CC BY
223ЛЮДИ
“Кавказцы” в российской провинции: криминальный эпизод как индикатор уровня межэтнической напряженности*
Виктор Дятлов Демид Дорохов Елена Палютина
Такие глобальные по своему значению события, как распад СССР, смена общественного и политического строя в России, вызвали, выявили и обострили огромное множество конфликтов, в том числе и в сфере межнациональных отношений. Не последнее место здесь занимает и мощное поле напряженности, создавшееся вокруг так называемых торговых меньшинств. Под этим довольно условным наименованием подразумеваются представители ряда этнических и/или религиозных общностей, обычно пришлых, неавтохтонных, специализирующихся в сфере рыночных профессий и сфер занятости, прежде всего — в торговле. Существование таких групп в обществах патриархальных, аграрных, доиндустриальных, в особенности когда те переживают процесс рыночной трансформации, — общемировой феномен. Можно вспомнить евреев Европы, китайцев Юго-Восточной Азии, евреев, греков, армян, арабов-христиан арабского мира, индийцев и ливанцев Тропической Африки и т. д.
Не стала исключением и Россия на нынешнем этапе развития рыночных отношений. Выходцы с Кавказа и из Средней Азии, китайцы и вьетнамцы заняли непропорционально большую (относительно их численности) “нишу” в сфере обращения. Они уже внесли ощутимый вклад в формирование конкурентной рыночной среды, в насыщение недавно еще пустого рынка потребительских товаров. В то же время они стали субъектом явных и потенциальных этносоциальных конфликтов. Такие события, как кровавая депортация турок-месхетинцев из Узбекистана или ставшие обыденностью (“национальным видом спорта”, по выражению одного журналиста) погромы на рынках российских городов, могут оказаться лишь первыми вестниками грядущего, более масштабного, насилия над торговыми меньшинствами. Это предопределяет настоятельную необходимость постоянного отслеживания ситуации и установления степени и характера напряженности, сгущающейся вокруг торговых меньшинств, изучения ее корней и составляющих.
Чрезвычайно важно представлять, что происходит в провинции. Более консервативная, чем столицы, несущая больший антирыночный потенциал, менее привычная (а значит — и менее равнодушная) к присутствию чужеродных этнокультурных элементов, в то же время менее предрасположенная к конфликтным вариантам разрешения противоречий, она уже демонстрирует заметную специфику в постперестроечном развитии. В конечном счете именно от ситуации в провинции будут зависеть характер и устойчивость новых общественно-политических отношений, уровень стабильности в обществе.
Иркутск — вполне подходящий, представительный объект для изучения рассматриваемой проблемы. Это 600-тысячный город, былой административный, культурный и экономический центр всей Восточной Сибири, сумевший сохранить какие-то элементы традиции, город в меру индустриальный, а больше — культурный, административный и торговый. Иркутяне, в массе своей русские, будучи жителями центра традиционно переселенческого края и района давнего взаимодействия с коренным бурятским населением, уже накопили определенный опыт общения и сосуществования с представителями разных национальностей, рас и культур. В этом смысле жители Иркутска более подготовлены к восприятию этнического многообразия, чем горожане многих областных центров Европейской России. Здесь еще задолго до перестройки сформировались довольно многочисленные общины выходцев с Кавказа и из Средней Азии. Они торговали на колхозных рынках фруктами, овощами, цветами, занимая в этой сфере преобладающие или монопольные позиции. В деревнях и поселках было много “шабашников” — сезонных строительных рабочих. Обычно их называли армянами, хотя бригады могли состоять и из других кавказских народов. Вообще, правилом была и остается расплывчатая национальная идентификация рассматриваемых групп местным населением. Никого особенно не интересует реальная национальная принадлежность тех же армян. Более того, в постепенно сформировавшееся понятие “кавказец” общественное мнение часто включает и среднеазиатов, до перестройки численно преобладавших.
Все они находились в разных стадиях интеграции в принимающее общество: от тех, кто приезжал на неделю-другую по торговым делам, до осевших на постоянное жительство. Но наиболее распространенным вариантом были маятниковые миграции: торговцы и “шабашники” регулярно наведывались в одни и те же места, жили и работали здесь по нескольку месяцев в году, обзаводились
временными женами, обрастали деловыми связями. Многие вели такой образ жизни не один год.
Фактически эти группы были чуть ли не единственным полулегальным рыночным элементом в официально нерыночном обществе. Это предопределило их значительно большую, чем у местного населения, готовность к использованию возможностей, открытых перестроечными реформами. “Кавказцы” были весьма заметны среди полузабытых сегодня кооператоров — пионеров формирования легальной рыночной среды. Сейчас они контролируют значительную часть торгового бизнеса, сферы общественного питания. Сохранилась и традиционная специализация.
