Исповедь Великого переводчика, или первый Европейский трактат о переводе Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2009. № 3

ИСТОРИЯ ПЕРЕВОДА И ПЕРЕВОДЧЕСКИХ УЧЕНИЙ

Н.К. Гарбовский,

доктор филологических наук, профессор, декан Высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова

О.И. Костикова,

доцент, зам. декана по научной работе и международным связям высшей школы перевода (факультета) МГУ имени М.В. Ломоносова

ИСПОВЕДЬ ВЕЛИКОГО ПЕРЕВОДЧИКА,

ИЛИ ПЕРВЫЙ ЕВРОПЕЙСКИЙ ТРАКТАТ О ПЕРЕВОДЕ

Статья посвящена трактату св. Иеронима «О наилучшем способе перевода». Данная публикация открывает серию оригинальных материалов, представляющих собой значительные вехи в истории перевода и их переводы на русский язык.

Ключевые слова: история перевода, трактат «О наилучшем способе перевода», бл. Иероним.

Nikolay K. Garbovskiy,

PhD, Professor, Dean of the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University Olga I. Kostikova,

Associate Professor. Vice-dean the Higher School of Translation and Interpretation, Lomonosov Moscow State University

Confession of the Great Translator or the First European Treaty on Translation

The article deals with St. Jerome's treaty "On the best method of translation". It is the first in the series of original materials about the prominent stages in translation history and the translation into Russian.

Key words: translation history, treaty "On the best method of translation", St. Jerome.

История перевода знает множество фактов, когда теоретические размышления о переводе рождались из-под пера переводчиков, обвинявшихся современниками в «переводческой несостоятельности».

Даже Марк Туллий Цицерон в известном трактате «О наилучшем типе ораторов» [DE OPIMO GENERE ORATORVM], фрагмент которого неоднократно приводился во множестве исследований по переводу и давал основания считать Цицерона апологетом вольного перевода, не превозносит величие своего, писательского, метода перевода, а оправдывает его перед современниками. Он писал, что его труд, т.е. перевод речей Эсхина и Демосфена, подвергается критике двоякого рода. Во-первых, его упрекают в том, что его пе-

ревод на латинский язык не столь хорош, как греческий оригинал. «А могли бы сами критики сказать по-латыни лучше?» — парирует оратор. Второй упрёк касался того, что латинский текст нельзя прочитать столь же быстро, как греческий оригинал. По-видимому, Цицерон, стремившийся передать смысл речей аттических ораторов, допускал переводческие перифразы, когда греческие слова не находили в латыни столь же лаконичных эквивалентов.

Но глубокое и яркое высказывание римского оратора никак не может претендовать на статус трактата. Разумеется, Цицерон пишет полемический текст. Но не перевод, не сложности передачи мыслей авторов оригинала оказываются его целью. Оратор Цицерон возмущён тем, что его переложение на латинский язык речей греческих авторов не получило должного признания у современников. Пафос его предисловия: «А что я ещё мог сделать? Попробуйте, сделайте лучше». Естественно, живая полемика, показывающая, что просвещенные римляне, владевшие греческим языком столь же совершенно, как и латинским, болезненно реагировали на все недостатки переводов, чрезвычайно важна для понимания переводческой концепции Цицерона. Каждому переводчику хорошо известно, что критиковать перевод несравненно легче, нежели найти самому нужные и «по весу», и по красоте слога, благозвучию, формы переводящего языка. Но Цицерон лишь закладывает основы дискуссии о переводе, которая продолжается уже два тысячелетия. Анализ переводческих трудностей и переводческих решений мы находим в работе другого римлянина, родившегося на несколько столетий позже Цицерона, но считавшего его своим Учителем, а именно, Иеронима Стридонского.

Иероним Стридонский — один из Отцов церкви, переводчик и богослов, возведенный католической церковью в лик святого1. Переводчику Иерониму принадлежит заслуга появления литературного и богословского шедевра — латинской версии Библии, известной под названием «Вульгаты»2. Этот факт хорошо известен и подробно описан в литературе как по истории перевода, так и по истории богословия.

Но не только латинская версия Священного Писания сделала Иеронима небесным покровителем переводчиков.

Иероним оказался первым мыслителем, погруженным в практическую переводческую деятельность и имевшим выдающуюся способность размышлять о переводе. Эти два условия позволили ему создать ряд трудов, в которых перевод представал как один из сложнейших и противоречивых видов интеллектуальной деятельности.

1 В православной церкви Иероним Стридонский, как и Августин, епископ гиппонский, определяется как блаженный, что, однако, не уменьшает его лик как святого в понимании католической церкви.

2 Biblia sacra vulgatae editionis.

Для истории перевода и современной науки о переводе переводческий опыт и переводческая философия Иеронима представляют несомненный интерес несмотря на то, что современных исследователей и переводчиков отделяют от их небесного покровителя полторы тысячи лет. Но разве законы физики, механики, геометрии, риторики и языкознания, выведенные античными авторами, утратили актуальность сегодня? Многие из них составляют основу современного научного знания. Подобно этому философские рассуждения древних авторов о переводе никак не противоречат современным взглядам, постоянно уточняясь и дополняясь новыми аргументами, новыми подходами, новым таксономиями и методологическими решениями.

В историческом плане вклад Иеронима в науку о переводе характеризуется особой, первичной, фундаментальностью. В самом деле, в европейском культурном наследии не осталось никаких иных свидетельств тому, что кто-то иной до него столь же глубоко задумывался о том, что представляет собой переводческая деятельность. Ведь, Иероним вошёл в историю перевода не только благодаря объему созданных им переводных произведений, и в первую очередь перевода текстов Священного Писания, но и основательности и многоплановости его теоретического и методологического наследия, показывающего сомнения, убеждения и внутренние противоречия «человека переводящего».

Личность переводчика оказывается одной из основополагающих категорий в философии перевода французского исследователя Антуана Бермана. В работе «В пользу критики перевода: Джон Донн» Берман развивает тезис о том, что для теории перевода, а точнее, для построения оснований критики перевода необходимо, прежде всего, знать, что представляет собой личность переводчика. «Анализируя перевод, — пишет исследователь, — необходимо чётко представлять себе: кто переводчик? Ведь, размышляя о литературном произведении, мы без конца спрашиваем: кто автор?» [Berman, 1995, p. 73]. Правда, по мнению Бермана, за двумя одинаковыми по форме вопросами стоят разные смыслы. Так, говоря об авторе, нас будут интересовать сведения из его биографии, психологические и экзистенциальные мотивы, способные пролить свет на его произведения. И даже если сторонники структурного и имманентного анализа стремятся ограничить значимость этих аспектов, вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что, не зная все о жизни Дю Белле, Руссо, Гельдерлина или Бальзака, сложно понять их творчество.

«Но вопрос: Кто переводчик? — продолжает Берман, — преследует совершенно иную цель» [Ibid.]. Нельзя не согласиться с Бер-маном в том, что обычно, за редким исключением, ни биография переводчика, ни его переживания нас не касаются. В самом деле, кого интересовала личность многих переводчиков, принёсших

в русскую культуру Гомера, Шекспира, Вольтера, Хемингуэя и многих других авторов шедевров мировой литературы?

Но интерес исследователя или критика перевода, весьма отличается от интереса читающего потребителя переводной литературы. Для них личность переводчика не может оставаться в тени. Анализируя или критикуя перевод, они непременно задумываются о личности «человека переводящего».

Берман предлагает некую матрицу, которая могла бы помочь раскрыть, разумеется, только при первом приближении, личность переводчика.

В этой своеобразной социологической анкете должны содержаться, по мнению французского исследователя, ответы на следующие вопросы:

1. Каково отношение переводчика к языку перевода и принимающей культуре (является ли для него язык перевода и принимающая культура родными).

2. Каково отношение переводчика к переводу: основная профессия или любительство?

3. Занимается ли переводчик самостоятельным литературным творчеством?

4. С каких языков переводит и насколько он ими владеет?

5. Работает ли переводчик в одном жанре или нет, переводит ли только одного и того же автора или нет?

6. Каковы круг авторов и библиография переведенных произведений?

7. Какова метатекстовая практика переводчика, публикует ли он комментарии о переводимых произведениях и авторах; а также рассуждения о собственной переводческой деятельности и о переводе вообще? [Ibid.]

В отличие от многих других переводчиков, трудившихся на благо развития цивилизаций, Иерониму повезло больше других: его личность, строптивая и противоречивая, довольно хорошо описана во множестве работ биографов и богословов. Его высказывания о переводе и многочисленные жизнеописания позволяют построить схематичный образ Иеронима-переводчика на основе матрицы, предложенной Берманом. Но прежде чем попытаться ответить на эти семь вопросов, обратившись к творчеству и личности переводчика Иеронима, вспомним, что писал о нем Эразм в письме папе Льву Х: «Сама учёная Греция едва ли имеет кого-нибудь, с кем могла бы сравнить этого мужа, наделённого столькими исключительными дарами. Сколько в нём римского красноречия, какое знание языков, какая осведомлённость во всём, что касается истории и древностей. Какая верная память, какая счастливая разносторонность, какое совершенное постижение мистических письмён

(св. Писание). И сверх того, какой пыл, какая изумительная вдохновенность души божественной» [цит. по: Диесперсов, 1916, с. 5].

В этом высказывании уже даётся определённая характеристика личности Иеронима, его аналитических и литературных способностей, его образованности, прежде всего в области истории, его лингвистической и богословской компетентности. В некотором смысле в этой характеристике Иеронима содержится ответ на первый вопрос, предложенный Берманом: Каково отношение переводчика Иеронима к языку перевода и принимающей культуре (является ли для него язык перевода и принимающая культура родными)? «Сколько в нём римского красноречия!» — восклицает Эразм.

Это даёт нам основания полагать, что латинским языком, на который Иероним переводил тексты Священного Писания с еврейского и греческого, он владел в совершенстве. Косвенным подтверждением тому является также то, что папа Дамасий именно его выбрал в качестве своего личного секретаря и секретаря Собора. Сложнее понять, была ли принимающая (латинская) культура для него родной, был ли родным, т.е. «материнским», латинский язык. Иероним родился в Стридоне на границе двух провинций римской империи — Паннонии и Далмации. Можно предположить, что в этом районе, населённом разными народностями, в тот период существовала ситуация диглоссии, в которой латинский язык, выполнявший функцию государственного языка римской империи, сосуществовал с языками местных народностей.

Иероним происходил из достаточно богатой семьи и получил хорошее по тем временам домашнее образование. Он был очарован произведениями древних ораторов, писателей и поэтов и в своих литературных опытах стремился подражать им. Уже юношей он отправился в Рим, где продолжил своё образование. В Риме он быстро прославился своим красноречием и остроумием.

Известно, что Иероним имел дольно язвительный характер и нередко бросался в яростную полемику с противниками. Но когда его красноречие, либо содержание его «произведеньиц» подвергались критике, он начинал истинную словесную дуэль и был безжалостен к противнику, забывая о христианской морали всепрощения.

В письме «К Домниону» Иероним высказывается по поводу некоего монаха, пытавшегося опорочить его, исказив смысл его трактовки Писания. Разумеется, анализировать письмо — жанр наиболее обусловленный как социально, так и исторически — дело довольно сомнительное. Но можно попытаться извлечь из письма те места, которые показывают трепетное отношение Иеро-нима к репутации красноречивейшего римлянина.

