CC BY
50
Р.Шакар (Турция)
К ИЗУЧЕНИЮ СЛОВООБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ СРЕДСТВ ВЫРАЖЕНИЯ СЕМАНТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИИ ОДУШЕВЛЕННОСТИ-НЕОДУШЕВЛЕННОСТИ В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ
В статье рассматривается место словообразовательного сегмента в структуре функционально-семантического поля одушевленности-неодушевленности, обсуждаются проблемы изучения и описания словообразовательных типов, маркированных по признаку одушевленности-неодушевленности, и предлагается характеристика соотношения семантических элементов 'одушевленность' и 'неодушевленность' со словообразовательными значениями (на примере одного из типов отглагольных существительных - с суффиксом -ыш).
Ключевые слова: функциональная грамматика, функционально-семантическое поле, семантическая категория одушевленности-неодушевленности, словообразовательный тип, словообразовательное значение.
The article considers the place occupied by the word-formation segment in the structure of the functional-semantic field of animate-inanimate characteristics. The author discusses problems of studying and describing word-formation types marked according to the feature of animateness-inanimateness, and suggests characterization of correlation of the semantic elements 'animate-ness' and 'inanimateness' with word-formation meanings (as exemplified by one of the types of verbal nouns - those with the -ыш suffix).
Key words: functional grammar, a functional-semantic field, the semantic category of animateness-inanimateness, word-formation type, word-formation meaning.
Одним из основных понятий функциональной грамматики русского языка является понятие функционально-семантического поля (ФСП). Как писал А. В. Бондарко, «функционально-семантическое поле - это группировка разноуровневых средств данного языка, взаимодействующих на основе общности их семантических функций и выражающих варианты определенной семантической категории. Можно сказать, что ФСП - это семантическая категория, рассматриваемая в единстве с системой средств ее выражения в данном языке» [Бондарко, 1999: 17].
В изданном в 1987-1996 гг. под общей редакцией А.В. Бондарко шеститомном коллективном труде «Теория функциональной грамматики» (ТФГ) был изучен ряд семантических категорий, которые служат основой для установления в русском, а также в ряде других языков семнадцати различных ФСП (аспектуальность, таксис, темпоральность, модальность, залоговость и т.п.) [Бондарко, 1999: 32], ср. [ТФГ, 1987: 31-32].
Предложенный в ТФГ перечень ФСП, однако, не является исчерпывающим, о чем писал сам А.В. Бондарко во введении к указанному коллективному труду: «Данное представление о системе ФСП, возможно, допускает некоторые дополнения, но все же охватывает основные функциональные единства» [ТФГ, 1987: 34]. О том, что в первом комплексном описании системы ФСП русского языка были представлены далеко не все семантические категории, говорилось и в некоторых откликах на это издание, см., в частности: [Кубрякова, Клобуков, 1998].
Особенно ощущалась отсутствие функциональной характеристики таких семантических категорий, как биологический пол и одушевленность-неодушевленность. Обе они являются универсальными категориями, реализуемыми в разных языках мира, [Ельмслев, 1972: 114; Кронгауз, 1996: 510; Володин, 2001: 40]. Причем, что немаловажно, в русском языке каждой из указанных семантических категорий соответствует особая категория морфологии (соответственно грамматический род и одушевленность-неодушевленность [Зализняк, 1967]).
Одушевленность-неодушевленность иногда понимается как семантическая (понятийная) категория, «отражающая разделение человеком окружающего мира на живое и неживое» [Виноградов В.А., 1990: 342]. Однако отсутствие указания на отличия «живого» от «неживого» может послужить основанием для смешения «живого» с миром живой природы, которая включает и растения, а фитонимы (имена растений) грамматически сближаются не с обозначениями живых существ (антропонимами и зоонимами), а с наименования предметов неживой природы.
