CC BY
184
С. М. Шарабарин
Белгородский институт искусств и культуры
КНИГА КАК КУЛЬТУРНЫЙ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ ФЕНОМЕН
В статье рассматриваются экзистенциальные функции книги в культуре. Показано, что книга выполняет эти функции благодаря своему воздействию на экзистенцию человека как особое, ничем не заменимое средство смысложизненной рефлексии, выступая в качестве «органона» целостного осмысления бытия. Книга как уникальная целостность выступает в качестве модели значимых человеческих отношений. Чтение является мощным фактором развития личности не как только как источник знаний, но, в первую очередь, как особый вид работы сознания. В процессе чтения сознание читателя попадает в особый многомерный мир, в котором нет ничего заранее определенного, и поэтому читатель трудится над выстраиванием как бы заново своего личностного восприятия и понимания мира. Благодаря этому, чтение является «универсальной тренировкой» сознания, расширением его функциональных и содержательных возможностей.
Ключевые слова: экзистенция, культура чтения, сознание, чтение, книга, читатель.
S. M. Sharabarin
Belgorod state Institute of arts and culture
(Belgorod, Russia)
BOOK AS A CULTURAL AND EXISTENTIAL PHENOMENON
The article discusses the existential function of the book in culture. It is shown that the book performs these functions through its impact existence of man as a special, irreplaceable tool life of reflection, speaking as «organon» of holistic understanding of existence. The book as a unique integrity stands as a model of meaningful human relationships. Reading is a powerful factor in the development of personality not only as a source of knowledge, but primarily as a special kind of consciousness. In the process of reading the mind of the reader gets into the particular multidimensional world in which nothing is predetermined and so the reader is working to build from scratch your personal perception and understanding of the world. Thanks to this reading is the «universal practice» of consciousness, expansion of its functional and meaningful opportunities.
Keywords: existence, culture, reading, consciousness, reading, book, reader.
Любую цивилизацию можно определить как образование, общим основанием которого являются конкурентно-исторические социальные технологии, которые реализуются в знаково-символических носителях информации. Именно поэтому развитие культуры никогда не происходит без следов в материальной и духовной сфере человека: всё, когда-либо созданное, навсегда остаётся в ней, трансформируется, приобретает новый вид, новое понимание и сохраняется в социальной памяти. Однако, точное сохранение информации не может произойти в связи с фактором многократного пересказа и искажения правильного понимания того или иного явления, поэтому для ее сохранения, сжатия в древних цивилизациях появляется письменность, которая прошла долгий путь от пиктограммы и идеограммы до алфавита.
Письменность, как и язык, является отражением культуры. Он быстро реагирует на все окружающее, а через возможность читать и писать строится
вся человеческая культура. Главной причиной появления письменности было развитие цивилизаций Древнего Востока и усложнение их хозяйственно-административного аппарата. Временем возникновения алфавита, как наиболее развитой письменно-фонетической системы, является середина II тыс. до н.э. Отношение между графическим знаком и денотатом конвенционально и исторически складывается в ходе эволюции естественного языка. Объект графического знака определяется типом культуры того или иного общества, а особенности его происхождения связаны со сложным процессом формирования абстрактного мышления. Письменный знак приобретает статус символа, который становиться неотъемлемой частью культурной памяти народа, обладая непротиворечивостью, релевантностью, образностью, универсальностью и мотивированностью.
Мощное развитие книга получила в античное время. Именно тогда появляется основные виды литературных жанров, стиль оформления книги, ее формат. Этот процесс связан с появлением новой семиотической системы, которая существовала в рамках создания демократических государств-полисов. С распространением христианства появляется новое понимание книги, а именно в форме борьбы форматов книги, между книгой-свитком и книгой-кодексом. Изобретение печатного станка позволило создать новую семиотическую систему, которая окончательно заняла место устной традиции. В это время происходит трансформация и смена коммуникативных парадигм. Информация получает имманентную качественную характеристику. Человечество переходит в новую эпоху, где возможно массовое накопление знания и его передача текста на расстояние и во времени.
Все это ставит принципиальный культурологический и еще более общий философский вопрос о понимании феномена книги как особого культурного и экзистенциального феномена - то есть феномена, формирующего личность, регулирующего внутренние экзистенциальные процессы в человеке. В истории философско-культурологической мысли к настоящему времени накоплено большое количество интерпретаций феномена книги. Задачей данной статьи является обобщение некоторых из этих подходов с целью выработки целостного философско-культурологического понимания книги не только как феномена, но и как определенной культурной универсалии.
