CC BY
72
Карьера:
От следователя до первого заместителя Председателя Верховного Суда России
Владимир Иванович Радченко
E-mail: [email protected]
Воспоминания
Часть 1. Следователь прокуратуры
После окончания в 1965 году Саратовского юридического института я по распределению в августе прибыл в прокуратуру Карельской АССР, которая направила меня на должность следователя прокуратуры Кемского района. Кемь - старинное поморское поселение на побережье Белого моря, в тот период был городом железнодорожников, лесопереработчиков, и гидростроителей, возводивших на одноименной реке каскад гидроэлектростанций. В самом городе и его окрестностях было несколько воинских частей: мотострелковый и истребительный авиационный полки, военные строители и несколько мелких подразделений других войск.
Местность для уроженца средней полосы не самая приятная. Короткое прохладное лето, редкие солнечные дни, повышенная влажность. Впрочем, климат меня как то не очень смущал, тем более, когда наступали белые ночи, которые на этой широте длятся почти два месяца. К тому же Север Карелии - благодатное место для любителей рыбалки, охоты, сбора грибов.
Контингент, населявший район, был довольно своеобразный. С одной стороны крупный железнодорожный узел сформировал многочисленный отряд кадровых железнодорожников, действительно элиты рабочего класса. С другой стороны среди гидростроителей и лесников было много людей неустойчивых, приезжавших по оргнабору то ли заработать, то ли потому, что на родине не могли нормально устроится. Вторая категория и создавала головную боль для правоохранительных органов. Плюс к этому через город по железной дороге курсировало по маршруту Ленинград - Мурманск и обратно большое количество бродячего элемента, в том числе криминальные личности, женщины легкого поведения и иная подобная публика,
которая не давала расслабиться железнодорожной милиции.
Вхождение мое в профессию прошло без особых трудностей, чему немало способствовал довольно высокий уровень образования, полученный в институте.
К началу 60-х годов в СССР количество юридических ВУЗов было сокращено. Сказалось мнение части партийного руководства, что по мере строительства коммунизма потребность в правоведах будет сокращаться, юристы рассматривались как отмирающая профессия. В стране осталось три юридических института - Саратовский, Свердловский, Харьковский - и несколько юридических факультетов в ряде университетов страны, среди которых выделялись юрфаки университетов Москвы и Ленинграда. Набор на очное обучение был ограничен. Так, на наш курс было зачислено всего 150 студентов, примерно столько же принималось и в другие институты, в большинстве юрфаков университетов набор исчислялся несколькими десятками человек. Покрывался острейший дефицит юристов частично за счет заочного обучения, для этого был создан Всесоюзный заочный юридический институт с многочисленными филиалами на местах. Заочники неплохо справлялись с утилитарными задачами, но слабая теоретическая подготовка негативно сказывалась при решении сложных правовых проблем.
Что касается очного обучения, то даже в свете сегодняшних требований оно заслуживает высокой оценки. Требования к студентам по изучению правовых дисциплин были достаточно высокими, большое внимание уделялось подготовке будущих юристов к практической работе. Помимо учебной практики, которую мы проходили на третьем курсе (я лично четыре недели провел в районном суде и районной прокуратуре), перед сдачей госэкзаменов студент прохо-
дил трехмесячную производственную практику в тех учреждениях, где он должен был работать по распределению. Выпускники, распределенные на работу в прокуратуру и органы милиции, как правило, назначались на стажерские должности и самостоятельно расследовали дела, проверяли материалы по сообщениям о преступлениях, выезжали на места происшествия, т.е. пользовались приличной процессуальной самостоятельностью.
В Карелию из моего курса распределилось четыре студента. Два моих друга - Игорь Молодцов и Евгений Власов в судебные органы, я и Александр Кузнецов в прокуратуру. Приехав февральским утром для прохождения практики в Петрозаводск, сдал чемодан в камеру хранения на вокзале, и к девяти часам прибыл в прокуратуру республики, где встретил Кузнецова, приехавшего днем раньше. Он уже получил назначение на вакантную должность стажера в Петрозаводскую городскую прокуратуру. Меня же направили на такую же должность в город Кемь с должностным окладом 75 рублей в месяц. Поезд отправлялся вечером, и Саня Кузнецов пошел меня проводить в дальнюю дорогу. Тут нам на практике пришлось ознакомиться с преступностью несовершеннолетних. На полпути к вокзалу на нас напали шесть юных оболтусов, развлекавшихся тем, что срывали с прохожих шапки. Пришлось вступить в драку. Из меня драчун средний, но Саня в этом деле оказался на высоте. В результате, с помощью проезжавшего мимо наряда милиции мы задержали одного из нападавших. Как оказалось, главаря группы Судакова. Неподалеку нашлась моя шапка, которую выбросил кто-то из грабителей.