Об отражении в семантической категории одушевленности-неодушевленности противопоставления «предметов живых» и «неживых» см. также в статье [Володин, 2002: 36]. Однако А. П. Володин дает определение живых предметов как «рождающихся и умирающих», а неживые предметы определяются как «лишенные этого свойства» [Володин, 2002: 36]. Если опираться на прямые номинативные значения глаголов родиться /рождаться 'получить - получать жизнь в результате родов, появиться - появляться на свет' [Кузнецов, 2000: 1125-1126] и умирать /умереть
'перестать жить' [Кузнецов, 2000: 1386], то можно сделать вывод, что при таком понимании живое - это мир живых существ, а неживое - это все остальное (названия растений, предметов неживой природы, субстантивные обозначения действий, признаков и т.п.). Такая семантическая категория вполне может явиться основанием для выделения особого языкового поля.
Не случайно рубеж XX и XXI вв., т.е. период завершения издания ТФГ и начала активного обсуждения этого коллективного труда в грамматической литературе, стал также временем «стихийного» развития идей А. В. Бондарко на новом по сравнению с ТФГ языковом материале и, как следствие, расширения круга ФСП.
Так, уже в 1996 г., когда вышел в свет последний, шестой том ТФГ [ТФГ, 1996], в Таганроге была защищена кандидатская диссертация на тему «Категория одушевленности-неодушевленности в свете теории поля» [Нарушевич, 1996]. Через пять лет в сборнике научных статей, посвященном 70-летнему юбилею А. В. Бондарко, А. П. Володин предлагает свое видение ФСП одушевленности-неодушевленности, отсутствующего в ТФГ, но, бесспорно, реализуемого в языке [Володин, 2001]. Наконец, в 2010 г. в МГУ была защищена кандидатская диссертация, посвященная ФСП биологического пола в русском языке [Мамечков, 2010]. Благодаря указанным исследованиям все основные морфологические категории русского языка, включая род и одушевленность-неодушевленность, были описаны с точки зрения теории поля (в работах А. П. Володина и С. Г. Мамечкова речь идет о ФСП в понимании А. В. Бондарко, в диссертации А. Г. Нарушевича говорится просто о «поле» или о «языковом поле», хотя методика вычленения элементов этого поля и их анализ свидетельствует, что исследуемое автором поле вполне может быть названо функционально-семантическим).
Для решения поставленных нами в этой статье задач изучения словообразовательных механизмов одного из ФСП русского языка (поля одушевленности-неодушевленности) необходимо сразу же подчеркнуть, что мы полностью согласны с учеными, расширяющими перечень ФСП указанным полем. Мы считаем, что ФСП одушевленности-неодушевленности должно быть объектом внимания лингвистов (особенно специалистов в области русской грамматики), потому что 1) существует семантическая категория одушевленности-неодушевленности, 2) эта семантическая категория находит в русском языке грамматикализованное выражение - в виде особой морфологической категории одушевленности/неоду-
шевленности (как писал А. В. Бондарко, наличие в центре поля морфологической категории не является обязательным, но в принципе помогает установлению ФСП [ТФГ, 1987: 35-36]).
В то же время мы не можем согласиться с рядом решений, которые до сих пор были приняты в ходе изучения ФСП одушевленности-неодушевленности.
Так, А. П. Володин понимает данное ФСП широко, он фактически объединяет в рамках этого поля две семантические категории: биологический пол и одушевленность-неодушевленность [Володин, 2001: 36, 42]. Это противоречит основополагающему принципу выделения ФСП по А. В. Бондарко: каждому полю соответствует одна семантическая категория.
Нам ближе подход А.Г. Нарушевича, обсуждающего в связи с полем одушевленности-неодушевленности проблемы реализации только одной семантической категории. Автор ставит перед собой задачу «изучить и описать категорию одушевленности-неодушевленности в современном русском языке с позиций теории поля (направление исследования от содержания к форме)» [Нарушевич, 1996: 5].