Для более глубокого культурологического и философского понимания феномена книги явно недостаточны обычные определения понятия «книга». Согласно энциклопедическому определению, книга - важнейшее средство информации, орудие идеологической борьбы, распространения знаний, образования и воспитания, т.е. здесь отмечается значимость в виде функции книги [5, с. 251-252]. Книга есть знаковая система, в которой для обмена семантической информацией между двумя другими материальными системами, например, автором и реально существующим миром или автором и читателем, используется совокупность визуально воспринимаемых шрифтовых знаков или графических изображений, воспроизведённых на листовом материале рукописным или полиграфическим способом [7, с. 43]. Более универсальное понятие предложил И. Е. Баренбаум: книга - это произведение письменности
или печати, имеющее любую читаемую знаковую форму (идеографическую, алфавитную, нотную, цифровую), зафиксированную на любом материале (камень, глина, кожа, папирус, шёлк, доска, бумага, синтетические материалы), выполняющее одновременно ряд функций (информационную, коммуникативную, идеологическую, познавательную, эстетическую, этическую и иные) и адресованное реальному или абстрактному читателю [1, с. 11].
Создателем специальной сферы науки, занимающейся исследованием процессов восприятия книги, является известный русский ученый и просветитель Николай Александрович Рубакин (1862-1946). Он назвал эту сферу психологии «библиологической психологией» или «библиопсихоло-гией». Создание этой теории было результатом почти полувекового изучения читателя и книги, изучения, основанного на анализе действия сотен тысяч книг на сотни тысяч читателей, результат практических наблюдений и теоретических выводов Рубакина. Эта теория родилась из практики, притом практики огромного масштаба и по числу наблюдений, и по времени наблюдений.
Официально библиологическая психология родилась на свет 22 октября 1916 года, когда в Женевском педагогическом институте Ж.-Ж. Руссо была открыта секция библиопсихологии на заседании, созванном директором этого института Пьером Бовэ. Директором этой секции стал Н. А. Рубакин. Несколько лет спустя эта секция отделилась от Института Ж.-Ж. Руссо и превратилась в самостоятельный Институт библиологической психологии. Все работы Рубакина по изучению читательства, которые он печатал с самого начала 90-х годов прошлого века, были подготовительными к созданию на их основе библиопсихологии, хотя он сам еще не рассматривал их с этой стороны. Таковы «Этюды о русской читающей публике» (1895), ряд статей о влиянии книги, «Практика самообразования» (1914), «Письма к читателям о самообразовании» (1922) и т.д. В 1922 году вышел его двухтомный труд «Введение в библиологическую психологию», изданный в Париже на французском языке. Кроме того, остался неизданным его огромный труд «Основы и задачи библиологической психологии», так и не изданный до настоящего времени.
Н. А. Рубакин рассматривал не столько индивидуальные реакции читателя на книгу, сколько реакции, обусловленные историческим моментом, социальными причинами, и это ставил в основу психологического исследования читателя. Он подчеркивал, что «такие явления, как литература, книга, писатель, читатель и все книжное дело, суть явления социальные, равно как и человеческий язык. Создавание, циркуляция, утилизация библиопсихо-логических ценностей - явления социальные. Нет и не может быть в области книжного дела ни одного психического явления, которое не было бы обусловлено социальным фактором. Как чтение, так и влияние книги предполагают для своего существования социальную среду, обусловливающую как их происхождение, так и их развитие и результаты... Подобно этому индивидуализация чтения и обучения предполагает существование социальной среды, в которой происходят эти явления и которые постоянно и неизбежно влияют на самую индивидуализацию, ее ход и даже суть» [Цит. по: 10, с. 152].
