CC BY
291
Многоликая история Евразии
|Д|л»1|ЕП31лп11л1111лп1[^[»нД[^|11п11лп1111п1ЕПЗС»ДСПЗ[»ПЗ[^[шЗЕПЗ[»нД[?ПЗ[^[лп]|11п1[лп]Е1
Александр Таиров
Кочевники Арало-Каспия и Хорезм в V - IV вв. до н.э.
В VII в. до н.э. в низовьях Амударьи на основе кюзелигырской культуры начинается процесс формирования хорезмийской государственности, складывается местная династия. Примерно на рубеже VII и VI вв. до н.э. развертывается строительство Кюзели-гыра, а не позднее начала VI в. до н.э. саки низовьев Амударьи получают свой собственный этноним - «хорасмии» («хорезмийцы»). Значительное влияние на возникновение государственности в Хорезмском оазисе оказали кочевники Южного Приаралья, являвшиеся одним из компонентов формирующейся кюзелигырской культуры1. В дальнейшем же существенное воздействие на внутреннюю жизнь Хорезма оказывали кочевники Арало-Каспия - Узбоя, Закаспия, Устюрта и Южного Приуралья.
Наиболее раннюю группу памятников кочевников Устюрта, суммарно относимую к VII - IV вв. до н.э., составляют курганы с каменными ящиками на древнем горизонте . V - II вв. до н.э. датируется период культуры погребений на горизонте под курганной насыпью (в каменном ящике, или в пределах каменного кольца, или спирали, или в склепах на горизонте для многоактных захоронений)3. Памятники этой культуры распространены в Закаспии, по Узбою, всему Устюрту и Мангышлаку4. По мнению В.Н. Ягодина, это культура скотоводческих племен, кочевавших, используя плато Устюрт и прилегающие к нему районы как пастбищные и зимовочные территории5. Ряд исследователей считают возможным этнически определить данную группу погребений Устюрта, а также близкие им погребальные комплексы Узбоя и Мангышлака (прежде всего склепы на горизонте) как принадлежащие массагетам6. Происхождение этой группы памятников связано, очевидно, с сакскими племенами Южного Приаралья, обитавшими в предшествующее время на территории Присарыкамышской дельты Амударьи.
Кочевники присарыкамышского историко-этнографического района в
доахеменидское время вряд ли были однородны в хозяйственном отношении. Часть их, вероятно, имея зимовья в Присарыкамышье, на лето уходила в степи Южного Приуралья. Другая кочевала по Устюрту, имея в Присарыкамышье лишь зимовочные территории. Третья вела полукочевой образ жизни не выходя за пределы региона. После политических событий второй половины VI в. до н.э. в Средней Азии, связанных с завоевательной политикой Ахеменидской державы, присарыкамышская группировка кочевников раскололась. Одни из них связали свою судьбу с Хорезмом - это были, прежде всего, полукочевники, носители куюсайской культуры. Их хозяйство было наиболее связано с Присарыкамышьем. И в ахеменидское время поселения куюсайской культуры здесь сосуществуют с памятниками кюзелигырской культуры8. Другие же, не желая подчиниться Хорезму и Ахеменидам, вынуждены были изменить места своих основных зимних пастбищ, передвинув их на запад - на Устюрт и Мангышлак. Таким образом, плато Устюрт и прилегающие к нему районы (Узбой, Закаспий, Мангышлак) стали использоваться не только как летние пастбищные территории, но и как зимовочные9. Данная группа кочевников в новую эпоху сохранила в своей погребальной
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект 05-01-85105а/У.
обрядности ряд признаков предшествующего, раннесакского, времени. Это, во-первых, возведение погребального сооружения на древнем горизонте. Во-вторых, сооружение коридорообразных входов-дромосов, ведущих в погребальные камеры. В-третьих, обычай, допускающий частичное или даже полное разрушение относительно более ранних захоронений при совершении последующих. В-четвертых, сооружение специальных каменных валиков, иногда двойных, ограничивающих места захоронений10. Не исключено, на наш взгляд, и то, что на распространении в Восточном Прикаспии наземных склепов с коридорообразными входами определенное воздействие оказали южноуральские кочевники, которые уже с конца VI в. до н.э. широко использовали в своей погребальной обрядности дромосные могилы, в том числе и для коллективных захоронений.
Процесс освоения номадами Восточного Прикаспия района Узбоя, начавшийся не ранее середины I тыс. до н.э. и связанный с изменением экологической обстановки11, привел к тому, что на рубеже V-IV вв. до н.э. здесь появляются отдельные памятники, а в IV в. до н.э. складывается своеобразная культура скотоводческого населения. Представлена она не только погребальными памятниками (наземные каменные склепы с коллективными многоактными захоронениями), но и культовыми комплексами и сезонными поселениями. Отдельные черты погребального обряда и немногочисленный инвентарь узбойских памятников (предметы вооружения, пряжки, костяные ложечки, глиняные курильницы, украшения) находят ближайшие аналогии в раннесарматских памятниках Южного Урала. Прослеживаются тесные связи скотоводов этого региона и с оседлым населением Хорезма и подгорной равнины Копетдага, а также с более отдаленными областями Ирана и Закавказья12. Помимо погребений на горизонте внутри каменного сооружения, в южной части Восточного Прикаспия (Большой Балхан, Узбой, Заузбойское плато) выявлено небольшое количество земляных курганов. Под их насыпью исследованы подбойные и катакомбные захоронения с южной и северной ориентировкой погребенного. Датируются они широко - IV - II вв. до н.э. и первые века
13
н. э.
