CC BY
41Марина Михайловна ФРОЛОВА
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы)
Райко (Ксенофонт) Иванов Жинзифов (1839—1877) — известный в Болгарии и Македонии поэт, переводчик, писатель, публицист, творивший в период национального болгарского возрождения. Его жизненный путь достаточно хорошо изучен благодаря исследованиям болгарских и российских ученых — С.С. Бобчева, П. Орешкова, И. Конева, Д. Лекова, Л. Минко-вой, А.А. Улуняна, М.Г. Смольяниновой и др.
Райко Жинзифов родился в г. Велес (Македония), в семье учителя. Он получил образование в греческом училище, где преподавание велось на греческом языке1. И имя его было вполне греческое — Ксенофонт. Молодой человек желал учиться дальше, но домашние обстоятельства не позволили ему поступить в Афинский университет, где обучалось большинство его сверстников из Македонии. В 16 лет Жинзифов начал работать младшим учителем в училище в Прилепе, где место старшего учителя занимал Димитр Миладинов*, «горячий защитник славянства»2, как позднее о нем писал Жинзифов. Он «отвратил» своего младшего коллегу от эллинофиль-ства, раскрыл красоту болгарских песен, к собиранию которых подключился и Жинзифов. Именно Миладинов стал звать его болгарским именем Райко.
В конце 1857 г. Миладинов отправил Жинзифова учительствовать в македонский городок Кукуш. Об этом времени Жинзифов сообщал в своей биографии (написанной им от третьего лица) следующее: «С переездом его в этот небольшой городок, населенный исключительно болгарами, в нем впервые был введен болгарский язык и болгарская грамота; до это-
* Димитр (ок. 1810-1862) и Константин (ок. 1830-1862) Миладиновы - братья, деятели болгарского национального возрождения, фольклористы и просветители в Македонии.
146 М.М. Фролова
го времени как в церкви, так и в училище господствовал исключительно один греческий язык, хотя преподаватели были природные болгары. У Жинзифова стали учиться болгарскому языку не только мальчики, но и взрослые, юноши, люди женатые и даже священники, ибо в церквах надлежало заменить греческое богослужение славянским»3. Данный пассаж ярко демонстрирует состояние национального просвещения в южной Македонии и рвение молодого учителя.
В июле 1858 г. в числе восьми болгаро-македонцев, которых направил на учебу в Россию Димитр Миладинов, при содействии русского общественного деятеля А.В. Рачинского (впоследствии, в 1861—1862 гг., русский консул в Варне), Жин-зифов приехал в Одессу. Он привез письма Миладинова известному деятелю болгарского национально-освободительного движения Г.С. Раковскому (1821—1867), который произвел на молодого человека столь огромное впечатление, что Ксено-фонт Жинзифов только теперь решил сменить свое греческое имя на болгарское и выбрал себе имя Райко, — именно так к нему обращался в свое время Д. Миладинов4. Однако следует сказать, что официальные бумаги, публикации в русских газетах, свои письма к русским адресатам он неизменно подписывал не Райко, а Ксенофонт. Но для болгар он был Райко.
Жинзифов был принят в Херсонскую семинарию. Однако младший брат Д. Миладинова, Константин, учившийся на историко-филологическом факультете Московского университета, вызвал Жинзифова в Москву. В конце 1858 г. он был зачислен воспитанником Славянского благотворительного комитета, а в 1860 г., сдав экзамены, стал студентом Московского университета. Жинзифов, как и все стипендиаты Славянского комитета, получал стипендию в 20 руб. серебром ежемесячно. Для бюджета русского студента это была приличная сумма, но болгарину, которого московский климат заставлял тратиться на теплую одежду и иметь другие дополнительные расходы, этих денег было недостаточно. Без сомнения, нужды славянских учащихся хорошо знали, старались не отказывать им в помощи, но финансовое положение Комитета, созданного в 1858 г., в эти годы было тяжелым, так как его капитал соби-
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 147
рался из частных пожертвований, которые поступали весьма нерегулярно и в недостаточном объеме5. К тому же, не следует забывать, что в пореформенные годы доходы помещиков, которые составляли большую часть Комитета, значительно сократились. «Денег нет ни у кого. Дороговизна такая, какой в Европе нигде нет»6, — писал секретарь и казначей правления Московского славянского комитета И.С. Аксаков в июле 1861 г. Соглашаясь принять в число воспитанников Комитета Васу Пелагича (1838—1899), в будущем известного деятеля национально-освободительного движения Сербии, Боснии и Герцеговины, по ходатайству сербского митрополита Михаила, Аксаков предупреждал о скромном размере пособия: «С этим можно, конечно, жить, но жить тесновато. Не более этого мы выдаем и болгарским студентам (о которых вообще надобно сказать, что они учатся отлично)»7.
В 1864 г. Жинзифов закончил курс обучения по историко-филологическому факультету со степенью кандидата. Вставал вопрос о возвращении его в пределы Османской империи. Известный историк болгарской литературы Б. Пенев писал о том, что ему не известно, «по каким причинам Жинзифов не вернулся на родину», но предположил, что, вероятно, он «боялся преследований и опасностей»8. Ответ содержится в письме от 10 июня 1864 г. к П.И. Бартеневу (1829—1912), библиотекарю Чертковской библиотеки, первой бесплатной частной общедоступной библиотеки в Москве, и издателю журнала «Русский архив», в котором Жинзифов признавался, что ему «какой-то таинственный голос», «голос совести и долга», все твердил, что «надо ехать на родину», однако он наперед знал свою «будущую жизнь в Болгарии или в Македонии, потому что болгарская земля вся черна и вся наполнена "вязкою мерзостью" — плод долговекового ига»9. В 1865 г. Жинзифов не принял и приглашения В. Берона, директора болгарского центрального училища в г. Болграде*, занять кафедру болгарской
* Болград - административный центр болгарских колоний в Бессарабии, которая была включена в состав России после русско-турецкой войны 1806-1812 гг., получил статус города в 1821 г. По Парижскому мирному договору 1856 г. 4 уезда южной Бессарабии, и Болград в том числе, вошли в состав Молдавского княжества, которое в 1861 г. вместе с Валахией образовало новое государство - Румынию. По Берлинскому договору 1878 г. Болград вновь стал частью Российской империи.
148 ^М.М. Фролова
словесности10. Это училище было создано в 1858 г. и превратилось в один из главных центров обучения болгарской молодежи до 1878 г.
Жинзифов предпочел остаться в Москве, где работал внештатным преподавателем греческого языка в Лазаревском институте восточных языков и в Чертковской библиотеке — помощником П.И. Бартенева. Болгарским исследователям, собиравшим по крупицам эпистолярное наследие Жинзифо-ва, осталась неизвестной обнаруженная нами его записочка без точной даты («среда, 12 час. утра») от того периода, когда он работал в Чертковской библиотеке. Она адресовалась Бартеневу: «В библиотеке все благополучно. Для успокоения своей совести вчера, т. е. во вторник, заходил в библиотеку посмотреть на солдат, как они ведут себя в масляные дни, и нашел их в исправности. В настоящую минуту занимающихся 5 человек, в числе их Безсонов. Часов в 10 ть приходил воронежский книготорговец Лашкин и подписался на «Архив»* с уступкою 10%»11. Впоследствии Жинзифов работал учителем греческого языка в 1-й и 2-й московских гимназиях, в Лицее цесаревича Николая. В 1875 г. он получил чин коллежского асессора (VIII класс)12, который соответствовал чину майора и давал право на личное дворянство. Накануне русско-турецкой войны 1877—1878 гг. по просьбе И.С. Аксакова Жинзифов начал составлять «Путеводитель по Македонии». Но работа не была завершена: Райко (Ксенофонт) Иванов Жинзифов умер в свой день рождения 15 февраля 1877 г. в возрасте 38 лет.