Формирование этого сравнительно нового элемента этносоциальной структуры города породило массу сложностей и конфликтов. Оценить уровень и характер напряженности трудно во многом из-за того, что она получает слабое публичное выражение. Вообще говоря, жители города ощущают ее, что называется, кожей. Слухи, сплетни, характер и стиль взаимоотношений и контактов на улице, на рынке, в ресторане говорят о многом. Но все это — на уровне ощущений, все чрезвычайно субъективно и требует применения других, более точных “инструментов”: опросы экспертов, социологические зондажи, анализ прессы. Однако при всей ценности этих методов им свойственны и некоторые недостатки. Правильнее сказать — ограничения. У большинства потенциальных экспертов (особенно из силовых структур) преобладает ведомственный подход и нежелание делиться информацией. Социологические исследования дороги и, при самом профессиональном и корректном их проведении, несут в себе элементы заданности. На этом фоне тем более ценны для исследователя такие проявления кризиса в межнациональных отношениях, которые поддаются вербализации, формализации и измерению.
Именно к таковым можно отнести криминальную историю, вошедшую в общественную жизнь Иркутска как “Дело Тамары В.”. Вкратце о сути дела (по материалам местной и центральной прессы '). В мае 1993 года азербайджанский торговец овощами И. Аскеров похитил и изнасиловал 16-летнюю девушку. Через несколько дней он был арестован. Земляки насильника требовали от матери пострадавшей замять дело, угрожали, предлагали деньги. На встрече с прокурором (кстати, женщиной), мать, 38-летняя Тамара В., поняла, что Аскерова собираются выпустить под залог. Из хранившегося в доме охотничьего ружья она сама сделала обрез, дождалась, когда насильника привезут на допрос, и прямо в приемной прокуратуры убила его. Здесь же ее взяли под стражу и вплоть до суда содержали в следственном изоляторе. В марте 1994 года районный суд приговорил ее к четырем годам тюремного заключения.
С первых же дней “Дело Тамары В.” приобрело громкий общественный резонанс. При всей привычности современного российского человека к преступлениям и жестокостям эта в общем-то стандартная ситуация затронула важные болевые точки сознания иркутян. Информацию они получали из обычных в таких случаях источников — слухов и разговоров. По просьбе мужа Тамары В. у их квартиры была установлена казачья охрана. По местному радио выступили лидеры “национально-патриотических групп” и казачества. Как писала газета “Русский Восток” (орган “национал-патриотов”), они “ обратились с предостережением к кавказцам и их русским холуям, что если пострадает кто-либо из семьи этой женщины или казачьей охраны, то будут предприняты самые решительные ответные меры возмездия” 2. Просьбу об изменении меры пресечения, а затем и о помиловании выдвинули 22 трудовых коллектива.
Приговор районного суда настолько взбудоражил город, что появилось основание говорить об элементах социальной и национальной напряженности. В это время шла подготовка к очередным выборам, и судебное дело Тамары В. стало одной из главных тем на митингах и в предвыборных документах “национально-патриотических сил”. А 9 апреля 1994 года популярная и в то время самая многотиражная газета города “Советская молодежь” поместила большую, на полполосы, статью юриста Л. Арестовой “Два часа наедине с убийцей”. Автор не скрывает своего сочувствия Тамаре В., крайне неодобрительно отзывается о прокуроре и, заметив, что она не на службе, пишет: “Если нас не могут защитить те, кого мы содержим своим трудом и специально для этой цели, то мы будем защищаться сами”. Не обойдено вниманием и то, что насильник — кавказец. Тамара В. говорит об этом: “... их у нас много, торгуют на базаре фруктами. Границы для них прозрачные, вот они и везут в Сибирь фрукты, деньги выручают большие и жируют”. Через несколько дней этот материал был воспроизведен в “Русском Востоке” — газете не просто политически противостоящей либеральной “молодежке”, но и не скрывающей враждебности к ней. Статья Л. Арестовой здесь сопровождалась редакционным послесловием, выдержанным в антикавказском духе. Обе газеты призывали читателей выступить в поддержку и защиту Тамары В. “Советская молодежь” предложила такой текст обращения к Президенту России: “Господин Президент! Просим Вам проявить милосердие и помиловать Тамару В., осужденную Кировским районным судом города Иркутска за убийство насильника своей дочери сроком на 4 года. Считаем, что приговор слишком суров — мать, защищающая честь и здоровье своей дочери, не должна
лишаться свободы” 3.
В конце концов под мощным давлением общественности областной суд пересмотрел дело и изменил меру наказания на условную. Об этом как о важнейшей новости тут же сообщили местное радио, телевидение и газеты.
Краткий обзор тона и направленности основных газетных материалов был необходим потому, что поднятые в них темы в различных вариациях и сочетаниях содержатся в большинстве читательских откликов. А эти отклики являются ценнейшим материалом для измерения уровня напряженности в городе и для более широкого анализа “состояния умов”.
Только в редакцию “Советской молодежи” пришло 3664 подписи под текстом обращения к Президенту, еще 154 человека прислали свои развернутые обращения и письма. Все эти письма и обращения находятся в распоряжении авторов. В газету “Русский Восток”, по словам ее редактора А. Турика, пришло около сотни писем, с которыми, за исключением несколько опубликованных 4, к сожалению, ознакомиться не удалось. Кроме того, непосредственно в адрес суда поступили обращения 22 трудовых коллективов. Этот поток — особенно если учесть короткие сроки и сравнительно небольшое, двухмиллионное, население области — заставляет по-иному взглянуть на расхожие тезисы о всеобщей ожесточенности людей и их равнодушии к делам других.