Параллельно культуре погребений на горизонте на Устюрте, как считает В.Н. Ягодин, существовала и другая археологическая культура - «...савромато-сарматская в том ее варианте, который известен в науке как самаро-уральская группа или область»14. Об этом свидетельствует чрезвычайная близость погребальных памятников Устюрта и Южного Приуралья. Это погребения в подбоях с южной ориентировкой покойника; погребения в широкой прямоугольной грунтовой яме, ориентированной широтно или меридионально, в центре подквадратного или круглого каменного сооружения на древнем горизонте; погребения в узкой грунтовой яме с каменным кольцом на древнем горизонте; погребения в яме с заплечиками15. Исследованы здесь, в могильнике Дэвкескен 4, и коллективные многоактные погребения V-рубежа V-IV вв. до н.э. в обширных могильных ямах, часто с дромосами16.
По мнению В. Н. Ягодина, с которым мы согласны в принципе, часть населения Южного Приуралья «... вела кочевой образ жизни с круглогодичным циклом кочевания. Пути кочевий шли в меридиональном направлении и выходили на юге к границам древних городских и оседло-земледельческих цивилизаций Хорезма и юга Туркмении»17. Один из традиционных маршрутов перекочевок проходил, вероятно, вдоль Восточного чинка Устюрта, по краю которого отмечена почти сплошная полоса курганов ранних кочевников18. Эта полоса почти полностью совпадает с маршрутами перекочевок казахов-табынов. Зимовали они в районах Южного Приаралья, ранней весной поднимались на Устюрт, к лету перекочевывали в бассейн Сагиза, Уила и Эмбы. В отдельные неблагоприятные годы они уходили на север, достигая порой бассейна реки
Белая19.
Особенно ощутимым присутствие южноуральских кочевников на Устюрте становится с начала IV в. до н.э. И связано это, скорее всего, с политическими событиями на южной границе кочевого мира в Приаралье и, прежде всего, в Хорезме. Здесь необходимо лишь подчеркнуть, что кочевая степь и Хорезм представляли собой единую экономическую систему, а в основе тесных взаимосвязей кочевников Южного
Приуралья и Хорезма лежит «сарматский кочевой цикл» или, шире, пастбищно-кочевая
20
система Урало-Аральского региона . В этом плане совершенно справедлива точка зрения О. И. Сатеева, рассматривающего развитие общества, оставившего памятники прохоровской культуры Южного Урала, как процесс, интегрированный с развитием социально-экономической системы государственных образований этого времени21.
В конце VI в. до н.э. Хорезм и часть кочевников между Аралом и Каспием вошли в состав одной из сатрапий персидской державы. Политика Ахеменидов в отношении кочевников была, по всей вероятности, достаточно жесткой. Не исключено, что именно этим объясняется нежелание части номадов признать господство персов и перенесение ими центра своего племенного объединения (и родовых могильников) на север, в степи Приуралья22. Однако восстания в покоренных областях и мятежи сатрапов вели к ослаблению Ахеменидского государства. В этих условиях при Артаксерксе II (404-359 гг. до н. э.) Хорезм, ранее в административном отношении объединенный с Парфией, становится отдельной сатрапией Ахеменидского государства23. Это преобразование имело своим следствием строительство укрепленного центра новой административной единицы с дворцом сатрапа. Этим центром, вероятно, должно было стать городище Калалыгыр24, строительство которого развернулось на рубеже V - IV вв. до н.э. Однако персы, как считает Ю. А. Рапопорт, видимо запоздали с учреждением Хорезмийской сатрапии. Хорезм отпадает от Ахеменидов, добившись независимости. Персы вынуждены были уйти из страны, бросив недостроенным свой город25. Хорезм, Согдиана и сакские племена к концу царствования Артаксеркса II из подданных царя переходят в разряд его союзников26.
Добиться независимости Хорезм мог, вероятно, только опираясь на поддержку кочевых племен, также стремившихся к независимости. Это, скорее всего, вызвало изменение его взаимоотношений с кочевниками: из противников они должны были стать союзниками27. Необходимость союза обусловила, вероятно, то, что Устюрт, традиционное место зимних стойбищ южноприуральских кочевников, стал относительно безопасным районом. Возможно, Хорезм, стремясь заручиться поддержкой воинственных номадов, предоставил им и определенные гарантии безопасности. Результатом стало возможным появление в начале IV в. до н.э. погребальных памятников кочевников, в том числе и приуральских, на Восточном чинке Устюрта, рядом с хорезмийским городищем Большая Айбугир-кала. Возникновение городища относится к концу V- началу IV в. до н.э. По мнению В.Н. Ягодина, это городище являлось главным опорным пунктом торговли Хорезма с кочевниками Южного Приуралья. Показательно, что одновременно, в начале IV в. до н.э., в урочище Айбугир исчезают курганы с погребениями на горизонте28.
Возможно, через городище Айбугир-кала из Хорезма на Южный Урал поступала часть красноглиняной станковой керамики, представленной в прохоровских погребениях Южного Зауралья целыми или фрагментированными сосудами и
29
пряслицами из их стенок . Через Хорезм могли поступать на Южный Урал, в том числе и в Южное Зауралье, бусы и подвески из индийского сердолика и халцедона, натурального или искусственно окрашенного в черный цвет, с белым, вытравленным содой орнаментом30. Они встречаются как в нижних слоях (IV - II вв. до н.э.) Кой-Крылган-кала, так и в погребениях IV—III вв. до н.э. могильника Туз-гыр, найдены они и в памятниках чирикрабатской культуры Юго-Восточного Приаралья31.
С середины IV в. до н.э., в связи с передвижением в Южное Приуралье части номадов Южного Зауралья, включивших в свой состав выходцев из зауральского лесостепного населения, масса кочевников, зимующих на Устюрте, возрастает. Кроме того, относительная перенаселенность в степях Южного Приуралья определила миграцию населения этого региона не только на Запад, прежде всего в Нижнее
32
Поволжье , но, очевидно, и на Устюрт, природные условия которого благоприятствовали развитию здесь скотоводства. Согласно данным Е.В. Глушко, в середине I тыс. до н.э., в условиях пониженных среднеиюльских температур и повышенной влажности, в районе Присарыкамышской дельты Амударьи господствовали лесные тугайные сообщества. На прилегающих же пространствах Устюрта сформировались лугово-степные и степные сообщества на плодородных каштановых почвах с близким залеганием грунтовых вод. В Присарыкамышье, пустынях Каракумы и Кызылкумы, на плато Устюрт, в солончаках Барса-Кельмес функционировали системы проточных озер33.