В начале 1860-х годов в Москве учились многие уроженцы Османской империи13, впоследствии внесшие значительный вклад в национально-культурное возрождение Болгарии: Нешо Бончев, Марин Дринов, Любен Каравелов, Константин Миладинов, Никола Михайловский, Васил Попович, Илларион Стоянов, Савва Филаретов и многие другие14. Они образовали Московскую болгарскую дружину, поставившую цель знакомить русских с жизнью турецких славян, содействовать развитию болгарской литературы, призывать болгарскую молодежь в Россию для совершенствования в науке15.
* «Русский архив» - журнал, который издавал П.И. Бартенев с 1863 г.
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 149
Первые литературные опыты Жинзифова появились на страницах издаваемого Дружиной журнала «Братский труд». Его перу принадлежат переводы на болгарский язык «Слова о полку Игореве», «Краледворской рукописи», стихотворений Тараса Шевченко, М.Ю. Лермонтова и других русских поэтов, а также несколько оригинальных произведений, например, поэма «Кровавая рубашка». Свои поэтические произведения на болгарском языке Жинзифов посылал в болгарские периодические издания: «Дунавска зора», «Българска пчела», «Народност», «Македония» и др. Жинзифов стал первым историком болгарской литературы, написав для сборника «Поэзия славян» статью «Болгарская литература», где было прослежено развитие болгарской словесности, начиная с Паисия Хилендарского и до 1871 г., когда вышел в свет этот сборник, изданный русским поэтом, переводчиком и библиографом Н.В. Гербелем.
Жинзифов много печатался в русской периодике, информируя русского читателя о событиях, имевших место у западных и южных славян. Он вел раздел «Славянское обозрение» в газете «День», «Славянская хроника» в газете «Современная летопись», его статьи также публиковались в газетах «Москва», «Москвич», «Московские ведомости», в журналах «Православное обозрение», «Русский архив». Свои статьи Жинзифов часто оставлял без подписи или скрывался под псевдонимами Велешанин, Велесов, под инициалами К.С., Ж., Х. и ZZZ16. Многие болгарские и российские ученые занимались выявлением в русской прессе публицистических работ Жинзи-фова; среди них — В. Руменов и Е. Спростанов, П. Орешков, С.А. Никитин, Н.Н. Пономарева, А.А. Ровняков, Д. Леков, Ц. Унжиева и др.17. Благодаря их трудам научный мир имеет в своем распоряжении 2 тома публицистики Жинзифова.
Первая статья Жинзифова — «Письмо одного из учащихся в Москве болгар к редактору» газеты «День» от 28 октября 1861 г., где поднимался вопрос о взаимоотношениях русских и болгар, нашла живой отклик у читателей. У них «сжималось сердце», когда они читали, что в Македонии, Болгарии и Фракии «весь болгарский народ» имел «более или менее ясное по-
150 М.М. Фролова
нятие о русских», которых все славянские племена «считали и еще считают за будущих освободителей своих от чужого ига», а «русский народ не имеет ни малейшего понятия о болгарах»18. И.С. Аксаков, главный редактор «Дня», посчитал нужным немедленно прокомментировать слова автора письма, признав его упреки вполне справедливыми: «Мы, как русские, должны были бы свято помнить и сознавать свой нравственный долг, свои обязанности относительно наших страждущих младших братий, повинность, налагаемую на нас историей. Но мы неверны своему призванию!». Редакция находила объяснение этому факту также в том, что славяне нуждались в русских, а русские в них нет, «они чают от нас духовную и материальную помощь и освобождение от турецкого, греческого или немецкого ига, а русский народ для решения своих внутренних вопросов обойдется и без их содействия»19.
Газета «День» затем напечатала две статьи, которые явились откликом на публикацию болгарского студента. Автором первой — «Несколько слов по поводу болгарского вопроса. Письмо к редактору» (1861. № 6) — являлся М.О. Коялович, историк, преподаватель Санкт-Петербургской духовной академии. Вторая статья — «О заслугах болгар для русского просвещения» — была подписана инициалами Н. М-въ (1862. № 14). Коялович подчеркивал, что он не мог не «почувствовать всей горечи от этого неуместного, непростительного невежества» русских по отношению к Болгарии, и он призывал «раскапывать, раскрывать» исторические факты, чтобы сколько-нибудь «уменьшить это невежество». В своей статье он доказывал, что первоначальным принятием, познанием и усвоением христианства Русь была более обязана древней христианской Болгарии, чем всем усилиям греков20. Автор Н. М-въ, прочитавший с «чувством глубокой скорби» «печальные известия» «о настоящем бедственном положении» болгар, продолжил в своей статье рассмотрение культурных русско-болгарских связей21.
Разумеется, неосведомленность русского общества в отношении болгарского народа, дискуссия о которой была развернута в газете «День», была явно и искусственно преувеличена. Недавно закончилась Крымская война 1853—1856 гг.,
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 151
в которой победы России ждали все славянские народы на Балканах, чтобы с помощью русского оружия обрести свою независимость. В Высочайшем манифесте от 11 апреля 1854 г. было провозглашено, что Россия «ополчилась не за мирские выгоды; она сражается за Веру Христианскую и защиту единоверных своих братий, терзаемых неистовыми врагами»22. В унисон зазвучали речи на различных общественных собраниях при сборе материальных средств, предназначенных для поддержки правительства в его чрезвычайных военных расходах. Например, на собрании предводителей и депутатов московского дворянства, состоявшемся 2 мая 1854 г., губернский предводитель А.Д. Чертков, известный в историографии своими работами по истории Болгарии, в частности, сказал: «Если 1812 год был знаменит в летописях нашей истории пожертвованиями и беспредельной верноподданнической преданностью в Бозе почивающему блаженной памяти императору Александру Павловичу, то эпоха, которой мы теперь свидетели, еще знаменательнее и важнее 1812 года. Тогда мы защищали престол и отечество, теперь, к этим священным словам для каждого из нас, присоединяется еще третье, не менее священное. Это защита нашей православной веры и освобождение 10 миллионов нам единокровных и единоверных христиан, страждающих более четырех веков под нестерпимым игом изуверов-магометан»23.
Крымская война также вызвала очередную волну публикаций в прессе о предыдущих русско-турецких войнах и, в том числе, воспоминаний и записок русских офицеров о русско-турецкой войне 1828—1829 гг. В них много внимания уделялось описанию городов Европейской Турции, ее природы и населения — турок, болгар и греков. В начале 1860-х годов были еще живы многие участники Забалканского похода русской армии в 1829 г., в результате которого они познакомились с болгарским населением Румелии. Не стоит забывать и о достижениях русского славяноведения, хотя следует признать, что научные исследования по истории и культуре Болгарии были более интересны узкому кругу специалистов, чем широкой читающей аудитории.
152 М.М. Фролова
Поражение в Крымской войне заставило русское общество сосредоточиться на своих внутренних проблемах, а громадной важности крестьянский вопрос заслонил собой все другие проблемы, в данном случае, славянские дела. Тем не менее, в русской прессе конца 1850-х — начала 1860-х годов печатались статьи, посвященные славянам, проживавшим в Турции, и, в частности, начавшейся греко-болгарской церковной борьбе24. Кроме того, внешняя политика России на Балканах после Парижского мира 1856 г., направленная на восстановление ее престижа на Востоке и среди славянского населения и поэтому потребовавшая расширения здесь консульской сети, заставляла министерство иностранных дел ставить вопрос об информировании русского общества о славянских делах. В 1859 г. директор Азиатского департамента МИД России Е.П. Ковалевский (1856—1861) предложил создать особый отдел «Славянские земли» в газете «Санкт-Петербургские ведомости», которую издавал А.А. Краевский. В этой газете и прежде появлялись сведения о славянах, но они являлись перепечаткой из иностранных изданий. Теперь же было решено передавать в редакцию газеты материалы из донесений российских консулов. Однако «Санкт-Петербургские ведомости» так и не стали центральным славянским органом и никого не объединили, на что обращал внимание видный советский ученый С.А. Никитин, поскольку статьи были «сухи, как всякое официальное донесение, а фактические сведения не находили никакого истолкования»25. А в «Московских ведомостях» Славянский отдел «не состоялся за недостатком славяниста, несмотря на предложение, сделанное редакции министерством иностранных дел»26, — сообщал И.С. Аксаков 5 июля 1859 г.