До Н. А. Рубакина никто по существу не подходил научно к вопросу об изучении книги, ее влияния на читателя, его восприятия книги. Теория чтения -одна из основных частей библиопсихологии. Она основана на изучении психологии читателя, книги и психологии влияния книги на читателя. Для изучения психологии читателя Н. А. Рубакин рассматривает различные психические типы читателей. У читателя мышление может быть конкретным или абстрактным, синтетическим или аналитическим, индуктивным или дедуктивным и т.д. Но книги тоже написаны авторами, у которых психический тип является конкретным или абстрактным, синтетическим или аналитическим и т.д., как и у любого читателя, то есть как у любого человека. Психический тип автора отражается и в типе написанной им книги, и в изложении им предмета. Для того чтобы содержание книги лучше дошло до понимания и усвоения читателя, надо, чтобы психический тип книги, то есть и ее автора, соответствовал психическому типу читателя. Это значит, что если читатель имеет психический тип конкретного склада, то он легче всего и быстрее всего усвоит и поймет книгу, написанную автором такого же психического типа. Это не значит, что он не усвоит и книгу, написанную автором другого психического типа. Но на это у него уйдет больше времени и усилий, чем если бы он читал и изучал книгу, психический тип которой соответствует его типу.
Как писал Н. А. Рубакин, «зная качества книги и наблюдая реакции данного читателя на эту книгу, мы по этим реакциям получаем возможность судить о свойствах того читателя, который на такой раздражитель так реагирует» [10, с. 153-154]. Следовательно, необходимо изучение психических типов читателей и психических типов книг и авторов их, для того чтобы рекомендовать читателям те книги, которые они вследствие своего собственного психического типа могут легче и быстрее усвоить. Исходя из этого принципа, Н. А. Рубакиным и была создана классификация типов читателей и типов книг. Все понимают, насколько трудно было провести такого рода классификацию и насколько надо было знать те книги, которые можно было рекомендовать читателям данного типа. Н. А. Рубакин проделал колоссальную работу по классификации типов книг, и на основании этой классификации он, определив, с другой стороны, тип читателя, рекомендовал ему книги, соответствующие его психическому типу.
Так, в 1929 году в библиотеке Народного дома в Лозанне, где Н. А. Рубакин организовал библио-психологическое изучение читателя, в результате этого изучения и соответственного подбора книг для читателя выдача научных и научно-популярных книг возросла почти в 50 раз. Рубакин составил анкеты для читателей, чтобы выяснить их психический тип. В опросном листке анкеты содержалось 37 вопросов. Но тут же Н. А. Рубакин замечает, что «ответы на прямо поставленные вопросы не показательны». Особенно показательно то, что записывается в опросном листке рефлективно, несознательно, необдуманно. Вводя все новые и новые элементы для изучения вопросов читательства и книги, Рубакин анализирует и учитывает все факторы, участвующие в книжном деле в целом. Тем самым, он углубил проблему изучения, так как число этих
факторов чрезвычайно велико и, кроме них самих, надо учитывать их взаимодействие и взаимовлияние.
«Библиопсихология, - писал Н. А. Рубакин, - должна стать наукой объективной. Она должна стать такой для того, чтобы дать возможность всякому работнику книжного дела объективно ориентироваться во всей сложности этого дела в любое время и в любом месте... Объективная классификация книг должна помочь нам ориентироваться в бесконечном разнообразии книжных сокровищ... Объективная классификация авторов должна помочь нам ориентироваться в истории литературы... Значит, идеалом ее (библиопсихологии) должно быть точное знание» [10, с. 160]. Вместе с тем, Н. А. Рубакин исходит из того, что всякое понимание реальности представляет собой лишь проекцию наших предрасположенностей, которые он называет «мнематическими энграммами», на существующую действительность. Термин «мнематические энграммы» составлен из древнегреческих слов и буквально может быть переведен как «вписанность в памяти». Смысл его у Рубакина следующий: «Подобно тому, что изображение, отбрасываемое из проекционного прибора на белый экран, покрывает его фигурами и красками, каких на самом экране нет, так и построенная нами проекция покрывает собою реальность, мешая видеть ее. И мы реальности действительно не видим, принимая нашу проекцию за таковую. Для нас эта наша проекция есть реальность... Понятие проекции играет в библиопсихологии очень важную роль. Задача этой науки сводится к изучению читательских, авторских и других проекций и к их сопоставлению с реальностью» [10, с. 161]. Только таким путем и может быть здесь преодолен релятивизм и субьективизм, и достигнуто объективное знание.
