CC BY
141
Е. Д. Твердюкова *
судебная практика по делам о хищениях ВВЕРЕННОГО имущества В советской ТОРГОВЛЕ в 1930-х годах**
Проблема воровства в розничной торговле существовала во все времена. Однако советская дефицитная экономика 1930-х годов создавала лишние предпосылки для хищений в товаропроводящей сети. В Уголовных кодексах союзных республик предусматривалась ответственность должностного лица за присвоение или растрату вверенного ему имущества. Постановлением ЦИК и СНК СССР «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укрепления общественной (социалистической) собственности» от 7 августа 1932 г. была установлена единая в отношении расхитителей высшая мера социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества. При этом предусматривалось, что наказуемо хищение, совершенное в любой форме: кражи, должностного присвоения, растраты и др.1
Однако Пленум Верховного Суда СССР разъяснил, что если преступление не заключалось в нарушении правил учета и отчетности или в расстройстве нормальной деятельности предприятия или учреждения, то деяния, содержавшие признаки хищения социалистической собственности, необходимо рассматривать как должностные преступления.2 Ст. 116 УК РСФСР (редакции 1926 г.) предусматривала за присвоение или растрату должностным лицом вверенного ему имущества наказание в виде лишения свободы на срок до трех лет, а в случае присвоения или растраты особых государственных ценностей - не ниже двух лет с конфискацией имущества.
Наличие нормативно-правовых актов со столь различными санкциями выдвигало проблему правильной квалификации и назначения наказания за хищения в торговле. Выступая на VIII Совещании работников юстиции
* Кандидат исторических наук, доцент исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.
** Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект 06-01-00395а.
1 Борьба с хищениями и растратами в государственной торговле // Сборник директивных и инструктивных материалов. М., 1933. С. 3.
2 Разъяснение Пленума Верховного Суда СССР от 27 августа 1932 г. // Советская юстиция. 1933. № 7. С. 23.
РСФСР, нарком Н. В. Крыленко сетовал: «Почему у нас борьба с растратами так слаба? Разве растрата государственных средств не есть хищение и воровство? А судят ли у нас растратчиков по закону 7 августа? Мало, 116 статья остается, ее никто не отменял, но закон 7 августа есть закон 7 августа. Вот еще один крупнейший дефект: борьба с хищениями в области торговли, промышленности, кооперации стоит у нас в практике применения закона от 7 августа на последнем месте. За один январь по сообщению, которое сделали товарищи из Центросоюза, у них на 15 млн рублей накрали! А мы мало смотрим за этим».3
1 мая 1933 г. в Государственном институте по изучению преступности состоялось совещание, посвященное проблемам методики расследований дел о растратах и подлогах. Участники его отмечали, в частности, что общественно-опасные деяния, связанные с присвоением или растратой особо важных государственных (общественных) ценностей и подпадавшие под признаки ч. 2 ст. 116 УК РСФСР, должны квалифицироваться исключительно по постановлению ЦИК и СНК от 7 августа 1932 г., ибо в противном случае ослаблялась бы борьба за охрану социалистической собственности. В отношении же деяний, содержавших признаки преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 116 УК, авторы предлагали учитывать следующие моменты: классовую принадлежность обвиняемого, объект присвоения или растраты, размер похищенного и его значение для данного учреждения (предприятия), мотивы, методы, обстоятельства совершения преступления и местные условия, а также общественно-политическую значимость каждого конкретного случая.4 Таким образом, основным в решении вопроса квалификации становился размер похищенного. При этом Президиум Верховного Суда РСФСР в постановлении от 28 мая 1933 г. разъяснил, что тяжесть судебной репрессии следовало направлять не на случаи незначительных присвоений и растрат, совершенных по большей части из-за нужды, а на факты крупных, злостных и организованных хищений.5
В дальнейшем общепринятой стала следующая практика: трудящиеся, впервые совершившие хищения денег или товаров из городских
3 Крыленко Н. В. Очередные задачи органов юстиции // Там же. С. 9.
