CC BY
39О.В. Головашина O.V. Golovashina
Коммерциализация времени: ценность и цена момента Commercialization of the time: the value and price of the moment
Статья подготовлена по результатам реализации гранта Президента Российской Федерации для молодъх кандидатов наук № МК-5552.2016.6 и проекта РФФИ № 16-33-01019 «Государственная политика памяти в Российской Федерации: философские основания и стратегии реализации»
Аннотация, abstract: В статье рассматриваются некоторые аспекты современной темпоральной трансформации, в частности, усиливающаяся коммерциализация времени. Время перестает восприниматься как стрела, летящая из прошлого в будущее, а распадается на события, а позже - на моменты, и качество жизни определяется количеством и качеством моментов. Потеря онтлоги-ческого статуса модусов времени повышает риск использования прошлого в интересах отдельных акторов.
The article discusses some aspects of contemporary temporal transformation, in particular, commercialization of the time.
Ключевые слова, keywords: социальное время, социальная память, поли-
тика памяти, индустрия памяти, social time, social memory, politics of memory, the memory industry
Автор, author: Головашина О.В. -Тамбовский государственный университет имени Г.Р. Державина, кандидат исторических наук, доцент кафедры философии, golovachina-ov@rambler.ru
Golovashina, O.V. - Tambov State University, Ph.D. in History, Associate Professor of the Department of Philosophy, golo-vachinaov@rambler.ru
УДК 122/129
Поступила в редакцию: 27.11.2016 Принята к печати: 01.12.2016 © О.В. Головашина, 2016
Когда вселенная казалась проще, а содержание важнее формы, время представлялось стрелой, летящей из прошлого в будущее. Скорее всего, это началось, когда христианство стало доминирующей идеологией с подобающей данному статусу интеллектуальной элитой, которая объясняла людям во что и как надо верить. Она описывала рождение Христа как уникальное событие, вернее даже, Событие, разделившие привычный прежде идущий от природных закономерностей цикл на то, что было до- и после-. В отличие от восходов Солнца, прихода лета и так далее, Рождества Христова никогда не было раньше и никогда не будет впредь (второе пришествие - это уже другое Событие). Не только летоисчисление (хотя это, безусловно, большая победа христианских идеологов), но и все на свете теперь выстраивалось в получившуюся из-за разрыва круга линию, началом которой стало сотворение мира, а концом -второе пришествие и дальше так, как написано в Новом Завете. Если мифологические (дохристианское) мировоззрение ориентировано на прошлое, что приводит к «вечному возвращению» и в итоге - к доминированию циклической модели времени, то в религиозном сознании доминирует будущее.
Конечно, никакие идеологи не могут надолго внушить то, что хотя бы частично не соответствует привычным и принятым уже вещам. Кроме природных циклов люди видели разрушение, смерть - необратимые изменения, ко-
торые никак не могли повториться на новом витке спирали. «Стрела времени» вполне соответствовала определенным природным закономерностям, поэтому, когда знаменитый астрофизик Артур Эддингтон (1882 - 1944) ввел в научный оборот данный термин, сообщество его приняло, так как он наиболее соответствовал распространенному в классической науке (если яблоко уже упало на голову Ньютону, оно не сможет вернуться обратно на дерево) убеждению в необратимости изменений. Мир воспринимался статичным, предсказуемым, а потому - хотя бы в перспективе - абсолютно подконтрольным. Недостаточная предсказуемость объяснялась несовершенством познавательных возможностей субъекта, то есть, самого человека, а не особенностями данного мира.
Однако не все определяется раз и навсегда заданными законами, нельзя относится к миру как совокупности деталей, каждую из которых можно заменить, усовершенствовать. Мало быть инженерами. Законы классической механики не работают, когда дело касается сложных систем. Эйнштейн продолжал утверждать, что «Бог не играет в кости», однако развитие физики уже привело к тому, что «хаос», «случайность» из литературно-поэтического дискурса стали научными категориями. Вероятность, которая не может быть ни определенной, ни неопределенной, став частью фундаментальных законов физики, вышла за рамки ньютоновского детерминизма. Классическое противопоставле-
ние прошлого, настоящего и будущего, лежащее в основе западной науки и образа жизни, утратило актуальность. Новое время оказалось источником безумия, а не всеобщего счастья.
