CC BY
17
(с. 231). Оказавшись в ситуации отдаления от предмета исследования, «критика русского Берлина смогла сосредоточить свое внимание на самых важных моментах развития литературы, уловить ее тенденции, предсказать будущее» (с. 184).
Значительное место в литературной критике русского Берлина занимает интерес к западноевропейской литературе прошлого и современности. Творчество русских писателей рассматривалось на фоне западноевропейской литературы, с тем чтобы выявить русскую самобытность. Очевиден интерес к писателям-изгнанникам -Данте, Гейне, Байрону, Уайльду, Мицкевичу, Вольтеру, судьба которых была сопоставима с судьбой русских эмигрантов.
Среди разножанрового потока публикаций о западноевропейской литературе материалы о классиках представлены скромнее, чем о современниках, что объясняется литературно-критической, а не литературоведческой направленностью изданий русского Берлина. Наибольшего внимания удостаивалась французская литература (юбилеи братьев Гонкуров, А. Дюма-сына и Ш. Бодлера, творчество В. Гюго, С. Малларме, О. Бальзака, А. Мюссе, Вольтера, Г. Мопассана, Ж. Верна, П. Мериме). Причины упадка западноевропейской литературы берлинская критика видела в отходе большинства современных писателей от магистральной дороги реализма в сторону модернизма. Американская поэзия и проза не вызывали высокой оценки - как вторичные по отношению к литературе Старого Света.
Справочный аппарат издания содержит обширную «Библиографию» («Критика русского Берлина: Источники», «Литературная критика», «Русское литературное зарубежье», «Работы о русском Берлине 20-х годов XX в.») и «Персоналии».
Т.Г. Петрова
2011.01.031. БАРАБТАРЛО Г. «ЛАУРА» И ЕЕ ПЕРЕВОД // Набоков В.В. Лаура и ее оригинал: Фрагменты романа / Пер. с англ. Ба-рабтарло Г. - СПб.: Изд. группа «Азбука-классика», 2010. - С. 131189.
Последний роман В. Набокова «Лаура и ее оригинал» («The original of Laura»), над которым писатель работал с декабря 1975 до весны 1977 г. с перерывами из-за болезни, так и остался незаконченным. Набоков распорядился сжечь черновик (каталожные кар-
точки, на которых он, по своему обыкновению, работал), если умрет, не кончив роман, но вдова и сын не решились сделать это, сохранив рукопись в тайне. Спустя более 30 лет сын писателя, Дмитрий Владимирович, опубликовал роман одновременно в США, Великобритании и России - свое решение он объяснил в предисловии к публикации. На русском языке роман вышел в переводе и с послесловием проф. Геннадия Барабтарло (ун-т Миссури, Колумбия, США).
Набоков, как пишет Г. Барабтарло, сравнивал способ своего сочинительства с отснятой, но не проявленной фотографической пленкой, где незримо хранится серия последовательных картин, которые могут быть сначала напечатаны в произвольном порядке и уже потом подобраны как нужно. Фрагменты сохраненного романа не дают возможности судить о его композиции и замысле и не позволяют с уверенностью сказать, что значит само заглавие, «кто или что разумеется под оригиналом: та ли, с которой образована Лаура (т.е. Флора), тот ли роман, внутри которого помещается другой, под названием "Моя Лаура", или нечто третье, чего мы не знаем и никогда, вероятно, не узнаем» (с. 168-169).
Начиная с «Лолиты» писатель записывал карандашом и переписывал свои романы на библиотечных, так называемых оксфордских, карточках (размером 9x12 каждая). Он успел заполнить 138 карточек последнего романа. Карточки «Лауры» расположены в том порядке, в каком были найдены, но пронумерованы они не Набоковым (это пояснено далее), нумерация не определяет их намеченного расположения в романе1. Текст карточек - переписанный и исправленный черновик разных частей романа, объем которого должен был втрое или вчетверо превышать уже написанное, полагает Г. Барабтарло. При этом «девять десятых сохранившегося материала поделены почти поровну между недалеко проведенной линией Флоры Линде и пунктирной линией дневника Филиппа Вайльда»; на остальных 17 карточках - «наброски к другим темам, из которых столбовая - внутренний роман "Моя Лаура"» (с. 149). Последовательность записанных карточек, в какой они были най-
1 Английское издание выходит с перфорацией вокруг ненумерованных карточек, приглашая читателя вынуть их из книги и разложить по-своему.
дены после смерти автора, вряд ли совпадает с предназначенным для них порядком в задуманной и мысленно уже сочиненной Набоковым книге. «И в то же время нельзя и располагать их по своему усмотрению, пытаясь угадать, какое им было предназначено место в романе, будь он написан» (с. 156). В силу этих причин текст в русском издании приводится так, как он был найден, - за двумя исключениями. Семь явно подсобных карточек, не принадлежащих тексту романа, к которому сделаны более 60 необходимых примечаний, отнесены Г. Барабтарло в Приложение. Переводчик предложил считать карточки 112-114 вероятным окончанием книги и перенес в конец вместе с двумя предыдущими, которые обрываются эпизодом, где муж Флоры, Филипп Вайльд, читает роман «Моя Лаура». По мысли Г. Барабтарло, роман, вполне вероятно, должен был окончиться фразой Флоры «Ты пропустишь свой поезд» («You'll miss your train» - последняя строка карточки 114; под ней черта), что вызывает в памяти романы «Истинная жизнь Себастьяна Найта» и «Пнин».
