CC BY
130
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2015. № 5
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
К.Х. Момджян*
К ТИПОЛОГИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ПОТРЕБНОСТЕЙ.
СТАТЬЯ 2. БИОСОЦИАЛЬНАЯ ПОТРЕБНОСТЬ
В БЕЗОПАСНОСТИ*
В статье рассматривается биосоциальная потребность человека в безопасности, ее место в системе человеческих потребностей. Автор обращает внимание на комплексный характер потребности, исследуя ее на уровне телесной организации человека, на уровне его социальной практики и, наконец, на уровне человеческого духа. Автор доказывает универсальный характер потребности в безопасности, которая присуща всем без исключения людям, хотя и удовлетворяется разными способами.
Ключевые слова: адаптация, информация, коммуникация, опасность, порог опасности, безопасность, потребность в безопасности, тело, практическая активность, духовная активность, интерес, предмет интереса, самосохранение, самоубийство.
K.Kh. M o m d z h y a n. On the typology of human needs. Article 2. Biosocial need for security
The article discusses the biosocial need for security and its place in the system of human needs. The author draws attention to the complex nature of need, considering it at the level of bodily organization of man, at the level of its social practices and, finally, at the level of human spirit. The author proves the universal nature of human need for security, which is inherent in all people without exception, although it is satisfied in different ways.
K ey words: adaptation, information, communication, danger, danger threshold, need for security, body, practical activity, spiritual activity, interest, object of interest, self-preservation, suicide.
Под потребностью в безопасности я понимаю потребность любой живой системы защищать себя от деструктивных воздействий, которые ставят под угрозу имманентные цели сохранения факта и качества жизни1.
* Момджян Карен Хачикович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой социальной философии философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, тел.: 8 (495) 939-19-40; e-mail: karm1948@mail.ru
** Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 14-03-00796 «Междисциплинарные основания социальной теории: информационные, системно-теоретические и этно-антропологические подходы к изучению общества»).
1 В самом широком значении термина безопасностью называют состояние любых информационных систем, в котором реализация осуществляемых ими целей не сталкивается с обструкцией со стороны внешней или внутренней среды. Это
Если говорить о человеке, то потребность в безопасности занимает совершенно уникальное место в системе его нужд, поскольку имеет «сквозной» характер, являет себя на всех уровнях потреб-ностной иерархии.
Начнем с того, что потребность в безопасности актуализируется на уровне соматических нужд человека, где носителем этой потребности, «субъектом» борьбы за безопасность является наш организм, который осуществляет самооборону от возможных физиологических расстройств.
Именно этот вид безопасности обеспечивает иммунная система, которая отвечает за гомеостатическую защиту от физиологических дисфункций, устраняя опасность различных патогенов, инфицировавших тело. Даже в тех случаях, когда мы сознательно вмешиваемся в эту борьбу, помогая организму укреплять свой иммунитет, этот вид безопасности сохраняет свою «физиологическую прописку», о чем уже говорилось выше.
На следующем уровне потребностной иерархии надобность в безопасности покидает границы соматических нужд, обретая социальное качество. Это значит, что носителем потребности и инициатором действий, которые вызываются ею, оказывается не биогенная система, а социальный субъект как надорганическое существо, образом жизни которого является деятельность, основанная на абстрактно-логическом мышлении, орудийном отношении к среде и организованной коллективности.
Систематизируя различные опасности, с которыми сталкиваются люди как социальные существа, мы должны различать источник угрозы, ее локализацию и характер.
Что касается источников деструкции, угрожающей социальному субъекту, то они многочисленны и разнообразны. Опасность может исходить от природной среды существования, которая грозит нам разными бедами — от землетрясений до вирусных инфекций. Не менее опасна созданная людьми техносфера, которая угрожает
значит, что состояние безопасности обнаружимо не только у живых систем, ведущих самоцельное существование, но и у функциональных объектов, реализующих извне заложенные программы. Иначе обстоит дело с потребностью в безопасности, носителем которой являются только живые системы, ведущие самоцельное существование в среде, стремящиеся к самосохранению в его дефициентном и бытийном аспектах. Очевидно, что даже самые изощренные технические устройства, в том числе и те, которые способны автоматически осуществлять предзадан-ные цели и защищаться от внешних или внутренних деструкций без непосредственного участия людей, лишены субъектности и потому не могут иметь никаких потребностей. Ясно, что стремление к безопасности, реализуемое кибернетическими устройствами, принадлежит программирующему их человеку, который «заставляет» их подчиняться технике безопасности в своих собственных целях.