Время врывалась в окружающую действительность, воспринимаясь более прагматичными современниками атрибутом не столько бытия, сколько менее абстрактной жизни. «Потерянными» было не только ровесники Ремарка, но вся послевоенная Европа. Линейность стала теряться за отсутствием веры в будущее и утратой связи с прошлом. Мир менялся быстрее, чем поколения, и впервые жалобы старших на тему, как раньше было по-другому, стали иметь под собой объективное основание.
Философы, еще не подарившие статус главных интеллектуалов социологам, откликнулись на происходящую трансформацию одними из первых. Э. Гуссерль не отрицает объективного времени - часы что-то измеряют, яблоки не возвращаются на деревья, а в тот период, когда он писал свои активно цитируемые сейчас произведения, хаос казался исключением. Он не отказывается от внимания к миру, но мир в его вещественном проявлении с позиции феноменологии представляет собой определенные смыслы в сознании. Восприятие, представления и другие акты сознания, с точки зрения Э. Гуссерля, являются составными частями единого сознания, причем именно время служит основой этого единства. Так как любой
ментальный процесс существует только в сознании, он является темпоральным. Это не единая мысль о чем-то, а само движение мысли. Однако в сознании человек может направлять свою мысль в прошлое или будущее, «призывать что-либо в настоящее», создавать любые образы, «придавая наглядность, в прочных формах пространственного и временного мира, возможного и предположительного»1.
Восприятие объекта и воспоминание
0 нем имеют в виду один и тот же феномен. Не столько время субъективно - это мысль не нова - сколько сама субъективность имеет своим истоком переживание и попытку понимания времени. Время - это не стрела, летящая из прошлого в будущее, но «это любое событие, в котором отражается современность»2, причем окружающий мир сам по себе лишен времени, так как пребывает в настоящем; человек наделяет объекты окружающей действительности смыслом, и через это смыслообра-зование рождается время.
В мире нелинейного времени хронология и прочие довольно неубедительные попытки овладения временем бессмысленны, так как потеряно мифологическое время, «время до времени», представляющее собой определенную константу культуры. Для Хайдеггера «фундаментальная онтологическая за-
1 Гуссерль Э. Избранные работы / сост. В.А. Куренной. М., 2005. С. 250- 251.
2 Мерло-Понти М. Феноменология восприя-
тия. СПб., 1999. С. 522.
дача интерпретации бытия как такового охватывает... в себе разработку темпо-ральности бытия»3. Человек, который не хочет видеть бытие во времени, забывает о своем бытие, а потом забывает о своем забывании. Память возвращает бытие человека во времени как истинное бытие. Однако «"временность" оказывается последним словом философии М. Хайдеггера; для вечного в этой философии не остается места»4. Немецкое слово «Zeitlichkeit» содержит понятие временный «zeitlich» и качество «Keit».
В отличие от понятие «время», которое в западной традиции связано с вечностью, темпоральность теряет постоянство, вместе с zeitlich в современном гуманитарном дискурсе «временное» стало более определяющей характеристикой, чем время. В отличие от «эона» «Tempos» - время человека. Трансформация «Zeit» в «Zeitlichkeit» характеризуют новую темпоральную парадигму современной культуры, основными характеристиками которой является отказ от двух фундаментальных характеристик времени модерна: вечности и линейности.
Дальнейшее было только следствием этой темпоральной трансформации. Появляется тревога как «усилие отделения от будущего и устранения угрозы
3 Хайдеггер М. Бытие и время. М.: А(ЛМаг§1-пет, 1997. С. 19.
4 Гайденко П.П. Время. Длительность. Вечность. Проблема времени в европейской философии и науке. М., 2006. С. 276.
