CC BY
88
Хокинс Дж., Уайт Дж. Разгадка тайны Стоунхенджа. М.: Мир,
1984.
Цибульский В.В. Лунно-солнечный календарь стран Восточной Азии. М.: Наука, 1987. 383 с.
A.A. Тишкин, Е.В. Шелепова
Алтайский государственный университет, Барнаул
ИЗУЧЕНИЕ «ПОМИНАЛЬНЫХ» СООРУЖЕНИЙ ПАЗЫРЫКСКОЙ КУЛЬТУРЫ АЛТАЯ*
Среди погребально-поминальных памятников пазырыкской культуры (VI—111 вв. до н.э.) Алтая наиболее изученными являются погребальные комплексы. В то же время различные околокурган-ные сооружения (выкладки, стелы, «балбалы» и др.) остаются практически вне поля зрения исследователей. Недостаточное внимание к поминальным, ритуальным или жертвенным конструкциям на памятниках скифского времени объясняется малой информативностью таких объектов по сравнению с «богатым» материалом из погребений. Однако в рамках современного изучения различных аспектов существования пазырыкского социума особую актуальность и значимость приобретает рассмотрение планиграфии, конструкции, семантики и функций околокурганных сооружений. В ряде публикаций нами обозначены некоторые стороны решения имеющихся проблем (Шелепова Е.В., 2005; Тишкин A.A., Шелепова Е.В., 2006; и др.). В этой работе основное внимание будет уделено так называемым поминальным сооружениям и их интерпретации.
Выкладки, вымостки, «курганчики», расположенные цепочками или дугой в основном к западу от погребений, а также стелы, «балбалы», находящиеся одиночно или рядами к востоку от курганов, привлекали внимание ученых преимущественно в связи с изучением погребальной практики «пазырыкцев». Начало их исследованию на территории Алтая положено В.В. Радловым (Грач А.Д.,
1980, с. 31) и A.B. Адриановым (1916, с. 56-64; Руденко С.И., 1930, с. 143-145; Дэвлет М.А., 2004, с. 47). В результате высказано пред-
* Работа выполнена при частичной поддержке РГНФ (проект №06-01 -60105а/Т).
положение об их жертвенном характере (Радлов В.В., 1896, с. 35; Захаров A.A., 1926, с. 76; Грач А.Д., 1980, с. 31; Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С., 2005, с. 176-177).
A.B. Адрианов и С.И. Руденко полагали, что сооружение выкладок было связано с реализацией поминального обряда (Адрианов A.B., 1916, с. 64; Грач А.Д., 1980, с. 31; Руденко С.И., 1952, 1960, с. 26; Марсадолов Л.С., 1997, с. 3; Жизненный путь..., 2004, с. 115-117; Худяков Ю.С., 1996, с. 87). В работах В.Д. Кубарева и С.С. Сорокина продолжено специальное рассмотрение отмеченных показателей для памятников пазырыкской культуры.
B.Д. Кубарев (1992, с. 13) обозначил некоторые особенности планиграфии околокурганных объектов по отношению к погребениям: «поминальные» сооружения всегда дублируют порядок расположения курганов в пределах могильника, группируясь в цепочки: причем в первом ряду они соответствуют практически каждому захоронению, а в последующих их насчитывается гораздо меньше. Сделанные исследователем выводы строились в основном на материалах «рядовых» могильников (Тишкин A.A., Дашковский П.К.,
2004, с. 77). Первоначально выкладки В.Д. Кубаревым рассматривались как сооружения ритуально-поминального характера, связанные с заключительными поминальными действиями, а позднее как места, где «...производились кормления и проводы души умершего» (Кубарев В.Д., Гребенщиков A.B., 1979, с. 65; Кубарев В.Д., 1987, с. 11; 1992, с. 9, 12).
C.С. Сорокин в своих разработках во многом опирался на выводы С.И. Руденко. Так, в зафиксированных «дугах» и выкладках на Башадаре и Пазырыке он усматривал следы поминальных торжеств (Сорокин С.С., 1981, с. 24, 26). По мнению исследователя, различные внекурганные памятники пазырыкской культуры (выкладки, «балбалы») следует рассматривать в единстве, но четко отделяя территорию мертвых от территории живых, локализованной к востоку от кургана (Сорокин С.С., 1981, с. 30).
В качестве поминальных сооружений кольцевые выкладки рассматривал В.А. Могильников (1983а-б; Могильников В.А., Елин В.H., 1983). Им были предприняты раскопки некоторых из них на памятниках Кызыл-Джар-I, VI-IX (Могильников В.А., 1983а, с. 4, 9-15). Необычная группировка таких объектов обнаружена рядом с курганом №5 могильника Кызыл-Джар-1. При исследовании двух относящихся к нему сооружений в центре зафикси-
рованы следы прокаленной почвы. Во втором объекте найдены кальцинированные кости, а также два маленьких фрагмента от стенок сосуда без орнамента (Могильников В.А., 1983а, с. 15).
Исследования околокурганных сооружений, схожих по пла-ниграфии с памятниками Кызыл-Джара, проведены на комплексах Талдура-1-11 (Могильников В.А, Елин В.H., 1983, с. 128-129). При раскопках выкладок у кургана №2 памятника Талдура-I и кургана №3 могильника Талдура-П были найдены угольки, которые интерпретированы исследователями как «...остатки ритуальных костров во время тризны» (Могильников В.А., Елин В.H., 1983, с. 129).
Отдельная публикация материалов раскопок пазырыкских выкладок на памятнике Усть-Кырлык-П принадлежит В.И. Соенову (2003, с. 38-44). Констатируя малочисленность раскопанных пазырыкских «поминальников» (по его мнению, всего около 100 объектов)*, исследователь выделил среди них три типа, затронув вопрос наименования таких сооружений (Соенов В.П., 2003, с. 39).