В этом письме, согласно законам ораторского искусства, Иеро-ним сначала скромно признаёт, что, возможно, утратил способ-

ность к красноречию. «Чему же дивиться, — восклицает он, если меня, уже давно находящегося в отсутствии и без практики в латинском языке сделавшегося наполовину греком и варваром, одолел этот человек, остроумнейший и сильнейший в латыни?» [Блаженный Иероним Стридонский, 2006, с. 127]. Затем он миролюбиво говорит о том, что можно было бы написать ему об ошибках, если юный монах считал его заблуждавшимся, или попросить разъяснения. При этом он приводит цитату из Писания: Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный (Иак. 3, 2) [там же, с. 128]. Именно так и поступали его добрые друзья, в частности Памма-хий. Иероним вопрошает, кто дал право его противнику судить других, и предлагает ему, взявшись за стиль, беседовать письменно. Ведь это дало бы ему возможность ответить. «Я сам могу кусаться, если захочу, сам могу больно уязвить. И мы грамоте учились» — восклицает он, — тут же, по-христиански, добавляя: «Но я лучше хочу быть учеником Того, Кто сказал: Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим; лица моего не закрывал от поруганий и оплевания (Ис. 50, 6). Будучи злословим, Он не злословил взаимно (1 Пет. 2, 23)» [там же, с. 130]. Но сквозь христианскую мораль всепрощенчества пробивается бурный поток возмущения и обиды. Иероним парирует, говоря, что красноречие соперника хорошо лишь в кругу женщин, что тот испугался его авторитета в Риме. Находясь вдали от Рима, он предлагает ему вступить в письменную полемику. «Тогда он поймет, что иное дело площадь, а иное дело — кабинет, иное дело — рассуждать о догматах Божественного закона среди веретен и корзин девиц, а иное дело — среди ученых мужей» [там же, с. 131]. Иероним абсолютно уверен в превосходстве своего красноречия: «А когда он примется писать, столкнется со мной нога с ногой и будет или сам предлагать нечто от Писаний, или выслушивать, что я буду предлагать, — тогда-то он вспотеет, тогда-то пораздумает. Прочь Эпикур, дальше Ари-стипп, свинопасы не придут, свинья не захрюкает» [там же].

Всё это позволяет предположить, что Иероним чувствовал свою силу в римском красноречии и не видел перед собой соперников, способных превзойти его в этом. Поэтому можно утверждать, что латинский язык, на который он переводил, и принимающая латинская культура были им полностью ассимилированы, т.е. являлись родными.

На следующий вопрос, предложенный Берманом для оценки личности переводчика, — Каково было отношение Иеронима к переводу, был ли для него перевод основной профессией или любительством, — ответить довольно сложно. По своей формулировке этот вопрос, имеющий явную социальную значимость, скорее может быть отнесёт к современным переводчикам, нежели к Иерониму.

В самом деле, что следует иметь в виду под профессией? Основной род занятий, общественно полезный труд, являющийся основным источником доходов, деятельность в соответствии с полученным образованием? Вряд ли эти определения способны охарактеризовать переводческую деятельность блаженного Иеронима и его отношение к переводу. Иероним, разумеется, не был толмачом-переводчиком, но перевод составлял одно из главных дел его жизни. Понятие «профессии» является сугубо социологическим и показывает определённую позицию индивида в сфере общественной занятости.

С другой стороны, вопрос, сформулированный Берманом, высвечивает ещё одну оппозицию, скорее аксиологического характера. Понятия «профессионализма» и «любительства» связаны с оценочными представлениями как самого человека, занимающегося той или иной деятельностью, так и общества, оценивающего результаты труда, а иногда и сам процесс производства продукта. Но «профессионализм» — это не только характеристика умения, мастерства в выполнении той или иной социальной функции. Профессионализм переводчика заключается в знании закономерностей переводческой деятельности, в осознанном преобразовании системы смыслов оригинала, в недопущении случайного, в понимании границ перевода. Именно это отличает переводчика-профессионала от билингва-любителя. Понятие «профессионализма» показывает этическую сторону переводческой деятельности. Оно свидетельствует о рациональной, научно оправданной стратегии переводчика, в отличие от «любительства», основанного на эмпиризме. «Разумеется, — писал Берман, — переводить, значит писать и перелагать. Но это письмо и это переложение приобретают истинный смысл лишь тогда, когда определяются с позиции этики, управляющей ими. В этом смысле перевод оказывается ближе к науке, нежели к искусству, во всяком случае, если говорить об этической безответственности искусства» [Бегшаи, 1984, р. 17]. В этом смысле отношение Иеронима к переводу было профессиональным, как с точки зрения онтологии, так и с точки зрения прагматики.

В отличие от своих именитых предшественников Цицерона и Горация, перевод не рассматривался им как упражнение для развития красноречия, как второстепенное занятие, а имел самостоятельную познавательную ценность, тесно переплетаясь с самостоятельным творчеством. И как переводчик Священного писания, и как переводчик греческой церковной литературы, и как переводчик-историк Иероним, главным образом, обеспечивал потребности, назревшие в общественном сознании.

Из множества хроник и жизнеописаний Иеронима известно, что, находясь на службе у папы Дамасия в качестве его личного

секретаря, библиотекаря и секретаря собора, Иероним по настоянию папы в 382 г. приступил к редактированию и приведению к единству текстов «италийской» версии Священного Писания на латинском языке. К этому моменту «Итала» существовала в нескольких разных вариантах, в которых находили много неточностей, что предоставляло широкие возможности для разных, порой спекулятивных, толкований тех или иных положений .

В 383 г. Иероним представляет папе Дамасию стилистическую и богословскую редакцию Нового Завета и Псалтири, которые принимаются к богослужению.

Уже в Вифлееме Иероним завершает редактирование книг Ветхого Завета. Но, по свидетельству Святого Димитрия Ростовского, ссылавшегося на самого Иеронима, этот труд «по лукавству одного человека» бесследно пропал [Жития].

Иероним решил сделать новый перевод Библии, опираясь на первоисточник — текст на древнееврейском языке — и версию Семидесяти. Именно эти переводы и стали главным делом его жизни, принесшим ему славу во всем христианском мире. Однако переводческая деятельность Иеронима не ограничивается исключительно переводом книг Нового и Ветхого заветов. Ему принадлежат переводы на латинский язык гомилий Оригена, «Хроник Евсевия Кесарийского» и др.

Занимался ли переводчик Иероним самостоятельным литературным творчеством? Перевод Священного Писания стал основным делом его жизни, но помимо перевода Иероним оставил богатое наследие литературных произведений в области истории, философии, богословия.

Представляют несомненный интерес для современной науки о переводе его разыскания в области библейской ономастики. Его сочинение «Об еврейских именах» содержит объяснения различных собственных имён, встречающихся в ветхозаветных и новозаветных книгах Священного Писания. «Книга о положении и именах еврейских мест» представляет неоспоримую научную ценность для переводческого осмысления топонимики Священного Писания, понимания топографии Палестины. «Труд Иеронима "Еврейские вопросы на книгу Бытия", — другое произведение блаженного Иеронима рассматриваемого рода, представляет собой критические замечания на труднейшие места книги Бытия, сделанные на основании сравнительного изучения текстов "италийского", еврейского и греческого 70 толковников», — отмечал Димитрий Ростовский [там же]. Иероним написал также немало произведений, часто в виде посланий, по нравственно-этическим, историческим и богословским вопросам.

С каких языков переводил Иероним и насколько он ими владел?

Каким бы ни было владение Иеронимом языками оригинала, переводящим языком оказывался латинский, которым он владел в совершенстве. Родившись в г. Стридоне в римской провинции, Иероним получил образование в Риме, где он обучался в школе знаменитого римского грамматика Элия Доната, а затем изучал риторику у популярнейшего ритора того времени Марийя Викторина Арфа [Блаж. Иероним]. Это дало ему возможность развить своё ораторское искусство, совершенствовать и расширить знания латинского языка.

Находясь в Антиохии в начале 370-х гг., он изучает греческий язык. Что касается произведений греческой церковной литературы, их переводы объяснялись насущной потребностью заполнить лакуны пока еще бедной западной церковной литературы лучшими образцами литературы восточной, богатой и разнообразной. А Иероним был одним из немногих на западе знатоков этой литературы.

После посещения Святой земли, удалившись в пустыню Хал-кис, Иероним приступает к изучению древнееврейского языка. Но если в отношении греческого языка, по свидетельству историков, можно говорить о билингвизме переводчика, то владение древнееврейским языком у Иеронима было скорее пассивным. Иероним изучил этот язык в зрелом возрасте в научных целях, главным образом для того, чтобы прийти к более глубокому пониманию ветхозаветных текстов, читая их в оригинале. Но не следует забывать, что Иероним при осмыслении еврейских текстов не стеснялся постоянно обращаться за помощью к ученым раввинам.

Считают, что Иероним знал и «халдейский» язык (неправильное название западноарамейского наречия), что представляется правдоподобным, так как на этом языке написана часть книг Ветхого Завета, которые также переводил Иероним, в частности «То-вит» и «Иудифь». Сама многообразная и весьма впечатляющая по объему переводческая практика Иеронима косвенно свидетельствует о замечательных лингвистических познаниях древнего переводчика.

Известные нам сегодня переводы, выполненные Иеронимом, показывают, что, работая главным образом в области религиозной литературы разных жанров, он переводил и исторические произведения, в частности уже упоминавшиеся «Хроники Евсевия Ке-сарийского» и другие произведения. Обширность интересов Иеро-нима, разносторонние знания позволили ему браться за перевод произведений самых разных авторов, среди которых Ориген, Аполлинарий, Дидим и другие.

Эти упоминания о переводческой деятельности Иеронима дают некоторый ответ на вопросы о том, каковы были круг авторов и библиография переведенных произведений, а также о том, в каких жанрах он преимущественно переводил.

Наконец, последний и самый важный для теории перевода вопрос о том, какова была метатекстовая практика переводчика, публиковали рассуждения о собственной переводческой деятельности и о переводе вообще?

На этот вопрос даёт исчерпывающий ответ трактат, написанный Иеронимом в форме послания (Письмо LVII): «К Паммахию. О наилучшем способе перевода» [Hieronymus]. Этот документ раскрывает перед нами не только личность древнего переводчика, но и его взгляды на принципы перевода, на возможности и границы перевода, на критерии «верности» перевода. Трактат, по праву считающийся первым в европейской культуре теоретическим сочинением о переводе, даёт первые представления о том, что в основе перевода лежит интерпретативная деятельность по расшифровке и толкованию средствами переводящего языка системы смыслов оригинального текста. Иероним сравнивает переводчика по выполняемой им функции и по возможностям интерпретации с евангелистами.

История создания трактата вполне обычна. Письмо Паммахию — это исповедь оскорблённого переводчика, обвинявшегося во лжи, в том, что в своих переводах он исказил истинный смысл исходных речевых произведений. Поводом послужила история с письмом папы Епифания епископу Иоанну, в котором содержались упрёки в адрес епископа. Некий Евсевий упросил Иеронима перевести это письмо с греческого на латинский исключительно для собственных нужд, но затем перевод получил огласку. Церковные иерархи к тому времени уже простили друг другу прошлые обиды и обвинили Иеронима в искажениях, которые они нашли в переводе, в частности в форме обращений. На самом деле церковные иерархи обрушились на более значительные переводы Иеронима, т.е. переводы книг Священного Писания. Трактат Иеронима — попытка объяснить свои принципы перевода, на которые он опирался в переводе вообще и в переводе Священного Писания в частности.