Прибыв в Кемь, я с огорчением посмотрел в зеркало на вокзале на свое лицо, разукрашенное синяками и ссадинами, нанял такси и приехал в прокуратуру, которая размещалась на первом этаже старого деревянного дома. Второй этаж занимал суд.
Прокурор района, Анатолий Иванович Черкудинов, поначалу принял меня за потерпевшего, и спросил, хочу ли я подать заявление о нападении. Пришлось объяснять, что я приехал к нему на работу и предъявить выданное в республиканской прокуратуре удостоверение стажера. Понятно, что особой радости от появления столь живописного кадра Анатолий Иванович не испытал. Успокоился он только после получения из Петрозаводской горпрокуратуры поручения допросить меня в качестве потерпевшего. Тема с нападением на нас, завершилась в духе
того времени: Судаков был осужден к лишению свободы, двое - к условной мере наказания, остальным малолеткам вешать судимость не стали, с учетом чистосердечного раскаяния дело на них прекратили с передачей на рассмотрение в комиссию по делам несовершеннолетних. Позднее, работая прокурором района, я применял к молодежным группам правонарушителей тот же подход. В суд, как правило, направлял дело только на лидера группы, остальной молодняк после этого успокаивался, и на какое-то время наступало затишье.
Мне за время производственной практики довелось самостоятельно расследовать три уголовных дела, проверить с десяток так называемых отказных материала, кроме того прокурор района, руководивший моей практикой, несколько раз отправлял меня в суд давать заключения по гражданским делам.
Хорошо помню первое расследованное мной дело. При Кемском леспромхозе был отдел рабочего снабжения (ОРС), который осуществлял торговлю и общественное питание в поселках лесозаготовителей. В поселке Кепа, примерно в 120 километрах от Кеми, ОРС разместил продовольственный склад, в котором ревизией была выявлена недостача свыше 2,5 тыс. рублей. Материалы ревизии ОРС направил в прокуратуру, прокурор возбудил уголовное дело по части 2 ст. 92 УК и поручил мне его расследовать. На мой на вопрос, а что и как мне делать, ответил коротко, проведи на квартире обыск, только не забудь позвать понятых, потом допроси бывшего заведующего складом Чернышева, а дальше действуй, как учили в институте. С этим напутствием я и сел утром следующего дня в рейсовый автобус, не совсем понимая, что мне делать после допроса завскладом.
Впрочем, все пошло нормально. Понятых мне помог найти участковый милиционер, во время обыска в скромной квартире Чернышева я ничего интересного для следствия не нашел. В местном сельсовете в кабинете участкового допросил Чернышева. На складе велся количественный учет по каждой категории товаров. Поэтому я развернул сводную ведомость, и просил объяснить, почему не хватает тех или иных товаров. Подследственный оказался не очень образованным и в чем-то наивным парнем. Было ему около 30 лет, образование имел среднее, к торговле никакого отношения раньше не имел. Руководить складом его уговорили год назад, а до того он работал рядовым лесорубом. Память у
него была неплохая, и он подробно рассказал, что из недостачи взял себе, что раздал помогавшим ему людям и шоферам, привозившим товары, а что у него либо украли, либо пропало неизвестно куда. Дальнейшие допросы свидетелей, которые я проводил три дня, подтвердили его показания. К работе с материальными ценностями он не годился по личным качествам. Текущего учета движения товаров не вел, отпуская продукты в магазины, не контролировал их отгрузку, доверяя рабочим склада и заведующим магазинами. Говоря юридическим языком, допускал халатное отношение к сохранности социалистической собственности.
Несколько слов о бытовых условиях следователя при выездах в отдаленные населенные пункты. В этой командировке они были вполне приемлемы. Ночевал я в сельсовете, на диване в кабинете председателя, которая снабдила меня матрацем, подушкой, комплектом белья и чайником с чашкой. Позже во время командировок по районам приходилось попадать в гораздо худшие условия. Доводилось ночевать и на столах в кабинетах, и на скамьях в карельских избах, по нескольку дней питаться всухомятку хлебом и консервами, в основном говяжьей или свиной тушенкой.
