К ВОПРОСУ О СОЦИО-КОНФЕССИОНАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКЕ В БИТОЛЬСКОМ ЭЯЛЕТЕ В 1861 г. (по донесениям русского дипломата М. А. Хитрово) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

М. М. Фролова

(Институт славяноведения РАН, Москва)

К ВОПРОСУ

О СОЦИО-КОНФЕССИОНАЛЬНОЙ ОБСТАНОВКЕ В БИТОЛЬСКОМ ЭЯЛЕТЕ В 1861 г. (по донесениям русского дипломата М. А. Хитрово)

1861 год - это год, когда вспыхнуло новое восстание в Герцеговине во главе с Л. Вукаловичем, которое было поддержано Черногорией. Сопротивление герцеговинцев туркам произвело большое впечатление на Балканах. Весной 1861 г. видный деятель болгарского возрождения Г. С. Раковский с помощью сербского правительства приступил к созданию вооруженного формирования в Белграде - «Первого болгарского легиона». Исходя из убеждения, что «народный дух повсюду подготовлен к восстанию против турок», он разработал к концу 1861 г. новый план освобождения Болгарии, опиравшийся на четни-ческую тактику. Впрочем, попытка претворить его в жизнь обернулась неудачей. Болгарская чета из Тырнова под предводительством хаджи Ставри выступила на Балканы 14 июня 1862 г., но, не имея поддержки со стороны других чет, разделилась на мелкие группы, которые были быстро обнаружены и пойманы турками.

1861 год - это год, когда униатское движение, официально оформленное в Стамбуле актом подачи группой константинопольских болгар прошения на имя Папы римского (18 декабря 1860 г.), достигло своего апогея, поскольку Пий IX рукоположил главу болгарских униатов Иосифа Сокольского в сан архиепископа всех болгар-униатов (14 апреля 1861 г.). Но тайный отъезд Сокольского в Россию (6 июня 1861 г.) обезглавил унию, привел к резкому спаду движения, к отходу от него подавляющего большинства болгарских общин.

1861 год - это год, когда переселенческие настроения, появившиеся в болгарском населении еще в 1860 г., масштабно проявились во многих регионах Европейской Турции и вылились в отъезд в Россию 10990 болгар обоего пола или 1560 семейств1, выходцев из Ви-динского санджака.

Обозначенные темы отнюдь не новы в историографии. Но, как правило, каждая из них изучалась обособленно от других. Болгарский историк И. Тодев соединил их в предложенной им концепции, утверждающей, что русское правительство в 1861 г. предприняло хорошо спланированную акцию по переселению болгар в Россию для того, чтобы свести на нет униатское движение, перед которым вставали блестящие перспективы в первой половине 1861 г., а также обратить широко задуманную повстанческую акцию Г. С. Раковского в совсем слабое волнение в Тырновском районе - хаджи Ставрев мятеж2. Католические эмиссары сулили болгарам национальную церковь, что избавит их от притеснений греческого духовенства, погашение долгов прозелитов турецкому правительству, покровительство Франции. Альтернативой унии, как подчеркивал Тодев, было переселение в Россию, которое освобождало болгар от гнета мусульман, греческого духовенства, обещало благодаря льготам и наделению землей существенное улучшение жизни. Поэтому и уния, и переселение, подчеркивал болгарский историк, привлекали в первую очередь людей из низших социальных слоев, способных поверить обещаниям. Успешность унии лишала Россию ее влияния на болгар-униатов, поэтому русские дипломаты, отлично уловившие альтернативность унии переселению, не только повели борьбу с унией, организовав вывоз в Одессу архимандрита И. Сокольского, но и спровоцировали переселенческое движение, чтобы отвлечь болгар от унии. Истинной причиной приостановления переселения поздней осенью 1861 г. Тодев называл агонию обезглавленной унии, а не обычно перечисляемые в литературе причины: отсутствие достаточного количества свободных земель в Крыму, осознание того, что переселение настраивает в антирусском духе болгарскую общественность и сокращает болгарское население в Турции3.

Впервые подобная интерпретация политики России начала 1860-х годов была высказана Тодевым в 1989 г., но этот тезис неуклонно повторялся и в последующих трудах историка4 и, без сомнения, не может не приниматься во внимание учеными5. Так, болгарский профессор Ст. Дойнов, длительное время изучающий вопросы переселения болгар в Россию, отметил точку зрения Тодева как плодотворную, высказав при этом пожелание дальнейших изысканий в этом направлении6.

Вовлечение в научный оборот новых документальных данных позволяет полнее осветить многие стороны указанных сюжетов, а заод-

но и поспорить с уважаемым автором, взяв в качестве объекта исследования Битольский эялет.

Политика России на Балканах после Крымской войны, нацеленная на восстановление престижа на Востоке и влияния на христианские народы Османской империи, потребовала расширения консульской сети в Европейской Турции. Российские представительства, в первую очередь, должны были появиться в тех городах, где уже действовали консульства других государств, прежде всего, Франции, Англии и Австрии. В перечне городов, который, например, рекомендовал общественный деятель болгарского возрождения, чиновник на русской службе Н. Х. Палаузов генерал-майору В. И. Васильчикову в записке от 21 апреля 1856 г., был назван и город Битоля (Монастырь) , который в рассматриваемый период являлся административным центром эйялета Румелия. Здесь же располагалась Главная квартира военного командования Румелии. В городе находились дипломатические представители Австрии, Англии, Франции, Греции и Пруссии, была открыта миссия католического ордена «Св. Лазаря».

А. П. Бутенев, российский посланник в Константинополе (18561859), несколько раз (в докладах от 26 декабря 1856 г. и 18 февраля 1857 г.) также обращал внимание министерства иностранных дел России на пользу от создания русских консульств в Тырново и Варне, вице-консульства - в Битоля. Министр иностранных дел А. М. Горчаков разделял мнение Бутенева о значении указанных городов, особенно первых двух, о чем и сообщил ему в телеграмме от 18 августа 1857 г. Горчаков отмечал, что названные города были не единственными, которые нуждались в присутствии русских дипломатов. «В то время как даже и второстепенные государства имели в Османской империи большое число дипломатических представительств, в Турции были провинции, где только Россия не имела консулов, при том положении, что нигде в другом месте мы не защищаем столь важные интересы»8, - подчеркивал министр. Но финансовый дефицит в стране по окончании Крымской войны существенно сдерживал открытие новых дипломатических постов России на Балканах.

Учреждению российского консульства в Битоля способствовали известия о том, что великим визирем Мехмедом Кипризли-пашой (Кюпрюлю-пашой) (1854, 1859-1861), во время его четырехмесячной

инспекционной поездки по Балканам в 1860 г., был раскрыт в Бито-ля очаг заговора христиан, которые образовали общество, названное «Казино». Посланник в Константинополе князь А. Б. Лобанов-Ростовский (1859-1863) докладывал Горчакову 11 октября 1860 г. о том, что в столицу Турции были привезены девять человек, закованных в железо, которые являлись главными руководителями этого заговора. Великий визирь уверял также, что ему удалось добыть частную переписку9. В министерстве иностранных дел России было высказано предположение, что «нити замышляемых южными славянами движений сходятся, быть может, в Битоля»10.

Еще весной 1860 г. в связи с дамасскими событиями (межконфессиональные столкновения между друзами (шиитами) и марони-тами (католиками) в Ливане и Сирии), и подготовкой восстания в Герцеговине в дипломатических кругах России был поставлен вопрос о будущем политическом устройстве христианского населения Турции в случае ее падения. Секретарь русской миссии в Константинополе Е. П. Новиков в письме от 7 июня 1860 г. Е. П. Ковалевскому, директору Азиатского департамента, решительно доказывал, что «разложения Турции нельзя ожидать в близком будущем от общего восстания славянских племен. А частные движения и мятежи будут быстро подавляемы турками» .

Однако русский консул в Адрианополе (Эдирне) Н. Д. Ступин, начиная с донесения от 13 мая 1860 г., стал сообщать о нараставшей активизации деятельности тайного греко-болгарского общества в городе. Поход Гарибальди стимулировал его повстанческие настроения и разработку планов подобных действий для освобождения Балкан от власти турок. В донесении Ступина от 9 ноября 1860 г. был представлен план «высадок волонтеров на берега Европейской Турции подобно гарибальдийцам в Сицилию», осуществление которого останавливалось из-за отсутствия денежных средств . В «весьма секретном» донесении от 23 ноября 1860 г. Ступин сообщал Ковалевскому о том, что он вместе с приехавшим Н. Геровым, российским нештатным агентом в Филиппополе (Пловдиве), подробно разобрал этот план, который им уже не показался совершенно неисполнимым, «если бы единоверцы наши могли осуществить тайный народный заем от 6 до 8 млн. руб. серебром»13. Ступин предложил привлечь к движению капитана Илию (Ильо Христов Марков, дядо

Ильо), «страшной для турок личности», «последнего после Гарибальди отпечатка древних благодетельных разбойников, защитников прав угнетенного народа и ужасов его притеснителей». В связи с появлением фигуры капитана Илии родился новый план: «доставление» ему помощи «оружием, порохом и деньгами до миллиона рублей серебром» через Сербию имело «бы последствием быстрое распространение всеобщего восстания христиан, объявивших бы свои требования - исполнения всех обещаний Порты и Хати-Гумаюна» . Общим у этих планов было то, что они предполагали обязательное военное вмешательство России и Франции в первом случае (по примеру Гарибальди), и одной России - во втором. (Восставшие объявили «бы желание или подчиниться России, или иметь своим королем одного из членов императорского дома. Это обстоятельство не могло ли бы вызвать немедленное занятие русскими войсками Черноморского прибрежья Болгарии в отвращение кровопролитных столкновений христиан с мусульманами?») .

Ступин испрашивал разрешение дозволить Герову войти в тайный контакт с капитаном Илией, встретившись в Рильском монастыре. Это донесение из Адрианополя по получении в Петербурге 29 декабря 1860 г. было немедленно доложено Александру II, который отметил: «Иметь такого человека, как капитан Илия, в запасе на случай всеобщего восстания может быть весьма полезно, но самое восстание желательно было бы не торопить и, если можно еще, отложить. Во всяком случае, считаю небесполезным, чтобы Геров вошел с ним в сношение» . В тот же день (29 декабря 1860 г.) Горчаков отправил Лобанову-Ростовскому предписание, полученное в Стамбуле 11 января 1861 г., - направить Герова в Рильский монастырь на встречу с капитаном Илией под благовидным предлогом доставления монастырю или окрестным церквам богослужебных предметов, чтобы «узнать о предложениях Илии и о тех средствах, какими он может располагать» .