нам дисфункциями вещей, придуманных для блага человека (автомобильные и авиационные катастрофы, аварии на заводах, электростанциях и проч.). Однако наибольшей угрозой для человека на всем протяжении истории являются, увы, другие люди, до сих пор не склонные следовать «золотому правилу» морали (в этом легко убедиться, сопоставив число погибших в разного рода природных и техногенных катаклизмах с числом убитых в конфликтах с себе подобными).
Говоря о локализации угрозы, я имею в виду те стороны человеческого существования, которые подвергаются опасности. Начнем с того, что субъектность человека включает в себя телесность как субстратную основу практических и духовных форм социальной активности. Это значит, что наше тело является объектом не только гомеостатической физиологической самозащиты, но и осознанной социальной обороны от множества внетелесных угроз.
Речь идет о ситуациях, когда уже не тело защищается (само или с помощью субъекта) от физиологических дисфункций, а сам субъект осознанно защищает свою телесность от угроз, от которых нет и не может быть рефлекторной гомеостатической защиты. Ведь никакой иммунитет (даже усиленный медикаментами) не защитит нас от побоев со стороны пьяного хулигана, укусов со стороны агрессивной собаки или инфекций, предотвратить которые можно лишь с помощью осознанных поведенческих акций, именуемых санитарией и гигиеной2.
Ясно, однако, что угрозы, с которыми сталкивается человек как социальное существо, обращены не только на его здоровье, но и на два фундаментальных пласта человеческого существования, которыми являются практическая и духовная жизнь людей («пласт бытия» и «пласт сознания»). Под практической активностью я имею в виду совокупность действий, изменяющих природную и социальную реальность (включая собственное тело как внутреннюю среду существования) в целях сохранения факта и качества чело-
2 Этот пример еще раз иллюстрирует различие между соматическим и этологи-ческим в структуре человеческих потребностей. В самом деле, мы договорились считать соматическими такие потребности, которые имеют своим источником телесную самоорганизацию человека, даже если они удовлетворяются не биогенным, а социогенным способом. Очевидно, что надобность защищать наше тело от внетелесных угроз никак не связана с такой самоорганизацией, никак не запрограммирована в ней. Речь идет об этологической потребности, имеющей своим источником поведенческую адаптацию в среде, а не телесные свойства людей. Тот факт, что этологическая угроза обращена в том числе и на тело человека, не делает ее соматической по происхождению и способам отражения. В этом плане далеко не каждая угроза нашему телу может рассматриваться как депривация телесной потребности. Конечно, человеческое тело «объективно» заинтересовано в том, чтобы не быть съеденным хищником, но оно никак не запрограммировано на отражение этой угрозы.
веческой жизни. Под духовной активностью я понимаю совокупность действий, которые меняют не окружающий мир, а представления и восприятия мира, выраженные посредством «живой» (имманентной сознанию) или опредмеченной информации3.
В этом плане разорение, тюремное заключение, несправедливое увольнение, гендерная или возростная дискриминация являются примерами практических статусно-ролевых деструкций, ставящих под угрозу то реальное место, которое человек занимает в обществе. Обманутая любовь, преданная дружба, оскорбление религиозной или национальной идентичности, навязывание чуждых стереотипов мышления и чувствования являются примерами духовных деструкций, травмирующих сознание людей. В этом случае потребность в безопасности выходит за рамки практических нужд и проявляет себя на уровне духовных потребностей человека4.
