся как главы или отделы одного пожизненного опуса, который подлежит изучению во всей его сложной, но целой величине» [3, с. 304]), и в этом тексте «быть верным только вымыслу» («о, поклянись, что до конца дороги ты будешь только вымыслу верна», как мысленно обращается к своей возлюбленной герой «Дара» [6, с. 141]) - путь, гарантированно уводящий от столь нелюбимой Набоковым пошлости. Вспомним «Лолиту»: как только Гумберт Гумберт переходит границы вымысла и начинает действовать реально, он обрекает себя на пошлость. Возможно, в одном из вариантов развития романа, видимых его автором, похожее ожидало и Вайльда: когда тот растворяет свои пальцы ног по-настоящему (или, по крайней мере, думает, что делает это по-настоящему), он чувствует ни с чем не сравнимую вонь от разложения этих пальцев (кк. 84-85). Но на лежащей рядом карточке (87) дано альтернативное развитие событий: Вайльд видит, что пальцы не удалены.
Можно предположить, что Вайльд, принимающий вымысел за реальность, - сумасшедший вроде известного гоголевского персонажа: на это косвенно указывает сцена, когда он врывается в магазин в новогодней маске, чтобы спрятать под маской слезы, и невольно пугает продавцов (к. 72). В начале романа собственная жена прямо называет его сумасшедшим неврологом - a mad neurologist (к. 2). Но к сущности описанного Набоковым «сладостного растворения» не имеет отношения, сопутствует ли восторгу от этого действия реальное исчезновение частей тела.
Набоковский концепт «delicious dissolution» уникален в своем роде - трудно найти что-нибудь похожее в других известных произведениях художественной литературы Европы (в широком смысле, включая Россию) и США. Близкой представляется проблематика Эдгара По, но от нее набоковский концепт радикально отличается тем, что не вызывает отрицательных переживаний у героя. Сопоставление найденного Набоковым с практиками вроде йоговских, а также с художественной
литературой народов, далеких от европейской традиции, например японской, - отдельная тема, безусловно, интересная, но неподъемная в рамках данной статьи. Из русской литературы можно навскидку вспомнить Кириллова в «Бесах», но «взаимоотношения» Набокова с этим полукарикатурным персонажем - тоже отдельная тема.
Даже в творчестве самого Набокова эпизоды, напоминающие сладостное саморастворение Вайльда, очень редки, несмотря на то что тема смерти проходит сквозь большинство его произведений, от ранних пьес до «Лауры и ее оригинала».
Г. Барабтарло считает, что у Набокова «идея автогипнотического избывания своего тела встречается в странном и замечательном маленьком стихотворении 1938 г.: «.Решенье чистое, простое. // О чем я думал столько лет? // Пожалуй, и вставать не стоит: // Ни тела, ни постели нет» [15, с. 92]. Но в стихотворении, в отличие от случая Вайльда, ничто не говорит о произвольности и обратимости происшедшего с лирическим героем, скорее, оно о возможности посмертного существования.
В романе «Дар» (1937) попадается сладостное мысленное растворение Федора Годунова-Чердын-цева в лесу, но там обратимо растворяется не тело, а самосознание, чувство я [6, с. 301-302].
Наиболее близок к опытам Вайльда тот эпизод из набоковского «Приглашения на казнь» (1938), где Цинциннат мысленно сбрасывает с себя сначала одежду, а затем и тело: «То, что оставалось от него, постепенно рассеялось, едва окрасив воздух. Цинциннат сперва просто наслаждался прохладой; затем, окунувшись совсем в свою тайную среду, он в ней вольно и весело -
Грянул железный гром засова, и Цинциннат мгновенно оброс всем тем, что сбросил, вплоть до ермолки. <...> Цинциннат, тебя освежило преступное твое упражнение» [16, с. 162]. Здесь налицо и произвольность, и обратимость («мгновенно оброс»), и сладостность, и даже ощущение преступности своих действий. Единственное существенное отличие от случая Вайльда - Цинциннат
не считает, будто это самоубийство, а «преступность», по логике произведения, здесь в другом -в том, что он способен проделывать то, на что не способны окружающие.
Но и обратимое саморастворение Вайльда не является самоубийством, а описание этого действия не является поэтизацией самоубийства. Скорее, это описание дополнительного источника жизненных сил.
То, что сложное действие, обозначенное в последнем произведении Набокова как «delicious dissolution», в видоизмененной форме обнаруживается и в предшествующих произведениях Набокова, позволяет сделать вывод о важности описанного действия, вызывающего восторг, или, точнее, некоторого прототипа этого действия не только для эксцентричного персонажа романа «Лаура и ее оригинал», но и для художественного мира Набокова в целом.
