CC BY
116
6. Тайлор Э.Б. Первобытная культура. М., 1989. С. 28.
7. Павлова Е.Г. Опыт классификации народных примет // Паремиологические исследования. М., 1984. С. 294-299.
8. Туганова C.B. Синтагматика и парадигматика русских и английских суеверных примет антропологической направленности: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Казань, 2006.
9. Сергеева A.B. Русские: Стереотипы поведения,
традиции, ментальность. Изд. 2-е., испр. М., 2004. 10. Даль В. Пословицы и поговорки русского народа. Сборник. М., 1957; Зимин В.И. Пословицы и поговорки русского народа. Большой толковый словарь / В.И. Зимин, А.С. Спирин. Ростов н/Д, М., 2005; Черный кот с пустым ведром. Народные приметы и суеверия / Сост. Е.Г. Лебедева. М., 2007; Энциклопедия суеверий. М., 1997; Русский народ: его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия / Собр. М. Забылиным. СПб., 1994.
24 марта 2008 г.
Ê ПОНИМАНИЮ ИГРОВОГО НАЧАЛА В ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ
A.A. Ефимов
Феномен игры представляет собой важную проблему философии (Платон, И. Кант, Е. Финк) и культурологии (Ф. Шиллер, И. Хейзинга, Р. Кайуа, М. Эпштейн). В литературоведческой практике игровая проблематика понята в гораздо меньшей степени, чем в вышеупомянутых областях знания. Ее рассмотрение фрагментарно и часто имеет описательный характер. Собиранию рассеянных в литературоведческой традиции смыслов может способствовать обоснование универсального понятия, которое бы охватывало игровую проблематику художественной литературы во всем многообразии ее проявлений. Таким термином может стать игровое начало, которое употребляется в литературоведении, но при своей широкой распространенности недостаточно от-рефлектировано в исследовательской практике.
М.М. Бахтин первым в отечественной филологии предпринял попытку комплексного освоения игровой проблематики. Он стал родоначальником игровой концепции, с обоснованием которой связаны его теоретические работы "Проблема содержания, материала и формы в словесном художественном творчестве" (1924), "Проблемы поэтики Достоевского" (1929), "Формы времени и хронотопа в романе" (1937-1938), "Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и ренессанса" (1965) и др. В самой методологии мышления отечественного ученого просматривается игровое начало: метафорическое употребление физических понятий пространства
Ефимов Александр Александрович - аспирант кафедры литературы Таганрогского государственного педагогического института.
и времени в области эстетики; понятие "диалогизма", центральное для его систематики, которое непосредственно связано с "игрой смыслов" (С.Н. Зотов) в литературной традиции. "Выразительное и говорящее бытие", по Бахтину, "неисчерпаемо в своем смысле и значении. Маска... рампа, сцена, идеальное пространство и т.п. как разные формы выражения представительности бытия..." [1, с. 8]. Основополагающая мысль об игровом осуществлении бытия реализуется во внутреннем диалогизме исследовательской позиции М.М. Бахтина. Особенно отчетливо она проявляется в последних работах ученого, где "изложение... принимает местами конспективный характер, разные темы переплетаются и словно пересекают друг друга. Нам открывается лаборатория мысли большого ученого" [2, с. 6]. "Причем кажется, что фрагментарность, незавершенность становятся в некоторых работах. стилем воплощения его философской позиции" [3].
Непосредственно тематическое освоение игровой проблематики М.М. Бахтин предпринимает в монографии "Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и ренессанса". Эта работа занимает особое место в отечественном литературоведении по своему содержанию и по индивидуальным методологическим установкам, связанным со специальной терминологией ("карнавал", "карнавальные образы", "карнавальное мироощущение"), а также благодаря умению "отрешиться от многих глубоко укоренившихся требований литературного вкуса" [4].