В соответствии с характером возможного ущерба потребность в безопасности может иметь деффициентный или бытийный характер. В первом случае опасность обращена на сам факт жизни, т.е. угрожает человеку смертью. При этом неважно имеет ли эта угроза непосредственный или опосредованный характер. В первом случае человек должен защищать свою собственную жизнь от опасности сиюминутной гибели (как это делали, к примеру, гладиаторы на арене римского Колизея). Во втором случае человек должен защищать себя от «отсроченной смерти», оберегая предметы потребности, без которых дальнейшее существование рано или поздно окажется невозможным (примером может служить противопожарная защита дома, продовольственных запасов и скота, без которых крестьяне не смогут пережить зиму).
Этологическая потребность в безопасности имеет бытийный характер в ситуации, когда внешняя угроза обращена на качество
3 Духовная активность человека включает в себя как самостоятельные акты деятельности, которые представляют собой единство целепостановки и целереализации (изучение иностранного языка, просмотр кинофильма или дружеская беседа), так и эмоциональные переживания, имманентные сознанию, не выходящие за его границы. В последнем случае мы имеем дело с идеальным, которое не перетекает в реальное, не отягощает себя, словами Гегеля, «проклятием материи».
4 Излишне говорить, что практическая активность и духовная могут быть противопоставлены друг другу лишь на уровне идеальных типов, в реальной жизни они связаны отношениями взаимоположенности и композиционного пересечения. Это значит, в частности, что реальные деструкции аффектируют человеческое сознание, вызывая у людей негативные переживания, «удваивающие» понесенный ущерб. Как бы то ни было, украденные деньги и сожаления по поводу этой кражи не тождественны друг другу, хотя тесно связаны между собой. Впрочем, не все социально-философские школы отчетливо различают «пласт бытия» и «пласт сознания», реальное место человека в обществе и связанную с ним самореференцию. В литературе все еще бытует феноменологическая презумпция, согласно которой осознавать себя крестьянином, японцем или христианином — значит, быть ими.
жизни. В подобных ситуациях ничто не угрожает нам смертью, но под угрозой находятся такие практически значимые факторы нашего существования, как здоровье, собственность или свобода. Именно поэтому мы стремимся уберечь свое имущество от воров, защищаем себя от некомпетентного лечения или несправедливого увольнения, понимая, что эти неблагоприятные воздействия существенно ухудшают качество нашей жизни.
Рассматривая потребность в безопасности, мы должны учесть особые обстоятельства ее актуализации и удовлетворения, которые связаны с различиями между «пластом бытия» и «пластом сознания», о которых уже говорилось выше.
Конкретно речь идет о необходимости учитывать различие между безопасностью реальной, предполагающей защиту от действительных, а не мнимых угроз, и безопасностью иллюзорной, ошибочно принимаемой человеком за реальную защищенность.
Такая постановка вопроса сама по себе свидетельствует об огромном различии между потребностью в безопасности и рассмотренными выше физиологическими потребностями человека.
В обоих случаях, как уже отмечалось выше, мы имеем дело с базисными, универсальными потребностями, присущими любой из форм жизни. Но на этом сходство заканчивается и начинаются различия, связанные с качественно иными информационными механизмами актуализации потребностей. Физиологические потребности, как мы видели выше, могут отличаться по информационным механизмам своего удовлетворения, но актуализируются они одинаково — на основе системы рефлекторных распознаваний, когда мы ощущаем усталость или голод до того, как осознаем этот факт.
Отсюда следует, что возможность информационной ошибки в процессе актуализации физиологических потребностей минимальна. Иными словами, потребность в релаксации (отдыхе) актуализируется у нас тогда, когда мы фактически устали, пищевая потребность актуализируется тогда, когда мы реально проголодались и т.д. Человеческий организм «трудно обмануть» — он вполне адекватно реагирует на внутренние или внешние воздействия, способные актуализировать потребность. Эта реакция утрачивает свою адекватность лишь в случае патологических изменений, в частности в случае острого психического расстройства, как это происходит при булемии или анорексии, когда возникает феномен иллюзорного голода или сытости.
С потребностью в безопасности все обстоит значительно сложнее. Здесь возникает иной механизм актуализации, в котором чувственная ориентация дополняется мыслительной ориентацией в среде и подчиняется ей.