Слишком явные симпатии Ступина идеям всеобщего выступления славян против турок возбудили в администрации Эдирне подозрения и дали повод обвинить его в том, что он подталкивал христиан к восстанию. Русский консул был отозван со своей должности. В министерстве иностранных дел России квалифицировали обвинения против Ступина, «даже если бы они оказались справедливыми», как

проявление «только некоторой опрометчивости, а не дурных намерений» русского дипломата. Но были сделаны соответствующие коррекции в повстанческом потенциале Адрианопольского вилайета. В инструкции от 24 марта 1861 г. Н. П. Шишкину (1861-1863), сменившему Ступина в адрианопольском консульстве, указывалось: «В настоящее время во многих местах Турции грозит, по-видимому, восстание христианских жителей. Если даже оно вспыхнет, то, по всей вероятности, Адрианопольский край вследствие близости столицы и перевеса магометанской стихии останется в стороне от могущих произойти замешательств». В Азиатском департаменте допускали вероятность обращения «вождей христиан» к российскому консулу, которому рекомендовалось «не подавать им преувеличенных надежд, но с другой стороны», не следовало внушать «им недоверия, а тем более неприязни к России». Необходимо было говорить им, «что Россия в настоящее время не в состоянии оказать им материальной помощи и что они в таком опасном предприятии должны исключительно рассчитывать на свои собственные силы», что «Россия будет употреблять для их пользы свое политическое влияние» .

Таким образом, правительство России, не желая всеобщего восстания христиан в начале 1860-х гг., тем не менее, учитывало подобную возможность и стремилось быть в курсе событий, чтобы их контролировать и иметь на них влияние. Без сомнения, этой мыслью руководствовались в министерстве иностранных дел при учреждении двух новых дипломатических постов России в Европейской Турции - консульства в Битоля и вице-консульства в Филиппополе. Указ был утвержден Александром II 31 декабря 1860 г.

Управляющим императорским российским консульством в Би-толя, вероятно, не случайно был назначен М. А. Хитрово (18371896), чиновник Азиатского департамента, который получил военное, а не университетское образование: он закончил школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. В архивных фондах «Российское консульство в Битоля» и «Посольство в Константинополе» (Архив внешней политики Российской империи), к сожалению, не сохранились инструкции, которые, как это было заведено в практике Азиатского департамента, давались дипломатическому представителю перед его отбытием к месту службы. Впрочем, донесения Хитрово убедительно свидетельствуют о том, что в его задачи

входило выявление руководителей подготавливавшихся восстаний в крае, вверенном для наблюдения консульства, и, вероятно, вступление с ними в контакт.

Хитрово прибыл в Битоля в марте 1861 г., когда в разгаре было восстание в Герцеговине. «Битоля представляет вид совершенно военного лагеря; всю ночь напролет по случаю рамазана гремит весьма хорошая военная музыка, на улицах встречаем одних солдат, общество почти исключительно состоит из офицеров, в числе которых весьма много европейцев, большей частью поляков, русских и вен-герцев»19, - писал он в МИД.

С первых же дней Хитрово стал собирать информацию о возможных инсургентах в этом крае. В одном из первых его донесений, от 23 марта (4 апреля) 1861 г., сообщается, что в город поступили известия о высадке в Антивари 250 человек, гарибальдийцев, которые успели перебраться в Черногорию, и что турки опоздали им «воспрепятствовать»20.

Со следующим курьером было отправлено донесение (от 9 апреля 1861 г.), в котором Хитрово писал: «Я старался разузнать, нет ли в здешней местности каких-либо приготовлений в народе, нет ли здесь сербских или греческих эмиссаров, но до сих пор все мои попытки на этом пути остаются без успеха, и, как кажется, сюда ничего еще не проникло. Скорее можно ожидать чего-нибудь в Фессалии и Эпире, где, по-видимому, издавна что-то готовится под тайным греческим покровительством»21. В доказательство последнего предположения Хитрово сообщал об обнаружении турками нескольких тайных складов пороха, который хранился довольно хитроумным образом: порох засыпался в засмоленные бочонки, которые размещались вдоль берега в море с небольшими буями. Однако владельцы этих складов так и остались не найденными.

Военные власти в Битоля, по наблюдениям Хитрово, весьма опасались восстания в Фессалии и Эпире. Они старались хранить в тайне все свои распоряжения. Впрочем, стало известно, что получены «беспокойные вести» с греческой границы, поскольку из Лариссы были запрошены подкрепления. Хитрово отмечал, что в Битоля делались значительные военные приготовления; в город ежедневно прибывали батальоны редифов и отсюда отправлялись по разным назначениям.

По прошествии еще одного месяца пребывания в Битоля Хитрово окончательно убедился в том, что «со стороны здешних христиан, удаленных от всякого внешнего влияния, не заметно никаких приготовлений. Богатые городские чорбаджи, даже из болгар, живут в своих неприступных как крепость домах, мало заботясь о сельском народонаселении, и думают единственно о спасении своих капиталов среди общего финансового кризиса»22. Хитрово констатировал (в донесении от 25 мая 1861 г.): «Христианское народонаселение с давних пор привыкло к двойному игу турецкого самоволия и фанариотского корыстолюбия и далеко не приготовлено еще ни к какому движению»23.

Русский консул не мог не интересоваться тайным обществом «Казино». Оказалось, что казинисты исповедовали идеи эллинизма, «занесенные из Греции», которые встретили «сочувствие лишь со стороны многих молодых людей, преимущественно влахов и греков, принадлежавших к богатому сословию». Вся деятельность казини-стов «ограничивалась одним ропотом, а влияние их на население было слишком ничтожно, чтобы вселять серьезные опасения». Народ остался им чужд. Посещение великого визиря, закрытие «Казино», которое сопровождалось арестом многих его деятелей, а также казнью одного из его членов - Таско (Ташко), «убили в самом основании зародыши свободных стремлений»24.

Впрочем, на западе от Битоля и на юге, на границе Фессалии, по сведениям Хитрово, был «сильно развит греческий элемент». Этот регион, в котором население в большинстве своем состояло из влахов и албанцев-христиан, был «обработан греческими эмиссарами»25. В районе на восток и север от Битоля проживали преимущественно славяне. Центром «болгарского элемента» являлся город Велес (Кюпрюлю). По доходившим до Хитрово известиям, здесь были «те же надежды и стремления», какие наблюдались «в других местностях собственно Болгарии». Болгарский церковный вопрос имел «здесь гораздо сильнейший отголосок, чем в Битоля»26. Богатые люди, которых было много в Велесе, «вдали от непосредственных общений с турками, привыкли более свободно думать и находиться в более близких отношениях к народу, чем в других местно-стях»27. В отличие от Битоля, где христиане были «слишком раздроблены на партии», где было «слишком много различных противоположных влияний», где «контроль турецких властей слишком

близок и непосредственен» и где «трудно ожидать что-нибудь», «Велес же может действительно сделаться средоточием славянского движения, когда рано или поздно это движение обнаружится»28, -полагал Хитрово. Он хотел сам убедиться в достоверности получаемых известий, которые были «весьма не полны», поэтому просил разрешения у своего начальства совершить поездки во Флорину, Охрид, Дебр, Скопье и в особенности в Велес.

Отлучаться надолго из Битоля Хитрово позволили лишь после приезда (12 июня 1861 г.) Л. В. Березина, назначенного секретарем и драгоманом консульства. Но реализовать свое намерение в 1861 г. Хитрово смог наполовину: ему удалось изучить только южное направление Битольского эйялета. 19 июля русский дипломат отправился в Сачисту и Кожаны. В Сельфичи (Сервии) он встретился с Иониным, российским консулом в Янине, и они вместе посетили некоторые села Эпира и Фессалии. 1 августа Хитрово возвратился в Битоля. 10 октября он направился в Салоники, где была назначена очередная встреча с Иониным. За передвижениями русских дипломатов зорко следили их коллеги. Особое беспокойство проявляло греческое правительство, которое предписало своему вице-консулу в Битоля Валиано немедленно выехать в Сачисту и Кожаны, а также к границе с Эпиром и Фессалией, чтобы «привлечь вновь в лоно грецицизма тамошнее население, которое в результате умелых увещеваний русских консулов Хитрово и Ионина начало проявлять склонность к панславизму»29. Новый австрийский вице-консул Л. Заксл, прежде бывший переводчиком (драгоманом) и сменивший Соретича на этом посту, полагал, что тревога, испытываемая греческими властями, безосновательна, так как Эпир и Фессалия мечтали об объединении с Грецией, в то время как Россия являлась мечтой для Болгарии30.

Итогом деятельности Хитрово по изучению обстановки в Руме-лийском эйялете в 1861 г. стал вывод, сообщенный в Петербург в секретном донесении о том, что «христиане здешние, к несчастью, далеко отстоят от христиан других частей Болгарии; и те чувства, которые там пробудились в последнее время, здесь еще спят глубоким сном». Предположение, что Битоля являлся центром готовившихся повстанческих выступлений южных славян, не оправдалось. Но Хитрово полагал, что учреждение российского консульства в Би-толя принесло несомненную пользу: «Здешние христиане убеди-

лись, по крайней мере, в том сочувствии, на которое они всегда вправе рассчитывать с нашей стороны, и я старался сделать все, чтобы поддержать в них это убеждение»31.

Во время своего пребывания в Стамбуле (конец января - март 1861 г.) в ожидания фирмана Порты на открытие российского консульства в Битоля Хитрово имел возможность хорошо изучить вопрос о развитии униатского движения среди константинопольских болгар. Он стал свидетелем усилий российского посланника Лобанова-Ростовского противодействовать росту и успехам этого движения. В Битоля Хитрово должен был столкнуться с подобной ситуацией, поскольку в этом городе католическая миссия «Св. Лазаря» начала свою деятельность еще в 1856 г. Ею руководил аббат Лепавек, известный миссионер с огромным опытом работы на Востоке.

Но, прибыв на место своей службы, Хитрово убедился, что «масса народонаселения в окрестностях Битоля сильно привержена православию, и религиозные дела болгар в Константинополе не имели там отголоска, несмотря на происки католической пропаганды и протестантских миссионеров»32.