Рассмотрение игровой проблематики здесь осуществляется в рамках ставшей
впоследствии привычной терминологии: "сме-ховое начало", "игровой элемент". Фактически рассматривая игровое начало в литературе, Бахтин описывает его с помощью синонимичной пары "смеховое начало" - "игровой элемент" и всецело связывает с народной низовой культурой. Обнаруживая качественно новую литературоведческую проблематику, исследователь описывает ее в привычных терминах ("мотив маски", "мотив трагедии куклы"), что способствует адекватному извлечению смысла. Игровое начало, по Бахтину, свойственно литературному творчеству во всех его основных аспектах: "карнавальным образам", "различным формам и жанрам" и собственно "карнавальному мироощущению" автора, что соответствует тематике, поэтике и литературной позиции художника. М.М. Бахтин, таким образом, заложил основы изучения игровой проблематики в отечественной филологии, поставил многие вопросы, ответы на которые ищут литературоведы следующих поколений.
Структурный подход к пониманию игровой природы литературных произведений намечается в работах Б. Эйхенбаума. В статье "Русская беллетристика 30-х годов. Проблема организации литературного языка и повествовательной формы" игровое начало рассматривается автором как частно-исторический вопрос, т.е. связывается с формированием новых повествовательных приемов в романтической прозе начала XIX в. В произведениях Марлинского, Одоевского, Воскресенского, Вельтмана исследователь отмечает "появление специфической игры с формой": "обнажения повествовательных условностей", "комического вмешательства читателя", "нарочитого торможения сюжета разными вставками и отступлениями" [5]. Специфический характер игровой проблематики у Эйхенбаума связан с ее историчностью, а преодоление подобной "игры с формой" уже в лермонтовской прозе исчерпывает вопрос об игровой поэтике в работе исследователя.
Формирование культурно-исторического подхода к анализу игровой проблематики связано с именем Ю.М. Лотмана. В работе «"Пиковая дама" и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века» важным для литературоведа становится тематическое значение игры в общественной жизни и ее способность конструировать сюжет: "карты
как определенная тема своей социальной функцией и имманентным механизмом накладывали такие мощные ограничения на поведение и реальных людей, и литературных персонажей, что само введение их в действие делало возможным определенную предсказуемость его дальнейшего развития" [6, с. 788]. С такой структурной точки зрения тема карт в художественном произведении представляет собой модель "конфликтной ситуации", которая определена в социально-историческом аспекте, так как "карты - определенная культурная реалия" [6, с. 788]. Историческая закономерность бытового и литературного интереса именно к азартным играм (банку, штоссу) объясняется спецификой социально-психологического строя XIX в.: отсутствие логики общественных отношений, их предельная формализация, выраженная в феномене фаворитизма, противоречащего официальному порядку ("Табели о рангах").
В более широком литературоведческом контексте игровое начало рассматривается Ю.М. Лотманом в статье "Декабрист в повседневной жизни": интерпретация игровой проблематики здесь получает еще большую социально-историческую определенность, будучи представлена как форма общественного взаимодействия людей конкретной эпохи. В этой работе непосредственный интерес представляет не столько основной объект исследования -"бытовое поведение декабриста", - которое характеризовалось «резкостью и прямотой их суждений, безапелляционностью приговоров, "неприличной", с точки зрения светских норм, тенденцией называть вещи своими именами» [7], сколько комментарии автора по поводу обобщенной модели бытового поведения передового человека XIX в., которому, напротив, были присущи "эвфемистические условности светских формулировок", "утвержденные обычаем ритуала и иерархией светского речевого поведения" [7].
Понятие "игровое начало" в работах Ю.М. Лотмана не используется. Однако в его рассуждениях применяется, на наш взгляд, терминологическая аналогия - "театральность", которая подразумевает принципиальную "плюралистичность поведения" русского человека XIX в., т.е. "возможность выбора стилей поведения в зависимости от ситуации" [7]. Подобная социально-психологическая специфика русской действительности объяснялась
тем, что "быстро развивающаяся замкнуто-дворянская культура культивирует этикет, театрализацию быта. Утверждается семиотика корпоративной чести, получают развитие поединки - ритуальная процедура восстановления чести. Развивающаяся щегольская культура строится на игре, вытекающей из условной связи содержания и выражения" [8, с. 372]. Игровое начало ("театральность") в понимании отечественного филолога не только исторично, связано расцветом дворянской культуры конца XVIII - начала XIX вв., но и топографично, имеет отчетливую пространственную отнесенность. Географическая определенность игрового начала, по мнению исследователя, реализуется в пространстве Петербурга: "особенность петербургской про-странственности - ее театральность. Уже природа петербургской архитектуры - уникальная выдержанность огромных ансамблей, не распадающихся, как в городах с длительной историей, на участки разновременной застройки, создает ощущение декорации" [8, с. 287]. Именно в пространстве Петербурга, по мнению Ю.М. Лотмана, бытовое поведения передового человека указанной эпохи реализуется как игровое. Таким образом, игровое начало в работах исследователя получает культурологическое освещение, а описание игровых аспектов литературы происходит с учетом свойственной классическому искусству рефе-рентности "литература - жизнь".