4 Техника и методика расследования дел о растратах и подлогах // Там же. № 12.
С. 19.
5 О работе народных судов по делам о хищениях и растратах в потребительской кооперации // Там же. № 14. С. 24. Необходимо отметить, что на всем протяжении 1930-х годов и в материалах судебно-следственной практики, и в постановлениях центральной власти хищения упоминались наряду с растратами, так что последние большинством юристов признавались самостоятельным видом посягательства на собственность.
магазинов на сумму до 10 тыс. р., а в отдельных случаях до 12-15 тыс. р., привлекались к ответственности по статьям УК.6 Так, согласно докладной записке Ленинградской областной прокуратуры, в 1933 г. нарсуды Ленинграда и области осудили за хищения в госторговле и кооперации на основании постановления от 7 августа 1932 г. 1401 чел. В 1934 г. из 3288 чел., преданных суду за растраты и присвоения, на основании этого постановления были привлечены к ответственности лишь 744 чел., а осуждены только 502 чел. Из них 28 были приговорены к высшей мере социальной защиты, 440 - к 10 годам лишения свободы, остальным 34 было назначено наказание ниже этого предела.7 Между тем, общий размер хищений в девяти торговых системах Ленинграда и области (ЛСПО, Севзапсоюз, Ленгоснарпит, Леноблторг, Ленпищеторг, Ленпромторг, Ленгастроном, ОРСы Наркомата тяжелой промышленности и Октябрьской железной дороги), по неполным сведениям, составил в 1934 г. 26 986 тыс. р. (0,6 % от их оборота).8 Причем в этих цифрах не нашли отражения хищения, оформленные актами списаний товаров, что в значительной степени завысило бы показатели.
Тем не менее, материалы судебной практики свидетельствовали, что количество осужденных за растраты в государственной торговле и кооперации на основании постановления от 7 августа 1932 г. на протяжении 1930-х годов снижалось (см. табл.).
Таблица. Данные судебной практики по делам о хищениях в госторговле и кооперации СССР за 1935-1937 гг.
Год Всего осуждено приговорено к:
высшей мере наказания лишению свободы на срок до 5 лет лишению свободы на срок 5-10 лет лишению свободы на срок 10 лет
Пост от 7 авг 1932 ст. 116 УК Пост. от 7 авг. 1932 Пост. от 7 авг 1932 ст. 116 УК Пост. от 7 авг 1932 т. 16 К Пост. от 7 авг 1932 ст. 116 УК
1935 15 153 81 080 311 422 38 420 726 5 917 13 580 593
1936 4 526 69 347 44 79 39 488 167 6 799 4 227 559
1937 1 644 61 204 43 9 39 099 89 6 800 1 491 683
6 Лифшиц С. Закон 7 августа 1932 года в судебной практике // Советская юстиция. 1937. № 10/11. С. 43.
7 ЦГА ИПД СПб. Ф. 24. Оп. 15. Д. 34. Л. 15, 18.
8 Там же. Л. 38.
Подсчитано по:
ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 15. Д. 83а. Л. 96.
В таблицу не входят сведения о тех, кто не был приговорен к лишению свободы.