Для достижения этой цели в диссертации Нарушевича была выдвинута очень серьезная и многоаспектная исследовательская программа, в рамках которой были выявлены «лексико-семантические группы имен существительных, четко противопоставленные по одушевленности-неодушевленности, и группы субстантивов, совмещающих в своих значениях семы, указывающие на живое и неживое»; впервые в русистике было дано детальное описание лексико-семантических групп признаковых слов, способных указывать на значение одушевленности-неодушевленности грамматически доминирующего субстантива (установлены так называемые одушевленно-маркированные глаголы и прилагательные типа болеть, дышать; добрый, умный и неодушевленно-маркированные глаголы и прилагательные типа литься, испаряться; кислый, жидкий); изучены особенности семантической сочетаемости имен существительных с одушевленно- и неодушевленно-маркированными глаголами; исследована взаимосвязь между лексическим значением и морфологическим показателем одушевленности-неодушевленности имен существительных «в беспредложном употреблении, а также при употреблении их в предложно-падежных конструкциях»; описан «механизм семантической трансформации имен существительных и глаголов при олицетворении» [Нарушевич, 1996: 5].
Эта широкая исследовательская программа, учитывающая традиционно изучаемые морфологические средства выражения одушевленности-неодушевленности, обращена по преимуществу к единицам лексического уровня языка и в меньшей степени - к единицам грамматики (что, между прочим, имеет под собой все основания; см. ниже). Однако, как нам кажется, при таком подходе не уделяется должного внимания анализу словообразовательных средств выражения семантической категории, лежащей в основе данного ФСП. Нужно сказать, что это типичная для функциональной грамматики ситуация. В целом средства словообразовательного уровня изучены явно недостаточно для любого из ФСП выявленных описанных в трудах по функциональной грамматике, см. подробнее [Кубрякова, Клобуков, 1998].
Каково же место единиц словообразования в структуре ФСП одушевленности-неодушевленности?
ФСП, как показал А. В. Бондарко, формируется по общим законам устройства языкового поля, в нем непременно есть центр (или несколько центров) и периферия; см. подробнее [ТФГ, 1987: 34; Бондарко, 1999: 18].
ФСП одушевленности-неодушевленности также должно иметь центр и периферию. Можно было бы предположить, что в центре ФСП одушевленности-неодушевленности - соответствующая субстантивная морфологическая категория (во всяком случае, именно такие отношения обычно устанавливаются между морфологическими категориями и другими языковыми средствами в рамках ФСП аспекгуальности, темпо-ральности и многих других полей). Что касается периферии поля, то к ней обычно относят лексические, словообразовательные, синтаксические, иногда просодические и другие языковые средства.
Чтобы убедиться в том, реализуются ли эти закономерности в рамках ФСП одушевленности-неодушевленности, проведем один простой, но весьма показательный эксперимент: посмотрим, как часто указанная семантическая категория получает выражение в тексте средствами морфологии, словообразования, синтаксиса и лексики. Для анализа возьмем небольшой отрывок из рассказа В. Сорокина «Снеговик».
Субстантивные словоформы, так или иначе выражающие семантику одушевленности или неодушевленности, выделены в анализируемом отрывке подчеркиванием; признаковые слова, являющиеся одушевленно- или неодушевленно маркированными, помечены прерывистой линией. В тексте использованы следующие условные обозначения для
маркировки семантики одушевленности и неодушевленности, а также различных типов языковых средств выражения семантической одушевленности или неодушевленности существительного: 'о' - одушевленность, 'н/о' - неодушевленность, Л. - лексические показатели (основа слова),
М. - морфологические показатели (словоизменительные средства),
Синт. - синтаксические средства,
Сл. - словообразовательные форманты.
Бессонница (Л. 'н/о'), в отличие от депрессии (Л.: 'н/о'), приходит всегда неожиданно. И не очень часто. В этом ее сила (Л.: 'н/о') и прелесть (Л.: 'н/о').
