CC BY
121
Сер. 6. 2009. Вып. 2
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
И. Ф. Луппов
КОНТРТЕРРОРИЗМ И ЛИБЕРАЛЬНАЯ ДЕМОКРАТИЯ: В ПОИСКАХ ПОЛИТИЧЕСКОГО РЕШЕНИЯ
Международный терроризм поставил перед развитыми государствами ряд крайне сложных проблем, затрагивающих сами основы их политического устройства. Транснациональный характер деятельности террористических организаций делает необходимым согласование базовых позиций между государствами, которые при общей приверженности принципам либеральной демократии реализуют их на практике по-разному. При этом на повестку дня встает вопрос о достижении определенного консенсуса не только между различными государствами, но и между государством и обществом в отдельной, конкретно взятой стране. Основная проблема заключается в том, как на практике достичь высокого уровня эффективности в борьбе с терроризмом, одновременно сохранив существующие достижения в сфере прав и свобод граждан, подотчетности и контроля со стороны общества за структурами государственной власти, включая полицию и спецслужбы.
Одним из ключевых принципов функционирования современного либерального государства является требование того, чтобы политическая власть обеспечивала безопасность своих граждан путем принятия и реализации на практике законов, которые призваны защищать их фундаментальные интересы. Учитывая тот факт, что терроризм несет угрозу главному праву человека — праву на жизнь в обществе, в значительной степени свободном от произвола и беззакония, очевидна необходимость того, чтобы либеральные государства действовали решительно и бескомпромиссно в противодействии этому насилию.
Однако поскольку главной задачей является защита образа жизни либеральной демократии, то крайне важно делать это так, чтобы самой этой защитой не подорвать те стандарты и традиции, на которых базируется либеральная демократия. Как справедливо подчеркивает Гор Уордлоу, «опасность лежит в возможности сделать за террористов их работу, осуществляя ненужные меры по борьбе с предполагаемой угрозой и тем самым изменяя коренным образом природу демократии»1. Отсюда возникает проблема применения таких эффективных антитеррористических действий, которые были бы совместимы с правами и свободами гражданина и человека.
Собственно говоря, здесь речь идет о той самой проблеме, существование которой подчеркивал еще Алексис де Токвиль в своей ставшей уже классической работе «Демократия в Америке»: «Демократическая форма правления в том виде, в каком она существует в Соединенных Штатах, заслуживает самого серьезного упрека не за свою слабость, как считают многие в Европе, а, напротив, за свою непреодолимую силу. Что мне больше всего не нравится в Америке, так это отнюдь не крайняя степень царящей там свободы, а отсутствие гарантий против произвола. ..<.. >...Но ведь может существовать и такой законодательный корпус, который бы представлял большинство, не будучи рабом его страстей, такая исполнительная власть, которая располагала бы своими собственными силами, и, наконец, судебная власть, независимая от двух первых. И тогда правление будет также демократическим, но не будет почти никакой возможности для возникновения произвола»2.
© И. Ф. Луппов, 2009
Представляется необходимым подчеркнуть два важных момента. Во-первых, принципы либеральной демократии требуют, чтобы государство действовало против терроризма. Во-вторых, любые ответные меры, предпринимаемые государством, должны соответствовать либерально-демократической концепции конституционной власти. Таким образом, идеальным вариантом является нахождение таких контртеррористических средств, которые одновременно являлись бы эффективными и приемлемыми.
Контртерроризм, как правило, рассматривается с двух позиций. Первая заключается в том, что терроризм представляет собой уголовное преступление, и противодействие ему должно осуществляться в соответствии с уголовным законодательством. Вторая рассматривает терроризм как разновидность военных действий, и, соответственно, противодействие ему возлагается на военных, которые могут использовать в этих целях специальные войска, карательные операции и развертывание армейских подразделений в районах наибольшей активности террористических организаций.
В Западной Европе и США превалирует первый подход, т. е. терроризм трактуется как уголовное преступление. Иначе говоря, несмотря на наличие военных возможностей, важно, чтобы основное бремя ответственности за эффективность противодействия терроризму с помощью защитных и разведывательных средств несла полиция.
