CC BY-NC-ND
73
А.Б. Голобородько
КОНСЕРВАТИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ: КОНТРПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЙ МОДЕРН
Статья посвящена анализу феномена консервативной революции в контексте постмодернистской проблематики. Критически анализируется подход, согласно которому консервативная революция может рассматриваться как антимодернистский модус постмодерна. Отмечается, что основанием для подобного взгляда служит общее для теоретиков консервативной революции и постмодерна неприятие разума как верховного принципа общества модерна. Однако при более внимательном рассмотрении обнаруживается, что в своих базовых установках консервативная революция наследует Французской революции и принципам модерна в целом.
Ключевые слова: консервативная революция, модерн, постмодерн, разум, просвещение.
В контекст российской социополитической мысли тема консервативной революции вошла почти одновременно с дискуссиями вокруг проблематики постмодерна. Это «акцидентальное» совпадение породило и смысловой резонанс: в определенный момент возникла вполне отчетливая тенденция по сближению феноменов консервативной революции и постмодерна. Так, в журнале «Элементы», служившем основным органом «консервативно-революционного» направления мысли в России 1990-х годов, была опубликована статья идеолога данного течения А. Дугина под названием «Пост Модерн?», в которой, в частности, отмечалось:
На вызов «постмодерна» одними из первых среди интеллектуалов, причем с совершенно позитивным и оптимистическим отношением, откликнулись европейские «новые правые» - Армин Мелер, Ален де Бенуа, Робер Стойкерс и т. д. Это вполне логично. Им показалось, что
© Голобородько А.Б., 2010
они «пересидели модерн», т. е. оказались современниками той эпохи, когда, наконец, кончилась безраздельная доминация принципов и теорий, остававшихся на протяжении долгого времени неприемлемыми для «консервативных революционеров», отвергавших «современный мир», постулаты Нового Времени1.
Здесь четко указан источник взаимного «притяжения» постмодернистской и консервативно-революционной ориентаций, их «общий знаменатель»: отвержение социального порядка общества модерна. Отметим, что это отвержение имело в двух случаях совершенно разный модус: интенциально-волевой у «консервативных революционеров» и констатирующе-описательный у «постмодернистов».
Впрочем, та же самая линия отмечается и при взгляде из противоположного идейного лагеря: Ю. Хабермас в программном выступлении под названием «Модерн - незавершенный проект» оппонирует «аффективному течению, проникшему во все поры интеллектуальных сфер и активизировавшему теории постпросвещения, постмодерна, постистории и т. д., словом - нового консерватизма»2.
В этом течении Хабермас выделяет три основные группы, и если в первой («младоконсерваторы») фигурируют имена Деррида и Фуко, составляющие постмодернистскую фракцию, то в третьей («неоконсерваторы») присутствует во многом «иконическая» для консервативно-революционного дискурса фигура К. Шмитта. В целом же, как констатирует Хабермас, «вырисовывается успешная смена тенденций, т. е. союз постмодерна с премодерном»3.
Практически одновременно с Хабермасом, в том же 1988 г.,
B. Вельш публикует статью «"Постмодерн". Генеалогия и значение одного спорного понятия», в которой также обнаруживает - уже в рамках собственно постмодерна - базу, объединяющую антагонистические во многом течения. Вельш отмечает:
Если одна группа под лозунгом «постмодерна» уповает на новую консолидацию расколотого общества (скажем, при помощи нового мифа), то другая, наоборот, надеется на наступление эпохи активной плюрализации и фрагментации. Однако эти противоположности могут вновь прийти к согласию в другом отношении; так, в нашем примере -отрекаясь от разума <...>4.
Итак, точкой схождения «интегристов» (каковыми, безусловно, являются адепты консервативной революции) и «плюралистов» служит отказ от принципа Разума как фундамента социокультурного единства. Заметим, впрочем, что пути выхода из-под «суве-
ренитета Разума» у двух групп радикально различны: для первых альтернативой являются вне- и до-разумные, «архаические» начала человеческого существования, для вторых, скорее, множество автономных «разумов» (исторических, этнических, социальных и т. д.; здесь можно привести характерное высказывание Фуко: «То, что следует делать, так это скорее анализировать особенные рациональности, чем все время ссылаться на прогресс рациональности вообще»5). Тем не менее приведенный анализ указывает на определенную логику в рассуждениях про «консервативно-революционный постмодерн» (А. Дугин). Мы позволим себе поставить под сомнение эту логику, а точнее - ее чрезмерный схематизм. На наш взгляд, консервативная революция не может быть существенным образом осмыслена в качестве постмодернистского эпифеномена. Причина этого - не в «консервативной», а в «революционной» ее составляющей.
