CC BY
114
Е Ю. ИВАНОВА
КОМПОЗИЦИОННОЕ ЗНАЧЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА В ЛИРИЧЕСКИХ СТИХОТВОРЕНИЯХ А. ВОРОБЬЕВА
Первостепенное значение в анализе лирического произведения, по мнению литературоведов, занимает проблема композиции. Это связано с тем, что художественность литературного творения мы не сможем осмыслить до конца, не раскрыв связи его составляющих, и не достигнем той цели, которая стоит перед каждым литературоведом, исследующим творчество одного автора, не выявим его художественное своеобразие. «В настоящее время, - пишет автор трудов по проблеме творческой индивидуальности М. Храпченко, - на первый план следует выдвинуть раскрытие внутренних соотношений в тех или иных структурных образованиях, соотношений между их различными составными частями, компонентами» [5, с. 92]. О важности анализа композиции по отношению к лирическим стихотворениям говорит и В. Холшевников, который посвятил данной проблеме ряд научных работ. Он объясняет это следующим: «<...> композиция стихотворения тесно связана с его темой и подчинена задаче раскрытия его художественной идеи. В свою очередь, анализ композиции неизбежно захватывает анализ стиля и стиха, потому что художественное произведение - это сложная система, все уровни которой взаимосвязаны и влияют друг на друга» [4, с. 6].
Общеизвестно, что в лирике, в отличие от эпоса или драмы, где «скелетом композиции» [4, с. 7] является сюжет, построение мысли в первую очередь основывается на сопоставлении отдельных мотивов и словесных образов, рождающих многочисленные ассоциации.
В настоящей статье автором предпринята попытка изучить особенности строения лирических стихотворений чувашского поэта Алексея Воробьева и выявить в них композиционные возможности художественного образа.
Алексей Воробьев пришел в чувашскую поэзию в конце 50-х годов ХХ в. и творил вплоть до середины 70-х. Его лирико-философские произведения отмечены жизнеутверждающим пафосом, единством природы и человека, искренней любовью к земле и труду. Индивидуальный образный строй поэта, тяга к олицетворению и развернутой метафоре сразу же привлекли внимание литературных критиков. «Несомненно, прелесть его стихов в их удивительно вещной образности, какою мыслит человек, живущий в обнимку с природой», - такую характеристику дал произведениям Воробьева критик Александр Макаров [6, с. 164].
Лирический герой, ощущающий неразрывную связь с природой, нашел отражение и в композиционном аспекте произведений. Стихотворения Воробьева строятся на сопоставлении явлений человеческой жизни, ощущений его души с явлениями природы и окружающей среды. Обратимся к стихотворению «После полудня». Само его название - это метафора. Данное выразительное средство легло в основу всего композиционного строения стихотворения. Поэт размышляет о быстротечности жизни и сопоставляет век человека с сутками. Следует отметить, что образ полудня в поэзии Воробьева стал символом середины жизни. В поэме «Цивильский мост» полднем он назвал свои 50 лет - полвека. Не исключение и это стихотворение. В его первой строфе лирический герой гово-
рит о том, как солнце стремительно миновало зенит, но пока еще нет намека на связь этого явления с человеком.
Хевел херуллен хапаратче Солнце в небо поднималось,
Кун тупине тарла-тарла. Покорить зенит спешило.
Мелке пер утам тин каначче - В шаг длиной была тень только -Сисмен те, иртне кантарла. Не заметил, как полдень прошел.
(Подстрочный перевод здесь и далее наш. - Е.И.)
Вторая строфа углубляет тему быстротечности времени. Лирический герой сообщает о неожиданной для него смене сезонов, весны осенью и зимой. Но речь здесь идет об озорной весне в душе героя и о снеге, покрывшем виски. Именно вторая строфа придает первой условный характер.
Асра та дукче кер саманче, И мысли не было об осени,
Юнра вылятче шавла дур. В крови играла шумная весна.
Сисмесер хел сивви дывхарче, Незаметно подкрались зимние холода,
Кур, танлава шуратре юр. Смотри, виски покрыло белым снегом.
