К развитию вопроса о понятии «Неоязычество» Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 298.9

К РАЗВИТИЮ ВОПРОСА О ПОНЯТИИ «НЕОЯЗЫЧЕСТВО»

© Смульский Евгений Викторович, аспирант кафедры религиоведения

Киевский национальный университет им. Тараса Шевченко (Украина)

smoulsky@gmail.com

Одной из специфических черт человеческого мышления является потребность называния - именно давая имена, мы осваиваем мир. Тем более характерным это является для мышления научного, ведь наука как таковая невозможна без собственной, тщательно разработанной и адекватной (в значении соответствия как предмету, так и требованиям времени) терминологии. И хотя чаще всего данное требование ассоциируется с точными и естественными науками (достаточно вспомнить, например, сложную таксономию и систематику в биологии), для гуманитарных штудий, и, в частности, религиоведения как их неотъемлемой части, оно ни в коем случае не теряет своей актуальности. Как точно высказался Дмитрий Горский: «Во-первых, понятие, а тем более система научных понятий, являются концентрацией нашего знания, а потому лишь овладение определенной совокупностью понятий дает возможность человеку осмыслить явления, происходящие вокруг него. Во-вторых, понятия о существенных свойствах и отношениях действительности являются важнейшим средством ориентировки в той массе единичных предметов и явлений, с которыми человек сталкивается на каждом шагу. В-третьих, поскольку в понятиях и системах понятий фиксируется опыт, накопленный человечеством, постольку овладение известной совокупностью понятий является необходимым условием дальнейшего прогресса науки, дальнейшего прогресса познания. Понятие является в этом случае базой, на основе которой осуществляется научный прогресс. В-четвертых, понятие есть важнейшее средство упорядоченного мышления» [Горский 1961: 129].

В данной статье мы попытаемся в который раз проблематизировать термин «неоязычество», и, учитывая споры, ведущиеся по поводу его адекватности, как в кругу исследователей, так и среди непосредственных представителей соответствующих религиозных течений, доказать правомерность и необходимость именно такого словоупотребления.

В первую очередь мы считаем необходимым очертить круг требований, которым должен соответствовать научный термин, который употребляется для определения того или иного религиозного феномена. В своей докторской диссертации российский лингвист Вера Табанакова выводит следующие основные характеристики научного термина [Табанакова 2001: 29 - 30]:

- точность;

- однозначность в пределах одной терминологической системы;

- отсутствие идеографических синонимов;

- отсутствие эмоциональности (что отличает его от профессионализма);

- мотивированность, которая определяется тем, что термины - это вторичные наименования;

- номинативность - функция обозначения специального понятия, которая реализуется независимо от контекста;

- дефинитивность - значение термина формулируется в виде логического определения;

соьюдшимИЕРТЛРЬОМЕЯЕБ, 2014.1.

- системность - свойство занимать определенное место в системе терминов, которое, в свою очередь, обусловлено определенным местом специального понятия, обозначаемого термином в системе специальных понятий;

- систематичность - свойство отражения системности на морфологическом, словообразовательном и категориальном уровнях.

Перед тем как перейти непосредственно к рассмотрению правомерности употребления именно такого термина, мы должны сделать еще один важный шаг, а именно -раскрыть собственное содержание и объём обозначаемого им понятия.

В современных исследованиях, связанных с неоязычеством (особенно это касается постсоветского пространства), существует тенденция к чрезвычайному расширению объёма данного понятия. Так, например, в статье «Неоязычество как религиозно-культурный феномен: проблема дефиниции» Ирина Михеева определяет три основных смысловых поля (или методологических транскрипции), в пределах которых чаще всего используется и интерпретируется данное понятие - религиоведческое, политологическое и культурфилософское.