прошлого»5, проявление свободы вне линейного детерминизма. Мир становится «текучем», в нем нет устойчивых структур, кроме возникающих для определенных целей или просто так сетей, нет смысла, кроме ситуативных конструктов. Прошлое может оставлять «след, однако он не столько удерживает опыт времени, сколько разыгрывает его»6, будущего нет в хаосе необратимо-стей.
Время, которое в истории западной философии всегда было проявлением какой-либо зависимости, окончательно теряет свой онтологический статус. Тем временем, которое показывают часы, занимаются физики, а имеющее значение для философов существует только в сознании субъекта, поэтому сфера внимания перемещается на него.
Однако и субъект будет вскоре заменен актором, а потом и просто актантом, и прежде фундаментальная онтологическая категория теряется в сети актантов: «Но одежда, которую мы носим, привезена из другого места и произведена довольно давно; произносимые нами слова не придуманы специально для этого случая; стены, в которых мы находимся, были спроектированы архитектором для клиента и сооружены рабочими -людьми, которые здесь сейчас отсутствуют, хотя их действия вполне ощути-
5 Гайденко П.П. Время. Длительность. Вечность. С. 114.
6 Доманов О.А. Двойная темпоральность difference // Сибирский философский журнал. 2007. Т. 5. № 2. С. 141 - 145.
мы. Сам человек, к которому мы обращаемся - продукт истории, выходящий далеко за пределы «фреймов» наших с ним отношений.
Если вы попытаетесь нарисовать пространственно-временную карту всего, что присутствует во взаимодействии, и набросать список всех, кто так или иначе в нем участвует, вряд ли вы получите хорошо различимый фрейм, скорее -спиралевидную сеть со множеством самых различных дат, мест и людей7. Современные философы ограничиваются констатацией происходящего изменения «темпов истории, скорости жизни и, следовательно, всей системы темпоральности»8, характеризуя время как «нескончаемый поток событий, в котором ничего не повторяется в той самой форме»9, а изменения сейчас происходят «уже не диалектически, а катастрофически»10.
Признание онтологического статуса взаимодействий вместо прежних сущностей, ускорения в качестве уже определенного трюизма в исследовании социокультурных процессов приводит к повышению внимания к темпоральным факторам. Взаимодействие происходит в определенный момент, и имеет значение только в этот момент. Потому
7 Латур Б. Об Интеробъективности // Социологическое обозрение. Т. 6. № 2. 2007. С. 85.
8 Jameson F. The Seeds of time. NewYork: Cola-mbia University Press, 1994. С. 18.
9 Кассирер Э. Опыт. М., 2001. С. 499.
10 Бодрийар. Символический обмен и
смерть. М., 2000. С. 71.
что один момент отличается от другого, прежде всего, другой сетью взаимодействий. Все более частая смена «моментов» создает впечатление ускорения социокультурной динамики, постоянной «текучести» современности. Наш мир, в отличие от практически «безвременья» архаичного общества и относительной последовательности Модерна, нестабилен, изменчив, постоянно возникающий; он не создан за шесть дней, а продолжает создаваться, эволюционировать, «заминки, непоследовательности, неожиданность - обычные явления в нашей жизни. Они даже стали по настоящему необходимыми для многих людей, чей ум более не может питаться ничем, кроме стремительных изменений и постоянно обновляющихся символов».11
Приоритет момента над развитием делает современный мир как никогда раньше темпоральным. Уже важно не «оказаться в нужное время в нужном месте», а постоянно оказываться там. При дискредитации прошлого и нестабильности будущего, доминирования случайности и хаоса в образе реальности, успешность жизни определяется не столько статусными материальными вещами, сколько количеством и качеством моментов. Таким образом, момент становится объектом потребления, «продажа моментов» индустрией с соответствующей инфраструктурой: хорошие фотоаппараты, чтобы сделать из момента произведение искусства, камера в любом гадже-те, чтобы собрать побольше моментов, 11 Бауман З. Текучая современность. СПб., 2008.