Большинство либеральных демократий неохотно прибегают к использованию военной модели из опасения признать тем самым политическую роль террористов и легитимизировать их действия. Кроме того, существует опасность, что в подобного рода ситуациях отдельные военные будут иметь возможность навязать свою власть, что может иметь серьезные последствия для гражданских свобод. Именно поэтому военные ресурсы используются как крайнее средство в тех случаях, когда существует реальная угроза того, что ситуация в обществе выйдет из-под контроля. Так, в ходе массовых беспорядков в августе 1969 г. в г. Дерри в Северную Ирландию были введены дополнительные контингенты британских вооруженных сил, которые и стали объектом многочисленных террористических атак со стороны членов Ирландской республиканской армии (ИРА). К 1994 г. на территории Северной Ирландии было около 20 тыс. британских военнослужащих (12 батальонов), половина которых попеременно находилась в состоянии боевой готовности3. Аналогично этому в Канаде в октябре 1970 г., когда разразился кризис, вызванный действиями Фронта освобождения Квебека (FLQ), был введен в действие Закон о военном положении, применение которого на практике способствовало нормализации обстановки в провинции.
Как правило, военные рассматриваются в качестве дополнения, а не первичного источника ответственности и всегда (по крайней мере, так считается) должны находиться под жестким контролем гражданских властей. Эта позиция была четко сформулирована Жану Лаказом в докладе о европейском терроризме, подготовленном для комитета по международным делам и безопасности Европейского парламента: «Терроризм — это проблема мирного времени, которую надо решать, используя средства мирного времени. Даже если кто-то твердо убежден, что это новый вид войны, нет оправданий применению законов военного времени. Это открыло бы дорогу таким нарушениям закона, которые в краткосрочном варианте имели бы столь же серьезные последствия, что и сам терроризм... Вместо этого следует задействовать всю силу закона на основе существующих статей обвинения для того, чтобы виновные более не представляли собой угрозы для общества. Террорист — это прежде всего и главным образом обычный преступник и должен быть осужден именно в качестве такового»4.
Демократическое общество обычно сталкивается с двумя базовыми проблемами: когда терроризм рассматривается как объект внимания судебных и правоохранительных органов, в обоих случаях существует потенциальная опасность неприемлемых и неэффективных мер. Первая проблема возникает тогда, когда должностные лица спровоцированы на радикальные и неоправданные действия, знаменующие собой отход от обычной практики судопроизводства и применения закона. Короче говоря, когда реакция государства непропорционально сильна. Это происходит, когда политики и должностные лица правоохранительных органов начинают ощущать, что конституционные гарантии, которые органически присущи правовому государству, в действительности ограничивают его эффективность. Раздаются призывы снять правовые ограничения, и государство постепенно все в большей степени втягивается в симметричную серую зону нелегальности, которая является зеркальным отражением той, в которой оперируют террористы. В сущности система криминальной юстиции политизируется и превращается в то, что Отто Киршхаймер называет «политической юстицией», где законы и права либо сознательно неверно интерпретируются, либо полностью игнорируются5.
Вторая проблема возникает в случае, если государство отказывается предпринять какие-либо решительные меры юридического характера против тех, кто угрожает правовому государству. В этом случае предпочтение отдается политике умиротворения в надежде на то, что это будет способствовать переходу террористов к действиям в рамках закона. Иначе говоря, делается попытка «купить» внутренний порядок с помощью уступок и переговоров, а не навести его при помощи внесудебных средств. И хотя в этом случае практически исключается опасность излишних репрессий, вопрос приемлемости такого рода действий стоит столь же остро — особенно в тех случаях, когда в результате снижается уровень безопасности в обществе или поощряются новые террористические действия. В связи с этим Пол Уилкинсон замечает: «Если демократическое правительство отступает перед экстремистскими движениями и позволяет им открыто бросать вызов законам и позиционировать себя как виртуальная соперничающая власть внутри государства, тогда либеральная демократия растворится в анархии конкурирующих фракций и анклавов»6.
