CC BY
41
Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 10 (339). Филология. Искусствоведение. Вып. 90. С. 144-146.
Г. Р. Хусайнова
К ПРИМЕНЕНИЮ ТЕОРИИ П. Г. БОГАТЫРЕВА О ТРАДИЦИИ И ИМПРОВИЗАЦИИ В БАШКИРСКОМ ФОЛЬКЛОРЕ
(на материале текста волшебной сказки в современной записи)
Статья подготовлена и публикуется при финансовой поддержке гранта РГНФ по проекту «Поэтика и стиль башкирских волшебных сказок» ( № 14-14-02006)
На конкретном тексте башкирской сказки в современной записи рассматриваются вопросы традиции и импровизации. С опорой на теорию П. Г. Богатырева выявляются и анализируются примеры подготовленной и неподготовленной, принудительной и преднамеренной импровизаций. Обосновывается универсальность методики П. Г. Богатырева и возможность ее применения при изучении фольклора, в частности сказок, любого народа.
Ключевые слова: фольклористика, П. Г. Богатырев, теория, традиция, импровизация, башкирские сказки.
Применение теорий и конкретных методик классиков российской гуманитарной науки осуществляется нами не впервые. В свое время при изучении стиля и сюжетосложения башкирской волшебной сказки мы опирались на методику известного исследователя начала ХХ в. Р. Г. Волкова [3], а при исследовании сохраняемости сказки во времени опирались на методику синоптического сопоставления текстов, разработанную В. М. Гацаком для эпоса [2. С. 37]. В этот раз для рассмотрения проблем традиции и импровизации в башкирской сказке мы обращаемся к теории известного ученого П. Г. Богатырева.
Экспедиционный опыт показывает, что в отличие от других традиционных жанров башкирского фольклора сказки у информантов в письменной форме не встречаются. Если знает, информант только по памяти воспроизводит услышанную в детстве сказку (очень редко информант признается, что рассказывал сказку внукам). И, как верно отмечает П. Г. Богатырев, «подобное исполнение по памяти влечет бессознательное или сознательное изменение», и, хотя исполнитель «придерживается рамок традиции» [1. С. 395], «обязательно наличествует импровизация» [1. С. 396].
Рассмотрим это на конкретном примере записи сказки, осуществленной в наши дни. Так, в 2010 г. в Курганской области 78-летний информант на мой вопрос «Знаете ли сказки?» ответила: «В детстве девочки вместе собирались и рассказывали друг другу сказки. Вот по телевизору показывают же сказку «Морозко». По-нашему не так. У них совсем по-другому».
Рассказала она очень распространенную в народе сказку «Клубок» на сюжет о мачехе и
падчерице и схематично передала ее содержание: были старик и старуха. Старуха отправила дочь старика за клубочком. Девушка по дороге встретила двух пастухов. Второй пастух посоветовал пойти в дом одинокой старухи. Девушка пришла, старуха поставила условие, мол, искупаешь меня в бане, получишь свой клубок. Информант подробно рассказывала, как девушка раздевала, купала, одевала старуху. Сама спрашивала, как это делать, но делала не так, как велела старуха, а по-своему, т. е. хорошо. Это понравилось старухе, и она отблагодарила девушку, подарив сундук золота и серебра. Когда девушка возвращается, мачеха отправляет за клубком свою дочь. Та все делает так, как велит старуха, и привозит шкатулку с черными воронами.
Отметим также еще один момент: исполнитель не забыла и две стихотворные вставки, характерные для этой сказки, произносимые: первая - в диалоге с пастухами, вторая - собачкой после возвращения девочек домой. Интересно, что информанты иногда не помнят содержания сказки, а стихотворные вставки из сказок передают в точности. Больше всего это характерно для сказок о мачехе и падчерице.
В данной сказке информант привела свой вариант вставок. В опубликованных текстах первая вставка звучит так:
Йоморо-йоморо йомгагым Тэгэрэп китте. КYрмэнецме, агасай? Круглый-круглый мой клубок Покатился. Не видел ты его, дядя?
В нашем варианте она звучит по-другому: Йомдор-йомдор йомгагым Тэгэрэне юл белэн.