Становится понятно, что утро, как и весна, - это начало жизни человека, когда он стремится покорять вершины и свершить свои дела. Но для поэта недостаточно одной метафоры (полдень), чтобы подчеркнуть быстротечность жизни. Он прибегает к другому композиционному приему - усилению, подбирает однородные образы и уподобляет жизнь другому временному циклу - году.
Последняя третья строфа, где обычно Воробьев выражает главную идею стихотворения, преподносит нам неожиданную мысль о необходимом уходе человека из жизни.
Сыв пуллашмашкан вахат мар-тар, Не время, конечно же, прощаться,
£апах пур кереке йерки: Но есть застолья правила:
Хана тени нумай ан лартар, Пусть гость не засиживается,
Тытмашкан пелтер дул курки. А вовремя выпьет на посошок.
После полудня солнце начинает стремительно идти к закату и гостю неприлично засиживаться. Образ застолья здесь вызван авторским представлением о жизни как о пребывании в гостях, которое ощущается во многих произведениях Воробьева. Например, в поэме «Кибенек»: «Этем пурнать кунта ха-налах, Теп киле унан - Кипенек» (Человек живет здесь в гостях: Его настоящий дом это - кладбище) [1].
Достойно внимания и строение отдельных строф. Если в основе композиции всего стихотворения лежит метафора, то строфы построены на антитезе «прошлое - настоящее», «начало - конец». Ярко демонстрируют это первые две строфы. В каждом из них начальные 2-3 стиха образно выражают начало жизни, а последние 1-2 стиха - её конец. Таким образом, стихотворение обогащено рядом таких антитез, как утро - вечер, солнце (свет) - тень, весна - осень/зима.
Единством эмоционально однородных ассоциаций обогащена и поэтика стихотворения «Отава», где затронута тема запоздалой любви. Отава олицетворяет чувства, которым не суждено принести плоды. Лирический герой под предлогом кошения отавы вышел в поле повидаться со своей возлюбленной -молодой девушкой. Но сам он уже в годах, и молодость его прошла безвозвратно. Эмоциональное напряжение в стихотворении создают образы осени, угасающего дня, холодного ветра.
Керхи дил ман дума дулахать, Осенний ветер пристает ко мне,
Кад енне шевелет кун дути. Угасает к вечеру свет дня.
В жизни лирического героя тоже настала осень. В поэзии Воробьева образы осени и вечера, как и в мифологии, выражают конец жизни, поэтому придают стихотворению грустную тональность. Пессимистическому настроению лирического героя соответствует и образ «непоющей косы»:
Те ду куне иртсе кайнаран, От того ли, что лето прошло,
Те дави ют алла ханахман. Иль чужая рука не мила косе.
Хуть мен ту, юрламасть дав-давах. Хоть что делай, все равно не поет.
Его возлюбленная - юная особа - подшучивает над ним. Ее дерзкий тон, страстные голубые глаза полны искушения. Оттого и горько на сердце лирического героя, что не встретил он этих глаз раньше.
Йалтар хемле кавак кудсене Эти светом искрящиеся синие глаза
Меншен-меншен ун чух тел пулман? Почему, почему я не встретил тогда? Кошение отавы насыщено символическим содержанием. Оно ассоциируется с уничтожением пылких чувств безответной любви лирического героя, которые он находит бессмысленными. Ведь отава радует глаз своей свежестью только до первых заморозков, а им недолго осталось нагрянуть.
£улса такар, херсем, улаха, Скосите, девчонки, весь луг.
Пурпер дурме чечек каюти. Все равно не зацветет отава.
Большинство стихотворений Алексея Воробьева строится на развертывании главного тематического образа. При этом образ всегда стремится к расширению и углублению содержательного смысла. Данная особенность ярко выражена в стихотворении «Мак», которое от начала до конца пронизано образом цветка, упомянутого в названии.
Туту динче йал дидре кула,
Вал йамах макань пек вери.
Пуласче ман каштах хаюлла,
Шуйттан пуласче кулери.
Сиксе тухас та мур илесше,
Тавас перех утма-чикме.
Туту динчен татса илесче Хеп-херле макань чечекне.
Мен пуре куране ансатан,
Шаплане теленне тавра,
Куд-пуд чарса эс пашалтатан:
- Ытла та чарсар дак вара...
