CC BY
131Т.В. Виноградова
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ НЕДОБРОСОВЕСТНОСТЬ: ТЕНЕВАЯ СТОРОНА НАУКИ
Аннотация. Анализируются проявления недобросовестности в исследованиях, степень их распространенности и меры по защите науки от подобного некорректного поведения ученых.
Abstract. Manifestations of misconduct in research, the extent of their prevalence, and the measures to protect science from such an incorrect behavior of scientists are analyzed.
Ключевые слова: наука; доверие; ответственное проведение исследований; мошенничество; спорные исследовательские практики; меры, обеспечивающие добросовестность в исследованиях; коммерциализация; конкуренция; конфликт интересов; этика научных публикаций.
Keywords: science; confidence; responsibility in research; fraud; questionable research practices; measures to ensure integrity in research; commercialization; competition; conflict of interest; ethics of scientific publications.
Введение
Объективность и добросовестность ученых при проведении исследований и описании их результатов (scientific integrity) - это нравственный императив, который обеспечивает развитие науки и служит условием, при котором общество может доверять ей. «Как люди не замечают воздуха, которым дышат, так и ученые не замечают тот климат доверия, который необходим для получения нового знания» [28, с. 693]. Наука в той или иной мере носит кумулятивный характер, где новое знание надстраивается над старым.
И если один исследователь не сможет доверять положениям другого, все научное предприятие окажется под угрозой. «Наука - это набор правил, удерживающих ученых от того, чтобы лгать друг другу» [34, с. 2]. Еще в большей степени это касается современного этапа, когда исследователи уже не могут быть независимыми и самодостаточными даже в своей узкой области и все больший вес приобретают крупные междисциплинарные и даже международные проекты.
Таким образом, если согласиться, что прогресс науки зависит от достоверности сообщаемых результатов, тогда «ложное утверждение, сделанное сознательно, - самое серьезное преступление, которое способен совершить ученый» [35, с. 438]. Подобное поведение ставит под удар когнитивный авторитет науки - «легитимизированное право давать определение, описывать и объяснять ограниченные сферы реальности» [22, с. 67]. И ничто так не подрывает этот авторитет, как получившие широкое освещение в печати случаи научного мошенничества.
Случаи «криминального» поведения бывали в науке и прежде. Такова история фальсификации в эволюционных исследованиях, связанная с именем венского биолога Пауля Каммерера. В 1909 г. он сообщил, что, заставив несколько поколений одного вида жаб проводить оплодотворение в воде, а не на суше, как им это свойственно, он добился того, что у самцов стали развиваться так называемые брачные лапки, точно такие же, как у жаб, которые обычно проводят оплодотворение в воде.
Сообщение Каммерера, противоречащее дарвиновским взглядам на механизм эволюции и подтверждающее точку зрения Ж.Б. Ламарка, было встречено с недоверием, но научная добросовестность ученого не подвергалась сомнению. Однако спустя несколько лет на единственном сохранившемся экземпляре жабы удалось ясно различить, что брачные лапки на самом деле представляли собой искусно введенную под кожу китайскую тушь [74].
Другой, не менее знаменитый пример мошенничества известен как «пилтдаунский человек». Наделенный большим мозгом и обезьяньей челюстью пилтдаунский человек, найденный в 1912 г. английским адвокатом и охотником (любителем) за ископаемыми останками Ч. Доусоном, довольно долго считался главным недостающим звеном эволюции между обезьяной и человеком. Эта «находка» на десятилетия определила развитие эволюционных исследований; в 1938 г. в ее честь даже был поставлен памятник. Мистификация раскрылась в 1953 г., когда ученые из Оксфорд-
ского университета, воспользовавшись новым тогда методом датировки по фтору, обнаружили, что у костей пилтдаунского человека разный возраст. Дальнейший анализ показал, что это была амальгама тщательно обработанных и окрашенных костей современного человека и орангутанга [55].
Разного рода отступления от принятых норм происходили в науке всегда, по словам журналиста Н. Уайда, жульничество сопутствует научным исследованиям со временем Птолемея [61]. Однако долгое время и сами ученые, и философы не сомневались, что наука располагает эффективными механизмами самокоррекции (системой «оценки равных» и повторения экспериментов), которые способны выявлять ошибки и фальсификации, разрешать споры о приоритете и тем самым охранять чистоту науки. Из чего следовало, что научное сообщество само справляется со своими проблемами и не нуждается во вмешательстве извне.
Ситуация начала меняться в 1970-1980-е годы. Случаи научного мошенничества стали множиться и вызвали большой резонанс. Подлог и фабрикация данных такими исследователями, как У.Т. Саммерлин, Дж. Дарси, М. Спектор, можно сказать, вошли в историографию «теневой стороны науки».
У. Т. Саммерлин, врач-исследователь, руководитель лаборатории в Онкологическом центре имени Слоана-Кеттеринга в Нью-Йорке, поступил примерно так же, как полвека назад П. Каммерер. В 1967-1973 гг. он занимался бурно развивающейся областью медицины - пересадкой тканей и органов, опубликовал по этой проблеме серию работ, получивших известность. В статьях Саммерлина описывалась методика, которая снижает вероятность последующего отторжения пересаженной ткани (органа). Ее эффективность он, в частности, доказывал с помощью опытов по пересадке фрагментов кожи от белых мышей - темно-серым.
26 марта 1974 г. перед демонстрацией своих мышей руководству института Саммерлин зачертил фломастером участки пересаженной кожи у двух белых мышей. Подлог был обнаружен в тот же день лаборантом. Впоследствии специально созданная комиссия обнаружила подлог не только в этих, но и в ряде других его экспериментов. Комиссия пришла к выводу, что «безответственное поведение Саммерлина несовместимо с выполнением им обязанностей в научном сообществе» [34, с. 77].
Кардиолог Джон Дарси из Медицинской школы Гарвардского университета считался одним из самых одаренных молодых ученых в своей области. Он изучал воздействие различных пре-
паратов, проводя опыты на собаках с искусственным инфарктом миокарда. С 1977 по 1981 г. он лично и в соавторстве опубликовал 109 работ, из которых 18 - это статьи в ведущих биомедицинских журналах. Оказалось, что экспериментальные данные, на которых они базировались, были частично сфабрикованы. Летом 1981 г. были созданы две комиссии (Гарвардским университетом и Национальными институтами здоровья), которые обнаружили явные следы фальсификаций. Джона Дарси лишили исследовательских субсидий на 10 лет, а лаборатория должна была вернуть суммы, затраченные на бесполезные работы [32].
Весной 1981 г. на конференции онкологов молодой аспирант Корнельского университета М. Спектор предложил новую теоретическую модель, получившую название «каскадной гипотезы» и объясняющую, каким образом некоторые виды вирусов содействуют возникновению злокачественных опухолей. Эта гипотеза, подтвердись она, явилась бы крупнейшим достижением, открывающим новые перспективы в изучении онкологических заболеваний.
Открытия Спектора вызвали огромный интерес среди специалистов, и многие попытались их воспроизвести. Однако несколько решающих опытов никому не удавалось повторить. Наконец, сотрудник той же лаборатории А. Вогт обнаружил явные свидетельства того, что в опытах были допущены грубые фальсификации. При последовавшей проверке Спектор смог повторить только часть из них. В сентябре 1981 г. он отозвал свою докторскую диссертацию и покинул Корнельский университет, а его статья, описывающая «каскадную гипотезу», была дезавуирована [34].
В итоге проблема нарушения учеными норм профессиональной деятельности (research misconduct) перестала быть внутренним делом научного сообщества. К ее решению подключились административные структуры, ответственные за научную политику. Во многом это было обусловлено и тем, что к началу 1980-х годов изменилась и сама наука, ее роль в обществе и, соответственно, отношение к ней. Из достаточно небольшого и закрытого института она превращалась в крупную и значимую отрасль, от которой зависят конкурентоспособность страны и ее экономическое развитие. Как отмечала Х. Цукерман в 1988 г., «нет сомнений, что наступило время чрезвычайно быстрых и, возможно, фундаментальных изменений в социальной организации научных исследований и в нормативной структуре науки» [66, с. 14].
К настоящему времени из занятия немногочисленных любителей наука трансформировалась в глобальную индустрию, в ко-
торой 7-9 млн исследователей ежегодно публикуют 2,5 млн статей (и это только те, которые содержатся в ведущих базах данных). Всего в мире в конце 2014 г. насчитывалось около 28 100 англоязычных рецензируемых научных журналов и 6 450 - неанглоязычных. Число опубликованных статей каждый год увеличивается на 3%, а журналов - на 3,5%, растет и количество ученых [62].