Конечно, это не касается физиологической безопасности тела, которая обеспечивается самим телом с помощью иммунной системы организма. Это не касается случаев, когда потребность в безопасности актуализируется в результате неосознанной рефлекторной реакции, как это происходит, когда человек испытывает так называемый безотчетный страх (вызываемый, к примеру, низкочастотными колебаниями), или в случае наличия эндогенного страха темноты у детей.
Во всех остальных случаях человек ощущает тревогу после того, как мыслительно оценивает ситуацию, осознавая нечто как угрозу. Участие интуиции в этом процессе не отменяет важнейшей роли мышления, поскольку интуиция не альтернативна мышлению, она основывается на нем, выступая как «быстрое мышление», область «надсознательного» в психике человека. То же касается и подсознательных страхов у невротиков, которые, согласно Фрейду, реагируют на нормальную ситуацию как на критическую, связаны не с отсутствием интеллектуальной оценки, а с ее неадекватностью.
Важнейшая роль мышления связана с тем, что человек защищает себя не только от актуальных, уже существующих, но и от потенциальных, вероятных угроз. Конечно, способность превентивной реакции на события, которые еще не произошли, но уже ожидаются, присуща не только людям, но и животным, имеющим условно-рефлекторные механизмы поведения. Но лишь у человека эта способность основывается на интеллектуальной ориентации в среде, которая дает нам беспрецедентные возможности прогнозировать развитие событий, в том числе заранее предвидеть неблагоприятные последствия такого развития. В этом плане потребность в безопасности теснейшим образом связана с когнитивной потребностью человека предвидеть ход событий, которую М. Вебер именовал «потребностью в расчленении времени», а А. Маслоу — «потребностью в предсказуемом существовании».
Таким образом, процесс обеспечения безопасности отличается сложнейшей связью между «планом бытия» и «планом сознания». Необходимость моделировать ситуацию, просчитывать ее «в уме» многократно усложняет действие, повышая (а точнее, создавая) феномен поведенческой ошибки, при которой полученный результат никак не совпадает с результатом планировавшимся, ожидавшимся.
Суть ошибки состоит в том, что человек, который сталкивается с непосредственной угрозой своей жизни, может субъективно ощущать себя в безопасности, никак не реагируя на опасность. И наоборот, потребность в безопасности может актуализироваться у человека тогда, когда у него нет реальных оснований испытывать тревогу (как это происходит с людьми мнительными).
Если формализовать сказанное, возможны четыре модели поведения, связанного с обеспечением безопасности, — две адекватные и две неадекватные. Адекватными являются ситуации, когда осознание происходящего соответствует его реальному содержанию. Это происходит тогда, когда человек находится в реальной безопасности и осознает этот факт или же когда человек подвергается реальной опасности и понимает это. Неадекватными являются ситуации, когда человек ощущает себя в безопасности, не обладая в реальности таковой (недооценка рисков), или же когда человек находится в безопасности, но не понимает этого, испытывая страх перед мнимыми угрозами (переоценка рисков).
Характерно, что потребность в безопасности актуализируется независимо от реальности угрозы и адекватности ее понимания. Вступает в действие так называемая «теорема Томаса», согласно которой ситуация становится реальной по своим последствиям, если человек определяет ее (пусть ошибочно) как реальную.
В качестве иллюстрации к «теореме Томаса» нередко приводят пример, когда вкладчики банка, ошибочно считающие его состояние критическим, способны привести его к реальному банкротству. Так и в нашем случае люди, стремящиеся защитить себя от мнимых угроз, вполне способны сделать ситуацию для себя реально опасной.
После этих уточнений мы можем перейти к рассмотрению весьма важного вопроса о видоспецифичности интересующей нас потребности в безопасности.
Вопрос формулируется так: всякий ли человек имеет эту потребность и стремится к ее удовлетворению? Задаваться таким вопросом в отношении физиологических потребностей нелепо. Ясно, что любой здравомыслящий человек понимает, что пища или воздух — необходимое условие жизни каждого человека (если не принимать всерьез сообщения желтой прессы о каких-нибудь «солнцеедах» — людях, которые не нуждаются в хлебе насущном, поскольку питаются энергией солнца).