Это была обычная японская зимняя ночь (Л.: 'н/о'): мокрая тьма (Л.: 'н/о') за раздвижными (Л.: 'н/о'), окнами (Л., Синт.: 'н/о'), сонное карканье (Л., Сл.: 'н/о') вороны (Л.: 'о') в ветвях (Л., Синт.: 'н/о') акации (Л.: 'н/о'), смех (Л., Сл.: 'н/о') двух припозднившихся девушек (Л.: 'о'), добирающихся (Л.: 'о') до дома (Л.: 'н/о') на ржавом (Л.: 'н/о'), скрипящем (Л.: 'но') велосипеде (Л.: 'н/о'), шум (Л.: 'н/о') последней электрички (Л.: 'н/о'), уютный (Л.: 'н/о') токийский район (Л.: 'н/о') Кичижежи (Син.: 'н/о') с небольшими домиками (Л.: 'н/о'). В одном из них жил (Л.: 'о') я (Л., Синт.: 'о'): русский писатель (Л.: 'о'), по понедельникам (Л., Синт: 'н/о') и средам (Л., Синт: 'н/о') рассказывающий (Л.: 'о') молчаливым (Л.:'о') японским студентам (Л., Синт.: 'о') о красивой, но безумной (Л.: 'о') великанше (Л., Сл.: 'о'1) по имени Русская Литература (Л.: 'н/о').
Я (Л.: 'о') зажег свет (Л., М.: 'н/о') и посмотрел (Л.: 'о') на часы (Л., М.: 'н/о'): 3 часа (Л., М.: 'н/о') 2минуты (Л.: 'н/о').
Результаты анализа текстового употребления различных средств выражения одушевленности-неодушевленности на материале сплошной выборки 42 словоформ, так или иначе информирующих об одушевленности или неодушевленности существительного, выразительны и даже несколько неожиданны.
В подавляющем большинстве случаев (29 словоформ, или 69,05% от общего количества анализируемых сегментов текста) для выражения
1 В данном случае грамматически одушевленное слово великанша грамматически и семантически соотносится с неодушевленным существительным литература. Однако и в этом употреблении благодаря ситуации олицетворения дериват великанша не теряет своей семантической одушевленности .
указанных значений задействовано исключительно лексическое средство (Л.), а именно основа.
Лексическое выражение одушевленности-неодушевленности характеризует прежде всего 19 субстантивных словоформ, включая местоименное существительное я (депрессии, сила, прелесть, ночь, вороны, студентам и т.п.), пять глаголов (жил, посмотрел, добирающихся, скрипящем, рассказывающий) и пять прилагательных (раздвижными, ржавом, уютный, молчаливым, безумной).
Итак, приблизительно в 70% всех случаев выражения одушевленности или неодушевленности существительного в связном тексте средством выражения является основа самого существительного или используется основа признакового слова (глагола или прилагательного), грамматически зависящего от данного существительного.
Другие средства выражения одушевленности-неодушевленности (морфологические, синтаксические, словообразовательные) используются значительно реже, причем, как правило, в сочетании с лексическими средствами. Так, в анализируемом отрывке лишь в одной словоформе (2,38%) значение неодушевленности выражается исключительно синтаксически - примыканием неизменяемого топонима Кичижежи к грамматически доминирующему существительному район.
Во всех остальных случаях средства выражения одушевленности-неодушевленности являются комплексными.
В шести словоформах (14,29% от всего состава анализируемых форм слова) значение одушевленности выражается другим комплексным показателем (Л., Синт.), т.е. основой существительного и особенностями его синтаксического поведения. К числу используемых при этом синтаксических средств можно отнести: сочетаемость с зависимой словоформой, диагностирующей одушевленность-неодушевленность существительного (за раздвижными окнами 'н/о'; я 'о' жил); вхождение словоформы в состав синтаксемы, маркированной по одушевленности-неодушевленности: в ветвях 'н/о' (локативная синтаксема, характерная для неодушевленных объектов [Золотова, 1988: 296-301]), по понедельникам 'н/о' и средам 'н/о' (темпоративные синтаксемы [Золотова, 1988: 143])рассказывающий студентам 'о' (собственно адресат, характерный для личных существительных [Золотова, 1988: 116]. Две из этих субстантивных словоформ, включая местоименное существительное я, выражают комплексными лексико-синтаксическими средствами значение одушевленности, а четыре - значение неодушевленности.