В русле классической филологической традиции описывает игровое начало С. А. Мартьянова. Она воспринимает лотмановское понимание игровой проблематики в его литературоведческой составляющей и более позднюю литературоведческую практику. Ее статья "Поведение персонажа" посвящена рассмотрению исторически закономерных форм поведения литературных персонажей: классицистических, романтических, реалистических. Центральным для автора статьи становиться понятие "поведения персонажа" как основы конфликта и сюжета произведения в целом. Термин "игровое начало" со ссылкой на понятие "театральности" Ю.М. Лотмана используется Мартьяновой для определения качества поведения литературного героя: "В обрисовке поведения персонажей... нередко на первый план выступают игровые начала" [9]. Употребление формы множественного числа "игрового начала" в данном случае может
свидетельствовать как об общей неопределенности термина в литературоведческой традиции и о его частном истолковании конкретным исследователем, так и, напротив, о понимании тематического разнообразия игровых ситуаций. Однако использованная Мартьяновой формулировка в конечном счете связана с попыткой адаптировать развернутую культурно-историческую концепцию Ю.М. Лот-мана к литературоведческому анализу без определения и практического обоснования ключевых понятий его систематики ("театральность", "ситуация игры", "игровое поведение"). Исследователь не углубляет, не развертывает лотмановское понимание, не делает конкретных поправок на его структурный метод в анализе поведения персонажей. Наличие игрового начала Мартьянова отмечает в произведениях романтической литературы начала XIX в. Игровой характер имеет поведение героев А.С. Пушкина, в частности, Евгения Онегина ("Как рано мог он лицемерить..."), М.Ю. Лермонтова (отмечается "кокетство" Печорина). Несмотря на некоторую терминологическую неопределенность, позитивное значение статьи С.А. Мартьяновой не подлежит сомнению. Оно состоит в разработке центрального для анализа сюжета понятия "поведение персонажа" и постановке вопроса о его игровом качестве.
Рассмотрению игрового начала посвящен параграф в книге В.Е. Хализева "Теория литературы": "Игровое начало глубоко значимо в составе человеческой жизни. Мыслители XIX-XX вв. неоднократно отмечали огромную значимость игрового начала в жизни и искусстве" [10, с. 79]. Однако его описание здесь не получает концептуального изложения, автор ограничивается апелляцией к авторитетным философским и литературоведческим источникам: "Homo ludens" И. Хей-зинги, "Письма об эстетическом воспитании" Ф. Шиллера, работы Х. Ортеги-и-Гасета и Р. Барта. Несмотря на констатирующий характер параграфа, Хализев обнаруживает и подчеркивает важную взаимосвязь игрового начала и художественного творчества в принципе: "Игровое начало так или иначе окрашивает творческую (в том числе и художественную) деятельность человека, ее стимулирует и сопровождает" [10, с. 80]. Субъектом творческой деятельности является автор-художник и "художественное творчество высту-
пает как самопознание, а в ряде случаев и в качестве акта сотворения художником собственной личности" [10, с. 63]. Нам кажется, что мысль Хализева можно также использовать для характеристики художественной деятельности героя, поступки которого "творят" сюжет литературного произведения. Таким образом, В.Е. Хализев обнаруживает весьма существенный экзистенциальный аспект рассмотрения игровой проблематики (так называемую "экзистенциальную тематику"). Однако, обнажая данную проблему, автор не ставит своей задачей ее разрешение, а ограничивается в данном случае лишь ее констатацией.