соответствующие ресурсы, потому что любой момент должен быть включен в какую-либо сеть, иначе он теряет свой онтологический статус, перестает существовать в сознании акторов, а, следовательно, и в реальности вообще.
С одной стороны, никогда раньше мир не был настолько коммеморативным: сейчас мы сохраняем память не только о свадьбе или рождении детей, но и приготовленный по новому рецепту торт, новый макияж или посещение соседнего двора с относительно знакомыми людьми делаем значимым для настоящего с надеждой на память об этом в будущем. Но, с другой, память не имеет смысла в мире без прошлого. Момент ценен не как событие, разделяющее жизнь на дои после, а в качестве констатации существующей здесь-и-сейчас сети взаимодействий, поэтому он не может обладать протяженностью или иметь развитие в качестве следствия. Фотографии с отпуска уходят вниз страницы в социальных сетях из-за постоянных репостов на тему «собирайте впечатления, а не вещи», «живи сейчас», «не думай о прошлом и не беспокойся о будущем», и начинает хотеться новых моментов.
Таким образом, обесцениваются и действительно значимые события. Свадьба или первый рабочий день значат в ленте новостей столько же, сколько посещение клуба или новая прическа. Индустрия «продажи моментов» оказывается в разы успешнее производства товаров, и материальные предметы в первую оче-
редь используются для создания момента. Новый автомобиль имеет значение не сам по себе, а как повод для новых впечатлений, другая квартира - это десяток фотографий в инстаграмме. Даже на работу стоит ходить для того, чтобы увеличить круг «лайкающих» или добавить новых моментов (за которые потом могут уволить - эпизодов достаточно).
Конечно, всегда есть исключения, а где-нибудь в Сосновском районе Ы-ской области про Инстаграмм даже не слышали, но число пользователей социальных сетей постоянно растет, по центральным каналам говорят о кризисе и рекламируют новые гаджеты, а выросшие дети, живущие в городе, редко приезжают, потому что заняты на работе. Сейчас и работа - это погоня за все более дорожающим временем: отчет надо сделать вчера, дедлайнов больше, чем дней в неделю, стратегические направления развития организации меняются чаще, чем погода за окном. «Не успеваю» становится мантрой, рефреном в разговорах, поводом для переноса дедлайна и самой распространенной сублимацией. Может показаться, что фразу «Время-деньги» уже пора понимать наоборот, но именно сейчас, когда качество моментов (измеряемое «лайками» в социальных сетях или собственными воспоминаниями) важнее, чем движение стрелок на часах, люди стали тратить время больше, чем его продуктивно использовать. Наверное, дело в том самом новом статусе материального. Смыслом научно-технического прогресса было овладение вре-
менем или хотя бы его экономия. Стиральная и/или посудомоечная машина освобождает время, чтобы посмотреть телевизор, а потом посидеть за компьютером за полночь, потому что он есть, а утром на работе делать репосты соответствующих картинок и жаловаться на недостаток времени.
И в этой борьбе за время (на самом деле, за моментом, но кто в этом признается), теряется смысл бытия. Современный человек стремиться жить в «сейчас» без прошлого и будущего, потому что будущее вместо «склада возможностей» становится «складом рисков» (У. Бек). Хаос, какой бы порядок из него не рождался, в сознании большинства людей остается хаосом; невозможность контролировать будущее ведет за собой неуверенность в завтрашнем дне. «Даже если начальные знания и граничные условия известны, у системы еще много состояний, выбор между которыми она производит под действием флуктуаций. Такой вывод представляет интерес и за пределами физики и химии»12.
Прежде бытие человека определялось не только и не столько темпорально-стью, сколько эоном. Вечность была источником стабильности, которой так не хватает в постмодернистском мире «сейчас»; изменения, даже трансформации носили характер временных; абсо-лютизции изменчивости противостоял мир без человеческих категорий време-
12 Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 2003. С. 43.
