CC BY
66
Филология. Искусствознание Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2014, № 2 (3), с.70-73
УДК 821.111
ИРОНИЯ И КОНТРАСТ КАК ИНСТРУМЕНТ ДЕКОНСТРУКЦИИ НАЦИОНАЛЬНОГО МИФА (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНОВ ГРЭМА ДЖОЙСА)
© 2014 г. А.Ю. Колесников
Нижегородский госуниверситет им. Н.И. Лобачевского alik.kolesnikoff@yandex.ru
Поступила в редакцию 08.07.2014
Рассматривается вопрос формирования национального мифа, его репрезентации и деконструкции в тексте литературного произведения. На материале романов британского писателя Грэма Джойса показывается, как ирония и контраст служат механизмами деконструкции национального мифа.
Ключевые слова: национальный код, современная британская литература, Грэм Джойс, ирония.
Со второй половины XIX века в британской литературе всё сильнее начинает звучать тема поиска национального характера, национального героя, связанная с попыткой национальной (само)идентификации. Некоторые попытки «описания» национального характера можно увидеть уже в романах Чарлза Диккенса и Уильяма Теккерея, а затем в произведениях Р. Киплинга, П. Г. Вудхауза, Э. М. Форстера, И. Во, Дж. Фаулза, П. Акройда, Дж. Барнса, К. Исигуро и др. Тема поиска национальной идентичности в произведениях этих авторов может быть представлена не эксплицитно, но присутствовать в качестве сквозного мотива или на уровне подтекста.
Особенно остро вопрос о национальной идентификации ставится в литературе постколониального периода, когда на британские острова приезжают и начинают писать на английском языке представители других национальностей, а порой и других культур. Таких авторов довольно много: это и Салман Рушди, и Кадзуо Исигуро, и Тимоти Мо, и др. Примечателен тот факт, что урождённый японец Кадзуо Исигуро, много лет живущий в Англии и пишущий на английском языке, как отмечено в аннотации к его книге «Остаток дня», написал самый английский роман конца XX века. Взгляд со стороны в конце XX века и, в частности, в постколониальной литературе оказывается порой более репрезентативным, чем взгляд изнутри. В то же самое время в книге Джулиана Барнса «Англия, Англия» среди атрибутов, наилучшим образом характеризующих и представляющих Англию, оказываются и те, о которых рядовой иностранец может даже и не догадываться.
Литература не только и не столько репрезен-тует национальный характер, сколько «serve to define who and what we are, both to ourselves and to others1» [1, p. 176]. В этом смысле литература выступает механизмом создания и репрезентации национального мифа, который «включает в себя различные аспекты существования национального образа мира в художественном тексте национальной культуры <...> соотносится с понятием национальная картина мира, которая транслирует представления, сложившиеся в национальном менталитете или порождает их» [2, с. 185]. Процесс конструирования национального мифа предполагает определённого рода «приписывание» конкретной нации ряда стереотипов, то есть является процессом национализации объектов материального мира [2, с. 186], присвоением нацией знаков культуры, культурных кодов. Что, в свою очередь, непосредственно связывается с упорядочиванием, освоением пространства «своего» (в противопоставлении «чужому»), концептуализацией представлений о «национальном». Подобного рода ментальная деятельность обнаруживает стремление к созданию некоего органического единства, лишенного каких-либо внутренних границ.
Национальный миф позволяет поддерживать ощущение национальности и национальной принадлежности в обыденной жизни, а не только в моменты опасности или межнациональных столкновений, конфликтов. Являясь средством поддержания национальной идентичности, такой миф также формирует восприятие нации извне.
Компонентами, формирующими национальный миф, могут становиться самые разнообраз-
ные явления: не только культурные объекты (такие как национальный костюм, национальная монета, традиции, обряды, церемонии), но и объекты материального мира в целом. Такими «объектами материального мира», идентифицирующими национальность, являются, помимо прочего, «our bodies, the foods we eat and the physical nature of our surroundings2» [1, p. 176]. Так, частью национального мифа становятся объекты пейзажа (русские берёзки), особенности погодных условий (туманный Альбион, дождливый Лондон), пища и особенности её употребления (китайская чайная церемония), специфика национального гендерного взаимодействия, проявляющаяся в особенностях ухаживания, поведения мужчины и женщины по отношению друг к другу в рамках одной национальной культуры.
О том, как еда становится маркером национальной принадлежности и формирует национальный французский миф, пишет уже Ролан Барт в эссе «Бифштекс и картошка», входящем в одну из его ранних работ «Мифологии» (1957 г.) [3, с. 141—144]. Барт отмечает, что «бифштекс является во Франции базовым элементом питания - он скорее национализирован, чем социализирован» [3, с. 142], национализация продукта питания приводит к тому, что он становится «пищевым знаком "французскости"» [3, с. 144]. Не только бифштекс и картошка являются пищевыми знаками национальной идентификации, можно привести много подобных примеров, начиная с английских fish&chips и заканчивая русскими щами, которые выступают знаками английскости и русскости соответственно. Кроме того, пища, манера её употребления и приготовления не только служат маркером национальной идентичности и принадлежности (так, например, употребление особым образом приготовленной индейки на День Благодарения выражает американскость), но и является средством репрезентации нации в мире через понятие национальной кухни (итальянская кухня, китайская кухня, мексиканская кухня, русская кухня и т.п.).