Мы приводим ниже этот документ полностью на латинском языке и его перевод на русский язык с латыни Н. Холмогоровой под редакцией М. Касьян и Т. Миллер с любезного разрешения автора и редакции журнала «Альфа и Омега», в котором был опубликован этот перевод (1995, № 4 (7), с. 173—187).

Ad Pammachium. De Optimo genere interpretandi

^

1. Paulus Apostolus, praesente Agrippa rege, de criminibus re-sponsurus, quod posset intelligere qui auditurus erat, securus de causae victoria statim in principio sibi gratulatur, dicens: "De omnibus quibus accusor a Judaeis, o rex Agrippa, existimo me beatum, cum apud te sim hodie defendendus, qui praecipue nosti cunctas quae in Judaeis sunt consuetudines et quaestiones" (Act. 26. 13). Legerat enim illud Jesu: "Beatus qui in aures loquitur audientis" (Eccli. 25. 12 secundum LXX); et noverat tantum oratoris verba pro-ficere, quantum judicis prudentia cognovisset. Unde et ego beatum me in hoc duntaxat negotio judico, quod apud eruditas aures impe-ritae linguae responsurus sum: quae objicit mihi vel ignorantiam, vel mendacium; si aut nescivi alienas litteras vere interpretari, aut nolui: quorum alterum error, alterum crimen est. Ac ne forsitan ac-cusator meus facilitate, qua cuncta loquitur, et impunitate, qua sibi licere omnia putat, me quoque apud vos argueret, ut papam Epi-phanium criminatus est, hanc epistolam misi, quae te, et per te alios, qui nos amare dignantur, rei ordinem doceat.

2. Epiphanii litterae ad Joannem Episcopum. Eusebius Cremo-nensis Graeci sermonis ignarus. pseudomonachus quid egerit. — Ante hoc ferme biennium miserat Joanni Episcopo supradictus papa Epiphanius litteras, arguens eum in quibusdam dogmatibus, et postea clementer ad poenitentiam provocans. Harum exemplaria certatim palaestinae rapiebantur, vel ob auctoris meritum, vel ob elegantiam scriptionis. Erat in monasterio nostro vir apud suos haud ignobilis, Eusebius Cremonensis, qui cum haec Epistola per multorum ora volitaret, et mirarentur eam pro doctrina et puritate sermonis, docti pariter et indocti, coepit a me obnixe petere, ut sibi eam in Latinum verterem, et propter intelligendi facilitatem apertius explicarem: Graeci enim eloquii penitus ignarus erat. Feci quod voluit; accitoque Notario, raptim celeriterque dictavi: ex latere in pagina breviter adnotans, quem intrinsecus sensum singula capitula continerent. Siquidem et hoc ut sibi soli facerem, oppido flagitarat; postulavique ab eo mutuo, ut domi haberet exemplar: nec facile in vulgus proderet. Res ita anno et sex mensibus transiit: donec su-pradicta interpretatio de scriniis ejus novo praestigio Jerosolymam commigravit. Nam quidem pseudomonachus, vel accepta pecunia, ut perspicue intelligi datur, vel gratuita malitia, ut incassum corruptor nititur persuadere, compilatis chartis ejus et sumptibus, Judas factus est proditor: deditque adversariis latrandi contra me occa-sionem, ut inter imperitos concionentur, me falsarium, me verbum

non expressisse de verbo: pro honorabili dixisse carissimum, et maligna interpretatione, quod nefas dictu sit, aiôsot^wTaTov nannav, noluisse transferre. Haec et istiusmodi nugae crimina mea sunt.

ю

*1. Апостол Павел, когда должен был дать ответ в своих преступлениях перед царем Агриппой (кто слышал, тот поймет, о чем речь), нимало не сомневаясь в успешном исходе дела, прежде всего поздравил себя, сказав: «Царь Агриппа! почитаю себя счастливым, что сегодня могу защищаться перед тобою во всем, в чем обвиняют меня Иудеи, тем более, что ты знаешь все обычаи и спорные мнения Иудеев» (Деян 26:2). Ведь он читал изречение Иисуса [сына Сирахова]: «Блажен, кто говорит в уши слушающего» (Сир 25:12)1, и знал, что слова оратора достигают тем большего, чем далее простираются познания судьи. Так и я чувствую себя счастливым по крайней мере в том, что перед многознающими ушами защищаюсь от невежественного языка, обвиняющего меня то ли в неумелости, то ли во лжи: будто бы я не смог или не захотел правильно перевести с чужого языка; одно — ошибка, другое — преступление. А чтобы обвинитель мой не сумел с легкостью, с какой он говорит обо всем, и бесстыдством (он ведь думает, что ему все позволено) очернить меня перед вами, как уже очернил папу Епифания, посылаю тебе это письмо, чтобы ты, а через тебя все, кто удостаивает нас своей любовью, узнали, как было дело.

2. Около двух лет назад вышеназванный папа Епифаний послал епископу Иоанну письмо, в котором обличал некоторые его догматические заблуждения и кротко призывал его к раскаянию. Списки письма немедленно расхватали во всей Палестине, как из-за достоинств автора, так и из-за изящества сочинения. Был в нашем монастыре человек, небезызвестный между своими, по имени Евсевий Кремонский. И вот, так как это послание было у всех на устах, и все, ученые и неученые, равно восхищались его ученостью и чистотой слога, он стал неотступно просить меня, чтобы я для него перевел письмо на латынь и изъяснил как можно точнее, чтобы легче было понять; ведь он совсем не знал греческого. Я выполнил

* Перевод письма осуществлен по изданию Patrologiae cursus completus. Series latina. Т. 22. Eusebius Hieronymus. Epistola LVII. Ad Pammachium. De Optimo genere interpretandi [Флор. 1; Плутарх. Пирр. 21]. 2. Русский перевод писем бл. Иеронима был опубликован в Трудах Киевской Духовной Академии (1893 г.) и небольшими фрагментами в кн.: «Средневековая латинская литература IV—IX веков» (М., 1970). Все цитаты из Священного Писания даны в переводе с латыни. В случае расхождения с Синодальным переводом в отсылке приводится синодальный вариант.

1 В синод. переводе: Блажен, кто приобрел мудрость и передает ее в уши слушающих. Здесь и далее примечания переводчика, кроме специально оговоренных случаев.

его просьбу: позвал писца и быстро продиктовал перевод, снабдив его краткими примечаниями на полях, разъясняющими смысл каждой главы. Поскольку он очень настаивал, чтобы это было мною сделано лишь для него одного, то и я со своей стороны потребовал хранить список в доме — как бы случайно о нём не стало широко известно. Прошло полтора года, и упомянутый перевод из его ларца неким таинственным образом перебрался в Иерусалим. Ибо какой-то лжемонах, то ли получив деньги (как скорее всего можно понять), то ли бескорыстно из злобы, как тщетно пытается уверить меня обманщик, вытащил папирус из ларца и присвоил, и так сделался Иудой-предателем: он дал противникам моим повод поносить меня, — так что среди невежд я объявлен лжецом оттого, что не перевёл слово в слово: вместо «почтенный» поставил «дражайший», и в своем злодейском переводе — страшно сказать! — почтеннейший папа не пожелал перевести. Из подобной ерунды и состоят обвинения против меня.

3. Ac primum antequam de translatione respondeam, volo interrogare eos, qui malitiam prudentiam vocant: Unde apud vos exemplar epistolae? Quis dedit? qua fronte profertis, quod scelere redemistis? Quid apud homines tutum erit, si ne parietibus quidem et scriniis nostra possumus secreta celare? Si ante tribunalia judicum, hoc vobis crimen impingerem, reos legibus subjugarem, quae etiam pro utilita-tibus fisci, noxiis (al. variis) delatoribus poenas statuunt: et cum suscipiant proditionem, damnant proditorem. Lucrum videlicet placet: voluntas displicet. Dudum Hesychium virum Consularem (contra quem Patriarcha Gamaliel gravissimas exercuit inimicitias) Theodosius princeps capite damnavit, quod sollicitato Notario, chartas illius invasisset. Legimus in veteribus historiis (T. Livii Dec. 1. l. 5), ludi magistrum, qui Faliscorum liberos prodiderat, vinctum pueris traditum; et ad eos quos prodebat, remissum: nec sceleratam populum Romanum suscepisse victoriam. Pyrrhum Epirotarum regem, cum in castris ex vulnere curaretur, medici sui proditione interfici nefas duxit Fabricius (Florus l. 1); quin potius vinctum remisit ad dominum, ut scelus nec in adversario compro-baret. Quod leges publicae, quod hostes tuentur, quod inter bella et gladios sanctum est, hoc nobis inter Monachos et Sacerdotes Christi, intutum fuit. Et audet quidam ex eis adducto supercilio et concrepantibus digitis, eructare et dicere: Quid enim, si redemit, si sollicitavit? fecit quod sibi profuit. MIRA SCELERIS defensio; quasi non et latrones et fures et piratae faciant, quod sibi prodest. Certe Annas et Caiphas seducentes infelicem Judam fecerunt quod sibi utile existimabant.

4. Volo in chartulis meis quaslibet ineptias scribere; commentari de Scripturis, remordere laedentes, digerere stomachum, in locis me exercere communibus, et quasi limatas ad pugnandum (al. expugnan-dum) sagittas reponere. Quamdiu non profero cogitata, maledicta, non crimina sunt: imo ne maledicta quidem, quae aures publicae nesciant. Tu corrumpas servulos, sollicites clientes: et, ut in fabulis legimus (Metam. l. 4), auro ad ©anaen penetres, dissimulatoque quod feceris, me falsarium voces: cum multo pefus crimen accusan-do in te confitearis, quam in me arguis. Alius te haereticum, alius insimulat dogmatum perversorem. Taces ipse: respondere non audes: interpretem laceras; de syllabis calumniaris; et totam defen-sionem tui putas, si tacenti detrahas. Finge in transferendo vel errasse, vel intermisisse me quippiam. Hic totus tui negotii (al. totius tui ingenii) cardo versatur: haec tua est defensio. Num idcirco tu non es haereticus, si ego malus interpres sim? Nec hoc dico, quod te haereticum noverim, sciat ille qui accusavit, noverit ille qui scripsit; sed quod stultissimum sit accusatum ab alio, alium criminari, et con-fosso undique corpore, de dormientis vulnere solatium quaerere.

3. Но прежде чем говорить о переводе, хочу спросить тех, кто подлость называет благоразумием: откуда у вас список послания? Кто дал его вам? С каким лицом вы признаёте, что получили его преступным путём? Что же у людей останется в безопасности, если ни за стенами дома, ни в ларцах невозможно скрыть тайну? Если бы я заявил о вашем преступлении перед судом, то я законным образом подвёл бы вас под обвинение, а закон устанавливает наказание уличённому доносчику в пользу казны. Он, хотя и допускает предательство, карает предателя, видимо, одобряя свою выгоду, но не одобряя намерение. Недавно принцепс Феодосии осудил на смерть консуляра Гесихия, бывшего в большой вражде с патриархом Гамалиилом, за то, что он, подкупив писца, завладел бумагами Патриарха2. Мы читаем у древних историков, как воспитателя, предавшего детей фалисков, связанного отдали мальчикам и отправили обратно к тем, кого он предал: римский народ не захотел воспользоваться бесчестной победой3. Когда Пирр, царь Эпирский, оправлялся от раны в лагере, собственный врач вознамерился предательски убить его; Фабриций счел это злодейством и, более того, отослал связанного изменника к его господину, не желая поощрять преступление, даже направленное против врага4. Что защищают законы общества, что соблюдают враги, что свято среди войн и мечей — то в пренебрежении у монахов и священнослужителей

2 Об обстоятельствах этого дела достоверно ничего не известно.