Сегодня изучение проблем, связанных с добросовестностью в исследованиях, приобрело такую значимость, что выделилось в отдельное направление со своей тематикой, специалистами, журналами и конференциями.
Формы и масштабы распространения недобросовестности в науке
В ответ на громкие скандалы государственные структуры, ответственные за науку, и профессиональные общества взялись за создание механизмов, позволяющих выявлять нарушения норм профессионального поведения, а также за разработку документов, регламентирующих исследовательскую деятельность.
В 1992 г. Министерство здравоохранения и социального обеспечения США объявило о создании специального Отдела по обеспечению добросовестности в исследованиях (Office of scientific integrity). В его задачи входит: во-первых, мониторинг тех расследований, которые проводятся в научных учреждениях, занимающихся биомедицинскими и поведенческими науками, в связи с подозрениями в мошенничестве; во-вторых, разработка и реализация образовательных программ и других мер, способствующих ответственному проведению исследований. Впоследствии такие же отделы были созданы и в университетах.
В октябре 1999 г. Национальный совет по науке и технологиям - исполнительный орган при президенте США - выпустил от имени всех федеральных учреждений, финансирующих научные исследования, совместный документ. Он был одобрен научным сообществом, и в декабре 2000 г. был опубликован окончательный вариант федеральных правил для исследований, финансируемых государством.
В них описаны стандарты, которым должны следовать ученые в своей работе, даны дефиниции различных форм исследовательской недобросовестности, изложены процедуры, которых следует придерживаться при рассмотрении обвинений в нарушении принятых стандартов. В них также содержатся положения, регули-
рующие взаимоотношения между научными учреждениями и вышестоящими органами [20].
В этом документе ненадлежащее профессиональное поведение (research misconduct) трактуется как фабрикация (подлог), фальсификация или плагиат, допущенные при планировании, проведении, рецензировании исследования или в изложении его результатов. Фабрикация означает подделку данных или результатов исследования, которое в действительности не проводилось, с их последующей публикацией. Фальсификация - манипулирование исследовательскими материалами, оборудованием или процессами, а также изменение или не включение данных или результатов, приведшие к их искажению. Плагиат - присвоение чужих идей, методов, результатов или текста без указания их истинного автора.
С юридической точки зрения говорить о ненадлежащем исследовательском поведении можно только в тех случаях, когда:
1) имеют место значительные отступления от принятых в данном исследовательском сообществе стандартов научной деятельности;
2) эти отступления совершаются вполне осознанно и намеренно;
3) обвинение доказывается неопровержимыми свидетельствами [20].
Эксперты Еврокомиссии под нарушением норм профессионального поведения также понимают фабрикацию, фальсификацию и плагиат, совершаемые ученым в ходе своей научно-исследовательской деятельности, и дают схожие определения этим понятиям [30].
Тем не менее принятые в разных странах и даже в разных организациях дефиниции научной недобросовестности несколько отличаются друг от друга. Так, более половины (58%) научных и образовательных институтов США дают определения ненадлежащего поведения, выходящие за рамки федерального стандарта [51]. Но все они согласны, что фабрикация, фальсификация и плагиат -это наиболее серьезные отступления от принятых норм.
Наряду с такими грубыми нарушениями, которые скорее могут быть отнесены к категории научного мошенничества (scientific fraud), позднее стали выделять еще и так называемые спорные исследовательские практики (questionable research practices). Под ними имеются в виду отклонения от норм, принятых в научном сообществе, которые не носят столь злокачественного характера [64]. Их список практически необъятен. К ним относят: сознательное искажение состава соавторов; дублирование публикаций; наличие скрытых финансовых интересов и многое другое. В одной из работ представлен перечень из 60 разновидностей подобных нарушений [24].
Возникает естественный вопрос: насколько часты случаи исследовательской недобросовестности? Еще недавно был популярен взгляд, согласно которому подобные инциденты - скорее редкое исключение, по принципу «в семье не без урода» или «всегда найдется червивое яблоко». Как утверждал в свое время профессор Гарвардской медицинской школы Е. Браунуолд (Вгаил'М'аМ), на подлог идут ученые с нарушенной психикой, чье поведение не имеет ничего общего с поведением нормального ученого [54]. Такая точка зрения и сейчас сохраняет актуальность, когда речь идет об откровенной фабрикации и фальсификации результатов и данных.
Но более популярен взгляд, согласно которому недобросовестность среди академических ученых со временем только растет [19] и известные случаи - это лишь «верхушка айсберга» [18]. Еще в 1987 г. авторы книги с символическим названием «Предатели истины», журналисты У.Дж. Брод и Н. Уайд писали о том, что недобросовестность - это эпидемия, которая грозит захлестнуть научное предприятие [13].
Исследовательская недобросовестность социально неприемлема, поэтому разговоры о ее широкой распространенности бросают серьезный вызов науке. В настоящее время оценка масштабов этого явления осуществляется двумя основными способами. Первый - исходит из подсчета тех случаев, в отношении которых проводилось расследование и подозрения подтвердились, а также количества отозванных статей из научных журналов. Второй -опирается на опросы ученых относительно частоты, с которой они сами или их коллеги нарушают принятые нормы.
Зафиксированные случаи исследовательской недобросовестности. Исходя из количества подтвержденных федеральными органами США случаев мошенничества, их частота оценивается как один случай на каждые 100 тыс. ученых или один - на каждые 10 тыс. ученых, в зависимости от способа подсчета [37].
В Финляндии с 1998 по 2014 г. в среднем фиксировалось 2,6 подтвержденных случая научной недобросовестности в год. Самыми распространенными были сомнительные исследовательские практики и плагиат, составляя 46,2 и 43,6% соответственно. Австрийская комиссия по добросовестности в исследованиях с 2009 по 2013 г. фиксировала в среднем 2,1 случая в год, а Дания в 2011-2015 гг. - по 1,4 случая. Частично эти различия объясняются расхождениями в интерпретации понятия исследовательской недобросовестности [50].
Бесспорным показателем неудачи проекта служит отзыв статьи. Результаты, которые казались надежными, могут оказаться невоспроизводимыми, неверными или даже сфабрикованными. Если это обнаруживается, то статья отзывается. Отзыв опубликованных статей - это редкое событие, но число подобных инцидентов постоянно растет. Если до 2000 г. такой процедуре подвергалась одна статья из 100 тыс., то за последнее десятилетие - уже одна из 10 тыс. Это значит, что с 1975 по 2012 г. процент отзываемых статей вырос почти в 10 раз, до 0,01% [59].
В более ранних исследованиях был сделан вывод, что чаще причиной отзыва статей служат допущенные автором серьезные ошибки. Однако детальный анализ всех 2047 статей, индексируемых PubMed, которые были отозваны (по данным на май 2012 г.), обнаружил, что только в 21,3% случаев имели место ошибки. Напротив, 67,4% статей были дезавуированы по причине исследовательской недобросовестности, включая: мошенничество или подозрение в мошенничестве (43,4%); дублирование публикаций (14,2%) и плагиат (9,8%) [19].
Существует еще одна разновидность фальсификаций - это манипуляция с фотографиями. Анализ показал, что восемь из 800 статей (т.е. 1%), направленных в журнал «The Journal of cell biology», содержали фотографии, признанные недостоверными [52].
Таким образом, при первом способе подсчета, когда речь идет в основном о подтвержденных случаях научного мошенничества, нет оснований говорить о широком распространении недобросовестности среди ученых. Однако, по мнению специалистов, эти цифры явно занижены, поскольку большинство случаев остаются незамеченными или сведения о них не выходят за узкий круг посвященных. На протяжении последних десятилетий было проведено множество опросов ученых относительно нарушений норм профессионального поведения ими самими или их коллегами.
Результаты опросов. Так, в 2002 г. в США был проведен большой опрос исследователей, получающих финансирование от Национальных институтов здоровья (НИЗ) [38]. В нем участвовали две выборки: в первую - вошли 1768 человек, которые находились в начале своей карьеры; во вторую - 1479 человек, которые находились в ее середине.
Было выделено 10 вариантов нарушения профессиональных норм, которые эксперты сочли наиболее серьезными и заслуживающими санкций. Они варьировали от фальсификации данных; игнорирования этических требований в случае экспериментов с
участием людей и животных и отсутствия указаний на конфликт интересов до мелких нарушений, которые можно объяснить невнимательностью и небрежностью.