К применению теории П. Г. Богатырева о традиции и импровизации.
145
Круглый-круглый мой клубочек Покатился по дороге.
Содержание по сути одинаковое, но словесное звучание немного отличается. В нашем варианте стихотворная вставка кажется ритмичнее. Что касается второй вставки, то это действительно находка, потому что в опубликованных текстах данной сказки она состоит из двух строк и звучит следующим образом:
1) Yлергэ киткэн апайым Байып кайтып килэ-лэY.
Сестричка, отправленная умереть,
С богатством возвращается.
2) Байырга киткэн апайым Yлеп кайтып килэ-лэY.
Сестричка, поехавшая за богатством, Смерть с собой везет.
А в нашем варианте вставки состоят из трех и четырех строк. И, на наш взгляд, эти две строки на своем месте. Видимо, так и должно было быть, но они были забыты, и вот именно сейчас этот исполнитель их выдал.
Встречая дочь старика, собака лает:
Ак капканы асыгы^.
Ак кейеззе йэйегез.
Апайым килэ hунарзан.
Белые ворота открывайте,
Белый войлок постелите.
Сестра моя с охоты возвращается.
Аналогично, встречая родную дочь старухи, собака лает:
'Кара капканы асыгы^.
'Кара кейез йэйегез.
Байыгырга киткэн апайым Байыгып килэ-лэY.
Черные ворота открывайте,
Черный войлок постелите.
Сестра, поехавшая за богатством,
«Богатая» возвращается.
Здесь, во-первых, налицо национальная специфика. Так поступали в особых случаях: во время больших праздников, свадьбы в жилище стелили белый войлок, а в будние дни -черный, практично было. Возвращение дочери старика с богатством - особый торжественный случай, а возвращение дочери старухи не стало радостным событием.
Во-вторых, имеет место и цветовая символика. Белый войлок - для положительного персонажа, падчерицы, а черный войлок - для отрицательного, дочери старухи.
Остановимся на других импровизационных моментах сказки. Как верно утверждает
П. Г. Богатырев, «при исполнении фольклорных словесных произведений, подчиненных строгим нормам традиции, обязательно наличествует импровизация» [1. С. 396].
Исследователь различает два вида импровизации: подготовленную и неподготовленную [1. С. 399]. При этом примером подготовленной импровизации он считает такую, когда «сказочник может вставить в традиционную сказку свое пояснение, а также придуманный им или заимствованный из другой сказки мотив; он же может создать контаминацию из двух или нескольких сказок. В дальнейшем, каждый раз при передаче этой сказки сказочник повторяет ее со своими импровизированными изменениями и дополнениями» [1. С. 399].
Мы имеем только одну запись сказки. Знаем, что информант слышала и исполняла ее в детстве. Значит, импровизированные места данной сказки не могут быть подготовленными. По Богатыреву, в нашей сказке имеют место примеры подготовленной импровизации. Информант вставила свои пояснения: 1) «Бер карттыц Y3енец кызы булган, эйэрсэн баягы карсыгына, э карсыгы менэн икэYhенец кызы булган, тагы ла, ике кызы булган» (дочь старухи - родная сестра падчерицы по отцу), тогда как в традиционной сказке, вернее в известных опубликованных вариантах, у старика была дочь, и он женился на старухе с дочерью, т. е. девочки не родные; 2) <^сегеп быргай Yгэй инэй, яратмай» (мачеха кидает клубок с ненавистью, потому что не любит падчерицу); 3) «... кыз ат белэн килеп туктай. Кыцгыраулы аттар, кошовка белэн килеп туктай. Кыцгыраузын тауыштарына был карсыктар ЙYгереп килеп сыгалар» (падчерица возвращается на кошов-ке (карете) со звоном колокольчиков), «...был (эбейзец Y3 кызы) килеп етэ суска егеп. Былар шалтыр-шолтор килгэнгэ ЙYгереп сыкЬа, карт менэн карсык» (а родная дочь мачехи подъезжает с грохотом на запряженной свинье); 4) по традиции в текстах сказок на данный сюжет о мачехе и падчерице мачеха обижает не только падчерицу, но и ее отца. В нашем варианте об этом прямо не говорится, но и слушатель этого ожидает, и исполнитель подразумевает, поэтому он вводит в текст следующий импровизированный эпизод: «Анау карсык эйтэ: “Больше не буду обижать тебя! Больше не буду обижать”, - ти» (Старуха говорит ему: «Больше не буду обижать тебя»). Это происходит после позорного возвращения домой родной дочери мачехи; 5) есть еще один, последний, импро-
146
Г. Г. Хумаинова
визированный эпизод, добавленный в текст информантом: «Анау кызыкайга, Y3енец кызына (бабайзыц), жених та табылды, туй за эштэп ебэрзелэр. Э мынауга жених та юк, туй за юк, нэмэ лэ юк. Ауызына селэй тутырып шунда утырып калды» (Нашелся жених для дочери старика, свадьбу справили. А для дочери старухи ни жениха нет, ни свадьбы не было, ничего нет. Так и осталась ни с чем).