Традицию Б. Эйхенбаума в рассмотрении игрового начала продолжают авторы словаря "Эстетика": "Отличаясь от игры, искусство по природе своей обладает игровым началом, отражает мир, в т. ч. и мир игры. В искусстве игровое начало проявляется в перевоплощаемости, присущей всем видам художественного творчества..." [11, с. 122]. Игровое начало здесь дано описательно, без развернутых комментариев: как существенная сторона "языка искусства" (стиля) и как определенный способ организации художественного произведения (поэтика), в структуре которого, "как в игре, диалектически совмещаются такие противоположности, как действительное и вымышленное, условное и безусловное, творческая свобода и ограничивающие ее правила." [11, с. 123]. Авторами "Эстетики", в противоположность культурно-исторической концепции Ю.М. Лотмана, игровое начало рассматривается в стилистическом и структурном отношении, при этом крайней степенью проникновения игрового начала в искусство считается формализм, где "игра становится самоценной", отождествляется с художественным творчеством. Позднее в связи с постмодернизмом в литературоведении возникает идея о "свободной игре структуры" (И.П. Ильин) художественного произведения, при создании которого "используются как средства имитации, так и приемы комбинирования - перестановки и соединения по определенным правилам набора готовых элементов" [12, с. 285]. В литературоведческой практике это явление получает название "постмодернистской" или "игровой поэтики".
Сходным образом решают проблему игрового начала А.М. Люксембург и Г.Ф. Ра-
химкулова: "Игра в произведениях. ведется на двух уровнях: структуры текста и языка" [13]. В работе "Коварный конструктор игровых структур: набоковские метатексты в свете теории игровой поэтики" Люксембург констатирует наличие игрового начала в прозе Набокова. Для его описания он вводит понятия "игровой текст", "игровая поэтика", "игровая стилистика", которые подробно обосновываются в его работах. Г.Ф. Рахимкулова также последовательно выстраивает игровою концепцию литературы в книге "Олакрез Нарцисса": "игровая специфика" ("игровое начало") как предмет анализа; "игровой стиль" и "игровая поэтика" как существенные аспекты понимания "игровой специфики текста". Работы А.М. Люксембурга и Г.Ф. Рахимкуловой отличают кон-цептуальность, методологическая определенность, терминологическая точность. Однако эта стратегия понимания игрового начала решает ограниченный круг вопросов, относящийся к художественной структуре и лингвистическим ресурсам литературного произведения, не затрагивая других важных художественно-эстетических аспектов: "Формальные свойства игрового текста в целом существеннее содержательных, так как именно его игровые ресурсы обуславливают эстетическое наслаждение читателя" [14]. Поэтому несколько противоречивым становится утверждение авторов об универсальности выработанной методологии и масштабах ее применения.
Наряду с указанными исследованиями существует целый ряд работ, где игровая проблематика рассматривается, однако при этом не получает подробного теоретического и методологического обоснования. Значительными исследованиями игровой тематики литературных произведений являются работы В.Э. Вацуро, Ю. Манна, В.И. Коровина, Е.Г. Чернышевой [15].
Таким образом, очевидно, что проблема игрового начала достаточно широко представлена в теоретико-литературном изучении. В работах М.М. Бахтина в зачаточном виде даны все аспекты изучения игровой проблематики; далее литературоведы лишь актуализируют ту или иную сторону описания игрового начала. Культурно-историческая систематика Ю.М. Лотмана опирается на структурный подход к рассмотрению игрового начала, в свою очередь его идеи становятся
основанием для постановки С.А. Мартьяновой вопроса об игровом качестве поведения литературного персонажа. Поэтический аспект игрового начала введен в литературоведение Б. Эйхенбаумом в отношении частно-исторической проблематики, а развитие он получает в игровой концепции А.М. Люксембурга и Г.Ф. Рахимкуловой и постмодернистских стратегиях понимания игровой поэтики. Вопросы "экзистенциальной тематики", иначе говоря, авторского присутствия в произведении и его литературной позиции затрагивает в своих рассуждениях В.Е. Хализев.