Исключительное внимание к судьбе славян, прежде всего, единоверных и единоплеменных болгар и сербов, проявлял журнал «Русская беседа». И.С. Аксаков, ставший редактором журнала с августа 1858 г., открыл в нем Славянский отдел, чтобы сделать славянский вопрос популярным в России, близким купечеству и «вообще грамотному простому люду»27. Следует подчеркнуть, что при его ведении Аксаков столкнулся с многими трудностями, например, приходилось
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 153
постоянно преодолевать информационный голод, поскольку в списке иностранных газет, которые в то время можно было выписывать через почтамт, не значилось ни одно славянское или новогреческое издание. Редакция получала славянские газеты через настоятеля русской посольской церкви в Вене протоиерея М.Ф. Раевского (1811-1884).
Не было и сети корреспондентов в славянских землях Западной Европы, и Аксаков обращался к Раевскому, чтобы тот помог ему в этом вопросе: «Нужно живых, живых, горячих писем, пусть будут они хоть и коротенькие»28. Аксаков готов был платить Раевскому за печатный лист сведений по 50 руб. серебром - «высшую в России цену»29. Но наладить регулярное получение необходимых материалов тогда так и не удалось.
Кроме того, Аксаков долго подыскивал человека, который бы знал славянские языки и мог переводить письма, «получаемые от чехов и сербов (включая хорватов), русинов, словенцев и проч. (для болгар — у нас есть переводчики и для поляков тоже)»30. Вместе с жалованьем в 400 руб. сер., которое предлагал Аксаков своему помощнику, и приличной оплатой переводов больших славянских статей (15 руб. сер. с печатного листа), «составление статеек», «т. е. извлечений из славянских газет, из писем и проч.» (20 руб. сер. за лист), и «самостоятельного сочинения» (50 руб. сер. за лист) выходила весьма значительная сумма в 600 руб. сер. в год. «Это жалованье, я полагаю, выше академического, да и занятия живее, приятнее», — сообщал свои условия Аксаков в письме от 4 сентября 1858 г. доброму знакомому Б.И. Ордынскому (1823—1861), писателю и переводчику с греческого языка, прежде преподававшему греческий язык в 3-й московской гимназии, а в 1853 г. переехавшему в Казань. В Казанском университете он стал преподавателем греческой словесности (впоследствии профессором греческой и римской словесности Казанского и Харьковского университетов). Редактор «Русской беседы» обратился к Ордынскому с просьбой помочь ему найти нужного сотрудника среди учеников В.И. Григоровича. Аксаков выяснял также, нет ли такого человека в Петербурге среди студентов И.И. Срезневского. «Вообразите, что здесь, в Москве, вовсе нет людей, способных
154 М.М. Фролова
занять это место. У Бодянского учеников нет вовсе»31, — писал Аксаков с огорчением.
Предложение Аксакова принял М.Л. Петровский (1833— 1912), славист, ученик Григоровича, впоследствии профессор Казанского университета. Он прибыл в Москву во второй половине декабря 1858 г., но в мае следующего года уже вернулся в Казань, поскольку должна была состояться его свадьба. Аксакову поэтому теперь требовалось посылать славянские письма и статьи в Казань. Он жаловался Раевскому, что в 1859 г. славянские газеты пролежали «без всякой пользы» по причине отсутствия переводчиков со славянских языков32.
Тем не менее, в журнале «Русская беседа» было опубликовано, как указывал С.А. Никитин, 42 статьи33, а Л.И. Ровняко-ва выявила 53 статьи, которые так или иначе касались южных славян, греков и Восточного вопроса34. «Нам удалось вывести славянский вопрос из области археологического интереса в область живого, деятельного сочувствия и оживить умственное движение в кругу наших литературных собратьев»35, — подчеркивалось в одной из редакционных статей. Но в целом, «Русская беседа» имела элитарный характер: «ученый и литературный журнал, он был рассчитан на очень образованного серьезного читателя»36. Журнал выходил немногим более 5 лет (1856—1860), терпя значительные материальные убытки (издатель и первый редактор А.И. Кошелев потратил на него более 40 тыс. руб. серебром). «Русская беседа» «ушла из литературной жизни тихо и незаметно»37. Впрочем, возможность через свой журнал высказаться перед публикой позволила славянофилам изменить к ним отношение правительственных кругов, которые «смогли по-новому оценить данное направление и в некоторых случаях увидеть в нем потенциального союзника»38.
В 1861 г. И.С. Аксаков вернулся из поездки «по чужим краям», где он желал приобрести «не ученое, но живое знание славянских наречий»39. Н.И. Цимбаев, исследователь жизни и деятельности И.С. Аксакова, отмечал, что он не знал славянских языков и не мог прочесть ни одной из получаемых им славянских газет40. В 1861 г. ему разрешили издавать еженедельную газету «День». По инициативе Е.П. Ковалевского Славянский отдел
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 155
газеты «Санкт-Петербургские ведомости» передавался московской газете. Об этом было доложено Александру II, и он дал на это свое согласие. Ковалевский позаботился также обеспечить редактора «Дня» сотрудниками. 28 сентября 1861 г. он пригласил В.И. Ламанского (1833—1914), ученика И.И. Срезневского, который после окончания Петербургского университета служил в архиве министерства иностранных дел. Ковалевский познакомил его с новым директором Азиатского департамента Н.П. Игнатьевым, назначенным на эту должность в августе 1861 г. Тот обещал доставлять Ламанскому газеты, присылаемые Раевским. А.Ф. Гильфердинг (1831—1872), прошедший курс обучения в Московском университете под руководством О.М. Бодянского, магистр славянской филологии, состоявший на службе в Азиатском департаменте МИД, был также «не прочь писать славянские известия». Сообщая эти приятные для Аксакова новости, Ламанский отмечал, что в Азиатском департаменте имелся всего лишь один чиновник — В.В. Макушев (1837—1883), кандидат Петербургского университета, ученик И.И. Срезневского, который «что-то знал о славянах»41.
13 октября 1861 г. Ламанский специально заходил к Игнатьеву и «просил его депеши». Директор Азиатского департамента обещал «выдавать их постоянно, начиная со следующей почты»42. 28 октября 1861 г. Ламанский известил Аксакова о том, что для номеров 4 и 5 они подготовили несколько статей, которые были отданы в цензуру. Несколько донесений управлявшего императорским российским консульством в г. Битола М.А. Хитрово (1837—1896), в которых он описывал сам город и свою поездку по Македонии, были переработаны в целую статью. Ламанский ее очень рекомендовал Аксакову, подчеркивая: «Статья прекрасная и непременно следует поместить»43. Однако на страницах газеты «День» она так и не появилась. Позднее публиковались другие материалы, поступавшие из очередных донесений Хитрово, например, в № 13 от 6 января 1862 г. сообщалось о тяжелой криминальной обстановке в Битольском эялете.