Подписи под стандартным обращением дают не так уж много информации для анализа, кроме той, что присланы они из Иркутска и из областной глубинки мужчинами и женщинами, людьми разных возрастов: от школьников до 90-летних пенсионеров (есть, например, коллективные обращения учеников 8-го класса и обитателей дома для престарелых). Текст часто переписывался от руки, на машинке и компьютере, тиражировался на ксероксе. Коллективные обращения свидетельствуют о том, что нашлось много людей, занявшихся весьма хлопотным делом сбора подписей.
Письма же являются ценнейшим источником для изучения общественной атмосферы в российской провинции в наше переломное, смутное время. В каком-то смысле получился социологический опрос. Конечно, категория людей, предрасположенных писать письма в газеты, обычно весьма специфична. И в данном случае около 76% их — женщины. Учитывая характер дела, это не удивительно. Тем не менее, ценность писем очевидна: это добровольные отклики, чрезвычайно насыщенные эмоционально, поднимающие те темы и вопросы, которые наиболее важны для самих авторов, а не для составителей анкет или интервью.
На высказывания авторов и характер писем в целом огромный отпечаток наложила направленность полученной информации и прежде всего — статья Л. Арестовой. Во многих из них повторяются (обычно как собственные) некоторые оценки и характеристики, заимствованные из этой публикации. Но и здесь авторы осознанно или неосознанно выбирают то, что волнует и тревожит именно их.
На наш взгляд, на основе этого богатейшего материала можно проанализировать один из аспектов состояния межнациональных отношений, попытаться определить степень и характер национальной напряженности в городе. Нельзя, однако, хотя бы кратко не упомянуть и о других мотивах, так или иначе присутствующих во всех письмах и формирующих столь необходимый контекст исследования.
Прежде всего, это представление в общественном сознании о соотношении закона и справедливости, обнаруживающееся через отношение к самосуду. Подавляющее большинство авторов писем безоговорочно оправдывает поступок Тамары В., хотя и по различным причинам. Многие считают, что “эта мужественная женщина” абсолютно права, она “поступила по совести”, “защитила честь нации”, а таких преступников, как И. Аскеров, “надо убивать без суда”, по принципу “око за око”; “они не люди”, а потому расправа с ними — “это не убийство”. “Ей надо орден вешать, а не в тюрьму садить”. “Смерть насильникам, кричат наши сердца”, и т. д. В несколько раз меньше тех, кто считает: вообще-то самосуд не допустим, но тут человек находился в состоянии аффекта и потому заслуживает снисхождения. Тамара В. и так достаточно наказана, она нужна своим дочерям, особенно той, что перенесла такое страшное испытание. Многие вообще не видят проблемы в том, оправдывать самосуд или нет, считая его чем-то вполне естественным. Самый распространенный мотив: мать имеет полное право защищать своего ребенка всеми способами. Так считают и несколько юристов. Интересно, что степень уважения к закону не коррелирует с уровнем и характером образования или коррелирует весьма слабо. Одно из самых озлобленных писем с грязными оскорблениями в адрес “кавказцев” и призывами к расправе над ними принадлежит женщине-врачу. Мотивы милосердия чаще всего встречаются у пожилых и не очень грамотных женщин.
В целом большинство авторов апеллирует не к закону, а к справедливости: они или вообще не
замечают “правового поля”, или считают, что законы несправедливы к простому человеку. Часто встречаются упреки в адрес судьи и прокурора. Обвиняют их не в нарушении закона или своих профессиональных обязанностей, а в том, что они жестоки и бессердечны. Рефреном звучат слова из статьи Л. Арестовой — “лед в прокурорских глазах”. Ни судья, ни прокурор не захотели понять страдающую мать и тем спровоцировали ее на убийство. Наиболее часто повторяются в письмах выражения: судья без сердца; судья-робот, запрограммированный статьями; у судьи, наверное, нет сердца; она не может понять мать; черствые; бездушные. Почти везде риторический вопрос: “А если бы это случилось с ее дочерью?”.
То есть на первом месте справедливость и сочувствие, а не закон. Понимая всю шаткость широких обобщений достаточно ограниченного материала, рискнем все же высказать предположение, что, несмотря на далеко зашедшие в нашей стране процессы модернизации (урбанизация, массовая образованность, индустриальный, отчасти даже постиндустриальный тип экономики, соответствующая социальная структура общества), в сознании людей сохранились мощные пласты традиционности. Это не может не сказаться на межнациональных отношениях.
Такое отношение к закону объясняется также убежденностью большинства авторов в том, что, говоря словами А. И. Солженицына, государство не выполняет своих обязанностей перед гражданином. Оно, в частности, не может (а по мнению некоторых, не хочет) обеспечить ему реальную защиту. Вот наиболее резкая оценка: “судебно-правовым органам очень выгодно, чтобы убийцы, насильники, воры и грабители разгуливали на свободе и вершили свои грязные дела”.. Как о само собой разумеющемся, пишут
о продажности представителей власти. Абсолютная убежденность в этом массы людей — вне зависимости от того, насколько она оправдана — является мощным объективным фактором, регулирующим межгрупповые отношения. Уверенность эта подкрепляется неоднократно описанными в прессе, в том числе и в иркутской, случаями, когда мелкие правонарушители проводят месяцы в чудовищных условиях следственных тюрем, тогда как крупный торговец наркотиками может быть освобожден под залог 5.