3 Т. Ливий. V. 27.

4 Флор. 1; Плутарх. Пирр. 21.

Христовых. И кое-кто из них еще смеет, нахмурив брови и щелкая пальцами, рыгая, вести такие речи: «Что ж с того, если он и подкупил, если и соблазнил? Он сделал то, что принесло ему пользу». Удивительное оправдание преступления: можно подумать, разбойники, воры и пираты делают не то, что приносит им пользу. Да и Анна и Каиафа, соблазняя несчастного Иуду, делали то, что считали полезным для себя.

4. Я волен в своих записках писать любые нелепости, толковать Писание, огрызаться на оскорбления, срывать досаду, упражняться в общих местах и как бы хранить стрелы, отточенные для сражения. Пока я не разглашаю своих мыслей, они остаются бранью, а не преступлением; даже не бранью, если их не слышат чужие уши. Тебе ли подкупать слуг, соблазнять клиентов и, как мы читаем в сказках, в виде золота проникать к Данае5 и, не глядя на то, что сам сделал, называть меня обманщиком, когда сам, обвиненный, мог бы признаться в куда более тяжком прегрешении, чем то, в чем обвиняешь меня? Один называет тебя еретиком, другой — исказителем догматов. Ты молчишь и не осмеливаешься отвечать; зато чернишь переводчика, придираешься к слогам: словом, бьешь лежачего и считаешь это достаточной защитой. Допустим, что я ошибся или что-то пропустил в переводе. Вокруг этой оси и вертятся все твои мысли, — это и есть твоя защита. По-твоему, если я дурной переводчик, то ты и не еретик? Говорю так не потому, чтобы я считал тебя еретиком: пусть так думает тот, кто обвинил тебя, и убеждён в этом тот, кто написал письмо. Что может быть глупее — услышав упрёк от одного, обвинить другого и, когда ты сам бит со всех сторон, искать утешения в том, чтобы пнуть спящего.

5. Hactenus sic locutus sum quasi aliquid de Epistola commuta-verim, et simplex translatio possit errorem habere, non crimen. Nunc vero cum ipsa Epistola doceat nihil mutatum esse de sensu, nec res additas, nec aliquod dogma confictum, «Faciunt nae intelli-gendo ut nihil intelligant (Terent. Prol. Andr.): et dum alienam im-peritiam volunt coarguere, suam produnt. Ego enim non solum fa-teor, sed libera voce profiteor, me in interpretatione Graecorum, absque Scripturis sanctis, ubi et verborum ordo mysterium est, non verbum e verbo, sed sensum exprimere de sensu. Habeoque hujus rei magistrum Tullium, qui Protagoram Platonis, et Oeco-nomicon Xenophontis et Aeschinis ac Demosthenis duas contra se orationes pulcherrimas transtulit. Quanta in illis praetermiserit, quanta addiderit, quanta mutaverit, ut proprietates alterius linguae, suis proprietatibus explicaret, non est hujus temporis dicere. Sufficit

5 Овидий. Метаморфозы. 4.

2 ВМУ, теория перевода, № 3

mihi ipsius translatoris (Ciceronis) auctoritas, qui ita in prologo earumdem orationum locutus cst: "putavi mihi suscipiendum labo-rcm utilcm studiosis, mihi quidem ipsi non ncccssarium. Converti cnim ex Atticis duorum eloquentissimorum nobilissimas orationcs, intcr scquc contrarias, Aeschinis et ©emosthenis: ncc convcrti, ut intcrprcs, sed ut ©rator, sententiis iisdem et earum formis, tam fi-guris quam verbis ad nostram consuetudinem aptis. 3n quibus non verbum pro verbo necesse habui reddere: sed genus omne verbo-rum vimque servavi. Non enim me annumerare ea lectori putavi oportere, sed tanquam appendere. Rursum in calce sermonis: Quorum ego, ait, orationes, si, ut spero, ita expressero, virtutibus utens illorum omnibus, id est sententiis, et earum figuris, et rerum ordine: verba persequens eatenus, ut ea non abhorreant amore nostro. Quae si e ©raecis omnia conversa non erunt: tamen ut generis ejusdem sint, elaboravimus." Sed et Horatius vir acutus et doctus, hoc idem in Arte poetica erudito interpreti praecipit:

Nec verbum verbo curabis reddere, fidus Interpres.

Terentius Menandrum, plautus et Cecilius veteres comicos interpretati sunt. Numquid haerent in verbis: ac non decorem magis et elegantiam in translatione conservant? Quam vos veritatem interpretations, hanc eruditi KaKO^Aiav nuncupant. Unde et ego doctus a talibus ante annos circiter viginti, et simili tunc quoque errore deceptus, certe hoc mihi a vobis objiciendum nesciens, cum Eusebii Caesariensis XpoviKov in Latinum verterem, tali inter caetera usus sum praefatione: "Difficile est alienas lineas insequentem, non ali-cubi excidere: et arduum, ut quae in alia lingua bene dicta sunt, eumdem decorem in translatione conservent. Significatum est aliquid unius verbi proprietate: non habeo meum quo id efferam: et dum quaero implere sententiam longo ambitu, vix brevis vitae spatia [al. brevia spatia] consummo. Accedunt hyperbatorum anfractus, dissimilitudines casuum, varietates figurarum: ipsum postremo suum, et, ut ita dicam, vernaculum linguae genus.

5. До сих пор я говорил так, словно и вправду что-то изменил в послании, и мой безыскусный перевод содержит ошибку, хотя и не преступление. Но теперь, когда само письмо показывает, что смысл его ничуть не изменен, не прибавлено никаких подробностей, не измышлено никаких новых догматов, то «не доказывают ли они своим пониманием, что не понимают ничего»6 и, желая обличить чужое невежество, разоблачают свое? Я не только признаю,

6 Теренций. Андр. 18.

но открыто заявляю, что в переводах с греческого (кроме Священного Писания, где сам порядок слов — тайна) я передаю не слово словом, но мысль мыслью. Учитель мой в этом — Туллий, переложивший Платонова «Протагора» и Ксенофонтов «Домострой» и две великолепные речи Эсхина и Демосфена друг против друга. Сколько он там пропустил, сколько прибавил, сколько изменил, чтобы особенности чужого языка передать особенностями своего — об этом сейчас говорить не время. Для меня достаточно авторитета самого переводчика, который в предисловии к этим речам говорит так: «Я счел своим долгом взяться за этот труд, полезный для учащихся, для меня же самого не столь необходимый. Я перевел с аттического наречия самые известные речи двух красноречивейших риторов, обращенные друг против друга, Эсхина и Демосфена, — перевел не как толмач, но как Оратор, приспособив сами мысли и их выражение, как фигуры, так и слова, к нашей привычной речи. Я не счел необходимым передавать их слово в слово, но сохранил весь смысл и силу слов. Ибо полагал, что читателю слова нужны не по счету, а как бы по весу». И еще, в конце предисловия: «Их речи, — говорит он, — я надеюсь переложить так, чтобы открылись все достоинства мыслей, способов их выражения и расположения материала; и буду следовать словам, пока они не противоречат нашим вкусам. Хотя в переводе окажется не все из греческого текста, я постарался сохранить его смысл»7. И Гораций, человек умный и ученый, в «Поэтическом искусстве» предупреждает эрудированного поэта о том же самом:

...Не старайся словом в слово попасть, как усердный толмач-переводчик8.

Теренций переводил Менандра, Плавт и Цецилий — древних комиков. Разве они увязали в словах? И не сохранили ли в переводе более красоты и изящества? То, что вы называете точностью перевода, образованные люди зовут как^ИИап9. Поэтому и я, имея таких учителей, когда лет двадцать тому назад переводил на латынь «Хронику» Евсевия Кесарийского, впал в такую же ошибку и, не предвидя, конечно, ваших обвинений, в числе прочего написал в предисловии: «Трудно, следуя за чужими строчками, ничего не пропустить, и нелегко сделать так, чтобы хорошо сказанное на другом языке сохранило свою красоту в переводе. Вот что-нибудь выражено одним особенным словом, и мне нечем его заменить; а когда я пытаюсь выразить мысль длинным оборотом, то лишь теряю время»10. К этому добавляются запутанные перестановки

7 Цицерон. О наилучшем роде ораторов. 13—14; 23.

8 Гораций. Наука поэзии. Ст. 133—134.

9 Придирчивость; буквоедство (греч.).

10 Место неясно; вар.: продвигаюсь лишь на шаг. — Ред.

слов, различие в падежах, разнообразие фигур, наконец, я бы сказал, природное своеобразие языка!

Si ad verbum interpretor, absurde resonant: si ob necessitatem aliquid in ordine, vel in sermone mutavero, ab interpretis videbor officio recessisse." Et post multa, quae nunc prosequi otiosum est, etiam hoc addidi: "Quod si cui non videtur linguae gratiam in inter-pretatione mutari, Homerum ad verbum exprimat in Latinum. plus aliquid dicam: eumdem sua in lingua prosae verbis interpretetur: videbis ordinem ridiculum, et poetam eloquentissimum vix loquentem."

6. Verum ne meorum scriptorum parva sit auctoritas (quanquam hoc tantum probare voluerim, me semper ab adolescentia non verba, sed sententias transtulisse), qualis super hoc genere praefatiuncula sit, in libro quo beati Antonii Vita describitur (Ex praefatione Evagrii ad Innocentium), ipsius lectione cognosce. "Ex alia in aliam linguam expressa ad verbum translatio, sensum operit; et veluti laeto gramine, sata strangulat. ©um enim casibus et figuris servit oratio, quod brevi poterat indicare sermone, longo ambitu circu-macta vix explicat." Hoc igitur ego vitans, ita beatum Antonium, te petente, transposui, ut nihil desit ex sensu, cum aliquid desit ex verbis. Alii syllabas aucupentur et litteras [al. syllabis occupentur et litteris], tu quaere sententias. ©ies me deficiet, si omnium qui ad sensum interpretati sunt, testimonia replicavero. Sufficit in prae-senti nominasse Hilarium Confessorem, qui Homilias in Job, et in psalmos tractatus plurimos in Latinum vertit e Graeco, nec assedit litterae dormitanti, et putida rusticorum interpretatione se torsit: sed quasi captivos sensus in suam linguam, victoris jure transposuit.