Чтобы лучше понять, в чем смысл созданного Набоковым образа «сладостного растворения», вернемся к «одному большому тексту», написанному Набоковым. В «Других берегах», уподобляя впечатления жизни «загадочным картинкам, где все нарочно спутано («Найдите, что Спрятал Матрос»)» [17, с. 523], Набоков пишет: «Однажды увиденное не может быть возвращено в хаос никогда» [там же]. Один раз вместив в себя восторг, приписываемый Вайльду и наверняка хорошо известный Набокову, читатель уже не забудет о возможности этого восторга. Именно в создании таких эффектов - смысл литературы, по Набокову.
Представленный в данной статье опыт анализа необычного индивидуально-авторского концепта может оказаться полезным при анализе других индивидуально-авторских концептов с когнитивнолингвистических позиций. Результаты анализа индивидуально-авторских концептов, в свою очередь, вносят вклад в решение актуальной проблемы понимания чужого индивидуального опыта, в том числе описанного в нарочито искаженной, например фантастической, форме.
Список литературы
1. Волкова Р. Подлинная Лаура, или Лаура и ее оригинал // Нева. 2010. № 6. С. 204-213.
2. Юрьев О. Как было весело умирать, или Название Лауры. и^: http://booknik.ru/today/fiction/kak-bylo-veselo-umirat-ili-nazvanie-laury (дата обращения: 16.02.2014).
3. Барабтарло Г. Тайна Найта // Набоков В. В. Истинная жизнь Севастьяна Найта / пер. с англ. Г. Барабтарло. СПб.: Азбука-классика,
2008. С.302-348.
4. Шевченко В. Еще раз о «потусторонности» Набокова // Звезда. 2004. № 4. С. 193-201.
5. Шульман М. Набоков, писатель // Постскриптум, 1998. Вып. 6. и^: http://gatchina3000.ru/literatura/nabokov_v_v/nabokov_writer05.htm (дата обращения: 16.02.2014).
6. Набоков В. В. Дар. М.: Слово, 1990. 332 с.
7. Тарасова И. А. Образ или концепт? К вопросу о категориях авторского сознания // Языковое бытие человека и этноса: психолингвистический и когнитивный аспекты. Материалы Международной школы-семинара (V Березинские чтения). Вып. 15. М.: ИНИОН РАН, МГЛУ,
2009. С. 262-267. URL: http://acta-linguistica-et-poetica.blogspot.ru/2009/10/blog-post.html (дата обращения: 16.02.2014).
8. Набоков Д. В. Предисловие / пер. с англ. Г. Барабтарло // Лаура и ее оригинал. Фрагменты романа / пер. с англ. Г. Барабтарло. СПб.: Азбука-классика, 2010. С. 7-18.
9. Nabokov V. V. The Original of Laura (Dying Is Fun) // Набоков В. В. Лаура и ее оригинал. Фрагменты романа / пер. с англ. Г. Барабтарло. СПб.: Азбука-классика, 2010. С. 105-384.
10. Набоков В. В. Истинная жизнь Севастьяна Найта / пер. с англ. Г. Барабтарло. СПб.: Азбука-классика, 2008. 352 с.
11. Болдырев Н. Н. Когнитивная семантика: курс лекций по английской филологии. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000. 123 с.
12. Демьянков В. З. Теория прототипов в семантике и прагматике языка // Структуры представления знаний в языке / отв. ред. Е. С. Кубря-кова М.: ИНИОН РАН, 1994. С. 32-86.
13. Залевская А. А. Актуальные вопросы терминологии: «концепт» или «конструкт»? // Лингвистический вестник. Вып. 3. Ижевск, 2001. С. 13-19.
14. Достоевский Ф. М. Бесы: роман в трех частях. Владивосток: Дальневосточное книжное издательство, 1989. 576 с.
15. Барабтарло Г. «Лаура» и ее перевод // Набоков В. В. Лаура и ее оригинал. Фрагменты романа / пер. с англ. Г. Барабтарло. СПб.: Азбука-классика, 2010. С. 75-104.
16. Набоков В. В. Приглашение на казнь: романы, рассказы, критические эссе, воспоминания. Кишинев: Лит. артистикэ, 1989. 654 с.
17. Набоков В. В. Другие берега // Приглашение на казнь: романы, рассказы, критические эссе, воспоминания. Кишинев: Лит. артистикэ, 1989. С.357-523.
Головнёва Ю. В., кандидат филологических наук, доцент.
Дальневосточный федеральный университет (Уссурийский филиал).
Ул. Некрасова, 35, Уссурийск, Приморский край, Россия, 692500.