Респондентов просили по каждому пункту ответить, допускали ли они хотя бы однажды за последние три года подобное нарушение. Согласно ответам респондентов, частота встречаемости первых шести пунктов (включая фальсификацию и плагиат) была ниже 2%, что соответствует ранее полученным данным.
Однако в отношении остальных пунктов частота встречаемости составила от 5% до 10%, а для тех видов нарушений, которые попадают в категорию невнимательности и небрежности, была выше 10%. В целом 33% респондентов признались, что за последние три года они допустили как минимум одно нарушение из описанных 10. Для ученых, находящихся в середине своей карьеры, эта цифра была 38%, а для тех, кто находился в ее начале, - 28% [38].
Полученные данные говорят о том, что американские ученые в основном допускают нарушения, которые не относятся к категории мошенничества (ФФП), но тем не менее также наносят ущерб чистоте науки.
По данным Отдела по обеспечению добросовестности в исследованиях США, в подотчетных ему научных организациях выявляется небольшое количество подтвержденных случаев научного мошенничества - примерно 24 в год. Для того чтобы оценить, отражают ли эти цифры реальную картину или это лишь вершина айсберга, в 2006 г. был проведен опрос, в котором приняли участие 2212 человек (по одному от каждого университетского отделения).
Анализ полученных ответов показал, что за последние три года 192 ученых из этой выборки (8,7%) столкнулись с 201 случаем возможного нарушения норм ответственного проведения исследований, т.е. в среднем три случая на 100 ученых в год. Содержательный анализ этих инцидентов обнаружил, что в 60% случаев это были фабрикация или фальсификация, а в 36% случаев - плагиат. Значительная доля респондентов (37%) никому о своих подозрениях не сообщали [58].
Экстраполяция полученных данных на всех исследователей, получающих финансирование от Департамента здравоохранения и социальных служб, приводит к цифре 2300 потенциальных нарушений в год. Эти цифры говорят о серьезном разрыве между тем, что наблюдают сотрудники университетов, и сведениями, которыми располагает Отдел по обеспечению добросовестности в ис-
следованиях, - 24 в год. И подтверждают, что известные случаи научной недобросовестности - это лишь «вершина айсберга» [58].
Д. Фанелли [46] осуществил первый систематический обзор и метаанализ данных, которые были получены в интервью и опросах, касающихся исследовательской недобросовестности. В него после тщательного отбора он включил 21 опрос, опубликованный в 1987-2008 гг., а в метаанализ - 18.
Были получены следующие результаты. Около 2% ученых признались, что хотя бы однажды им приходилось фабриковать, фальсифицировать или модифицировать данные или результаты, -серьезное нарушение по любым стандартам. И около 33% подтвердили использование хотя бы однажды разного рода спорных исследовательских практик («исключение некоторых данных на основе интуитивного чувства», «изменение структуры, методологии или результатов исследования в ответ на давление со стороны финансирующего органа»).
В опросах, касающихся поведения коллег («Знаете ли вы хотя бы одного ученого, который...»), фабрикацию, фальсификацию и манипулирование методами и данными наблюдали в среднем 14% респондентов, а другие спорные практики - до 72% респондентов. Хотя только 2% ученых признались в манипулировании данными, в абсолютном выражении этот показатель выглядит более внушительно, поскольку ученые публикуют ежегодно около 2,5 млн статей [18].
Можно видеть, что статистические данные о распространенности подобных явлений в международном научном сообществе достаточно противоречивы. Так, согласно данным, приводимым в докладе экспертов Еврокомиссии, мошенническими являются от 0,1 до 0,3% исследований. Но даже эти цифры не позволяют отмахнуться от проблемы. Учитывая, что в странах Евросоюза 1,2 млн исследователей, даже при 0,1% получается около 1200 ученых, допускающих фальсификации [30]. Как свидетельствуют опросы, главная проблема - это не мошенничество в науке, но склонность многих ученых «срезать углы» и заниматься «небрежной наукой».
Как же следует расценивать эти данные? Еще недавно считалось: «если фальсифицируемые результаты важны, подлог всегда будет обнаружен. мошенничество же во второстепенных исследованиях, мало значимых для науки и по определению приводящих к тривиальным результатам, не наносит ей существенного вреда, кроме как засоряет научную литературу» [34, с. 115]. Часть ученых по-прежнему придерживаются аналогичного мнения, тогда
как специалисты, занимающиеся этой проблемой, гораздо менее оптимистичны и говорят о широком распространении некорректных исследовательских практик.
Все эти оценки и подсчеты касаются развитых стран, имеющих давние научные традиции. В Китае, например, ситуация иная [8]. Исследований, посвященных оценке распространенности мошеннических и спорных исследовательских практик в российской науке, практически нет. Авторы публикаций, которые рассматривают эту проблему, в основном исходят из собственных наблюдений и опыта, а сами статьи носят скорее публицистический характер [2; 3; 4; 9].
В России, так же как в Китае и Индии, пока главная проблема - это борьба с плагиатом. В 2013 г. было основано Вольное сетевое сообщество экспертов, исследователей и репортеров, посвящающих свой труд разоблачениям мошенников, фальсификаторов и лжецов, - «Диссернет», основным полем деятельности которого стал анализ текстов диссертаций на предмет некорректных заимствований. К настоящему моменту обнаружено более 2,5 тыс. диссертаций, содержащих плагиат. Подробнее с деятельностью общества можно познакомиться на его официальном сайте.
Политика разных стран и организаций по обеспечению добросовестности в исследованиях
Несмотря на усилия, предпринятые в 1980-1990-е годы, в последние 20 лет было выявлено немало новых случаев мошенничества. Самыми громкими из них стали скандалы с южнокорейским биологом, профессором Хван У Сук, человеком, которым гордилась страна, а также с Я.Х. Шоном, блестящим молодым немецким физиком [31; 45].
В качестве ответа на этот вызов службы, отвечающие за научную политику и научные общества, продолжили развивать необходимую инфраструктуру, издавать и распространять этические кодексы и руководства по ответственному проведению исследований (ОПИ), разрабатывать образовательные программы, проводить конференции и съезды.
Первыми по этому пути, как уже говорилось, пошли США. К 2013 г. более 50 сообществ американских ученых имели нормативные документы, касающиеся ОПИ. В университетах функционируют офисы администрации научных исследований (research administration - RA); одним из основных направлений в их работе
выступает сертификация авторства [6]. Следом за США аналогичные структуры и правила стали создаваться и в европейских странах, прежде всего в Великобритании, Дании, Франции, Нидерландах, Германии, Финляндии, Португалии, Швеции [30].
Так, в Финляндии Консультативный совет по добросовестности в исследованиях начал функционировать в 1992 г., а в 1994 г. было издано первое Руководство по ОПИ, которое затем неоднократно редактировалось и переиздавалось [50]. В ФРГ в рамках Совета по научным исследованиям были учреждены независимый комитет омбудсмена по научным исследованиям, а также служба национального омбудсмена специально для решения вопросов, связанных с нарушением учеными принятых норм и правил [30].
В 1998 г. по инициативе академика РАН В. Гинзбурга при Президиуме Российской академии наук была организована Комиссия по борьбе с лженаукой и с фальсификацией научных исследований. С ноября 2006 г. комиссия выпускает информационный бюллетень «В защиту науки».
В 2006 г. в Великобритании создана Служба по обеспечению добросовестности в исследованиях, призванная противостоять нарушениям стандартов исследовательской деятельности. Она поддерживается правительством и основными структурами, которые обеспечивают регулирование и финансирование исследований в области медицины и здравоохранения [7]. Дания и Норвегия стали одними из немногих стран в мире, где обращение с недобросовестностью в исследованиях регулируется национальным законодательством.
Практика регулирования исследовательской деятельности распространилась и на другие страны, где развитию науки уделяется серьезное внимание: Австралию, Китай, Бразилию, Тайвань, Гонконг, Южную Корею и некоторые другие [48].
Работа по обеспечению научной добросовестности ведется в нескольких направлениях.
Во-первых, это издание и распространение этических кодексов и руководств, которые регламентируют исследовательскую деятельность в разных странах и областях науки. Эта деятельность осуществляется как на уровне страны («Датский кодекс, обеспечивающий добросовестность в исследованиях», «Австралийский кодекс ответственного проведения исследований и т.д.), так и на уровне университетов и научных фондов, а также в отдельности для каждой дисциплины (химии, психологии и пр.).
Во-вторых, это подготовка и реализация образовательных программ. Уже на протяжении 20 лет в США читаются курсы и отдельные лекции, проводятся семинары и рабочие встречи (в том числе и онлайн), цель которых - способствовать ОПИ. Курс ОПИ обязателен для всех аспирантов по естественным наукам, обучающихся в американских вузах [57]. Аналогичные программы, курсы и тренинги существуют и в других странах.