Фактором, способствовавшим хищениям в торговле, являлась обезличка ответственности за товарные ценности внутри магазинов. Постановление СНК СССР от 16 февраля 1933 г. «О мероприятиях по усилению борьбы с хищениями и растратами в государственных и кооперативных торговых предприятиях» предусматривало привлечение к ответственности и непосредственного виновника, и руководителя предприятия. Однако при недостаче зачастую невозможно было установить, в каком именно отделе похищен товар. И если отсутствовали прямые доказательства вины заведующего магазином, он отвечал лишь по ст. 111 УК РСФСР. Эта статья предусматривала лишение свободы на срок до трех лет за бездействие, т. е. невыполнение должностным лицом действий, которые оно по обязанностям своим должно было выполнить, а равно халатное отношение к службе, повлекшее за собой волокиту, медленность в производстве дел и отчетности и иные упуще-ния.9 В 1934 г. в ходе проверки выполнения вышеназванного постановления Комиссия советского контроля по Ленинграду и области выяснила, что из рассмотренных 279 дел о хищениях только в 10 случаях к ответственности были привлечены руководящие работники кооперации.10
С 1933 г. по той же статье 111 УК РСФСР следовало привлекать виновных в приеме на работу в торговлю лиц, не имевших трудовых списков или паспортов (в городах, где действовала паспортная система). Однако на ме стах это требование не выполнялось. Так, проверка Леноблпрокуратуры по 26 крупным предприятиям тяжелой промышленности Ленинграда (Кировский завод, «Большевик», «Электросила» и др.) установила «засоренность аппаратов ОРСов классово-чуждыми и уголовными элементами в результате бездействия аттестационных комиссий и неудовлетворительной кадровой работы». Например, завмаг ОРСа завода им. Ворошилова Шпаковский имел за плечами «почти весь УК». Он судился пять раз (по ст. 182, 74, 116, а также дважды по ст. 111 УК РСФСР11). Растратив 6 тыс. р., он перешел в закрытый
9 Уголовный кодекс РСФСР с изменениями на 1 августа 1941 г. М., 1941.
10 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 4. Д. 173. Л. 17.
11 Этими статьями, соответственно, предусматривалась ответственность за изготовление, хранение, сбыт и ношение взрывчатых веществ, огнестрельного и холодного оружия; хулиганские действия на предприятиях, в учреждениях или общественных местах;
рабочий кооператив фабрики «Большевичка», где присвоил около 3 тыс. р. Одновременно с привлечением его к ответственности, против начальника и юрисконсульта ОРСа было возбуждено уголовное преследование по ст. 111 УК.
Впрочем, обычно на запросы торговых организаций о судимости потенциальных работников угрозыск отвечал, что справок не дает. В результате практика приема на работу в магазины и на склады лиц с уголовным прошлым являлась вполне обычным явлением. Так, по результатам проверки Дзержинского Райпищеторга Ленинграда в декабре 1940 г. выяснилось, что каждый из 33 материально-ответственных лиц, состоявших в штате, имел довольно солидный багаж судимостей за растраты. Еще 35 человек, неоднократно судимых, не являлись материально-ответственными.12 Данные судебной статистики за 1939 г. показали, что из общего числа осужденных в СССР по ст. 116 УК РСФСР и соответствующих статей УК республик за хищения в системе госторговли и кооперации, вторично судились за растраты 5,9 %, и за другие преступления - 7 %.13 Несмотря на неоднократные указания со стороны Наркоматов юстиции и торговли, на протяжении всех 1930-х годов не удавалось наладить действенный контроль за приемом на работу, связанную с товарными ценностями.
Неоднократные проверки показывали крайнюю медлительность и неудовлетворительное качество расследования по делам о хищениях в торговле; отсутствие работы по предупреждению растрат, попустительство растратчикам; неудовлетворительный прокурорский надзор, непринятие мер по обеспечению гражданского иска. А. Я. Вышинский, говоря об ошибках следственной практики по делам о хищениях социалистической собственности, отмечал, что они «расследуются с прохладцей, в общем порядке, залеживаясь среди прочих».14 Лишь небольшая их часть (в Ленинграде в 1935 г. - 7,2 %) расследовалась следователями, остальные дела - сотрудниками органов милиции, в результате чего сложные дела поручались малоквалифицированным работникам. 15 сентября 1935 г. Ленинградская Областная прокуратура и Областное управление РКМ издали распоряжение о новом порядке возбуждения уголовного преследования. Все материалы о растра-
присвоение или растраты; бездействие власти или халатное отношение к службе.
12 ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1120. Л. 34.
13 Диковский И. О работе органов прокуратуры по борьбе с растратами и хищениями в системе государственной торговли и кооперации // Социалистическая законность. 1940. № 7. С. 20.
14 Вышинский А. Я. Расследование дел о хищениях, предусмотренных постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г. // Советская юстиция. 1933. № 4. С. 6.