В первом случае речь идёт о некоем, отличном от традиционного (при своей проблематичности этого термина) и альтернативном относительно последнего типе религиозности, с авторским уточнением, что «речь идёт не просто о возрождении архаических верований, а о решении с их помощью современных задач: идейной консолидации этносов, обретении своей культурно-исторической идентичности и социальнополитической независимости» [Михеева 2010: 45]. Такое уточнение подводит нас к другому смысловому полю - политологическому. Тут неоязычество рассматривается как один из дискурсов глобализации: «В условиях модернизации, которая значительно нивелирует и деэтнизирует материальную среду, национальная специфика смещается в сферу духовного. В этих обстоятельствах национализм ищет свою опору именно в духовности, и именно ею он пытается легитимизировать свои претензии во всех других сферах [...] в поисках своей уникальной идентичности национализм, если он стремится быть последовательным, неизбежно должен порывать с мировыми религиями в пользу религии национальной» [Михеева 2010: 46]. В этом контексте И. Михеева (как и, например, Виктор Шнирельман) начинает причислять к неоязычеству, кроме собственно религиозных общин и течений, также достаточно далёкие от религии политические организации, которые используют языческую символику или выступают с позиции традиционализма (в частности, даже «отдельные группировки скинхедов» [Михеева 2010: 47]).

В «культурфилософском» плане неоязычество рассматривается как «инвариантный культурный феномен», который «идентифицируется с комплексом специфических новокультурных феноменов, пронизанных неоромантическими идеями мифологического характера» [Михеева 2010: 47]. Сюда причисляются, например, организации славянского воинского искусства (в частности, славяно-горицкая борьба), клубы военно-исторической реконструкции, среди источников заинтересованности неоязычеством определяется появление литературы в жанре «русского фэнтези», «своими союзниками неоязычество [как присущее в основном носителям городского менталитета - Е. С.] имеет представителей ряда городских субкультур - феминизма, экологизма, субкультуры сексуальных меньшинств» [Михеева 2010: 47].

По нашему мнению, за таким гипертрофированным объёмом понятия теряется собственно феномен неоязычества как таковой. В каждой из вышеупомянутых методологических транскрипций можно обнаружить целый ряд проблемных моментов. Начнем с последней - культурфилософской. Тезис о литературе фэнтези (и не только российской), как об одном из источников, провоцирующих заинтересованность в дохристианских верованиях, вряд ли может быть признан полностью ложным, поскольку «эти книги отражают определённое массовое сочувствие к язычеству среди читающей молодёжи, [...] и на самом деле привлекают к дохристианской политеистической Традиции всё новых и новых сочувствующих» [Наговицын, Гаврилов 2004: 182]. Однако достаточно

спорным кажется введение лишь частного случая из целого круга предпосылок в состав феномена как такового.

Подобным образом снимается и тезис о причастности субкультур феминизма, экологизма и сексуальных меньшинств. «Экологичность» неоязыческого движения обусловлена, в первую очередь, сакрализацией природы, присущей соответствующим религиозным течениям. Однако, например, феминистические идеи распространены, в частности, лишь в различных течениях Викки и инвариантах Goddess Spirituality, в то время как подавляющее большинство неоязыческих учений апеллирует к «традиционным обычаям и ценностям», которые по своей сути слишком далеки от феминизма. То же самое касается и квир-идей, которые воспринимаются, по крайней мере, нейтрально, а часто и в отрицательном ключе. В конце концов, британская исследовательница неоязычества Барбара Дейви отмечает, что, хотя среди неоязычников присутствуют представители разнообразных субкультур, значительное количество последователей является обычными, среднестатистическими людьми [см. Davy 2007: 1 - 2].

Введение в состав неоязычества клубов исторической реконструкции, заинтересованных дохристианским периодом, кажется настолько же странным, как и номинация подобных клубов, занимающихся реконструкцией периода крестовых походов, христианскими. Аналогичным образом обстоит и ситуация с объединениями славянского воинского искусства. Дохристианская духовность может служить для них некоторой идеологической основой, однако, по нашему мнению, они могут считаться представителями неоязычества равно в той же мере, что и секции восточных единоборств - неоориентализма.