На территории Алтая изучен ряд околокурганных объектов скифского времени в составе «элитных» погребальных комплексов. JI.C. Марсадоловым (1997) раскопана выкладка, расположенная в 100 м к западу от насыпи Второго Башадарского кургана, но датирующих находок при этом не зафиксировано. При обследовании околокурганного сооружения кургана Кутургунтас на плоскогорье Укок выяснено, что оно состоит из 11 примыкающих друг к другу выкладок (Молодин В.И., 1993; Молодин В.И. и др., 2004; Полось-мак Н.В., 2001, с. 105).
Ряд интересных наблюдений произведен при исследовании выкладок на погребально-поминальном комплексе Тыткескень-VI (Кирюшин Ю.Ф., Степанова Н.Ф., Титтткин A.A., 2003, с. 51, 56). Так, с западной стороны кургана №16 они находились прямо напротив могильной ямы, что может свидетельствовать о заранее известном месте ее расположения и является отражением определенных этапов погребально-поминальных действий.
В долине оз. Сон-Куль (Кыргызстан) открыты объекты, имеющие черты сходства с выкладками пазырыкской культуры (Табалдиев К.Ш., Бадер Р., 2003, с. 158-161). При их изучении произведены следующие наблюдения:
*В процессе сбора информации нами обнаружено только немного более 30 раскопанных объектов.
- выкладки могут быть не только приурочены к погребальным сооружениям, но также располагаться отдельными группами, обособленно от них;
- выкладки находятся с западной, южной и северной стороны от курганов (образуя дугу), но никогда с восточной;
- количество «оград» в пределах одного могильника доходит
до 67.
Погребально-поминальные комплексы с выкладками и «бал-балами», синхронные времени существования пазырыкской культуры, зафиксированы А.Д. Грачем в Туве (1980, с. 31) и В.Д. Куба-ревым, Д. Цэвэндоржем, Е. Якобсон (1998, с. 261) на территории Монгольского Алтая.
Анализ опубликованных материалов и собственные наблюдения позволили сделать определенные выводы относительно назначения околокурганных объектов в погребально-поминальной практике кочевников пазырыкского времени. Нами рассмотрены выкладки, расположенные в составе 48 памятников. Кроме раскопанных, учитывались также неисследованные объекты, по всем показателям относящиеся к пазырыкской культуре. Во внимание брались такие показатели, как планиграфия околокурганных объектов, их конструкция и соотношение с погребальными сооружениями.
На большинстве памятников выкладки составлены из восьми камней. Вероятно, такое число имело для «пазыркцев» определенное сакральное значение. По мнению В.П. Дьяконовой (2001, с. 54) сооружения из восьми камней скифского времени являются «...истоком культовых и жилых многоугольных строений», наподобие восьмиугольной юрты. Однако, на некоторых могильниках количество камней, составляющих выкладку, может быть меньше (5) или больше (до 9-10): Бертек-11, 27; курган №16 мог. Бельке-нек, (Древние культуры..., 1994, с. 22, 28; Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточкин Е.П., 2003, с. 75).
Наибольшее их количество наблюдается в рядах, расположенных ближе к погребальным памятникам, в то время как в последующих наблюдается объектов меньше и устроены они далеко не у каждого кургана (Кубарев В.Д., 1992, с. 13). Диаметр выкладок составляет от 0,5 до 10-14 и даже до 16 м: Бертек-23 (курган №4); памятник Калгуты-11 (Древние культуры..., 1994, с. 27; Молодин
В.И. и др., 2004, с. 18). Обычно же этот параметр варьирует от 1,5
до 5 м. Форма в основном овальная, округлая либо имеет вид незамкнутого кольца.
Внутри некоторых выкладок иногда фиксируются один или два «дополнительных» камня, валуна: на комплексах Бертек-45, Гора 2338-3, Аргамджи-4, на памятниках по Верхней Бухтарме и др. (Древние культуры.., 1994, с. 33; Молодин В.И. и др., 2004, с. 29, 40; Адрианов A.B., 1916, с. 62, 63). В таком случае количество камней, образующих кольцо, составляет не 8, а 6-7 шт. Не исключено, что камень в центре появился случайно или установлен позднее «основных». На памятнике Калгуты-11 зафиксировано «двойное» поминальное сооружение: в центре выкладки выложено кольцо меньших размеров (Молодин В.И. и др., 2004).
В пределах одних могильников выкладки находятся друг от друга на определенном расстоянии (от 0,5 м до 8-10 м): курган №8 на памятнике Бураты-IV (Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1983, с. 99, рис. 3); курган №11 на комплексе Яломан-Ш (Тишкин A.A., Шелепова Е.В., 2006, с. 144); курган №6 на могильнике Кызыл-Джар-1 и др. (Могильников В.А., 1983а, с. 10; Евтюхова JI.A., Киселев С.В., 1941, с. 79).
Расстояние от кургана до выкладки составляет в разных случаях от 2,5 м (курган №15 мог. Белькенек-I (Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточкин Е.П., 2003, с. 73)) до 100-120 м (курган №51 мог. Башадар (Руденко С.И., 1960, с. 25); Башадар-2 (Марса-долов JT.C., 1997, с. 9)).
На других памятниках выкладки могут соприкасаться: курган №5 мог. Бураты-IV (Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1983, с. 99, рис. 3); курган Кутургунтас (Полосьмак Н.В., 2001, с. 104); курган №4 мог. Уландрык-Ш (Кубарев В.Д., 1987, с. 257.-Табл. EVI); курган №3 мог. Юстыд-I (Кубарев В.Д., 1991, с. 35.-Табл. II); курган №9 мог. Кызыл-Джар-I (Могильников В.А., 1983а, с. 13-14); Башадар-П (Марсадолов JI.C., 1997, с. 49); курган №3 мог. Талдура-П (Могильников В.А., Елин В.H., 1983, с. 133). Не исключено сочетание двух отмеченных вариантов в пределах одной группы выкладок, относящихся к конкретному погребальному памятнику.