E-mail: golovnyova@mail.ru
Материал поступил в редакцию 09.12.2013.
Yu. V Golovnyova
THE CONCEPT “DELICIOUS DISSOLUTION” IN NABOKOV’S UNFINISHED NOVEL “THE ORIGINAL OF LAURA”
This article studies the representation of the author’s individual concept of “delicious dissolution” in Nabokov’s novel “The Original of Laura”. The concept is described as a step-by-step sequence of actions of the central character, and its basic semantic features are listed, which gives a possibility to compare this concept with its precedents in the works of classical literature. The cognitive linguistics approach is combined with elements of literary theory here.
Key words: author’s individual concept, scenario (script), semantic nucleus of the concept, Nabokov’s artistic world.
References
1. Volkova R. The Real Laura, or The Original of Laura. Neva, 2010, no. 6, pp. 204-213. (in Russian).
2. Yuryev O. What Fun It Was Dying, or The Title of Laura. URL: http://booknik.ru/today/fiction/kak-bylo-veselo-umirat-ili-nazvanie-laury (Accessed: 16 February 2014) (in Russian).
3. Barabtarlo G. Sebastian’s Secret. Nabokov V V The Real Life of Sebastian Knight. Translated from English by G. Barabtarlo. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2008. Pp. 302-348 (in Russian).
4. Shevchenko V. Once Again about the “Hereafterness” of Nabokov. Star, 2004, no. 4, pp.193-201 (in Russian).
5. Shul'man M. Nabokov, a Writer. Post Scriptum, 1998, no. 6. URL: http://gatchina3000.ru/literatura/nabokov_v_v/nabokov_writer05.htm (Accessed: 16 February 2014) (in Russian).
6. Nabokov V. V. The Gift. Moscow: Slovo Publ., 1990. 332 p. (in Russian).
7. Tarasova I. A. An Image or a Concept? To the Question of Categories of an Author’s Mind. Language Existence of a Human Being and an Ethnos: a Psycholinguistic Aspect and a Cognitive One: Materials of the International School-Seminar (V Berezin Readings), no. 15, Moscow, INION RAN, MGLU Publ., 2009. Pp. 262-267. URL: http://acta-linguistica-et-poetica.blogspot.ru/2009/10/blog-post.html (Accessed: 16 February 2014) (in Russian).
8. Nabokov D. V. Foreword. Translated from English by G. Barabtarlo. The Original of Laura. Fragments of the novel. Translated from English by
G. Barabtarlo. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2010. Pp. 7-18 (a bilingual edition; the cited text is in Russian).
9. Nabokov V. V. The Original of Laura (Dying Is Fun) // Nabokov V. V. The Original of Laura. Fragments of the novel. St. Petersburg, Azbuka-
klassika Publ., 2010. Pp. 105-384 (a bilingual edition; the cited text is in English).
10. Nabokov V. V. The Real Life of Sebastian Knight. Translated from English by G. Barabtarlo. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2008. 352 p. (in Russian).
11. Boldyrev N. N. Cognitive Semantics: A course of lectures in English philology. Tambov: TGU Publ., 2000. 123 p. (in Russian).
12. Demyankov V. Z. The Theory of Prototypes in Language Semantics and Pragmatics. Structures of Knowledge Representation in the Language. Edited by E. S. Kubryakova. Moscow, INION RAN Publ., 1994. Pp. 32-86 (in Russian).
13. Zalevskaya A. A. Actual questions of terminology: a ‘concept' or a ‘construct'? Linguistic bulletin, 2001, no. 3, pp. 13-19 (in Russian).
14. Dostoevsky F. M. The Devils. A novel in 3 parts. Vladivostok, Dalnevostochnoe knizhnoe izdatelstvo Publ., 1989. 576 p. (in Russian).
15. Barabtarlo G. The Translation of “Laura”. Nabokov V. V. The Original of Laura. Fragments of the novel. Translated from English by G. Barabtarlo. St. Petersburg, Azbuka-klassika Publ., 2010. Pp. 75-104 (a bilingual edition; the cited text is in Russian).
16. Nabokov V. V. Invitation to a Beheading. Novels, short stories, literary criticism, memoirs. Kishinev, Lit. Artistike Publ., 1989. 654 p. (in Russian).
17. Nabokov V. V. Other shores. Invitation to a Beheading. Novels, short stories, literary criticism, memoirs. Kishinev, Lit. Artistike Publ., 1989. Pp. 357-523 (in Russian).
Far Eastern Federal University (Ussuriisk branch).
Ul. Nekrasova, 35, Ussuriisk, Primorsky region, Russia, 692500.
E-mail: golovnyova@mail.ru