ни, который, возникнув до времени, будет «всегда». Но вечность оказалась не вечной, бог умер, а, значит, «все можно» (Достоевский), но - главное - ничего не нужно. Это бог вечен, перед ним нужно держать отчет или, позже, доказывать, что мы уже выросли, самостоятельные и справимся своим рациональным умом. Теперь бог как абсолют вечности умер, превратился даже не в дискурс, а в элемент культурных практик. Он может существовать во вселенной какого-либо конкретного субъекта, но не в абсолютно субъективном современном мире. Следовательно, вопрос признания Бога и вечности, является вопросом не доминирующей парадигмы, а личного выбора человека, а любой выбор предполагает ответственность и несет в себе риск ошибки. «Это значит, что мы переходим из эры заранее заданных реферативных групп в эпоху универсального сравнения, в которой цель усилий человека по строительству своей жизни безнадежна неопределенна»13.
Дело не только в религиозных ценностях, хотя, безусловно, признание сущности, которая находится над осознаваемым миром, позволяла строить проекты, не ограничивающиеся удовлетворением сиюминутных потребностей. Но «мы больше не верим в некогда существовавшую идеальную цельность, ожидающую нас в будущем» (Ж. Делез, Ф. Гваттари). Мы вообще не верим в будущее. И в этом мире «сейчас» не может быть ценностей, выходящих за пределы
13 Бауман З. Текучая современность. СПб., 2008.
ситуативных ценностей. Стабильность ушла вместе с вечностью. «Сейчас» заменяет «всегда», а хаотичность моментов не всегда поддается самоорганизации, отсюда и модная в современном гуманитарном дискурсе нелинейность. Вечность создавала определенную структуриализацию темпоральности, стабильность позволяла строить планы, реализовывать долгосрочные - направленные в будущее - проекты. Нет вечности, нет будущего, нет проекта.
М. Хайдеггер считал, что только время может наполнить экзистенцию смыслом. Человек живет в мире возможностей, которые не зависят от него, однако именно решения человека «сегодня» определяют его бытие «завтра». Человек сам по себе, как пишет Хайдеггер, чем-то был раньше и чем-то становится. Осознание собственной смертности -это главное, что отличает бытие человека (Existenz) от бытия вещи (Vorhandenheit). Однако человеку тяжело признавать конечность своего бытия как неизбежное. Он стремиться забыть о смерти, однако это приводит к забвению бытия, неистинному бытию.
Хайдеггер хотя бы дает надежду на возможность подлинного существования, у Сартра нет даже надежды. «Ничто-жения человека внутри временности»14 предполагает выбор нового Я в той самой реке времени, в которую нельзя войти дважды. Человек застает себя в
14 Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. М., 2009. С. 118.
определенной «ситуации», мере человеческой реальности, связанной с моментом времени в мире вещей и я среди вещей. Однако «возникновение человека в середине бытия... производит открытие мира»15, то есть, только человек наполняет бытие смыслом. Отказ от хайдеггеровского представления о подлинности бытия всю ответственность за собственную экзистенцию накладывает на человека. Causa sui (причина самого себя) вновь получает смысл, теперь уже в качестве определения человека. И в этом смысле сартровская тревога является проявлением свободы вне линейного детерминизма.Наличие подлинного бытия, возможность стать его частью, пусть и осознавая конечность существования и боясь его, наполняло экзистенцию истинным смыслом. Веками философы верили во время, осмысляя его как подвижный образ вечности, проявление истинного и реального; подлинное бытие у Хайдеггера выступает как последняя попытка западной философии найти какой-то порядок во все более хаотичном мире. Уже Сартр на место времени ставит «ничто», на место подлинного бытия - самобытие, открытый проект без шанса на подлинность.
«Современная темпоральность несет в себе импульс перехода, перерастания в иное состояние, отличное от нее самой»16. Потеряв связь сначала с
15 Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. С. 90.
16 Лиотар Ж.-Ф. Переписать современность
// Ступени: Философский журнал. 1994. № 2.
С. 102-103.