Если до середины XX века мы имеем дело скорее с описанием и фиксацией национально-своеобразных маркеров национальной идентичности, то, начиная с литературы постмодернизма (и далее), прослеживается тенденция к деконструкции как национального мифа в целом, так и отдельных его составных частей.
Литература постмодернизма имеет тенденцию к нарушению внутреннего единства национального мифа, выявлению его внутренней по-лисемантичности. Здесь мы часто имеем дело с
деконструкцией. Выявляя отдельные составляющие национального мифа, деконструктиви-стский анализ в очередной раз заостряет внимание на интенциональном характере любой мифологии, подрывает доверие к самому понятию «нация», девальвирует его: «превращаясь в орудие, образ дискредитируется в моих глазах» [3, с. 289]. Одним из основных средств подобной деконструкции является использование иронии и контраста.
Контраст, так же как и ирония, в основе своей структуры имеет бинарную оппозицию. Однако если при использовании иронии одна из частей оппозиции, как правило, не выражена эксплицитно, а лишь подразумевается, то использование контраста указывает на явно выраженное противопоставление частей оппозиции, «наложение» одной на другую, за счет чего подчеркиваются характерные особенности одного из (или обоих) противопоставленных компонентов.
К использованию контраста в качестве одного из средств выявления национального своеобразия прибегает уже Э. М. Форстер в романе «Поездка в Индию» (1924), в котором уже присутствует как тема межкультурной коммуникации, так и мотив путешествия, важный Форстеру для описания национального характера. Похожим образом функционирует контраст в некоторых романах современного английского писателя Грэма Джойса (р. 1954 г.).
Базовой разновидностью контраста, к которой прибегает Грэм Джойс, является культурный контраст: персонажи его романов, преимущественно англичане по своему происхождению, помещаются в иной культурный контекст. На практике реализация этой разновидности контраста осуществляется посредством использования мотива путешествия: из Англии в Грецию отправляются герои его романа «Дом утраченных грёз» («The house of lost dreams», 1993); в Иерусалиме оказывается Том, главный герой романа «Реквием» («Requiem», 1995); каникулы во Франции устраивают герои его романа «Скоро будет буря» («Stormwatcher», 1997); действие романа «Индиго» («Indigo», 1999) разворачивается сразу в двух городах: Чикаго и Рим; в Таиланд отправляется английский электрик Джек вместе со своим сыном Филом и другом Миком из романа «Курение мака» («Smoking Poppy», 2001). Можно отметить тенденцию к изображению английского рационального типа характера на фоне экзотической страны (каковыми являются, например, Израиль и Таиланд; даже греческий остров Маврос, на который отправляются герои романа «Дом утраченных грёз», вос-
72
А.Ю. Колесников
принимается как пространство живой мифологии). Разница между английским и экзотическим может сводиться к противопоставлению рационального и иррационального, западным мышлением и восточным.
Однако часто подобный культурный контраст утверждает не разницу в национальных мифах, а внутреннее сходство, лишь маскирующееся под маской различия. Так, в романе «Курение мака» высказывается следующее замечание относительно экзотичной культуры Востока: Восточная учтивость» состоит из благожелательных улыбок, выражений сочувствия, уклончивых заверений и хорошо натренированной мимики, свидетельствующей о компетентности и умении владеть собой [4, с. 84] и, чуть ранее: Беда Мика заключалась в том, что улыбку любой из этих женщин он принимал как знак особого расположения и всерьёз считал, что произвёл фурор. Он не понимал, что умение услужливо улыбаться было неотъемлемой частью их восточной культуры [4, с. 67]. Отмеченная автором «восточная учтивость» имеет целью скрыть истинные намерения человека, замаскировать их под благожелательность и услужливость, какими бы они ни были на самом деле. Однако же мы можем отметить подобную черту и у англичан, правда, выраженную иначе. Речь о природной английской сдержанности, способности чувствовать одно, при этом стремясь всем своим видом скрыть эти чувства, замаскировать их непроницаемостью. Одной и той же цели служат противоположные по своей сути явления: скупая и сдержанная мимика англичан и богатая, живая мимика восточного человека.