Из переписки Аксакова и Ламанского становится ясно, что информацию из Петербурга газета «День» получала бесплатно, поскольку в архиве МИД работал постоянный писарь, который
156 М.М. Фролова
по указанию Ламанского переписывал нужные материалы44. Но Аксаков не упускал возможность приглашать корреспондентов из славянских земель: «Пусть каждый Славянин пишет, что имеет сказать в пользу своей народности. Я даю всем им доступ в моей газете»45. Публицистические статьи Жинзифова, наделенного несомненным литературным талантом и горячим сердцем патриота, стали поэтому востребованными на страницах газеты «День». И тема Македонии, родины журналиста, проходит через все его публицистическое творчество, хотя статей, всецело посвященных этому региону Балкан, не так много.
Первой в этом списке стоит обширная статья «Димитрий и Константин Миладиновы», опубликованная в двух номерах газеты «День» (№ 46 от 17 ноября и № 48 от 1 декабря 1862 г.). Тревожная информация о болгарском студенте Московского университета Константине Миладинове, который был отрекомендован читателям «Дня» его редактором как «хороший наш знакомый», впервые появилась в № 3 от 28 октября 1861 г., когда было сообщено, что К. Миладинов был схвачен турками и брошен в тюрьму, как только приехал в Константинополь. «К несчастью, — писала газета, — он турецкоподданный», «но русское посольство в Царьграде хлопочет об его освобождении»46. Благодаря сохранившемуся письму И.С. Аксакова от 22 сентября 1861 г., адресованному графине А.Д. Блудовой, дочери влиятельного сановника Д.Н. Блудова, председателя Комитета министров (1861), стало известно, что он сам уже обращался к графине, имевшей обширные связи. Аксаков писал, что Константин Миладинов, «очень близко мне знакомый», был посажен вместе со своим братом, бывшим учителем в Кукуше, «в крепость в Константинополе или в темницу — я хотел сказать, — такую, из которой живыми не выходят». «Нельзя ли его оттуда выручить?»47 — спрашивал у графини Иван Сергеевич.
О Димитре и Константине Миладиновых рассказал со страниц газеты «День» А.В. Рачинский в статье «Печальные известия о Македонии», опубликованной 3 марта 1862 г. (№ 21). В судьбе Константина Миладинова, который в 1856 г. приехал учиться в Россию, Рачинский принял самое сердечное участие: болгарский юноша подолгу гостил у него в смоленском
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 157
имении. Но весной 1860 г., после продолжительной болезни, К. Миладинов решил вернуться на родину, чтобы поправить свое здоровье. Со старшим братом Константина Миладино-ва, Димитром, Рачинский познакомился в 1858 г. в Кукуше. За все время своего путешествия по Македонии он увидел, по его словам, в Димитре «впервые народного деятеля», который выбрал не почет и выгоду, а скромное место учителя: «живет и учит, и говорит, и убеждает, и пишет» в пользу изучения родного болгарского языка. Д. Миладинов, «отбив в Кукуше наступление лазариста Боре, спасши свою родину от опасностей унии, не мог оставаться на месте». Рачинский сообщил о том, что, выполняя поручение болгарской общины в Константинополе по сбору средств для постройки церкви в Галате, Милади-нов отправился в дорогу. «Демосфеновские его уста, верно, не могли воздержаться на пути от осуждения — от убеждения народа стоять за веру, за народность». Он был арестован в своем родном городе Струге, переведен в тюрьму г. Битола, а затем в Салоники и Константинополь. Константин Миладинов «в сопровождении двух сестер милосердия и лазаристов» дважды приходил к старшему брату в тюрьму, а придя в третий раз, сам уже из ее стен не вышел. 6 февраля 1862 г. в Москве было получено печальное сообщение о смерти обоих братьев в турецкой тюрьме. «Думают, что их отравили»48, — писал Рачинский.
Из корреспонденции, поступившей в редакцию «Дня» из Константинополя и опубликованной в № 22 от 10 марта 1862 г., стали известны важные подробности о пребывании братьев Миладиновых в турецкой тюрьме, а также выявилась та весьма сложная ситуация, в которой они оказались. «Греческие пастыри слишком дурно их зарекомендовали перед турецким правительством. Последнее считало их государственными преступниками, никого не допускало к ним». У братьев было изъято множество писем, у Константина — 800 писем, которые «компрометировали их». Анонимный автор данной информации, вероятно, состоявший на дипломатической службе России, по приезде в столицу Османской империи первым делом попытался «позаботиться вместе с прочими болгарами» об освобождении Миладиновых. Однако он скоро понял, что
158 М.М. Фролова
«малейшее участие русского посольства могло бы еще хуже скомпрометировать их». «Смерть, мученически перенесенная во имя Христовой веры и угнетенной народности!»49 — такими словами заканчивалась эта статья.
Жинзифов, который очень хорошо знал и Димитра, и Константина Миладиновых, не сразу откликнулся на данную весть статьей: необходимо было время, чтобы пережить это горе. Из всех славян, которые проживали в Москве, он дольше всех был знаком с обоими братьями, их связывали общая родина, деятельность, убеждения. Жинзифов избрал жанр биографического очерка, в котором им были воссозданы жизненный путь и просветительская деятельность Димитра Миладинова, а также короткая, но яркая судьба его младшего брата. Это, по существу, были их первые биографии, причем составленные человеком, близко их знавшим. Жинзифов указал, что Димитр начал трудиться «в пользу своего народа положительно и сознательно» только с 1856 г.: вводил в церквах и училищах тех городов, где работал учителем (Прилепе, Кукуше, Струге, Ох-риде), церковнославянский язык, заставляя учиться «славянским наречиям не только детей, но и людей женатых и седоволосых стариков». Сам Миладинов только с 1857 г. начал писать по-болгарски, но не так свободно, как по-гречески. Жинзифов свидетельствовал, что Миладинов был наделен даром слова, что он преподавал болгарскую историю и болгарский язык не по книгам. Рассказывая о Миладиновых, Жинзифов замечательно описал Стругу, Охрид, Охридское озеро и особенно Прилеп и его окрестности.
Миладинова, как указывал Жинзифов, постоянно тревожила мысль о необходимости открыть в Охриде болгарское училище. Он без устали возбуждал «сонные умы болгар, особенно молодых людей, которые с жадностью слушали его беседы о славянстве». Он очень верно заметил, писал Жинзи-фов, «что в Македонии города, лежавшие по обеим сторонам дороги, ведущей к Сербии и к шопам*, не так нуждались в помощи, в деле нравственного развития, как города, лежавшие
* Шопы - болгарская этнографическая группа, говорившая на западно-болгарских диалектах и проживавшая на территории, которая в настоящее время разделена между тремя государствами - Болгарией, Сербией и Македонией.
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 159
по обеим сторонам солунской дороги, что в Восточной Македонии особенно сильно влияние грецизма»50. Под грецизмом Миладинов понимал обычай «посылать детей в Афины, откуда они, возвращаясь, становились учителями греческого языка и распространителями греческих идей, стыдясь назвать себя болгарами, несмотря на то, что их родные не знают ни одного греческого слова»51. Будучи человеком уже немолодым, он возлагал свои надежды на Константина, как продолжателя его дела, но тот разделил горькую участь старшего брата, заключенного в стамбульскую тюрьму. Жинзифов подчеркивал, что они могли быть спасены, если бы изменили вере своего народа и приняли католичество, но они предпочли смерть. «Ми-ладиновы пали жертвою клеветы и предательства!»52 — писал он. Очерк Жинзифова представил не только биографии двух просветителей из Македонии, но и показал острую необходимость для болгар противостоять процессу эллинизации.
С самых первых своих выступлений на страницах московской прессы Жинзифов стремился убедить русского читателя в том, что Македония, древняя Славиния, область в Турецкой империи, — одна из славянских областей, что славянская народность здесь по численности значительно превышала всякую другую народность неславянскую: будь она турецкая, греческая или валашская. Македония — не греческая страна, непрестанно повторял Жинзифов в своих работах.