С потребностью в безопасности дело обстоит существенно сложнее. Спрашивается: есть ли эта потребность у людей, намеренно совершающих самоубийство, или у так называемых «сорвиголов», намеренно ищущих смертельной опасности, охотно идущих на встречу к ней?
Полагаю, что ответ на этот вопрос может быть только утвердительным — потребность в безопасности есть у каждого человека, соответствующего минимальным критериям психического здоровья. Потребность в безопасности (как и любая другая потребность человека) видоспецифична, хотя порог опасности и психологическое отношение к ней у разных людей различны.
Говоря о пороге опасности, разном у разных людей, я имею в виду математически исчисляемое соотношение между интенсивностью угрозы и реальной способностью социального субъекта противостоять ей, контролировать развитие событий, направляя их в нужное для себя русло.
Очевидно, что способность хрупкой девушки защитить себя от агрессивно настроенного нетрезвого человека существенно отличается от возможностей профессионального боксера, для которого набить пару пьяных лиц может быть желанным развлечением. Мы видим, что одна и та же ситуация, уже опасная для девушки, еще не опасна для тренированного спортсмена, вполне способного к самозащите. Это значит, что у девушки и боксера разный порог опасности в отношении физического насилия — низкий у первой и высокий у второго.
Принципиально важно понимать, что высокий порог опасности есть характеристика ситуативная, поскольку защищенность от одного вида угроз не исключает беззащитности перед другими видами. Физически сильный, умеющий постоять за себя человек может не обладать должной резистенцией в отношении психологического принуждения, и наоборот. Нет и не может быть тотально неуязвимых людей, у которых отсутствовала бы потребность в любой и всякой безопасности дефициентного или бытийного типа.
Столь же важно понимать, что видоспецифичность интересующей нас потребности никак не зависит от весьма разного отношения людей к опасности как таковой. Очевидно, что люди с разным психотипом и разными ценностными предпочтениями по-разному воспринимают возможные угрозы своей безопасности.
Одни люди боятся опасности и стремятся избегать ее. Они пытаются обеспечить свою безопасность путем пассивной адаптации к условиям среды, т.е. посильным уклонением от возможных опасностей без попыток демпфировать вредоносные воздействия. Люди пытаются защитить себя от возможной агрессии путем бегства от нее или даже капитуляции перед ней в надежде спасти себя смирением, жертвуют своим достоинством и свободой в надежде обезопасить себя от возможных угроз.
И наоборот, существовали и существуют люди, которые воспринимают спокойную, лишенную опасности жизнь как невыносимо скучную и потому неполноценную. Эти люди ищут опасности, бросают ей вызов, получают удовольствие от открытого противоборства с ней. В системе ценностных предпочтений людей с таким психотипом бытийная мотивация доминирует над дефициентными мотивами, ощущение «полноты жизни», связанное с полным напряжением сил в борьбе с опасностью, стоит выше, чем пассивное самосохранение в среде.
Но означает ли это, что такие сорвиголовы, или, говоря современным языком, «экстремалы», штурмующие Джомолунгму без кислородного аппарата или развивающие чудовищные скорости в автомобильных гонках, лишены потребности в безопасности? Ответ на этот вопрос может быть только отрицательным. Очевидно, что люди рискуют жизнью совсем не для того, чтобы умереть, и именно поэтому они делают все необходимое для того, чтобы сохранить шансы на выживание в самой опасной ситуации5.
Но, может быть, потребность в безопасности отсутствует у людей, решивших свести счеты с жизнью и делающих все возможное для того, чтобы убить себя окончательно и бесповоротно? И вновь ответ может быть только отрицательным. Хорошо известно, что подавляющее большинство самоубийств осуществляется по формуле: «лучше я умру, чем...». Расставаясь с жизнью, большинство людей делают это — как бы парадоксально ни звучало сказанное — из соображений безопасности, стремясь защитить себя от опасности, худшей, чем смерть.