7. Nec hoc mirum in caeteris saeculi videlicet, aut Ecclesiae viris,

cum Septuaginta interpretes, et Evangelistae atque Apostoli idem in

sacris voluminibus fecerint. Legimus in Marco dicentem Dominum:

TALITHA CUMI, statimque subjectum est, "quod interpretatur, puella, tibi dico, surge" (Marc. 5. 41). Arguatur Evangelista menda-cii, quare addiderit, tibi dico, cum in Hebraeo tantum sit, puella surge. Sed ut é^aTiKWTspov faceret; et sensum vocantis atque impe-rantis exprimeret, addidit, tibi dico. Rursum in Matthaeo redditis ab proditore Juda triginta argenteis: et empto ex eis agro figuli, scribitur, «Tunc impletum est quod scriptum est per Jeremiam prophetam, dicentem: et acceperunt triginta argenteos pretium ap-pretiati, quod appretiaverunt a filiis Israel: et dederunt eos in agrum figuli, sicut constituit mihi Dominus» (Matth. 27. 9). Hoc in Jeremia penitus non invenitur, sed in Zacharia, aliis multo verbis, ac

toto ordine discrepante: Vulgata quippe Editio ita se habet: «Et di-cam ad eos: si bonum est coram vobis, date mercedem mihi, aut re-nuite. Et appenderunt mercedem meam triginta argenteos. Dixitque Dominus ad me: pone illos in conflatorium; et considera si probatum sit, sicut probatus sum ab eis. Et tuli triginta argenteos, et misi eos in domo Domini in conflatorium" (Zach. 11. 12. 13).

Если я перевожу слово в слово, это звучит нелепо; если по необходимости что-то изменю в речи или в порядке слов, то покажется, что я уклоняюсь от обязанностей переводчика». И после многого другого, что сейчас приводить излишне, добавил даже: «Если кто-то думает, что красота языка не теряется при переводе, пусть дословно переложит на латынь Гомера. Скажу больше: пусть перескажет его на его родном языке прозой, — и ты увидишь смехотворный набор слов, и красноречивейшего поэта — едва умеющим говорить».

6. Чтобы авторитет моих писаний не показался мал (хотя я только хотел доказать, что с юных лет переводил не слова, а мысли), прочти и рассмотри, что по этому поводу сказано в небольшом предисловии к книге, где описана жизнь блаженного Антония. «Дословный перевод с одного языка на другой затемняет смысл, как разросшийся сорняк заглушает семя. Пока речь служит падежам и фигурам, она едва выражает сложным оборотом то, что могла бы сказать одним словом. Избегая этого, я по твоей просьбе так переложил жизнь блаженного Антония, что ничего не пропало из смысла, хотя и пропало кое-что из слов. Пусть другие гоняются за слогами и буквами, ты же ищи мыслей». Дня мне не хватит, если я буду приводить свидетельства всех, кто переводил по смыслу. Сейчас достаточно назвать Илария Исповедника, который перевел с греческого на латынь гомилии на книгу Иова и множество толкований на Псалмы, и не корпел над мертвой буквой, и не истязал себя нудным переводом, как невежды, но как бы по праву победителя переложил плененные мысли на свой язык.

7. Неудивительно, что в иные века и мужи Церкви, переводившие Септуагинту, и Евангелисты и Апостолы в священных свитках поступали так же. Мы читаем у Марка, как сказал Господь: «Тали-фа куми», и тут же сказано: «Что значит: девица, тебе говорю, встань» (Мк 5:41). Почему бы не обвинять Евангелиста во лжи: зачем он прибавил «тебе говорю», когда по-еврейски сказано только «девица, встань»? Он emfatikwteron11 прибавил «тебе говорю», чтобы передать обращение и повеление. Также и у Матфея, когда рассказывается, как Иуда-предатель вернул тридцать сребренников

11 Для большей выразительности (греч.).

и на них было куплено поле горшечника, написано так: «Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: и взяли тридцать сребренников, цену Оцененного, Которого оценили сыны Израиля, и дали их за землю горшечника, как сказал мне Господь» (Мф 27:9—10). Но это совсем не у Иеремии, а у Захарии можно найти, сказанное другими словами и в совершенно ином порядке. Вот как это в Вульгате12: «И скажу им: если угодно вам, то дайте Мне плату Мою, если же нет — не давайте; и они отвесили в уплату Мне тридцать сребренников. И сказал Мне Господь: брось их в горнило — посмотри, стоят ли они того, во что оценили Меня. И взял Я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень в горнило» (Зах 11:12—13)13.

Quantum distet ab Evangelistae testimonio Septuaginta transla-tio, perspicuum est. Sed et in Hebraeo cum sensus idem sit, verba praepostera sunt, et pene diversa. "Et dixi, inquit, ad eos: Si bonum est in oculis vestris, afferte mercedem meam: et si non, quiescite. Et appenderunt mercedem meam triginta argenteos. Et dixit Domi-nus ad me: Profice illud ad statuarium: decorum pretium, quod ap-pretiatus sum ab eis. Et tuli triginta argenteos, et profeci eos in domo Domini ad statuarium." Accusent Apostolum falsitatis, quod nec cum Hebraico, nec cum Septuaginta congruat translatoribus: et quod his mafus est, erret in nomine, pro Zacharia quippe, Jeremiam posuit. Sed absit hoc de pedissequo Christi dicere: cui curae fuit non verba et syllabas aucupari, sed sententias dogmatum ponere. Veniamus ad aliud efusdem Zachariae testimonium, quod Joannes Evangelista assumit fuxta Hebraicam Veritatem. "Videbunt in quem compunxerunt" (Zach. 12. 10; et Joan. 19. 37), pro quo in Septuaginta legimus, ка1 èntpXé^ovTat npôç це, àv0' œv èvwpx^aavTO, quod interpretati sunt Latini: "Et aspicient ad me, pro his quae illuserunt, sive insultaverunt." Discrepat Evangelistae, Septuaginta interpretum, nostraque translatio: et tamen sermonum varietas, spiritus unitate concordat. 3n Matthaeo quoque legimus Dominum praedicentem Apostolis fugam, et hoc ipsum Zachariae testimonio confirmantem. Scriptum est, ait, Percutiam pastorem, et dispergentur oves (Zach. 13. 7; et Matth. 26. 31). At in Septuaginta et in Hebraeo multo aliter; non enim ex persona Dei dicitur, ut Evangelista vult: sed ex Pro-phetae, Deum Patrem rogantis: "Percute pastorem, et dispergentur oves." 3n hoc, ut arbitror, loco, fuxta quorumdam prudentiam,

12 Здесь и далее имеется в виду не Иеронимова «Вульгата», а древний латинский перевод Библии, называемый теперь Италой. Итала, в отличие от Вульгаты Иеронима, переведена полностью с Септуагинты.

13 В синод. переводе (Зах 11:13): ...высокая цена, в какую они оценили Меня! И взял Я тридцать сребренников и бросил их в дом Господень для горшечника.

Evangelista piaculi reus est, quod ausus sit prophetae verba ad Dei referre personam. Scribit supradictus Evangelista, ad Angeli moni-tum, tulisse Joseph parvulum et matrem efus; et intrasse in Aegyp-tum, ibique mansisse usque ad obitum Herodis, ut impleretur quod dictum est a Domino per prophetam: "Ex Aegypto vocavi filium meum." Hoc nostri codices non habent: sed in ©see fuxta Hebraicam scribitur Veritatem: "Quia puer Israel est, et dilexi eum: et ex Aegypto vocavi filium meum" (Osee. II. 2). pro quo et in eodem loc. Septuaginta transtulerunt: "quia parvulus est Israel, et dilexi eum: et ex Aegypto vocavi filios efus." Num omnino repudiandi sunt, quia istum locum, qui ad Christi maxime pertinet sacramentum, aliter transtulerunt? an danda potius venia ut hominibus, fuxta Jacobi sententiam, dicentis: "Multa peccamus omnes: et, si quis in verbo non offendit, iste perfectus est vir, et potest refrenare omne corpus" (Jacob. 3). Illud vero quod in eodem Evangelista scribitur: "Et veniens habitavit in civitate quae dicitur Nazareth: ut impleretur quod dictum est per prophetas, quia Nazaraeus vocabitur» (Matth. n. 23). Respondeant ÀoyoôaiôaÀoi, et fastidiosi aestimatores omnium Tractatorum, ubi legerint; discantque in Isaia positum. Nam in eo loco ubi nos legimus atque transtulimus: "Exiet virga de radice Jesse, et flos de radice efus ascendet" (3sai. II. I): in Hebraeo fuxta linguae illius iôiw^a ita scriptum est: "Exiet virga de radice Jesse, et Nazaraeus de radice efus crescet."

Видно, насколько разнятся перевод Семидесяти толковников и евангельское свидетельство. И в еврейском тексте, хотя смысл тот же самый, слова расставлены по-другому и немного иные: «И Я сказал к ним: если хорошо в очах ваших, принесите плату Мою; если нет, останьтесь в покое. И отвесили плату Мою, тридцать сребренников. И сказал Господь ко Мне: Брось их горшечнику; хороша цена, в которую Я оценен от них. И Я взял тридцать сребренников и бросил их в доме Господнем горшечнику». Можно уличить Апостола в обмане, ибо его слова не согласуются ни с переводом Семидесяти, ни с еврейским текстом; более того, он ошибся в имени: ведь вместо Захарии он назвал Иеремию. Но не подобает так говорить о спутнике Христовом: для него важно было не отследить все слова и слоги, а изложить смысл учения. Перейдём к другому свидетельству того же Захарии, которое евангелист Иоанн приводит по еврейскому подлиннику: «Воззрят на Того, Которого пронзили» (Ин 19:37). В Септуагинте вместо этого мы читаем: kai epibleyontai proz me, anq wn enwrchsanto, что по-латыни переведено: «И взглянут на Меня, как на то, что осмеяли», или «над чем глумились» (Зах 12:10)14. И Септуагинта и наш перевод

14 В синод. переводе: ...воззрят на Него, Которого пронзили.

отличаются от текста Евангелиста, но разница в словах примиряется единством духа. И у Матфея мы читаем, как Господь предсказывает бегство Апостолов, приводя в свидетели того же Захарию: «ибо написано: поражу пастыря, и рассеются овцы» (Мф 26:31). Но и в Септуагинте, и в еврейском подлиннике это совсем не так: эти слова сказаны не от лица Бога, как у Евангелиста, но пророка, просящего Бога Отца: «Порази пастыря, и рассеются овцы» (Зах 13:7). Я думаю, в этом месте, по высокоумию некоторых, Евангелиста можно обвинить в страшном грехе: он посмел слова пророка приписать Богу!.. Тот же Евангелист рассказывает о повелении Ангела Иосифу взять Младенца и Мать Его и бежать в Египет, и оставаться там до смерти Ирода, дабы исполнилось реченное Господом через пророка: «Из Египта воззвал Я Сына Моего» (Мф 2:15). В наших списках этого нет, но в еврейском подлиннике в книге Осии сказано: «Ибо отрок Израиль, и Я возлюбил его, и из Египта воззвал Я Сына Моего» (Ос 11:1)15. Вместо этого в том же месте Семьдесят толковников перевели так: «Ибо мал Израиль, и Я возлюбил его, и из Египта воззвал Я сыновей его». Неужели их должно совершенно отвергнуть за то, что это место, сокровеннейшее для тайн Христовых, они передали по-другому? Или будем милосердны, помня, что они люди, по слову Иакова: «Все мы много согрешаем. Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и все тело» (Иак 3:2). Вот что еще написано у того же Евангелиста: «И пришед поселился в городе, называемом Назарет, да сбудется реченное через пророка, что Он Назореем наречется» (Мф 2:23). Пусть ответят logodaidaloi16 и придирчивые оценщики всех толкователей, где они это читали? Пусть знают, что у Исайи. Ибо в том месте, где мы читали и переводили: «И произойдет отрасль от корня Иессеева, и цвет поднимется от корня его», в еврейском тексте сообразно idiwma17 этого языка написано: «Произойдет ветвь от корня Иессеева, и Назорей произрастет от корня его» (Ис 11:1)18.