Вара - эп паттар пулап туххам Чунра хават пуханнипе £ер чамарне Сарса эп тухап Кавар пек херле маканьпе!
Засияла на губах твоих улыбка, Она горячая, как красный мак. Быть бы мне чуть посмелее, Водяным быть, что в пруду.
И выпрыгнуть бы, черт побери, Сделать шаг, другой.
С губ твоих сорвать бы мне Красный-красный мак.
Все кругом вдруг станет проще, Застынет все вокруг от удивленья, Ты, потрясенная, прошепчешь: Дерзкий же ты слишком,
как всегда...
Тогда - я в миг героем стану.
И от нахлынувших эмоций Всю Землю Я расстелю цветами красного мака,
уголькам подобными!
В стихотворении представлено некое лирическое событие, разворачивающееся в мечтах лирического героя. Несмотря на то, что оно передано в будущем времени, читатель воспринимает его, как настоящее и только что свершившееся. Лирический герой, охваченный страстью, вызванной улыбкой девушки, преодолев в себе робость, целует ее. Поцелуй - кульминационный момент в цепи действий с характерной ему психологической насыщенностью. Лирический герой одновременно испытывает облегчение от преодоления своей нерешительности и напряжение, сопряженное с томительным ожиданием непредсказуемой реакции девушки. Ситуацию разрешают ее слова, как бы для этого и произнесенные: «Ы1тла та чарсар дак вара...» (Дерзкий же ты слишком, как всегда)? Развитие определенных событий достигло своей наивысшей точки. Состоялась как бы событийная кульминация. Композиция также подошла к концовке. Но именно здесь мы наблюдаем настоящий всплеск эмоций, т.е. эмоциональную кульминацию: «£ер чамарне Сарса эп тухап Кавар пек херле маканьпе!» (Всю Землю Я расстелю Цветами красного мака: уголькам подобными!)? Резкий эмоциональный подъем сопровождается очевидными изменениями в форме. Первое, что бросается в глаза, это, конечно же, восклицательный знак. Эмоции сказались и на строении строфы. Обычное четверостишие они расчленили на пять строк. Взаимное чувство возлюбленной делает парня героем, рвущимся на подвиг - покрыть всю Землю красными цветами мака. Прямая речь героини - это мост от одной кульминации (событий) к другой (эмоций). Поэтому неслучайна здесь эпанафора, представленная словом «вара» (тогда) в конце второй и в начале третьей строф.
2-я строфа: <...>
Ытла та чарсар дак вара....
3-я строфа: Вара - эп паттар пулап туххам.
<...>
Эпанафора способствует плавному переходу от основной части композиции к концовке. Ничем не приметное и как бы всего лишь служебное слово «вара» здесь получило особую весомость. В отличие от прекрасных формул оно вмещает в себя все содержание своего контекста и тем самым играет важную роль в осмыслении читателем авторской идеи. Слово «тогда» обращает внимание на условие, необходимое для достижения высшего человеческого счастья, это - взаимность в любви. Именно она, открывшаяся лирическому герою благодаря улыбке девушки, окрыляет его, приводит жизнь в гармонию и делает ее насыщеннее.
Художественная идея в стихотворении выражена не прямо, так как эмоциональная сторона здесь преобладает над логической. Композиция стихотворения представляет собой восходящую линию от начала к последней, ударной строфе, на которую приходится и кульминация эмоций, и растворившаяся в них идея. Так и должно быть в лирических стихотворениях, где «текст служит как бы подготовкой к последнему слову, заключающему в себе идею произведения» [2, с. 216]. То же самое можно сказать и о ситуационной картине, которая дана в начале стихотворения. Она максимально работает на ударную строфу.
Восходящее развитие характерно и для собственно образа мака. В стихотворении он занимает доминирующее положение. Мак выражает чувства лирического героя. В тексте он встречается три раза и каждый раз в разных частях
структуры лирического произведения: зачине, основной части и онцовке и тем самым связывает их.