В самом городе в то время насчитывалось около 50 тыс. человек, в том числе 25 тыс. турок, 20 тыс. христиан и 5 тыс. евреев. Христиане состояли из греков, огреченных влахов и болгар. Известно, что вначале усилия Лепавека, специально выучившего греческий язык, были направлены на греков и влахов. Но ему не удалось вовлечь в лоно католической церкви ни одного из них. В 1858 г. в Битоля прибыл аббат Е. Боре, руководитель ордена лазаристов и его миссий на Востоке, которому стала подчиняться битольская миссия. Он дал распоряжение ввести в богослужение и преподавание болгарский язык33. Находясь в Стамбуле, Боре внимательно следил за разгоравшейся греко-болгарской церковной борьбой . Миссионерам в Бито-

* Так в Македонии называли выходцев из Валахии (современная Румыния), которые в основном занимались скотоводством и торговлей.

Издание хатт-и хумаюна 1856 г., провозглашавшего равноправие мусульман и христиан Османской империи и предусматривавшего реформирование Вселенского патриархата, позволило болгарской общине в Стамбуле, принявшей на себя представительство всего славянского населения Турции, подать султану Абдул Меджиду прошение от имени 6 400 000 болгар. В нем было выражено желание иметь свою независимую от Константинопольской патриархии церковь. Высокая Порта передала

ля также необходимо было оперативно развернуться в сторону болгар, чтобы воспользоваться предоставлявшейся возможностью -использовать церковный конфликт в своих целях и привлечь болгар к унии. В конце 1859 г. из Стамбула был прислан болгарин Васил Манчов , учившийся в Одесской гимназии. Он поселился в миссии и стал обучать Лепавека и его помощника брата Касена болгарскому языку. Болгарский историк Н. Генчев указывал, что в 1863 г. Лепа-век в первый раз говорил на болгарском языке в болгарских селах Велесской казы (уезда)34. А из донесения управляющего российским консульством М. А. Хитрово от 9 апреля 1861 г. следует, что Лепа-век уже тогда «хорошо говорил по-болгарски»35.

Лепавек обустраивался в Битоля с размахом, купив красивый дом с огромной территорией. Он разместил «католическую домовую церковь (chapelle) в прекрасном помещении» и начал хлопотать о постройке большой церкви (eglise). Однако оказалось, что это была вакуфная земля. «Проведав о намерениях католиков», турки возобновили находившуюся вблизи избранного места покинутую мечеть и восстановили в ней служение - теке (мусульманский монастырь -М.Ф.): перед католической часовней исполнялись религиозные танцы дервишей36. Судебная тяжба в битольском меджлисе, предпринятая Лепавеком, затягивалась. Не находя решения своего вопроса в местной администрации, он обратился с прошением к Порте, которая также не торопилась с ответом. Летом 1861 г. Лепавеку пришлось предпринять поездку в Стамбул, откуда он возвратился с письмом великого визиря, который позволял обменять вакуфную землю на территорию во французском квартале37.

В исследовании болгарского историка Н. Генчева было показано, что учреждению в Битоля лазаристской миссии активно содействовал первый французский вице-консул Белен де Бюга38. Однако в начале 1860-х гг. дипломатическое представительство Франции в Битоля было упразднено, а защищать французские интересы было поручено английскому консульству. Но Кальверт, по наблюдению

это прошение Константинопольской патриархии, которая отказала в его удовлетворении. Лишь в 1870 г. султан издал фирман об учреждении самостоятельной болгарской церкви.

В донесениях Хитрово и австрийских вице-консулов В. Манчов фигурирует как Васил Манчевич.

Хитрово, «не очень» «протежировал» лазаристам. Лепавек, недовольный эффективностью покровительства англичан, стал хлопотать об учреждении французского консульства в Битоля. Австрийский вице-консул Соретич, разделяя позицию Лепавека в этом вопросе, писал в своих донесениях, что «пропаганда лазаристов среди болгар была бы облегчена от присутствия французского консула»39. Лепа-век, вероятно, на тот момент не сомневался в успехе своих ходатайств, поэтому с 6 мая 1861 г. в доме лазаристской миссии стал держать свободную квартиру для французского консула. Впрочем, Кальверт «ничего официального на этот счет не получал»40, - писал Хитрово. В 1860-е гг. Франция так и не возобновила свой дипломатический пост в Битоля.

Хитрово отмечал, что католическая пропаганда действовала в Битоля «весьма деятельно, но совсем безуспешно; до сих пор обратилось только одно семейство и то из бедности»41. Лепавек «всеми средствами и самыми несбыточными обещаниями» старался склонять болгар к принятию унии. Правой рукой католических пропагандистов служил В. Манчов, который «деятельно» пытался распространять мысли об унии, «но до сих пор успел приобрести со стороны болгар общее презрение»42. На основании всех этих данных Хитрово в донесении от 6 апреля 1861 г. пришел к выводу о том, что все старания католических миссионеров в Битоля были тщетны43. Верность этого заключения подтверждается также и мнением австрийского вице-консула, который в своем донесении от 30 (18) мая 1861 г. совершенно независимо от Хитрово писал, что четырехлетние усилия Лепавека вовлечь болгар в католическую церковь оказались бесплодными. Соретич далее констатировал: «Насколько я могу оценить характер и церковные стремления болгар, то жители Охридского каймакамлыка менее всего думают об унии, а напротив, мечтают после приезда русского консула еще больше, чем прежде, о восстановлении болгарской православной патриархии в Охриде»44.

Впрочем, Лепавек не думал опускать руки. Убедившись в безуспешности пропаганды в Битоля и других больших городах, он перенес круг «своей слишком ревностной деятельности в отдаленные деревни». И опять «славным подвижником» ему служил В. Манчов. В Битоля, по данным Хитрово, Манчов пользовался «самой незавидной репутацией», поскольку в городе болгары знали, «что он своих убеждений не имеет и служит Лепавеку единственно из-за денег».

Русский дипломат считал, что деятельность Манчова в самом Бито-ля не могла быть опасна45.

Но лазаристы искусно использовали ситуацию в Битольском санджаке, где болгары испытывали острую потребность в церковных книгах и церковной утвари. По сведениям Хитрово, славянских книг не было почти ни в одной из церквей этого региона, тогда как сельские священники были «почти везде болгаре». По заданию Лепавека Манчов стал обходить селения и предлагал им доставить славяноцерковные книги и церковную утварь. Он обещал сельским священникам и общинам снабжать их всем необходимым. При этом Ман-чов выдавал себя за православного и не говорил, что предлагаемые им книги католические и «что все это делается через западных пропагандистов». «Простодушные крестьяне», «благодарные всякому, кто доставлял им славяно-церковные книги и церковную утварь», без сомнения, и не подозревали, «каким путем и через какие руки они им достаются». Манчов только требовал от жителей этих селений, чтобы они обращались к нему с письменными просьбами. Впоследствии эти просьбы служили для лазаристов теми документами, по которым «легковерные общины совершенно без их ведома» считались обратившимися в католицизм46.

Успех подобных действий Манчова был налицо: в апреле 1861 г. он уговорил 12 селений обратиться к нему с письменной просьбой снабдить их церковными книгами, о чем Хитрово сообщил в донесении от 4 (16) мая 1861 г. Русский дипломат срочно предпринял контрмеры, предварительно посоветовавшись «с некоторыми из здешних болгар». К сожалению, он не назвал их имена. Хитрово тайно отправил в эти селения «надежного человека с поручением растолковать жителям значение их легковерного поступка и, если возможно, уговорить их подписать письмо, которым бы они гласно отказались от непрошенных услуг Манчова и католической пропаганды»47. Задание было выполнено. 13 (25) мая 1861 г. посланный возвратился и привез письмо (от 7 мая 1861 г.), изобличавшее неблаговидную деятельность Манчова как пособника католических миссионеров. Оно было подписано теми же самыми лицами, которые поставили свои подписи под прежней своей просьбой к Манчову о церковных книгах - священниками папой (попом) Иоанном из сел Слепче и Бойница, папой Стойче из села Стругово и папой Николой из сел Балдино и Траиц.

Хитрово приложил к донесению от 13 (25) мая 1861 г. данное письмо и обратился к посланнику в Константинополе князю Лобанову-Ростовскому: «Не найдете ли Вы возможным передать это письмо для напечатания в "Царьградском вестнике" . Это обнаружит действия Манчевича перед здешними болгарами, от которых он до сих пор тщательно скрывает свою апостольскую деятельность, и избавит нас от его беспокойной пропаганды»48. Кроме того, Хитрово просил разрешение об отнесении на счет чрезвычайных по службе издержек 15 руб. сер., выданных им на путевые расходы посланному в эти селения человеку. 16 (28) июня 1861 г. в императорской константинопольской миссии было составлено уведомление, согласно которому Хитрово было дозволено «отнести на счет чрезвычайных издержек 15 руб. сер.», выделенные им «доверенному лицу на разъезды по деревням для противодействия латинской пропаганде»49.

Лобанов-Ростовский выполнил просьбу Хитрово, и 10 (22) июня 1861 г. в газете «Цариградски вестник» (№ 24) была опубликована заметка без подписи и без заглавия. В ней сообщалось о том, что Васил Манчов «предался и духом и телом» латинянам и «стал их слепым орудием», что он, называя себя православным, ходит по селам и обманом заставляет простодушных крестьян писать ему письма с просьбой о церковных книгах, на основании которых доказывает, что жители этих сел - католики. В заметке отмечалось, что как только жители 12 сел поняли этот обман, так тут же отправили в редакцию газеты письмо, которое редакция посчитала необходимым обнародовать50. Письмо было также опубликовано и на страницах газеты «Дунавски лебед»51 . Благодаря вводимым в научный оборот сведениям из донесений М. А. Хитрово раскрываются действия католической миссии в Битоля и история появления вышеуказанных статей в болгарских газетах, которые должны были послужить одним из средств противодействия католической пропаганде как в Битольском санджаке, так и в других регионах Болгарии.

Информация из донесений Хитрово дополняет и корректирует также труд известного болгарского ученого Кирилла, патриарха Болгарского, который при рассмотрении вопроса о развитии униат-

* «Цариградски вестник» - болгарская газета, издававшаяся А. Экзархом, а затем И. Богоровым в Стамбуле (1849-1861).

«Дунавски лебед» - болгарская газета, издававшаяся Г. С. Раковским в Белграде (1860-1862).

ского движения в Битольском крае весной 1861 г. использовал сведения из рассмотренных нами статей52.

При сопоставлении подлинника письма, сохранившегося в АВПРИ (в документах по битольскому консульству), с публикацией в газете «Цариградски вестник» обнаруживаются определенные искажения в напечатанном тексте письма, поэтому представляется значимым для исследователей опубликовать данное письмо с соблюдением его орфографии.