Что касается морфологической категории одушевленности-неодушевленности, то, как ни удивительно, мы наблюдаем их в этом отрывке лишь трижды (7,14 %), причем только в рамках комплексного лексико-морфо-логического (Л., М.) показателя одушевленности-неодушевленности. В двух случаях (зажег свет 'н/о', посмотрел на часы 'н/о') использована форма винительного падежа, не совпадающая в словоизменительной парадигме с формой родительного падежа. Можно говорить о морфологическом выражении неодушевленности и в случае использования формы «счетного» падежа часа (три часа 'н/о'), которая образуется при помощи ударного окончания -а только от пяти неодушевленных существительных ряд, след, час, шаг, шар [Зализняк, 1967: 47]. Таким образом, морфологические показатели одушевленности-неодушевленности вряд ли могут претендовать в рамках данного ФСП на такое же центральное положение, как грамматическая категория вида в поле аспектуальности, категория времени в рамках темпоральности и т. п.
Обратимся теперь к основной проблеме данной статьи - к выражению одушевленности-неодушевленности словообразовательными средствами. Эти средства используются только в составе комплексного показателя (Л., Сл.) в сочетании с лексическим средством, причем, как и в предыдущей группе примеров, также только тремя субстантивными словоформами (7,14% от всего состава анализируемых словоформ). В этих словоформах значение одушевленности-неодушевленности передается одновременно и основой в целом как носителем определенного лексического значения, и словообразовательным формантом, ср.: карканье 'н/о' (суффикс -ниу- со значением отвлеченного процессуального признака [Русская грамматика, 1980: § 256], смех2 'н/о' (нулевой словообразовательный суффикс отглагольных существительных, также име-
2 В академической «Русской грамматике» (1980) существительное смех рассматривается как образованное нулевой суффиксацией от глагола смеяться [Русская грамматика, 1980: §446]). А. Н. Тихонов придерживается другой точки зрения: он считает, что слово смех непроизводно и в двухтомном словообразовательном словаре [Тихонов, 1985] предлагает особое словообразовательное гнездо Г 583 с исходным словом смех, от которого образован глагол смеяться, как и все другие однокоренные слова. Мы считаем, что при таком подходе искажается соотношение прототипического и непрототипического (вторичного) средств выражения процессуального значения, которое первично выражается глаголом, а не существительным. Поэтому мнение авторов академической грамматики об отглагольной словообразовательной производности слова смех представляется нам более убедительным.
ющий значение отвлеченного процессуального признака), великанше 'о' (суффикс -ш- с модификационным значением женскости).
Итак, общая характеристика словообразовательного сегмента ФСП одушевленности-неодушевленности сводится к констатации периферийного статуса деривационных средств в рамках указанного поля. Однако из этого не следует, что данные средства не следует изучать и описывать с точки зрения теории языкового поля.
Структура словообразовательного сегмента ФСП одушевленности-неодушевленности в каком-то смысле соответствует структуре всего поля, включающего данный сегмент. Он строится по принципу языкового поля, в нем выделяются свои центр и периферия. Таким образом, словообразовательный сегмент ФСП одушевленности-неодушевленности, сам по себе имеющий полевое устройство, составляет особое микрополе в рамках ФСП.
Центр словообразовательного сегмента изучаемого нами ФСП составляют деривационные форманты субстантивных словообразовательных типов. Именно эти словообразовательные средства, входящие в основу слова [карка-н'](в), смех-о(о), великан-ш(а)], непосредственно помогают основе слова передавать системообразующее для данного поля значение одушевленности или неодушевленности.