Проходя через всё стихотворение, значение образа мака не остается неизменным. В зачине, например, мы находим его в качестве самого простого сравнения. Улыбку, засветившуюся на губах возлюбленной, лирический герой сравнивает с ярким маком. В большинстве случаев у поэтов подобные ассоциации рождают сами губы. У Воробьева в глубине мыслей такое сравнение, конечно же, существует. Но в данном случае для него важнее подчеркнуть не губы, а улыбку героини, как знак её благосклонности к лирическому герою. От взаимных чувств лирического героя бросает в жар. Поэтому улыбку героини он называет «горячей». Красный цвет мака ассоциируется с огнем. И постепенно мак из сравнения начинает вырастать в более сложное образование - в метафору, что и обнаруживаем в конце первой строфы: «Туту динчен татса илесче Хеп-херле макань чечекне» (С губ твоих сорвать бы мне Красный-красный мак). Со срыванием цветка здесь поэт отождествляет поцелуй.
В последней строфе образ мака предстает в гиперболизированных строках: «Чунра хават пуханнипе £ер чамарне Сарса эп тухап Кавар пек херле ма-каньпе». Данное высказывание мы не должны понимать буквально. Здесь мы сталкиваемся именно с той ситуацией, когда гипербола, согласно её назначению в лирической поэзии, становится «мощным способом соединения мысли и эмоции, средством создания того прочного сплава, который В. В. Маяковский назвал «чувствуемой мыслью» [7, с. 61]. Лирический герой прибегает к приему гиперболы из-за переполняющих его чувств, которые столь масштабны, что их можно сравнить с самой планетой Земля. Его образ здесь не случаен. Земля, устланная красными цветами, это - душа лирического героя, горящая от любви и страсти.
Проходя через всё стихотворение, образ мака от простых выразительных средств движется к символизации. Его скорее можно назвать символом не любви, как это может показаться на первый взгляд, а страсти и влюбленности, которые присущи начинающимся отношениям. Именно о них идет речь в стихотворении, о чем красноречиво свидетельствует несмелость героя («Пуласче ман каштах хаюлла» - Быть бы мне чуть посмелее). Чувство влюбленности похоже на цветы мака, которые не крепки и не долговечны; еле раскрывшись, они отцветают. Наверное, поэтому М. Сеспель в свое время сделал их символом несбыв-шихся надежд («Красные-красные, красные маки.»). Мак с разлетевшимися лепестками стал выражением его раненой души. А писатель Юрий Скворцов в повести «Красный мак» соотносит данную метафору с образом Тамары, главной героини, переживающей трудности уязвимого подросткового периода.
Как известно, символ предполагает не однозначное толкование образа. Возможно, Воробьев озаглавил стихотворение, подразумевая под метафорическим выражением любимую девушку, о которой идет речь, так как она для него самая лучшая и красивая. Для чувашей мак является воплощением идеала девичьей красоты. Например, существует традиционное сравнение щек девушки с красным маком: «Пичесем - херле макань» (Щеки - алый мак). Образ мака в стихотворении получился настолько содержательным, что невозможно толковать его в одном направлении. Одно бесспорно, здесь он призван символизировать что-то кратковременное, яркое и впечатляющее. Им может быть и улыбка девушки, и
вспышка чувств лирического героя, а также поцелуй. Именно сцена с поцелуем заполнила большую часть стихотворения. Пусть любимая подарит лишь единственный цветок со своих губ (поцелуй), лирический герой в ответ готов «покрыть всю Землю огненно-красными цветами мака». Не исключено, что образ Земли здесь несет мифологическую нагрузку и символизирует женское начало.
Чуть иначе построено стихотворение «Ива Цивиля». Здесь Воробьев языковую метафору «падать» развернул в целую символическую картину, взятую из прошлого лирического героя, повествующего о том, как он во время игры в догонялки со своей любимой девушкой, нечаянно поскользнувшись, падает в грязь. Стихотворение начинается с изображения торжествующей весны, возникшей в воспоминаниях лирического героя:
Епле манатан дав куна? Как забудешь?
Херрисер-ведесер индет. Бесконечная даль.
Варман варанче. Проснулся лес.
£ер пидет. Земля созревает.
Мен чухле пурнад! Сколько жизни!
Сав кана. Люби и люби.