«Господару Васил1я Манчевийу у Битол1я (Манастиръ) №е како прости и неучени лузе, кои на свакога, кои би се къ нами съ правослашемъ прибижю билъ, по в'Ьре те имаме, тако смо се и на васъ претъ 4 месеца наслониле, кога сте насъ нудиле, да намъ отъ православната церква у Галата церковни книги донесете.

№е сме то онда учиниле, й едно писмо кое сте ви сами диричирале, под-писале, у което молихме, да се намъ православни церковнй книги йспрататъ. Това све сме учиниле съ надеждомъ й намерешемъ да ова ваше предложеше йскрени, й за православната ц'Ьрква, полезенъ щелъ има.

№ будуйи сада смо разумеле: Да в1е самъ еденъ католички апостолъ сте, да она церква у Галата, католичка церква 1е, да онй книги кои сте обещале да дамъ донесете, чйсто католички книги су, й въ конде будуйи вашето нам'Ь-реше не е било друго, него да насъ отъ нашата православна церква делите, й насъ у католичество внесете, съ еденъ речъ будуйи сте в1е нагЬравале й сакале да насъ католици правите.

Зато сме дужий на нашата православна църква да одйинемо й строшимо тай яремъ католички, кои сте намъ приготовлявале, й да вамъ кажемо, да оно писмо кое сте от насъ съ лукавствомъ и преваромъ йзчепйле, како да нигда не било го смотраме, ербо ше не само ща нйгде на католически законъ не сме смислиле, него нити името папищанско сакаме да го чуеме, а нити пакъ книги церковнй одъ васъ сакаме, ербо съ еденъ човекъ. Како в1е що сте, и кои никакво друго нам'Ьреше нема одъ семъ нашиотъ законъ да поганй, нейемо никакво сношете да ймаме й.

Господинъ Богъ да вй наградй й наплати за вашето лукавство, и свакога человека да сохранй от вашиотъ еретическй отрофъ.

/Подпйсао/ папа 1юанъ отъ село Слепче й село Бойница Со се сито 12 села единогласно сите общинари нейемо нити пакъ сме са-кале никои, никатъ нейемо въ нашиотъ законъ й въ нашиотъ монастиръ да се мешатъ одъ семъ православната наша восточна церква.

/подпйсао/ Азъ Папа Стойче Ефимерйа на село Стругова /подпйсао/ Азъ Папа Микола Ефимериа на село Балдино й Тращ месецъ ма1я 7 денъ 1861»53.

Этот случай позволил Хитрово более настойчиво повторить свою просьбу Лобанову-Ростовскому - о высылке в Битоля церковных книг, хранившихся в императорской миссии в Константинопо-

54

ле .

Разоблачение Хитрово махинаций лазаристов с письменными прошениями крестьян не укрепляли идею унии славян Битольского края с Римской курией. Последовавший затем громкий скандал с униатским священником Й. Чокерлияном и вовсе скомпрометировал католическую миссию в городе. Дело заключалось в следующем.

Осенью 1860 г. в Битоля по приглашению Лепавека появился священник Иован (Йохан) Вукаденович Чокерлиян, определенный вначале в католическую миссию в Салониках. Он владел практически всеми славянскими диалектами и должен был помочь Лепавеку и Касену «в совершенстве овладеть болгарским языком для проповедей среди славяно-болгар»55. Вероятно, занятий с В. Манчовым было недостаточно. О Чокерлияне писал и Хитрово в донесении от 9 апреля 1861 г., правда, не называя его имени: «В здании, занимаемом лазаристами, помещается также со своей церковью униатский священник славянин из Баната, совершающий богослужение на болгарском языке и проповедующий, что признание Папы главою церкви не есть отступление от православия, если обряды сохраняемы те же, как были прежде». Хитрово далее сообщал, что Чокерлиян с Ле-павеком «не поладил и, кажется, скоро уезжает»56.

Чокерлиян был недоволен своим вознаграждением у Лепавека, который предоставлял ему только питание и проживание, но не одежду и белье. Будучи австрийским подданным, Чокерлиян обратился к австрийскому вице-консулу с просьбой о денежной помощи от австрийского правительства. Соретич, имея пример в лице католического миссионера Фортунато ди Вита, который получал подобную денежную субсидию от правительства в размере 100 франков ежегодно, уважил просьбу священника и направил свое ходатайство от 11 (23) мая 1861 г. барону фон Бауму, австрийскому консулу в Салониках. При этом Соретич подчеркивал, что Чокерлиян был безупречного поведения57.

Однако уже 1 (13) июня 1861 г. Соретич докладывал о том, что Чокерлиян был уличен в «противоестественном блуде, который он совершал с покупаемыми любовниками». Были представлены свидетельства того, что Чокерлиян «пытался завербовать для своих срамных целей даже двух человек из охраны австрийского вице-консуль-

ства». Он обращался с подобным предложением и к конюху русского консульства, который пас лошадей вне города, и дал ему деньги, но конюх обманул священника, убежав от него. Соретич пытался оправдать свое ходатайство о денежном пособии Чокерлияну, подчеркивая, что его заявление о безупречном поведении священника относилось только к политическому его поведению, поскольку в голову ему не могло прийти, чтобы «почти 60-летний мужчина» мог быть обвинен «в моральных прегрешениях»58.

К изобличению католического священника в Битоля неожиданно присоединился автор статьи «Папские миссионеры» в газете «Дунавски лебед» (№ 33 от 11 мая 1861 г.), которая была получена из Белграда в это же время. В статье был опубликован текст судебного приговора от 5 марта 1856 г., вынесенного окружным судом в Темешваре в связи с «противоестественным блудством» священника Иована Вукаденовича Чокерлияна. Из судебного дела становилось ясно, что Чокерлиян, родом из Гросс-Бечкерска (Великс-Бечкерск), 52 лет, принадлежал к греческой униатской церкви, был вдов, прежде был православным священником. По статье 130 Чокерлиян был осужден на 3 года строгого тюремного заключения. Автор статьи, вероятно, Раковский, писал, что это тот самый Чокерлиян, который опубликовал книгу против православной веры, а в этом издании ему помог известный среди славян католический епископ Й. Ю. Штро-смайер59.

Это происшествие разгневало местную католическую и возмутило православную общину. Соретич считал, что дальнейшее пребывание Чокерлияна не только в Битоля, но и вообще в Турции было невозможно. При этом он полагал, что не нужно предавать Чокер-лияна местным судебным властям, а скорее «отправить под верным конвоем в Салоники, откуда он должен быть депортирован на родину. Во всяком случае, желательно, чтобы этот субъект, опорочивший имя австрийского священника, был бы поскорее удален отсюда»60.

Эта неприглядная история, имевшая место в отсутствие Лепаве-ка и Касена, которые еще 17 (29) мая 1861 г. уехали в Стамбул по делам миссии, серьезно поколебала авторитет католических миссионеров среди болгар Битоля.

23 ноября (5 декабря) 1861 г. русский дипломат Хитрово вновь твердо заявил, что католическая пропаганда за первые 5 лет своего существования в Битоля не имела успеха. «Верность местных хри-

стиан православию может считаться хорошим гарантом будуще-му»61, - констатировал дипломат.

Важно, что и американский протестантский миссионер Епштейн официально признал свою деятельность в Битольском крае безрезультатной. Он написал своему начальству в Канаду о том, что он убедился «в невозможности произвести прозелитов в этой стране и что его совесть ему не позволяет более получать жалованье, которое ему платят за то, что он ничего не делает. Таким образом, протестантизм остался на данный момент в Битоля без официального пред-ставителя»62, - сообщал Хитрово в том же донесении.

Итак, труды Лепавека на ниве обращения болгар Западной Македонии в униатство не принесли плодов и в 1861 г.

Публикация документов «Русия и българското национално-освободително движение. 1856-1876» (София, 1987) позволяет выявить первые свидетельства о желании болгар Османской империи переселиться в Россию, которое в конечном итоге частично осуществилось в так наз. видинском переселении. На этот вопрос исследователи мало обращали свое внимание.

Генеральный консул России в Белграде полковник М. Р. Милошевич (1856-1860) в докладе от 19 января 1857 г. А. М. Горчакову сообщал, что хатт-и хумайюн от 18 февраля 1856 г., объявлявший полное равенство прав всех подданных и обещавший проведение реформ, не изменил положение болгарского населения северозападной Болгарии к лучшему, но вызвал у мусульман ненависть и озлобление. Болгары, прежде всего из Видинского пашалыка, доведенные до отчаяния насилием турецких чиновников, стали часто поодиночке и целыми группами переходить сербскую границу. Сербский князь Александр Карагеоргиевич, не желая портить отношения с Портой, распорядился возвращать назад беженцев под предлогом отсутствия у них паспортов. За помощью болгары обращались к русскому консулу в Белграде63. Милошевич предлагал учредить русские консульства в Видине и Софии, а вице-консульства в Свиштове и Тырнове64.

Поток беженцев из Османской империи в Сербию не прекращался и стал ощутимым бременем для правительства княжества. Александр II по докладу Горчакова от 21 апреля 1860 г. позволил передать 15 тыс. руб. серебром в распоряжение посланника в Вене В. П. Балабина для оказания пособий (преимущественно для покупки

хлеба) болгарским и боснийским выходцам, бежавшим от насилий в Сербию и не сумевшим спасти что-либо из своего имущества65. Весной 1860 г. обилие жалоб из болгарских провинций в российские дипломатические представительства, в которых содержались «длинные перечни зверств» фанатиков-мусульман и турецкой администрации, заставили Россию предложить европейским кабинетам провести совместное расследование и предотвратить тем самым массовое кровопролитие66. Летом 1860 г. для проверки огромного количества жалоб христиан, а также для выяснения, как выполняются реформы на местах, Порта направила великого визиря Кипризли-пашу в инспекционную поездку по Европейской Турции. Однако жалобы христиан и после возвращения сановника в Стамбул не прекратились.

Многочисленность прошений болгар - «эти вопли, эти мольбы о дозволении переселяться» в Россию, сделавшись «общими и настойчивыми, особливо с 1858 г., когда турецкое правительство начало водворять в христианских деревнях Болгарии мусульман, выходцев из Крыма и Ногайских степей», заставила Александра II принять решение о возможности селить болгарских мигрантов в Таврической губернии67, откуда в 1860 г. в Османскую империю выехало 136545 человек или 60,5% всех татар и ногайцев68. При этом в Петербурге руководствовались «только сочувствием к бедствиям наших единоверцев в Турции, для которых переселение в Россию было бы единственным средством облегчения их участи, сколько и видимою пользою для населения края», что было подчеркнуто в предписании Азиатского департамента МИД консулам от 10 ноября 1860 г. и подтверждено 7 декабря того же года.