тах и недостачах, совершенных на территории Ленинграда и Пригородного района, передавались торгующими организациями исключительно Областной прокуратуре (если сумма похищенного составляла более 5 тыс. руб.) и Областному отделу УГРО (если сумма была меньшей). Однако на качество расследования эта мера принципиально не повлияла. За 4-й квартал 1935 г. по Ленинграду было расследовано 1548 дел о хищении социалистической собственности, в том числе «по закону от 7 августа» - 55, по ст. 116 УК - 623, по другим статьям УК - 870 (в основном, о хищениях на предприятиях промышленности). Из них 15,6 % были возвращены на доследование.15 Интересно, что в числе дел о растратах, рассмотренных судами РСФСР во втором полугодии 1939 г., со стадии предварительного расследования также были возвращены около 15 % дел.
На всем протяжении 1930-х годов, несмотря на неоднократные запрещения, в качестве меры пресечения в отношении растратчиков нередко применялась подписка о невыезде, так что они успевали скрыться до суда. Начальник Управления НКЮ РСФСР по Ленинграду Рыхлов доложил на совещании актива Наркомата, что в 1940 г. из дел по ст. 116 и пп. «г» и «д» ст. 162 (кража частным лицом из государственных и общественных складов или иных хранилищ) 51,5 % дел откладывалось слушанием, из них 44,5 % из-за неявки в суд ответчиков. Он объяснил это тем, что только 10 % обвиняемых были своевременно взяты под стражу.16
В соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 10 августа 1927 г. при вынесении приговора суд обязан был разрешать вопрос о возмещении ущерба, причиненного растратой, хищением или присвоением в кооперативных организациях, с обращением взыскания как на имущество осужденного, так и на то, которым он владел совместно с другими лицами, и на общее имущество супругов, если оно приобретено за счет средств, добытых преступным путем. Однако органы расследования, как правило, не принимали мер по обеспечению гражданского иска. Так, по данным Выборгской прокуратуры Ленинграда, из 45 дел о хищениях, расследованных сотрудниками 20-го Отделения милиции в 1934 г., ни по одному из дел не был наложен арест на имущество, в 22-м Отделении милиции из 17 дел только в 8 наличествовала опись имущества.17 Поскольку такая практика являлась обыденной, прокурор СССР А. Я. Вышинский подписал приказ о выделе-
15 Ленинградский областной государственный архив г. Выборга (далее ЛОГАВ.) Ф. Р-2384. Оп. 4. Д. 5. Л. 128, 131.
16 Совещание актива НКЮ РСФСР // Советская юстиция. 1940. № 23-24. С. 11.
17 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 4. Д. 173. Л. 17.
нии в течение августа-сентября 1938 г. в каждом следственном отделе специальных помощников прокуроров. Им вменялось в обязанность выполнение постановления СНК СССР от 16 февраля 1933 г. «О мероприятиях по усилению борьбы с хищениями и растратами в государственных и кооперативных торговых предприятиях», в частности, в той части, которая требовала одновременно с возбуждением уголовного дела накладывать арест на все без исключения имущество привлекаемых к ответственности.18 Несмотря на эту меру, процент удовлетворенных исков все же оставался невысоким. Если в 1938 г. взысканные по СССР суммы по системе наркомата торговли составили 13,36 % балансовой суммы числящихся растрат, то в 1939 г. лишь немногим более - 15,09 %.19
В литературе тех лет отмечалась разница в оценке судебными органами добровольного погашения недостачи: одни рассматривали это как улику, другие - как основание для смягчения вины, третьи - как обстоятельство, покрывающее вину не только в допущении недостачи, но и в растрате.20 Некоторые суды лишь потому, что растрата полностью или даже частично погашалась виновными, выносили оправдательные приговоры. Например, продавец Шепелева при обнаружении недостачи 548 р. призналась в растрате 400 р., возвратила из них 180 р., и дело против нее было прекращено со стандартной мотивировкой «отсутствие корыстных целей и погашение сум-мы».21 Такая практика способствовала снижению роли судебной репрессии: растратчик возвращал похищенные суммы, лишь если был пойман с поличным. По сути, государственные средства использовались в качестве кассы взаимопомощи.