Описывая этот случай, журналистка сочла нужным подчеркнуть, что торговец наркотиками — армянин, “гражданин кавказской национальности”. Вообще для иркутской прессы, вне зависимости от идеологической и политической ориентации отдельных газет и сложных, иногда откровенно враждебных отношений между ними, характерно явление, осужденное в решении Судебной палаты по информационным спорам при Президенте Российской Федерации от 14 июля 1994, № 22 “Об этническом аспекте освещения в средствах массовой информации причин преступности”. В решении отмечается, что “почти в каждой, даже самой краткой публикации о преступлениях обязательно акцентируется внимание на национальной принадлежности преступников либо их жертв, особенно если это “лица кавказской национальности” или “кавказской наружности” 6. Получается, что криминальный образ “кавказцев” формирует как экстремистски-националистический “Русский Восток”, так и либеральная “Советская молодежь” 7.
Та часть писем, относящихся к “Делу Тамары В.”, где главной отрицательной фигурой является как раз “кавказец”, дает возможность выявить, насколько распространен этот образ и каковы его основные составляющие. Самым неожиданным для нас стало то, что “кавказский мотив” присутствует только в 30% писем. Учитывая нашу конкретную ситуацию, общий всплеск национальной нетерпимости в стране, направленную пропагандистскую кампанию ряда влиятельных общественно-политических сил и органов печати против “кавказцев”, их место в принимающем обществе и особенности поведения, — это чрезвычайно мало. Причем авторы нескольких писем, где содержатся обвинения против “кавказцев” в целом, оговариваются, что они не считают себя националистами. Примечательна фраза: “Я подписываюсь под этим заявлением, но не потому, что насильник оказался человек не нашей нации — я против всех насильников”.. Лишь около десятка писем содержат прямые оскорбления национального достоинства: черные, чурки, чучмеки, дикари. Большая же часть авторов, не скрывающих своего недоброжелательства к “кавказцам”, стремится все же как-то обосновать свое отношение, рационализировать его, осудить не за “кавказкость”, а за вполне конкретные действия.
Это можно интерпретировать как свидетельство относительной ограниченности сферы ксенофобии, с одной стороны, и как результат остаточного влияния официального интернационализма — с другой. Выродившись в последние десятилетия в безжизненную идеологему, он тем не менее заставлял придерживаться неких правил, когда считалось неприличным говорить и писать на официальном уровне то, о чем свободно говорили на неофициальном. Доперестроечные власти не поощряли бытовой национализм открыто, однако, по выражению Д. Фурмана, вступали с ними в отношения “взаимного подмигивания” 8. Привычка к такому типу поведения осталась, хотя сейчас она стремительно разрушается. “Что случилось со всеми нами, ведь мы жили в бывшем СССР как братья и сестры. А сейчас у меня к ним,
нерусским, появилось неуважение и даже презрение”. “Теперь нет СССР и нечего делать кавказцам в России”.
Следует учесть, что организовала кампанию и задала в ней тон чуждая шовинизму газета “Советская молодежь”, чьи читатели и стали в основном авторами писем. Тональность и направленность откликов читателей “Русского Востока” совершенно иные. Те, что опубликованы в одном из номеров газеты, практически все выдержаны в антикавказском духе 9. Но между этими газетами существуют принципиальные различия не только с точки зрения идейно-политических и нравственных позиций. У них разные жанры и несопоставимые “весовые” категории. У первой — стабильное 80-тысячное ежедневное издание, у второй — 22 выпуска в 1994 году и декларированный, но весьма сомнительный 15-тысячный тираж. “Советская молодежь” — одна из двух традиционных иркутских газет с давно сформировавшимся кругом читателей и подписчиков. Многие читают ее не столько потому, что нравится ее ориентация, сколько по привычке, чтобы быть в курсе городских новостей. “Русский Восток” — газета новая и чисто политическая. В ней нет городских новостей, сплетен, криминальной хроники, программы передач и т. п. Чтение и тем более подписка на нее — свидетельство “национально-патриотической” ориентации в ее экстремистском варианте. Это издание для “своих”, отсюда однородность взглядов и оценок.
Что же не нравится авторам писем в “кавказцах”? Прежде всего — само их присутствие. Они “заполонили Сибирь”, “они переселились в Россию и здесь расползлись по деревням, как тараканы”. Но дело не только и даже не столько в этом. “Они ведут себя как хозяева” — вот лейтмотив подавляющей части писем. Ключевая характеристика поведения “кавказцев” — “наглость”. Они “наглые”, “им закон не писан”, “они грабят, насилуют, издеваются над нами”, “они унижают нас”, “они грабят нас и презирают”. Присутствие “кавказцев” вызывает острое чувство опасности и незащищенности. “Мы у себя дома, а должны бояться ходить, где нам нужно”, “нас стараются унизить везде, мы ходим, не поднимая глаз, боимся выйти на улицу вечером. Так пусть они знают: если правоохранительные органы и власть не могут нас защитить, это сделают наши матери, отцы, мужья. Они отомстят”.