Миграция из степей Южного Приуралья на Устюрт привела к значительному увеличению кочевого населения, постоянно проживавшего между Каспием и Аралом. В конце IV в. до н.э. или на рубеже IV - III вв. до н.э. на Устюрте, в левобережном Хорезме и в Прикарабогазье появляются целые могильники с захоронениями в подбоях с южной и северной ориентировкой погребенных, в катакомбах с южной ориентировкой покойников, в простых ямах с меридиональной ориентировкой. Их широкое распространение свидетельствует, как считает Б.И. Вайнберг, «... об одновременном продвижении из Приуралья в Восточный Прикаспий и левобережный Хорезм особой группы населения», которую она называет «юечжи», впрочем, не вкладывая в это название конкретного этнического содержания. Эта группа, по ее мнению, мигрировала с территории, получившей в литературе названия коридора Хеси, или Ганьсуйского (провинция Ганьсу в современном Китая), в Южное Приуралье. Отсюда она через плато Устюрт проникает в левобережный Хорезм и в Восточный Прикаспий34. Соглашаясь в целом с выводами Б.И. Вайнберг, мы, однако, считаем необходимым внести в них некоторые коррективы. Во-первых, вне всякого сомнения, исходная территория миграции данной группы восточных кочевников находилась где-то в районах Северного Китая или, что более вероятно, Восточного Туркестана. Во-вторых, судя по материалам погребальных памятников Южного Урала, миграция восточных кочевников в этот
35
регион произошла, скорее всего, в третьей четверти V в. до н.э. И, наконец, в левобережном Хорезме появляются уже не восточные кочевники («юечжи»), а ранние сарматы Южного Урала, носители прохоровской культуры, в окончательном сложении которой и приняли участие эти мигранты с востока, на что, кстати, указывает и Б. И. Вайнберг36.
Возрастание роли кочевников в Арало-Каспийском регионе особенно наглядно проявляется в событиях, связанных с покорением севера Средней Азии Александром Македонским. Активное участие в них кочевого населения хорошо фиксируется
37
античными источниками . По справедливому замечанию Б. И. Маршака и В. И. Распопова, без союза с кочевниками сопротивление завоевателям оказывалось бы с самого начала обреченным на поражение38.
Усиление кочевников и возрастание их политического влияния в Средней Азии способствовало тому, что они стали чувствовать себя полными хозяевами пространств между Аралом и Каспием, не опасавшимися за свои родовые могильники и святилища. В этой же обстановке на Устюрте, но все же довольно далеко от Хорезма, возникают комплексы байтинского типа. Наличие здесь, помимо курганов, культовых сооружений в виде выкладок, жертвенников и настоящих храмов, а также большого количества антропоморфных изваяний дает основание рассматривать их как святилища. Эти
святилища имели ярко выраженный воинский характер и были, очевидно, связаны с
-39
культом героизированных предков и военных вождей .
Следует отметить, что в IV - III вв. до н.э. в северной части Восточного Прикаспия наряду со святилищами байтинского типа (Устюрт и Мангышлак) возникают также святилища дыкылтасского типа (Мангышлак). Характерной чертой памятников типа Дыкылтас являются каменные менгирообразные стелы. На всех же святилищах байтинского типа, в отличие от святилищ дыкылтасского типа, обнаружены антропоморфные каменные скульптуры40. Как представляется, дыкылтасский тип святилищ можно связать с культурой погребений на горизонте41. Культовые комплексы, предшествующие и одновременные дыкылтасским святилищам, исследованы также на Узбое и в Северо-Западной Туркмении. На Узбое они датируются V - II вв. до н.э. (Ичянлыдепе)42. В Северо-Западной Туркмении в центре горного массива Большой Балхан изучен комплекс Гарраулдепе, очень близкий конструктивно святилищу Дыкылтас, но функционировавший с VII-VI вв. до н.э. по II в. до н.э. Состоял он из каменного здания, округлых каменных оград с отдельно стоящими стелами и других сооружений43. Байтинский же тип святилищ связан, очевидно, с кочевниками Южного Приуралья. Явную «сарматоидность» кочевых племен, оставивших святилища типа Байте III, отмечают большинство исследователей44.
О присутствии южноуральских кочевников на Устюрте свидетельствуют, на наш взгляд, также следующие факты. На территории комплекса Байте I с антропоморфными скульптурами исследовано полностью разграбленное погребение конца V - IV в. до н.э. Оно по всем своим признакам относится к культуре погребений на горизонте. Однако в погребальной камере, в которой полностью отсутствовали кости человека, найден фрагмент песчаникового блюда-жертвенника с орнаментом по бортику, аналогичного южноуральским45. На святилище Байте III основное коллективное захоронение кургана 6 совершено на древней дневной поверхности внутри кольца из плашмя уложенных каменных плит. Погребение почти полностью разграблено и разрушено. Вводное же захоронение мужчины было совершено в неглубокой яме, выкопанной в западной части кургана. Погребенный лежал головой на юг в сопровождении небогатого инвентаря, в числе которого были бронзовые наконечники стрел. Оба погребения автор раскопок датировал второй половиной ГУ-первой половиной III в. до н.э.46
Истоки традиции изготовления каменных статуй святилищ байтинского типа следует искать, как представляется, в среде южноуральских номадов. Обычай устанавливать в курганных могильниках каменные монументы в степях Южного Урала существовал с середины VI в. до н.э. по конец IV в. до н.э. На Устюрте каменные антропоморфные скульптуры появляются с конца V в. до н.э., а со временем здесь создаются грандиозные святилища. Причем наиболее ранние устюртские изваяния по своим морфологическим и иконографическим особенностям и предметному репертуару весьма близки южноуральским47.