Но к началу 1861 г. «движение» начало приобретать такой размах, что А. М. Горчаков счел необходимым предупредить о том Порту и просить ее сделать «соответствующие распоряжения к облегчению, по мере возможности, выезда болгар». С предписанием Горчакова от 11 января 1861 г. Лобанов-Ростовский ознакомил министра иностранных дел Турции Али-пашу (1861-1871), который сообщил о том в Порту. Она постановила приказать «всем зависящим начальствам» не чинить препятствие эмиграции, о чем 22 февраля 1861 г. русский посланник сообщал в своем донесении в Петербург69. 10 июля 1861 г. в письме к Лобанову-Ростовскому Горчаков вновь подтвердил: «Мы никогда не имели намерение вызвать массо-

вую эмиграцию райи. Льготы, которые мы предоставляем из видов чисто человеческой гуманности, в условиях аграрной экономики имеют границы, очерченные количеством земли, которым мы можем располагать»70. Русский посланник в Константинополе должен был на этот счет успокоить Али-пашу, но одновременно ему следовало настаивать на устранении со стороны турецких властей на местах препятствий к переселению тех болгар, которых будет готова принять Россия.

М. А. Хитрово, как уже отмечалось, находился в столице Османской империи, когда была достигнута договоренность с Портой по вопросам переселения болгар в Россию. Однако в Битоля эта проблема длительное время была не актуальна, донесения русского дипломата были наполнены сведениями о тяжелом положении славянского населения, о произволе местной администрации, о грабежах и убийствах в регионе. Информация о желании болгар Битольского края переселиться в Россию впервые появилась только в донесении от 10 августа 1861 г.

Хитрово едва вернулся в Битоля из поездки в Фессалию, как к нему обратились несколько болгарских семейств с подобной просьбой, которые по примеру дунайских болгар решились оставить отечество и бежать от преследований турок и турецкого правительства. Они также уверяли, что если их просьба (первых переселенцев) будет уважена, то за ними последуют многие другие, и явится до 100 и более семейств, желающих покинуть Турцию.

Похоже, что русский дипломат был совсем не готов к прошениям такого рода. Он запросил и в Азиатском департаменте, и в императорской миссии в Константинополе сведения о переселении дунайских болгар, которыми он не располагал, а также подробные инструкции на этот счет. В свою очередь, Хитрово стал выяснять настроения жителей Битоля через разговоры «со многими значительными из здешних христиан и некоторыми духовными лицами». Оказалось, что эта мера, т.е. переселение болгар в пределы России, была встречена сдержанно. Русскому дипломату указали на то, что «через эту меру и в то же время дарованное крымским татарам право переселяться в Турцию, с одной стороны, здесь ослабляется христианский элемент, а с другой стороны, в турецкое, без того уже фанатичное народонаселение, вносятся новые свежие силы»71, т.е. были по-

вторены аргументы газеты «Дунавски лебед» Раковского, которыми он стремился удержать своих соплеменников от этого шага.

Хитрово располагал сведениями о том, что в окрестностях Воде-ны было поселено около 10 тыс. татар, близ Вереи (Караферио) -около 8 тыс. и столько же близ Генифре. Изо всех этих местностей были «слышны жалобы на прибывших из России татар и кавказских горцев». «Разорившиеся, обнищавшие эти переселенцы в стране, для них новой», не спешили «предаваться трудолюбивой оседлости и средства к жизни» изыскивали в грабежах и насилиях. Между тем, турки встречали их «с религиозным гостеприимством как братий, над которыми долго тяготело чуждое иго, а правительство, как кажется, опасается навлечь себе мерами строгости нерасположение этого нового населения и оставляет безнаказанными все его буйства и насилия» , - удостоверял Хитрово.

Однако русский дипломат знал, что в Крыму на опустевшие земли принимали переселенцев-крестьян, которые умели возделывать виноград, занимались шелководством. Но к нему обратились болгары, большинство из которых принадлежало не к сельскому сословию, «а к городским ремесленным цехам, не знакомым с полевыми работами и вряд ли способным заменить в южной России переселившихся татар». Хитрово, безусловно, не мог не думать об интересах России, поэтому он представил следующие свои размышления: «Люди эти, переселясь в Россию, не только не принесут с собой свежих работящих сил, способных умножить благосостояние края, напротив того, сделаются лишним бременем на руках правительства. Я полагаю, что следовало бы разрешить переселение в Россию только с крайней разборчивостью тем из болгар, о нравственности и поведении которых по наведенным справкам получают самое удовлетворительные сведения, и которые, притом принадлежа к сельскому сословию, способны доставить нам хороших работников для возделывания упраздненных татарами земель» .

В то же время Хитрово подчеркивал, что ослабление христианского элемента, в особенности, в Румелии и Македонии, где он был слабее мусульманского (число мусульман и христиан соотносилось как 8 или 9 к 5), «может быть весьма вредно и опасно для христиан в виду предстоящих, может быть, событий»74. Таким образом, русский дипломат после своей поездки в Эпир и Фессалию не был разубеж-

ден в возможности восстания и с большим скепсисом отнесся к первым ходатайствам о переселении.

Следующее донесение, от 16 августа 1861 г., раскрывает нарастание переселенческих настроений в Битоля и его окрестностях. 15 августа в российское консульство явились два болгарских священника с просьбой о переселении их в Россию. Они сказали, что «далее не в силах выносить порицание их духовного сана и зрелища тех гонений, которым ежедневно подвергаются здешние христиане», а также сообщили подобные просьбы от некоторых других христиан. Священники утверждали, что в одной только Битольской каза (уезде) число желавших оставить Турцию достигало до 200 семейств, а с началом переселения могло дойти до 2-3 тыс. человек. Большая часть из них принадлежала к сельскому населению, а прочие относились к разным городским цехам. Было и несколько семейств куцо-влахов (цинцар). Эти люди не выдвигали никаких условий к своему переселению, будучи готовы оставить здесь все, лишь бы поскорее состоялся задуманный ими выезд из Турции. Священников беспокоило только, смогут ли они в России сохранить свой духовный сан и сопряженные с ним обязанности. Еще два других священника, боявшихся навлечь на себя гонения турок и гнев митрополита Венедикта, подослали к Хитрово доверенного человека узнать, будет ли допущено переселение из Битольского края подобно тому, как в Придунайской Болгарии75.

К сожалению, Хитрово не называет имен этих священников. Однако из его более позднего секретного донесения от 17 мая 1862 г. становится известно, что по делу переселения к нему, например, обращался поп Петре, один из достойнейших и образованнейших священников в Битоля. Он имел в городе собственный дом и «независимое состояние»76. По проискам митрополита Венедикта в мае 1862 г. он был арестован и без суда и следствия посажен в тюрьму.

Хитрово выслушивал своих посетителей. Однако он не мог дать ответа, не получив от своего начальства разрешения, и только советовал хранить в тайне их намерение. Но слухи быстро расползлись, причем значительно преувеличенные. В городе стали говорить, что будто бы в российском консульстве получено предписание возбуждать христиан к переселению и что в это же время паша получил от Порты приказание никак ему не препятствовать. Хитрово писал, что турки объясняли эти события тем, что падишах не желал иметь в

своих владениях неверных, беспокойных людей и приказал им переселяться в Россию. А христиане, как подчеркивал Хитрово, потеряли все надежды на улучшение их состояния под властью турок и все упования свои возлагали на великодушие русского правительства77.

Хитрово заканчивал свое донесение, выразив уверенность в том, что «если уже раз было разрешено переселение болгар дунайских, то правительство наше, мне кажется, вряд ли может отказать в том же здешним болгарам без опасения потерять чрез это их сочувствие и преданность». «С другой стороны, - продолжал русский дипломат, -хотя переселение это и ослабит несколько числительную силу здешнего христианского населения, но в то же время усилит в этом населении веру в то покровительство, которое не переставало оказывать ему русское правительство и чрез то усилит и самое наше здесь влияние»78. Эта фраза из донесения Хитрово, вырванная из контекста, фигурирует в исследованиях болгарских авторов как явное доказательство бездушности и коварства русских консулов и политики России в целом в вопросе о переселении славян79.

Следующее донесение Хитрово от 31 августа 1861 г. никаких новых сведений о переселенческих настроениях среди болгар не содержало. Русский консул лишь продолжил свои размышления над положением и судьбами местного христианского населения. Он отмечал, что «большую массу низших слоев городского и всего сельского народонаселения» составляли болгары и «малочисленные деревенские влахи, так же как и городские, утратившие свою собственную национальность, но не заменившие ее никакой чуждой». Все эти люди стояли «на самой низкой степени общественного развития», поскольку они слишком долго находились в порабощении и свыклись с тяготевшим над ними игом, который они переносили как необходимое, неизбежное зло. «Мысль о возможности свержения этого ига не могла еще в них пробудиться, они думают только, как бы от него укрыться, и смутно, по преданию, сочувствуют России, на которую на одну, быть может, надеются. Вот почему переселение придунайских болгар в пределы нашего отечества может и должно найти здесь многочисленных последователей»80, - приходил к заключению Хитрово.

Наконец, на запрос Хитрово по вопросу о переселении болгар в Россию из императорской миссии в Константинополе пришел ответ от 5 сентября 1861 г., в котором было указано, что «правительство,

допустив переселение в Россию турецких болгар, желало иметь их из земледельцев и по возможности зажиточных». Специальных инструкций для Македонии Хитрово не было дано. Он должен был действовать в соответствии с прежними81.

Как известно, из-за препятствий и проволочек со стороны местной турецкой администрации переселение болгар из Видина началось только в июле и закончилось 3 октября 1861 г. Следует подчеркнуть, что еще в августе 1861 г. вице-директор Азиатского департамента П. Н. Стремоухов неоднократно просил русского консула в Видине М. А. Байкова остановить до весны переселение болгар, поскольку плавание осенью было опасно. 21 сентября 1861 г. Азиатский департамент направил секретное предписание консулам -удерживать по возможности болгар-переселенцев до весны 1862 г. Это распоряжение прозвучало и 9 октября 1861 г., вероятно, вслед за отправлением 3 октября из Видина последней партии переселенцев.