Касательно политологического похода в трактовании неоязычества также возникают некоторые противоречия - считаем необоснованным определение неоязычества как «самой политизированной квазирелигии» [Михеева 2010: 46] (как, собственно, и сам факт номинации неоязычества квазирелигией - однако этот вопрос лежит вне пределов данного исследования). Безусловно, среди неоязыческих организаций есть последователи правых, и даже крайне правых идеологий. Впрочем, это никоим образом не может считаться определяющей характеристикой для всего феномена - стоит лишь вспомнить, например, абсолютно аполитичные течения Викки или многие общины американского Асатру. В конце концов, среди носителей христианской идентичности также находим приверженцев националистических идей (например, православное казачество, прокатолическую Ирландскую Республиканскую Армию, или УНА-УНСО с его институтом капелланов), но экстраполяция подобных явлений на всю религию представляется логически неверной. Тем более ложной кажется позиция рассмотрения в пределах неоязычества политических организаций и группировок, использующих языческую символику.

В итоге самым удачным, как нам кажется, является религиоведческий подход, ведь мы имеем дело, в первую очередь, с конкретным религиозным феноменом. Однако введение И. Михеевой уточнения касательно цели «идейной консолидации этносов, обретении своей культурно-исторической идентичности и социально-политической независимости» касается лишь отдельных проявлений неоязыческих учений - речь идёт об этнической и этноцентрической разновидностях неоязычества1. Во введении к сборнику «Неоязычество на просторах Евразии» Виктор Шнирельман в этом контексте очень точно отмечает: «В одних случаях оно [неоязычество - Е. С.] обращает свои усилия на защиту природного и культурно-языкового ландшафта, в других делает упор на эксклюзивный принцип крови; в одних случаях отстаивает свободу интеллектуального самовыражения, в других - требует введения этнократической власти и дискриминации инородцев вплоть до этнической чистки; в одних случаях ведёт поиск истины с помощью оккультных эзотерических учений, в других

- ограничивает себя исключительно биологическими расовыми построениями. Одним словом, современное неоязыческое движение достаточно разнообразно как по своим

1 Детальнее см. в нашей статье, посвящённой вопросу типологизации неоязыческих течений [Смульський 2013].

мотивам, так и по тем ответам, которые оно даёт на животрепещущие вопросы современности» [Шнирельман 2001: 8].

В своей статье И. Михеева предлагает следующее обобщённое определение неоязычества: «Теория и практика реконструкции и использования архаических

(аутентичных или сфальсифицированных) мировоззренческих схем и поведенческих моделей с целью обоснования и реализации альтернативных (религиозных, фольклорноэтнических, историко-культурных, общественно-политических) и, как правило, контркультурных программ мышления и деятельности в ситуации социокультурной транзитивности и глобализации» [Михеева 2010: 47]. В таком определении, по мнению белорусской исследовательницы, «учитываются основные инвариантные параметры неоязыческих тенденций и феноменов, имеющих место в религиозной, политической, философско-теоретической, общекультурной сферах» [Михеева 2010: 47].

Нам такое определение кажется не вполне приемлемым по двум причинам. Во-первых, из-за несколько «инструментального» характера восприятия неоязычества в нём («с целью»). Во-вторых, в таком подходе религиозный аспект данного феномена выводится в качестве лишь одного из возможных вариантов («религиозных, фольклорно-этнических, историко-культурных, общественно-политических»), в то время как мы убеждены (несмотря на наше чрезвычайно одобрительное отношение к интердисциплинарности в исследованиях), что неоязычество должно рассматриваться именно как феномен религиозного характера, который может (хотя и далеко не с необходимостью) находить выражение в других сферах.

Джо Пирсон, один из авторов фундаментальной «Энциклопедии новых религиозных течений», в соответствующей статье также отмечает высокую вариативность в использовании понятия «неоязычество», которое может относиться к:

- романтическому возрождению основных языческих религий классического античного мира, в частности, Египта, Греции, Рима, интерес к которым оживился в XIX ст.;

- коренным народам Азии, Африки и Америки;

- распространённому перед Первой мировой войной ошибочному представлению о «первобытной чистоте»2, выразившемуся, например, в текстах Уолта Уитмена и Эдварда Карпентера;

- широкому спектру современных религиозных традиций и практик, воспринимающих природу священной, одухотворённой или живой, которые опираются на языческие традиции прошлого, широко используют мифологию и ритуалы, принимают участие в праздниках (обрядах) годового (календарного) цикла, и склоняются скорее к политеизму, пантеизму и/или дуализму, чем к монотеизму, по крайней мере, для расширения восприятия божественного как в мужской, так и в женской ипостасях, и, соответственно, включают в свои пантеоны как богов, так и богинь [Pearson 2006: 437].