Появление же самих святилищ на Устюрте связано, на наш взгляд, с теми изменениями, которые произошли на Южном Урале в IV в. до н.э. Как уже неоднократно отмечалось, в конце VI - V в. до н.э. на территории степей Южного Урала существовало крупное этнопотестарное объединение кочевников с иерархической структурой48. Для него была характерна значительная степень социальной дифференциации, что находило отражение в системе погребальной обрядности. Своего расцвета это объединение достигло, вероятно, в конце V- самом начале IV в. до н.э. Именно в это время появляются такие грандиозные сооружения, как «царский» Филипповский курган. Однако начавшиеся в это же время деструктивные процессы, связанные с изменением климатических условий в степях Южного Урала, переселением части южнозауральских племен в Южное Приуралье, оттоком южноуральского кочевого населения за пределы региона, приводят во второй половине IV в. до н.э. к
окончательному распаду этого объединения. Происшедшие изменения в обществе фиксируются изменениями в погребальной обрядности и, прежде всего, тех ее элементов, которые связаны с координацией действий значительного числа людей, использованием в обряде большого количества материальных ценностей. Исчезает традиция сооружения сложных надмогильных, подкурганных и околокурганных конструкций, больших квадратных и дромосных могил, уменьшается количество животных, используемых для тризн и жертвоприношений49. Широкое распространение получает обычай совершать большое количество захоронений в одном кургане, а также впускать погребения в курганы предшествующего времени. Происходит и определенная унификация погребальной обрядности50. Все это позволяет сделать предположение о том, что в течение IV в. до н.э. в обществе ранних кочевников Южного Урала происходит переход от сетевой политико-экономической стратегии к корпоративной51.
Подчеркнем, что наиболее наглядным свидетельством корпоративной стратегии как раз и является строительство монументальных публичных сооружений, символизирующих объединение в целом и предназначенных для участия широких масс населения в общих ритуалах52.
Вернемся, однако, в Арало-Каспийский регион. Многоактные захоронения в подземных склепах (ямы с дромосом) конца V—III в. до н.э., сходные по существу с узбойскими, открыты и на территории Присарыкамышской дельты53. Отличие присарыкамышских склепов от узбойских состоит в использовании подземных конструкций и в отсутствии предметов вооружения среди погребального инвентаря. Помимо коллективных захоронений в подземных склепах, здесь же, иногда в тех же могильниках (Сакар-чага 1), исследованы и захоронения IV - II в. до н.э. или второй половины IV - II в. до н.э., в узких прямоугольных ямах и ямах с подбоями (Сакар-чага 2, ранняя группа погребений могильников Тарым-кая и Туз-гыр). Причем в этой группе встречены как одиночные и парные, так и коллективные многоактные захоронения. Ориентировка погребенных различна, включаю южную, при преобладании северной. Для погребений в простых ямах и ямах с подбоями, также как и для захоронений в подземных склепах, характерно почти полное отсутствие предметов вооружения54. По мнению Л. Т. Яблонского, все эти погребения (в ямах с дромосами, узких прямоугольных ямах, ямах с подбоями) оставлены местным полуоседлым скотоводческим населением, находившимся в зависимости от государственно-административных структур Хорезма55.
Коллективные захоронения в ямах с дромосами (подземные склепы) Присарыкамышья, имея сходство по существу с узбойскими, тем не менее наиболее близки южноуральским погребальным комплексам этого типа56. Но если на Южном Урале коллективные погребения в ямах с дромосами датируются в пределах конца VI -IV в. до н.э., то в Южном Приаралье они появляются не ранее конца V в. до н.э. Следует также отметить, что в Присарыкамышье пока не обнаружены погребальные комплексы, которые можно было бы уверенно датировать V в. до н.э.57 Одновременно с появлением дромосных могил в Присарыкамышье приходит круглодонная керамика, неизвестная на территории Хорезма в предшествующее время и имеющая полные аналогии в южноуральских памятниках V - IV вв. до н.э. Отмечается и обычай помещения с погребенным заупокойной пищи в виде сочлененной с лопаткой передней ноги барана58. Все это наводит на мысль о том, что данный тип погребальных сооружений в Южном Приаралье мог появиться в результате оседания здесь беднейшей части кочевников Южного Урала. Пришлый характер населения, оставившего в Присарыкамышье дромосные могилы с многоактными захоронениями, подчеркивает и Б.И. Вайнберг. По ее мнению, промежуточным пунктом на пути движения этой группы населения с «сарматской» территории в левобережный Хорезм являются подобные погребальные сооружения V - рубежа V - IV в. до н.э. Устюрта (Девкескен 4)59.
С процессом оседания на границах Хорезма части южноуральских номадов следует, очевидно, связывать и появление в Присарыкамышье ранних, IV - II вв. до н.э., подбойных захоронений60. Пришлый характер кочевников, переселившихся в левобережный Хорезм через Устюрт из Южного Приуралья на рубеже IV - III вв. до н.э. и оставивших курганы с подбойно-катакомбными захоронениями, отмечает и Б.И. Вайнберг61. Вскоре после прихода в оазис низовьев Амударьи выходцы из этой группы кочевников захватывают власть в Хорезме и основывают свою династию. С конца II в. до н.э. или рубежа II-1 вв. до н.э. эта кочевая династия чеканит собственную монету. Причем тамги на ее монетах близки тамгам на монетах правителей Согда (Самарканда и Бухары) этого же времени. Тамги такого же типа известны в ЮгоЗападной Монголии, на Устюрте (святилище Байте III) и в Северном Причерноморье62. В этой связи отметим, что в Южном Приуралье в кургане середины V в. до н.э. Имангазы-Карасу II на реке Жаксы-Каргала найдена каменная плита с тамгообразным знаком в виде круга и горизонтально отходящего от него Г-образного «отростка»63. Аналогичный знак встречен на стеле из комплекса Дыкылтас и на плитах засыпки главной культовой конструкции на святилище Байте III64. Отметим также, что аналогичные знаки известны в Центральной и Восточной Монголии65.