Один такой ночлег мне особенно запомнился. В селе Маслозеро, куда пришлось лететь рейсовым самолетом, поставленным на лыжи трехместным ЯКом (в те времена в Карелии была весьма развита малая авиация), технорук лесопункта, находящегося в стадии ликвидации ввиду вырубки прилегающих лесных запасов, определил меня на ночлег к двум старикам карелам. Хозяин дома, дед лет под 70, был по карельски немногословен. Указал на широкую деревянную скамью у стены и сказал: «Вон лавка, на ней и спать будешь». Точка общепита в селе уже была ликвидирована, и чтобы не ложиться спать голодным, зашел в магазин. Купил бутылку водки, поскольку кроме пряников и конфет других продуктов не было, даже традиционных мясных и рыбных консервов.
Увидев на столе бутылку «Московской», старики повеселели и принялись готовить ужин. Электростанция в селе не работала, над столом горела тусклая керосиновая лампа. Вскоре на столе стояли вареная картошка, соленые грибы, нарезанная крупными кусками красная рыба, деревянная плошка с клюквой почему-то густо посыпанная сверху луком. Выпил рюмку и закусил рыбой. Запах и вкус ее были довольно не-
приятными., поскольку семга была засолена по карельски, с душком (местные называли такую рыбу по фински «кивиткала»). Тут я обратил внимание, что хозяйка намазала на хлеб клюкву и закусывает ею. Присмотрелся. То, что я из-за своей близорукости принял за клюкву, оказалось красной икрой. Вообще в тот вечер я впервые в жизни видел красную икру, неудивительно, что принял ее за клюкву.
Но вернемся к моему первому делу. Появившись в субботу в прокуратуре (тогда это был рабочий день), я отдал привезенные материалы Анатолию Ивановичу. Он с интересом прочитал протокол допроса Чернышева, мельком глянул на показания свидетелей и позвал командированного в Кемь по какому-то вопросу прокурора следственного отдела прокуратуры республики Новожилова. Сказал ему приблизительно так. Вот, прочти, похоже, наш Владимир Иванович подает надежды. Материалов достаточно, можно предъявлять обвинение.
Новожилов быстро просмотрел дело и посоветовал мне предъявить обвинение в хищении на всю сумму недостачи. Я не согласился. Собранными материалами доказано личное присвоение и хищение в пользу третьих лиц примерно на 800 рублей. Остальное - это халатность. Если мы предъявим ему все как присвоение, то получается хищение в крупных размерах, а это уже часть 3 с гораздо более строгой санкцией. И тут я «блеснул» ученостью заявив, что вменяя всю сумму как хищение, мы нарушим презумпцию невиновности.
Черкудинов поддержал меня, мол, если следователь имеет свою позицию и может ее мотивировать, то с ней надо согласиться. Новожилов спорить не стал, хотя и заметил, что презумпция невиновности здесь не причем.
Уезжая по окончанию практики из Кеми, я был уверен, что Чернышева, человека семейного, имеющего ребенка, добросовестно признавшего вину, вернувшегося к более привычной для него профессии лесоруба, осудят к условной мере наказания. Но когда я вновь вернулся в Кемский район, то узнал, что его приговорили к двум годам лишения свободы реально. Подобные приговоры заставляли задуматься об адекватности нашей карательной политики.
Мы возвращались в Саратов наполненные новыми впечатлениями, а первый опыт самостоятельной работы придавал нам уверенность в своих силах. Успешному прохождению практики способствовала хорошая теоретиче-
ская подготовка, полученная в институте. Насколько я помню, из нашего курса только один студент вернулся с практики, имея заключение «должности следователя не соответствует», остальные успешно защитили в институте результаты практики и были допущены к госэкза-менам.
При такой системе обучения выпускники нашего института, даже те, у которых преобладали оценки «удовлетворительно», оказались способны успешно работать практически во всех отраслях юридической деятельности.
Основным недостатком советского юридического образования была слабая подготовка в области сравнительного правоведения. Мы были неплохо натасканы для работы с действующим советскими законами, но имели смутное представление о том, как решаются аналогичные проблемы за рубежом. Единственный в программе института курс «Государственное право буржуазных стран» давал скорее политические, а не правовые знания.