Характерны тезисы Н. А. Рубакина: «Изменение нашей мнемы ведет за собою изменение того, что мы приписываем книге, т. е. той проекции, какую мы из элементов нашей мнемы построили для этой книги»; «Сколько у книги читателей, столько у нее и содержаний» [10, с. 161]. Он объясняет это так: «По общераспространенному мнению, уже укоренившемуся в течение веков, во всяком печатном, рукописном и устном слове имеется определенное содержание, а именно такое самое, какое в них вложено раз навсегда. Оно имеется потому, что говорящий и пишущий в процессе речи «вкладывают» его во всякое свое слово, фразу, текст. Но ведь это слово, эта фраза, этот текст разными читателями воспринимается по-разному, - отсюда разные толкования их разными людьми, споры о них... Оказывается, что содержание, вложенное в устную или письменную речь ее авторами, всегда испытывает некоторую перемену в процессе слушания или чтения» [10, с. 162]. Отсюда следует, что надо изучать особо процесс «вкладывания» и процесс получения.
Н. А. Рубакин подчеркивает, что «раздражитель не есть передатчик, а лишь возбудитель переживания». И в подтверждение этого он ссылается на выводы двух исследователей: немецкого филолога Вильгельма Гумбольдта и русского профессора Александра Потебни. Их выводы он формулирует в виде закона, который называет «законом Гумбольдта - Потебни». Кратко он этот закон формулирует так: «Слово, фраза, книга суть не передатчики, а
возбудители психических переживаний в каждой индивидуальной мнеме. Это значит: что ни вкладывал бы писатель в свои произведения, а оратор в свою речь, их содержание не дойдет до читателя или слушателя, хотя оно в это произведение вложено. Между ним и читателем и слушателем - пропасть. Чтобы оно дошло по адресу, читатель и слушатель должны сами создать его из элементов собственных мнеи. А это может случиться только тогда, когда мнема слушателя и читателя имеет те же энграммы, как и мнема оратора и писателя. Но такое создание не есть передача, а возбуждение. Всякий читатель и слушатель всегда видит перед собой только свою собственную проекцию чужой речи» [10, с. 162]. И это обстоятельство, по существу, не сближает автора с читателем, а отдаляют их друг от друга. В своем письме к А. М. Горькому от 4 октября 1922 года Н. А. Рубакин писал: «Все люди одиноки, а из всех людей всего более одинок писатель. И чем более он одарен талантом и любовью к надземному, т.е. человечеству, тем более он одинок. И тем менее понимают читатели и его мысли, и чувства, и слова, и намерения, страдания» [10, с. 162-163]. Но именно для того, чтобы преодолеть эту пропасть и нужны специальные усилия библиографа и библиопсихолога, изучающего процессы поиска и восприятия книг.
В настоящее время интерес к проблемам библиопсихологии резко актуализировался в связи с новой проблемой «Может ли Интернет заменить книгу?». Ряд авторов справедливо проводят аналогии между появлением книги и появлением Интернета - ведь в обоих случаях появление нового способа фиксации тестов имело как позитивные, так и негативные последствия для культуры. В обоих случаях происходили серьезные сдвиги в самом способе восприятия текста, в частности, происходило разрушение целостного смыслового образа, который приходилось воссоздавать заново на новом семиотическом уровне [12]. Интересные размышления о психологических аспектах работы с книгой принадлежат всемирно известному итальянскому писателю и философу Умберто Эко. Он напомнил самые первые размышления о смысле письма, принадлежавшие Сократу. Сократ, как известно, считал письмо вредным изобретением, от которого деградирует человеческая память. В ответ на это У. Эко вполне обоснованно замечает: «если когда-то память тренировали, чтобы держать в ней факты, то после изобретения письма ее стали тренировать, чтобы держать в ней книги. Книги закаляют память, а не убаюкивают ее» [12, с. 4]. Этот ответ переводит наш вопрос в глубину философской категории памяти как бытия прошлого в настоящем. Книге в этом способе бытия принадлежит важнейшее, ничем не заменимое место.