Понятно, что в нашем контексте наиболее удачным является последнее определение, поскольку, как мы уже акцентировали, мы имеем дело, в первую очередь, с неоязычеством как конкретным религиозным феноменом современного западного мира. Однако всё же считаем необходимым в определённой степени уточнить дефиницию.

Вслед за американским религиоведом Майклом Ф. Стрмиской [Strmiska 2005] термином «неоязычество» мы обозначаем новые религиозные течения (движения) политеистического характера, тяготеющие к религиозным традициям дохристианской Европы - именно такое сужение, по нашему мнению, способно наилучшим образом очертить предмет исследования.

Итак, под новыми религиозными течениями3 мы имеем в виду такие религиозные течения, вероучение и организационные структуры которых сформировались во второй половине XX - в начале XXI столетия. На политеистическом характере неоязычества мы настаиваем, поскольку наличие в учениях политеистической или монотеистической

2 Англ. - «the powerful rural myth of pastoral innocence».

3 Англ. New Religious Movements (NRM). Термин введен британской исследовательницей, профессором Айлин Баркер (Eileen Barker).

доминанты кажется нам достаточной причиной для признания их явлениями слишком разного характера для того, чтобы быть сведёнными в одном понятии. Соответственно такому разграничению, из объёма понятия «неоязычество» выпадает, например, РУНВера4. Сразу стоит подчеркнуть, что в данном контексте мы апеллируем к некоторому расширенному пониманию политеизма, как одного из элементов бинарной оппозиции «монотеизм-политеизм». Соответственно, в пределы нашего определения попадают, кроме собственно политеистических, также дуалистические и генотеистические учения.

В сужении «религиозные традиции дохристианской Европы» вводятся сразу два ограничивающих фактора. Во-первых, речь идёт о том факте, что первичная (материнская) традиция была прервана, а её носители (народы) - христианизированы. Во-вторых, территориальное ограничение позволяет сгруппировать религиозные традиции, которые в значительной степени имеют общее происхождение и, соответственно, некоторые общие генетические черты, поскольку степень сродства, например, эллинской и северогерманской религии всё же значительно выше, чем той же эллинской религии и религии инков.

Таким образом, из контекста нашего определения выпадают, например, любые явления реконструкции и возрождения древних религий Центральной или Южной Америки, а также доисламских религий арабских народов. Безусловно, такие явления имеют место в пределах мирового нативистского ренессанса, однако необходимо определить какой-либо другой термин для их обозначения, поскольку, как и в вышеупомянутом случае с монотеизмом, наблюдаем слишком разительные отличия между ними и определяемыми нами явлениями.

Сразу отметим, что когда мы говорим о прерванности традиции, то никоим образом не имеем в виду полного её уничтожения. Ясно, что некоторые рудиментарные элементы дохристианских религий сохраняются в народных верованиях (достаточно вспомнить феномен «двоеверие», который и сейчас ярко проявляется в Украине и России), а местами (как в случае с греческой и северогерманской религиями) ещё и оставляют после себя письменные свидетельства. Полностью уничтоженная традиция никоим образом не могла бы попасть в объём нашего понятия по той простой причине, что просто нечего было бы реконструировать и возрождать.

Теперь, определив содержание и объём понятия, можем перейти к оценке правомерности использования самого термина «неоязычество» сквозь призму определённых выше основных характеристик, присущих «идеальному» [Табанакова 2001: 29] научному термину.