Проблема эллинизации славян Македонии была поэтому одной из наиболее актуальных тем для Жинзифова-публи-циста. Ей специально было посвящено несколько его статей. Основываясь на материалах болгарских газет «Советник» и «Болгарская пчела» (№ 39. 28 сентября 1863 г.), он сообщил, например, о том, что министр народного просвещения Греции Никопулос пригласил известных профессоров Афинского университета составить комиссию, в которой был бы обсужден вопрос о распространении эллинизма вне границ Греческого королевства, особенно в Македонии. Инициатива министра встретила в греческих газетах восторженное сочувствие. Жинзифов, знакомя русского читателя с замыслами претворения Мегали идеа в жизнь, подчеркивал, что они «могут помешать
160 М.М. Фролова
успешному ходу образования и развития болгар и способны до огромного размера развить ненависть и международную вражду болгар и греков»53. Со своей стороны Аксаков как редактор не удержался, чтобы не прокомментировать слова своего сотрудника, подчеркнув, что «этот враг опаснее турок». «Но ни унывать, ни уступать не надо, а бороться и несокрушимо верить в непременное будущее торжество "ненавидимых и гонимых истины ради"»54, — заявлял редактор «Дня».
Через год в статье «Эллинский оратор в народном собрании эллинов» (№ 36. 5 сентября 1864 г.) Жинзифов возвратился к теме просветительного эллинизма, которая вновь обсуждалась в Народном собрании в Афинах, о чем сообщала газета «Советник». Греки проявляли беспокойство в связи с тем, что во многих городах Балкан эллинский язык был изгнан и замещен варварским языком, т. е. болгарским, что в самих Салониках и в Константинополе эллинская церковь, эллинский язык и эллинская народность стали «предметом ругательства и презрения». Собрание потребовало от министра просвещения отчета о тех мерах, какие он намерен предпринять для распространения эллинизма на Балканах и подавления варварского языка55.
Конкретное проявление этой политики в Македонии было показано, например, в статье «Еще несколько слов о действиях фанариотов в Болгарии» [№ 5. 1 февраля 1864 г. газета «День» по материалам газеты «Советник» (от 6 января 1864 г.)]. В Ох-риде в декабре 1863 г. по доносу местного фанариота было арестовано более двух десятков влиятельных жителей города, поскольку они осмелились открыть в городе болгарское училище и ввести в церкви церковнославянский язык. Во время поездки битольского генерал-губернатора, которого сопровождал в качестве переводчика Жоржаки, прежде бывший английским консулом в Корче, местный фанариот обратился к Жоржаки с донесением об этом «преступном» деле болгар. Были также арестованы учитель и его отец, основавший это училище, изъяты все славянские книги, учебные и церковные. Арестованным пришлось откупаться: 95 турецких лир, т. е. около 600 руб. сер. дали 8 человек за свое освобождение из тюрьмы. Книги остались у фанариота, а училище было закрыто56.
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 161
11 апреля 1864 г. (№ 15) в статье «Еще слово о фанариотах в Болгарии. В ответ г. В. Неклюдову» Жинзифов раскритиковал позицию Неклюдова*, который защищал греков-фанариотов и выступал против борьбы болгар за свою церковную самостоятельность. Неклюдов, в частности, утверждал, что на острове Халки он осмотрел типографию и видел, что в ней печатались богослужебные книги на славянском и арабском языках. Жин-зифов отвечал, что он тоже бывал в Константинополе, знает, какие книги печатались на славянском языке, но он вырос и долгое время жил в Македонии, много путешествовал, был в Салониках, Кукуше, Полянине, Струмнице, Штипе, Велесе, Битоле, Прилепе и др. городах, однако в церквах и училищах не встретил ни одной славянской книги, которая была бы напечатана в патриаршей типографии. Жинзифов лишь в трех городах видел церковные книги русской печати времен императриц Елизаветы Петровны и Екатерины II. Такое положение дел существовало вплоть до конца 1859 г. В статье было также приведено свидетельство Д. Миладинова о том, что греки-фанариоты сожгли пергаментные славянские книги в монастырях Св. Наума (Охрид), Богородицы Пречистой (Кичево), Преспы и др. местах57. Полемизируя с Неклюдовым, Жинзифов писал, что низшее духовенство живет очень бедно, не то что высшее, архиереи, посылаемые из Фанара к славянам. Он рассказывал о том, как простой болгарский священник с ранней зари, когда у него нет церковных обязанностей, отправляется пахать свое поле или в чужую мастерскую шить сапоги и башмаки, чтобы уплатить «владычину», и только потом может думать о себе и своей семье. «Как часто случалось нам видеть бедного болгарского священника в владыческой тюрьме с железами** на ногах за то, что он не успел вовремя внести архиерею "владычину" или за другое тому подобное!» Жинзифов был убежден, что «греческое высшее духовенство своим положением и силою могло бы помочь» болгарам в развитии своего народа, «могло бы утешить их в трудные, долговременные, несчастные
* Вероятно, речь идет о Василии Сергеевиче Неклюдове (1818-1880), первом секретаре русского посольства в Греции, камергере, писателе.
** Т.е. в кандалах.
162 М.М. Фролова
и черные для болгар дни и годины», но оно «никогда этого не сделало и не сделает никогда и вперед!»58.
Злободневной темой для Македонии была деятельность католических миссионеров. В статье «Западная пропаганда в Македонии» (№ 3. 16 января 1865 г.) сообщалось, что католическая пропаганда действует по-прежнему, но не так открыто, «тихомолком», избрав себе путь образования, который, по мнению Жинзифова, «гораздо вернее ее прежнего пути». В Македонии, земле славян, работали уже два униатских училища — в Битоле и Энидже (Пазар). Журналист располагал достоверными сведениями об униатско-католическом училище Битолы, которое основала миссия лазаристов во главе с аббатом Лепаве-ком. В 1865 г. здесь бесплатно учились около 50 детей. Их хорошо кормили и одевали «даже роскошно». Преподавание шло на болгарском языке под руководством известного учителя Йордана Константинова. В 1859 г. он был представлен фанариотом-епископом г. Скопье «как человек опаснейший для турецкого правительства, находящийся в сношениях с сербским и русским правительствами», за что турецкими властями был заключен в тюрьму в Малой Азии на 3 года. Вернувшись в Македонию, Й. Константинов, во избежание повторения подобной участи, поступил на службу к аббату Лепавеку. Жинзифов был убежден также, что распространению унии способствовал битольский митрополит Венедикт, поскольку он запретил открытие славянского училища и употребление славянского языка в церкви59.
В письме из Битолы Жинзифову сообщили весьма важные сведения, например, о том, что митрополит Венедикт пообещал болгарам славянское богослужение в новой церкви, которую они с воодушевлением построили на свои средства. Но в день ее освящения звучал только греческий язык, а приглашенного учителя болгарского языка из Прилепа Венедикт выгнал из города. На вопросы болгар он ответил: «Здесь не Россия и не Сербия, здесь не Босна и не Черная гора, не Болгария, страна эта называется Македонией, в которой обитают греки; если вы еще раз станете просить о болгарском училище и славянском языке, то я вас на другой же день отправлю в заточение»60. В следующий раз Венедикт отвечал, что пока не получит разре-
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 163
шения от Синода из Константинополя, до тех пор он не может позволить им открыть болгарское училище и ввести славянский язык в церкви. В отсутствие митрополита, который уехал лечиться в Вену, болгары Битолы наняли другого учителя. 19 июля 1864 г. он стал петь в церкви по-славянски. Завязалась драка, конец которой положили подоспевшие турецкие жандармы. Митрополит поспешил вернуться в город, и дела обрели прежний порядок. Жинзифов сообщил также и о переходе в ислам Григория, дьякона охридского митрополита Мелетия. К этому дьякона вынудил его начальник, угрожавший тюрьмой и ссылкой «за какие-то денежные растраты и непослушание». Когда на турецком меджлисе г. Битола, в присутствии паши, а также битольского и охридского митрополитов, Григорию было позволено принять ислам, он, сняв с головы свой клобук, бросил его в сторону митрополитов и сказал: «Пусть Бог рассудит меня и вас; вы меня заставили совершить этот грех»61. Сообщая русскому читателю эти вопиющие факты из деятельности греческих иерархов Битолы и Скопье, Жинзифов приходил к заключению о том, что не стоит удивляться тому, что «западная пропаганда могла свить себе гнездо в центре Македонии»62.