Однако многообразие литературоведческих концепций оборачивается фрагментарностью научного понимания игрового начала. Поэтому возникает насущная потребность в выработке универсальных принципов его аналитического рассмотрения, которые бы учитывали существенные аспекты изучения игровой проблематики. На наш взгляд, игровое начало должно быть осмыслено в принципиальной сопряженности игровой тематики, игровой поэтики и литературной позиции автора, которые и выступают в литературном произведении как существенные стороны его реализации. Весьма продуктивным для литературоведения становится рассмотрение игрового начала в непосредственной эстетической отнесенности к содержанию художественного произведения, т.е. к его тематике. В этом смысле оно может быть описано с помощью универсальных понятий: ситуации, поведения персонажа и мотивов.
Понятие ситуации существенным образом связано с сюжетом и конфликтом произведения. В эпическом произведении ситуация лежит в основе сюжетно-тематического единства: "В сюжете всегда представлены характерные социально-исторические особенности жизни или, иначе, социально-исторические характеры в их отношениях. Назовем соотношение социально-исторических характеров, изображенное в произведении, давно усвоенным в эстетике термином - ситуацией" [16].
Понятие ситуации в современном литературоведении может быть рассмотрено с двух принципиально различных точек зрения: классической и неклассической. Классическое понимание ситуации обосновывается в работах В. Кожинова, Г.Н. Поспелова, Б.В. Тома-шевского, Ю.М. Лотмана и Л.М. Цилевича. Формирование неклассического понятия си-
туации связано с именами философов-экзистенциалистов Ж.-П. Сартра, О.Ф. Боль-нова, Р. Кайуа. "Ситуация - термин экзистенциальной философии, означающий совокупность внешних по отношению к сознанию индивида условий. в той мере, в какой он их воспринимает, осмысляет и делает, исходя из них, свой выбор" [17]. Различия традиционного и экзистенциального взглядов коренятся в характере мотивировки ситуации. В традиционном литературоведении она рассматривается в своей социально-исторической определенности, как конкретно-историческая реальность. С неклассической точки зрения ситуация постигается в своей трагической не-упразднимости для человека: персонаж попадает в ситуацию, которая ставит перед ним метафизические вопросы, вопросы не столько социально-исторического, но индивидуального существования в истории. Две противоположные точки зрения позволяют точнее определить основу сюжетно-тематического единства художественного произведения.
В непосредственной отнесенности героя к ситуации в художественном произведении следует рассматривать его поведение. Персонаж произведения своей деятельностью создает сюжетную динамику, а его поведение становится основным способом развития и разрешения сюжетных ситуаций. Поэтому "под термином поведение персонажа понимается воплощение его внутренней жизни в совокупности внешних черт: в жестах, мимике, манере говорить, интонации, положении тела (позах), а также - в одежде и прическе" [9, с. 261]. С классической точки зрения, поведение персонажа является важнейшей характеристикой его взаимодействия с предметным миром литературного произведения, игра в этом отношении приобретает "орудийное" значение, становится средством реализации сложных общественных отношений. Поведение в экзистенциальном понимании есть только лишь условие протекания какой-либо ситуации, главным же ее итогом является процесс самоопределения человека. Самоопределение -это "экзистенциально значимый процесс выявления и утверждения человеком индивидуальной жизненной позиции, основанной на определенных идеологических взглядах и самопознании; самоопределение является следствием размышлений и практического поведения личности и предпосылкой ответственных ее поступков" [18].
Понятие "самоопределения" является центральным для интерпретации игрового начала с неклассической точки зрения [19].