Периферию рассматриваемого деривационного функционально-семантического микрополя образуют словообразовательные типы признаковых слов, которые связаны с выражением семантики одушевленности или неодушевленности предмета, обозначенного доминирующим существительным.
В анализируемом выше текстовом фрагменте представлено несколько одушевленно- и неодушевленно-маркированных глаголов (ср. жить и скрипеть в тех значениях, которые актуализированы в данном тексте) и прилагательных (ср.: безумный и уютный). Однако некоторые из этих слов вообще непроизводны (см. приведенные только что глаголы); другие же производны (см. прилагательные, указанные выше в этом абзаце), но словообразовательные типы, к которым они относятся, не маркированы по признаку одушевленности-неодушевленности. Так, словообразовательный тип префиксально-суффиксальных отсубстантивных прилагательных включает как одушевленно-, так и неодушевленно-маркированные дериваты [ср. без-ум-н(ое) существо и без-воздуш-н(ое) пространство]. Точно так же суффиксальные отсубстантивные дериваты типа уютный могут информировать как об одушевленности опре-
деляемого существительного [интеллигент-н(ый) человек], так и о его неодушевленности [уют-н(ый) дом].
Однако требуют особого внимания признаковые слова, вполне определенно информирующие об одушевленности или же неодушевленности грамматически доминирующего существительного. Именно они входят в состав словообразовательного сегмента ФСП, анализируемого в данной статье. Таковы, например, мотивированные неодушевленными существительными глаголы с суффиксом -а- типа венчать, пластать, костылять и т. п. [Русская грамматика, 1980: § 284], всегда являются одушевленно-маркированными. Подобным семантическим свойством обладают и отсубстантивные прилагательные с суффиксом -ат- (усатый, горбатый, хвостатый и т.п., см. [Русская грамматика, 1980: § 638]3). Задача дальнейшего исследования этой проблематики состоит в установлении закрытых перечней словообразовательных типов признаковых слов, маркированных по одушевленности-неодушевленности.
Более подробно (насколько нам позволяют рамки журнальной статьи) остановимся на центральной части словообразовательного сегмента анализируемого ФСП - на системе словообразовательных типов современного русского существительного, маркированных по признаку одушевленности-неодушевленности.
В этой системе прослеживается четкое деление словообразовательных типов на три группы по их отношению к системообразующим значениям ФСП, обсуждаемого в данной статье.
Первая группа - это словообразовательные типы, которые специализируются на образовании только одушевленных существительных (ср. отглагольные дериваты: пекарь; враль и т.п; отсубстантивные дериваты типа аптекарь; таксист и т.п.).
По данным академической «Русской грамматики» (1980), среди отглагольных существительных можно выделить 26 словообразовательных типов, участвующих в выражении только значения одушевленности. Словообразовательными формантами этих типов дериватов являются суффиксы льщик (болельщик), лец (владелец), ак(а) (куряка),
3 Приводимые в академической грамматике окказиональные примеры типа крестатый фашистский бомбардировщик (газ.) или нехитрое колесатое сооружение, именуемое подводой (Л. Леонов) своей неузуальностью лишь подтверждают системную неспособность суффикса -ат- образовывать неодушевленно-маркированные дериваты.
ул(я) (замазуля), арь (пекарь), аль (каталь), х(а) (растеряха), с (а) (плакса), ц(а) (убийца), -уг(а) (хапуга) и т.п.
Вторую группу составляют словообразовательные типы, которые специализируются на образовании только неодушевленных существительных. Нам удалось по данным академической грамматики 1980 установить 76 таких типов отглагольных существительных - с суффиксами льн(я) (красильня), ищ(е) (жилище), ин(а) (трещина), ив(о) (месиво), енность (договоренность), ни\у\ (растение), н(я) (пашня), нь (ткань), итур(а) (политура), -сн(я) (песня) и т.п.