Современная украинская исследовательница Мария Зубрицкая «Homo legens: читання як сощокультурний феномен» (2004) использует еще одну метафору, идущую из античности, для прояснения особого экзистенциального смысла книги как особого замкнутого, целостного внутри себя смыслового пространства: «процессуальность творческих поисков homo legens, его попытки отыскать свою жизненную точку опоры с помощью литературы - это попытки, очень напоминающие стремление Архимеда найти гипотетическую точку вне Земли, которая давала бы возможность всеохватывающе и незаангажированно
смотреть и видеть человеческий мир как на ладони» [13, с. 316]. Тем самым, книга как конкретная целостность смысла и структурная замкнутость текста -это своего рода «точка», но точка, имеющая невероятную претензию стать «внеземной» точкой опоры. И эта претензия более чем законна, ибо порождена самой глубинной структурой человеческой экзистенции - поиском и созданием осмысленности бытия. И совершенно очевидно, что такой точкой никак не может стать «мозаичность» текстов, аморфная и неохватная «ризома», насквозь доступная в Интернете. И именно поэтому электронный текст никогда не сможет заменить бумажную книгу как живая индивидуальность культуры, а не просто лишь фрагмент текста на светящемся экране. Книги сами по себе такие же ценные памятники, как, например, старые здания, монеты или музыкальные инструменты. Живое человеческое восприятие книги в себе нечто такое, чего могут дать строчки на экране. Такова базовая психологическая установка читателя бумажной книги.
Английский писатель-романтик, современник А. С. Пушкина, Ли Хант художественно передал это ощущение самого присутствия книг как особого состояния души, которое ничто не может заменить: «зимой, уединившись у себя в кабинете... я задумался о том, как я люблю авторов этих книг; люблю не только за те радости, которые приносит чтение, но и за то, что они научили меня любить сами книги и радоваться самой их близости» [6, с. 122]. Это главная психологическая установка не только читателя и коллекционера.
Французский писатель XIX века Шарль Нодье в новелле «Библиоман» показал тот особый тип любви к книге как живому явлению, вызывающему восхищение и любовь, но который иногда приводит к результатам, прямо противоположным тем, ради которых книги создаются. Его герой, библиоман господин Тур, «потратил так много сил на бесплодное изучение буквы множества книг, что у него не хватило времени постичь их дух» [8, с. 48]. Его интерес состоял лишь в коллекционировании книг именно как уникальных артефактов, - естественно, что большинство книг при этом им читались, но с одной целью: просто, чтобы лучше с ними познакомиться, а отнюдь не для того, чтобы самому измениться под их влиянием. Тем самым, здесь книги не изменяли жизнь, а подменяли жизнь. Но огромный и кропотливый труд коллекционирования давал библиоману особое ощущение своей избранности, своей особой значимости. Как иронично отмечает автор: «Даже если все плоды типографского искусства погибнут во время революции, которая не замедлит разразиться в результате постоянного совершенствования нашего общества, это не помешает господину Туру оставить потомкам полный каталог универсальной библиотеки. Без сомнения, предусмотрительность, с которой господин Тур загодя начал составлять опись нашей цивилизации, достойна восхищения. Через несколько лет это уже никому и в голову не придет» [8, с. 42].
Но человек, привыкший к такому восприятию, уже не способен уже воспринять книгу не как «текст», но именно как Книгу в символическом смысле - как «особый мир, в котором нужно уметь жить и своей, и ее собственной подлинной жизнью» [3, с. 25]. Что это значит? Книга как Книга -
независимо от того, кем и о чем она написана, как говорил поэт Поль Клодель, это всегда «лаборатория воображения, экран для лучей волшебного фонаря, где дух, не удовлетворенный грубым скоплением живых существ и событий в повседневной жизни, пытается с помощью вымысла упорядочить мир, установить ясные и гармоничные соотношения» [4, с. 160]. А ведь это нечто прямо противоположное тому, чем занят библиоман. Вместо мира, упорядоченного в Космос, обитатель «гиперреальности» погружен в хаос «мозаичности» любых легко доступных «текстов». Для того чтобы научиться воспринимать Книгу, знатоку «текстов» нужно в своем сознании сделать поворот на 180 градусов. Не случайно последнее эссе Умберто Эко на эту тему называется «От Интернета к Гуттенбергу» [11] - поскольку в эпоху Интернета человеку, увлеченному современными информационными технологиями, нужно научиться проделывать обратный путь - к истокам и базовым навыкам культуры, которые им прочно забыты. Именно в умении так создать структурированную систему книг библиотеки и установить ее коммуникацию с читателем - состоит искусство современного библиографа.