От одного кургана устраивалось два (Адрианов A.B., 1916, с. 61-62; Могильников В.А., 1983а, с. 15; Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточкин Е.П., 2003, с. 74), три (Адрианов A.B., 1916, с. 63), четыре (Могильников В.А., 1983а, с. 9-10; Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточкин Е.П., 2003, с. 75) и более таких сооруже-
ний. Ближайшая от кургана выкладка являлась, по-видимому, «основной», а все остальные были как бы «пристроены» к ней (хотя их диаметр может быть одинаков) (Древние культуры.., 1994, с. 34). Каждая, кроме того, могла маркировать следующее совершение определенных обрядов. Доминирующей формой выкладки является круг. Замечено, что при расположении объектов к западу один от другого также образовывались своеобразное полукольцо, полукруг, дуга (Руденко С.И., 1960, с. 25; Могильников В.А., 1983в, с. 9, 14; Худяков Ю.С., 1996, с. 87-88; Молодин В.И. и др., 2004, с. 29). К западу от «элитных» пазырыкских курганов расположены более «сложные» сооружения (см., например, курган Кутургунтас, курганы некрополей Башадар, Пазырык и др. (Руденко С.И., 1952, с. 230; 1960, с. 25; Марсадолов JI.C., 1997, с. 12)). Однако эта особенность не всегда является закономерностью.
В порядке расположения выкладок по отношению к погребальному сооружению нами отмечено несколько следующих вариантов:
1. Выкладки к западу или северо-западу:
а) на определенном расстоянии от кургана (1-4 объекта):
курганы №15 и 21 мог. Белькенек-I (Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточкин Е.П., 2003, с. 73); курганы №7-17 мог. Талда (Марсадолов JI.C., 1997, с. 17); курган №4, 7, 10, 16 мог. Белькенек-П (Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточкин Е.П., 2003, с. 73, 75); курган №2 мог. Талдура-I (Могильников В.А., Елин В.H., 1983, с. 128-129); курган №3 мог. Талдура-П (Могильников В.А., Елин В.Н., 1983, с. 133-135); курган №2 мог. Турлу-Теке-Таш-Ш (Бородовский А.П., Вдовина В.А., Маточкин В.H., 2003, с. 76); курганы №1 и 3 мог. Турлу-Теке-Таш-IV (Бородовский А.П., Вдовина В.А., Маточкин В.H., 2003, с. 77); Бураты-I, II, курганы №1, 2, 5, 8, 11, 12 мог. Бураты-IV; Бураты-V, VII, VIII, X (Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1983, с. 98, рис. 2); курганы №5-9 мог. Кызыл-Джар-I (Могильников В.А., 1983а, с. 10, 12-13, 15); Кызыл-Джар-V (Могильников В.А., 19836, с. 52-53); Кызыл-Джар-VIII (Могильников В.А., 1983а, с. 16); Бертек-11 (Древние культуры..., 1994, с. 22); курган №4 мог. Бертек-23 (Древние культуры..., 1994, с. 27); курганы №1-2 мог. Бертек-27 (Древние культуры..., 1994, с. 28); курган №51 мог. Башадар (Руденко С.И., 1960, с. 25); Башадар-2 (Марсадолов JI.C., 1997, с. 9); курганы №80-85, 94, 134, 141, 142 мог. Туэкта (Руденко С.И., 1960, с. 95); Тархата-1-II (Кубарев В.Д., 1980, с. 74); Мака-
жан (Кубарев В.Д., 1980, с. 78); Туру-Алты (Кубарев В.Д., 1980, с. 84); Айрыдаш-Ш, курганы №2 и 7 мог. Айрыдаш-IV (Кочеев В.А., 1996, с. 135, 147); Уландрык-I-V (Кубарев В.Д., 1987, табл. II, XXXV, LVI, LXVII, LXXIX); Ташанта-I (Кубарев В.Д., 1987, с. 194-196, табл. LXXXIII); Ташанта-11-III (Кубарев В.Д., 1987, табл. LXXXIII, XCVII); Юетыд-1 (Кубарев В.Д., 1991, с. 35); курганы №3-9 мог. Бугузун-ХШ (Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Три-фанова С.В., 2003, с. 30) и др.;
б) вплотную к погребальному объекту: например, курган №16 мог. Белькенек-I (Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Маточ-кин Е.П., 2003, с. 73).
2. К востоку от кургана на определенном расстоянии: курган №20 мог. Белькенек-П (Бородовский А.П., Вдовина Т.А., Ма-точкин Е.П., 2003, с. 75); курган №24 мог. Сары-Кобы (Сураза-ков A.C., 1982, с. 127, 131); Айрыдаш-IV (Кочеев В.А., 1996, с. 135, 147); Кок-Эдиган (Миронов B.C., 1999, с. 37); Юстыд-I (Кубарев В.Д., 1991, с. 35); курган №6 мог. Уландрык-Ш (Кубарев В.Д., 1987, табл. LVI).*
3. Выкладки к западу и востоку: курган №2 мог. Бураты-1 (Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1983, рис. 2); курган №2 мог. Талдура-1 (Могильников В.А., Елин В.H., 1983, с. 128-129); курганы №5-6 мог. Кызыл-Джар-I (Могильников В.А., 1983а, с. 9, 15).
4. В конце цепочки «балбалов»: курганы №1-5 мог. Юс-тыд-1 (Кубарев В.Д., 1991, с. 35); курган №1 мог. Уландрык-IV (Кубарев В.Д., 1987, табл. LXVII); курганы №3 и 7 мог. Уландрык-Ш (Кубарев В.Д., 1987, табл. LVI); курган №19 мог. Бугузун-XVI (Соенов В.И., Вдовина Т.А., Трифанова С.В., 2003, с. 30); курган №3 мог. Бугузун-ХП (Соенов В.И., Вдовина Т.А., Трифанова С.В., 2003, с. 29); курган №2 мог. Талдура-1 (Могильников В.А., Елин
В.H., 1983, с. 128-129); курганы №5-6 мог. Кызыл-Джар-I (Могильников В.А., 1983а, с. 9, 15).