О возможности оседания номадов Южного Урала на границах Хорезма говорят и данные антропологии. По мнению Л. Т. Яблонского, «... данные краниологии со всей определенностью свидетельствуют об общем (на высоком таксономическом уровне) происхождении сарматских и присарыкамышских популяций кангюйской эпохи. При этом географическая прародина общего краниологического комплекса лежит за пределами Южного Приаралья и располагается, вероятно, в степях Приуралья и Зауралья савроматского времени»66. «Данные антропологии... говорят о более чем вероятной принадлежности сакар-чагинцев к популяции “восточного” приуральского типа савромато-сарматского времени». Р.М. Юсупов отмечает, что антропологические материалы могильника Филипповка «... оказались морфологически более близкими к сакским племенам Приаралья IV - II вв. до н.э. Та же картина выявляется при анализе черепов савроматов и ранних сарматов из других районов Южного Приуралья (Старые Киишки, Ново-Мурапталово)»67. Это, по его мнению, может указывать и на «единые корни их расогенеза». Заслуживает внимания и предположение Л. Т. Яблонского о том,
что в составе южноуральских номадов, осевших в Присарыкамышье, были выходцы из
68
зауральской лесостепи . Об этом, на наш взгляд, может свидетельствовать не столько конструктивная близость сакар-чагинских склепов и жилищ лесостепного Зауралья69, сколько широкое распространение ориентировки погребенных в северный сектор70.
Миграция кочевников Южного Приуралья к границам Хорезма и их оседание здесь, как совершенно справедливо отмечает Л.Т. Яблонский, имела постепенный и спорадический, волнообразный характер71. Этому оседанию способствовали не только далеко зашедшее в их среде социальное расслоение, но и, вероятно, протекционистский характер политики Хорезма по отношению к кочевникам в поздне- и послеахеменидское время. Вполне вероятно, что Хорезм использовал этих скотоводов как воинский контингент на своих границах. Кроме крепостей в скотоводческой зоне левобережного Хорезма появляются специальные ремесленные поселения, существовавшие с IV - III вв. до н.э. по IV в. н.э. Производимая там продукция использовалась в качестве платы кочевникам за воинскую службу72. Очевидно, определенная часть производимой на этих поселениях ремесленной продукции поступала и на пограничные рынки, открытые для торговли с кочевой степью, не зависящей политически от Хорезма. Нельзя также не учитывать и экологический фактор. Концентрация значительных масс населения в Южном Приуралье на фоне начавшейся аридизации привела к оттоку уже в IV в. до н.э., но особенно на рубеже IV - III вв. до н.э. южноприуральских номадов не
73
только на запад, но и на юг, в частности в Присарыкамышье . Осев на границах
Хорезма и став структурной частью системы хорезмийской государственности, эти скотоводы находились уже в непосредственной политической зависимости от государственных институтов власти74. Следует подчеркнуть, что осевшие скотоводы жили внутри границ Хорезмского оазиса. От кочевого мира с запада их отделяла система пограничных крепостей, таких как Канга-кала, Бутентау I и II, ранний Дев-кескен и др. Время их возведения - рубеж V - IV вв. до н.э. - IV в. до н.э.75.
В середине III в. до н.э. кочевые племена даев (дахов) продвинулись к юговосточным берегам Каспия и появились в Парфии. Здесь в результате успешного восстания, возглавляемого Аршаком, представители кочевой аристократии даев или парнов захватили власть в независимом Парфянском государстве. Во главе этого царства стала кочевая династия аршаков, правившая с середины III в. до н.э. по III в. н.э.76 Большинство исследователей совершенно справедливо, на наш взгляд, отождествляют дахов (даев) с носителями прохоровской культуры Южного Урала77. О наличии же сарматского компонента среди кочевников Северной Парфии свидетельствуют данные погребального обряда (погребения в катакомбах с южной ориентировкой погребенных)
78
и инвентаря исследованных здесь курганных могильников .
Примечания
1 См.: Рапопорт Ю.А. Религия древнего Хорезма: некоторые итоги исследований // ЭО. 1996. № 6. С. 56; Вишневская О. А., Рапопорт Ю.А. Городище Кюзели-гыр. К вопросу о раннем этапе истории Хорезма // ВДИ. 1997. № 2. С. 163, 171; Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма (археология и антропология могильников). М., 1999. С. 100.
2 См.: Ягодин В.Н. Устюрт и Приаральская дельта: (Некоторые итоги археологических исследований 1971-1975 гг.) // Обществ. науки в Узбекистане. 1976. № 11. С. 47.
3 По мнению Б.И. Вайнберг, «каменные курганы» Устюрта представляют собой остатки сооружений, идентичных узбойским, но только хуже сохранившихся (см.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана в древности. VII в. до н.э.-УШ в. н.э. М., 1999. С. 149).
4 См.: Мандельштам А.М. К характеристике памятников ранних кочевников Закаспия // КСИА. 1976. Вып. 147. С. 21-26; Он же. О «впускных» погребениях в курганах эпохи бронзы Закаспия // КСИА. 1983. Вып. 176. С. 96-101; Древняя и средневековая культура Юго-Восточного Устюрта. Ташкент, 1978. С. 187-189; Юсупов Х. Древности Узбоя. Ашхабад, 1986. С. 136; Ягодин В.Н. Стреловидные планировки Устюрта (опыт историко-культурной интерпретации) // Археология Приаралья. Ташкент, 1991. Вып. V. С. 127; Ольховский В.С., Галкин Л.Л. Культовый комплекс на Устюрте (предварительное сообщение) // СА. 1990. № 4. С. 199 - 200; Вайнберг Б.И. Указ. соч. С. 139.
5 См.: Ягодин В.Н. Стреловидные планировки ... С. 128.