Таким образом, контртеррористическая политика демократического государства должна строиться так, чтобы избежать обеих крайностей — полицейского государства и анархии. В принципе возможен и третий вариант — провал в борьбе с терроризмом из-за простой некомпетентности. Обычно это происходит тогда, когда реакция государства вообще не соответствует сложившейся ситуации. Чаще всего такого рода провал связан с ошибочной идентификацией источников террористической угрозы. Именно это и произошло в марте 2004 г., когда правительство Х. Аснара объявило виновниками взрыва поездов в Мадриде, повлекшего за собой многочисленные жертвы, баскских террористов из ЭТА. Когда же вскоре ответственность за данный террористический акт взяла на себя террористическая группировка «Бригады Абу Хафс аль-Масри», действующая под эгидой «Аль-Каиды», испанский избиратель отказал Народной партии в доверии.
Итак, возникает естественный вопрос, какими же принципами надо руководствоваться для реализации успешной контртеррористической политики, чтобы избежать применения неприемлемых для либеральной демократии норм.
Стандарты приемлемости не носят абсолютного характера. Они по необходимости будут варьироваться в зависимости от уровня террористической угрозы. В целом можно сказать, что чем выше этот уровень, чем чаще совершаются террористические акты и чем более они опасны, тем выше вероятность того, что большинство будет готово согласиться
на ограничение их личной свободы. Однако следует учитывать, что эта гибкость имеет свои границы. Здесь главное — проблема баланса, и это касается всех аспектов борьбы с терроризмом.
Как показывает практика, наиболее острые проблемы с соблюдением либеральных принципов связаны с четырьмя основными сферами контртеррористической политики: разработкой и принятием антитеррористического законодательства, использованием военизированных антитеррористических подразделений, проведением разведывательных операций и государственным контролем над СМИ.
Специальное антитеррористическое законодательство существует только в тех западноевропейских государствах, которые сами столкнулись с проблемой терроризма на своей территории. Такие страны, как Австрия, Люксембург, Нидерланды, где террористические акты носили единичный характер, отказались от принятия отдельных антитеррористических законов. Для сравнения, такие государства, как Великобритания, Германия, Франция, Испания и Италия, имеют в своем арсенале гораздо более репрессивное законодательство, принятое для отражения различных видов терроризма, в том числе тех, которым они пока не подвергались. Это является следствием того, что именно эти страны стали жертвами наиболее крупных на территории Западной Европы атак. В этих условиях введение специального антитеррористического законодательства воспринималось общественным мнением как «необходимое зло», навязанное обществу большим злом, которое несет в себе терроризм.
В Великобритании ключевые антитеррористические инициативы правительства нашли свое отражение в Законе о противодействии терроризму, впервые предложенном в 1974 г. (существующий в настоящее время вариант вступил в силу в 2006 г.). Североирландский Акт обеспечения чрезвычайного положения (МЕРА) действует на территории Северной Ирландии с 1991 г. Эти меры привели к значительному расширению прав полиции и сил безопасности на обыск, арест и проведение расследований, одновременно разрешив использование различного рода внесудебных процедур7.
В Германии была принята серия антитеррористических правовых актов, которые существенно изменили порядок судебного преследования и тюремного заключения для лиц, обвиненных или подозреваемых в терроризме. Они включают в себя Закон 1974 г., запрещающий совместную защиту на процессах по терроризму и позволяющий полностью отстранять от него защитников, если на них падает подозрение в том, что они сами замешаны в тех преступлениях, в которых обвиняются их подзащитные; Закон 1976 г., который объявляет нелегальной принадлежность к террористической организации и усиливает уголовную ответственность лиц за тяжкие преступления против личности; и Закон 1978 г., который предоставляет полиции право обыскивать целый многоквартирный дом, имея один ордер на обыск, и устанавливает дальнейшие ограничения права доступа адвокатов к своим клиентам, если они заподозрены в симпатии к делу террористов. По последнему закону адвокатам, известным своими подобного рода симпатиями, вообще может быть запрещено когда-либо вести дела, связанные с терроризмом8.