Точность и однозначность. Позволим себе короткое отступление к этимологии термина «неоязычество». Как известно, само слово «язычество» происходит от церковнославянского «м зыкъ» (язык), что означает «народ» или «племя», и используется идентично греческому «s0vo^» (этнос). Сразу стоит отметить, что в церковнославянском языке существует также омонимический термин, котор^, идентично греческому «уХхооаа», (глосса) обозначает язык как знаковую систему и как анатомический орган. Таким образом, «язычник» - сторонник народных, этнических верований, противопоставляющихся надэтническому христианству. Интересно, что в армянской традиции сохранился производный от греческого «80vo^» термин «hhpmhnu»5 (гетанос).

Соответствующий англоязычный термин «paganism» является производным от латинского «paganismus», который, в свою очередь, является дериватом «paganus» в значении «провинциальный, сельский». С принятием христианства, которое изначально распространялось в городской среде, понятие «paganus» получило дополнительную

4 Интересно, что в этом вопросе М. Стрмиска проявляет некоторую непоследовательность - вводя в определение неоязычества критерий политеистичности, он, будучи редактором коллективной монографии «Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives», всё же оставляет упоминания о РУНВере в статье, посвящённой неоязычеству в Украине [Strmiska 2005: 224 - 228].

5 Поскольку автор данной статьи не владеет армянским языком, консультации по этому вопросу были получены у Юлии Антонян, специалиста по армянскому неоязычеству из Ереванского государственного университета.

семантическую нагрузку «придерживающийся старых, сельских, народных верований» с пренебрежительными коннотациями, сходными с современным «селюк» (простоватый, необразованный) [см. напр. Литвинов 1998: 464].

Ещё один англоязычный термин, несколько реже использующийся для обозначения язычества - «heathenry» (или «heathenism») происходит от древнеанглийского «Иждеп»6 (однокоренное с древнескандинавским (Old Norse) «heidinn»). Вероятнее всего,

первоначальное значение слова - «проживающий на пустошах, необработанной земле», однако в самом распространённом значении оно использовалось христианами идентично латинскому «paganus» в значении «не христианин и не иудей». Чаще всего термин «heathenry» используют для обозначения северогерманского и британского неоязычества.

Приставка «нео-» происходит от греческого «vsoq» (неос) - молодой, новый. Избежать такой приставки в термине мы не можем, поскольку всё же имеем дело с прерванными традициями, которые, реконструируя (а часто - и конструируя) древние религии, просто не могут во всём своём смысловом наполнении в полной мере совпадать с последними.

Таким образом, этимологически «неоязычество» (так же, как и «neopaganism» и «neo-heathenry») - новейшие этнические верования. Если брать во внимание историческую территорию происхождения (все термины использовались христианами для обозначения носителей народных религий в Европе), можем утверждать, что термин «неоязычество» максимально чётко и однозначно отвечает нашему определению - «новейшие религиозные течения (движения) политеистического характера, тяготеющие к религиозным традициям дохристианской Европы».

Отсутствие идеографических синонимов. Идеографические синонимы термина «неоязычество» отсутствуют. «Новое язычество» является не синонимом - выше мы уже обозначили абсолютную этимологическую и семантическую тождественность между двумя терминами («нео-» = «новый»), посему не видим причин использовать их параллельно. Предпочтение отдаём более компактному и распространённому в мировой науке термину «неоязычество».

«Нативизм» и «родноверие» относятся к таксономически другим уровням. Под «родноверием» мы склонны понимать славянские инварианты неоязычества. В свою очередь «нативизм» обозначает более широкое понятие, для которого неоязычество является лишь одной из составляющих. Возвращаясь к примеру с РУНВерой - это нативистское движение, существующее параллельно с неоязычеством, при этом абсолютно не тождественное последнему.

Достаточно широко распространённое слово «поганство» вовсе лежит вне научной терминологии и неспособно вписаться в её систему. Оно, скорее, относится к бытовой и конфессиональной сферам, несёт часто оценочную и эмоциональную окраску, что является абсолютно недопустимым для академической парадигмы.

«Современное язычество» - мы склонны рассматривать как конкурентный, альтернативный и несинонимический термин (далее в тексте мы вернемся к рассмотрению этого вопроса).