5. Другая ориентация: к югу от кургана №1 мог. Ак-Алаха-1 (Полосьмак В.H., 2001, с. 44-58); к северу от кургана №1 мог. Та-шанта-I (Кубарев В.Д., 1987); между курганными цепочками - мог. Кок-Эдиган (Миронов B.C., 1999, с. 35); вокруг курганов - мог.
* Выделение данной группы объектов весьма условно; расположение выкладок к востоку от погребения еще требует проверки.
Талда (Марсадолов JI.C., 1997, с. 15-18); в одном ряду со стелами -курганы №1-2 мог. Талда (Марсадолов JI.C., 1997, с. 15-18).
Необходимо учитывать, что не всегда возможно четко соотнести выкладку с тем или иным курганом. Не исключено, что в при их устройстве более важным был принцип расположения в цепочку, параллельную курганной группе. На некоторых памятниках па-зырыкской культуры околокурганные сооружения вообще не зафиксированы. Такая ситуация зафиксирована A.C. Суразаковым (1988, с. 128) при исследовании курганов кара-кобинского типа, отличающихся отсутствием выкладок, «балбалов» и стел.
В общей планиграфии пазырыкских погребально-поминальных комплексов отмечено, что расположение курганов имитирует куренную планировку кочевий того периода времени (Шульга П.И.,
1989, с. 42-43; Суразаков A.C., 1988, с. 119; Кубарев В.Д., 1991, с. 21; Тишкин A.A., 1996, с. 12; Тишкин A.A., Дашковский П.К.,
2003, с. 234; Дьяконова В.П., 2001, с. 54).
Выше указывалось, что выкладки характеризуются как «поминальники», ритуальные или культовые места, а их функционирование связывается с циклом поминальных обрядов, проводившихся в разное время соплеменниками или близкими родственниками умершего (Марсадолов JI.C., 1984, с. 95; 1997, с. 9; Илюшин А.М., 1989, с. 80; Могильников В.А., 19836, с. 63; Суразаков A.C., 1988, с. 119). На наш взгляд, необходимо конкретизировать такие общие интерпретации. В связи с этим выделим и более подробно рассмотрим в качестве наиболее перспективной концепции уже указанную позицию В.Д. Кубарева, который связывает функцию выкладок с совершением обряда «...кормления и проводов души умершего».
В попытке обоснования этой точки зрения нами проанализированы не только археологические материалы. Также привлекался обширный корпус этнографических сведений, которые при определенных условиях позволяют производить реконструкции в сфере духовной культуры, мировоззрения и социальной организации (Савинов Д.Г., 1990, с. 6). Этнографический материал наполняет археологические факты пространственным и временным содержанием (Ахметова Ш.К., Толпеко И.В., 1999, с. 96). Однако прием ар-хеолого-этнографических параллелей эффективен при анализе лишь общих элементов поминальной обрядности кочевников древности, средневековья и этнографической современности, так как
существуют ограничители формального, прямого сопоставления в самой культуре (Косарев М.Ф., 1981, с. 119). JI.C. Клейн (1998, с. 113) отмечает, что «...явления живой культуры сильно трансформируются при выходе из нее».
Следует учитывать несколько принципиальных положений при сравнении культурных общностей:
- совпадение территории проживания этноса;
- сходство природных условий;
- одинаковый тип ведения хозяйства (в нашем варианте, -кочевой и полукочевой);
- определенный тип поведения в схожих обстоятельствах (погребально-поминальная обрядность);
- выявление определенных родственно-генетических связей (Клейн JT.C., 1998, с. 101, 104, 112, 114; Грачева Г.H., Хлобыс-тин Л.П., 1981, с. 135; Савинов Д.Г., 1990, с. 5-8).
Результаты последних исследований по изучению мумий, найденных в пазырыкских курганах, свидетельствуют о генетической близости «пазырыкцев» и современных самодийских народов (Молодин В.И., 2003, с. 114). Данный факт исследователям необходимо учитывать, хотя он требует дополнительных и всесторонних подтверждений. Не исключая полученных палеогенетических данных, нами собраны сведения по погребально-поминальной обрядности алтайцев, телеутов, казахов, кумандинцев и других народов, подходящие для сравнения практически по всем выше обозначенным критериям (Сатлаев Ф.А., 1974, с. 163; Шатинова H.H., 1981, с. 101; Гаджиев Г.А., 1991, с. 136, 140; и др.). В результате стали более полно вырисовываться функции и содержание обряда «кормления».
Считается, что душа умершего еще некоторое время находится в тесной связи с родственниками, требует к себе внимания и периодических поминок (Соломатина C.H., 1990, с. 96; Толеу-баев А.Т., 1991, 100, 112). Действительно, после смерти человека его образ живет в памяти родственников и соплеменников, является во сне, создает ложное ощущение присутствия, вызывая при этом беспокойство, определенные заботы, мысли и действия, выражающиеся в организации комплекса выработанных мероприятий (Кирюшин Ю.Ф., Тишкин A.A., 1997, с. 55). У бурят, например, поминовение предков, совершавшееся на обо, начиналось с призывания духов - хозяев местности для участия в церемонии (Обря-
ды..., 2002, с. 152). По верованиям ранних зороастрийцев обряды первых трех дней после смерти считались жизненно важными для защиты души умершего, для того, чтобы она смогла перейти в потусторонний мир (Бойс М., 1987, с. 21). Именно поэтому устраивались неоднократные поминовения души усопшего. У алтайцев последнее кормление души умершего производилось на годовых поминках (Шатинова Н.И., 1981, с. 101). Для этих целей возводились специальные поминальные объекты и осуществлялись определенные ритуалы недалеко от погребения (разжигание поминальных костров, в которые бросалась пища и т.д.) (Усманова М.С., 1980, с. 171). Не исключено при этом, что подношение совершалось не только мясной, но и жидкой пищей (молочные и другие продукты) (Дьяконова В.П., 2001, с. 176). Возможно, именно этим объяснимо отсутствие находок при раскопках «поминальников».