Почему одни словообразовательные типы связаны с выражением только значения одушевленности, а другие - только неодушевленности? Ответ, казалось бы, очевиден - все дело в суффиксе: одни суффиксы совместимы с первым из указанных значений, а другие - со вторым.
Но есть, однако, и третья группа словообразовательных типов, каждый из которых характеризуется каким-то одним определенным суффиксом, но при этом образует как одушевленные, так и неодушевленные существительные. Ср. одушевленные дериваты типа ездок, игрок и неодушевленные дериваты типа каток, росток в рамках одного и того же словообразовательного типа отглагольных существительных. Подобных типов отглагольных существительных можно выделить также немало - 26.
Наличие большого количества словообразовательных типов третьей группы позволяет поставить вопрос о других факторах, влияющих на выражение одушевленности-неодушевленности деривационными средствами.
Рассмотрим кратко один из таких типов - обладающий продуктивностью в разговорной речи словообразовательный тип отглагольных существительных с суффиксом -ыш [Русская грамматика, 1980: § 247], в который входят дериваты как одушевленные, например выкормыш, оборвыш, найденыш, так и неодушевленные типа обглодыш, отыгрыш, свертыш.
Как нам кажется, анализ одушевленных и неодушевленных дериватов, образованных одним и тем же суффиксом, неизбежно приводит исследователя к выходу за рамки словообразовательного форманта и к необходимости обращения к анализу семантических характеристик производящей основы.
Все одушевленные дериваты этого словообразовательного типа образуются от одушевленно-маркированных глаголов, субъектом действия которых может быть только человек или животное подкидыш (^подкидывать), приблудыш (^приблудиться), приемыш (^принимать) и т.п.
Однако из сказанного не следует, что неодушевленные дериваты рассматриваемого типа могут быть образованы только от неодушевленно-маркированных глаголов. Ничего подобного, ср.: вкладыш (—вкладывать), выигрыш (—выиграть), катыш (—катать) - эти и подобные неодушевленные дериваты образованы от одушевленно-маркированных глаголов.
Значит, имеется еще один фактор, влияющий на способность деривата выражать значение одушевленности или неодушевленности, - это характер частного словообразовательного значения деривата, связанного с типом пропозициональных отношений между производящим и производным в рамках словообразовательной структуры деривата (т.е. прежде всего отношений субъектных и объектных).
Так, в рамках общего словообразовательного значения 'носитель процессуального признака' [Русская грамматика, 1980: § 210] авторы академической грамматики выделяют частное значение 'результат или объект действия' [Русская грамматика, 1980: § 247]. Нужно заметить, что на уровне пропозициональных структур объектное значение всегда противопоставлено субъектному. И в рамках рассматриваемого словообразовательного типа реализация частного словообразовательного значения 'субъект действия' вполне возможно, однако оно, к сожалению, не отмечается грамматикой. Приведем ряд обнаруженных нами дериватов на -ыш с субъектным словообразовательным значением:
разг. приблудыш 'тот, кто приблудился, пристал к кому-, чему-л.' [Кузнецов, 2000: 970] (^ приблудиться);
оборвыш (^ разг. оборваться 'износить до ветхости, до дыр свою одежду; обноситься' [БАС, 13: 319],
разг.-сниж. отрепыш 'о человеке в изношенной, разорванной одежде, лохмотьях' [Кузнецов, 2000: 759] (^ разг. отрепс1ться2 'сильно износить, привести в негодность свою одежду, обувь' [БАС, 13: 360]).
В итоге можно кратко сформулировать закономерности образования одушевленных и неодушевленных дериватов, когда набор двух факторов, рассмотренных ранее (словообразовательный формант и семантическая группа производящего), абсолютно одинаков, а дериваты тем не менее отличаются по своему отношению к признаку одушевленности-неодушевленности, и все дело в частном словообразовательном значении деривата.