Во Франции законодательство, имеющее отношение к «борьбе против терроризма и атак на безопасность государства», было введено в действие в 1986 г. (Закон 86-1020). Оно установило новые правила, касающиеся юрисдикции судов и процедур, которые должны быть применены по отношению к преступлениям, содержащим в себе индивидуальные или коллективные нападения, нацеленные на «нарушение общественного порядка средствами устрашения или террора»9.
В Испании антитеррористическое законодательство было принято в 1980 г. Оно позволило осуществлять превентивное задержание подозреваемых в терроризме на срок до 72 часов, наделило полицию правом обыскивать их дома без ордера и дало возможность должностным лицам правоохранительных органов перехватывать их почтовую переписку и прослушивать телефонные разговоры. Добавлением к этому законодательству стал Закон № 8 1984 г. В соответствии с ним судьям было дополнительно предоставлено право запрещать политические организации, закрывать СМИ, которые поддерживали террористические группы, и увеличивать продолжительность досудебного предварительного заключения до двух с половиной лет10.
Наконец, в Италии ряд чрезвычайных законов был принят в период с 1975 по 1980 г., включая Закон "Reale" 1975 г., Закон 191 1978 г. и Закон "Cossiga" 1980 г. Наиболее важные положения этих законов включали в себя признание уголовным преступлением создание объединений с целью ведения террористической деятельности и нанесения ущерба демократическому порядку, оправдание в этих случаях превентивного ареста; увеличение продолжительности предварительного досудебного заключения на одну треть (в результате чего стало возможным провести 12 лет в тюрьме до вынесения окончательного приговора); расширение прав полиции останавливать, обыскивать и допрашивать по подозрению; предоставление права официальным лицам прослушивать телефоны и задерживать подозреваемых на срок до 48 часов без предоставления информации об этом судье; обязанность владельцев собственности раскрывать детали всех соглашений об аренде или продаже, начиная с 1977 г.11
Важно обратить внимание на даты принятия этих законов. Все они приходятся на пик террористической активности в соответствующих странах или на период, непосредственно следующий за высоким уровнем насилия. Первый вариант Закона о противодействии терроризму в Великобритании появился в период быстрого нарастания напряженности, вызванного действиями североирландских республиканцев и лоялистов в первой половине 1970-х гг. Антитеррористические законы в Германии были приняты тогда, когда политическое насилие, осуществляемое РАФ, стало обыденностью политической жизни страны, при этом наиболее жесткие правовые акты принимались сразу же после пика активности РАФ в 1977 г. Закон 86-1020 вступил в действие по инициативе администрации Жака Ширака сразу же после активных совместных действий французской «Аксьон Директ» (AD), РАФ и бельгийских «Боевых коммунистических ячеек» (CCC) во Франции. Антитеррористическое законодательство впервые стало частью постоянных законов Испании в конце 1980 г. после трех лет интенсивного насилия со стороны ЭТА. Итальянское чрезвычайное законодательство было принято в период, который точно коррелирует с высшей точкой террористической активности в стране — между 1975 и 1980 гг. Не случайно новый виток ужесточения антитеррористических законов пришелся на период после 11 сентября 2001 г. и террористических актов 2004 г. в Мадриде и 2005 г. в Лондоне.