Первые поминки у различных народов устраивались непосредственно на могиле, когда в разводившийся огонь бросались еда и питье. Следы таких обрядов в пазырыкской культуре обнаруживаются в находках костей животных, керамики в насыпях курганов (Руденко С.И., 1952, с. 244; Адрианов A.B., 1916, с. 56; Худяков Ю.С., 2001, с. 127; Киреев С.М., 1999, с. 93; Кубарев В.Д., 1987, с. 236). Подоные подношения связываются с ритуалами, производившимися в рамках погребального обряда и последующих поминок, так называемой тризной (Могильников В.А., Елин В.H., 1983, с. 129; Киреев С.М., 1999, с. 93). Еще С.И. Руденко (1960, с. 24), обнаружив после снятия насыпи кургана №2 мог. Башадар отдельные кости лошади, считал, что они захоронены «...после поминальной тризны». Такая тризна, по мнению исследователя, совершалась после насыпи холма поверх могилы и до каменной наброски (Руденко С.И., 1960, с. 325). В погребальной практике алтайцев первые куски мяса, первые капли вина полагалось положить или пролить именно на могилу (Тощакова Е.М., 1978, с. 148).
Тризновая керамика в насыпях пазырыкских курганов могла восприниматься как своеобразная жертва, средство восстановления пошатнувшегося макрокосма в связи со смертью (Дубровский Д.В., Юрченко А.Г., 2000, с. 188).
В более широком контексте под понятием «кормления» следует подразумевать целый цикл регламентированных ритуалом действий. С ними, например, следует связывать деревянные столики в пазырыкских погребениях с находящимися на них остатками
мясной пищи. Д.Г. Савинов (1996, с. 111) полагает, что они напрямую связаны с обрядом «кормления» покойного в рамках ритуала прощания с его душой. Отголоски обычая «угощать» умершего пищей, приготовленной для него на специальном столике, были прослежены Ст. Майнагашевым (1915, с. 279) у народов Хакасско-Минусинской котловины. В качестве обязательного атрибута предметов, которые предназначались для загробной жизни, такие блюда-столики найдены как в «рядовых», так и в богатых погребениях Алтая (Руденко С.И., 1953, с. 82, 88, 332, 334, 339; 1960, с. 115; Кубарев В.Д., 1987, с. 49, 52; 1991, с. 65; 1992, с. 51-52; Сура-заков A.C., 1988, с. 43; Могильников В.А., 19836, с. 61; Кубарев В.Д., Кочеев В.А., 1983, с. 95; Полосьмак Н.В., 2001, с. 186— 191). С.И. Руденко (1953, с. 332), ссылаясь на Геродота, полагал, что условия нахождения таких предметов могут свидетельствовать о том, что родственники умершего продолжали «кормить» его до похорон. Так, у тувинцев «кормление» начиналось еще до выноса покойника, а у казахов «кормить» покойника начинали с первого дня после смерти (Толеубаев А.Т., 1991, с. 112, 118, 133). Н.В. Полосьмак (2001, с. 189), опираясь на этнографические данные, склонна считать, что еда и питье в погребениях предназначались для верховных божеств «пазырыкцев», являлись своеобразным приглашением к застолью.
Само расположение выкладок (преимущественно западное) соотносится во многих культурах индоиранского круга с местоположением страны мертвых, с хтоническим миром, с заходом солнца (Подосинов A.B., 1999, с. 442; Шатинова Н.И., 1981, с. 101; Акишев К.А., Акишев А.К., 1981, с. 150; Тишкин A.A., Леонова Ю.И.,
2005, с. 279-294). Не случайно, наверное, в большинстве погребений кочевников древности и средневековья ориентация лошади и человека преимущественно западная (Аджигалиев С.И., 1994, с. 160-162). Этнографически засвидетельствовано, что разжигание поминальных костров производилось с западной стороны погребения.
Необходимость неоднократного «кормления» умершего, как уже говорилось, диктовалась представлением о том, что его душа определенное время оставалась вблизи от сородичей и требовала заботы (Дьяконова В.П., 1975, с. 65-66). Количество выкладок, вероятно, отражает частоту совершения таких обрядов. Кроме того, Ст. Майнагашев (1915, с. 280) отмечал зависимость частоты совершаемых поминок от социального статуса умершего.
Обряд «кормления» мог быть связан не только с проводами умершего в иной мир, но также с «задабриванием» богов и т.д. (Дьяконова В.П., 2001, с. 177-179). Так, киргизами поминки рассматривались не только как способ «кормления», но и как «акт умилостивления, задабривания», что определялось страхом перед умершим (Баялиева Т.Д., 1972, с. 91).
Древние люди осознавали смерть как устранение, исчезновение, изживание, опустошение из реальной жизни конкретного индивида (Иванов В.В., 1990, с. 10; Топоров В.H., 1990а, с. 48; 19906, с. 27). Представление о ней как длительном процессе порождало необходимость заботиться об умершем и «подкармливать» его. Подобная реализация «обряда кормления» у скотоводов достоверно зафиксирована на памятнике Телеутский Взвоз-I, датированном эпохой ранней бронзы (Кирюшин Ю.Ф., Грушин С.П., Тишкин A.A., 2003).
Периодическое «общение» с сородичем, «встречи» с ним составляют также сущность поминок как таковых (Длужневская Г.В., 1990, с. 114). Путем «кормления» умершего коллектив преодолевал критическую точку бытия - смерть сородича (Байбурин А.К., 1991, с. 26-27). Исследователи относят погребально-поминальную обрядность к одной из категорий обрядов перехода (Пестрикова, 1990, с. 45). А. ван Геннеп (1999, с. 149-150), рассматривая различные обряды перехода, выделяет в рамках похоронно-поминальной обрядности обряд включения, заключающийся в трапезе после похорон и последующих поминках, а также промежуточную фазу, когда устраивается совместная трапеза, кормление умершего.