Ситуация может быть описана с помощью понятия "мотив", который "является простейшей повествовательной единицей, выражающей отдельные повествовательные положения, отношения героев друг к другу, простейшие обстоятельства, изменяющие положение или ход действия" [20]. Речь идет о понимании мотивов сюжетно-тематического развития, а не о новейшей методике "мотив-ного анализа" (Б. Гаспаров) литературного творчества [21]. Различные комбинации мотивов составляют сюжет, ситуация является тематическим основанием сюжета. Тогда мотив или его комплексы, с одной стороны, становятся формой обнаружения определенных ситуаций, а с другой, являют косвенную характеристику персонажей и их поведения: "Под характеристикой мы подразумеваем систему мотивов, неразрывно связанных с данным персонажем" [22]. Отсюда, мотив может быть осмыслен как минимальная единица сюжета, которая обнаруживает существенные стороны игровой ситуации и игрового поведения персонажей.
Таким образом, вводимые понятия (ситуации, поведения, мотива) дают возможность аналитического описания игрового начала и понимания художественного смысла произведения в целом. Понятие игрового начала имеет универсальный характер для описания тематики литературного творчества, так как, с одной стороны, выражает специфику культурно-исторического содержания произведений, а с другой стороны - их актуальный смысл. Поведение персонажей раскрывает преимущественно социально-нравственную сторону ситуаций, тогда как самоопределение персонажей в тех же ситуациях характеризует метафизический, экзистенциальный смысл художественных образов, имеющий двойственную отнесенность: тематика литературы получает окончательное осмысление в единстве культурной традиции. Таким образом, понятие игрового начала дает возможность целостного рассмотрения литературных произведений.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бахтин М.М. К философским основам гуманитарных наук // М.М. Бахтин. Собр. соч.: В 7 т. Т. 5. М., 1996. С. 8.
2. Бочаров С.Г. От составителя // М.М. Бахтин. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 6.
3. Зотов С.Н. "Воскрешение" автора. Михаил Бахтин // С.Н. Зотов. Художественное пространство -мир Лермонтова. Таганрог, 2001. С. 86.
4. Бахтин М.М. Творчество Ф. Рабле и народная культура средневековья и ренессанса. М., 1990. С. 7.
5. Эйхенбаум Б. О литературе. М., 1987. С. 260.
6. Лотман Ю.М. "Пиковая дама" и тема карт и карточной игры в русской литературе начала XIX века // Ю.М. Лотман. Пушкин: Биография писателя; Статьи и заметки, 1960-1990; "Евгений Онегин": Комментарий. СПб., 1995.
7. Лотман Ю.М. Декабрист в повседневной жизни // Ю.М. Лотман. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 164.
8. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек -Текст - Семиосфера - История. М., 1996. С. 372.
9. Мартьянова С.А. Поведение персонажа // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. М., 1999. С. 274.
10. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002.
11. Эстетика. М., 1989.
12. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.
13. Люксембург А.М. Отражения отражений: Творчество В. Набокова в зеркале литературной критики. Ростов н/Д, 2004. С. 510-511.
14. Рахимкулова Г.Ф. Олакрез Нарцисса: Проза Владимира Набокова в зеркале языковой игры. Ростов н/Д, 2003. С. 14.
15. Вацуро В.Э. Последняя повесть Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. Исследования и материалы. Л., 1979; Манн Ю. О понятии игры как художественном образе // Диалектика художественного образа. М., 1987; Коровин В.И. Герой и миф // Анализ драматического произведения. Л., 1988; Чернышева Е.Г. Мир преображения. Мифологические и игровые мотивы в русской фантастической прозе 20-40-е гг. XIX в. М.; Благовещенск, 1996.
16. Поспелов Г.Н. Вопросы методологии и поэтики. М., 1983. С. 163.
17. Косиков Г.К. Жан-Поль Сартр // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М., 1987. С. 484.
18. Зотов С.Н. Эстетически-художественное пространство и антропологический смысл литературы // Литература в контексте современности: Мат-лы II Международной науч. конф. Челябинск, 25-26 февраля 2005 г.: В 2 ч. Ч. 1. Челябинск, 2005. С. 167.
19. Сартр Ж.-П. Что такое литература? // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М., 1987.
20. Томашевский Б.В. Поэтика. М., 1996. С. 71.
21. Руднев В.П. Словарь культуры XX в. Ключевые понятия и тексты. М., 1999.
22. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. 6-е изд. М.; Л., 1931. С. 153.
15 февраля 2008 г.