Впрочем, эти распоряжения не означали кардинального изменения курса: переселение считали выгодным как для славян, спасавшихся от гнета турок, так и для России, заселявшей свои опустевшие земли в Крыму. В октябре Лобанов-Ростовский ходатайствовал «о фирманах для переселенцев варненского и тырновского окру-гов»82. Император Александр II, считая дело переселения черногорцев и болгар очень важным, учредил 9 ноября 1861 г. особый комитет, в который вошли А. М. Горчаков, Н. П. Игнатьев, военный министр Д. А. Милютин, министр государственных имуществ А. А. Зеленой и министр финансов А. М. Княжевич83.

Комитет, собравшийся 29 ноября 1861 г., рассмотрел просьбы о переселении в Россию 100 семейств черногорцев, свыше 2500 семейств болгар из Адрианопольского и Видинского пашалыков, 1000 семейств греков, 1000 семейств словенцев, прошения славян из Боснии и Герцеговины, некрасовцев из Добруджи. Был изучен вопрос о переселении русских, украинцев, болгар из южной Бессарабии, отошедшей после Крымской войны к Молдавскому княжеству. Комитет признал возможным переселить 5,5 тыс. семейств из Османской империи при условии, если министерство финансов отпустит 2 млн. руб., но последнее смогло выделить только 1,4 млн. руб.84. При обсуждении вопроса прозвучало опасение, что переселение такого количества славян из Турции может ослабить славянский элемент на Балканах. Члены комитета были осведомлены, что размах миграции

взволновал лидеров болгарского национально-освободительного движения, считавших переселение гибельным для самих переселенцев и «народоубийственным вообще для Болгарии»85. Однако Игнатьев, как отметила В. М. Хевролина, «горячо ратовавший за переселение славян в Россию», считал, что «их не так много, чтобы ослабить славянские земли»86. Годы спустя Игнатьев в своих «Записках» назовет идею «о размене в большом масштабе населения с Турцией», т.е. идею о переселении болгар из Османской империи в Крым, откуда выехали татары и ногайцы, пагубной для влияния России на Востоке87.

В соответствии с распоряжениями своего начальства в виду приближения зимы Хитрово довольно сдержанно относился к делу переселения христиан Битольского края в Россию. В его донесениях за сентябрь и октябрь 1861 г. эта проблема совсем не упоминается. Тем не менее, получив общие инструкции, Хитрово стал доводить до сведения условия переселения, однако, не всех обращавшихся в консульство с этой просьбой, а только некоторых. При этом он убеждал хорошо обдумать тот шаг, на который они решаются, и, «все-таки не давая им никаких положительных обещаний, приглашал их прежде избрать из своей среды доверенные лица для предварительного осмотра предназначенных для переселенцев земель»88.

Кроме того, согласно циркулярному предписанию Азиатского департамента от 9 января 1861 г. Хитрово 28 октября 1861 г. обратился к вице-директору департамента П. Н. Стремоухову, занимавшемуся вопросами переселения. Ответ в Битоля был получен только 9 января 1862 г. Стремоухов объяснял столь длительную задержку с отсылкой подробных правил для переселения в Россию славян тем, что «не предполагал, чтобы предстояло переселение болгар из отдаленных местностей»89.

В ожидании точных указаний от Стремоухова, Хитрово не форсировал события. В конце октября 1861 г. он совершил поездку в Салоники, обеспокоив тем самым, как уже указывалось, греческого вице-консула Валиано. Но с его возвращением в Битоля вопрос о переселении болгар в Россию вспыхнул с новой силой, поскольку стало известно о получении Хитрово инструкций.

На это обратил внимание австрийский вице-консул Заксл, который докладывал в Салоники барону фон Бауму, 9 (21) ноября 1861 г., что около 60 болгарских семейств из нескольких сел близ

Битоля решили переселиться в Россию, а к весне следующего года это число существенно возрастет. Поводом к переселению, как отмечал вице-консул, был гнет мусульман. Болгары признавали, что хотя и в России налоги и пошлины по размеру были не меньше, чем в Турции, но там человек был уверен за свою жизнь. Заксл не сомневался, что именно Хитрово настойчиво поощрял желание болгар к эмиграции. Заксл также полагал, что Россия выиграет от этих переселений больше, чем Турция, так как из ее пределов выехал народ, предававшийся более безделью и никогда не занимавшийся земледелием. Австрийский дипломат посчитал своим долгом привлечь внимание генерал-губернатора Абдула Керим-паши к этой проблеме. Оказалось, что тот ничего об этом не слышал, хотя дело о переселении было достаточно известно в городе90.

Любопытно, что во всех донесениях Хитрово вообще не приводится точных цифр о числе болгарских семей, пожелавших выехать в Россию. Подозрения или даже уверенность австрийского вице-консула в том, что его русский коллега возбуждал в болгарах стремление к перемене места жительства, рассеивают последующие донесения Хитрово.

16 ноября 1861 г. русский консул составил два донесения по вопросу о переселении. В донесении № 143, предназначавшемся директору Азиатского департамента, Хитрово откровенно выразил свои сомнения относительно выгод при исполнении этого проекта как для России, так и для местных болгар. Он указывал, что особенности горного рельефа и климат Македонии обуславливали специфику сельского хозяйства. Крестьяне не специализировались на выращивании в больших размерах ни одной из сельскохозяйственных культур. Их доходы извлекались из «множества разнообразных мелких доходов»: хлебопашества (поля расположены по небольшим горным террасам), виноделия, шелководства, овцеводства и разных домашних промыслов91.

Как уже отмечалось, в русское консульство в Битоля в немалых количествах шли городские жители, которые принадлежали к разным ремесленным цехам. Они, по убеждению Хитрово, заслуживали не менее сострадания, чем и крестьяне, поскольку также были подвержены всякого рода притеснениям. Русский дипломат пытался объяснить им, чтобы они не надеялись обосноваться в городах России, так как переселенцам отводились участки земли для занятия

земледелием, к чему они, городские жители, не привыкли. Однако битольцы не отступали, заявляя, что привыкнут к условиям новой жизни и найдут «в себе нужные способности к возделыванию земли». В то же время они интересовались, будет ли им разрешено независимо от землепашества заниматься и прежними их ремеслами, которые не исключали различной мелочной торговли. Хитрово поэтому выяснял у Игнатьева, могут ли быть допущены к переселению наравне с крестьянами и горожане.

В донесении в очередной раз сообщалось о продолжении споров в Битоля по вопросу о переселении в Россию, которые постоянно подогревались прессой. В сербских журналах, в первую очередь, в журнале «Дунавски лебед», беспрестанно появлялись письма из Одессы, где описывалось бедственное положение прибывших из Турции переселенцев. Хитрово полагал, что они в большинстве своем были подложными, однако они сумели возбудить в «некоторых местностях и некоторых слоях общества» «решительное против нас неудовольствие». Журналы обвиняли Россию, что она из корыстных видов через посредство множества агентов склоняла болгар к переселению всякими ложными обещаниями.

Хитрово, принимая эти обстоятельства во внимание, подробно объяснял условия переселения в Россию, особо подчеркивая, что переселение большими массами не может обойтись без некоторых временных неудобств, что переселенцы не смогут найти там всего готовым и им придется снова обзаводиться всем необходимым в хозяйстве, что нужно будет привыкать к новому для них климату и иным условиям жизни. Русский дипломат старался внушить болгарам, что «Россия не ищет этого переселения и никак не намерена извлекать из него какие-либо выгоды, что государь император хочет только дать пристанище тем из единоверцев наших, которые, вследствие крайнего бедственного их положения, вынуждены покинуть родину». Игнатьев против этого пассажа донесения на полях сделал помету: «Совершенно только так и следовало». Таким образом, Хитрово со своей стороны стремился остудить пыл жителей Битоля и его окрестностей, но «переселение в Россию сделалось любимым и общим предметом разговора между здешними христианами, и число желающих им воспользоваться с каждым днем возрастает», - констатировал дипломат.

Хитрово полагал, что именно Крым предоставлял «наиболее удобств» для переселенцев из Македонии, поскольку в Крыму они «найдут природу несколько схожую с здешнею» и «тот же южный климат, к которому они привыкли». Но он настаивал на том, чтобы до принятия окончательного решения местные болгары отправили избранного ими человека для осмотра земель и переговоров на месте со Стремоуховым во избежание недоразумений и жалоб, «что они обманулись в своих ожиданиях и надеждах»92.

Второе донесение от 16 (28) октября 1861 г. Хитрово написал на французском языке и отправил в Константинопольскую миссию. Хитрово отмечал, что проект переселения болгар в Россию стал предметом всех разговоров в городе, несмотря на то, что он сам стремился придерживаться в этом деле крайней осмотрительности и держать все в глубокой тайне, но сохранить секрета оказалось невозможно. Дипломат рекомендовал тем болгарам, которые лично приходили в консульство просить о переселении в Россию, хранить все в глубокой тайне, но они не могли по возвращении скрыть свои чувства от родных и друзей, и новость естественным образом распространялась по городу. Впрочем, Хитрово подчеркивал, что надежда болгар избежать ярма, которое их давит, поднимала их «морально и возродила в них подъем духа, который не может быть удержан от передачи радости от одних к другим»93.

В донесении сообщалось о появлении интереса к проблеме переселения у английского консула Кальверта. 16 ноября 1861 г. он явился в российское консульство и попросил объяснений слухов, согласно которым часть населения Битоля решилась уехать из этой страны, чтобы водвориться в России. Хитрово отвечал, что по существу он не получил никаких прошений по этому поводу от жителей Битоля и никаких инструкций со стороны своего правительства. Весь этот шум, полагал русский дипломат, возник от того, что весть об отъезде болгарских семейств из Придунавья в Россию, достигнув Битоля, заставила некоторых его жителей замыслить этот проект по причине весьма понятного с их стороны желания избавиться от несправедливостей, постоянными жертвами которых они являлись. Кальверт вполне разделял мнение своего русского коллеги о том, что положение местных христиан день ото дня становилось все более непереносимым, чтобы терпеть.