В-третьих, это международное сотрудничество. Для поддержания более тесных связей между европейскими странами была создана Европейская сеть отделов по обеспечению добросовестности в исследованиях (European network of research integrity offices). Основанная в 2007 г. восемью экспертами, сегодня она объединяет представителей 23 европейских стран. Члены этой организации собираются дважды в год на общее собрание.
Она поддерживает связи и рабочие отношения с другими аналогичными организациями: например, с Научной европейской рабочей группой по добросовестности в исследованиях (Science Europe working group on research integrity), Американской ассоциацией должностных лиц, занимающихся этой проблемой (American association of research integrity officers) и др. Одна из ее главных задач - помощь в создании подобных служб тем странам, где их нет [21].
Состоялись уже четыре Всемирных конференции по вопросам добросовестности в научных исследованиях (Лиссабон, 2007; Сингапур, 2010; Монреаль, 2013; Рио-де-Жанейро, 2015 г.). Следующая (пятая) конференция прошла в Амстердаме (Нидерланды) 28-31 мая 2017 г. Эти конференции задумывались как форум для обсуждения идей, политики и эмпирических данных, связанных с ОПИ. Их цель состоит в том, чтобы способствовать усилиям по повышению доверия и надежности исследований, а также ответственности ученых за получаемые ими результаты. В 2010 г. на Второй Всемирной конференции было принято «Сингапурское заявление за добросовестность в исследованиях» [48].
Возникает резонный вопрос: насколько продуктивны все эти усилия? Уровень и качество подготовки в области ОПИ значительно расширились за последние десятилетия, повысив понимание серьезности этой проблемы среди ученых и в обществе. Однако мало свидетельств, что исследователи, прошедшие тренинг по обнаружению и обращению с научной недобросовестностью, менее склонны допускать ее, скорее они меньше хотят в этом признаваться [18; 57].
Этот факт подтверждает и метаанализ эмпирических работ по этой проблеме, опубликованных с 1990 по 2014 г. Лишь в нескольких из этих исследований было установлено, что практические занятия слегка снижают процент плагиата у их участников, хотя и неизвестно, насколько стоек этот эффект. Таким образом, очень мало качественных свидетельств, которые доказывали бы, что усилия по повышению добросовестности в исследованиях, кроме минимального (или краткосрочного) влияния, как-то сказываются на установках и поведении ученых [47].
Факторы, способствующие распространению некорректных исследовательских практик
Низкая эффективность предпринимаемых усилий свидетельствует, что происходящее в исследовательской среде гораздо важнее краткосрочного образовательного опыта. О том же говорят продолжающиеся скандалы, связанные с научным мошенничеством. Самый сильный удар по репутации науки был нанесен в 2009 г. Этот эпизод, всколыхнувший, как ученых и журналистов, так и политиков вошел в историю «теневой науки» как «Климатгейт». Его специфика состояла в том, что в некорректном поведении был обвинен не отдельный человек, а целая группа видных ученых.
В ноябре 2009 г. почтовый сервер Отдела климатических исследований университета Восточной Англии в Норидже был взломан неизвестными хакерами. Этот отдел служит одним из трех главных поставщиков данных для Межправительственной группы экспертов по изменению климата при ООН. Переписка ученых (в том числе с американскими коллегами) после сортировки была выложена в Интернет. Фрагменты этой переписки, в которых можно было усмотреть признаки научного мошенничества, с комментариями появились на первых полосах ведущих газет [27; 49].
Ученых обвинили в том, что они схематично описали один из своих базовых методов, дабы избежать внешней проверки; отбирали устраивающие их данные; преувеличили опасность глобального потепления. Но самое главное обвинение состояло в том, что ими было организовано «беспрецедентное, противоречащее установившимся нормам научной этики давление на редакции журналов с целью недопущения публикаций оппонентов» [49, с. 387]. Этот эпизод с кражей е-мэйлов разросся до кризиса, затронувшего и другие научные дисциплины; некоторые сочли его вызовом миру науки в целом.
Возникло также подозрение в фальсификации данных, допущенной ведущим климатологом, профессором М. Манном из университета штата Пенсильвания. Однако разбирательство, проведенное по инициативе руководства университета, сняло с него все обвинения в сокрытии фактов и их корректировке. Помимо этого была проведена целая серия расследований деятельности ученых, участвовавших в электронной переписке (в том числе Университетом Восточной Англии, комитетом по науке и технике Палаты общин Великобритании, Национальным научным фондом США и др.). Все официальные расследования подтвердили безосновательность выдвигаемых против климатологов обвинений.
Чтобы ни говорилось в защиту климатологов, тем не менее, считает З. Грудман, опубликованные электронные письма показали, что среди ведущих специалистов и координаторов в области климатологии практиковались двойные стандарты. Более того, выяснилось, что члены ключевой группы легко справлялись с системой слепого рецензирования, поскольку рассылали свои статьи внутри своего же круга [27].
Эта история еще раз показала, что реалии научной практики далеки от той идиллической картины, которая создается в разного рода этических кодексах и руководствах. Легко предположить, что в самой исследовательской среде (в распределении финансирования, способах оценки научной деятельности, на рынке труда, в системе рецензирования, политике журналов и пр.) присутствуют факторы, которые способствуют использованию спорных стратегий и методов.
Можно выделить четыре главных момента, тесно связанных между собой, которые отличают современную ситуацию в науке. Во-первых, это коммерциализация науки и сопутствующие ей изменения в этических нормах и приоритетах. Во-вторых, это обострение конкуренции, обусловленное в том числе ростом численности сотрудников, которые работают по временным контрактам. В-третьих, чрезвычайно большой вес, придаваемый количественным показателям научной деятельности. В-четвертых, ограниченные возможности механизмов, которые до недавнего времени обеспечивали самокоррекцию научного знания.
Коммерциализация науки и конфликт интересов. Нарастающая коммерциализация и политизация науки вместе с изменениями в научном этносе приводят к серьезным социальным и эпистем-ным последствиям. Роль финансовых интересов в науке начиная с 1970-х годов стремительно растет. Если раньше доля государст-
венного финансирования ИР превышала объемы частного, то в 1990-е годы соотношение стало обратным. Эта тенденция прежде всего связана с большими успехами биомедицинских ИР, которые способны приносить значительные прибыли. Сегодня исследователь может стать миллионером благодаря единственному патенту на химический процесс или препарат. Более того, изменения в структуре финансирования приводят к усилению влияния корпораций на научные результаты. Ряд авторов видят в этом серьезную угрозу.
Так, Дж. Грин показал, как в послевоенную эпоху мощная фармацевтическая промышленность, осознав, что большой прибыли от лечения реальных заболеваний не получить, финансировала масштабные исследования, чтобы выделить факторы риска недавно обнаруженной «эпидемии» кардиоваскулярных заболеваний, и убедила людей по всему миру, что они нуждаются в длительном фармакологическом лечении. В результате то, что следует считать хроническим заболеванием, стала определять «Большая фарма» на основе заданных ею же клинических показателей [25].
Если кардиоваскулярные заболевания были «эпидемией» конца XX, то ожирение стало «кошмаром» XXI в., и согласно ВОЗ эта опасность распространяется по всему миру. Почему именно ожирение? По словам С. Гринхалг, прежде всего потому, что оно имеет огромный рыночный потенциал. Об этом, в частности, говорит успех таких препаратов, как Сибутрамин и Ксеникал в 1990-2000-е годы, которые в итоге были признаны вредными [26].
С. Гринхалг задается вопросом, каким образом и почему в период с 1999 по 2011 г. «эпидемия ожирения» приобрела статус серьезной угрозы в Китае, когда в реальности темпы роста доли людей с ожирением в этой стране оставались низкими. Отвечая на него, она показывает, как транснациональные корпорации повлияли на научные исследования проблемы ожирения и политику в этой области. Эта история - «часть более широкого процесса, в ходе которого, начиная с середины XX века, хронические заболевания рождались одновременно как рынок и как клиническое понятие; процесс, в котором транснациональные компании играли ведущую роль» [26, с. 504].
Проведенное Д. Фанелли междисциплинарное сравнение еще раз показало, что недобросовестность чаще встречается в клинических, фармакологических и медицинских исследованиях. Это оправдывает существующие опасения, что крупные финансовые интересы, которые стоят за медицинскими исследованиями, серьезно искажают их [18].