Культура благоговейного восприятия Книги восходит к великим религиозным традициям и возникла в процессе чтения и осмысления священных текстов. Уже позднее, в эпоху книгопечатания, этот навык был перенесен и на книги светские - научные, художественные, учебные. Это была эпоха Модерна. Кризис Модерна протекает в форме общего явления, которое в новейшей литературе называют «неоварварством». Впервые об этом писал еще Х. Ортега-и-Гассет: «по отношению к той сложной цивилизации, в которой он рожден, европеец, входящий сейчас в силу, - просто дикарь, варвар, поднимающийся из недр современного человечества» [Цит. по: 9, с. 204]. Главной причиной этой вторичной варваризации является формирование «потребительского общества», в котором оказывается «избыточным» все, что выходит за рамки индивидуализма и прагматики - стремления ко все большему комфорту и удовлетворению витальных потребностей (которые становятся все более искусственными), - в первую очередь, базовые духовные ценности и культурные навыки, унаследованные от «традиционного общества». Способность общения с Книгой - это один из таких хрупких навыков, который так же легко утратить, как и очень трудно возродить. Г. Гессе отметил симптоматичный факт: привычка к регулярному чтению книг в качестве массового явления разрушается параллельно с ростом сети библиотек и ростом массы книжной продукции. Труднодоступность книги создает ощущение «магичности» книги как целостного мира, как удивительного «окна», открывающего нам всегда новый взгляд и на мир внешний, и на наш собственный внутренний мир. На книгу как модель судьбы. Общедоступность убивает ценное чувство «магии» книги, без которого книга становится лишь «текстом» - носителем «информации» [2, с. 185].
Исходя из проведенного анализа, можно сделать следующий обобщающий вывод. Книга сохраняет особую функцию в культуре, в первую очередь, благодаря своему воздействию на психику и экзистенцию человека как особое, ничем не заменимое средство смысложизненной рефлексии, выступая в
качестве модели целостного осмысления мира и человека. Тексты Интернета в этом отношении действует на человека прямо противоположным образом, поскольку формируют у него дезинтегрованное «мозаичное» сознание. Книга как смысловая целостность выступает в качестве модели культуротворчества и значимых человеческих отношений; в то время как внешняя общедоступность текстов в Интернете, в первую очередь, разрушает благоговейное, серьезное, «культовое» отношение к культуре.
Литература
1. Баренбаум И. Е. К вопросу об универсальном определении понятия «книга» // Книга. Исследования и материалы. 1977. № 34. С. 11-22.
2. Гессе Г. Магия книги // Письма по кругу. М.: Прогресс, 1987. С.177-
184.
3. Даренский В. Ю. Книга и медиа-текст: парадоксальность преемственности [Электронный ресурс] // Международный журнал исследований культуры. 2011. № 3(4). С. 22-28. URL: http://www.culturalresearch.ru/ru/archives/69-2011media (дата обращения 1.09. 2017).
4. Клодель П. Философия книги // Человек читающий. HOMO LEGENS. Писатели ХХ века о роли книги в жизни человека и общества / сост. С. И. Бэлза. М.: Прогресс, 1983. С. 158-171.
5. Немировский Е. Л., Ляхов В. Н. Книга // Книговедение: энцикл. словарь / гл. ред. Н. М. Сикорский. М.: Книга, 1982. С. 251-252.
6. Ли Хант. Фрагменты эссе и статей // Корабли мысли: зарубежные писатели о книге, чтении, библиофилах. Рассказы, памфлеты, эссе / сост. В. В. Кунин. М.: Книга, 1980. С. 119-132.
7. Немировский Е. Л. К вопросу об определении книги как знаковой системы // История книги. Теоретические и методологические основы. Вып. 2: Актуальные проблемы книговедения. М.: Изд-во ГБЛ, 1977. С. 39-47.
8. Нодье Ш. Библиоман // Читайте старые книги. Новеллы, статьи, эссе о книгах, книжниках, чтении. В 2 кн. М.: Книга, 1989. Кн. 1. С. 34-50.
9. Ремизов М. Модернизация против модернизации // Сумерки глобализации. Настольная книга антиглобалиста : сборник / авт.-сост. А. Ашкеров. М.: АСТ: Ермак, 2004. C. 201-235.
10. Рубакин А. Н. Рубакин (Лоцман книжного моря). М.: Мол. гвардия, 1979. 204 с.
11. Эко У. От Интернета к Гуттенбергу: текст и гипертекст [Электронный ресурс] // Библиотека Гумер : сайт. 2014-2018. URL: http://www.gumer.info/bibliotek Buks/Culture/Eko/Int Gutten.php (дата обращения 1.09.2017).