Отсутствие эмоциональности. Эмоциональная окраска отсутствует, в современном секуляризированном обществе пренебрежительные, надменные коннотации утеряны.

Мотивированность. Мотивация использования термина «неоязычество» в полной мере раскрыта выше в описании этимологии, а также тесно связана с его системностью и систематичностью (см. ниже).

Номинативность. Независимо от контекста термин «неоязычество» является понятным, и обозначает приведённое нами понятие.

6 По вопросам относительно происхождения слов «heathen» и «pagan» можно свериться с любым этимологическим словарём английского языка (мы обращались как к отсканированной версии классического словаря Вальтера Вильяма Скита [Skeat 1888: 260, 414], так и к значительно более современному Online Etymology Dictionary [URL: http://www.etymonline.com/]).

Дефинитивность. Значение термина «неоязычество» формулируется в виде логического определения: новейшие религиозные течения (ближайшее родовое понятие), политеистический характер и религиозные традиции дохристианской Европы (видовые признаки).

Системность. Термин «неоязычество» входит в систему религиоведческой терминологии идентично другим терминам, обозначающим специфические разновидности новых религиозных течений (таких, как «неоориентализм», «неохристианство» и т. д.), и является родовым для таких терминов, как, например, северогерманское неоязычество, славянское неоязычество и т. д.

Систематичность. Через префикс «нео-» термин «неоязычество» морфологически и словообразовательно выступает подкатегорией категории неорелигий в терминологической системе современного религиоведения.

В общем, можем предложить следующее дерево категорий:

- Новые религиозные течения;

- Неоязычество;

- Этническое неоязычество;

- Славянское неоязычество;

- (белорусское, русское, украинское) родноверие.

Итак, мы определили, что «неоязычество» в полной мере отвечает всем необходимым требованиям, выдвигаемым для научного термина, и утвердили абсолютную правомерность такой номинации для очерченного нами явления. Теперь стоит рассмотреть альтернативные термины, указав на моменты их несоответствия упомянутым характеристикам.

Как мы уже упоминали, противников такого словоупотребления можно разделить на две группы - собственно представители неоязыческих течений и исследователи, занимающиеся изучением соответствующей проблематики.

Первые обычно приводят два типичных аргумента.

1. Префикс «нео-» свидетельствует о чем-либо новосозданном, а корни язычества уходят в глубину тысячелетий - ничего нового не создаётся, мы имеем дело с возрождением (продолжением) древней традиции. В ответ на это можно привести несколько контраргументов: (1) уже упомянутый факт прерванности традиции, (2) недостаточная для полного восстановления древней традиции база источников, (3) даже в случае возможности полного восстановления древней религии она не соответствовала бы требованиям времени (ведь религия - живой организм, изменяющийся и развивающийся вместе с обществом), соответственно пришлось бы проводить резкие реформы. Таким образом, мы в любом случае получили бы неорелигию.

2. Само слово «язычество» введено христианами, и использовалось как обидное. Ответ на такую позицию мы уже дали выше, говоря об отсутствии эмоциональной окраски данного термина в секулярную эпоху. Соответствующие англоязычные термины (neo-)paganism и (neo-)heathenry широко и без оглядки на аналогичный «отрицательный» характер происхождения используются представителями соответствующих новейших религиозных течений в Европе и Америке.

Среди предложенных альтернативных вариантов (в случае славянского неоязычества) чаще всего фигурируют «Родная Вера» и «родноверие». Первый не соответствует большинству выдвигаемых для термина условий - в первую очередь точности, однозначности и номинативности, поскольку в зависимости от контекста может обозначать абсолютно разные явления. Второй занимает свое место для обозначения отдельной, специфической разновидности неоязычества славянского типа, и, соответственно, термин «неоязычество» выступает относительно него как обозначающий родовое понятие.

В среде исследователей самыми распространенными альтернативными терминами выступают «нативизм» и «современное язычество».