Так, в 2012 г. специальная комиссия Сената США установила, что известная компания Medtronic за период около 15 лет выплатила 210 млн долл. группе из 13 врачей и двум связанным с ними компаниям за публикацию «позитивных» статей в ведущих научных журналах. В настоящее время практически все эти статьи отозваны [7].
Для того чтобы лучше понять социальные и познавательные последствия произошедшей коммерциализации научных исследований, Р.Н. Проктор предложил новый методологический подход, который он назвал агнотологией [10]. Агнотология дает комплексное представление о механизмах производства незнания (агноге-незисе), которые действуют в современной науке. «Подчеркивание научной неопределенности, создание и поддержка дружественных исследовательских организаций, поиск научных союзников, реклама устраивающих корпорации исследований и дискредитация не устраивающих, - вот некоторые из стратегий по продуцированию незнания, к которым прибегают частные компании, отстаивая свои коммерческие интересы» [46, с. 296].
Проблеме глобального потепления, как одному из случаев агногенезиса, посвящена книга Н. Орескеса и Е.М. Конвей «Торговцы сомнениями» [44]. Ее авторы рассматривают причины, по которым американцы продолжали не верить в реальность антропогенного изменения климата даже после подтверждения этого факта Международной конференцией по изменению климата в 1995 г. и дальнейшей ратификации этого вывода научным сообществом. Они объясняют этот скептицизм стратегией по продуцированию незнания, которой пользуется небольшая группа известных ученых (W. Jastrow, F. Nierenberg, F. Zeitz, F. Singer и некоторые другие).
«Торговцы сомнениями» используют целый ряд приемов, которые Н. Орескес и У.М. Конвэй разделили на две категории: научное мошенничество (манипулирование данными, утаивание противоречащих данных, отбор самых ярких и впечатляющих фактов); и научная имитация (создание журналов, дружественных компании, финансирование «нужных» конференций и использование ученых, не являющихся экспертами, в своих целях). Разграничивая «хорошую» и «плохую» науку, эти авторы в то же время признают, что «хорошая» наука может использоваться нелегитимным образом. В частности, они показали, с каким успехом табачная промышленность использовала тактику «войны науки с наукой».
Механизмам конструирования незнания, которые использовались различными промышленными корпорациями (табачными,
химическими и фармацевтическими), посвящает свою книгу «Сомнение их продукт» Д. Михаелс [41]. Центральное место в его рассуждениях занимает хорошо изученный феномен, который называют «эффектом финансирования»: выделение корпорацией денег на проведение исследований повышает вероятность получения результатов, отвечающих ее интересам.
Почему известные ученые нарушают принципы проведения научных исследований? Орескес и Конвэй ссылаются на «фундаментализм свободного рынка» как на политическую идеологию, которая извне оказывает разрушительное влияние на научный процесс.
Конфликт интересов. В рамках направления, занимающегося вопросами добросовестности в исследованиях, эта проблема концептуализируется в терминах конфликта интересов. Конфликт интересов - это ситуация, когда беспристрастность исследования может быть скомпрометирована, поскольку ученые в той или иной степени извлекают выгоду из тех выводов, которые делают.
Поскольку около половины клинических испытаний, проводимых ежегодно в США, частично или полностью финансируются корпорациями, очевидно, что значительная часть клинических результатов создается учеными, имеющими конфликт интересов. Исследования показывают, что от 43% до 69% публикаций не содержат информации о конфликте интересов там, где он на самом деле был [15].
Любые конфликты интересов (как раскрытые, так и скрытые) способны негативно повлиять на клинические данные, общественное мнение или тактику лечения пациентов. Так, даже после того как была убедительно показана связь препарата Росиглизатона с увеличением риска инфаркта миокарда, исследователи с конфликтом интересов продолжали защищать его, часто не раскрывая своих связей с фармацевтическими компаниями, что отсрочило его удаление с рынка [там же].
Одного лишь раскрытия конфликта интересов недостаточно, чтобы свести на нет его негативные последствия. В настоящее время предлагаются разные методы, которые позволили бы снизить риск искажения результатов. Эти методы включают создание реестров клинических испытаний и повышение доступности информации о финансовых связях клиницистов и фармацевтических компаний.
«Публикуйся или проиграешь». Примерно к середине XX в. в развитых странах затраты на науку достигли 2-3% ВВП, и нет
оснований полагать, что эта доля существенно увеличится. Выбор одной проблемы автоматически означает отказ от изучения другой. Так, НИЗ сегодня удовлетворяют примерно одну из пяти заявок на гранты [11]. Эта ситуация не может не порождать жесткую конкуренцию.
Интервью с 20 видными американскими учеными, работающими в сфере биомедицины, показало, что они считают мошенничество в науке очень серьезным, но редким событием. В основном их беспокоит явление, которое можно назвать «переизбытком». Этот переизбыток проявляется как в виде огромного количества журналов, включая мегажурналы открытого доступа, и, соответственно, статей, в них публикуемых, так и в стремительном росте количества заявок на гранты и на получение работы [56].
Экспоненциальный рост научной продукции контрастирует с дефицитом изданий, публикация в которых считается престижной. Доля статей, принимаемых уважаемыми журналами в печать, варьирует от 6% в Annals of internal medicine, British medical journal и The Lancet, 10% - в журналах по социальным наукам, 60% - в Журнале сербского химического общества до 77% - в Journal of prean-esthesia nursing [42]. Все это ведет к обострению конкуренции и смещению приоритетов, когда статья с высоким импакт-фактором становится главной целью ученого.
Кроме того, все больше университетских сотрудников, особенно молодых, работают по краткосрочным контрактам. Количество постоянных академических позиций намного меньше претендентов на них, и с каждым годом это несоответствие только растет. Так, анализ данных, представленных Федеральным статистическим офисом Германии, показывает, что доля профессорского состава постоянно сокращается (с 30% - в 1953 до 10% - в 2010 г.). Это падение было вызвано увеличением численности научных сотрудников и ассистентов, чья доля за тот же период выросла с 40% до почти 70%. В итоге лишь небольшому количеству соискателей PhD удается сделать карьеру в науке: «много званых, но мало избранных» [60, с. 44].
В ситуации конкуренции, усиленной борьбой за приоритет и возможность получить патент, вполне может появиться желание воспользоваться запрещенными средствами. Ученые хотят преуспеть; последнее, что им нужно, это поражение. Стремление к успеху толкает некоторых из них на крайние поступки: мошенничество, плагиат, скандальные опровержения признанных теорий, подгонка результатов, почетное соавторство и пр. [43].
Для того чтобы преуспеть, ученым надо много публиковаться. Стремление повысить эффективность и управляемость науки привело к доминированию формализованных методов оценки исследовательской деятельности. В этих условиях появление разного рода приемов и адаптивных стратегий становится неизбежным.
На первом месте среди подобных стратегий стоит тиражирование авторами, по сути, одних и тех же текстов (статьи-дубликаты), в название и содержание которых вносятся незначительные изменения. К их числу относятся также «салями-слайсинг», когда вместо написания одной большой фундаментальной статьи выгоднее написать пять коротких; плагиат; самоцитирование или взаимное цитирование внутри узкого круга коллег. Другая распространенная стратегия состоит в издании большого количества менее качественных статей в менее престижных, но индексируемых журналах, а также статей в соавторстве [65].
Механизмы самокоррекции науки. В науке сложились два механизма, призванных защищать научную истину и выбраковывать ошибки и фальсификации: воспроизводимость и «оценка равных» (peer review), или экспертные заключения.
Воспроизводимость - означает, что любой ученый может повторить эксперимент и получить тот же самый результат или же показать, что результаты невоспроизводимы. Теоретически это самый совершенный и надежный способ проверки. И, безусловно, крупные открытия немедленно повторяются, как это было, например, с «холодным термоядерным синтезом», об «открытии» которого университет штата Юта объявил 23 марта 1989 г. [45].
Раньше, когда ученых было немного, а числу публикаций не придавалось столь большого значения, этот механизм работал. Но сейчас, когда количество публикаций исчисляется миллионами, кто в состоянии проверить или воспроизвести результаты, содержащиеся в этом водопаде работ?
Кроме того, в существующей в науке системе вознаграждений отдается предпочтение новым результатам и никак не поощряется повторение чужих работ, даже с целью придания им большей достоверности. Как известно, еще Р. Мертон в качестве особой нормы выделял оригинальность [40, с. 302]. Но даже повторение экспериментов не всегда в состоянии выявить подлог - скорее оно может обнаружить ошибку, но не мошенничество, когда не проводившемуся исследованию приписывается правдоподобный результат. Если фальсифицированные результаты укладываются в
рамки существующих представлений и предсказуемы, они легко пройдут проверку [28].