Кальверт также сообщил о своем визите к вали, у которого он потребовал объяснений по этому поводу. Абдул Керим-паша отвечал, что если переселение начнется в его провинции, то он не мог бы ему противодействовать официальным образом. Английский консул не мог объяснить возникшее противоречие: с одной стороны, паша заявлял, что не окажет противодействия эмиграции болгар в Россию, а с другой, имелось воззвание турецкого правительства к видинско-му паше, напечатанное на турецком и болгарском языках, которое объявляло, что никакого соглашения по этому вопросу не существовало между правительством России и Высокой Портой. Хитрово выказал свое полное неведение о намерениях двух правительств, а также о слухах, которые так волновали Кальверта. После беседы русский дипломат в очередной раз запросил инструкции относительно позиции, которой он должен был придерживаться в этом деле. Хитрово считал, что на тот момент предполагаемая эмиграция не могла бы осуществиться и было необходимо, чтобы все оставалось в Битоля в том же положении до весны94.

Со следующей почтой было отправлено донесение от 23 ноября 1861 г., которое вновь подтверждало, что дело о переселении болгар в Россию удержать в совершенной тайне оказалось невозможным. Распространившиеся по городу слухи о том, что «значительная часть здешнего народонаселения громко изъявляет решительность покинуть отечество и искать приюта и крова в России по примеру болгар придунайских», дошли и до местных властей. Но в административных сферах мнения на этот счет разделились: «иные даже радуются переселению, другие же, напротив, сознавая всю важность этого явления, видят в нем новый страшный удар для империи»95.

Большую озабоченность выказал английский консул, который прежде держался несколько в стороне от дела. Кальверт, как отмечал Хитрово, «с некоторых пор во все стал вмешиваться и являть какую-то необычную беспокойную деятельность, которую он, впрочем, старается скрывать от прочих консулов». Он всячески старался разведать подробности дела, но все попытки его оставались безрезультатны. Англичанин представил коллегам-дипломатам перевод со своей депеши в Стамбул о беспорядках, происходивших в эялете, и о жалобах на местную администрацию. В депеше говорилось о том, что Кальверт указывал Абдуле Керим-паше на возможность переселения болгар из Битольского края как на прямое следствие его

бездействия и плохого управления. Хитрово подозревал, что скрытой целью этой деятельности английского консула было удаление из Битоля Абдулы Керим-паши и замещение его Хюсни-пашой, который правил в Салониках. Кальверт писал в этом смысле сэру Буль-веру, послу Англии в Стамбуле, представляя, что назначение в Би-толя Хюсни-паши являлось единственным средством «остановить иначе могущее осуществиться переселение болгар»96.

Австрийский вице-консул также доносил о том, что Кальверт, недовольный Абдулой Керим-пашой, стал интриговать в пользу Хюсни-паши, с которым у него были близкие приятельские отношения. Заксл весьма положительно отзывался об Абдуле Керим-паше, отмечая его дружелюбное отношение к Австрии, где он получил образование. Австрийский вице-консул был убежден, что такие глобальные вопросы - «благополучие или бедствие» Турции - решались отнюдь не в Битоля. В стремлении Кальверта сместить с должности пашу были замешаны только его личные интересы97, считал Заксл.

Кальверт неофициальным образом представил Хитрово телеграфическую депешу великого визиря, направленную мутессарифу (губернатору) Филиппополя Мухлис-эфенди для оглашения местному населению. Этот документ в Битоля был прислан Блондом, английским вице-консулом в Филиппополе. Хитрово подозревал, что перевод на болгарский язык этого документа являлся произведением самого Блонда. Тем не менее, копию с него он послал в императорскую российскую миссию98. Но сомнения Хитрово были беспочвенны. Из донесения вице-консула в Филиппополе Н. Герова от 7 ноября 1861 г. следует, что мутессариф Филиппополя действительно получил телеграмму от великого визиря, переведенную на болгарский язык, чтобы распространить ее содержание по всей провинции. Ге-ров приложил к своему донесению перевод этого документа на рус-

99

ский язык . В нем отрицалось существование предварительного договора между двумя правительствами, а также сообщалось, что слухи о «понуждении» болгар со стороны османского правительства к переселению в Россию ложны, что, напротив, «все больше и больше возрастает высочайшее благоволение и покровительство, оказываемое болгарскому народу за верность и преданность его султану»100.

Тем временем из Петербурга ко всем русским консулам на Балканах было направлено циркулярное письмо МИД от 13 ноября

1861 г. В нем разъяснялись цели императорского правительства, которое сочло возможным допустить переселение болгар из Османской империи: «открыть гонимым, терзаемым, бесприютным единоверцам нашим убежище в родственной им России». В документе подчеркивалось, что правительство не делало заманчивых обещаний; всем лицам, желавшим уехать из Турции, предварительно объявлялись те льготы, которые предоставлялись переселенцам. «Но мысль императорского правительства была бы совершенно не понята и извращена, если бы кто-либо из агентов наших стал стараться придать переселению преувеличенные размеры и вызывать охотников какими-либо слухами и обещаниями». Консулам вменялось в обязанность противодействовать злонамеренным внушениям, что «будто мы хотим заселить наши пустыни в ущерб славянского элемента в Турции, будто мы желаем ослабить там славянское население, будто мы способствовали удалению татар из наших пределов с преднамеренной целью вознаградить себя насчет трудолюбивых болгар и т.п.».

Циркулярное письмо вполне отражало положительную позицию ее автора, директора Азиатского департамента Игнатьева, по самой проблеме переселения болгар в Россию в целом: «Если убыль, происходящая от выхода к нам переселенцев, распределится равномерно на значительное пространство земель, то она будет почти нечувствительна; но она могла бы действительно повести к вредной убыли славянского элемента в турецких областях, если бы пала исключительно на некоторые местности». Циркуляр уточнял деятельность русских консулов в этом вопросе: они должны были заботиться о том, чтобы «собирались к переселению в ограниченном числе и по возможности лишь те, которые имеют сознательное намерение покинуть свою родину или поставлены в действительную к тому необходимость». При этом русские дипломаты на Балканах должны были помнить, что в переселении славян Россия «имеет в виду преимущественно не свою выгоду, а благо единоверных братий, ищущих в ней убежище»101.

Вслед за циркулярным письмом в Битоля была получена 18 декабря 1861 г. шифрованная телеграмма из Стамбула «о намерениях императорского правительства по отношению к эмиграции болгар в Россию». В своем ответе от 21 декабря под грифом «секретно», посланном по телеграфу, Хитрово подчеркивал, что вопрос о пересе-

лении был поднят без всякого поощрения с его стороны вследствие «спонтанных просьб» здешних христиан. Зимой ему будет легче уклоняться от прошений этого рода, но следует предусмотреть, предупреждал Хитрово, что «весной часть христианского населения, приведенная в отчаяние всевозможными несправедливостями», вновь обратится в русское консульство, «чтобы умолять императорское правительство о гостеприимстве, в котором оно не отказало христианам Придунавья». Хитрово просил на этот случай инструк-«102 ций .

С почтой затем было послано подробное донесение от 28 декабря 1861 г. в ответ на шифрованную телеграмму Лобанова-Ростовского от 18 декабря. Хитрово кратко представил историю вопроса о переселении в Битольском крае, которая подробно изложена выше. Впрочем, необходимо еще раз обратить внимание на то, что русский консул воспринимал идею переселения без энтузиазма. Причины такого отношения он сам и раскрывал: «неудобства, слишком большие массы и тот вред, который может произойти от слишком большого ослабления христианского народонаселения в стране, где и без того числительное отношение его к элементу мусульманскому не слишком велико». Хитрово подчеркивал, что считал своим долгом не возбуждать христиан к переселению «какими-либо обещаниями, а напротив того, старался охладить их увлечение, давая им уразуметь, что императорское правительство не ищет переселения из собственных выгод, но, принимая к сердцу страдания единоверцев наших, предоставляет гостеприимный приют и убежище только тем из них, которых положение сделалось действительно крайне бедствен-

103

ным» .

Далее, следуя дополнительным инструкциям Игнатьева, Хитро -во писал, что «из большого числа желающих воспользоваться дарованным правом поселения, т.к. обещаний им не было сделано никаких, можно будет сделать самый строгий выбор семейств, действительно заслуживающих участия. Переселение в ограниченных размерах принесет несомненную пользу для самих переселенцев и произведет самое выгодное впечатление на остальных христиан, еще более убеждая их в том сочувствии, которое встречают они в России, и в непрестанном попечении нашего правительства об их уча-

В Битоля вместе с сопроводительным письмом от 15 декабря 1861 г. из Азиатского департамента пришла просьба (7 декабря 1861 г.) от генерал-майора П. Струкова, помещика Екатеринослав-ской губернии. До его сведения дошло, что болгары, притесняемые в Турции, готовы перейти в Россию. Струков, имея до 10 тыс. испанских овец, а также рогатый скот и конный завод, нуждался в пастухах до 150 человек и желал предложить нескольким болгарским семьям приехать к нему в деревни, находившиеся в Екатеринослав-ской и Полтавской губерниях. В письме сообщались условия, на которых он готов был принять переселенцев105. Однако это письмо так и осталось лежать в архиве консульства, поскольку переселение следовало осуществить за свой собственный счет, да и перспективы превратиться в конечном итоге в наемных работников были не привлекательны.

Кроме того, циркуляром от 4 января 1862 г. Азиатский департамент сообщил консулам на Балканах о прекращении переселений болгар в Россию, «кроме тех, которые получили уже на то прежде дозволение от императорского правительства». Была отмечена нехватка свободных земель и денежных средств. Предоставляемые земли в Новороссийском крае - степи, «совершенно безлесные и не орошаемые текущими водами», весьма не понравились болгарам Видинского пашалыка. В документе не акцентировалось внимание на многочисленных примерах возвращения видинцев из России уже в 1861 г. Министерство настойчиво рекомендовало своим сотрудникам в Европейской Турции отклонять «болгар от переселения, не оставя этой мерой в них какого-либо неблагоприятного для нас впечатления или сомнения в нашем искреннем сочувствии»106.

В историографии повторяется утверждение, которое декларировал еще Г. С. Раковский107, что к переселению в Россию болгар побуждали многочисленные русские эмиссары и агитаторы108. Как правило, подобные услуги должны были оплачиваться русскими консулами, которые в специальных отношениях просили таковые расходы отнести на счет чрезвычайных по службе издержек. Однако документальных свидетельств с просьбами такого характера от Хитрово, как и документов от Лобанова-Ростовского, позволявших эту денежную операцию, в архивных фондах Битольского консульства и императорской миссии в Константинополе не обнаружено. Следует обратить внимание также на сведения из донесений Н. Герова и А. В. Рачинского, вице-консулов в Филиппополе и Варне.