Например, в статье «Язычество и неоязычество XX - XXI ст. (к вопросу о терминологии славянских вариаций «indigenous religions»)» известный российский

исследователь родноверческих течений Роман Шиженский проводит достаточно основательный анализ разнообразных подходов к номинации славянского неоязычества как со стороны конфессиональных и неконфессиональных исследователей, так и с точки зрения собственно носителей родноверческой идентичности. Акцентируя внимание на некоторой спорности самого этого термина, учёный приходит к выводу, что «во-первых, неоязычество

- новое язычество или neo-paganism - понятие, возникшее в европейской культуре и первоначально обозначающее художников прерафаэлитского движения. Во-вторых, европейское неоязычество, в его современной интерпретации, в части своих основополагающих мировоззренческих установок имеет ряд серьёзных отличий от современного славянского языческого движения. В-третьих, в среде прозелитов русского язычества, в научном мире, исследуемое понятие несёт разные, зачастую взаимоисключающие смысловые нагрузки. В-четвёртых, с момента своего возникновения и по настоящее время «неоязычество» - понятие с ярко выраженной негативной окраской (особенно в его российском эквиваленте). Все перечисленное, по нашему мнению, не позволяет использовать данный термин при характеристике современного славянского языческого движения в РФ» [Шиженский 2010: 13 - 14].

Позволим себе не согласиться с таким подходом, и попробуем оспорить приведённые аргументы. Во-первых, прерафаэлитское движение и сторонники родноверия - явления из слишком разных тематических полей, чтобы обращать внимание на возможную эквивокацию в номинации. Во-вторых, заявленные разногласия в мировоззрении западных неоязычников и родноверов (России) вряд ли могут определять разведение двух явлений как имеющих принципиальный качественно разный характер - в обоих случаях речь идёт, прежде всего, о возрождении дохристианского духовного наследия Европы. Соответственно, например, родноверие, Викка, Асатру или друидизм, во всех своих (часто принципиальных) отличиях, являются всего лишь отдельными составляющими мирового неоязычества, как родовой категории. В-третьих, мы не считаем определение содержания и объёма термина «неоязычество» (и само отношение к нему) представителями собственно родноверческих течений определяющей характеристикой для употребления такой номинации в научных исследованиях. А движение к установлению единого термина и понятия в научной среде и лежит среди основных задач данной статьи. В-четвертых, отрицательная окраска термина «неоязычество» в тех или иных исследованиях, по нашему глубокому убеждению, свидетельствует не о недопустимости термина как такового, а о, так сказать, «исследовательской нечистоплотности» авторов соответствующих исследований. Ведь академическая парадигма как таковая исключает саму возможность какой-либо эмоциональной окраски.

В упомянутой статье Р. Шиженский также приводит своеобразный унифицированный перечень аргументов, приводимых исследователями для обоснования необходимости предоставления термину «неоязычество» приоритета перед любыми другими, используемыми для обозначения соответственного явления социально-религиозной жизни [Шиженский 2010: 13]:

1. Славянская языческая традиция в своем аутентичном виде бесследно исчезла и, следовательно, отсутствие прямой репродуктивной линии позволяет считать современное движение новым (нео) язычеством;

2. Наличие в славянском язычестве XX-XXI веков различных религиозно-философских доктрин;

3. Склонность языческого сообщества к разнородности, постоянному развитию, «делению» и модернизации, отсутствие стагнационных факторов, синкретизм и эклектизм как характерные свойства нового славянского язычества;

4. Попытки современных адептов политеизма реконструировать, возрождать и конструировать древнеславянские обряды и ритуалы соотносятся у исследователей с новым, искусственным язычеством;

5. Характерное отношение представителей религиозной «этники» к историческому процессу, идеологии и политическому курсу государства, авраамическим религиям, и развитие в связи с этим «неоязыческого» национал-патриотизма, экологизма, антиглобализма;

6. Широкое распространение именно городского варианта движения.

Стоит отметить, что, настаивая на использовании именно такого термина, мы полностью солидарны с приведенными аргументами. Альтернативное понятие «современное (славянское) язычество», предложенное Р. Шиженским, кажется нам не совсем приемлемым вследствие значительной привязанности к темпоральным условиям.