Пока ты работаешь на районном или областном уровне в условиях стабильного законодательства и безмятежной социальной обстановки - тебе отсутствие этих знаний вроде бы не мешает. Но уже в период перестройки, когда потребовался поиск иного правового регулирования, многолетняя привычка делать только так как учили (это относится не только к практикам, но и к большинству наших ученых-правоведов) сыграла злую шутку. Поспешное и отрывочное заимствование правовых подходов из зарубежного законодательства, перенесенное на нашу неповторимую российскую почву, становилось тормозом развития новых экономических, социальных и политических отношений. Но об этом более подробно поговорим позже.
Итак, в августе 1965 года я приступил к исполнению обязанностей следователя, прокурор района до решения квартирного вопроса поселил нас с беременной женой в маленький однокомнатный номер в гостинице. Там мы и прожили полгода до перевода меня в прокуратуру в г. Суоярви, которая осталась с одним следователем вместо трех, отчего образовался «завал» уголовных дел.
Зарплата следователя была тогда 120 рублей в месяц, за вычетом подоходного налога, партийных, профсоюзных взносов и налога на бездетность, получалось меньше 100 рублей. Никаких надбавок и премий в прокуратуре не полагалось. Прокурор получал 150 рублей, су-
дьи - 120 рублей, председатель райнарсуда - 130 рублей. Моя жена стала работать нотариусом с окладом 90 рублей. На этом фоне официальный заработок нашей единственной адвокатессы -240 - 270 рублей выглядел весьма солидно. По оплате труда выделялись военные юристы, получавшие доплаты за воинские звания и выслугу лет и к тому же не платившие налогов, и юристы различных учреждений и предприятий, которые при приблизительно наших окладах регулярно получали премии и материальную помощь к отпуску, а также так называемую «тринадцатую зарплату» по итогам года.
Впрочем, могу засвидетельствовать, что особых жалоб на материальное положение у моих коллег не было. Собираясь в Петрозаводске на семинары или совещания, мы, естественно, по вечерам отмечали эти встречи, собираясь в гостиничном номере (посещение ресторанов было дороговато). Говорили о работе, о расследовании дел, о рыбалке или охоте, обсуждали начальство, а в чисто мужской компании и женщин, но не помню, чтобы кто-то плакался по поводу низких заработков. Вероятно, сказывалась и молодость, - больше половины следователей были молодыми специалистами, т.е. имели стаж работы меньше 3-х лет, и воспитание, в котором личное обогащение было далеко не главным. Вообще, тогда Северо-запад России был стерильным местом с точки зрения коррупции и злоупотреблений властью. Я отработал в органах прокуратуры Карелии почти 10 лет и могу припомнить только три случая, когда мне намекали на то, что отблагодарят, если я приму нужное решение, во всех случаях это были жители южных регионов.
УПК РСФСР формально давал прокурорам неограниченные полномочия в отношении следователей. И, тем не менее, сама система взаимоотношений внутри прокуратуры превращала полномочия прокурора скорее в средство защиты от избыточной увлеченности и агрессивности следователя. Требование соблюдения законности со стороны аппарата прокуратуры республики были весьма высокими. На первом семинаре следователей районных прокуратур (а кроме меня там было много вчерашних студентов) нам буквально вдалбливали мысль - если обвиняемый признался, то это только начало работы. Признание надо закрепить объективными доказательствами, ни один суд на голом признании обвинительный приговор не вынесет. В те времена было модно критиковать бывшего прокурора СССР, академика А.Я. Вышинского
за тезис о том, что «признание является царицей доказательств». Упоминали об этом и на семинаре. Но прочитав его фундаментальную монографию о теории доказательств, я ничего подобного не нашел.
Фактически следователь в те времена был достаточно самостоятельной фигурой, некоторые из моих коллег вступали в серьезные споры со своими прокурорами. Как то сложно представить, чтобы в те времена следователь прокуратуры выполнял «заказ» то ли на прекращение дела, то ли на его необоснованное возбуждение. Следователь Виктор Пасаманик, будучи несогласным с решением руководства прокуратуры Карелии о прекращении дела на известного в республике директора пригородного совхоза, орденоносца, ездил с жалобой на это решение аж на прием в ЦК КПСС, но добился своего, и дело было направлено в суд. Позднее он стал начальником отдела по делам несовершеннолетних в прокуратуре республики. Как ни странно, но отстаивать свою позицию следователям помогало то, что мы были с прокурором в одной партийной организации, поэтому случалось, что выяснение отношений переносилось на партийные собрания.