Постановление СНК СССР от 16 февраля 1933 г. обязало руководителей торговых предприятий о каждом случае растраты или недостачи доводить до сведения прокурорского надзора. Как правило, в прокуратуру передавались материалы, состоявшие из акта ревизии и объяснений лица, у которого была обнаружена недостача. Если прокуратура признавала, что для возбуждения уголовного дела этих материалов недостаточно, в течение 1-2 дней ей следовало истребовать дополнительные документы, но на практике обычно это случалось спустя несколько месяцев. Объяснения же материально-ответственных лиц обычно выглядели так: «Недостачу признаю, но
18 ГАРФ. Ф. Р-8131. Оп. 15. Д. 83а. Л. 127-128.
19 Диковский И. О работе органов прокуратуры по борьбе с растратами... С. 18.
20 Дела о растратах и хищениях: из практики судебных органов РСФСР // Советская юстиция. 1940. № 11. С. 37.
21 ЦГА СПб. Ф. 960. Оп. 4. Д. 173. Л. 17.
почему она произошла, не знаю». Верховный Суд СССР указал, что полноценным доказательством по делам о растратах должно служить заключение судебно-бухгалтерской экспертизы, на деле же случалось немало осуждений за растрату, основанных только на материалах ведомственных ревизий. Проведение экспертизы в этих случаях, как правило, вело к отмене приговоров.22 В этой связи, по мнению многих работников милиции, удачным выходом при недостатке обличающих материалов могла служить передача таких дел на рассмотрение Тройки УНКВД или Особого Совещания при НКВД СССР. Как полагает С. Б. Кокуев, именно эта практика во второй половине 1930-х годов стала преобладающей в отношении хозяйственных преступлений.23 По всей видимости, это утверждение справедливо и для преступлений по должности.
Недостатком судебной практики являлась переквалификация обвинения со ст. 116 на ст. 111 УК РСФСР, предусматривавшую ответственность за бездействие власти, халатность и иные упущения по службе. В результате дело переходило из рамок особо надзорных в категорию обычных должностных преступлений. Между тем, постановление Пленума Верховного суда СССР от 9 июля 1934 г. позволяло это только в том случае, если суд точно установил, что обвиняемый деньги не присвоил. Уголовно-кассационная коллегия Верховного суда РСФСР издала специальное инструктивное письмо против «шатаний» при квалификации, указав на недопустимость механического подхода при рассмотрении дел о недостачах по ст. 111 УК, равно как и привлечения к ответственности по ст. 116 работников магазинов при установлении одного лишь факта недостачи. Среди причин сложившейся практики Коллегия назвала плохое знакомство работников юстиции с уголовным законодательством, а также стремление застраховать себя на всякий случай. Показателен в этой связи такой пример. При рассмотрении дела Коптева, обвиняемого по ч. 2 ст. 116 УК РСФСР, суд Дзержинского района Ленинграда нашел, что никаких товарных ценностей и денег он не присваивал, а лишь халатно относился к работе, между тем ревизия обнаружила у него недостачу в размере свыше 14 тыс. рублей. Суд счел доказанным, что недостача образовалась в основном за счет уничтожения продуктов грызунами (свидетели показали, что крысы чуть не загрызли кошку, напуганная ими кассирша упала в обморок, а за одну ночь они съели и испортили полтонны арбузов).
22 В Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР // Советская юстиция. 1940. № 5. С. 37.
23 Кокуев С. Б. Дело Краузе Я. М. (1937 - 1940 гг.): Дис. ... канд. ист. наук. СПб., 2005.
С. 59.