Особенно усиливает чувство незащищенности и униженности то обстоятельство, что обижают “в родном доме”. “Почему нас в родном доме мордуют?”. “Мы, русские, бесправны в своей стране”. “Почему в своей стране мы должны бояться иностранцев?”. “Мы должны быть хозяевами в своей стране”. “Надо научиться себя уважать”. “Эти азиаты заполонили всю Сибирь, ходят по чужой земле и еще обижают, унижают и даже убивают русских людей. Их нужно за это без суда и следствия расстреливать на месте”. Таким образом, первый конфликтогенный момент заключается в том, что “кавказцы” — это, пользуясь категорией Г. Зиммеля 10, “чужаки”, гости, причем непрошенные, в нашем доме, не уважающие его норм и обычаев, ведущие себя демонстративно вызывающе, “нагло”.
С этим неразрывно связан второй узел противоречий конфликта: наглые они потому, что богатые. “У них все схвачено и за все заплачено”. “Эти черномазые миллионеры откупятся хоть от чего”. “У половины из них свои машины”. “Торгуя на рынке, они имеют огромные деньги и знают, что нет предела их беззаконию. А в наше время деньги — это все: и честь, и совесть”.
Рыночная специализация, положение не просто чужеродного меньшинства, но меньшинства “торгового” традиционно вызывает предубеждение, недоброжелательство и даже вражду. Дело не только в деньгах и богатстве, которые, по мнению окружающих, дает такая специализация. Безусловно, в бедном обществе, переживающем экономические трудности, долгие годы верившем в необходимость и возможность материального равенства, факт чужого богатства порою непереносим. Наше общество до сих пор остается нерыночным в том смысле, что торговля считается занятием низким и мало значимым, как бы не работой, а времяпрепровождением, жизнью за счет остальных. Неслучайна бесконечно повторяемая в прессе и в обыденных разговорах фраза: “все торгуют, никто не работает”.. Масса людей приравнивает всякую торговлю к торгашеству, спекуляции. Отторгается как социально ценное не только само занятие торговлей, но связанные с ней образ жизни, тип поведения, система ценностей. “Кавказцы” же выступают олицетворением, символом “торгашества”. “Они едут к нам в Россию лишь нажиться, украсть, обмануть”, “посмотришь на их рожи в ларьках, зло берет”, “торгуют туфтой, негодным товаром”, “работать не хотят, а дерут с нас шкуру”. “Их занятие спекуляция, а не бизнес, как это сейчас называется”, “для них это жизнь, а для нас — существование, не приучены мы к обману, спекуляциям, вот и влачим такую нищенскую жизнь”. “Это “купи-продай”, многие, если не большинство из них — подонки”. “Эти черномазые, когда нужно работать дома, катят к нам за большими деньгами”. “Сколько в городе этих национальностей, которые болтаются от безделья”. Они обманывают и хамят: “обманут — и тебя же обвинят”, “обсчитывают”, “торговцы фруктами или еще каким негодным товаром”.. Кстати, обвинение в нечестной торговой практике (обмеривание-обвешивание, обсчет, некачественные товары, завышенные
цены и т. д.) является классическим, присутствует как важнейший элемент в стереотипе “торговых народов” в разных обществах и во все времена 11.
Вместе с тем симптомом новых, рыночных времен являются обвинения в том, что “кавказцы” весь рынок запрудили, нашим колхозникам приходится стоять и торговать на задворках”, надо очистить рынок для русских, “кавказцев” надо гнать с рынка, а “их продукцию продавать через посредников”. Однако тема отношения к “кавказцам” как к конкурентам находится пока на периферии. Это говорит о слабости местных торговцев сравнительно с “кавказцами” или скорее о том, что авторы писем не являются активными элементами рыночной среды.
Преобладает другое — мы бедны, потому что богаты они. Они “грабят Россию”, “скупают дома, землю, квартиры”. “Ведь до чего дожили: русские, наши дети остались без квартир, а эти спекулянты покупают наши квартиры, снимают в аренду, платят сумасшедшие деньги, а наша молодежь трудится и квартир не имеет, купить нет денег”.
Далее, очень часто встречаются обвинения в двойном стандарте. “Дома они так себя не ведут”. “Они у себя не позволят такого, потому что боятся, существует кровная месть”. “Ведь у них на родине с ними поступил бы так же кто-нибудь из мужчин (отец, брат или даже дядя). Я пять лет прожила в Средней Азии и знаю, как там строго”. За этим высказыванием стоит оскорбленное чувство справедливости. “Если бы русский сделал это на Кавказе, то его бы разорвали на куски, и никого бы за это не наказали”. “Если бы русский вел так себя на Кавказе — дня не прожил бы там. А в нашей гостеприимной Сибири, оказывается, Аскеров со товарищи ведут себя нагло и уверенно. Не потому ли, что у них карманы лопаются от денег, не потому ли к ним благоволят вдруг прокуратура и суд?” И даже: “пусть они у себя дома так развлекаются со своими девочками, а не с нашими”.