Cur hoc omiserunt Septuaginta, si non licet transferre verbum pro verbo? Sacrilegium est, vel celasse, vel ignorasse mysterium.

8. Transeamus ad caetera: neque enim epistolae brevitas patitur diutius singulis immorari. Idem Matthaeus loquitur: "Hoc autem

15 В синод. переводе: Коща Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего.

16 Знатоки, искусники слова (греч.).

17 Особенность (греч.).

18 В синод. переводе: ...произойдет отрасль от корня Иессеева, и ветвь произрастет от корня его.

totum factum est, ut compleretur quod dictum est a Domino per prophetam dicentem: Ecce virgo in utero habebit, et pariet filium, et vocabunt nomen ejus Emmanuel" (Matth. 1. 22. 23; et 3sai. 7. 14) Quod Septuaginta transtulerunt: "Ecce virgo in utero accipiet, et pariet filium, et vocabitis nomen ejus Emmanuel." Si verba calum-niantur [al. calumniamur], utique non est idem, "habebit, et accipiet; neque vocabuit, et vocabitis." porro in Hebraeo legimus ita scriptum: "Ecce virgo concipiet et pariet filium, et vocabit nomen ejus Emmanuel." Non Achaz, qui arguebatur infidelitatis, non Judaei qui erant Dominum negaturi, sed vocabit, inquit, ipsa quae concipiet, ipsa virgo, quae pariet. 3n eodem Evangelista legimus, Herodem ad ad-ventum Magorum fuisse turbatum; Scribisque et Sacerdotibus congregatis, sciscitatum ab eis, ubi Christus nasceretur; illosque respondisse, "in Bethleem Judae: Sic enim scriptum est in prophe-ta: Et tu Bethleem terra Juda, nequaquam minima es in ducibus Juda: Ex te enim egredietur dux, qui regat populum meum Israel." Hoc exemplum in Vulgata Editione sic fertur:" Et tu Bethleem domus Ephratha, modicus es, ut sis in millibus Juda, de te mihi egredietur, ut sit princeps in Israel." Quanta sit inter Matthaeum et Septuaginta verborum ordinisque discordia, magis [al. sic magis] admiraberis, si Hebraicum videas, in quo ita scriptum est: "Et tu Bethleem Ephratha, parvulus es in millibus Juda, ex te mihi egredietur, qui sit dominator in Israel." Considera gradatim, quae ab Evangelista sint posita: Et tu Bethleem terra Juda. pro, terra Juda, in Haebraico habet Ephratha: in Septuaginta, domus Ephratha. Et pro, «nequaquam minima es in ducibus Juda,» in Septuaginta legitur, «modicus es, ut sis in millibus Juda:» in Hebraeo, «parvulus es in millibus Juda;» sensusque contrarius est, Septuaginta sibi in hoc duntaxat loco et Hebraico concordante. Evangelista enim dixit, quod non sit parvulus in ducibus Juda, cum e regione sit positum, parvulus quidem es et modicus; sed tamen de te mihi parvulo et modico egredietur dux in Israel, secundum illud Apostoli: «Elegit infirma mundi Deus, ut confundat fortia» (3. Cor. 1). porro quod sequitur, «qui regat, vel qui pascat populum meum Israel,» aliter in propheta esse perspi-cuum est.

9. Haec replico non ut Evangelistas arguam falsitatis (hoc quippe impiorum est, Celsi, porphyrii, Juliani) sed ut reprehensores meos arguam imperitiae: et impetrem ab eis veniam, ut concedant mihi in simplici epistola, quod in Scripturis sanctis, velint, nolint, Aposto-lis concessuri sunt. Marcus discipulis petri ita suum orditur Evangelium: "principium Evangelii Jesu Christi, sicut scriptum est in 3saia propheta:

Почему Семьдесят толковников оставили это без внимания, как не потому, что нельзя переводить слово за словом? Ведь это кощунство — то ли не заметить, то ли скрыть тайну.

8. Пойдем далее: краткость письма не дозволяет нам долго задерживаться на отдельных местах. Тот же Матфей говорит: «А все сие произошло, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил» (Мф 1:22—23), что Семьдесят перевели так: «Се, Дева во чреве зачнет и родит Сына, и наречете имя Ему: Еммануил». Если придираться к словам, то это не одно и то же: «примет» или «зачнет», «нарекут» или «наречете». А в еврейском тексте мы читаем такое: «Се, Дева зачнет и родит Сына, и наречет имя Ему: Еммануил» (Ис 7:14)19. Не Ахаз, обвиняемый в нечестивости, не иудеи, которые еще отрекутся от Господа, а Она Сама, Дева, зачавшая и родившая, наречет Ему имя. У того же Евангелиста читаем, как Ирод был встревожен приходом волхвов и, собрав священников и книжников, стал выпытывать у них, где родился Христос. Они ответили: «В Вифлееме Иудейском, ибо так написано через пророка: И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных; ибо из тебя произойдет Вождь, Который будет царствовать над народом Моим Израиля» (Мф 2:6)20. В Вульгате это пророчество дано так: «И ты, Вифлеем, дом Ефрафа, невелик ты, чтобы быть среди тысяч Иудиных; из тебя произойдет Мне Тот, Кто будет Владыкой в Израиле». Каково различие в словах и порядке слов между Матфеем и Септуагинтой, ты с еще большим удивлением увидишь, если заглянешь в еврейский текст: «И ты, Вифлеем Ефрафа, мал ты между тысячами Иудиными; из тебя произойдет Мне Тот, Кто будет Властителем Израиля» (Мих 5:2)21. Рассмотрим по порядку. У Евангелиста стоит: «И ты, Вифлеем, земля Иудина»; в еврейском тексте сказано вместо «земля Иуди-на» — «Ефрафа»; в Септуагинте — «дом Ефрафа». Вместо «Ничем не меньше ты воеводств Иудиных» в Септуагинте написано: «Невелик ты, чтобы быть среди тысяч Иудиных», в еврейском тексте — «Мал ты среди тысяч Иудиных»: смысл получается совершенно противоположный. Еврейский подлинник согласен, по крайней мере в этих словах, с Септуагинтой, Евангелист же сказал, что не мал среди тысяч Иудиных, хотя и там и там сказано, что «мал ты и невелик»; но из тебя, — сказано, — малого и невеликого Мне произойдет Вождь в Израиле, по слову Апостола: «Немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное» (1Кор 1:27). И следующее:

19 В синод. переводе: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил.

20 В синод. переводе: ...Который упасет народ Мой, Израиля.

21 В синод. переводе: ...Который должен быть Владыкою в Израиле.

«Который будет править», или «Который упасет народ Мой Израиля», — очевидно, что у пророка иначе.

9. Я рассказываю это не для того, чтобы обвинить Евангелистов в обмане (оставим это нечестивым — Цельсу, Порфирию, Юлиану), но чтобы уличить моих порицателей в невежестве, и прошу у них как милости, чтобы они простили мне в простом письме то, что волей-неволей им придётся прощать Апостолам в Священном Писании. Марк, ученик Петра, так начинает свое Евангелие: «Начало Евангелия Иисуса Христа, как написано у Исайи пророка»:

Ecce ego mitto Angelum meum ante faciem tuam, qui praeparabit viam tuam ante te. Vox clamantis in deserto, parate viam Domini, rectas facite semitas ejus." Hoc exemplum ex duobus prophetis compositum est, de Malachia videlicet et Isaia. Nam primum quod dicitur: "Ecce ego mitto Angelum meum ante faciem tuam, qui praeparabit viam tuam ante te" (Malac. 3. 1), in Malachiae fine scriptum est. Sequens autem quod infertur: "Vox clamantis in deserto," et caetera, in Isaia legimus. Et quomodo Marcus statim in principio voluminis sui posuit, "sicut scriptum est in Isaia propheta: Ecce ego mitto Angelum meum" (3sai 40. 3), quod non scribitur in Isaia, ut diximus: sed in Malachia novissimo duodecim prophetarum? Solvat hanc quaestiunculam imperita praesumptio: et ego erroris veniam deprecabor Idem Marcus inducit ad pharisaeos Salvato-rem loquentem: "Nunquam legistis quid fecerit ©avid, quando ne-cessitatem habuit, et esurivit ipse et socii ejus; quomodo ingressus domum ©ei sub Abiathar pontifice, et panes propositionis comedit, quibus non licebat vesci, nisi solis Sacerdotibus?" (Mar. 2. 25. 26. et Luc. 6. 3. 4). Legamus Samuelem: sive (ut in communi titulo habetur) Regnorum libros, ibique reperiemus non Abiathar scriptum esse, sed Abimelech pontificem, qui postea a ©oeg [al. ©oec.J cum caeteris Sacerdotibus, Saul jubente, percussus est. pergamus ad Apostolum paulum. Scribit ad Corinthios: "Si enim cognovissent Dominum gloriae, non crucifixissent. Sed sicut scriptum est: Quod oculus non vidit, nec auris audivit, nec in cor hominis ascendit, quae praeparavit ©eus diligentibus se." Solent in hoc loco apocryphorum quidam deliramenta sectari, et dicere, quod de Apocalyps. Eliae testimonium sumptum sit: cum in Isaia juxta Hebraicum ita legatur: "A saeculo non audierunt, nec auribus perceperunt. ©culus non vidit, ©eus, absque te, quae praeparasti exspectantibus te" (3sai. 64. 4). Hoc Septuaginta multo aliter transtulerunt: "A saeculo non audivi-mus; neque oculi nostri viderunt ©eum absque te, et opera tua vera, et facies exspectantibus te misericordiam." Intelligimus unde sump-tum sit testimonium, et tamen Apostolus non verbum expressit e verbo, sed парафрао1кш^, eumdem sensum aliis sermonibus

indicavit. 3n Epístola ad Romanos ídem Apostolus paulus exem-plum de Isaia sumens: "Ecce, inquit, ponam in Sion lapidem offen-sionis, et petram scandali" (3sai. 8. 14), discordat a Translatione veten; et tamen cum Hebraica veritate concordat. 3n Septuaginta enim contrarius sensus est: «Non ut lapidi offensionis occurrere-tis, neque ut petrae ruinae:» cum Apostolus quoque petrus He-braeis pauloque consentiens, ita posuerit: "Incredulis autem lapis offensionis et petra scandali" (Rom. 9. 33. et 1. petr. 2). Ex quibus universis perspicuum est, Apostolos et Evangelistas in interpretatione veterum Scripturarum, sensum quaesisse, non verba: nec magno-pere de ordine sermonibusque curasse, dum intellectui res pateret.

Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою. Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мк 1:1—3)22. Это пророчество составлено из двух пророков, Малахии и Исайи. Сказанное сперва: «Вот, Я посылаю Ангела Моего пред лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Мал 3:1)23 находится у Малахии. А последующее: «Глас вопиющего в пустыне» (Ис 40:3) и т.д. можно прочесть у Исайи. Как же Марк в самом начале своего писания приписал Исайе пророчество «Вот, Я посылаю Ангела Моего», которого у Исайи нет, а принадлежит оно, как мы сказали, Малахии, последнему из двенадцати пророков? Пусть отвечает на этот вопрос невежественное предубеждение, я же буду смиренно молить о прощении за ошибку. Тот же Марк рассказывает, как Спаситель говорит к фарисеям: «Неужели вы не читали никогда, что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним? Как вошел он в дом Божий при первосвященнике Авиафаре и ел хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме священников?» (Мк 2:25—26; Лк 6:34). Прочтем Самуила, или книгу Царств, как ее обычно называют, и обнаружим, что первосвященника звали не Авиафар, а Ахимелех — тот самый Ахимелех, который потом был вместе с другими священниками убит Доиком по приказу Саула (1Цар 21:2—6; 22:9—20). Перейдём к апостолу Павлу.Он пишет к коринфянам: «Если бы познали, то не распяли бы Господа славы. Но, как написано: не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1Кор 2:8—9). В этом месте многие, следуя бредням апокрифов, говорят, что это свидетельство содержится в Откровении Илии; тогда как в еврейском тексте

22 В синод. переводе: Начало Евангелия Иисуса Христа, Сына Божия, как написано у пророков: вот, Я посылаю Ангела...

23 В синод. переводе: Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною...

у Исайи можно прочесть: «Ибо от века не слыхали, не внимали ухом, и никакой глаз не видал другого бога, кроме Тебя, который столько сделал для надеющихся на него» (Ис 64:4). Семьдесят толковников переводят совсем иначе: «Ибо от века мы не слыхали, и глаза наши не видели бога, кроме Тебя, и дела Твои праведны, и надеющимся на Тебя Ты оказываешь милосердие». Мы видим, откуда взято это пророчество, и видим, что Апостол перевёл не слово в слово, но parajradtikwx24, выразив тот же смысл иными словами. В Послании к Римлянам тот же апостол Павел, приводя отрывок из Исайи: «Вот, полагаю в Сионе камень преткновения и скалу соблазна» (Рим 9:33)25, расходится со старым переводом26, но согласуется с еврейским подлинником (Ис 8:14)27. А в Септуагинте смысл противоположный: «Да не наткнётесь на камень преткновения и на скалу разрушения», хотя апостол Петр, согласуясь с еврейским текстом и с Павлом, пишет так: «А для неверующих — камень претыкания и скала соблазна» (1Пет 2:7)28. Из всего этого ясно, что Апостолы и Евангелисты в переводе Ветхого Завета искали мыслей, а не слов, и не слишком заботились о порядке и строе речей, — только было бы ясно существо мысли.

10. Lucas vir Apostolicus et Evangelista scribit, Stephanum pri-mum Christi Martyrem in Judaica concione narrantem: «3n septua-ginta quinque animabus descendit Jacob in Aegyptum: et defunctus est ipse, et patres nostri translati sunt in Sychem et positi sunt in sepulcro quod emit Abraham pretio argenti a filiis Emor patris Sychem» (Act. 7. 15. 16. et Genes. 23). Hic locus in ©enesi multo aliter invenitur, quod scilicet Abraham emerit ab Ephron Hetheo, filio Seor, fuxta Hebron, quadringentis drachmis argenti, speluncam du-plicem, et agrum circa eam, sepelieritque in ea Saram uxorem suam. Atque in eodem legimus libro, postea revertentem de Mesopotamia Jacob cum uxoribus et filiis suis, posuisse tabernaculum ante Salem urbem Sychimorum, quae est in terra Chanaan, et habitasse ibi, et emisse partem agri, in quo habebat tentoria, ab Emor patre Sychem centum agnis: et statuisse ibi altare, et invocasse ibi Deum Israel (Ibid. 33). Abraham non emit specum ab Emor patre Sychem: sed ab Ephron filio Seor: nec sepultus est in Sychem, sed in Hebron, quae corrupte dicitur Arboch. Duodecim autem Patriarchae non sunt sepulti in Arboch; sed in Sychem, qui ager non est emptus

24 Парафрастически, пересказывая (греч.).

25 В синод. переводе: ...и камень соблазна.

26 То есть Италой.

27 В синод. переводе: И будет Он освящением и камнем преткновения и скалою соблазна.

28 В синод. переводе: ...камень претыкания и камень соблазна.

ab Abraham, sed a Jacob (Jos. 24. 32). ©iffero solutionem et istius quaestiunculae, ut obtrectatores mei quaerant, et intelligant, non verba in Scripturis consideranda, sed sensus. Vicesimi primi psal-mi juxta Hebraeos idipsum exordium est, quod ©ominus locutus est in cruce: ELI ELI LAMA AZABTHANI quod interpretatur, "©eus meus, ©eus meus, quare me dereliquisti?" Reddant rationem, cur Septuaginta translatores interposuerint, "respice me" [al. in me]. 3ta enim verterunt: "©eus ©eus meus, respice me, quare me dereliquisti?" Respondebunt utique nihil damni in sensu esse, si duo verba sint addita. Audiant et a me non periclitari Ecclesiarum statum, si celeritate dictandi, aliqua verba dimiserim.

11. Longum est nunc revolvere, quanta Septuaginta de suo addi-derint, quanta dimiserint, quae in exemplaribus Ecclesiae, obelis, asteriscisque distincta sunt. Illud enim quod legimus in Isaia: «Beatus qui habet semen in Sion, et domesticos in Jerusalem» (3sai. 31. sec. LXX), solent Hebraei deridere, cum audierint. Nec non et in Amos post descriptionem luxuriae: "Stantia putaverunt haec, et non fugientia" (Amos 6. sec. LXX). Revera sensus rhetoricus et declamatio Tulliana. Sed quid faciemus ad authenticos libros, in quibus haec non feruntur adscripta, et caetera his similia, quae si proferre nitamur, infinitis libris opus est. porro quanta dimiserint, vel asterisci testes, ut dixi, sunt, vel nostra interpretatio, si a dili-genti lectore Translationi veteri conferatur: et tamen jure Septuaginta Editio obtinuit in Ecclesiis, vel quia prima est, et ante Christi facta adventum, vel quia ab Apostolis (in quibus tamen ab Hebraico non discrepat) usurpata. Aquila autem proselytus et contentiosus interpres, qui non solum verba, sed etymologias quoque verborum transferre conatus est, jure projicitur a nobis.

10. Лука, муж апостольский и Евангелист, пишет, что первому-ченик Христов Стефан рассказывал в собрании иудеев: «[С семьюдесятью пятью душами] перешел Иаков в Египет, и скончался сам и отцы наши, и перенесены были в Сихем и положены во гробе, который купил Авраам ценою серебра у сынов Еммора Сихемова» (Деян 7:15—16). В книге Бытия это место выглядит совсем не так: Авраам купил у Ефрона Хеттейского, сына Сеора, за четыреста драхм серебра двойную пещеру возле Хеврона и поле вокруг нее и похоронил там Сарру, жену свою (Быт 23)29. И в той же книге читаем, как Иаков с женами и детьми после возвращения из Месопотамии разбил шатер перед Салемом, городом сихемлян в земле Ханаанской, и поселился там, и купил ту часть поля у Еммора,

29 Согласно синод. переводу, Авраам купил у Ефрона Хетгеянина, сына Цоха-рова, за четыреста сиклей серебра пещеру и поле.

отца Сихемова, за сотню овец, где имел палатки, и сделал жертвенник, и призвал там Бога Израилева (Быт 33:18—20)30. Авраам не покупал пещеру у Еммора Сихемова — он купил у Ефрона, сына Сеора, и потребен не в Сихеме, а в Хевроне, который искаженно называется Арбох. Двенадцать же патриархов похоронены не в Арбохе, а в Сихеме, где поле было куплено не Авраамом, а Иаковом (Нав 24:32). Я так подробно разъясняю и этот небольшой пример, чтобы недоброжелатели мои разобрались и поняли, что в Писании не о словах надо рассуждать, а о мыслях. Двадцать первый Псалом по еврейскому тексту начинается теми же словами, какие Господь сказал на кресте: «Эли, Эли, лама савахфани?» (Мф 27:46), что означает: «Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?» Пусть мне объяснят, почему Семьдесят толковников вставили: «Внемли мне»? Они перевели: «Боже мой, Боже мой, внемли мне, почему Ты меня оставил?» (см. Пс 21:2). И мне ответят: ведь нет ничего предосудительного для смысла, если и прибавить два слова. Так пусть поверят, что и из-за меня не пошатнутся устои Церквей, если, диктуя в спешке, я опустил иные слова.

11. Долго будет сейчас пересказывать, сколько Семьдесят толковников прибавили от себя, сколько пропустили, какие различия есть в церковных списках, пометках и примечаниях. Мы читаем у Исайи: «Блажен, кто имеет семя в Сионе и домашних в Иерусалиме» (Ис 31:9, согласно Септуагинте), а евреи посмеялись бы над этим, если бы услышали. И у Амоса после описания роскоши нет слов: «И мнят все это вечным, а не преходящим» (Ам 6:6, согласно Септуагинте). (Риторический стиль и поистине Туллиево красноречие.) Но что же нам делать с подлинными книгами, в которых отсутствуют эти добавления и другие подобные им (а если мы начнем их перечислять, потребуются бесконечные книги)? А сколько там они пропустили, — тому свидетели, как я уже сказал, и примечания, и наш перевод, если усердный читатель сверит его со старым. Однако перевод Семидесяти по праву принят в Церквах — либо как первый перевод, сделанный еще до Христова пришествия, либо потому, что им пользовались Апостолы (хотя они не отклоняются от еврейского текста). А Аквила31, прозелит и ревностный переводчик, попытавшийся передать не только слова, но и этимологию слов, отвергается нами, и по заслугам.

Quis enim pro frumento et vino et oleo, possit, vel legere, vel intelligere, ônwpto^ôv, ^t^nvÓT^Ta, quod nos possumus

30 В синод, переводе: Иаков купил землю у сынов Еммора, отца Сихемова, за сто монет.

31 Аквила (лат. Aquila) или Акила — II в. по Р.Х.; из иудеев-прозелитов; переводил книги Ветхого Завета с древнееврейского на греческий язык; известен педантизмом и немыслимым буквализмом при переводе, а также явно антихристианской направленностью. — Ред.

dicere "fusionem, pomationemque," et "splendentiam." Aut quia He-braei non solum habent áp0pa, sed et npóapGpa, ille KaKoi^A.wq, et syllabas interpretatur, et litteras dicitque aüv xov oüpavóv Kal aüv x^v y^v, quod Graeca et Latina lingua omnino non recipit; cujus rei exemplum ex nostro sermone capere possumus. Quanta enim apud Graecos bene dicuntur, quae si ad verbum transferamus, in Latino non resonant: et e regione, quae apud nos placent si vertantur juxta ordinem, apud illos displicebunt.