Весенним настроением охвачен и лирический герой. Автор проводит образную параллель между природой и человеком. «Мир, залитый солнечным светом», Цивиль, вышедшая из берегов прекрасно гармонируют с его одухотворенной душой:
Чере сиксе илет картах: Сердце подпрыгивает
Тенче тулли хевел дути, Весь мир залит солнцем,
Шыв саралать тадта дити, Река разлилась далеко,
Ейу пек туйам какарта. Ощущение разлива в сердце.
Но не только пейзаж, не только ива, которая «накидывает зеленую одежду», «напевая новые мотивы» радует его. Рядом с ним другая «ива» - любимая девушка, стройный стан которой побудил назвать её «Ивой Цивиля». И песню жаворонка влюбленный лирический герой слышит по-своему: «+ул тупере юрлать тари: Юратар-и...Юратар-и...» (Высоко в небе поет жаворонок: Любите. любите...). Поясним: в чувашском языке звук, издаваемый жаворонком «тыр-тыры» однозвучен с окончанием глагола «любите» (юратар). Прогулка влюбленной пары превращается в игру в догонялки:
Вара эс дамрак хавалла И ты как молодая ива
Пуне хускатран та, чиперрен Качнула стан, твои
Туту каларе: хавала, Сказали губы: догоняй,
Куду дитсен чуптаван, тере. Глаза сказали: потом поцелуешь.
Далее Воробьев динамично развивает эту сцену во времени и простран-
стве, употребляя при этом большое количество глаголов: «Малтан мала! Та-ратан дивеч...» (Все дальше и дальше убегаешь.), «Чупатап эпе пур вай-ран» (Бегу я изо всех сил), «...дитрем. Халь-халь тытаттамчче хере» (... Дошел. Вот-вот поймал бы девушку), «...сасартак укрем» (.вдруг упал), «Чуп-са пырса хулран деклерен, Каларан... терен...» (Подбежала и подняла, Сказала.), «Кавар калартан тутаран» (Поцеловала).
Вся образная энергия стихотворения собирается в концовке. Здесь пересекаются два противоположных значения слова «падать» - прямое и переносное.
Лирический герой с упреком обращается к девушке, которая не поддержала в его переломный момент судьбы.
...Шудса уксен мана таратран, Когда упал, меня ты подняла,
Тарса каймаран ман думран. Не убежала от меня.
Анчах эс меншен ал тасмаран Но почему ты руку мне не подала
Уксессен эп кун-дуламра? Когда я упал в жизни?
Последнее двустишие все предшествующие события, как и падение героя в грязь, превращает в развернутую метафору. Грязь становится символом всего плохого, постыдного, осрамившего имя честного человека.
Почему автор прибегает к развернутой метафоре? По нескольким причинам. Развернутая картина игры придает концовке непередаваемую выразительность и сосредоточивает внимание читателя на главной мысли стихотворения. Есть объяснение и тому, почему весна поэтом описывается столь красочно и занимает большую часть текста. На наш взгляд, создавая такой контраст, Воробьев стремился передать читателю всю глубину трагедии лирического героя, показать чего он лишился - весны в душе, счастья, любви.
Литературоведами подмечено, что развернутость метафор и сравнений склонна придавать лирическому произведению некоторую эпичность, дополняя стихотворение повествовательными и описательными элементами. Подобную тенденцию выявили и чувашские исследователи в творчестве Алексея Воробьева. Г.И. Федоров связывает это с явлением конкретной ситуации и предметности в его поэзии [3, с. 464]. Случайный эпизод из жизни ложится в основу поэтики композиции («Хлеб», «Рукавицы», «Пляшет бухгалтер Агеносов» и т.д.). Благодаря этой особенности, стихотворения поэта обретают новые качества, в частности, черты психологизма. Многие критики и литературоведы указали на отличительную черту Алексея Воробьева - психологическую насыщенность его лирики.
Любая незначительная вещь или явление для Воробьева становится истоком размышлений. Конкретное в его стихотворениях с легкостью обращается в абстрактное. Возьмем, к примеру, стихотворение «В лесу». Грибы, которые собирает лирический герой, наталкивают его на тревожную мысль о другом «грибе» - атомном. Провести параллель между этими двумя вещами лирическому герою помогает небо. Ему, прилегшему на отдых, открывается оно, чистое и голубое, хрупкое, как стекло. Наслаждение небом, олицетворяющим мирную жизнь, неожиданно сменяется тревогой:
+ул тупемер тара хале. Небо наше нынче чистое.