«Концы романов Набокова побуждают читателя вернуться к началу, увидеть начало другими глазами, - и перечитать всю книгу заново...» - пишет Г. Барабтарло (с. 158). Последняя реплика Флоры своей приятельнице, которая хочет найти в романе о подруге место, где описана ее «потрясающая смерть», «возможно, должна была навести читателя на мысль, что он что-то важное с первого раза упустил и, чтобы это наверстать, ему нужно вернуться к началу книги и перечесть ее всю под другим углом зрения» (с. 160161). Если же это не финал романа, то более набоковского окончания, по мнению переводчика, у текста нет.
Г. Барабтарло обращает внимание на такие особенности отрывков, как аллитерация: писатель часто ставит рядом или поблизости слова с той же начальной буквой (brown book, Carlton Courts in Cannes, high heather, pain and poison); множество ретроспективных ссылок: смещение имен и положений его прежних книг, русские реминисценции. Так, например, жену Гумберта Гумберта («Лолита») насмерть сбивает автомобиль, в одну минуту делая его опекуном Лолиты, а в последнем романе дочь Губерта Губерта, Дейзи, задавил пятящийся грузовик, тоже насмерть. В одном из первых рассказов Набокова (Сирина) «Месть» (1924) в сжатой до схемы форме дается тема ревности в последней стадии. Там, как и
в «Лауре», профессор-биолог изобретает профессиональный и оригинальный способ убить жену: он подкладывает ей в постель вместо себя скелет и она умирает от испуга; в «Лауре» профессор-невролог Вайльд как будто переходит от опытов над собой к методическому уничтожению распутной жены (Флоры), которая умирает «потрясающей смертью». В названии картины деда Флоры «Апрель в Ялте» явна перекличка с «Весной в Фиальте». Множество отмеченных Г. Барабтарло примеров напоминает последний изданный Набоковым роман «Взгляни на арлекинов!» (1974), который «открывается перечнем сочинений повествователя, отличающихся от книг автора изощренной трансформацией названий и смещением хронологии... Иногда даже кажется, что "Лаура" задумана отчасти как последний смотр его "арлекинам", перед тем, как их угонят в степь1. На такой сводный парад выводит перед смертью старые свои темы и образы Себастьян Найт в своей прощальной книге» (с. 166-167). Г. Барабтарло обращает внимание и на сквозную цветочную тему «Лауры», «от стрелиций в начале серии до куманики в конце» (с. 171). Девичья фамилия Флоры означает «липа», а черты и выражение лица героини разительно сходятся с изображением цветочной римской богини на картине Боттичелли («Примавера»), где она усыпана цветами и увешана венками и ан-фемионами. Флоральный узор - анфемион - так Набоков когда-то хотел назвать книгу своих воспоминаний.
Линия смерти проведена в «Лауре» от конца к началу книги, создание которой прервала смерть сочинителя. Филипп Вайльд умирает от инфаркта, по-видимому, у себя дома. В каждом романе, начиная с «Защиты Лужина», Набоков «водяным знаком помечает и варьирует почти без развития тему неощутимого, но деятельного участия душ персонажей, умерших в пределах повествования, в судьбах еще действующих в нем лиц, с которыми их при жизни связывали отношения кровные или сердечные» (с. 184). На присутствие этой темы указал сам Набоков в сочиненном ради этого интервью с самим собой (в «Категорических суждениях»). Известна максима писателя, что «смерть /в романе/ - вопрос стилистиче-
1 См. последнее стихотворение Набокова, 1 окт. 1974 г.: «Ах, угонят их в степь, Арлекинов моих, / в буераки, к чужим атаманам...»
ский». Исходя из этого Г. Барабтарло задает вопрос, уготована ли факту смерти одного из главных действующих лиц романа некая корректирующая роль в ходе повести, в участи его жены Флоры или ее литератора-любовника? При этом не о смерти как таковой речь, а о возможных последствиях посмертного участия духа Филиппа Вайльда в небезразличных ему делах и судьбах. Поэтому многое зависит от того, к какой части романа относится карточка 94, где говорится о его фатальном сердечном приступе в одном предложении с известием о похищении последней главы рукописи Вайльда - «вполне вероятно, той самой главы, где описывается, как он мысленным ластиком собирается коснуться своего сердца» (с. 187). Стилистически смерть может быть и «fan», но нездешние заботы у Набокова отличаются от здешних даже в романах.
Набоков упал чуть ли не дословно «с небесной бабочкой в сетке, на вершине дикой горы» (перепев стихов Н. Гумилёва), но умер через два года на больничной постели, и незадолго до конца, по словам его сына, прослезился по поводу того, что уже не увидит лёта этой бабочки, а не о том, что книга его не кончена; «о том, что кончена жизнь, что ему нужно расстаться с ней - а "не с Лаурою своей"» (с. 189), - заключает Г. Барабтарло.
Т.Г. Петрова
Зарубежная литература
2011.01.032. ШЕРБОРН М. Г.Дж. УЭЛЛС: ДРУГАЯ ЖИЗНЬ. SHERBORNE M. H.G. Wells: Another kind of life. - L.: Michael Owen, 2010. - 405 p.
Обычно биографы Герберта Уэллса видели в нем прежде всего «человека будущего». Майкл Шерборн в новой биографии представляет его как «гиперактивного среднего человека» и показывает, насколько он был человеком своего времени и сколь неточно нередко звучащее по отношению к нему определение «селф-мейд».
Отец Уэллса был неудачливым мелким торговцем в Бромли (Кент), мать - горничной. Ей пришлось снова пойти работать, когда семья обеднела. Отсутствие денег привело к тому, что Берти (так звали Герберта в детстве) пошел в школу, когда ему было почти восемь лет, а вскоре после того, как исполнилось тринадцать, вынужден был ее бросить. Его отдали в ученики сначала торговцу