Вопрос о деактуализации концепта революции в социальном мире постмодерна был отчетливо поставлен Ж. Бодрийяром. В работе «Забыть Фуко» он развивает (в своем излюбленном ключе «радикализации гипотез») аналитическую линию Мишеля Фуко, нацеленную на преодоление «репрессивной гипотезы» и централизующего видения в подходах к вопросу о сущности власти. Последняя, согласно Фуко, не действует как внешняя сила, вторгающаяся в органичное функционирование той или иной общественной или культурной сферы, а проявляется изнутри как уже существующее отношение, регулирующее формы и пропорции соответствующего этой области социального, политического или культурного производства. «Под властью, - пишет Фуко, - мне кажется, следует понимать, прежде всего, множественность отношений силы, которые имманентны области, в которой они осуществляются и которые конституитивны для ее организации»6. Наряду с имманентностью другой важнейшей характеристикой фукианского образа власти является рассеянность: «Власть повсюду; не потому, что она все охватывает, но потому, что она отовсюду исходит»7. Данная оптика сама по себе ставит под вопрос актуальность революционного действия: бессмысленно выступать против власти, понимаемой как универсальное содержание всякого интерсубъективного действия. Однако Бодрийяр идет еще дальше. Он замечает:
Дело не просто в рассеивании власти, а в том, что она полностью, пока еще непонятным для нас образом, растворилась, обратившись в свою противоположность, самоустранилась или обрела гиперреальность в симуляции, неважно, но что-то произошло на уровне власти, что Фуко не может уловить изнутри своей генеалогии8.
Если у Фуко идет речь о модификациях властных техник, то Бодрийяр указывает на качественное изменение самой природы власти, связанное со сдвигом во всей структуре социокультурного существования. Этот сдвиг, определяемый Бодрийяром как «структурная революция ценности», отмечает наступление эры постсовременности, или постмодерна. По Бодрийяру, конец производства -универсального означаемого эпохи модерна - совпадает с распадом самой структуры знака, оказывающегося избавленным «от "архаической" обязанности нечто обозначать»9. Теперь знаки, образы и смыслы вовлекаются в свободное «орбитальное» обращение вокруг пустоты, обнаруживаемой в сердце современных обществ.
Революция, согласно Бодрийяру, разделяет со своим «зеркальным двойником» - властью - судьбу рассеяния в гиперреальности постмодерна. Представляя собой «изнанку» социальной формы капитала, марксизм в своей эффективности опирался на тот же принцип производства, что и она сама. «Общая утрата референций, -указывает Бодрийяр, - прежде всего наносит удар референциям революционным»10.
Впрочем, тема «конца революции» в истолковании Бодрийяра имеет и другой аспект. Революция невозможна потому, что она получила тотальное осуществление, достигла всех своих целей и реализовала все свои устремления. «В сущности, всюду имела место революция, но она проходила не так, как мы себе это представляем. Все, что высвобождалось, получало свободу для того, чтобы, выйдя на орбиту, начать вращение»11. Иными словами, утопия модерна реализовалась, но вопреки сценарию, предусмотренному модернистскими теоретиками. Вместо «спасения» общества, искупления его от «первородного греха» отчуждения и приведения к «райскому» состоянию совершенной прозрачности, оно «освободило» общество от него самого, уничтожив социальные связи на всех уровнях. Однако общество не в состоянии и встать перед лицом собственной пустоты. Это заставляет прибегать к стратегии искусственной «слепоты», позволяющей поддерживать иллюзию актуальности прежних задач и реальности перспектив. «Мы живем в постоянном воспроизведении идеалов, фантазмов, образов, мечтаний, которые уже присутствуют рядом с нами и которые нам, в нашей роковой безучастности, предстоит возрождать снова и снова»12.
Фантазм «революции» как раз и является одним из наиболее регулярно возрождаемых, в том числе и в консервативно-революционной оболочке. Собственно, именно мотив «возрождения» и является ключевым для дискурса консервативной революции. Традиционный уклад, мифологическая реальность, целостность бытия - все эти атрибуты золотого века должны вновь проявиться
в реальности, как только спадут оковы, наложенные диктатурой разума. Однако подобный утопизм напоминает новый извод руссоизма, грезившего о «естественном состоянии» человечества. В стремлении обрести «утраченный исток» консервативная революция точно совпадает с чисто модернистским основанием, на котором возник и проект революции как таковой, воплощенный во Франции в 1789 г.
Еще одной параллелью здесь является романтизм, с которым консервативная революция связана теснейшими смысло-генети-ческими узами и который также плотно укоренен в модерне, несмотря на внешнюю оппозицию рационалистическим притязаниям последнего. Тот же Хабермас пишет:
...модерн ищет свое собственное прошлое в идеализированном образе Средневековья, противопоставляя классическое романтическому. В ходе XIX столетия романтизм утрачивает то радикализированное сознание «модерности», которое порывает со всеми историческими связями и сохраняет только абстрактное противостояние традиции, истории13.