Прямо отразились на формировании негативного образа “кавказцев” трагические события последних лет на их родине. Межэтнические войны на Кавказе и связанная с ними жестокость не просто осуждаются, но расцениваются как проявления “дикой” природы этих народов. Одновременно ощущается презрение к тем, кто отсиживается в стороне и благоденствует в России, пока оставшиеся на родине воюют. “У нас пусть ведут себя как люди, а не как у себя на Кавказе, как дикари” (из коллективного письма работников отдела культуры г. Зимы). “Эти подонки воюют между собой”, “что там творят эти чурки с нашими русскими”. “Пока их соотечественники воюют, другие их “братья” наживаются на нас”, “когда наши сыновья налаживают там мир, их молодые люди “геройствуют” здесь”.
Почти все пишущие о “кавказцах” (и те, кто считает, что среди них есть “добрые”, и те, для которых они “черномазые” и “дикари”) требуют их высылки или вытеснения. Как сказал во время специального опроса по этой проблеме один крупный иркутский предприниматель, “я не чувствую себя рядом с ними человеком. Лучше выслать их отсюда, и плохих и хороших” 12. Методы при этом предлагаются самые разные: от радикального (“нужно выселять их из России прямо в товарняках, а награбленное да наторгованное конфисковывать”) до “власти должны усилить контроль над их приездом, проживанием, пропиской и покупкой квартир”.. Но чаще всего — просто эмоциональное “гнать их надо”.
В целом все предубеждения и проявления национальной нетерпимости можно отнести к “бытовому шовинизму” или объяснить неадекватной реакцией на вполне конкретные и реальные противоречия, на остро воспринимаемое и переживаемое чувство творящейся несправедливости.
Но есть одно весьма серьезное исключение — огромное (на 8 тетрадных страницах) письмо от иркутского студента. Его отличает “высокий стиль”, масса слов, написанных с большой буквы (Нация, Семья, Русский, Честь, Правда и т. д.), рассуждения о “голосе крови” и “зове предков”. Вот несколько цитат из этого довольно цельного трактата: “... у России, у Русской Нации друзей нет, есть только враги и подданные. И кавказцы занимают в списке врагов второе место — им есть о чем подумать”. “Уважаемые темнокожие граждане мандариновых республик! Вам есть над чем задуматься. Ведь пока еще мы настроены мирно, что же вы будете петь, когда мы возьмемся за оружие? А если через полгода вы все еще будете незаконно находиться на нашей земле, нам не только придется, но и необходимо будет это сделать, дабы поторопить вас с отъездом на историческую родину”. “Тамара В. войдет в историю Нации как первая женщина, бросившая вызов кавказским оккупантам”. “А я бы ей дал крупнокалиберный пулемет с полным боезапасом и направил бы на Центральный рынок — пусть еще раз послужит Нации” (курсив наш). Комментарии излишни, за исключением одного: это письмо — признак политизированности проблемы, симптом сознательной готовности какой-то части иркутян к “окончательному решению” вопроса. Правда, желательно это сделать чужими руками. Важно понять, насколько велика эта воинственно настроенная часть и в какой мере она готова перейти к действиям.
Уже как минимум за год до описываемых событий можно было говорить о наличии симптомов, свидетельствующих, что “кавказская проблема” вскоре станет инструментом политической борьбы.
Октябрьские события 1993 года и целая череда выборов в конце 1993 — начале 1994 года создали для этого особо благоприятную атмосферу. Как следствие, “Дело Тамары В.” стало важным элементом политической кампании блока “национально-патриотических сил”. Начал ее руководитель Русского национально-патриотического союза “Верность”, главный редактор и автор большинства материалов газеты “Русский Восток” А. Турик. Ему, видимо, и принадлежит первый газетный отклик на это событие — опубликованная под псевдонимом А. Степанов передовая статья “Русскому терпению пришел конец”. (В марте 1994 года она была воспроизведена в специальном предвыборном выпуске газеты.) В конце ее автор заявлял: “Русские патриоты, националисты и казаки настроены решительно — в родном Прибайкалье для иностранных паразитов, грабителей и мошенников, насильников и растлителей места не будет! И лучше бы этим незваным гостям убираться в свои “суверенные” подобру-поздорову, пока на их головы не обрушилась уже занесенная дубина праведного народного возмездия” 13.
В совместном предвыборном заявлении блока правых сил со ссылкой на “Дело Тамары В.” говорилось, что “лицами иностранного происхождения, в основном азербайджанцами”, которые “создали на русских территориях свои мафиозно-бандитские группировки и повсеместно занимаются мошенничеством, грабежами, убийствами, насилиями”, совершен “ряд тяжелых преступлений”. Во избежание “назревающих в последнее время погромов кавказских мафиози” областным властям предлагалось ограничить их въезд и запретить торговлю. Иначе, указывали авторы заявления, “вы теряете всякое право на власть и должны быть отстранены от исполнения своих обязанностей, а русские люди вынуждены будут применять меры самообороны и наказания преступников самостоятельно” 14.
Трагические октябрьские события 1993 года оттеснили “национально-патриотическую тему” на периферию политической борьбы. Тем не менее на предвыборном митинге “национально-патриотических сил” она снова прозвучала, что и было зафиксировано в резолюции. Выборы “патриоты” проиграли, что вызвало огромный комментарий в “Русском Востоке” под характерным заголовком “Победили жулики, или Новый обком сформирован. К итогам выборов в Иркутской области” 15.