Хотя механизм экспериментальной проверки заявок на новое знание по-прежнему работает в науке, но он по объективным причинам не в состоянии охватить весь массив новых данных, прежде всего в биомедицинских науках.
Рецензирование. Широко распространен взгляд, согласно которому механизм «оценки равных» (peer review) и формирование консенсуса внутри научного сообщества занимают центральное место в научном процессе и легитимизируют заявки на новое знание.
«Оценка равных» включает, во-первых, экспертные заключения, которые дают независимые ученые, консультирующие правительственные органы относительно целесообразности выделения денег на тот или иной проект. Но, как установили Дж. Коул и С. Коул, в вердиктах, выносимых экспертами по поводу заявки на гранты, присутствует высокая доля случайности [13].
Во-вторых, рецензирование рукописей, направляемых в научные журналы. Рецензирование рассматривается как своеобразный «контроль качества», отсеивая вклады, которые не отвечают принятым стандартам. Но на практике этот механизм периодически дает сбои. Один из самых примечательных примеров - это публикация южнокорейского ученого У. С Хвана в Science, которая была признана фальсифицированной. Противоположный пример - это отказ в публикации в том же Science статьи Розалин Ялоу, которая впоследствии получила Нобелевскую премию (1977) [42].
Эксперимент, проведенный в British medical journal, показал, что ни один из рецензентов (400 человек) не смог заметить все ошибки (восемь штук), сознательно допущенные в направленной им рукописи. В среднем каждый рецензент замечал две ошибки, а 16% - не заметили ни одной [23]. Защищая рецензентов, обычно говорят, что ряд фальсификаций в принципе невозможно обнаружить, пока статья не будет опубликована и другие не попытаются повторить эксперимент. Для того чтобы минимизировать возможность манипулирования результатами, растущее число журналов стали просить авторов предоставлять инструментальные и другие первичные данные.
Эти примеры ставят под сомнение эффективность экспертных оценок как способа выявления фальсифицированных результатов. И в определенной степени это объяснимо. Переизбыток в науке делает более сложным контроль за ее качеством: численность ученых-авторов стремительно растет, а пропорционального
увеличения числа рецензентов, способных квалифицированно оценить научную продукцию, не происходит. Наконец, как было показано, в системе рецензирования имеют место не меритократи-ческие практики, такие как непотизм, сексизм и необоснованный консерватизм [63].
Элементы случайности, встроенные в систему экспертных оценок, а также возможные небрежность и субъективность рецензентов, безусловно, ограничивают возможности механизмов самокоррекции науки. Тем не менее «оценка равных» остается ключевым инструментом, ограждающим ее от ошибок и сознательных фальсификаций. Значимость сообщения достоверной и надежной информации настолько велика, что вопросы, касающиеся этой проблемы, стали предметом рассмотрения отдельного раздела -этики научных публикаций.
Этика научных публикаций
Итог исследования - это публикация статьи в специальном журнале. В современной науке статьи служат той «валютой», которая обменивается на репутацию, академические звания, должности и финансирование. Предполагается, что ученые излагают оригинальные экспериментальные данные, полученные с использованием адекватных выборок и методов, ничего не искажают и не приукрашивают. На практике существует множество отклонений от этой идеальной модели.
Ради выработки единой политики в этой сфере редакторы научных журналов и ученые объединяются в особые организации -комитеты по этике научных публикаций. Их цель состоит в разработке кодексов поведения или руководств для всех участников издательского процесса (для авторов, издателей и редакторов), которые гарантировали бы распространение достоверной научной информации.
Первые комитеты по этике научных публикаций были созданы редакторами медицинских журналов; в последующем аналогичные комитеты и кодексы были созданы и в других отраслях науки. Самая крупная и известная на сегодня организация - это международный Комитет по публикационной этике (Committee on publication ethics - COPE) со штаб-квартирой в Великобритании. Его членами являются более 7 тыс. редакторов и издателей научных журналов [1]. В 2012 г. по инициативе ВИНИТИ РАН был сформирован российский Комитет по этике научных публикаций и
разработан «Кодекс по этике научных публикаций», который опирается на принципы, принятые COPE [5].
Плагиат и дублирование считаются серьезным хроническим заболеванием, доставляющим много неприятностей научным журналам. Есть данные, что до 30% статей содержат плагиат [14; 17]. Современные информационные технологии облегчают практику заимствований, но они же и помогают их обнаруживать. Существует несколько коммерческих программ для выявления плагиата. Большинство американских издателей пользуются программой iThenticate (раньше называлась CrossCheck), принадлежащей компании Turnitin [29].
Считается, что дублирующие публикации должны быть отозваны, поскольку они мешают метаанализу состояния проблемы или научной области. В MedLine идентичные или почти идентичные статьи одного и того же автора отмечаются значком ДП (DP), даже если сообщение о дублировании не было опубликовано самим журналом. Но и после того как подобная маркировка появляется в MedLine, журналы далеко не всегда на своем сайте или в списке исправлений уведомляют об этом своих читателей.
Как было установлено по состоянию на январь 2013 г., в MedLine присутствовала 401 статья с маркировкой ДП, но только 23 статьи (5%) были журналами отозваны. В качестве решения этой проблемы предлагается усилить издательские и библиографические базы данных, чтобы выявлять и маркировать дублирующие публикации и увеличить их «видимость» [36].
Отзыв статьи. Но самым серьезным наказанием для ученого за ошибки и фальсификации, допущенные в статье, служит ее отзыв. В PubMed содержится более 25 млн статей, в основном по биомедицинским наукам, начиная с 1940 г. По состоянию на май 2012 г. в базе данных PubMed находилось 2047 отозванных статей, первая из которых была опубликована в 1973 г., а отозвана в 1977 г. Тем не менее отзыв статей - это недавняя практика в биомедицинской научной литературе [19].
Была обнаружена очень высокая корреляция между импакт-фактором журнала и числом отзываемых им статей. Влиятельные журналы, включая Science, Nature, Proceedings of the National academy of science и Cell, оказались в топ-10 журналов с максимальным количеством статей, отозванных по причине мошенничества или подозрений в мошенничестве [16]. Однако далеко не все статьи, подозреваемые в мошенничестве, отзываются. Так, часть статей Марка Спектора, написанных им во время работы в лаборатории
Э. Рейкера, остаются в литературе, несмотря на бесспорные свидетельства, что Спектор занимался фабрикацией данных [19].
Хождение отозванной статьи может быть опасным. Прежде всего это касается медицинской области. Самый известный такой случай - это исследование Э. Уэйкфилда (Wakefield, 1998), который в статье, опубликованной им вместе с соавторами в престижном журнале Lancet, пришел к выводу о существовании связи между аутизмом и прививками от кори. Эта статья через 12 лет после своего выхода была отозвана, поскольку обнаружилось, что результаты исследования были подтасованы. Тем не менее ряд родителей продолжали отказываться от прививок, опасаясь последствий [59].
Выражение сомнений. Помимо отзыва статьи есть другая, менее жесткая форма «выражения сомнения» (expressions of concern - EoC). Бывает, что позднее подобные статьи отзываются. В базе данных PubMed, по состоянию на 2015 г., содержалось 95 статей, по поводу которых редакция журнала опубликовала сообщение с «выражением сомнений». Самые ранние EoC, появившиеся в PubMed, датируются 1977 г.; интервал между публикацией статьи и EoC колебался от 0 до 22 лет.
Примерно 42% всех EoC касаются методологии, анализа данных, проблематичных выводов и / или интерпретаций. На плагиат приходится примерно 5% случаев, тогда как на самоплагиат (дублирование) - 15%; те же 15% приходятся на манипулирование (дублирование) таблицами, рисунками, изображениями. Остальное - более мелкие нарушения (публикация данных без разрешения, невозможность поделиться данными пр.) [17].
Мусорные журналы. Особая проблема, которая возникла совсем недавно, - это появление так называемых мусорных, или хищнических журналов. Расследование, проведенное журналом Science в 2012 г., выявило теневую империю полуподпольных издательств, которые выпускают сотни научных журналов, заполненных непроверенными данными и основанных на модели открытого доступа - модели, возникшей как благородное желание сделать новое знание более доступным.