Приговором суда Коптев был лишен свободы на два года со взысканием в пользу Райпищеторга 1 тыс. р. Уголовно-кассационная коллегия Леноблсуда при рассмотрении его просьбы о смягчении наказания нашла, что суд неосновательно переквалифицировал преступление на ст. 111 УК, так как уличение в пьянстве и образовавшаяся недостача в 14 448 рублей говорили не в его пользу. Коллегия постановила приговор отменить и направить дело на рассмотрение в тот же суд в ином составе с предъявлением обвинения по ч. 2 ст. 116 УК.24 Начальник следственного отдела Харьковской облпрокуратуры Гольфман метко охарактеризовал методику квалификации в аналогичных случаях: «Если в деле фигурирует бутылка, значит растрата; если же этого нет, переводят на халатность».25
В последнем случае наказание зачастую назначались в виде исправительно-трудовых работ. Так, завмаг Миронов, в промтоварном магазине которого с 13 февраля по 11 августа 1933 г. было выявлено растрат на сумму 4 544 р., был осужден нарсудом к лишению свободы на 2,5 года, однако кассационная коллегия Леноблсуда снизила наказание до одного года принудительных работ, а правление Райпо оставило Миронова в прежней должности. Такая практика создавала внешнее впечатление безнаказанности, так как о вычетах из зарплаты при выполнении ИТР зачастую знала только бухгалтерия. Поэтому Пленум Верховного Суда СССР 9 июля 1934 г. постановил, чтобы отбывание исправительно-трудовых работ, как правило, назначалось в органах ИТУ. Однако это требование судами не выполнялось. Начальник Управления Наркомата юстиции по Ленинграду Рыхлов в своем отчете за 1940 г. отмечал, что в первом полугодии 1939 г. 35,9 % осужденных за растраты были приговорены к ИТР по месту своей работы. В первом полугодии 1940 г. их число выросло до 43,3 %. За тот же период количество вынесенных условных приговоров увеличилось с 4,8 до 5,6 %.26
Согласно утвержденной 28 февраля 1939 г. Инструкции о расследовании и рассмотрении дел о растратах и хищениях в потребкооперации, их расследование должно было заканчиваться в 10-дневный срок, кроме случаев, требовавших специальной бухгалтерской экспертизы (в этом случае срок расследования увеличивался до 20 дней). Судам следовало рассматривать такие дела в подготовительном заседании не позднее трех дней, в судебном
24 Как работает уголовно-кассационная коллегия Леноблсуда // Советская юстиция. 1937. № 23. С. 42.
25 Цит. по: Диковский М. О качестве расследования по делам о хищениях и растратах // Социалистическая законность. 1940. № 2. С. 24.
26 ЛОГАВ. Ф. Р-4375. Оп. 1. Д. 2. Л. 98.
заседании - не позднее 10 дней со дня поступления в суд. Аналогичное требование содержалось в приказе наркома юстиции СССР от 8 июня 1939 г. за № 41. Предписывалось также обращать приговоры к исполнению в течение не более трех дней с момента вступления их в законную силу.27
Между тем, в сентябре 1939 г. проверка работы народных судов выявила, что судьи, особенно из вновь пришедших на работу, были незнакомы с инструкцией от 28.2.1939 и приказом № 41, а в некоторых судах их вовсе не оказалось. Исполнение судебных решений в части имущественных взысканий по делам о хищениях в трехдневный срок не проводилось. Народные суды, согласно материалам ревизии, при выдаче исполнительных листов не указывали оснований ко взысканию (растрата, присвоение) и не брали этих дел на особый учет. У многих судебных исполнителей квитанционные книги велись небрежно, не указывались в квитанциях номера исполнительных производств и наименование взыскателей, отсутствовали расписки плательщиков. В результате, только по Ленинградской области на 1 января 1940 г. оставались неисполненными 343 производства по делам о хищениях в госторговле и потребкооперации на сумму 600 620 р.28
По мнению начальника следственного отдела Ленгорпрокуратуры Бродского, «медлительность, неповоротливость, плюс либерализм - не могли, конечно, называться настоящей борьбой с преступными элементами».29 За первое полугодие 1940 г. Ленгорсуд рассмотрел 54 дела о хищениях в государственной торговле. Чаще всего размер похищенного составлял от 100 до 500 р. (34 дела на общую сумму 7 554 р.), реже - от 500 до 1 тыс. р. (9 дел на сумму 6 455 р.) и почти столько же дел - свыше 1 тыс. р. (11 дел на сумму 32 733 р.).30 Но случались растраты и более крупные. Например, 11 ноября 1940 г. нарсудом 4 участка Свердловского района было рассмотрено дело по обвинению работников Минводторга Полякина и Лукина в растрате 43 645 р. Первый из них был приговорен к восьми, второй - к трем годам лишения свободы (при этом к ним были предъявлены гражданские иски в размере около 20 тыс. р. каждому).31 Заведующая трикотажным отделом универмага Горпромторга Лебедева была осуждена в июне 1940 г. нарсудом Петроградского района по ч. 2 ст. 116 к восьми годам лишения свободы, без поражения в правах, с конфискацией имущества, за растрату в размере 33 292 р. (со взыс-
27 ГАРФ. Ф. Р-9492. Оп. 1. Д. 41. Л. 3-3 об., 8.