Такая зависимость может быть частично объяснена стремлением государства защитить свою монополию на насилие. Государства, по самой своей природе, имеют тенденцию проявлять своего рода ревность в вопросах, относящихся к политической власти. Вполне естественно ожидать, что государство будет особенно жестко реагировать на действия террористов, которые, в отличие от обычных уголовных преступников, угрожают не просто правовому государству, но и основам государства как такового — его монополии на использование принуждения. Но это только часть объяснения. В равной степени важна взаимозависимость между политическими обязательствами и ответственностью,
которые составляют сердцевину системы уголовного права либерально-демократического государства. Если либеральные правительства рассчитывают сохранить доверие граждан, то для них становится жизненно важным убедить последних в способности государства защитить индивидуума от вредных влияний. Соответственно, когда широко распространено ощущение, что нормальное функционирование закона не является более достаточным для нейтрализации угроз внутренней безопасности, с которыми в какой-то момент сталкивается либеральная демократия, можно ожидать, что власти будут стремиться дополнить стандартные правовые процедуры более жесткими ограничительными мерами, как это и произошло в Великобритании, Испании, Италии, Германии и Франции. Важно, однако, помнить, что в контексте либерального государства все аккумулирование государственной власти должно рассматриваться как социально легитимное. Либеральные правительства не наделены в макиавеллистском смысле правом использовать любые имеющиеся в их распоряжении средства для нейтрализации угроз своей власти. Крайние, радикальные внесудебные процедуры, задействованные даже в периоды исключительного насилия и принятые в конституционных рамках государства, не будут терпимы, если они переступят грань того, что требует специфика ситуации. Убедительным примером этого стала попытка британского правительства ввести интернирование без суда в Северной Ирландии между 1971 и 1975 гг. Даже при том что эта мера инициировалась в период быстрой эскалации республиканского и лоялистского насилия (1972 год остается в отношении количества убитых на этой территории самым страшным с момента начала «проблем» в 1969 г.), «законная» приостановка функционирования обычного либерально-демократического процесса подвергалась широкой критике как пример грубой «политизации» системы уголовного правосудия, когда правое государство эффективно используется для обеспечения исключительного преимущества одного сообщества (протестантов) над другим (католиками)12.
Вторая проблема, возникающая в связи с противодействием терроризму, связана с происходящей милитаризацией специальных полицейских подразделений. Традиционно полиция в демократическом государстве должна действовать исходя из принципа минимального применения силы, что резко контрастирует с настроениями и привычками, доминирующими в армейской среде, где господствует стремление нанести максимальный ущерб противнику. В связи с этим создание и укрепление военизированных антитеррористических подразделений является спорным моментом для западноевропейской общественности.
Отход от принципов жесткого разделения функций полиции и армии приемлем для либеральной демократии только при двух условиях. Во-первых, должно быть очевидно, что подобного рода антитеррористические подразделения созданы для реализации конкретных целей, которые не могут быть достигнуты иными путями, т. е. тогда, когда все более щадящие средства уже были использованы. Во-вторых, должны существовать гарантии их задействования только в крайних случаях для пресечения актов насилия. При этом возникает весьма сложный вопрос о границах допустимости использования силы и о качестве контроля за их деятельностью. Сам принцип «разумной достаточности» может трактоваться по-разному, в зависимости от ситуации. Так, например, может оказаться необходимым уничтожение террориста, если он, например, начинает убивать заложников. В других случаях сама угроза применения силы может оказаться достаточной для того, чтобы убедить террориста сдаться. Что, однако, не должно подвергаться сомнению, так это необходимость обеспечения конституционности всех действий антитеррористических подразделений.
При этом важно, чтобы эти действия были адекватны исходящей от террористов угрозе. В противном случае это может вызвать негативную реакцию в обществе, воспитанном на принципах толерантности и уважения прав человека. Примером тому может служить ситуация, сложившаяся в 1980-е гг. в Великобритании вокруг подразделений SSU и SAS, заподозренных в том, что они застрелили пять членов ИРА, которых, в принципе, могли просто арестовать. Разразившийся вокруг этого скандал подорвал репутацию не только этих подразделений, но и самого британского правительства.
Второй пример относится к итальянской NOCS. Несмотря на то что она имела отличную репутацию благодаря целому ряду блестяще проведенных антитеррористических операций в 1970-е — начале 1980-х гг., включая освобождение американского генерала Джеймса Дозьера в 1982 г., ее имиджу был нанесен серьезный урон после того, как пять ее членов были осуждены за применение пыток по отношению к террористам из «Красных бригад» с целью получения от них признательных показаний. В результате началось массированное давление на правительство, которое привело к тому, что в середине 1980-х гг. NOCS была распущена и на ее месте была создана новая организация13.
Третий пример касается убийства раненного террориста из РАФ Вольфганга Грэмса членами GSG-9 в 1993 г. По свидетельству очевидцев он был застрелен двумя агентами GSG-9, когда он лежал на железнодорожном полотне. Скандал разрушил почти легендарной облик этой спецслужбы и привел к требованиям о ее закрытии. Более того, этот скандал послужил причиной потери своих должностей Генеральным прокурором Александром фон Шталем и министром внутренних дел Рудольфом Зайтерсом14.