Это расследование осуществил биолог и научный журналист Джон Боханнон. Он создал «скелет» научной статьи, суть которой сводилась к тому, что вещество X, полученное из лишайника вида Y, замедляет рост клеток рака разновидности Z и делает их более уязвимыми к радиотерапии. Затем он автоматически составил несколько сотен статей, случайным образом подставляя на место «переменных» названия веществ, видов лишайников и разновид-
ностей рака. С января по август 2012 г. Боханнон рассылал эти статьи - примерно по 10 в неделю; в итоге они были направлены в 304 журнала открытого доступа. Данные, содержащиеся в этих статьях, были не просто сфабрикованными, а содержали грубейшие ошибки.
Результат был шокирующим: 157 журналов приняли заведомо «бракованные» статьи к печати, 98 (в том числе и PLoS) -отвергли, а остальные - к моменту настоящей публикации еще не дали ответа. В 82 журналах из числа тех, кто принял статью в печать, процедура рецензирования в принципе отсутствовала. В 25 случаях Боханнон получил письмо, что статья принята, и банковские реквизиты для оплаты, а в остальных случаях от него потребовали лишь чисто косметических изменений. Кроме того, выяснилось, что многие журналы, в названии которых присутствовали слово American или European, на самом деле базируются в странах Африки и Азии (часто в Индии и Пакистане), - об этом свидетельствовали их банковские реквизиты и IP-адреса [12].
Вопреки всей критике, которую «оценка равных» в принципе заслуживает, большинство ученых согласны с тем, что на сегодняшний день это самый надежный механизм. Новый проект программы Евросоюза «Европейская кооперация в науке и технологии», получивший название «Новые фронты оценки равных» (New frontiers of peer review), нацелен на изучение проблем рецензирования с привлечением специалистов из разных стран и научных областей (социологии, экономики, фундаментальной науки и наукометрии). Сейчас в этом проекте участвуют ученые из 26 стран. Его цель - сделать рецензирование более эффективным, прозрачным и доступным для внешней проверки [38].
Заключение
Несмотря на то что ученые работают в институтах со строгой системой отбора и контроля, публикуют подробные отчеты о каждом своем достижении, а журналы пользуются процедурой рецензирования, искоренить фальсификации и некорректные приемы не удается. Ущерб, который недобросовестность ученых способна нанести науке, можно оценивать с двух точек зрения.
Когда речь идет о Науке с большой буквы, как о поступательном движении к истине, то в этом высоком, элитарном смысле мошенничество не представляет для нее серьезной угрозы. Историческое развитие науки не привело к разработке и обязательному
применению учеными строгих процедур защиты от фальсификации и подлогов. Произошло это, как считает американский социолог У. Шмаус, прежде всего потому, что способы достижения истины в науке во многом безличностны.
Ученых прежде всего интересует факт получения верных результатов. «Если вы получили "правильный" ответ... то это расценивается как ваш вклад в науку и успех, даже если вы были не вполне "добросовестны". Если же, наоборот, вы оказались "неправы", то всем наплевать на вашу добросовестность - негативные результаты расцениваются коллегами и научными руководителями как поражение, независимо от его причин» [53, с. 14].
Эту точку зрения разделяют и некоторые другие авторы. Так, по мнению Р. Парка, если кто-то заявит, что получил факты, опровергающие принятую научным сообществом гипотезу, то его эксперименты будут обязательно проверены, фальсификатор в конечном итоге окажется посрамленным, а научная истина устоит. Если же фальсифицированные результаты не войдут в противоречие с теорией, то истина не пострадает, зато факт недобросовестной работы легче скрыть, когда сфабрикованные результаты не привлекают к себе внимания [45].
Большинство научных сотрудников легко выживают, публикуя малозначительные работы во второсортных журналах. Однако эти публикации создают лишь фоновый шум в системе, но не оказывают значимого влияния на научный дискурс. Согласно принятым оценкам, лишь 20% статей цитируются, а остальные 80% проходят практически незамеченными. Из этого следует, что их содержание существенного значения для расширения области достоверного знания не имеет.
Но если говорить о науке как о сфере, в которой работает большое количество людей и которая требует серьезных финансовых затрат, то возникает совсем иная ситуация. Недобросовестные и дублирующие исследования и публикации поглощают ресурсы, вводят в заблуждение общество, которое не в силах судить, какие утверждения честные, а какие фальсифицированные, мешают административным структурам адекватно распределять финансирование, а в случае медико-биологических наук способны нанести прямой ущерб здоровью людей.
Но тем не менее, по мнению большинства авторов, наука не нуждается в особой «полиции нравов». Этических норм и правил, регулирующих деятельность ученых, достаточно, чтобы случаи мошенничества в науке встречались достаточно редко по сравне-
нию с другими областями. «Борьба с такими негативными явлениями, как плагиат, фальсификация и фабрикация результатов исследований и другие формы недобросовестности, невозможна без защиты и укрепления автономии науки как социального института, политического и экономического обеспечения ее определенной независимости, самоконтроля и самоорганизации» [7, с. 6].
Список литературы
1. Абрамов Е.Г., Демин В.В. Основные цели кодекса этики научных публикаций // Научная периодика: Проблемы и решения. - М., 2012. - Т. 2, № 6. - С. 21-24.
2. Баловацкий Е. Экономическая безопасность в сфере образования // Экономика образования. - М., 2008. - № 4. - С. 149-160.
3. Ефимова Г.З., Кичерова М.Н. Анализ причин академического мошенничества и их классификация // Интернет-журнал «Науковедение». - 2012. - № 4. -С. 1-4. - Режим доступа: http://naukovedenie.ru 24 ПВН412
4. Калимуллин Т.Р. Российский рынок диссертационных услуг // Экономика образования. - М., 2011. - № 1. - С. 106-124.
5. Кодекс этики научных публикаций [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://futureruss.ru/kodeks-etiki-nauchnyx-publikacij
6. Струев Н. Обеспечение добросовестности научных исследований: Опыт университетов США // Порв^льно-педагопчш студи. - Умань, 2013. - Т. 18, № 4. - С. 32-38.
7. Тищенко П. Д., Юдин Б.Г. Проблема добросовестности в научных исследованиях // Клин. и эксперимент. хир. журн. им. акад. Б.В. Петровского. - М., 2013. - № 1. - С. 5-12.
8. Юдин Б.Г. Добросовестность в научных исследованиях // Независимый психиатрический журнал. - М., 2010. - № 4. - С. 27-30.
9. Юревич А.В. Теневая наука в современной России // Социология науки и технологий. - М., 2010. - Т. 1, № 4. - С. 154-164.
10. Agnotology: The making and unmaking of ignorance / Proctor R.N., Schiebinger L. (eds). - Stanford: Stanford univ. press, 2008. - 298 p.
11. Bauer H. Three stages of modern science // J. of. sci. exploration. - Pentaluma, 2013. - Vol. 27, N 3. - P. 505-515.
12. Bohannon J. Who's afraid of peer review // Science. - Wash., 2013. - Vol. 342, N 6154. - P. 60-65.
13. Broad W., Wade N. Betrayers of the truth. - L.: Century press, 1983. - 315 p.
14. Butler D. Journals step up plagiarism policing // Nature. - L., 2010. - Vol. 466, N 7303. - P. 167.
15. Conflict of interest disclosure in biomedical research: A review of current practices, biases, and the role of public registries in improving transparency / Dunn A., Coiera E., Mandl K., Bourgeois F. // Research integrity and peer review. - 2016. -P. 1-8. - DOI: 10.1186/s41073-016-0006-7.
16. Corbyn Z. Misconduct is the main cause of life-sciences retractions // Nature. - L., 2012. - Vol. 490, N 7418. - P. 21.
17. Déjà vu - A study of duplicate citations in Medline / Errami M., Hicks J.M., Fisher W., Trusty D., Wren J.D., Long T.C., Garner H.G. // Bioinformatics. - 2007. -Vol. 24, N 2. - P. 243-249.
18. Fanelli D. How many scientists fabricate and falsify research? A systematic review and meta-analysis of survey data // PloS ONE. - 2009. - Vol. 4, N 5. - P. 1-27. -DOI: 10.1347/journal.pone.0005738.
19. Fang F.C., Steen R.G., Casadevall A. Misconduct accounts for the majority of retracted scientific publications // Proceedings of the National academy of scienœs оf USA. - Wash., 2012. - Vol. 109. - P. 17028-17033.
20. Federal policy on research misconduct. - Mode of access: http://www.aps.org/ policy/statements/federalpolicy.cfm
21. Foeger N. ENRICO: A network facilitating common approaches on research integrity in Europe: Proceedings of the 4th World conference on research integrity // Research integrity and peer review. - 2016. - P. 14. - DOI: 10.1186/s41073-016-0012-9.
22. Gieryn Th.F., Figert A.E. Scientists protect their cognitive authority: The status degradation ceremony of sir Cyril Burt // The knowledge society. - Dordrecht etc., 1986. - P. 67-86.