В 1866 г. в жизни Жинзифова произошло значимое событие: он отправился в Болгарию для сбора этнографического и статистического материала, а также посетил Македонию, свою родину, где не был 10 лет. По возвращении в Москву он принял российское подданство. Результатом этой двухмесячной поездки (июнь-июль) стал обширный и очень информативный очерк «Из заметок путешественника по Македонии», опубликованный в пяти номерах газеты «Современная летопись» (№ 32, 33, 34, 36, 40; 18 и 25 сентября, 9 и 30 октября, 27 ноября 1866 г.).
В первой заметке Жинзифов рассказал о взаимоотношениях болгар и турок, подчеркнув, что «знаменитый хатт-и хумаюн* есть не что иное как мертвая буква». Турки остались
* Хатт-и хумаюн - рескрипт султана Абдул-Меджида I (1839-1861) от 18 февраля 1856 г., в котором были повторены основные положения Гюльханейского хатт-и шерифа («священного указа») 1839 г. - обеспечение безопасности жизни, чести и имущества для всех подданных империи вне зависимости от религиозной принадлежности; правильное распределение и взимание налогов; упорядочение рекрутского набора и сокращение срока военной службы. Хатт-и шериф содержал обещания развивать экономику страны и использовать для этой цели «опыт и капиталы Европы».
164 М.М. Фролова
турками, и для них христианин был гяуром, неправоверным. Участь болгар, босняков, герцеговинцев (сербов) нисколько не была облегчена, сравнительно с прежней их участью и положением. Жизнь христианина была не защищена, разбой и убийства христиан в Македонии были обычным явлением, а суды действовали не в их пользу. Жинзифов приводил примеры криминальных случаев, из которых турки, совершившие преступления, выходили без наказания. Прожив неделю в Би-толе, путешественник имел возможность расспросить жителей из разных городов и поселений Македонии, приходивших в административный центр этого края по своим делам. Ответы были очень печальны. Но утешить их надеждой и добрыми вестями из земли Московской он тоже не мог63.
Жинзифов затронул также проблему налогов. Из-за краткости своего пребывания он не изучил досконально систему взимания податей, но вынес следующее — христиане стали значительно больше платить налогов, наказания за недоимки были жесткие, и крестьяне разорялись.
Летом 1866 г. турецкую администрацию Битолы встревожили слухи о высадке Дж. Гарибальди на Балканах. В связи с этим были предприняты меры к отражению любого вторжения — турецкие войска были сосредоточены в Болгарии, Боснии, Герцеговине и Фессалии, а в Македонии их почти не осталось. Махмуд-паша, военный начальник в Битоле, получил приказ из Стамбула собрать 20 тыс. башибузуков для охраны границ с Грецией. В Македонию были присланы войска из Египта, их временно расквартировали в Битоле. Жинзифов видел этих арабов, которые нисколько не отличались от турок и «такими же кровожадными глазами смотрели на христиан»64.
Второй рассказ о Македонии продолжил тему турецкого произвола. От местных жителей журналист много слышал о жестокости правления битольского вали Хюсни-паши, «отъявленного ненавистника христиан». По словам Жинзифова, паша был удален от должности лишь благодаря хлопотам одного европейского посланника, который обратил внимание на жалкое и бедственное положение христиан65. Жинзифов заметил, что лучшими друзьями и постоянными советниками
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 165
турок являлись англичане и французы. Как правило, европейцы, приезжавшие в Турцию, не только не изъявляли никакого сочувствия к христианам, но еще и утверждали, что «не следует избавлять христиан от ненавистного им ига». Пропагандисты Запада, наводнявшие Болгарию, Фракию и Македонию, старались «заподозрить болгар перед турецким правительством в тайных сношениях с Россией и Сербией и внушить туркам, что как болгары, так и сербы, самые опасные их враги». Один французский консул прямо заявил в разговоре с Жинзифовым, что участь и положение болгар улучшатся только тогда, когда они откажутся от православия и примут католичество: «пока вы исповедуете одну веру с русскими — вы для нас русские»66. Жинзифова, несмотря на его документы, и турки, и европейцы однозначно принимали за русского агента, а не за путешественника, имевшего научные цели67.
В этом же очерке Жинзифов остановился на политике министра иностранных дел Турции Али-паши, который «сильно» хлопотал, чтобы поднять «национальный дух турецкого народа», чтобы «турки, будучи народом властвующим, сделались вместе с тем и народом первенствующим между другими народностями, подвластными ему». Министру была очень по душе деморализация славян, все его внимание было направлено на то, чтобы раздробить болгарский народ на несколько враждебных одна другой частей: католиков, протестантов и православных68.
Третья статья Жинзифова была посвящена подробному изложению проекта Мидхат-паши, вали Дунайского вилайета, «по превращению училищ из болгарских в турецкие». Распространить туркофильство среди подвластных болгар и сербов министры султана полагали через посредство турецкого языка, который должен был быть введен в школьную программу. Жинзифов передал мнение болгар, недовольство которых было уже замечено турецкими властями, что в конечном итоге от этого проекта должны отказаться, потому что турки сами не пожелают, чтобы «их дети учились вместе с детьми гяуров»69.
От рассмотрения отношений между турками и славянами, Жинзифов перешел затем к раскрытию взаимоотношений бол-
166 М.М. Фролова
гар с другими христианскими, но неславянскими народами, в первую очередь, с куцо-влахами или «хромыми волохами», «которые рассеяны по разным городам Македонии, Фракии и Болгарии и которые нигде не составляют сплошной массы». По словам журналиста, они были потомками древних римлян, переселившихся из Дакии в славянские области, с течением времени переняли от греков и болгар множество слов, «оттого и дано им греками названия куцо-влахов, хромых волохов, то есть не умеющих говорить на своем природном языке». Название влах или волох было дано им болгарами из-за их кочевой жизни, поскольку они переходили с места на место со своими стадами. Осевшие в городах влахи занимались торговлей и были «более образованны и развиты, чем болгары». Эти воло-хи являлись «теми мнимыми греками», которыми, по мнению некоторых писателей, населена Македония70. «Вражда и ненависть до такой степени развита между болгарами и волохами, что если б им дана была возможность, они истребили бы друг друга»71, — писал Жинзифов.
Еще более непримиримую вражду болгары питали к своему высшему греческому духовенству, из-за чего их ненависть обратилась против всех греков, живших в пределах Турции. Эта тема, затронутая в третьей статье Жинзифова, была далее развита им в четвертой части, где были приведены разнообразные примеры проявления этой жгучей ненависти с обеих сторон. Жинзифов утверждал, что погасить существующую вражду может только одно удовлетворительное решение церковного вопроса.