С этого времени инвективы против “кавказцев” с обязательным упоминанием “Дела Тамары В.” содержатся почти в каждом номере газеты. Об их направленности и тоне говорит название тематической полосы в № 13: “Россия под игом кавказской орды”. В статье “Кавказские бандиты насилуют Россию” ставится задача: “....провести очистку Русской Земли от кавказских бродяг и установить такой порядок, чтобы появление кавказца на русских улицах вызывало не меньше удивления, чем появление папуаса”. В этой же подборке было опубликовано обращение “группы иркутян” к властям и жителям области, где со ссылкой на “Дело Тамары В.” и другие инциденты, связанные с кавказцами, утверждалось: “Фактически Россия, русский народ берутся в плен кавказскими бандами при попустительстве властей... Только полное освобождение наших городов от кавказского нашествия может стать началом действительного решения этих проблем... В противном случае неизбежны стихийные самосуды и погромы кавказцев”. Властям предлагали “выслать всех незваных гостей из ближнего зарубежья к себе на родину”, ограничить их хозяйственную деятельность, “полностью прекратить прием кавказцев в органы МВД”, принять для всего этого необходимые законодательные акты. Население призывалось к тотальному бойкоту “кавказцев” и к “отпору их наглому и вызывающему поведению”.
Эту позицию разделяют и члены иркутского отделения Народно-социальной партии, которые, как было заявлено в их листовке, ведут “великую битву за Русь, Славянство и Белую Расу”. По словам их лидера Л. Нечипуренко, набравшего на выборах в Городскую Думу 30,8% голосов, “партия, мягко говоря, не оставляет без внимания не в меру шустрых “гостей” из ближнего зарубежья” 16.
В то же время казаки, участвовавшие в погроме на Центральном рынке и выступавшие с антикавказскими заявлениями, особенно в разгар “Дела Тамары В.”, заметно утеряли интерес к проблеме. Когда в августе 1994 года на объединительном круге казаков Иркутской области “походному атаману казаков то и дело задавали вопрос, как быть с инородцами, иностранцами с Кавказа, вконец обнаглевшими на русской земле... походный отвечал, что все конфликты надо решать законным путем” 17. Видимо, сейчас казаки более всего озабочены тем, как получить землю, налоговые льготы, государственное признание казачьих прав, и соответственно заинтересованы в более или менее нормальных отношениях с властями. Национальный экстремизм в такой ситуации является помехой.
Чрезвычайно важно, что из всего довольно богатого политического спектра Иркутска только “национально-патриотические” силы — со своих, естественно, позиций — обратили внимание на общественную напряженность, вызванную “Делом Тамары В.”, и на состояние межнациональных отношений вообще. Все остальные — от либеральных до коммунистических групп и партий — эту проблему словно не замечают.
Трудно говорить и о продуманной политике областных властей. Проигнорировать “Дело Тамары
В.” они не смогли, так как должны были ответить на обращение Совета Национального центра азербайджанцев Иркутской области “Тебриз”, поводом для которого стала статья А. Степанова в “Русском Востоке”. Ее Совет расценил как призыв “к резне, к ненависти к другим народам”, а позицию властей — как потворствующую экстремистам. Эмоциональное и чрезвычайно резкое обращение завершалось так: “Если в области произойдут конфликты, направленные против азербайджанского населения, и не дай Бог прольется кровь, то в этом будете виноваты и Вы”. Здесь же упоминалось, что в Азербайджане живут русские, среди которых тоже есть разные люди. Отмечалось, что в торговле занято всего 15% азербайджанцев области. В обращении не было даже формального осуждения И. Аскерова, как и слов сочувствия в адрес пострадавшей девочки и ее матери. Поскольку копия документа была направлена в азербайджанское посольство, то и ответ областной администрации был послан туда же. В нем администрация области выражает крайнее недоумение в связи с ультимативным тоном письма “Тебриза”, поведением его представителей при встрече с администрацией области. Также отмечалось, что администрация не вправе закрыть газету, как того требовали в категоричной форме лидеры общины. А они, между прочим, не последовали совету обратиться с иском в суд, что позволило бы привлечь редакцию к ответу.
Единственной практической мерой властей стало предупреждение в адрес редактора “Русского Востока”.. Оно было сделано Иркутской государственной инспекцией по защите свободы печати. В мае 1994 года Инспекция на два месяца приостановила издание газеты. Основание — анализ содержания той же статьи А. Степанова, Но особенно материала “Победили жулики, или Новый обком сформирован”, в котором, по определению инспекции, “содержались оскорбительные оценки в адрес депутатов областного Законодательного собрания”. Еще одно предупреждение теперь уже со стороны Комитета Российской Федерации по печати газета получила за подборку “Россия под игом кавказской орды”. Напечатав, как положено по закону, текст предупреждения, газета сопроводила его оскорбительными личными выпадами в адрес заместителя председателя комитета С. П. Грызунова, подписавшего этот документ 18. К реакции властей на “Дело Тамары В.” и все, что ему сопутствовало, можно отнести Решение Областного Совета “О регистрации пребывания в области лиц, проживающих на территории бывшего СССР и не являющихся гражданами Российской Федерации (от 21.09.95 № 23/2—МС) и Закон Иркутской области “Об усилении административной ответственности за нарушение правил регистрации граждан, проживающих на территории бывшего СССР и не являющихся гражданами Российской Федерации” (19.12.94 № 160) 19.