По Г.И. Грачевой (1993, с. 157), поминальные обряды «...представляют собой различные формы общения с умершими, кормление их душ (духов)». Схожая трактовка термина присутствует также в исследованиях Г.А. Гаджиева (1991, с. 140). «Кормление», «угощение» рассматриваются не как однонаправленный процесс. Они предполагают совместное с умершим вкушение пищи, как бы «соучастие», переход на сторону мертвых (Седакова O.A., 1990, с. 57-60).
Таким образом, каменные выкладки, располагающиеся с западной стороны курганов пазырыкской культуры Алтая, следует рассматривать как реализацию акта «кормления», прощания с душой умершего, задабривания богов, а также средство связи с потусторонним миром. Разнообразие вариантов группировки объек-
тов отражает, на наш взгляд, стремление участников церемонии подчеркнуть свой особый статус. Так, например, устройство выкладок на небольшом расстоянии одна от другой и от погребения, возможно, объяснимо стремлением зафиксировать особую близость родственников к умершему или друг к другу.
Реализация обряда «кормления» умершего начиналась до похорон, во время их (установка заупокойной пищи в могиле) и продолжалась (с перерывами) довольно продолжительное время после, что зафиксировано в определенном количестве выкладок от кургана. В итоге следует сказать, что при изучении погребальных комплексов скифского времени необходимо включать в сферу исследования и различного рода околокурганные сооружения. Это позволит конкретизировать особенности планиграфии памятника, а всестороннее их изучение предоставит возможность для более объективной реконструкции мировоззрения, социальной организации носителей пазырыкской культурной традиции. Очевидно, что для этого потребуется специальное проведение раскопок большими площадями и широкое использование геофизических методов.
Библиографический список
Адрианов A.B. К археологии Западного Алтая (из поездки в Семипалатинскую область в 1911 г.) // Известия Императорской Археологической Комиссии. Петроград, 1916. Вып. 62. 94 с.
Аджигалиев С.И. Генезис традиционной погребально-культовой архитектуры Западного Казахстана. Алматы: Гылым, 1994. 260 с.
Акишев К.А., Акишев А.К. К интерпретации иссыкского погребального обряда // Культура и искусство древнего Хорезма. М.: Наука,
1981. С.144-153.
Ахметова Ш.К., Толпеко И.В. К методике этнографоархеологических исследований погребально-культовых памятников казахов Западной Сибири // Интеграция археологических и этнографических исследований. М.; Омск: Изд-во ОмГПУ, 1999. С. 94-97.
Байбурин А.К. Ритуал в системе знаковых средств культуры // Этнознаковые функции культуры. М., 1991. С. 23-42.
Баялиева Т.Д. Доисламские верования и их пережитки у киргизов. Фрунзе: Илим, 1972. 170 с.
Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи. М.: Наука, 1987. 301 с.
Борисенко А.Ю., Худяков Ю.С. Изучение древностей Южной Сибири немецкими учеными XVIII-XIX вв. Новосибирск: Изд-во Но-восиб. ун-та, 2005. 270 с.
Бородовский А.П., Вдовина Т.A., Маточкин E.П. Археологические памятники Мажойского каскада р. Чуя // Древности Алтая: Известия лаборатории археологии. Горно-Алтайск: Изд-во ГАГУ, 2003. №11. С. 72-92.
Гаджиев Г.А. Доисламские верования и обряды народов Нагорного Дагестана. М.: Наука, 1991. 182 с.
Геннен А. Ван. Обряды перехода. М.: Восточная литература, 1999. 198 с.
Грач А.Д. Древние кочевники в центре Азии. М.: Наука, 1980.
256 с.
Грачева Г.Н. Погребально-поминальная обрядность // Религиозные верования: Свод этнографических понятий и терминов. М.: Наука, 1993. Вып. 5. С. 154-158.
Грачева Г.Н., Хлобыстин Л.П. Вопросы методики использования данных этнографии в археологических исследованиях // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1981. С. 134-138.
Длужневская Г.В. Погребально-поминальная обрядность как источник для реконструкции мировоззрения енисейских кыргызов // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та,
1990. С. 113-115.
Древние культуры Бертекской долины (Горный Алтай) /
А.П. Деревянко, В.И. Молодин, Д.Г. Савинов и др. Новосибирск: Наука, 1994. 224 с.
Дубровский Д.В., Юрченко А.Г. Жертвенный конь и концепт пути в погребальном обряде кочевников Центральной Азии // Святилища: археология ритуала и вопросы семантики. СПб.: Изд-во
С.-Петерб. ун-та, 2000. С. 187-191.
Дьяконова В.П. Алтайцы (материалы по этнографии теленгитов Горного Алтая). Горно-Алтайск: Юч-Сюмер, 2001. 224 с.
Дьяконова В.П. Погребальный обряд тувинцев как историкоэтнографический источник. Л.: Наука, 1975. 163 с.
Дэвлет М.A. A.B. Адрианов (к 150-летию со дня рождения). Кемерово: Кузвассвузиздат, 2004. 64 с.
Евтюхова Л.А., Киселев С.В. Отчет о работах Саяно-Алтайской археологической экспедиции в 1935 г. // Труды ГИМ. М., 1941. Вып. 16. С. 75-117.
Жизненный путь, творчество, научное наследие Сергея Ивановича Руденко и деятельность его коллег. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та,
2004. 148 с.
Захаров A.A. Материалы по археологии Сибири. Раскопки акад.
В.В. Радлова в 1865 г. // Труды ГИМ. М., 1926. Вып. I. С. 71-106.