Консервативная революция перенимает у романтизма не только настроение ностальгии по «культуре замков» (Э. Юнгер), но и менее эксплицированную черту (которая, в свою очередь, вписывает романтизм в разряд феноменов модерна) - отрицание реального историзма, желание «переломить» ход вещей, соединить чаемое будущее с умозрительным прошлым, разрывая ткань настоящего. Именно это делает по сути «фиктивной» консервативную составляющую данного направления в пользу революционного компонента. Революция в этой терминологической паре определяет содержание действия, а «консерватизм» как бы меняет его знак на противоположный. Однако здесь вспоминается замечание классика консервативной мысли Жозефа де Местра, согласно которому «восстановление монархии, которое называют контрреволюцией, будет не революцией, противоположной той, что была, а противоположностью революции»14. Это позволяет понять, почему, несмотря на слова А. Молера - «вместе с Французской революцией побеждает тот мир, в котором "консервативная революция" видит своего врага»15, - в этой враждебности присутствовало и принципиальное сродство по самой природе революционности, пусть даже и «противоположной той, что была».
В свою очередь, один из крупнейших российских исследователей консервативной революции А. Михайловский констатирует:
Консервативная революция демонстрирует ярко выраженные авторитарные и антиэгалитарные черты. И все же, несмотря на то, что ее представители противопоставляют свое мировоззрение и свои политические концепции идеологии Просвещения и порожденным Французской революцией политическим формам, консервативная революция именно в качестве революции стоит под знаком этого величайшего события европейской истории16.
Иными словами, в осмыслении консервативной революции важнее не ее самоопределение в идеологических координатах, а принимаемая по умолчанию сетка этих координат. Используя терминологию Фуко, можно сказать, что консервативная революция принимает роль радикальной оппозиции в рамках модернистской эпистемы, но не создает эпистемы альтернативной.
И поэтому следует признать правоту Михайловского, утверждавшего что «в действительности, КР - не контрреволюция, а подлинная революция, открывающая новый трансцендентный исторический горизонт»17.
Подводя некоторый итог сказанному, необходимо отметить: вопрос о причастности тех или иных социокультурных явлений модерну либо постмодерну едва ли может быть решен однозначно и окончательно. Причина этого прежде всего в отсутствии четких границ между самими этими формациями. Понимание постмодерна как преодоления или отрицания модерна является упрощением реальной системы связей между ними. Как отмечает один из основоположников постмодернистской проблематики Ж.-Ф. Лиотар, «постмодернизм - это не конец модернизма, но модернизм в состоянии зарождения»18. Именно поэтому эпистемологически более верно будет не создавать радикальные обобщения, а, напротив, вычленять отдельные концепты, характерные для модернистского или постмодернистского «гештальта», и анализировать их проявление в рассматриваемых феноменах. Так, в консервативной революции проявляется яркая антирационалистическая и антипросвещенческая установка, нашедшая определенный отклик в концепциях постмодерна. Однако, будучи в первую очередь революционным проектом волевого переустройства миропорядка, консервативная революция принадлежит к традиции, основы которой сконструированы модерном, и, следовательно, ее сюжеты оказываются в целом нерелевантными ситуации постмодерна.
Примечания
Дугин А. Пост Модерн? // Элементы. Евразийское обозрение. 1998. № 9. С. 5. Хабермас Ю. Модерн - незавершенный проект // Хабермас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005. С. 7. Там же. С. 30.
Вельш В. Постмодерн. Генеалогия и значение одного спорного понятия // Путь. 1992. № 1. С. 109.
Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 3. М.: Праксис, 2006, С. 220. Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 192.
Там же. С. 193.
Бодрийяр Ж. Забыть Фуко. СПб.: Владимир Даль, 2000. С. 39. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть, М., 2000. С. 52. Там же. С. 57.
Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000. С. 8.
12 Там же.
13 Хабермас Ю. Политические работы. М.: Праксис, 2005. С. 9.
14 Местр Ж. де. Рассуждения о Франции. М.: РОССПЭН, 1997. С. 169.
15 Цит. по: Сендеров В. Кризис современного консерватизма // Новый мир. 2007. № 9.
16 Михайловский А. Консервативная революция: апология господства [Электронный ресурс] // Агентство политических новостей. [1999-2009]. URL: http://www.apn.ru/publications/article17389.htm.
17 Там же.
18 Лиотар Ж.-Ф. Постмодерн в изложении для детей. М., 2008. С. 28.