Исключением из этого правила является лишь тот тип самоубийства, который Э. Дюркгейм называл альтруистическим, противопоставляя его эгоистическому и аномному типам. В этом случае человек жертвует собой не из-за разочарования в жизни или страха перед ней, а ради достижения некоторых высших надличностных целей, которые он ставит выше, чем цели индивидуальные.
Примером может служить осознанное самоубийство солдата, закрывающего своим телом амбразуру вражеского дота, чтобы защитить своих товарищей от смерти и обеспечить их победу над неприятелем. Но и подобные случаи героизма не означают отсутствия у людей, совершающих подвиги, потребности в безопасности. Ключевым здесь является слово «жертва», означающее отказ от чего-то высокоценимого человеком. Уверен, что Александр Матросов и Николай Гастелло любили и ценили свою жизнь и пожертвовали ею не от безразличия к ее факту и качеству, а ради ценностей, которые ставили выше собственного выживания.
5 В этом плане я не могу согласиться с А. Маслоу, который, анализируя потребность в безопасности, включает в ее состав следующие компоненты: «потребность в стабильности; в зависимости; в защите; в свободе от страха, тревоги и хаоса; потребность в структуре, порядке, законе, ограничениях» (см.: [А. Маслоу, 1999]). Оставим в стороне неправомерное, на мой взгляд, смешение потребности в безопасности и организационных интересов, с помощью которых эта видоспецифическая потребность может быть удовлетворена (порядок, закон, ограничения и проч.). Я не согласен с тем, что у любого и каждого из людей потребность в безопасности проявляется как стремление к стабильности, в свободе от страха, тревоги и др. Полагаю, что люди, привыкшие жить «на полную катушку», балансировать между жизнью и смертью, едва ли отнесут стабильность и отсутствие чувства тревоги к числу своих жизненных приоритетов.
Наличие потребности, как мы увидим ниже, не автоматизирует поведения человека, оставляя за ним свободу выбора не только способов и средств ее удовлетворения, но и того, стоит ли эту потребность удовлетворять. В этом плане способность человека уморить себя голодом совсем не свидетельствует об отсутствии у него пищевой потребности. Точно так же способность пожертвовать своей жизнью не означает отсутствия потребности в безопасности, приносимой на алтарь общего блага.
Итак, мы видели, что потребность в безопасности имеет комплексный характер, реализует себя на всех уровнях потребностной иерархии. Тем не менее мы выводим ее за рамки телесных нужд, где она выступает как потребность в иммунной самозащите организма, и отличаем от чисто духовных потребностей человека, стремящегося защитить себя от эмоциональных, идейных или стилевых деструкций.
Самостоятельный классификационный статус потребность в безопасности приобретает на уровне практических нужд социального субъекта, отличных как от гомеостатической самозащиты тела, так и от самообороны человеческих души и духа6.
Возникает вопрос: существуют ли другие практические потребности человека, выходящие за рамки соматических и духовных нужд?
Я склонен дать отрицательный ответ на него. Убежден, что у человека множество практических нужд, но все они, за исключением потребности в безопасности, имеют статус интереса, отличный от статуса потребности.
Чтобы эта позиция была понятна, хочу еще раз заметить, что не всякая надобность живой системы может быть квалифицирована как потребность. Напомню, что потребностью я называю свойство живого организма нуждаться в том, что непосредственно необходимо ему для сохранения факта жизни и поддержания (улучшения) ее качества.
Иными словами, потребностью является такая надобность, предмет которой способен сам по себе, «напрямую» решать задачу деф-фициентного или бытийного самосохранения, переходя из состояния нужды в состояние спокойной, удовлетворенной потребности.
При этом нам хорошо известно, что присущий человеку тип адаптации, основанный на абстрактно-логическом мышлении, орудийном отношении к среде и организованной коллективности, порождает практическую надобность не только в предметах потреб-
6 Комплексный характер, присущий потребности в безопасности есть следствие композиционного взаимопересечения различных групп человеческих потребностей, о котором мы говорили выше. Это взаимопересечение хорошо иллюстрируется с помощью кругов Эйлера, «заезжающих» друг в друга при сохранении непересекающихся площадей в каждом из кругов.