6 См.: Мандельштам А.М. К характеристике... С. 26; Он же. Заметки о сарматских чертах в памятниках кочевников южных областей Средней Азии // Древности Евразии в скифо-сарматское время. М., 1984. С. 174; Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И. А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. М., 1982. С. 181-185; Юсупов Х. Указ. соч. С. 144; Ягодин В.Н. Стреловидные планировки... С. 128; Горбунова Н.Г. Погребальные каменные постройки Юго-Западной Ферганы первой половины I тысячелетия н.э. // АСГЭ. 1998. Вып. 33. С. 108; Вайнберг Б.И. Указ. соч. С. 161, 222, 233.
7 Характеристику культуры ранних саков Южного Приаралья см.: Яблонский Л.Т. Саки Южного Приаралья (археология и антропология могильников). М., 1996.
8 См.: Яблонский Л.Т. Модель раннего этногенеза в скифо-сакской контактной зоне // РА. 1998. № 4. С. 46; Вайнберг Б.И. Изучение памятников Присарыкамышской дельты Амударьи в 70 - 80-х годах // Скотоводы и земледельцы левобережного Хорезма (древность и средневековье). М., 1991. Вып. 1. С. 20.
9 См.: Таиров А.Д. Изменения климата степей и лесостепей Центральной Евразии во П-[ тыс. до н.э.: Материалы к историческим реконструкциям. Челябинск, 2003. С. 52-54. По данным Л.Т. Яблонского, после VI в. до н.э. в Южном Приаралье уже не встречается захоронений на поверхности древнего горизонта, да и погребальные комплексы скотоводческого населения, которые достаточно уверенно можно датировать в пределах V в. до н.э., пока не обнаружены (см.: Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма... С. 46).
10 См.: Яблонский Л.Т. Саки Южного Приаралья... С. 18-29.
11 См.: Вайнберг Б.И. История обводнения Присарыкамышской дельты Амударьи в древности в свете археологических работ последних десятилетий // Аральский кризис (историко-географическая
ретроспектива). М., 1991. С. 130; Она же. Экология Приаралья в древности и средневековье // ЭО. 1997. № 1. С. 25 - 26.
12 См.: Юсупов Х. Результаты археологических работ в Северо-Западной Туркмении весной 1971 г. // Каракумские древности. Ашхабад, 1977. Вып. V. С. 128-131; Он же. Ранний железный век Северной Туркмении // Ранний железный век Средней Азии и Индии: Тез. докл. членов совет. делегации на первом совет.-индийс. симп. Ашхабад, 1984. С. 55-57; Он же. Древности Узбоя... С. 135-140, 146, 148; Вайнберг Б.И. Изучение памятников... С. 22; Она же. Этногеография Турана... С. 138-148.
13 См.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 148.
14 Ягодин В.Н. Стреловидные планировки... С. 128.
15 См., например: Древняя и средневековая... С. 190-193; Ягодин В.Н. Археологическое изучение курганных могильников Каскажол и Бернияз на Устюрте // Археология Приаралья. Ташкент, 1982. Вып. I. С. 77 - 78.
16 См.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 151.
17 Ягодин В.Н. Стреловидные планировки... С. 128.
18 См.: Он же. Курганы кочевников Восточного чинка Устюрта // Тез. докл. сессии, посвященной итогам полевых археологических исследований 1972 года в СССР. Ташкент, 1973. С. 114; Он же. Археологическое изучение... С. 77.
19 См.: Он же. Устюрт и Приаральская дельта... С. 48; Древняя и средневековая... С. 290; Викторов С.В. Индикация старых путей кочевания казахских родов Табын и Адай и ее значение для современного освоения Устюрта // Изв. Всесоюз. геогр. общества. 1971. Т. 103. Вып. 5. С. 444 - 451.
20 См.: Ягодин В.Н. Хорезм и ранние кочевники Устюрта // Античная культура Средней Азии и Казахстана: Тез. докл. Всесоюз. науч. совещ. Ташкент, 1979. С. 37; Он же. Археологическое изучение... С. 78; см. также: Таиров А.Д. Пастбищно-кочевая система и исторические судьбы кочевников УралоКазахстанских степей в I тысячелетии до новой эры // Кочевники Урало-Казахстанских степей / Отв. ред. А.Д. Таиров. Екатеринбург, 1993. С. 3 - 23.
21 См.: Сатеев О.И. Социально-экономические факторы формирования военно-демократического комплекса в сарматском обществе (к вопросу о раннеаланской стадии) // Первая Кубанская археологическая конференция: Тез. докл. Краснодар, 1989. С. 91.
22 См.: Таиров А.Д. Изменения климата... С. 54.
23 См.: Пьянков И.В. «История Персии» Ктесия и среднеазиатские сатрапии Ахеменидов в конце V в. до н.э. // ВДИ. 1965. № 2. С. 42.
24 См.: Вайнберг Б.И. Изучение памятников... С. 23.
25 См.: Рапопорт Ю.А. Святилище во дворце на городище Калалыгыр I // Прошлое Средней Азии. Душанбе, 1987. С. 141, 142.
26 См.: Дандамаев М.А. Политическая история Ахеменидской державы. М., 1985. С. 248.
27 Отметим в этой связи, что правитель Хорезма Фарасман прибыл на переговоры с Александром Македонским «с конницей в полторы тысячи человек» (Арриан, IV, 15, 4).
28 См.: Ягодин В.Н. Археологическое изучение... С. 76-78; Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 149.
29 См.: Мажитов Н.А., Пшеничнюк А.Х. Курганы раннесарматской культуры в Южной и Юго-Восточной Башкирии // Исследования по археологии Южного Урала. Уфа, 1977. С. 55.
30 См.: Акбулатов И.М. Ново-Калкашский II курганный могильник на р. Стерля // УАВ. 1998. Вып. 1. С. 124. Рис. 9, 16, 21; Садыкова М.Х., Васильев В.Н. Поздние прохоровцы в Центральной Башкирии // УАВ. 2001. Вып. 3. С. 67. Рис. 8, 11; Пшеничнюк А.Х. Хронология и периодизация погребальных комплексов Охлебинского могильника // Хронология памятников Южного Урала. Уфа, 1993. Рис. 6, 5; 7, 4.