Моя карьера в Кемской прокуратуре началась странно: почти три недели делать мне было нечего. Начало 60-х было периодом сокращения преступности, по различной мелочевке дела не возбуждались, а виновных передавали либо на обсуждение товарищеских судов, либо на поруки трудовым коллективам. Поэтому количество дел у следователей прокуратуры сокращалось. Двое моих коллег, в производстве которых было по 2-3 дела, делиться со мной делами не пожелали.
Вскоре нашлась работа и для меня, но прямо надо сказать, что до июля 1966 года нагрузку следователей в прокуратурах Карелии большой назвать было нельзя.
Ситуация изменилась с июльским постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР об усилении борьбы с преступностью и последовавшим за ним Указом Президиума Верховного Совета СССР об усилении ответственности за хулиганство. Указ иначе как драконовским не назовешь. Хулиганство было объявлено опасным преступлением, круг действий, подпадающих под это понятие, был расширен, санкции Уголовного кодекса ужесточены, мерой пресечения прокуроры были обязаны избирать, как правило, содержание под стражей.
В то время к подследственности следователей прокуратуры относились дела об убийствах, должностных преступлениях, хищениях вверенного гражданину социалистического имущества, о преступлениях несовершеннолетних, изнасилованиях, преступных нарушениях техники безопасности и некоторые другие, не столь распространеннее категории дел. С началом борьбы с хулиганством, дерзкие выходки несовершеннолетних, судьбу которых до Указа обычно без возбуждения уголовных дел решали комиссии по делам несовершеннолетних, стали основанием для привлечения их к уголовной ответственности. Раньше вчерашние драчуны и озорники, повзрослев, оканчивали школы и профтехучилища, шли служить в армию, работали на производстве, многие поступали в институты и техникумы, - теперь их ждал следственный изолятор и суд.
Говорят, что в основе такого шага руководства страны лежала нехитрая идея, пролоббированная новым Министром внутренних дел Щелоковым Н.А.. Мол, при социализме социальные корни преступности ликвидированы. В том, что преступность снижается медленно, виновата распущенность части нашего населения, т.е. хулиганов. И если государство возьмет хулиганов в ежовые руковицы, то и преступность резко снизится, вплоть до полной ликвидации.
Когда за уголовно-правовую политику берутся дилетанты, то ничего хорошего не жди. В первый же год в стране количество осужденных к лишению свободы увеличилось в полтора раза, вместо обещанного Щелоковым сокращения преступности начался ее последовательный рост, продолжавшийся до начала перестройки. Соответственно за счет малолеток-хулиганов начала быстро расти нагрузка у следователей прокуратуры.
В то время оправдательных приговоров суды следователям выносили немного, чуть больше 1%, но зато на дополнительное расследование направлялось до 10% дел. Мне повезло -за два года следовательской карьеры обошелся и без оправдательных, и без доследования.
Суоярвский район, где я проработал почти два года, в основном состоял из территорий, присоединенных к СССР в 1940 году в результате советско-финской войны. В начале 60-х годов от Суоярви на север была построена Западно-карельская железная дорога до приграничного поселка Лендеры, вдоль которой были образованы
6 леспромхозов. В каждом леспромхозе был свой ОРС. В каждом ОРСе были свои растратчики, которые и составляли примерно половину наших подследственных. Причиной был «эффект Чернышева», с которым я столкнулся расследуя первое дело.
При отсутствии подготовленных кадров, торговые организации назначали продавцами, завмагами, заведующими баз и складов людей случайных, которых рекрутировали из числа более или менее грамотных работников леспромхозов или из их жен. Часть из них работала достойно и закреплялось в торговле. Но немало было людей безответственных, которые начинали жить не по средствам, при этом они покупателей не обсчитывали и не обвешивали (обман покупателей, распространенный в центральной и южной России, для Карелии был не характерен), а напрямую изымали деньги и товары из вверенного им предприятия торговли. Некоторые наивно надеялись, как созналась мне одна подследственная, что все взятое покроет естественная убыль. Первая же ревизия завершалась выявлением крупной недостачи, материалы отправлялись в прокуратуру, а вместо уволенного растратчика срочно подбирался новый кадр, и не всегда лучшего качества.