ности, но и в отличных от них предметах интереса — объектах-медиаторах, необходимых для создания, хранения и использования удовлетворяющих потребность предметов.
К примеру, для того чтобы обеспечить себя едой (предметом пищевой потребности), люди должны создавать и использовать средства труда; вырабатывать, преумножать и передавать технологические знания и умения, именуемые опытом; вступать во взаимодействие с себе подобными; наконец, регулировать это взаимодействие, создавая систему оптимальных технологических и экономических зависимостей между людьми.
Классифицируя эти опосредующие потребность надобности, мы выделяем четыре основных типа: 1) надобность в орудиях, способных физически изменять природную и социальную среду существования; 2) надобность в информации, позволяющей человеку ориентироваться в среде, принимать адекватные решения и координировать совместные усилия; 3) надобность в партнерах по взаимодействию; 4) надобность создавать систему организационных связей и занимать комфортное место в этой системе, играя желаемую роль в разделении труда и имея желаемый статус в распределении его условий и продуктов.
Эти надобности, как нетрудно понять, имеют вполне практический характер, поскольку их депривация (неудовлетворение) сказывается не только на «пласте сознания» (состояниях человеческой психики), но, в первую очередь, на «пласте бытия» — на реальных задачах выживания.
Тем не менее все перечисленные надобности не могут расссмат-риваться как практические потребности человека по той простой причине, что орудия труда, знания и умения, партнеры по взаимодействию и оптимальные «формы общения» с ними нужны не как предметы, удовлетворяющие потребность, а как служебные средства создания таких предметов, т.е. как предметы орудийного, информационного, коммуникативного и организационного интересов.
Подобные интересы включаются в этологический механизм удовлетворения человеческих потребностей, не создавая новые, отличные от них надобности потребностного статуса. Иными словами, надобность в успешной охоте не следует рассматривать как особую этологическую потребность, отличную от пищевой потребности. Точно так же надобность в поиске полового партнера (предмет коммуникативного интереса) следует рассматривать не как самостоятельную потребность человека, а как этологический механизм удовлетворения половой потребности.
Иначе обстоит дело с надобностью в безопасности, которая имеет статус самостоятельной практической потребности человека.
Это так, поскольку удовлетворение этой надобности является непосредственным условием сохранения факта жизни и поддержания (улучшения) ее качества.
В самом деле, надобность в бронежилете для полицейского, который участвует в опасном задержании, имеет тот же потребност-ный статус, что и надобность в пище или воздухе. И в том и в другом случае отсутствие необходимого означает прямое и непосредственное прекращение жизни (смерть7) или утрату ее качества.
Конечно, будучи потребностью, надобность в безопасности порождает множество связанных с ней интересов. К примеру, огнестрельное оружие, которое является предметом потребности, сумеет исполнить эту роль лишь в том случае, если будет подвергаться регулярной чистке и смазке. В этом случае действие, удовлетворяющее потребность (выстрел) обусловлено множеством действий, непосредственной причиной которых является интерес, за которым стоит формирующая его потребность8.
Различие между потребностью в безопасности и порождаемыми ею интересами проявляет себя уже на уровне простейшего социального действия — субъект-объектного опосредования, не связанного с взаимодействием с другими людьми. Это значит, что в наборе орудий, которые использовал Робинзон на необитаемом острове, мы легко отличим предметы потребности от предметов интереса (в этом плане предмет, используемый для защиты от хищников, отличается по своему потребностному статусу от предмета, используемого для ремонта забора, построенного с той же целью)9.
На этом мы можем завершить анализ потребности в безопасности и перейти к рассмотрению иных потребностей человека, име-
7 Отличие состоит лишь в том, что отсутствие еды или пищи ведет к автоматической гибели каждого из людей, в то время как отсутствие безопасности не означает автоматической сиюминутной гибели конкретных лиц, делая ее вопросом времени и статистики. Это значит, что при отсутствии должного вооружения и средств защиты некоторое количество полицейских, работающих в «горячих точках», будет убито непременно, хотя персональный состав убитых может варьироваться.