Еще один альтернативный термин «нативизм», так же как и «Родная Вера» (оба имеют общее терминологическое ядро - native, родной) в зависимости от контекста может означать обращение к любой (не обязательно даже языческой) традиции, и, соответственно, также не кажется удачным в пределах нашего исследования. Например, А. Колодный, говоря о понятии «Родная Вера» в своём исследовании, посвящённом РУНВере, отмечает, что «когда это понятие начало широко распространяться в диаспоре, то оно приглянулось и тамошним православным, и греко-католическим священникам, поскольку подчеркивало значимость их конфессий для украинства. Они начали пользоваться этим понятием для обозначения собственных вероучений» [Колодний 2GG2: 1G].

Исходя из всего вышесказанного, считаем абсолютно правомерным использование термина «неоязычество» для обозначения новых религиозных течений политеистического характера, тяготеющих к религиозным традициям дохристианской Европы, в том числе и к славянским родноверческим движениям.

Список литературы

1) Горский 19б1 - Горский Д. П. Вопросы абстракции и образования понятий. - М.: АН СССР, 1961. - 350 с.

2) Колодний 2GG2 - Колодний А. М. РУНВіра (Рідна Українська Національна віра). - К.: Світ Знань, 2002. - 64 с.

3) Литвинов В. Латинсько-український словник. - К., 1998. - 712 с.

4) Михеева 2G1G - Михеева И. Б. Неоязычество как религиозно-культурный феномен современности: проблема дефиниции // Философские и социальные науки. Научный журнал.

- № 2. - Минск, РУП «Издательский центр БГУ». - С. 43-4В.

З) Наговицын, Гаврилов 2GG4 - Наговицын А. Е., Гаврилов Д. А. О современных тенденциях возрождения традиционных политеистических верований // Schola-2004. Сборник научных статей философского факультета МГУ [под ред. И. Н. Яблокова, П. Н. Костылева]. Сост.

A. В. Воробьев, П. Н. Костылева. - М.: Издательство «Социально-политическая мысль», 2GG4. - С. 179-1Вб.

6) Смульський 2G13 - Смульський Є. До питання про типологізацію неоязичницьких течій // Гуманітарні студії. Збірник наукових праць. - К.: Видавничо-поліграфічний центр “Київський університет”, 2013. - Випуск 20. - С. 149-155.

7) Табанакова 2GG1 - Табанакова В. Д. Идеографическое описание научной терминологии в специальных словарях: дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.21. - Тюменский государственный университет. - Тюмень, 2001. - 288 с.

5) Шиженский 2G1G - Шиженский Р. В. Язычество и неоязычество XX-XXI вв. (к вопросу о терминологии славянских вариаций «indigenous religions») // Indigenous religions. «Русь языческая»: этническая религиозность в России и Украине XX-XXI вв. / [Сост. и общ. ред. Р.

B. Шиженский]. - Н. Новгород: НГПУ, 2010. С. 6-17.

9) Шнирельман 2GG1 - Шнирельман В. А. Введение // Неоязычество на просторах Евразии.

- М.: Библейско-Богословский институт св. Апостола Андрея, 2001. - С. 7-9.

10) Davy 2GG7 - Davy B. J. Introduction to Pagan Studies. - Altamira Press, 2GG7. - 249 p.

COLLOQUIUMHEPTAPLOMERES, 2014.1.

11) Pearson 2006 - Pearson J. Neo-paganism // Encyclopedia of New Religious Movements [ed. by Peter B. Clarke]. - London, New York: Routledge, 2006. - P. 436-438.

12) Skeat 1888 - Rev. Skeat W. W. An Etymological Dictionary of the English Language. - Oxford: At the New Caledon Press, M DCCC LXXXVIII. - 844 p.

13) Strmiska 2005 - Strmiska M. F. Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives // Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives [ed. by Michael F. Strmiska]. - Santa Barbara, CA: ABC-CLIO, 2005. - P. 1-54.