31 См.: Трудновская С.А. Ранние погребения юго-западной курганной группы могильника Туз-гыр // ТХАЭЭ. 1979. Т. XI. Кочевники на границах Хорезма. С. 107 - 108. Рис. 4, 1 - 15; Она же. Об одной редкой серии индийских бус в юго-восточном Приаралье // Этнография и археология Средней Азии. М., 1979. С. 83-85; Вайнберг Б.И., Левина Л.М. Чирикрабатская культура в низовьях Сырдарьи // Степи Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. Табл. 14, 21, 44; Они же. Чирикрабатская культура // Низовья Сырдарьи в древности. М., 1993. Вып. 1. С. 48. Рис. 54.
32 См.: Таиров А.Д. Генезис раннесарматской культуры Южного Урала // АПО. 1998. Вып. II. С. 91 - 92; Он же. Прохоровская культура Южного Урала: генезис и эволюция // Раннесарматская культура: формирование, развитие, хронология: Материалы IV междунар. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории». Вып. 1. Самара, 2000. С. 21 - 22.
33 См.: Глушко Е.В. Цикличность ландшафтообразования Южного Приаралья в голоцене // География и природ. ресурсы. 1996. № 4. С. 30 - 35; см. также: Таиров А.Д. Изменения климата... С. 42 - 43.
34 См.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 150 - 151, 241 - 249.
35 Таиров А.Д. К вопросу о савромато-сарматских миграциях в лесостепное и степное Обь-Иртышье // Комплексные исследования древних и традиционных обществ Евразии. Барнаул, 2004. С. 53.
36 См.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 247.
37 См.: Гафуров В.Г., Цибукидис Д.И. Александр Македонский и Восток. М., 1980. С. 235 - 268; из последних работ см.: Гаибов В.А., Кошеленко Г.А. Кочевники Средней Азии в эпоху Александра Македонского: (Данные письменных источников) // ВДИ. 2005. № 1. С. 103 - 127.
38 См.: Маршак Б.И., Распопова В.И. Кочевники и Согд // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989. С. 419.
39 См.: Ольховский В.С., Галкин Л.Л. Указ. соч. С. 205; Ольховский В.С. Древние святилища Устюрта: контакт и конфликт культур // Наука в России. 1997. № 6. С. 72-74; Он же. Каменные храмы Устюрта // Наука в России. 1999. № 4. С. 70, 74, 76.
40 См.: Дженито Б., Ольховский В.С., Самашев З.С., Франкфор А.П. Исследование древних святилищ Арало-Каспийских степей: итоги и перспективы // Археология, палеоэкология и палеодемография Евразии. М., 2000. С. 9-12.
41 См.: Самашев З.С., Ольховский В.С. Стелы Дыкылтаса (Западный Казахстан) // Вопросы археологии Западного Казахстана. Самара, 1996. Вып. 1. С. 219; Загородний А.С., Исмагилов Р.Б., Самашев З.С. Могильник Дыкылтас на Мангышлаке // Проблемы скифо-сарматской археологии Северного Причерноморья: Тез. докл. международ. конф. Запорожье, 1994. Ч. II. С. 64 - 66; Дженито Б и др. Указ соч. С. 9 - 11.
42 См.: Юсупов Х. Ранний железный век... С. 56.
43 См.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 141-145.
44 См., например: Ольховский В.С., Яценко С.А. О знаках-тамгах из святилища Байте III на Устюрте (предварительное сообщение) // Археология, палеоэкология и палеодемография Евразии. М., 2000. С. 297, 307, 308; Железчиков Б.Ф., Сергацков И.В., Скрипкин А. С. Древняя история Нижнего Поволжья по письменным и археологическим источникам: Учеб. пособие. Волгоград, 1995. С. 76 - 77.
45 См.: Ольховский В.С., Галкин Л.Л. Указ соч. С. 199 - 200. Рис. 3.
46 См.: Ольховский В.С. Исследования на западном Устюрте (Казахстан) // АО. 1996. М., 1997. С. 393 -394.
47 См.: Таиров А. Д., Гуцалов С.Ю. О генезисе каменных антропоморфных изваяний Арало-Каспийского региона // Материалы по археологии Волго-Донских степей. Волгоград, 2001. Вып. 1. С. 161 - 164; Гуцалов С. Ю. Стелы и антропоморфные изваяния раннего железного века Южного Урала и Устюрта // Проблемы культурогенеза народов Волго-Уральского региона: Материалы межрегион. науч. конф. / К 25-летию Музея археологии и этнографии ИЭИ УНЦ РАН. Уфа, 2001. С. 23-25.
48 См.: Таиров А.Д. Прохоровская культура... С. 18; Он же. Ранний железный век // Древняя история Южного Зауралья. Т. II. Ранний железный век и средневековье. Челябинск, 2000. С. 153.
49 См.: Мышкин В.Н., Скарбовенко В.А., Хохлов А.А. Кочевники Самарского Поволжья во второй половине I тысячелетия до н.э. // Раннесарматская культура: формирование, развитие, хронология: Материалы IV междунар. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории». Самара, 2000. Вып. 1. С. 79 - 80.
50 См.: Железчиков Б.Ф. Анализ сарматских погребальных памятников IV - III вв. до н.э. // Статистическая обработка погребальных памятников Азиатской Сарматии. Вып. II: Раннесарматская культура (IV-! вв. до н.э.). М., 1997. С. 96; Железчиков Б.Ф., Скрипкин А.С. Заключительные замечания // Там же. С. 213 - 214.
51 См.: Таиров А.Д. О трансформации погребальной обрядности в раннепрохоровское время // Этнические взаимодействия на Южном Урале: Материалы II регион. науч.-практ. конф. Челябинск, 2004. С. 127 -129.