Он отмечал, что в 1866 г. области, носившие название Болгарии и Фракии, «в нравственном отношении избавились от того, что болгары называют фанариотским игом: там уже больше не боятся преследования славянского языка в церквах со стороны архиереев из греков»; болгары здесь «могут без боязни фанариотов открывать болгарские училища, в которых преподавание предметов идет на болгарском языке, и греки потеряли всякую надежду видеть когда-нибудь эту славянскую страну огреченной»72. Но в Македонии «преследование церковнославянского языка все еще продолжается, и фана-
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 167
риоты все еще действуют против него самыми энергическими и крутыми мерами: закрытие вновь устраиваемых болгарских училищ идет своим чередом, а учителя болгарского языка или изгоняются совсем из городов, или же предаются в руки турецких властей как люди подозрительные и опасные для турецкого правительства»73. Жинзифов был удивлен, узнав, что «в Македонии есть еще местности, в которых вовсе не знают о существовании славянской азбуки и, не зная ни слова по-гречески, пишут по-болгарски греческими буквами»74. Он приводил факты из борьбы болгар Неврокопа, столицы Драм-ской епархии, с епископом Агафангелом за существование болгарского училища и церкви. Драмский епископ считал, что в эллинском городе присутствие болгарской церкви и училища «не может быть терпимо». Не имея возможности справиться со своей болгарской паствой, он постоянно прибегал к содействию турецкой администрации, например, очередной сбор владычины был произведен с помощью жандармов, поскольку болгары не хотели ему ее платить75.
В Битоле Р. Жинзифов пробыл целую неделю, так как здесь работал учителем его отец, поэтому положение вещей в этом городе им было освещено достаточно подробно. Болгары хлопотали уже более 4 лет, чтобы митрополит Венедикт позволил им ввести славянское богослужение в церкви Св. Недели (Св. Воскресения). Русского читателя должна была до глубины души задеть беседа автора с болгарами после окончания литургии в церкви Св. Недели, куда на храмовый праздник 7 июля 1866 г. он пришел вместе с русским консулом в Битоле Н.Ф Якубовским (1865-1873). Служба проходила на греческом языке, но была спета одна молитва, чтобы показать консулу, что славянское пение не запрещается. Болгары обратились к гостям, выражая им свое желание в том, чтобы служба совершалась по-болгарски. В ответ Жинзифов сказал: «Вас здесь будет тысяч пять, если не больше, и вы не можете устоять против ничтожной горсти волохов?». «Да что же делать, когда владыка строго запретил? Ведь все мы здесь белые невольники!». Этот ответ потряс Жинзифова. Вместе с консулом они оставили церковь «с сердцем, полным грусти»76.
168 М.М. Фролова
Заключительная заметка была посвящена католической и протестантской пропагандам, которые были пагубны для болгарского народа, но действовали они различными путями, подчеркивал Жинзифов. Он считал, что можно было легко заставить пропагандистов отказаться от своей цели, нужно было только предоставить болгарам «свободу давать своим детям первоначальное образование на их родном языке», не преследуя болгарских учителей и не закрывая училищ, дозволять везде, где есть болгарское население, совершать божественную службу на славянском языке. Неопровержимым доказательством тому служила Кукушская епархия.
Жинзифов много и подробно писал о школе лазаристов в Битоле. Она была расположена на самой красивой улице города, для нее был куплен живописный сад, который служил местом вечерних прогулок по окончании занятий и для бесед учителей со своими учениками. Учителями были болгары, но непременно те, «которых гонят и преследуют фанариотские архиереи». Им приходилось поступать к Лепавеку из-за крайней нужды, а не по убеждению, из-за безысходности, поскольку нельзя было найти место учителя болгарского языка в епархии, где правил митрополит Венедикт77. Болгарское училище, которое было недавно открыто в Битоле, «нельзя и сравнить с католическим». Старик-учитель (отец Р. Жинзифова), получая 8 руб. в месяц, учил 75 мальчиков чтению, письму, краткой священной истории и начальной арифметике. Жинзифов обращал внимание русских читателей на то, что преподавание болгарской истории ни под каким видом в училище не дозволялось.
Одна из главных задач латинской пропаганды, по мнению публициста, состояла в том, чтобы «клеймить и позорить Россию и ее народ», возбуждать против нее ненависть, утверждая, что «Россия — виновница всех их бед и страданий», что «для болгар нет и не будет лучшей будущности до тех пор, пока они совершенно не станут явными врагами России»78. Новый глава униатской церкви Рафаил Попов, возведенный в сан архиерея Папой Римским в 1865 г., издал брошюру «Окружное письмо преосвященного господина Рафаила к соединенным болгарам». В ней также сообщалось о судьбе бывшего униатского еписко-
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 169
па Сокольского, которого в России якобы «держали как арестанта». Жинзифов на обратном пути из Македонии в Москву специально заехал в Киев, где встретился с самим Сокольским. Прочитав о себе статью, старец пришел в негодование и обещал «описать все виденное им во все время его пребывания у католических миссионеров». Жинзифов обращался к болгарским студентам, обучавшимся в Киеве, с просьбой помочь Сокольскому, поскольку он с трудом умел писать по-болгарски79.
Работа Жинзифова «Из заметок путешественника по Македонии» имеет непреходящую ценность для изучения истории Македонии благодаря своей информативной насыщенности. В ней были вновь подняты уже на новых примерах те проблемы, которые раскрывались в прежних публикациях и которые не исчезали из жизни славян этого региона. В обзорах, сделанных по материалам болгарской прессы, Жинзифов не скрывал имен тех людей, о которых он сообщал, поскольку эти сведения уже стали достоянием гласности. В заметках о своих впечатлениях, вынесенных из путешествия по Македонии в 1866 г., Жинзифов не указывал ни одного имени болгарина, вероятно, из предосторожности и желания не навредить, поскольку доносы были обычной практикой в реалиях османской повседневности.
С 1867 г. по 1874 г. главной темой выступлений Жинзи-фова в русской прессе стало освещение по материалам болгарских изданий церковного греко-болгарского вопроса, в котором гордиевым узлом являлась будущая принадлежность смешанных епархий в Македонии. Жинзифов рассказывал о сложном и трудном процессе создания болгарского экзархата, о выражении желания болгарских представителей отдельных епархий в Македонии присоединиться к нему.
В заключение хотелось бы остановиться на двух статьях, опубликованных в «Славянском отделе» газеты «День» (№ 12 от 23 марта 1863 г. и № 15 от 15 апреля 1863 г.). Они помещены в первом томе «Публицистики» Жинзифова под звездочкой, что свидетельствует о сомнениях в его безусловном авторстве. В первой статье сообщаются известия из Рагузы, Варны, Бито-лы и Мостара. П. Орешков допускал, что Жинзифов являлся
170 М.М. Фролова
автором только сведений из Битолы, датируемых 15 февраля 1863 г. Однако составители первого тома «Публицистики» были уверены, что все четыре сообщения принадлежали одному автору, т. е. Жинзифову. Благодаря исследовательской работе в Архиве внешней политики Российской империи мы располагаем комплексом консульских донесений из г. Битола, что позволило провести сопоставление сведений из упомянутых статей с текстом документов, хранящихся в фонде «Посольство в Константинополе».
В заметке о событиях в Битоле сообщалось о закрытии двух книжных лавок, владельцы которых были посажены в би-тольскую тюрьму. Обыск был произведен в доме книготорговцев, а также в школах. Учителю Стратигопуло было приказано прекратить чтение истории Македонского царства. В городе утверждали, что это были происки католических пропагандистов, старавшихся противодействовать как эллинизации, так и распространению общеславянских идей. Иностранные консулы протестовали против действий турецких властей80. Следует сказать, что заметка из Битолы — это не что иное как перепечатанный отрывок из обширного донесения Е.М. Ти-маева, секретаря русского консульства в Битоле, который управлял его делами в отсутствие М.А. Хитрово. Сличение этого донесения от 30 января 1863 г. и заметки в газете обнаруживает полное совпадение текстов двух абзацев, местами пропущены некоторые слова и выражения, в последнем абзаце несколько предложений пересказаны близко к тексту. Важно отметить, что это весьма обстоятельное донесение Тимаева носит гриф «Секретно» и помимо напечатанного в газете материала содержит важные сведения о католической миссии в г. Битола, о ее покровителе Джорджевиче, драгомане паши, и о некоторых других событиях81.