28 Там же. Л. 10.
29 ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1120. Л. 5-6.
30 ЛОГАВ. Ф. Р-4375. Оп. 1. Д. 2. Л. 28 об.
31 Там же. Л. 52.
канием этой суммы в порядке гражданского судопроизводства).32
С мая по август 1940 г. Наркомат юстиции СССР проводил проверку работы судебных органов по борьбе с хищениями в торгующих организациях. По союзным организациям Наркомата торговли СССР и системам местных торгов за 1939 г. было выявлено недостач, растрат и хищений на сумму 277 млн. р., в том числе мелких недостач, не преследуемых в уголовном порядке, на 97 млн. р. В докладной записке, направленной В. М. Молотову, отмечалось, что эти данные, безусловно, далеко отставали от действительных масштабов хищений.33 В подавляющем большинстве дел о растратах суды не выносили частных определений о необходимости устранения способствовавших им условий, не извещали торговые предприятия и общественность о фактах преступления. Среди дел о растратах, прошедших в кассационном порядке через верховные, краевые и областные суды РСФСР, лишь 65,6 % приговоров осталось в силе; другие были отменены со стадий предварительного или судебного следствия, или подверглись изменению в части квалификации или меры наказания.34
По результатам проверки был издан приказ по Наркомату юстиции РСФСР, предписавший с июня 1940 г. ежеквартально обобщать судебную практику по делам о хищениях в торговле и обсуждать результаты на совещаниях судей и судебных исполнителей с участием руководителей торговых организаций. Судьи ежедекадно обязывались проверять работу судебных исполнителей в части выполнения ими решений по делам о растратах под угрозой отзыва с работы.35
Эти меры возымели свое действие, со второго полугодия 1940 г. работа следственных и судебных органов стала меняться к лучшему. По одному лишь Ленинграду, начиная с августа, количество оконченных дел о хищениях в торговле стало измеряться в сотнях. Следователи стали работать более оперативно, не допуская случаев необеспечения гражданского иска и, как правило, не оставляя растратчиков на свободе. Сроки проверки дел в районах снизились в среднем до 10 дней. Большинство их квалифицировались по ст. 116 и 10936 УК. Однако положительная динамика не была закреплена, о чем свидетельствовали как материалы судебно-надзорной практики проку-
32 Там же. Л. 53.
33 ГАРФ. Ф. Р-9492. Оп. 1. Д. 53. Л. 2.
34 Красногорский М. Судебная практика по делам о хищениях социалистической собственности и растратах // Советская юстиция. 1940. № 9. С. 4.
35 В Наркомате юстиции РСФСР // Там же. № 14. С. 46.
36 Ст. 109 УК РСФСР предусматривала ответственность за злоупотребление властью или служебным положением.
ратуры СССР, так и сообщения с мест. На наш взгляд, в большей степени это объясняется тем, что борьба с хищениями в торговле (как и борьба со спекуляцией и обмерами и обвесами) носила характер «кампанейщины». Это и обусловливало недолговременность провозглашенных мер.