Население в поселках леспромхозов состояло из пришлого народа, в большинстве своем приехавших по оргнабору заработать хорошие деньги и вернуться на родину. Среди них преобладали русские и белорусы. Один леспромхоз компактно комплектовался литовцами. Среди этой публики было немало ранее судимых, а также любителей крепко выпить. Поэтому каждый год нам приходилось расследовать несколько дел об умышленных убийствах на бытовой почве, совершенных лесорубами. Регулярно у нас появлялись и дела о преступных нарушениях техники безопасности, поскольку лесная промышленность всегда отличалась повышенным травматизмом.
Прокурором района тогда был Леопольд Александрович Кожевников, грамотный юрист, человек начитанный и умный, но с непростым характером, любитель подшутить над людьми и не всегда по доброму. Впрочем, служебные обязанности он выполнял безупречно. По штату у нас было два помощника прокурора и три следователя, из коих к моему приезду в строю был только Павел Корешков, холостой, никогда не унывающий молодой специалист, окончивший Свердловский юридический институт. Он тут же
передал в мое производство половину накопившихся у него уголовных дел. Через несколько месяцев появился третий следователь Станислав Степанов, приехавший из Крыма с женой и ребенком зарабатывать стаж работы в прокуратуре. Он мечтал устроиться на работу в органы прокуратуры Крымской области, куда юристов, получивших заочное образование, без прокурорского стажа не принимали. С его прибытием нагрузка стала нормальной, мы заканчивали по 3-4 дела в месяц, и у нас появилось время для культурного отдыха. Даже заметное увеличение дел о хулиганстве несовершеннолетних после принятия упомянутого выше антихулиганского Указа не повлияло на наше настроение. Мы уже набрались соответствующего опыта, дела расследовали быстрее и ощущения перегрузки не испытывали. Примерно через год после моего приезда, Корешкова забрали на службу в военную прокуратуру. Взамен приехал грузин, звали его Отари, фамилию не могу вспомнить. Цель у него была та же, что и у Степанова - заработать стаж работы в прокуратуре и вернуться в солнечную Грузию.
Надо сказать, что в тот период прокуратура в районах республики, также как и районная медицина держалась в основном на молодых специалистах, отрабатывавших трехлетнюю обязаловку по распределению после окончания ВУЗа, либо на варягах, приехавших получить определенный стаж по специальности. Более стабильными были кадры прокуроров. Устойчиво работали на своих должностях несколько помощников прокурора и следователей. Это были практики, не имевшие высшего юридического образования.
Летом 1967 года я почувствовал повышенное внимание к моей персоне. Сначала меня отправили на месяц исполнять обязанности прокурора во вновь образованный Муезерский район, потом в той же роли в Калевальский район, на время отпуска прокурора. Вернулся из Кале-валы и в первый же день ЧП. На Найстенъярв-ском деревообрабатывающем заводе несчастный случай - погиб рабочий, раздавленный штабелями лесоматериалов. Пришлось ехать на место происшествия.
Фабула происшествия была легко установлена. Рабочий, судя по состоянию одежды, зашел оправиться в укромное место между штабелями пиломатериалов. В это время водитель автопогрузчика, не справившись с управлением, зацепил один из штабелей и сдвинувшийся брус
убил потерпевшего. Как положено, с помощью местной медработницы замерил температуру трупа, утром взял справку о температуре воздуха и назначил экспертизу о времени наступления смерти, исходя из степени охлаждения тела. Эксперт меня «обрадовал» смерть наступила в диапазоне полутора- двух часов, который как раз пришелся на время пересменки водителей автопогрузчика. Оба водителя отрицали, что они наезжали на штабель пиломатериалов. Пока я ло-
мал голову, как мне выходить из этой ситуации, и кто из водителей мог въехать в штабель, меня по телефону вызвали в Петрозаводск к прокурору республики.
Утром следующего дня я прибыл к Евгению Петровичу Пустовалову прокурору Карельской АССР. Он сразу взял быка за рога, спросив, не соглашусь ли я на должность прокурора Кемского района. Отказываться я не стал. Так в моей служебной карьере начался новый этап.
Продолжение следует