Иванов Вяч. Вс. Реконструкция структуры символики и семантики индоевропейского погребального обряда // Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Погребальный обряд. М.: Наука, 1990. С. 5-11.
Илюшин А.М. Комплекс культовых сооружений у кочевников Горного Алтая в скифское время // Скифо-сибирский мир. Кемерово: б.и., 1989. Ч. 1. С. 79-81.
Киреев С.М. Тризны и тризновая керамика майминских погребений раннего железного века // Древности Алтая: Известия лаборатории археологии. Горно-Алтайск: Изд-во ГАГУ, 1999. №4. С. 92-99.
Кирюшин Ю.Ф., Грушин С.П., Тишкин A.A. Погребальный обряд населения эпохи ранней бронзы Верхнего Приобья (по материалам грунтового могильника Телеутский Взвоз-I). Барнаул: Изд-во Алт. унта, 2003. 333 с.
Кирюшин Ю.Ф., Степанова Н.Ф., Тишкин A.A.. Скифская эпоха Горного Алтая. Ч. II: Погребально-поминальные комплексы пазырык-ской культуры. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. 234 с.
Кирюшин Ю.Ф., Тишкин A.A. Скифская эпоха Горного Алтая. Ч. I: Культура населения в раннескифское время. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1997. 232 с.
Клейн JI.C. Археолого-этнографические сопоставления // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1981. С. 138-140.
Клейн JI.C. Археология и этнография: проблема сопоставлений // Интеграция археологических и этнографических исследований: Материалы VI Международного научного семинара, посвященного 155-летию со дня рождения Д.Н. Анучина. Омск; СПб.: ИПО ОмГУ, 1998.
Ч. I. С. 97-120.
Косарев М.Ф. К вопросу о методике археолого-этнографических сопоставлений // Методологические аспекты археологических и этнографических исследований в Западной Сибири. Томск: Изд-во Том. унта, 1981. С. 119-123.
Кочеев В.А. Курганы могильниика Айрыдаш-Ш // Археологические исследования на Катуни. Новосибирск: Наука, 1990. С. 210-223.
Кочеев В.А. Курганный могильник Айрыдаш-IV на Средней Катуни // Сохранение и изучение культурного наследия Алтая. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1996. С. 134-137.
Кубарев В.Д. Археологические памятники Кош-Агачского района (Горный Алтай) // Археологический поиск (Северная Азия). Новосибирск: Наука, 1980. С. 69-91.
301 с.
Кубарев В.Д. Курганы Юстыда. Новосибирск: Наука, 1991. 190 с. Кубарев В.Д. Курганы Сайлюгема. Новосибирск: Наука, 1992.
220 с.
Кубарев В.Д., Гребенщиков A.B. Курганы Чуйской степи (по материалам работ Восточноалтайского отряда в полевой сезон 1975 г.) // Сибирь в древности. Новосибирск: Наука, 1979. С. 61-75.
Кубарев В.Д., Кочеев В.А. Курганы урочища Бураты // Археологические исследования в Горном Алтае в 1980-1982 гг. Горно-Алтайск: б.и., 1983. С. 90-109.
Кубарев В.Д., Цэвэндорж Д., Якобсон Е. Предварительные результаты полевых работ в Монголии // Проблемы археологии, этнографии, антропологии Сибири и сопредельных территорий. Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 1998. Т. IV.
С. 258-265.
Майнагашев Ст. Загробная жизнь по представлениям турецких племен Минусинского края // Живая старина. Петроград: Типография
B.Д. Смирнова, 1915. Вып. 3. С. 277-292.
Марсадолов JI.C. Исследования в Центральном Алтае (Башадар, Талда). СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1997. 56 с.
Марсадолов JI.C. О последовательности сооружения пяти больших курганов в Пазырыке на Алтае // АСГЭ. Л., 1984. Вып. 25. С. 90-98.
Миронов B.C. Особенности погребальных комплексов пазырык-ской культуры в долине реки Эдиган и на сопредельных территориях // Евразия: культурное наследие древних цивилизаций. Вып. 2: Горизонты Евразии. Новосибирск: Изд-во Новосиб. ун-та, 1999. С. 35-41.
Могильников В.А. Курганы Кызыл-Джар-I, VIII - памятник па-зырыкской культуры Алтая // Вопросы археологии и этнографии Горного Алтая. Горно-Алтайск: б.и., 1983а. С. 3-39.
Могильников В.А. Курганы Кызыл-Джар-II-V и некоторые вопросы состава населения Алтая во второй половине I тыс. до н.э. // Вопросы археологии и этнографии Горного Алтая. Горно-Алтайск: б.и., 19836. С. 40-71.
Могильников В.А., Елин В.Н. Курганы Талдура // Археологические исследования в Горном Алтае в 1980-1982 гг. Горно-Алтайск:
б.и., 1983. С. 127-153.
Молодин В.И. Основные итоги археологических исследований западносибирского отряда Северо-Азиатской комплексной экспедиции на плоскогорье Укок летом 1992 г. // Altaica. Новосибирск, 1993. №2.
C. 17-20.
Молодин В.И. Мультидисциплинарный подход к археологическим источника (на примере пазырыкских памятников плоскогорья Укок) // Степи Евразии в древности и средневековье. СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2003. Кн. II. С. 113-114.
Молодин В.П., Полосьмак Н.В., Новиков A.B., Богданов Е.С., Слюсаренко И.Ю., Черемисин Д.В. Археологические памятники плоскогорья Укок (Горный Алтай). Новосибирск: Изд-во Ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2004. 256 с.
Обряды в традиционной культуре бурят. М.: Восточная литература, 2002. 222 с.
Пестрикова В.И. Замечания к проблеме разработки концепции погребального обряда // Археология Волго-Уральских степей. Челябинск: Полиграф, объединение «Книга», 1990. С. 42-47.
Подосинов A.B. EX ORIENTE LUX! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии. М.: Языки русской культуры, 1999. 720 с.