Не менее важная причина состояла в том, что практика хищений вошла в советскую повседневность, воспринималась как нечто обыденное. Как отмечали в середине 1920-х годов сотрудники Государственного института по изучению преступности и преступника, при выявлении социального облика осужденных растратчиков они видели перед собой «обычную обывательскую массу, которая заполняет улицы, трамваи, квартиры» и лишь по иронии судьбы попала за решетку.37 Тем не менее, тогда же, в 1926 г., И. В. Сталин требовал создать вокруг расхитителей социалистической собственности атмосферу общего морального бойкота и ненависти окружающих: «Когда ловят шпиона или изменника, негодование публики не знает границ, она требует расстрела. А когда вор орудует на глазах у всех, расхищая государственное добро, окружающая публика ограничивается добродушными смешками и похлопыванием по плечу. Между тем ясно, что вор, расхищающий народное добро и подкапывающийся под интересы народного хозяйства, есть тот же шпион и предатель, если не хуже».38 В советской повседневности об этом не было и речи. Сотрудники органов юстиции неоднократно на совещаниях и со страниц печати обвиняли торговых работников в попустительстве ворам. Так, в 1937 г. заместитель директора Минводторга Катков уволил управляющего отделением Смирнова по собственному желанию при растрате в 54 тыс. р.39 При обнаружении факта недостачи руководство торгующих организаций зачастую отбирало расписку о добровольном взносе суммы в счет ее погашения. Оставаясь на прежней работе, по прошествии времени растратчик мог возместить расходы из того же государственного кармана. По данным члена Ленинградского Горкома ВКП (б) Лазутина, в тресте столовых Приморского района за 1940 г. 336 человек имели недостачи и растраты, но лишь на 8 из них дела были переданы в следственные органы, к 83 предъявлены иски.40 Аналогичная картина наблюдалась по другим торгующим системам.
37 Укше С. А. Детство и семейный быт растратчиков // Растраты и растратчики. М., 1926. С. 70.
38 Известия. 1926. 18 апреля.
39 Покончим с последствиями вредительства, хищениями и растратами // Бюллетень Отдела торговли Ленсовета. 1938. № 44. С. 2.
40 ЦГА СПб. Ф. 7384. Оп. 18. Д. 1120. Л. 58.
С другой стороны, следственные и судебные органы также зачастую демонстрировали либеральное отношение к расхитителям социалистической собственности. Задаваясь вопросом, почему только 70 % растратчиков приговаривалось к лишению свободы, нарком юстиции РСФСР К. Горшенин основную причину видел в том, что судьи относились к борьбе с преступностью «не как политики, ... а как деляги, обыватели».41
Примерно о том же писал русский философ И. А. Ильин, полагавший, что уже «в начале революции в широких кругах русского народа (в том числе и в интеллигенции!) складывалось сознание, что человек, ограбленный революцией, может вернуть себе свое имущество любыми путями. Именно отсюда все эти бесконечные советские “растраты”, “хищения”, подкупы, взятки: это есть или революционный грабеж, или же произвольное самовознаграждение пострадавшего от революции. Нелегальное приобретение стало в России необходимым условием существования при социалистическом режиме. Черный рынок; отчетом прикрытая перетрата и растрата; тайная продажа “казенного имущества”; унос продуктов и полупродуктов с фабрик; ночное расширение крестьянами приусадебных участков; взаимное “одолжение” советских директоров.».42 По всей видимости, в 1930-е годы не только советским обывателям, но и работникам правоохранительных органов была отлично известна поговорка: «Мы не воруем, а лишь возмещаем ущерб, причиненный нам государством».
41 Горшенин К. Ответственность судей за нарушение законов // Советская юстиция. 1941. № 2. С. 2.
42 Ильин И. А. Наши задачи. Историческая судьба и будущее России: статьи 1948 - 1954 гг.: в 2-х т. М., 1992. Т. 1. С. 36-37.