вечностью, потом со всем тем, что может быть истинным, время сжалось до момента, в лучшем случае - серии моментов. Смысл бытия вне темпорального невозможно открыть, его можно только сконструировать без надежды на истину, а только с верой в ситуативный успех. Однако таким образом время становится симуляцией, образом вечности без связи с этой самой вечностью, движением без цели и Идеи. Как отметили Делез и Гваттари, мы больше не верим в некогда существовавшую идеальную цельность, ожидающую нас в будущем. Потеря линейности времени приводит к отсутствию преемственности между копиями и оригиналами: «Чистое, неограниченное становление представляет собой материал для симулякров, поскольку оно уклоняется от действия Идеи, оспаривает одновременно и модель, и копию»17. То есть, копия, потерявшая в ризомности времени представление об оригинале, становится симулякром.
Хайдеггер видел в осознании смертности путь к подлинному бытию, будучи таким образом уверен, что можно осознать конечность своего бытия и продолжать не просто жить, но жить «на самом деле». Однако люди, пережившие катаклизмы середины XX века, но желающие осмыслять их, поступили по-другому - они сделали смерть частью своей жизни, пытаясь избавится от страха смерти через постоянное омертвение18, дискредити-
17 Делез Ж. Логика смысла. М., 1995.
18 Бодрийар Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 311.
ровав таким образом последнюю основу на которой строилась реальность времени в западной философской традиции. Вслед за социальными феноменами, потерявшими в ускоряющемся хаосе связь с оригиналами, симулякром становится экзистенция, и в конце концов (хотя, конечно, не может быть конца за пределами линейных нарративов) симулякры «ликвидируют нас вместе с историей»19. Мы оказались без всего того, что наполняло экзистенцию смыслом, а время ценностью. «После природной стадии, рыночной стадии и структурной стадии наступила фрактальная стадия ценности... На этой фрактальной стадии больше нет эквивалентности, ни природной, ни вообще никакой, есть только своего рода эпидемия ценности, повсеместные метастазы ценности, ее алеаторное распространение и рассеяние»20.
Мы деконструировали прошлое, превратили религию, историю, традицию в дискурсивные практики и доказали только то, что свято место может быть пусто.
Литература
Бауман З. Текучая современность. СПб., 2008.
Бодрийар. Символический обмен и смерть. М., 2000.
Гайденко П.П. Время. Длительность. Вечность. Проблема времени в европейской философии и науке. М., 2006.
19 Бодрийар Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 94.
20 Бодрийар Ж. Прозрачность зла. М., 2000.
Головашина О.В. Проблема памяти и современная трансформация темпоральных представлений // Философские традиции и современность. 2013. № 1 (3). С. 116 - 127.
Головашина О.В. Темпоральность в исследованиях социального: конструирование времени и временем // Философия и общество. № 3 (80). С. 42 - 56.
Гуссерль Э. Избранные работы / сост. В.А. Куренной. М., 2005. С. 250- 251.
Делез Ж. Логика смысла. М., 1995.
Доманов О.А. Двойная темпоральность difference // Сибирский философский журнал. 2007. Т. 5. № 2. С. 141 - 145.
Кассирер Э. Опыт. М., 2001.
Латур Б. Об Интеробъективности // Социологическое обозрение. Т. 6. № 2. 2007.
Линченко А.А. Коммеморативные практики и массовое историческое сознание: методологический аспект // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Философия. 2015. № 2. С. 116 - 127.
Лиотар Ж.-Ф. Переписать современность // Ступени: Философский журнал. 1994. № 2. С. 102-103.
Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. СПб., 1999. С. 522.
Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М., 2003.
Сартр Ж.-П. Бытие и ничто. Опыт феноменологической онтологии. М., 2009.
Сыров В.Н. О специфических чертах современной популярной культуры: некоторые соображения по поводу известных вещей // Праксема. Проблемы визуальной семиотики. 2015. № 3 (5). С. 97 - 116.
Хайдеггер М. Бытие и время. М.: AdMarginem, 1997.