Во второй заметке из Битолы от 13 марта 1863 г. сообщалось о мероприятиях, которые военные власти Османской империи предпринимали в Битольском вилайете: с февраля в Ниш стягивались войска, подвозились вооружение и припасы. Битольский гарнизон числом в 3 тыс. человек также направлялся к сербской границе. Турецкие власти запретили выдачу
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 171
паспортов всем желавшим выехать в Сербию. Все эти обстоятельства породили стойкие слухи о подготовке Порты к войне с Сербией или Валахией. Эта информация — почти дословный пересказ донесения Тимаева от 28 февраля 1863 г.82 Таким образом, сомнения Лекова и Унжиевой, составителей первого тома «Публицистики», относительно этих двух статей «Славянского отдела» газеты «День» были не беспочвенны, и их следует исключить из публицистического наследия Жинзифова.
В целом, публицистическое творчество Жинзифова в определенной степени зависело от тех материалов, которые поступали из зарубежной прессы и которые ему необходимо было комментировать. Македония в тот период не находилась в центре внимания журналистов, самый важный греко-болгарский церковный вопрос решался не здесь, но Жинзифов сумел посвятить своей родине две самые значительные и замечательные работы — «Димитрий и Константин Миладиновы» и «Из заметок путешественника по Македонии».
Для русского читателя 1860-х годов статьи Жинзифова о Македонии явились открытием малоизвестного региона Балканского полуострова. Жинзифов как болгарский публицист выполнил свою задачу по созданию в русском обществе образа страдающего болгарского народа, ждущего помощи от России — как в решении церковного вопроса, так и в освобождении от турецкого ига.
Примечания
1 Конев И. Райко Жинзифов // Известия на Института за българската литература. Кн. VII. София, 1958. С. 153.
2 Жинзифов Р. Публицистика. Т. 2. София, 1964. С. 218.
3 Там же.
4 Архив Г.С. Раковски. Т. 2. София, 1957. С. 410.
5 Подробнее см.: Никитин С. А. Славянские комитеты в России в 1858-1876 годах. М., 1960. С. 40-45.
6 И.С. Аксаков в его письмах. Т. 4. Ч. 2. СПб, 1888. С. 58.
7 Там же. С. 81-82 (письмо от 1 апреля 1863 г.).
8 Пенев Б. История на новата българска литература. Т. 3. София, 1977. С. 476.
9 Русия и българското национално-освободително движение. 1856-1876. Т. 2. София, 1990. С. 62.
10 Там же. С. 207.
11 Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 46. Оп. 1. Д. 558. Л. 169.
172 М.М. Фролова
12 Пенев Б. Указ. соч. С. 476.
13 В 1861 г. на содержание 17 болгар, обучавшихся в Московском университете, поступило 1500 руб. См.: Русия и българското национално-освободително движение. Т. 1. Ч. 2. София, 1987. С. 220-221.
14 Смольянинова М. Г. Райко Жинзифов в России // Македония: проблемы истории и культуры. М., 1999. С. 100.
15 Билунов Б. Н. К истории «Болгарской дружины» - организации болгарских студентов в Московском университете // Билунов Б. Н. Болгария и Россия. М., 1996. С. 193.
16 Унжиева Ц., Леков Д. Предговор // Жинзифов Р. Публицистика. Т. 1. София, 1964. С. 10-11.
17 Там же. С. 10-12.
18 Жинзифов Р. Публицистика. Т. 1. С. 32, 34, 35.
19 Там же. С. 377.
20 Коялович М. Несколько слов по поводу болгарского вопроса. Письмо к редактору // День. 1861. № 6. С. 10.
21 Н. М-въ. О заслугах болгар для русского просвещения // День. 1862. № 14. С. 14.
22 Зайончковский А. М. Восточная война 1853-1856 г. Приложения. Т. 2. СПб, 2002. С. 621.
23 Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА СПб). Ф. 970. Оп. 1. Д. 1096. Л. 1 и об.
24 См.: Никитин С. А. Национальное движение на Балканах в 60-е годы XIX в. в освещении современной русской периодической печати // Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50-70-е годы XIX в. М., 1970. С. 260-306.
25 Никитин С. А. Южнославянские связи русской периодической печати 60-х годов XIX века // Ученые записки Института славяноведения. Т. 6. М., 1952. С. 99.
26 «„Вы очень мне нужны здесь, нужны, т. е. "Русской беседе"» (Переписка И. С. Аксакова с М. П. Петровским. 1858-1866) // «Русская беседа»: история славянофильского журнала. Исследования. Материалы. Постатейная роспись. Спб, 2011. С. 420.
27 И. С. Аксаков в его письмах. Т. 4. Ч. 2. С. 2.
28 Там же. С. 3.
29 Там же. С. 4.
30 «Мне необходим ... человек, знакомый со славянскими наречиями» (Переписка И. С. Аксакова с Б. И. Ордынским (1858)) // «Русская беседа»: история славянофильского журнала. С. 372.
31 Там же. С. 373.
32 И. С. Аксаков в его письмах. Т. 4. Ч. 2. С. 27.
33 Никитин С. А. Южнославянские связи русской периодической печати. С. 91.
34 РовняковаЛ. И. Южнославянские сюжеты в журнале «Русская беседа» (18561860) // Эпоха реализма. Л., 1982. С. 203.
35 Русская беседа. 1859. Кн. VI. С. VI.
36 Пирожкова Т. Ф. Славянофильская журналистика. М., 1997. С. 153.
37 Ровнякова Л. И. Указ. соч. С. 223.
38 Тесля А. А. Предыстория издания журнала «Русская беседа» (1855-1856 гг.) // hrono.¡nfo>organ/ross¡ya/russ_bes1956.php
39 И. С. Аксаков в его письмах. Т. 4. Ч. 2. С. 27.
40 Цимбаев Н. И. И. С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. М., 1978. С. 78.
41 Переписка двух славянофилов. И. С. Аксаков и В. И. Ламанский // Русская мысль. 1916. Кн. 12. С. 93.
Македония в публицистике Р. Жинзифова (1860-е годы) 173
42 Там же. С. 96.
43 Там же. С. 106.
44 Там же. С. 108.
45 И. С. Аксаков в его письмах. Т. 4. Ч. 2. С. 66.
46 Жинзифов Р. Публицистика. Т. 1. С. 32.
47 И. С. Аксаков в его письмах. Т. 4. Ч. 2. С. 188-189.
48 День. 1862. 3 марта. № 21. С. 13-15.
49 День. 1862. 10 марта. № 22. С. 16.
50 Жинзифов Р. Публицистика. Т. 1. С. 47.
51 Там же. С. 47-48.
52 Там же. С. 41-58.
53 Там же. С. 132-133.
54 Там же. С. 133.
55 Там же. С. 165-166.
56 Там же. С. 146-147.
57 Там же. С. 153-154.
58 Там же. С. 154-155.
59 Там же. С. 184-185.
60 Там же. С. 186.
61 Там же. С. 184-187.
62 Там же. С. 187.
63 Там же. С. 243.
64 Там же. С. 246.
65 Там же. С. 247.
66 Там же. С. 248.
67 Там же. С. 249.
68 Там же. С. 250.
69 Там же. С. 251-253.
70 Там же. С. 254.
71 Там же. С. 256.
72 Там же. С. 259.
73 Там же. С. 259.
74 Там же. С. 260.
75 Там же. С. 260-261.
76 Там же. С. 262.
77 Там же. С. 264.
78 Там же. С. 266.
79 Там же. С. 268.
80 Там же. С. 226-227.
81 Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 1417. Л. 25-28 и об.
82 Там же. Л. 33-34.