Пурперех пудра дав шут: Но все та же мысль в голове:
«Чан-ши вал татах хурале, «Неужели снова почернеет,
+улам таке тепер хут?». И посыплется огонь?».
Начав разговор об обилии леса грибами, поэт ненавязчиво поднимает больную тему войны.
+илепе каян шурса. Побелеешь весь от зла.
Туртанса илет сан-пит: В судороге окажется лицо:
Ан деклентер дер дурса Пусть не поднимется,
разверзнув землю, Вилем атомен кампи! Смертельный гриб атома!
Метонимический повтор образа гриба в концовке придает стихотворению композиционную завершенность. На примере выше приведенных стихотворений можно убедиться, что плавный переход от прямого значения предмета к переносному и зафиксирование художественной идеи в концовке - излюбленный метод Алексея Воробьева. Характерен он также и другим стихотворениям («Серп надежды», «Дрожжи» и др.).
Не секрет, что характер образов Воробьева во многом определен его особой привязанностью к природе, земле и крестьянскому быту. И в этом отношении в литературе он далеко не одинок. Подобное тяготение, например, обнаруживается и в поэзии чувашского поэта Я. Ухсая. Присуще оно и представителям других национальных литератур, в частности, С. Есенину, Н. Рубцову, марийскому поэту В. Колумбу, башкирским Р. Гарипову и С. Кудашу. Поэзия Алексея Воробьева буквально пронизана такими образами, как поле, дерево, хлеб, зерно вплоть до орудий труда и домашней утвари (серп, сито и т.п.). Подмечая сходства, перенося их признаки и свойства на жизнь, поэт обогащает свои стихотворения глубоко философским содержанием. Так, в стихотворении «Сито» лирический герой, наблюдая за тем, как сестра просеивает муку, через обычное бытовое явление стремится к разрешению проблем бытия: «Кун-дул али пире аллать, Кам юле, курапар кайран» (Сито жизни просеивает нас, Посмотрим, кто останется потом)? В концовке он опять возвращается к предыдущему эпизоду и дает ответ на свой вопрос:
Аппа петерче хай едне. Сестра закончила работу.
Кед пиде тутла кучченед. Вскоре выпечка готова будет.
Эп пахрам та ала дине - Я посмотрел на сито -
Унта мен юлна? Что осталось там?
Хывах дед. Лишь отруби.
Похоже, как никто другой понимал Алексей Воробьев, что время все расставляет на свои места, что пустое и временное не выдержат его сурового испытания и не пойдут дальше сегодняшнего дня. Поэтому с большой ответственностью подходил он к своей поэтической деятельности и стремился найти свой никому неподражаемый голос. Проведенный выше анализ композиции лирических стихотворений Алексея Воробьева раскрывает перед нами поис-тине богатую творческую личность.
Литература
1. Воробьев А.А. Сердце мое в поле: Стихи и поэмы (на чуваш. яз.). Чебоксары: Чуваш. кн. изд-во, 1982. 240 с.
2. Есин А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М.: Флинта, 2000. 247 с.
3. Федоров Г.И. Чувашская литература (1945-1985 гг.): Учеб. пособие. Чебоксары: Изд-во Чуваш. ун-та, 2004. 516 с.
4. Холшевников В.Е. Анализ композиции лирических стихотворений // Анализ одного стихотворения: Межвуз. сб.; Под ред. В.Е. Холшевникова. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. 248 с.
5. Храпченко М. Размышления о системном анализе литературы // Вопросы литературы. 1975. № 3. С. 90-112.
6. Хузангай А.П. Трудная борозда // Волга. 1986. №8. С. 163-165.
7. Энциклопедический словарь юного литературоведа / Сост. В.И. Новиков, Е.А. Шкловский. М.: Педагогика-Пресс, 1998. 424 с.
ИВАНОВА ЕЛЕНА ЮРЬЕВНА родилась в 1979 г. Окончила Чувашский государственный университет им. И. Н. Ульянова. Ассистент кафедры культурологии Чувашского университета. Автор 3 научных статей.