12. Еко У. Чи поглине комп'ютер книгу? // Книжкова тека. 1997. 30 серп. С. 4.
13. Зубрицька М. Homo legens: читання як сощокультурний феномен. Львiв: Лггопис, 2004. 352 с.
References
1. Barenbaum I. Е. K voprosu ob universal'nom opredelenii ponjatija «kniga» [On the universal definition of the concept "book"] // Kniga. Issledovanija i materialy [Book. Research and materials]. 1977. No. 34. Pp. 11-22.
2. Hesse H. Magiya knigi [The Magic of Books (=Magie des Buches)] // Pis'ma po krugu [Letters in a circle]. Moscow: Progress, 1987. P. 177-184.
3. Darensky V. Yu. Kniga i media-tekst: paradoksal'nost' preemstvennosti [Book and media text: paradoxical continuity] [Electronic resource] // International Journal of Cultural Research. 2011. No. 3 (4). Pp. 22-28. URL: http://www.culturalresearch.ru/ru/archives/69-2011media (reference date: 01.09. 2017).
4. Claudel P. Filosofija knigi [Philosophy of the book] // Chelovek chitayushhiy. HOMO LEGENS. Pisateli XX v. o roli knigi v zhizni cheloveka i obshhestva [Person Reading. HOMO LEGENS. Writers of the twentieth century on the role of books in the life of personality and society] / comp. by S. I. Belza. Moscow: Progress, 1983. Pp. 158-171.
5. Nemirovskiy E. L., Lyakhov V. N. Kniga [Book] // Knigovedeniye: entsikl. slovar' [Book Science: encycl. dictionary / ed. by N. M. Sikorsky. Moscow: Kniga, 1982. Pp. 251-252.
6. Leigh Hunt. Fragmenty esse i statey [Fragments of essays and articles] // Korabli mysli: zarubezhnyye pisateli o knige, chtenii, bibliofilakh. Rasskazy, pamflety, esse [Ships of thought: international writers on the book, reading, bibliophiles. Stories, pamphlets, essays] / comp. by V. V. Kunin. Moscow: Kniga, 1980. Pp. 119-132.
7. Nemirovskiy E. L. K voprosu ob opredelenii knigi kak znakovoy sistemy [On defining a book as a sign system] // Istoriya knigi. Teoreticheskiye i metodologicheskiye osnovy. Vyp. 2: Aktual'nyye problemy knigovedeniya [Book History. Theoretical and methodological basis. Issue 2: Current issues of book science]. Moscow: GBL Publishing House, 1977. Pp. 39-47.
8. Nodier Sh. Biblioman [Biblioman] // Chitayte staryye knigi. Novelly, stat'i, esse o knigakh, knizhnikakh, chtenii [Read the old books. Novels, articles, essays on books, scribes, reading]. In 2 books. Moscow: Kniga, 1989. Book 1. Pp. 34-50.
9. Remizov M. Modernizatsiya protiv modernizatsii [Modernization versus modernization] // Sumerki globalizatsii. Nastol'naya kniga antiglobalista [Twilight of globalization. Antiglobalist Handbook]: collection/ author-compil. A. Ashkerov. Moscow: AST: Ermak, 2004. Pp. 201-235.
10. Rubakin A. N. Rubakin (Lotsman knizhnogo morya) [Rubakin (Pilot of the Book Sea)]. Moscow: Mol. gvardiya, 1979. 204 p.
11. Eco U. Ot Interneta k Gutenbergu: tekst i gipertekst [From Internet to Gutenberg text and hypertext] [Electronic resource] // Library Gumer: site. 20142018. URL: http://www.gumer.info/bibliotek Buks/Culture/Eko/Int Gutten.php (reference date: 01.09.2017).
12. Eco U. Chy pohlyne komp"yuter knyhu? [Will the computer take a book?] // Knyzhkova teka. 1997. August 30. P. 4. [In Ukrainian]
13. Zubryts'ka M. Homo legens: chytannya yak sotsiokul'turnyy fenomen [Homo Legens: reading as a socio-cultural phenomenon]. Lviv: Litopis, 2004. 352 p. [In Ukrainian]
Статья поступила в редакцию 09.09.2017 Статья допущена к публикации30.11.2017
The article was received by the editorial staff09.09.2017 The article is approved for publication 30.11.2017