Полосьмак Н.В. Всадники Укока. Новосибирск: ИНФОЛИО-пресс, 2001. 336 с.
Радлов В.В. Сибирские древности (из путевых записок по Сибири). СПб.: Типография И.Н. Скороходова, 1896. 70 с. + табл.
Руденко С.И. К палеонтропологии Южного Алтая // Материалы комиссий экспедиционных исследований. Вып. 15: Казаки. Л., 1930. С. 137-148.
Руденко С.И. Горноалтайские находки и скифы. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. 267 с.
Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953. 402 с.
Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1960. 350 с.
Савинов Д.Г. Об основных принципах археолого-этнографичес-ких реконструкций // Проблемы исторической интерпретации археологических и этнографических источников Западной Сибири. Томск: Изд-во Том. ун-та, 1990. С. 5-8
Савинов Д.Г. Об обряде погребения больших Пазырыкских курганов // Жречество и шаманизм в скифскую эпоху. СПб.: ТОО «Вичи», 1996. С. 107-111.
Сатлаев Ф. Кумандинцы (историко-этнографический очерк XIX - перв. четв. XX в.). Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд-е Алт. кн. изд-ва, 1974. 200 с.
Седакова O.A. Тема «доли» в погребальном обряде (восточно-и южнославянский материал) // Исследования в области балто-
славянской духовной культуры: погребальный обряд. М.: Наука, 1990.
С. 54-63.
Соенов В.И. Раскопки поминальных сооружений на пазырыкском могильнике Усть-Кырлык-П // Древности Алтая: Известия лаборатории археологии. Горно-Алтайск: Изд-во ГАГУ, 2003. №11. С. 38-44.
Соенов В.И., Вдовина Т.А., Трифонова С.В. Археологические памятники долины р. Бугузун // Древности Алтая: Известия лаборатории археологии. Горно-Алтайск: Изд-во ГАГУ, 2003. №10. С. 28-46.
Соломатина С.Н. К реконструкции пространственно-временной структуры традиционного мировосприятия тувинцев // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. JL: Наука, 1990. С. 89-97.
Сорокин С.С. К вопросу о толковании внекурганных памятников ранних кочевников Азии // АСГЭ. Л., 1981. Вып. 22. С. 23-39.
Суразаков A.C. Горный Алтай и его северные предгорья в эпоху раннего железа. Проблемы хронологии и культурного разграничения. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд-е Алт. кн. изд-ва, 1988. 165 с.
Суразаков A.C. Об археологических исследованиях в Горном Алтае // Археология и этнография Алтая. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та,
1982. С. 121-136.
Табалдиев К.Ш., Бадер Р. Памятники ранних кочевников долины озера Сон-Куль // Степи Евразии в древности и средневековье. СПб.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 2003. Кн. II. С. 158-161.
Тишкин A.A. Сооружение курганов на могильнике Бийке в Горном Алтае // Курган: историко-культурные исследования и реконструкции. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1996. С. 11-13.
Тишкин A.A., Дашковский П.К. Социальная структура и система мировоззрений населения Алтая скифской эпохи. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2003. 430 с.
Тишкин A.A., Дашковский П.К. Основные аспекты изучения скифской эпохи Алтая. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2004. 236 с.
Тишкин A.A., Леонова И.Ю. Погребальная практика носителей бийкенской культуры: семантика археологического комплекса // Структурно-семиотические исследования в археологии. Донецк: Изд-во ДонНУ, 2005. T. II. С. 179-194.
Тишкин A.A., Шелепова Е.В. Околокурганные объекты на памятниках скифского времени Яломанского археологического микрорайона // Изучение историко-культурного наследия народов Южной Сибири. Горно-Алтайск: АКИН, 2006. Вып. 3, 4. С. 143-150.
Толеубаев А.Т. Реликты доисламских верований в семейной обрядности казахов (XIX- нач. XX в.). Алма-Ата: Гылым, 1991. 214с.
Топоров В.Н. Заметка о двух индоевропейских глаголах умирания // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: погребальный обряд. М.: Наука, 1990а. С. 47-53.
Топоров В.Н. Конные состязания на похоронах // Исследования в области балто-славянской духовной культуры: погребальный обряд. М.: Наука, 19906. С. 12-47.
Тощакова Е.М. Традиционные черты народной культуры алтайцев (XIX - начало XX вв.). Новосибирск: Наука, 1978. 160 с.
Усманова М.С. Традиционное в современной материальной и духовной культуре бачатских телеутов // Древняя история Алтая. Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 1980. С. 160-174.
Худяков Ю.С. Поминальные памятники пазырыкской культуры Горного Алтая // Жречество и шаманизм в скифскую эпоху. СПб.: ТОО «Вичи», 1996. С. 87-89.
Шатинова Н.И. Семья у алтайцев. Горно-Алтайск: Горно-Алт. отд-е Алт. кн. изд-ва, 1981. 184 с.
Шелепова Е.В. Планиграфия «поминальных» сооружений пазырыкской культуры Алтая // Истоки, формирование и развитие евразийской поликультурности. Культуры и общества Северной Азии в историческом прошлом и современности. Иркутск: Изд-во Иркут, ун-та,
2005. С. 228-230.
Шульга П.И. К вопросу о планировке могильников скифского времени на Алтае // Скифо-сибирский мир. Кемерово: б.и., 1989. Ч. II.
С. 41-44.
Т.Г. Горбунова
Алтайский государственный университет, Барнаул
ИСТОЧНИКИ ДЛЯ РЕКОНСТРУКЦИИ КОНСКОГО СНАРЯЖЕНИЯ ЭПОХИ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Реконструкции, позволяющие воссоздать историко-культурную ситуацию и явления прошлого, являются важнейшим направлением археологических исследований. Результаты их применения, как правило, наглядны, предметны и позволяют непосредственно увидеть элементы древней или средневековой материальной культуры. Реконструкция практически всегда представляет собой комплексное исследование, поскольку основывается на привлечении