Дериват с частным словообразовательным значением субъекта действия, названного производящим одушевленно-маркированным глаголом, всегда является одушевленным: отрепыш (—отрепаться).
Дериват с частным словообразовательным значением объекта или результата действия, названного производящим одушевленно-маркированным глаголом, может быть как одушевленным, так и неодушевленным: откормыш (^откормить), наигрыш (^наиграть).
Нужно также заметить, что дериваты с общим транспозиционным словообразовательным значением отвлеченного действия, которые образованы тем же словообразовательным суффиксом -ыш, но относятся по причине отличия своей деривационной семантики к другому (непродуктивному) словообразовательному типу [Русская грамматика, 1980: § 277], всегда являются неодушевленными, ср.: проигрыш (^проиграть), розыгрыш (^разыграть).
Таковы основные факторы, влияющие на реализацию словообразовательных средств в рамках семантической категории одушевленности-неодушевленности.
Список литературы
БАС, 2004 - Большой академический словарь русского языка / Гл. ред.
К. С. Горбачевич, А. С. Герд. М.; СПб., 2004 - (издание продолжающееся). Бондарко А. В. Основы функциональной грамматики: Языковая интерпретация идеи времени. СПб., 1999. Виноградов В. В. Русский язык (Грамматическое учение о слове) / Под.
ред. Г. А. Золотовой. 4-е изд. М., 2001. Виноградов В. А. Лингвистический энциклопедический словарь / Гл. ред.
В. Н. Ярцева. М., 1990. Володин А. П. О функционально-семантическом поле одушевленности / неодушевленности // Исследования по языкознанию: К 70-летию члена-корреспондента РАН Александра Владимировича Бондарко. СПб., 2001. Ельмслев Л. О категориях личности-неличности и одушевленности-неодушевленности // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972. Зализняк А. А. Русское именное словоизменение. М., 1967. Зализняк А. А. Грамматический словарь русского языка: Словоизменение:
Ок. 100000 слов. 2-е изд., стереотип. М., 1980. Клобуков Е. В. Морфология // Современный русский литературный язык /
Под. ред. П. А. Леканта. М., 2013. Кронгауз М. А. SEXUS, или Проблема пола в русском языке // Русистика. Славистика. Индоевропеистика: Сб. статей к 60-летию Андрея Анатольевича Зализняка. М., 1996.
Кубрякова Е. С, Клобуков Е. В. Теория функциональной грамматики (обзор) // Известия РАН. Сер. литературы и языка. 1998. Т. 57. № 5. [Кузнецов С.А.] Большой толковый словарь русского языка / Под ред.
С. А. Кузнецова. 2-е изд. СПб., 2000. Мамечков С. Г. Функционально-семантическое поле биологического пола в современном русском языке: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2010. Нарушевич А. Г. Категория одушевленности-неодушевленности в свете
теории поля: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Таганрог, 1996. Русская грамматика / Гл. ред. Н. Ю. Шведова. Т. I. М., 1980. Тихонов А. Н. Словообразовательный словарь русского языка: Ок 145000
слов: В 2 т. М., 1985. ТФГ, 1987 - Теория функциональной грамматики: Введение. Аспектуаль-ность. Временная локализованность. Таксис / Отв. ред. А.В. Бондарко. Л., 1987.
ТФГ, 1996 - Теория функциональной грамматики: Локативность. Бытий-ность. Посессивность. Обусловленность / Отв. ред. А.В. Бондарко. СПб., 1996.
Шакар Р. К вопросу о соотношении лексического и грамматического сегментов в функционально-семантическом поле // Язык, литература, культура: Актуальные проблемы изучения и преподавания: Сб. научных и научно-методических статей. Вып. 9. М., 2013.
Сведения об авторе: Решат Шакар (Re§at Jakar), аспирант филологического факультета МГУ имени М.В.Ломоносова. E-mail: [email protected]