Подведем итоги. “Дело Тамары В.”, огромный общественный резонанс вокруг этого трагического, но все же частного эпизода позволяют по-иному взглянуть на внешне спокойную и стабильную — насколько это вообще возможно сейчас в России — общественно-политическую атмосферу в Иркутске. Оно подтвердило правильность нашего предположения о том, что в городе имеется реальная почва для возникновения этнического конфликта. За внешним спокойствием подспудно назревает напряженность. “Кавказцы”, конечно, не единственный ее источник, но в их присутствии заложен большой взрывчатый потенциал. Это обусловлено как их положением — пришлый, чужеродный элемент, причем сравнительно новый, “не притершийся” еще к местному обществу, — так и их социальноэкономической ролью “торгового меньшинства”. Мировой опыт показал, что в эпоху рыночных преобразований аналогичные группы являются наиболее динамичными агентами рыночных отношений, в определенной степени их персонифицируют и как раз в силу этого становятся серьезным конфликтогенным фактором.
Следует иметь в виду и то, что выходцы с Кавказа, за исключением разве что армян, — это “торговые народы” с небольшим стажем. Успешно реализуя свою экономическую функцию, они еще не выработали для себя адекватного ей стиля поведения. Старые “торговые народы” с большим опытом лишений и периодически обрушивавшихся на них насилий куда лучше умеют приспосабливаться к принимающему обществу, к его системе ценностей, обычаям и нормам поведения. Они стремятся быть (или выглядеть) лояльными, не выделяться, “не высовываться”, не выставлять напоказ нажитое торговлей богатство. “Кавказцы” же подчеркнуто ориентированы на престижное, показное потребление и весьма часто, когда осознанно, когда неосознанно, пренебрегают местными обычаями и поведенческими нормами. Иногда их поведение выглядит провокационным или на деле является таковым. Принимающее общество реагирует на это крайне болезненно и уж во всяком случае расценивает такой тип поведения как преднамеренную “наглость”.
Проведенный нами анализ одной криминальной истории свидетельствует, как нам представляется, о наличии в Иркутске довольно многочисленного слоя антикавказски настроенных людей. Есть и политические силы, использующие эти настроения в своих целях, поддерживающие и стимулирующие их, пытающиеся преобразовать их в разного рода практические действия, — вплоть до
погромов. К счастью, пока застрельщики борьбы с “кавказском игом” находятся на политической периферии. Существующая напряженность не приводит к крупномасштабным эксцессам, погромная агитация экстремистской части “национально-патриотических сил” не пользуется массовой поддержкой. Однако в случае экономических или политических потрясений ситуация может резко измениться.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Арестова Л. Два часа наедине с убийцей // Советская молодежь,1994, 9 апреля; Воронина Н. ...И тогда мама взяла обрез // Комсомольская правда, 1994, 1 июля; Степанов А. Русскому терпению пришел конец // Русский Восток, 1993. № 13.
2 Русский Восток, 1993, № 13.
3 Советская молодежь, 1994, 9 апреля.
4 Русский Восток, 1994, № 11.
5 Бегагоина Л. Век свободы не видать // Восточно-Сибирская правда, 1994, 20 апреля.
6 Российская газета, 1994, 23 июля.
7 Подробнее см.: Дорохов Д. А. Образ пришлого “восточного человека” в иркутской прессе (по страницам газеты “Советская молодежь”) // Россия, Сибирь и страны Азиатско-Тихоокеанского региона. Иркутск, 1994. С. 241—245; Дорохов Д. А. Проблема “торговых меньшинств” на страницах иркутской “национально-патриотической” прессы // Диаспоры в историческом времени и пространстве. Национальная ситуация в Восточной Сибири. Иркутск, 1994. С. 163—166.
8 Фурман Д. Несостоявшаяся революция. Политическая борьба в Азербайджане (1988—1993 гг.) // Дружба народов, 1994. № 4. С. 155.
9 Русский Восток, 1994. № 11.
10 Simmel G. On Individuality and Social Forms. Chicago, 1971. P. 145—149.
11 См., например: Дятлов В. И.. “Образ азиата” в Тропической Африке: некоторые аспекты формирования стереотипа // Восток, 1994. № 4.
12 Палютина Е. В.. “Торговые меньшинства” современного Иркутска в общественном мнении // Россия, Сибирь и страны Азиатско-Тихоокеанского региона. С. 247.
13 Русский Восток, 1993. № 13; 1994. № 5.
14 Земля, 1993, 21 июня.
15 Русский Восток, 1994. № 7.
16 Вечерний Иркутск, 1994. № 57.
17 Земля, 1994. № 16.
18 Советская молодежь, 1994, 21 мая; Русский Восток, 1994. №№ 10, 18.
19 Восточно-Сибирская правда, 1995, 5 января.