52 См.: Ковалевски С. Циклические трансформации в северо-американской доистории // Альтернативные пути к цивилизации. М., 2000. С. 179-181; Уасон П., Балдиа М. Религия, коммуникация и генезис сложной социальной организации в неолитической Европе // Там же. С. 30.
53 См.: Яблонский Л. Т. Многоактные захоронения в подземных склепах Присарыкамышья эпохи железа // УАВ. 1998. Вып. 1. С. 8 - 24; Он же. Некрополи древнего Хорезма... С. 12-20, 34, 47.
54 Он же. Некрополи древнего Хорезма... С. 20-26, 34, 36; Трудновская С.А. Ранние погребения...
55 См.: Яблонский Л.Т. Многоактные захоронения... С. 12; Он же. Некрополи древнего Хорезма... С. 36.
56 Он же. Некрополи древнего Хорезма... С. 47 - 48.
57 Там же. С. 46.
58 Там же. С. 15, 19, 103.
59 См.: Вайнберг Б.И. Этногеография Турана... С. 151.
60 См.: Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма... С. 102.
61 См.: Вайнберг Б.И. Экология Приаралья... С. 34; Она же. Этногеография Турана... С. 161, 163. Первоначально дата появления подбойно-катакомбных захоронений в Хорезме определялась Б.И. Вайнберг «... не позднее III в. до н.э. или ... не позднее начала III в. до н.э.» - см.: Вайнберг Б.И. История обводнения... С. 137; Она же. Изучение памятников... С. 39, 61.
62 Она же. Этногеография Турана... С. 251 - 252; Вайнберг Б.И., Новгородова Э.А. Заметки о знаках и тамгах Монголии // История и культура народов Средней Азии (древность и средние века). М., 1976. С. 69-71; Ольховский В.С., Яценко С.А. Указ. соч. С. 303 - 307.
63 См.: Гуцалов С.Ю., Таиров А.Д. Стелы и антропоморфные изваяния раннего железного века южноуральских степей // Археология, палеоэкология и палеодемография Евразии. С. 227. Рис. 8, 8.
64 См.: Самашев З.С., Ольховский В.С. Указ. соч. Рис. 6; Ольховский В.С., Яценко С.А. Указ. соч. Ил. 3; 4, 1.
65 См.: Яценко С.А. Знаки-тамги ираноязычных народов древности и раннего средневековья. М., 2001. Рис. 35, 123 - 125, 191.
66 Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма... С. 102 - 103.
67 Юсупов Р.М. Палеоантропология ранних кочевников Южного Урала по материалам Филипповских курганов // XV Уральское археологическое совещание: Тез. докл. междунар. науч. конф. Оренбург, 2001. С. 150.
68 См.: Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма... С. 103.
69 Там же. С. 48 - 49.
70 Там же. С. 17, 22.
71 Там же. С. 101.
72 См.: Вайнберг Б.И. Изучение памятников... С. 46; Она же. История обводнения... С. 136; Она же.
Этногеография Турана... С. 166; Вайнберг Б.И., Глушко Е.В., Цвецинская Е.А. Ландшафтно-
археологические исследования эволюции Присарыкамышской дельты Амударьи с использованием дистанционных методов // РА. 1998. № 1. С. 34 - 35.
73 См.: Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма... С. 101.
74 См.: Вайнберг Б.И. История обводнения... С. 138; Она же. Этногеография Турана... С. 165; Яблонский Л.Т. Некрополи древнего Хорезма... С. 49.
75 См.: Вайнберг Б.И. Изучение памятников... С. 44 - 46, 62; Она же. История обводнения... С. 137; Ягодин В.Н. Исследования на плато Устюрт // АО. 1986. М., 1988. С. 504.
76 См.: История таджикского народа. Т. 1. С древнейших времен до V в. н.э. М., 1963. С. 290-297; Заднепровский Ю.А. Взаимодействие кочевников и древних цивилизаций и этническая история Средней Азии // Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1989. С. 262; Мандельштам А.М. Античные государства и кочевые племена в Средней Азии // Тез. докл. сессии, посвященной итогам полевых археологических исследований 1972 года в СССР. Ташкент, 1973. С. 125.
77 См., например: Смирнов К.Ф. Савроматы и сарматы // Проблемы археологии Евразии и Северной Америки. М., 1977. С. 135 - 136; Он же. Кочевники Северного Прикаспия и Южного Приуралья скифского времени // Этнография и археология Средней Азии. М., 1979. С. 76 - 77; Он же. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М., 1984. С. 15 - 16; Заднепровский Ю.А. Указ соч. С. 262; Клепиков В.М., Скрипкин А.С. Ранние сарматы в контексте исторических событий Восточной Европы // Сарматы и Скифия: Сб. науч. докл. III междунар. конф. «Проблемы сарматской археологии и истории». Азов, 1997. С. 38; и др.
78 См.: Мандельштам А.М. Некоторые новые данные о памятниках кочевого населения Южного Туркменистана в античную эпоху // Изв. АН ТуркССР. Сер. обществ. наук. 1963. № 2. С. 33; Он же. Об одном археологическом аспекте кушанской проблемы // Проблемы советской археологии. М., 1978. С. 139; Пилипко В.Н., Кошеленко Г. А. Северная Парфия // Древнейшие государства Кавказа и Средней Азии. М., 1985. С. 224.
Список сокращений
АО - Археологические открытия (Москва)
АПО - Археологические памятники Оренбуржья (Оренбург)
АСГЭ - Археологический сборник Государственного Эрмитажа (Ленинград, Санкт-Петербург)
ВДИ - Вестник древней истории
КСИА - Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии АН СССР
(Москва)
РА - Российская археология
СА - Советская археология
ТХАЭЭ - Труды Хорезмской археолого-этнографической экспедиции (Москва)
УАВ - Уфимский археологический вестник (Уфа)
ЭО - Этнографическое обозрение