Можно допустить, что наш информант раньше слышала сказку и воспроизвела ее так, как запомнила. Тогда это действительно пример подготовленной импровизации. Чтобы убедиться в этом, необходимо сделать повторную запись. К сожалению, мы такой возможности не имеем. С другой стороны, П. Г. Богатырев пишет: «При каждом исполнении традиционной, известной слушателям сказки ... исполнителю необходимо вносить импровизацию» [1. С. 400]. Если при каждом исполнении вносится импровизация, то, на наш взгляд, она не может быть подготовленной.
По П. Г. Богатыреву, импровизация также может быть принудительной и преднамеренной. Принудительная импровизация, по его мнению, возникает при следующих обстоятельствах: «... когда певец вынужден вводить в песню новые слова, фразы или даже создавать новые тексты» [1. С. 398].
В анализируемой сказке пример принудительной импровизации, на наш взгляд, имеет место в завершении сказки. Традиционно сказка заканчивается возвращением родной дочери мачехи домой. В нашем случае кажется, что исполнитель забыла, как заканчивается сказка, и вынуждена была придумать конец сказки сама, т. е. сымпровизировать следующие моменты: 1) «...когда старик увидел, что из шкатулки вылетели вороны, лицо его посветлело»; 2) «Старуха говорит ему: “Больше не буду обижать тебя”»; 3) «Нашелся жених для дочери старика, свадьбу справили. А дочери старухи ни жениха нет, ни свадьбы не было, ничего нет. Так и осталась ни с чем». Принудительной импровизацией кажется и то, что
старуха подарила шкатулку. Информант запуталась и вместо слова «сундук» использовала слово «шкатулка». На наш взгляд, это и есть примеры принудительной импровизации (в данном случае неподготовленная импровизация совпала с принудительной), тогда как остальные моменты (девочки - родные сестры; приезд кошовки под звон колокольчиков или приезд на запряженной свинье под грохот) -преднамеренная импровизация, т. к., по Богатыреву, «преднамеренная импровизация всецело или главным образом зависит от намерения исполнителя» [1. С. 398], что и произошло в нашей сказке. Захотела информант придать торжественность возвращению падчерицы и придумала «на кошовке под звон колокольчиков»; захотела показать позорное возвращение дочери мачехи, нашла выход: «с грохотом на свинье, с черными воронами в шкатулке». Значит, прав П. Г. Богатырев: «Иногда исполнители осознают необходимость, обязательность импровизации» [1. С. 398] и используют ее в своем тексте.
Что касается высказывания ученого, что «трудно найти резкую границу между принудительной и преднамеренной импровизацией» [1. С. 398] (он имеет в виду творчество певца и музыканта), на наш взгляд, в сказках их можно отличить, как мы это сделали на нашем примере.
Список литературы
1. Богатырев, П. Г. Традиция и импровизация в народном искусстве // Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 393-401.
2. Хусаинова, Г. Р. Поэтика башкирских народных волшебных сказок. М., 2000. 247 с.
3. Хусаинова, Г. Р. Применение сравнительной методики Р. М. Волкова к изучению стиля и сюжетосложения башкирских сказок о мачехе и падчерице // Питання літературознавства : науковий збірник. Вып. 1. Львів, 1993. С. 168175.