12. Sed ut infinita praeteream, et ostendam tibi, vir omnium nobi-lium Christianissime, et Christianorum nobilissime, cujusmodi fal-sitatis me in epistolae translatione reprehendant, ipsius epistolae ponam cum Graeco sermone principium, ut ex uno crimine intelligantur et caetera, ESsi ^aq ayan^xs ^ xg oqasi xwv KA^pwv ^épsGai, quod ita me vertisse memini: "©portebat nos, dilectissime, clericatus honore non abuti in superbiam." Ecce, inquiunt, in uno versiculo quanta mendacia. primum áyannxóq, dilectus est non dilectissimus. Deinde oí^aiq, aestimatio dicitur, non superbia; non enim dixit oi^axi [al. oiS^axi], sed oi^asu quorum alterum tumorem, alterum arbitrium sonat. Totumque quod sequitur, "clericatus honore non abuti in superbiam, tuum est. Quid ais [al. agis]. o columen littera-rum, et nostrorum temporum Aristarche, qui de universis scriptori-bus sententiam feras? Ergo frustra tanto tempore studuimus; et a saepe manum ferulae subduximus" (Juvenal. Sat. 3). Egredientes de portu, statim impegimus. 3gitur quia et errasse humanum est; et confiteri errorem, prudentis: tu quicumque reprehensor es, tu me obsecro emenda praeceptor, et verbum de verbo exprime. Debueras, inquit, dicere: "©portebat nos, dilecte, non aestimatione Clericorum ferri." Haec est plautina eloquentia, hic lepos Atticus, et Musarum, ut dicunt, eloquio comparandus. Completur in me tritum vulgi sermone proverbium: ©leum perdit et impensas, qui bovem mittit ad ceroma. Haec non est illius culpa, cujus sub persona alius agit Tra-goediam; sed Ruffini et Melanii magistrorum ejus, qui illum magna mercede nihil scire docuerunt. Nec reprehendo in quolibet Christiano sermonis imperitiam: atque utinam Socraticum illud haberemus: Scio, quod nescio; et alterius sapientis (Chilonis ut putatur): Teipsum intellige. VENERAT3ON3 mihi semper fuit non verbosa rusticitas, sed sancta simplicitas. Qui in sermone imitari se dicit Apostolus, prius imitetur virtutes in vita illorum, in quibus loquendi simplici-tatem excusabat sanctimoniae magnitudo; et syllogismos Aristotelis, contortaque Chrysippi acumina, resurgens mortuus confutabat. Caeterum ridiculum, si quis e nobis manens inter Croesi opes, et Sardanapali delicias, de sola rusticitate se jactet: QUASI ©MNES latrones, et diversorum criminum rei, diserti sint: et cruentos gladios, philosophorum voluminibus, ac non arborum truncis occulant.

Ибо кто же вместо слов «хлеб, вино и елей» (Втор 7:13) мог бы прочесть или понять — ceuma, opwrismon, stilpnothta, что можно перевести как «излияние, плодоношение и блистание»? А поскольку в еврейском языке есть не только arqra, но и proarqra32, то он kakozhlwx33 и слоги переводит, и буквы, и пишет sun ton ouranon kai sun thn ghn34, что ни по-гречески, ни по-латыни совершенно неприемлемо. Такой же пример можно привести и из нашей речи. Как бы ни была хороша греческая фраза, но переведённая на латынь дословно, она не зазвучит; и наоборот, то, что хорошо для нас, при переводе слово за слово на греческий грекам нравиться не будет.

12. Но оставим эту безграничную тему. Хочу показать тебе, о благороднейший муж среди христиан и христианнейший среди благородных, какого рода ложь при переводе письма мне вменяют в вину, и для этого приведу начало письма по-латыни и по-гречески, чтобы на примере одного обвинения стали ясны и другие. Edei hmax, agaphte, mh th oihsei twn klhrwn jeresqai я, помнится, перевел так: «Надлежало нам, возлюбленнейший, не превращать честь священнослужения в предмет гордости». «Вот, — говорят они, — какая ложь в одной строчке! Во-первых, agaphtox — это не "возлюбленнейший", а "возлюбленный". Затем, oihsix; есть "мнение", а не "гордость", поскольку здесь не сказано oihmati, но oihsei; одно означает "мнение", второе — "надменность". И все дальнейшее: "Не превращать честь священнослужения в предмет гордости" — тебе принадлежит». Что ты такое говоришь, о борец за букву, о Аристарх35 нашего времени, [строго] судящий всех без разбора писателей? Видно зря мы столько времени учились и «часто отдергивали руку от розги»36, — отойдя от берега, сразу пошли ко дну. Конечно, раз человеку свойственно ошибаться, то человеку умному — признавать свои ошибки: какой бы ты ни был порицатель, сделай милость, — молю тебя, учитель, поправь меня и переведи слово в слово! Он отвечает: «Ты должен был перевести: надлежало нам, возлюбленный, не носиться с мнением священнослужителей». Вот оно, Плавтово красноречие! Вот аттическое изящество, сравнимое, как говорится, с речью муз! Оправдывается

32 Артикли и «предартикли» (греч.); в древнееврейском языке: определенный артикль и особая частица, ставящиеся вместе при объектном винительном падеже. Аквила попытался воспроизвести в своем переводе и то, и другое. — Ред.

33 Педантично, въедливо (греч.).

34 Окончание стиха Быт 1:1 — ...небо и землю (греч.). — Ред.

35 Аристарх из Самофракии (II в. до Р.Х.); жил в Александрии, основал собственную филологическую школу. Занимался критикой и истолкованием известнейших греческих поэтов, в частности — Гомера. Имя Аристарха стало впоследствии нарицательным — как своеобразный символ учености и педантичности. — Ред.

36 Ювенал. Сатира 1, 15.

3 ВМУ, теория перевода, № 3

33

на мне ходячая простонародная пословица: «Посылать быка в палестру — даром тратиться на масло». Но не его это вина; трагедию под его маской разыгрывают другие; Руфин и Мелания37, учителя его, за большие деньги научившие его ничего не знать. Я не осуждаю никого из христиан за невежество речей; еще Сократ сказал: «Я знаю, что ничего не знаю», а другой мудрец (Хилон, как считается): «Познай самого себя». Но я всегда почитал святую простоту, а не словесную нищету. Кто подражает моим речам, — говорит Апостол, — пусть лучше подражает добродетелям тех, у кого простота в речах искупалась величием святости. И силлогизмы Аристотеля, и изощренные остроты Хрисиппа посрамил Воскресший из мертвых. Смешно, впрочем, если бы кто-нибудь из нас среди богатств Креза и утех Сарданалала похвалялся бы лишь одним своим невежеством, — будто разбойники и прочие преступники все до одного красноречивы и прячут окровавленные мечи не в дуплах деревьев, а в свитках философов.

13. Excessi mensuram epistolae, sed non excessi doloris modum. Nam qui falsarius vocor; et inter muliercularum radios et textrina dilanior, contentus sum crimen abnuere, non referre. Unde arbitrio tuo cuncta permitto; ut legas ipsam epistolam, tam ©raecam quam Latinam: et illico intelliges accusatorum meorum naenias, et probrosas querelas. porro mihi sufficit amicum instruxisse carissi-mum: et in cellula latitantem diem tantum exspectare fudicii. ©pto-que, si fieri potest, et si adversarii siverint, Commentarios potius Scripturarum, quam Demosthenis et Tullii philippicas tibi scribere.

13. Я достиг конца письма, но не достиг предела своей печали. Ибо меня называют лжецом и треплют мое имя в бабьих покоях за ткацким станком, я же довольствуюсь тем, что не вижу за собой вины и не оправдываюсь. Поэтому все отдаю тебе на суд; прочти само письмо по-гречески и по-латыни, и тотчас поймешь, чего стоят вопли и мерзкие жалобы моих обвинителей. А мне достаточно все поведать дорогому другу и, укрывшись в келье, ожидать приговора. И хочу, если получится и если допустят враги, писать тебе лучше толкования на Писание, чем Демосфеновы и Туллиевы филиппики.

Перевод с латыни Н. Холмогоровой подредакцией М. Касьян и Т. Миллер.

Текст приводится по изданию: Альфа и Омега. 1995. № 4 (7). С. 173-187

37 Руфин Аквилейский — старый друг 6л. Иеронима, Мелания — римская аристократка, основала монастырь на горе Елеонской. Полемика об Оригене превратила их былую дружбу с бл. Иеронимом в многолетнюю вражду. — Ред.

Заключение

Итак, краткая характеристика переводческой деятельности блаженного Иеронима, построенная в форме ответов на вопросы, предложенные Антуаном Берманом, а также идеи о принципах перевода, изложенные в трактате «О наилучшем способе перевода», позволяют обрисовать личность средневекового филолога. Иеро-ним был весьма образованным человеком для своего времени, обладавшим широкими познаниями в области филологии, истории, богословия. Его образованность выделяла его среди других богословов. Но эта же образованность и некоторое чувство превосходства, иногда даже над авторами переводимых произведений, позволяли ему в ряде случаев довольно свободно обходиться с исходным текстом. В письме к Вигилянцию, объясняя, почему он переводил еретика Оригена, отчасти оправдываясь в этом, Иероним высказал весьма интересную мысль, не только характеризующую его как переводчика, но и положившую начало целому направлению в переводческой стратегии. «Поэтому, — пишет он, — если я перевёл его хорошее, а дурное обрезал, или исправил, или опустил, — заслуживаю ли я порицания за то, что латиняне благодаря мне имеют его доброе и не знают дурного» [Блаженный Иероним Стридонский, 2006, с. 209].

Это высказывание Иеронима по поводу своей переводческой стратегии оказывается весьма важным для дальнейшего развития философии перевода. Для того, чтобы понять это, достаточно взглянуть на предисловие Монтескье к своим «Персидским письмам». Французский писатель и философ в XVIII в. заявляет читателю, что «выполнял только обязанности переводчика: все мои старания, — продолжает он, — были направлены на то, чтобы приспособить это произведение к нашим нравам. Я по возможности облегчил читателям азиатский язык и избавил их от бесчисленных высокопарных выражений, которые до крайности наскучили бы им. Но это еще не все, что я для них сделал. Я сократил пространные приветствия, на которые восточные люди тороваты не меньше нашего, и опустил бесконечное число мелочей, которым так трудно выдержать дневной свет и которым всегда следует оставаться личным делом двух друзей» [Монтескье, 1993, с. 210]. Более тысячелетия разделяет высказывания двух мыслителей о переводческой стратегии. Но сколько в них общего. И тот, и другой считают себя вправе исправлять автора. Разумеется, Монтескье никого на самом деле не исправлял, но он предпослал своему роману характерное предисловие, которое обычно сопровождало переводные произведения в тот период.

Таким образом, есть все основания полагать, что, если Цицерон был первым апологетом вольного перевода, то Иероним был первым, кто попытался оправдать и аргументировано обосновать необходимость исправительных переводов.

Список литературы

Berman A. Pour une critique des traductions: John Donne. Paris: Gallimard,

1995 (перевод мой. — О.К.). Диесперсов А. Блаженный Иероним и его век. М., 1916. Блаженный Иероним Стридонский. К Домниону // Блаженный Иероним Стридонский. Да будут одежды твои светлы // Письма о духовной жизни. М., 2006. Berman A. L'épreuve de l'étranger. P., 1984 (перевод мой. — Н.Г.). Жития блаженного Иеронима // Жития святых, на русском языке изло-женныя по руководству Четьих-миней св. Димитрия Ростовскаго с дополнениями, объяснительными примечаниями и изображениями святых. 2-е изд. М.: Синодальная Типография, 1903. Цит. по: http:// mistudies.narod.ru/name/h/hieronimus/jerome.htm. Блаж. Иероним Стридонский Евсевий Софроний. См.: Mistudies. Христианский портал: http://mistudies.narod.ru/name/h/hieronimus/jerome. htm.

Hieronymus. Epistola LVII. Ad Pammachium // Hieronymus. Sancti Eusebii

Hieronymi Stridonensis. Opera omnia. P. 1845—1846. Монтескье Ш.Л. Персидские письма // Французский фривольный роман / Пер. с франц. под ред. Е.А. Гунста. М., 1993.