Третий блок проблем связан с проведением разведывательных операций. Совершенно очевидно, что эффективная контртеррористическая деятельность невозможна без получения достаточно точной информации о террористических организация, их лидерах, политических целях, планируемых действиях, каналах финансирования и т. п. Поэтому основной вопрос приемлемости разведывательной работы связан не с ее целями, а с используемыми при этом средствами. Главное опасение касается возможностей проникновения в частную жизнь граждан, которыми сегодня располагают спецслужбы практически всех демократических государств. Наряду с участившимися случаями нарушения неприкосновенности личной жизни и ощутимой концентрацией власти в руках правительства, стало наблюдаться нарастание нежелания граждан выражать свое мнение и/или участвовать в деятельности определенных социально-политических организаций, что в принципе крайне важно для успешного функционирования плюралистической либеральной демократии. Более того, высказываются опасения, что неконтролируемый гражданским обществом аппарат спецслужб может оказать негативное влияние на всю политическую систему, будучи использован для дискредитации соперничающих политических партий, ограничения возможностей критики правительства.
Таким образом, встает вопрос о достижении баланса между защитой демократических институтов в интересах всего общества и защитой прав и свобод отдельного гражданина. Необходимость такого баланса нашла свое отражение в международном законодательстве и, в первую очередь, в Европейской Конвенции о защите прав человека, в которой четко прослеживается мысль, что в то время, как государство имеет законное право проводить секретные разведывательные операции для защиты самого себя, оно одновременно несет ответственность за защиту прав и свобод отдельных граждан15.
В связи с этим необходимо, чтобы все операции, проводимые спецслужбами в рамках противодействия терроризму, преследовали четко определенную цель,
осуществлялись строго в рамках закона, были направлены только на тех лиц, в отношении которых существуют законные подозрения в причастности к совершению тяжких преступлений. Это позволит свести к минимуму возможность предвзятости и произвола. Если не обеспечить этого, то деятельность спецслужб может вызвать негативную реакцию в обществе. Ярким примером может служить политический скандал, разразившийся в 1989 г. в такой благополучной в плане соблюдения прав человека стране, как Швейцария. Выяснилось, что секретная служба Швейцарии (Staatsschutz) хранит досье на 900 000 граждан, что составляет шестую часть всего населения страны. Значительная часть этой информации с точки зрения безопасности оказалась бесполезной, а в ряде случаев — просто ложной16.
Проблема подотчетности спецслужб решается по-разному. Однако главная идея заключается в создании такой системы, при которой их деятельность оказывается под контролем демократически избранных представителей. Так, в Великобритании в соответствии с Законом «О разведывательных службах», принятым в 1994 г., предусмотрено создание парламентского комитета по вопросам разведки и безопасности. Ему дано право осуществлять контроль за расходованием спецслужбами бюджетных средств, управлением и политикой в сфере решения основных задач по обеспечению внутренней и внешней безопасности государства17.
В 2006 г. после серии скандалов итальянский парламент одобрил реформу, которая существенно ограничит деятельность спецслужб как внутри страны, так и за рубежом. Правительство решило кардинально реформировать разведку. Вместо SISMI и SISDE созданы два новых подразделения. Это Служба внешней информации и безопасности (КЕ), т. е. внешняя разведка, и Служба внутренней информации и безопасности (К1), — соответственно, внутренняя разведка. Кроме того, создается Департамент информации в области безопасности, который займется обеспечением межведомственной координации деятельности спецслужб. Премьер-министр получит значительные полномочия в сфере разведки. В перспективе планируется даже создание отдельного ведомства, во главе которого будет стоять руководитель в ранге министра без портфеля. Данное ведомство — Межминистерский комитет по национальной безопасности — должно консультировать правительство. Премьер-министр будет непосредственно отвечать за вопросы информации и национальной безопасности. Разрешение на проведение «незаконной деятельности» тайным агентам спецслужб также должно выдаваться лично премьером.