Геров, как известно, не питал никаких иллюзий относительно возможности болгар Пловдивского края выехать из Турции, поскольку перед отъездом следовало заплатить все долги и налоги, что было большинству не под силу. В донесении от 25 октября 1861 г. он писал, что на русских дипломатов возводят обвинения в том, что они через своих тайных и официальных агентов агитируют болгар к переселению в Россию. Геров констатировал, что при возвращении его в Пловдив из Стамбула по всей дороге от Эдирне к нему «непрестанно подходили» поселяне с вопросом, точно ли выгоняют их из Турции. Дело в том, что турки, и преимущественно заптие (жандармы), уверяли их, что будто бы турецкое правительство не хочет их больше в своей земле. При сборе податей кир-сердары и заптие говорили болгарам, чтобы они продавали свое имущество для уплаты податей и убирались в Россию109. А. В. Рачинский сообщал, что татары-переселенцы из России подали болгарам мысль о переселении в Россию «на оставленные там места»110.

Нельзя согласиться также и с утверждением, что Хитрово развернул лихорадочную деятельность по привлечению болгар Битоль-ского края к переселению в Россию. Содержание его донесений служит доказательством обратного.

Таким образом, движение к переселению в Битольском крае имело запоздалый характер, началось в среде жителей города, т.е. наиболее информированной и зажиточной части болгарского населения Западной Македонии. Отсюда оно стало распространяться на крестьян этого региона. Хитрово был захвачен врасплох: он не имел точных инструкций и конкретных указаний от своего начальства. Из-за приближения зимы и отсутствия прямых директив из России, нежелания обострять отношений с местной турецкой властью русский дипломат не форсировал события, стремясь сдержать размах настроений, удержать процесс до поры до времени под покровом тайны.

На наш взгляд, из донесений Хитрово открывается очень важное обстоятельство, на которое обратил внимание и сам русский дипломат: «слухи о переселении видинских болгар, за весьма немногими изъятиями, можно назвать в высшей степени благотворными», поскольку «слухи эти как будто ободрили их»111. Движение переселе-

* Кир-сердар - начальник военного отряда, следящего за безопасностью передвижения по дорогам.

ния в Битоля, хотя оно и осталось на уровне только толков, имело положительное значение для болгарского населения края, поскольку, всколыхнув его, подняло его морально112.

Появление надежды на освобождение от турецкой власти способствовало некоторому пробуждению болгар этого региона от апатии и покорности своей судьбе. Переселенческие настроения явились пассивным протестом против османского владычества. Они также свидетельствовали о проявлении интереса к делам своих соплеменников в других частях Османской империи, о приобщении к их умонастроению и, как следствие, рождении чувства своей сопричастности к ним, а, кроме того, об осознании своей конфессиональной и национальной общности с Россией, что в целом играло положительную роль в процессе самоидентификации славян Битольского края. Эти настроения явились одним из катализаторов некоторого оживления общественной жизни болгарского населения края.

В этой связи заслуживает внимание доклад Рачинского из Варны от 16 октября 1861 г., в котором он сообщал, что «один из благоразумных здесь болгар просил меня как можно более возбуждать движение к переселению. Он убежден, что переселятся не очень многие, но самое движение, ободрив народ, может послужить выражением громкого протеста болгар и исподволь заготовить в народе волнение, которому достаточно будет опоры в западно-турецком движении или в незначительной помощи России, чтобы превратиться в решительное восстание»113.

Переселенческое движение, как следует из донесений Хитрово, никоим образом не было связано ни с католической пропагандой, ни с повстанческими настроениями. Битольский край, таким образом, явно выпадает из той схемы, которую начертал упоминавшийся в начале статьи болгарский историк И. Тодев. Кроме того, документальные материалы, сохранившиеся в указанных выше фондах Архива внешней политики Российской империи, не содержат информацию об исключительно «эгоистической» позиции русского правительства по проблеме переселения болгар в Россию, о коварстве планов по отношению к болгарскому населению Османской империи. Однако ставить точку в этой чрезвычайно сложной проблеме еще рано, необходимо продолжить исследования, привлекая весь обширный и малоизученный комплекс документов о деятельности русских консульств на Балканах в период после Крымской войны.

Примечания

1 Русия и българското национално-освободително движение. 1856-1876 гг. Т. 1. Ч. 2. София, 1987. С. 171-172.

2 Тодев И. О балканской политике России в начале 60-х гг. XIX ст. // Bulgarian Historical Review. 1988. № 3. С. 54.

3 Там же. С. 48-49.

4 Тодев И. Българско национално движение в Тракия. 1800-1878. София, 1994. С. 193-194; он же. Д-р Стоян Чомаков (1819-1893). Живот, дело, потомци. Т. 1. София, 2003. С. 206

5 Еленков И. Католическата църква от източен обряд в България. София, 2000. С. 153-154.

6Дойнов Ст. Българите в Украша и Молдова през възраждането. 1751-1878. София, 2005. С. 127.

7 Русия ... Т. 1. Ч. 1. № 7. С. 40.

8 Там же. № 63. С. 155.

9 Там же. № 215. С. 462.

10 Архив внешней политики Российской империи (далее - АВПРИ). Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 137.

11 Русия. Т. 1. Ч. 1. № 200. С. 415.

12 Там же. № 219. С. 469.

13 Там же. № 226. С. 487.

14 Там же. № 226. С. 487.

15 Там же. № 226. С. 487.

16 Там же. № 226. С. 488.

17 Там же. № 242. С. 533-534.

18 Там же. Т. 1. Ч. 2. № 269. С. 78-79.

20 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 5 об.

20 Там же.

21 Там же. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 34.

22 Там же. Л. 33.

24 Там же. Л. 50.

24 Там же.

25 Там же.

2<! Там же. Л. 50 об.

27 Там же. Л. 59 и об.

28 Там же.

29 Македония през погледа на австрийски консули. 1851-1877/78. Т. 1. София, 1994. С. 187.

30 Там же. С. 187-188.

31 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 137. 33 Там же. Л. 21.

33 Генчев Н. Франция в българското духовно възраждане. София, 1979. С. 102.

34 Там же. С. 179.

35 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 35.

36 Там же. Л. 36.

37 Там же. Д. 1415. Л. 163-164.

39 Генчев Н. Указ. соч. С. 111.

39 Македония през погледа ... С. 139.

40 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 36.

41 Там же. Л. 35 об.

42 Там же. Л. 36 об.

43 Там же. Л. 35 об.

44 Македония през погледа ... С. 127.

45 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 67 и об.

46 Там же. Л. 67 об.

47 Там же. Л. 68.

48 Там же. Л. 68 об.

59 Там же. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1415. Л. 53. 50 Цариградски вестник. 10 (22) июня 1861 г. № 24. С. 93. 52 Дунавски вестник. 1861. № 36. С. 150.

52 Кирил, патриарх Български. Католическата пропаганда сред българите през вто-рата половина на XIX век. Т. 1. (1859-1865). София, 1962. С. 97.

53 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 69. 5" Там же. Л. 67-68 и об.

55 Македония през погледа ... С. 116-117. 57 АВПРИ. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 36 об. 57 Македония през погледа ... С. 145. 59 Там же. С. 152.

59 Папищашки мисионеры // Дунавски лебед. 1861. № 33. С. 141. 69 Там же. С. 152-153.

61 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 164.

62 Там же. Л. 164 об.

63 Русия ... Т. 1. Ч. 1. № 44. С. 116.

64 Там же. № 45. С. 117.

65 Там же. № 182. С. 366-367.

66Макарова И. Ф. Болгары и Танзимат. М., 2010. С. 160; Русия. Т. 1. Ч. 1. № 182185, 189-191, 194-196 и др. 68 Русия ... Т. 1. Ч. 2. № 317. С. 177.

68 Журнал Министерства государственных имуществ. 1861. № 4. С. 143.

69 Русия ... Т. 1. Ч. 2. № 262. С. 53-54; № 245а. С. 12-13. 79 Там же. № 298. С. 133.

71 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 96 и об.

73 Там же. Л. 96 об.-97.

73 Там же. Л. 97 и об.

74 Там же.

75 Там же. Л. 98-99.

76 Там же. Ф. 161/1. Оп. 181/2. Д. 1184. Ч. 1. Л. 333.

77 Там же. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 99 об. 79 Там же. Л. 100.

79Дойнов Ст. Българите в Украша... С. 127.

89 Косев Д. Русия, Франция и българското освободително движение 1860-1869. София, 1978. С. 145.

81 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 117.

82 Русия ... Т. 1. Ч. 2. № 310. С. 162.

84 Там же. № 316. С. 176.

84Хевролина В. М. Российский дипломат граф Н. П. Игнатьев. М., 2004. С. 111.

85 Русия ... Т. 1. Ч. 2. № 315. С. 175.

86Хевролина В.М. Указ. соч. С. 111.

87 Граф Н. П. Игнатиев. Дипломатически записки (1864-1874). София, 2008. С. 89.

88 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1416. Л. 11. 90 Там же. Ф. 213. Оп. 536. 1861. Д. 1. Л. 7.

90 Македония пред погледа ... С. 189.

91 Селищев А. О переселении македонских болгар в Россию и греческий спор в Битоль-ской и Охридской областях (из консульских донесений 1861-1874 г.) // Македонски преглед. 1929. № 4. С. 33-34.

92 Там же. С. 35-36.

94 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 154.

94 Там же. Л. 155 и об.

95 Там же. Л. 168.

9<! Там же. Л. 168 об. - 169.

97 Македония пред погледа ... С. 192-193.

99 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. 1861. Д. 1415. Л. 169.

99 Документи за българската история. Т. 1. Архив на Найден Геров. Ч. 1. (18571870). София, 1931. С. 261-262.

100 Там же. С. 262.

101 Русия ... Т. 1. Ч. 2. № 317. С. 177-178.

102 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1416. Л. 4.

103 Там же. Л. 10 и об.

104 Там же. Л. 11 и об.

105 Там же. Ф. 213. Оп. 536. 1861. Д. 1. Л. 2-5. ^ Русия ... Т. 1. Ч. 2. № 324. С. 195-196.

107Дойнов Ст. Георги С. Раковски и последното масово преселване в Русия // Българ-ско възраждане: Идеи - личности - събития: Годишник. Т. 2. София, 2002. С. 325. 108Дойнов Ст. Българите в Украша... С. 127.

109 Архив на Найден Геров. № 219. С. 260.

110 АВПРИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1613. Л. 51 об.

111 Там же. Д. 1416. Л. 11.

112 Там же. Д. 1415. Л. 154.

113 Русия ... Т. 1. Ч. 2. С. 164.