8 Напомню, что предметом интереса (как и предметом потребности) может служить некий объект, используемый человеком, но не действие, осуществляемое с его помощью. В этом плане служебная зависимость между выстрелом и смазыванием ружья не должна трактоваться как связь между потребностью и интересом. Потребности и интересы имманентны действию, а не рядоположены ему, выступают как свойства осуществляющего действия субъекта.
9 Анализируя потребность в безопасности на уровне простейшей «деятельно-сти-как-действия», мы оставляем в стороне сложнейшие проблемы обеспечения коллективной безопасности, которые возникают в результате взаимодействия людей. В частности, мы не рассматриваем в настоящий момент ситуации, в которых человек защищает не себя, а других людей, оберегая их непосредственную жизнь (как это делают полицейские) или условия ее сохранения (примером этому может быть экологическая безопасность, безопасность техносферы и проч.).
ющих уже не практический, а душевный и духовный характер. В ходе такого исследования выясняется весьма любопытное обстоятельство. Речь идет о трансформации практических интересов человека, которым мы отказали в статусе самостоятельных потребностей, в потребности человеческого духа.
Замечу, что из перечисленных выше служебных надобностей только орудийная является монопольным достоянием человека (поскольку отдельно взятые орудийные операции приматов, способных спорадически использовать и даже создавать «орудия труда», не являются неотъемлемой частью образа жизни, имеющей эволюционное значение). Что касается прочих надобностей, они вполне обнаружимы в поведении высокоразвитых животных. Так, надобность в выработке, хранении и передаче информации присуща всем живым организмам, имеющим условно-рефлекторные программы поведения. Надобность в партнерах по взаимодействию и оптимальному месту в системах такого взаимодействия присуща всем развитым животным, ведущим коллективный образ жизни.
Тем не менее только у человека коммуникативные, информационные и организационные интересы обретают свое инобытие, «возвышаясь» до статуса самостоятельных духовных потребностей. Так, служебная надобность в информации как средстве решения практических задач («где и что купить дешевле», «как быстрее доехать до нужного места» и проч.) трансформируется в когнитивную потребность в знании как самоцели, удовлетворенность которой напрямую влияет на качество человеческой жизни. Служебная надобность в другом человеке, используемом как средство практической адаптации к миру (так называемый «человеческий фактор»), превращается в самоцельную потребность в общении с себе подобными. Наконец, служебная надобность иметь комфортную статусно-ролевую позицию в системах человеческого взаимодействия превращается из средства решения практических задач адаптации к природной и социальной среде в духовную потребность утверждать себя в среде своего общения, депривация которой негативно сказывается на состоянии человеческой психики.
Рассмотрение фундаментальных надобностей души и духа, венчающих собой пирамиду человеческих потребностей, будет продолжено в следующей статье из цикла работ, посвященных типо-
***
логии человеческих нужд .
*** Первую статью цикла см.: Момджян К.Х. К типологии человеческих потребностей. Стаья 1 // Вестн. Моск. ун-та. Сер 7. Философия. 2015. № 4.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Брентано Л. Опыт теории потребностей. Казань, 1921.
Бережной Н.М. Человек и его потребности. М., 2000.
Грачев В.Г. Информационно-психологическая безопасность личности: состояние и возможности психологической защиты. М., 1998.
Захаров М.Ю. Безопасность социума как философско-методологическая проблема. Монино, 1995.
Ковалев В.И. Безопасность: социально-биологические аспекты. М., 2000.
Лоренц К. Обратная сторона зеркала. М., 1998.
Маслоу А.. Теория мотивации. СПб., 1999.
Маслоу А. Мотивация и личность. 3-изд. М., 2011.
Момджян К.Х. Введение в социальную философию. М., 1997.
Момджян К.Х. Социальная философия: Деятельностный подход к анализу человека, общества и истории. М., 2013.
Муравых А.И. Философия экологической безопасности (опыт системного подхода). М., 1997.
Обуховский К. Галактика потребностей: Психология влечений человека. СПб., 2003.
Фуко М. Безопасность и государство // Фуко М. Интеллектуалы и власть. Ч. 3. М., 2006.
Фуко М. Нужно защищать общество. СПб., 2005.