Главное же заключается в том, что отныне и впредь не может быть дано разрешение на совершение действий, представляющих угрозу или наносящих ущерб жизни, физической неприкосновенности, здоровью или безопасности людей. Вводится также специальное регламентирование деятельности спецслужб в отношении сбора данных и ведения досье. Комитет по контролю над деятельностью спецслужб был упразднен, а взамен него создан Парламентский комитет по национальной безопасности с правами Парламентской комиссии по расследованиям18.
Наконец, четвертая проблема, которая находится в центре внимания в связи с противодействием терроризму, — это контроль над средствами массовой информации.
Еще в 1974 г. американский исследователь терроризма Брайан Дженкинс пришел к выводу, что «терроризм — это театр»19. В свою очередь Д. Гуттман20 подчеркивал, что террористические акты нацелены в первую очередь на аудиторию, а не на непосредственных жертв. В конечном счете, именно аудитория должна будет удовлетворить требования
террористов. Более того, Гуттман показывает, что террористу нужна скорее либеральная, чем правая аудитория для достижения успеха. Либералы придают террористу респектабельность, признавая идеологию, которой те оправдывают свои действия. Террористу также необходимо наличие контроля либералов за СМИ для того, чтобы иметь возможность для распространения своей идеологии.
Абсолютно все террористы, захватывающие заложников, требовали предоставления им права выступить перед представителями средств массовой информации или права выступить в прямом эфире перед телезрителями и радиослушателями. Примерно после 95 % совершенных терактов их организаторы звонят в редакции и берут на себя ответственность за совершенное преступление. Террористы, захватывающие заложников, очень часто требуют предоставить им телевизоры, радиоприемники и даже свежие газеты, чтобы они могли следить за реакцией на свои действия.
К примеру, Тимоти МакВей, взорвавший здание в американском городе Оклахома-сити, заявил на суде, что выбрал эту цель потому, что это было известное сооружение, расположенное в центре широкой площади, что позволяло добиться высокого качества фотоснимков в газетах и журналах, а также качественного изображения в теленовостях.
Эксперты считают, что террористические атаки 11 сентября 2001 г. были срежиссированы таким образом, чтобы достичь максимального пропагандистского эффекта. В качестве целей атак были выбраны символы Америки — здание Всемирного торгового центра и Пентагон. Аналогичным образом действовали и многие другие террористические группировки и даже отдельные террористы.
Большинство современных террористических организаций стремится обзавестись и собственными СМИ: примерно 80 % из них содержат свои Интернет сайты, многие имеют радио- и телестанции.
Подобные акции жизненно необходимы для современного терроризма, который все больше приобретает своего рода «медийный» характер. При этом террористическими организациями одновременно решается ряд политических задач как стратегического, так и тактического характера.
Дилемма, перед которой оказывается в этой связи демократическое государство, заключается в том, каким образом совместить ограничение в «пропаганде» терроризма через средства массовой информации с отсутствием государственной цензуры. Как показывает практика, наибольшие ограничения на СМИ накладываются в тех странах, которые оказались в наибольшей степени уязвимыми для террористов. Среди антитеррористических мер подобного характера, практикуемых в Великобритании, ФРГ, Испании и ряде других стран, следует выделить:
• запрет на передачу интервью с террористами по радио и телевидению;
• право по решению суда закрывать СМИ, уличенные в симпатии к террористам;
• запрет на публикацию программных заявлений, манифестов и пропагандистских материалов террористических групп и организаций;
• определенные ограничения работы журналистов при проведении антитеррористических спецопераций.
Совершенно очевидно, что подобного рода запреты и ограничения вступают в определенное противоречие с нормами либеральной демократии и порождают напряженность в отношениях между государством и представителями СМИ. Именно поэтому те государства, которые не сталкивались с террактами, склонны рассматривать свободу слова как абсолютную ценность, которая не может быть ограничена ни при каких обстоятельствах.
Так, например, в Нидерландах уже на протяжении 30 лет ежегодно открыто выходят от 35 до 45 выпусков журнала "Knipselkrant", в котором публикуются программные материалы различных экстремистских организаций Европы, прежде всего ультралевых и сепаратистских, включая террористов из «Красных бригад», РАФ, «Аксьон Директ», ИРА, ЭТА и ряда других21.