23. Godlee F., Gale C.R., Martyn C.N. Effect on quality of peer review of blinding reviewers and asking them to sight reports // JAMA: The journal of the American medical association. - 1998. - Vol. 280, N 3. - P. 237-340.
24. Greene B., Rohr T. From cradle to grave: Research integrity, research misconduct and cultural shifts: Proceedings of the 4th World conference on research integrity // Research integrity and peer review. - 2016. - P. 36. - DOI: 10.1186/s41073-016-0012-9.
25. Greene J.A. Prescribility by numbers: Drugs and the definition of disease. - Baltimore: John Hopkins univ. press, 2007. - 336 p.
26. Greenhalg S. Neoliberal science, Chinese style: Making and managing the «obesity epidemic» // Social studies of science. - L., 2016. - Vol. 46, N 4. - P. 485-510.
27. Grundmann R. «Climategate» and the scientific ethos // Science, technology a. human values. - Cambridge (Mass.), 2013. - Vol. 38, N 1. - P. 67-97.
28. Hardwig J. The role of trust in knowledge // J. of philosophy. - N.Y., 2001. -Vol. 98, N 12. - P. 693-708.
29. Higgins J., Lin F.-Ch., Evans J. Plagiarism in submitted manuscripts: Incidence, characteristics and optimization of screening - case study in major specialty me-
dical journal // Research integrity and peer review. - 2016. - P. 1-13. - DOI: 10.1186/s41073-016-0021-8.
30. Integrity in research - a rationale for community action. - Mode of access: http:// ec.europa.eu/research/science-society/document_library/pdf_06/integrity-in-research-ec-expert-group-final-report_en.pdf
31. Kim L. Explaining the Hwang scandal: National scientific culture and its global relevance // Science as culture. - L., 2008. - Vol. 17, N 4. - P. 397-415.
32. Kochan C.A., Budd J.M. The persistence of fraud in the literature: The Darsee case // Journal of the American society for information science. - N.Y., 1992. - Vol. 43, N 7. - P. 488-493.
33. Koestler A. The case of midwife toad. - N.Y.: Vintage Books, 1971. - 187 p.
34. Kohn A. False prophets: Fraud and error in science a. medicine. - Oxford (N.Y.): Blackwell, 1986. - 226 p.
35. Maintaining the integrity of scientific research: Hearing before the Subcomm. on investigations a. oversight of the Comm. on science, space a technology, US House of representatives, 101 st Congr., 1 st sees., June 28, 1989. - Wash.: Gov. print, off., 1990. - 1455 p.
36. Malicki M., Utrobicic A., Marusic A. Invisibility of duplicate publications in bio-medicine: Proceedings of the 4th World conference on research integrity // Research integrity and peer review. - 2016. - P. 25. - DOI: 10.1186/s41073-016-0012-9.
37. Marshal E. Scientific misconduct - How prevent fraud? That is a question on million dollars // Science. - Wash., 2000. - Vol. 290, N 5497. - P. 1662-1663.
38. Martinsson B.C., Anderson M.S., de Vries R. Scientists behaving badly // Nature. -L., 2005. - Vol. 435, N 7043. - P. 737-738.
39. Marusic A., Squazzoni F. Peer review research across disciplines: Transdomain action in the European cooperation in science and technology (COST) «New frontiers of peer review (PEERE)»: Proceedings of the 4th World conference on research integrity // Research integrity and peer review. - 2016. - P. 18. - DOI: 10.1186/ s41073-016-0012-9.
40. Merton R.K. The sociology of science. - Chicago; L.: Univ. of Chicago press, 1973. - 605 p.
41. Michaels D. Doubts is their product: How industry's assault on science threatens your health. - Oxford: Oxford univ. press, 2008. - 384 p.
42. Nedic O., Dekanski A. Priority criteria in peer review of scientific articles // Scien-tometrics. - Budapest, 2016. - Vol. 24, N 2. - P. 243-249.
43. Oleinik A. Inquiring into communication in science: Alternative approaches // Science in context. - Cambridge, etc., 2009. - Vol. 22, N 4. - P. 613-646.
44. Oreskes N., Conway E.M. Merchants of doubt: How a handful of scientists obscured the truth on issues from tobacco smoke to global warming. - N.Y.: Blumsbury press, 2010. - 368 p.
45. Park R. Fraud in science // Social research: An international quarterly. - Baltimore, 2008. - Vol. 75, N 4. - P. 1135-1150.
46. Pinto M.F. Tensions in agnotology: Normativity in the studies of commercially driven ignorance // Social studies of science. - L., 2015. - Vol. 45, N 2. - P. 294-315.
47. Preventing misconduct and promoting integrity in research and publication / Ma-rusic A., Wager E., Utrodic A., Rothstein H., Sambunjak D. // Cochrane database of systematic review. - 2016. - Issue 4. - P. 1-11. - DOI: 10/1002/14651858. MR000038.pub.2.
48. Proceedings of the 4th World conference on research integrity // Research integrity and peer review. - 2016. - 89 p. - DOI: 10.1186/s41073-016-0012-9.
49. Ramirez-I-Olle M. Rhetorical strategies for scientific authority: A boundary-work analysis of «Climategate» // Science as culture. - L., 2015. - Vol. 24, N 4. -P. 384-411.
50. Rasanen L., Moore E. Critical evaluation of the guidelines of the Finish advisory board on research integrity and of their application // Research integrity and peer review. - 2016. - P. 1-15. - DOI: 10.1186/s41073-016-0020-9.
51. Research misconduct definitions adopted by U.S. research institutions / Resnik D.B., Neal T., Raymond A., Kissling G.E. // Accountability in research. - 2015. - Vol. 22. -P. 14-21. - DOI: 10.1080/08989621.2014.891943.
52. Rossner M. How to guard against image fraud // The scientist. - N.Y., 2006. -Vol. 29, N 3. - P. 24-25.
53. Schmaus V. Fraud and the norms of science // Science, technology and human values. - Cambridge (Mass.),1983. - Vol. 8, N 4. - P. 12-22.
54. Segerstrale U. The mark border land between scientific intuition and fraud // Intern. j. of appl. philosophy. - N.Y., 1990. - Vol. 5, N 1. - P. 11-20.
55. Shipman P. On the trail of the piltdown fraudsters // New scientist. - L., 1990. -Vol. 128, N 1737. - P. 52-54.
56. Siebert S., Machesky L., Insall R. Point of view: Overflow in science and its implications for trust // eLife. - 2015. - September 14. - Mode of access: http://dx.doi. org/10.7554/eLife.10825
57. Smith-Doerr L., Vardi I. Mind the gap: Formal ethics policies and chemical scientists everyday practices in academia and industry // Science, technology & human values. - Cambridge (Mass), 2015. - Vol. 40, N 2. - P. 176-198.
58. Titus S.L., Wells J., Rhoades L. Repairing research integrity // Nature. - L., 2008. -Vol. 453, N 7198. - P. 980-982.
59. Van der Vet P., Nijveen H. Propagation of errors in citation networks: A study involving the entire citation network of a widely cited paper published in, and later retracted from the journal Nature // Research integrity and peer review. - 2016. -P. 3-12. - DOI: 10.1186/s41073-016-0008-5.
60. Waaijer C.J. The coming age of the academic career: Differentiation and profes-sionalization of German academic positions from the XIX century to the present // Minerva. - L., 2015. - Vol. 53, N 7. - P. 43-67.
61. Wade N. What science can learn from science fraud // New scientist. - L., 1983. -Vol. 99, N 1368. - P. 273-275.
62. Ware M., Mabe M. The STM report. An overview of scientific and scholarly journal publishing. Celebrating the 350-th anniversary of journal publishing / International association of scientific, technical and medical publishers. - 4th edition. - March, 2015. - 180 p.
63. Wenneras C., Wold A. Nepotism and sexism in peer-review // Nature. - L., 1997. -Vol. 387, N 6631. - P. 341-343.
64. Wester K., Willse J.T., Davis M.S. Responsible conduct of research measure: Initial development and pilot study // Accountability in research. - 2008. - Vol. 15, N 2. -P. 87-104.
65. Woelert P. Governing knowledge: The formalization dilemma in the governance of the public sciences // Minerva. - L., 2015. - Vol. 53, N 1. - P. 1-19.
66. Zucckerman H. Introduction: Intellectual property and diverse rights of ownership in science // Science, technology & human values. - Cambridge (Mass.), 1988. -Vol. 13, N 1/2. - P. 7-16.