Представляется, что и при решении проблемы освещения терроризма в СМИ ключевым является тот же вопрос о разумных пределах применения власти государства. Предпочтительным, конечно, является самоцензура журналистов, осознающих свою ответственность за публикуемые ими материалы, способность предвидеть последствия своих действий. Не случайно после 11 сентября 2001 г. широкое распространение получила практика разработки и принятия этических кодексов журналистов, в которых нашли свое отражение и проблемы, связанные с освещением терроризма.
Подведем некоторые итоги проведенного нами анализа. Во-первых, очевидно существование противоречий между принципами либеральной демократии и эффективностью контртеррористической политики государства. Во-вторых, степень приемлемости тех или иных конкретных действий напрямую зависит от уровня террористической угрозы: чем этот уровень выше, тем на более жесткие ограничения либеральных свобод готовы государство и общество. В-третьих, во всех случаях отхода от обычной политико-правовой практики требуется наличие конкретной, осознаваемой общественностью угрозы. В-четвертых, даже в крайних случаях имеются определенные ограничения, налагаемые на действия органов государственной власти. И главное, в конечном счете, приемлемым будет признано только то, что принесет успех в борьбе с терроризмом, но не разрушит основы современного правового государства.
1 Wardlaw G. The Democratic Framework / The Deadly Sin of Terrorism: Its Effect on Democracy and Civil Liberty in Six Countries / ed. by D. Charters. Westport, Conn., 1994. P. 6.
2 Токвиль А. де. Демократия в Америке. М., 1992. C. 198.
3 Николаев И. Опыт Великобритании — в пример. URL: http://nvo.ng.ru/spforces/2002-11-29/7_great_ britain.html (дата обращения: 12.02.2009).
4 Lacaze J. Report of The Committee on Foreign Affairs and Security on Terrorism and its Effects on Security in Europe. European Parliament Session Documents, A3-0058/94, 2 February 1994. Strasbourg, 1994. P. 8.
5 Kirchheimer O. Political Justice. Princeton, New Jersey, 2005.
6 Wilkinson P. Terrorism Versus Democracy: The Liberal State Response. New York, 2006. P. 78.
7 Cornish P. The United Kingdom // Hippel von K. Europe Confronts Terrorism. London, 2005. P. 149-150; Terrorism Act 2006. URL: http://www.opsi.gov.uk/acts/acts2006/ukpga_20060011_en_1 (дата обращения: 19.02.2009)
8 Szyszkowitz T. Germany // Hippel von K. Op. cit. P. 44-45.
9 O'Brien K. France // Ibid. P. 22-24.
10 Ramos A. Spain // Ibid. P. 127.
11 Sagramoso D., Nativi A. Italy // Ibid. P. 85.
12 Macfarlane L. Human Rights and the Fight against Terrorism in Northern Ireland // Terrorism and Political Violence. 1992 (Spring). № 4 (1). P. 93-94.
13 Sagramoso D., Nativi A. Op. cit. P. 91.
14 Szyszkowitz T. Op. cit. P. 49.
15 Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Ст. 15. URL: http://olexa. org. ua/ rus/law/law03.htm (дата обращения: 12.02.2009).
16 Wilkinson P. Op. cit. P. 129.
17 Intelligence Services Act 1994. URL: http://www.statutelaw.gov.uk/content.aspx?activeTextDocId=1426823 (дата обращения: 15.03.2009).
18 Италия. Реформы спецслужб. URL: http://www.agentura.ru/dossier/italy/ (дата обращения: 15.02.2009).
19 Jenkins B. International Terrorism: A New Mode of Conflict. Los Angeles, 1974. P. 34.
20 Guttman D. Killers and Consumers: The Terrorist and His Audience // Social Research. 1979. № 46. P. 520.
21 SchmidA., Jongman A. Political Terrorism: A New Guide to Actors, Authors, Concepts, Data Basis, Theories and Literature. New York, 2005. P. 192-193.