В некоторых случаях Гр. Джойс прибегает к иронии как средству комической подачи материала. Подобное использование иронии-тропа также часто ведёт к деконструкции национального мифа. Так, в иронических тонах характеризуется Фил в романе «Курение мака». Перед нами предстаёт молодой человек, чья бережливость, аккуратность, религиозность становится предметом откровенной иронии со стороны отца: Я глядел на него и думал про них обоих - про Чарли с её опиумом и про Фила с его христианством - и, прости меня господи, не мог решить с уверенностью, чья беда горше [4, с. 26]; Он заварил нам чай одним пакетиком на две кружки, да ещё отжал его ложкой. Я бросил себе в кружку второй. / - Просто для вкуса, - сказал я [4, с. 26]; Его аккуратная манера резать фрукты вызывала у меня желание отвесить ему хорошую оплеуху [4, с. 218]. Речевая ирония (в первом случае ещё и подкреплённая игрой,
строящейся на отсылке к знаменитому выражению Карла Маркса, получается своего рода «двойная» ирония) здесь служит обличению чрезмерного практицизма, бережливости, характерных для англичан, и к отрицательным сторонам которых, помимо «сухой расчётливости, предприимчивости, деловитости» [5, с. 100], относятся скупость, граничащая порой со скаредностью. В таком виде мы имеем дело со своего рода самоиронией, которая направляется Грэмом Джойсом не столько на себя самого, сколько служит снятию пафоса, помпезности, присущих любому обсуждению вопросов, связанных с нацией, национальностью, национальной самоидентификацией.
Разрушение поливалентности национального мифа может происходить не только через использование контраста, но и подкрепляться вплетением иронического дискурса, понимаемого в рамках пост-структуралисткой парадигмы как «эксплицитное цитирование "другого"» [6, с. 96]. Так, в романе «Дом утраченных грёз» мы, с одной стороны, видим констатацию разницы между английским и греческим: ... он [имеется в виду греческий пастух Манусос] увидел, как англичанин Майк танцует в саду английский танец. Чудной танец, иначе не скажешь. Танец, в котором не было соразмерности, сосредоточенности. Беззаботный танец, не выражающий страдания <...> а почему, собственно душе человека с холодным климатом чем-то не отличаться. [7, с. 127]. Однако эта разница оказывается также чисто формальной: тут же утверждается, что танец англичанина имеет ке-фи, которая определяется как самая твоя сущность, душа [7, с. 126-127], и присуща греческому танцу: и тем не менее, заключил Манусос, в нём была кефи [7, с. 127]. Разрушению поливалентности способствует цитирование фильма «Волхв» (1968) режиссёра Гая Грина, снятого по мотивам романа Джона Фаулза: Однажды, когда Манусос служил на торговом флоте, он видел фильм, в котором англичанин приехал в Грецию, и грек (роль Энтони Куина) учил его танцевать. Кино было хорошее, но танец вызвал у Манусоса раздражение. Тот танец мясника не был настоящим греческим танцем. В нём не было огня, не было страсти. Так, что-то дурацкое, несерьёзное [7, с. 127]. Противопоставляются не танцы, и через них характеры англичан и греков, а понятие о настоящем, истинном и ложном.
Но преодоление поливалентности текста, связано с использованием иронического дис-
курса, приводит к тому, что сомнению подвергается сама парадигма постмодернисткого письма, основанная как раз на стремлении к преодолению «стены происхождения, стены собственности» [6, с. 97]. Разрушение старого мифа ведёт к появлению нового: на место национальному мифу приходит миф о единстве человеческой души. Текст Грэма Джойса, получается, балансирует на грани между неопределённостью и определённостью, игрой и смыслом (целью), письмом и голосом (в понимании Р. Барта), иронией и метафизикой.
Использование иронии, контраста, иронического дискурса способствует выявлению составляющих частей национального мифа, обличает его, что, впрочем, не всегда приводит к дискредитации мифа. Так, потребитель национального мифа о том, что восточная учтивость служит лишь средством маскировки истинных намерений человека так же, как и английская сдержанность, не испытывает дискомфорта от своего знания: «образ как бы естественно влечёт за собой понятие, означающее как бы обосновывает собой означаемое», мифологический образ «превращается в природное состояние» [3, с. 189-190].
Примечания
1. «служит определению того, кто мы и что мы, как для самих себя, так и для других» (перевод мой -А.Ю. Колесников).
2. «наши тела, пища, которую мы едим, и физическая природа нашего окружения» (перевод мой -А.Ю. Колесников).
Список литературы
1. Palmer C. From theory to practice -Experiencing the nation in everyday life // Journal of Material Culture. 1998. V. 3. № 2. P. 175-199.
2. Хабибуллина Л.Ф. Национальный миф в современной английской литературе // Филология и Культура. 2010. № 20. С. 183-187.
3. Барт Р. Мифологии. М.: Академический проект, 2010. 351 с.
4. Джойс Г. Курение мака. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2011. 320 с.
5. Коршунова Е.С. «Типичный англичанин» как литературный образ // Омский научный вестник. 2011. № 3 (98). С. 98-101.
6. Барт Р. S/Z. М.: Академический проект, 2009. 373 с.
7. Джойс Г. Дом утраченных грёз. СПб.: Азбука-классика, 2010. 352 с.
DECONSTRUCTING THE MYTH OF NATION-NESS WITH IRONY AND CONTRAST (THE NOVELS OF GRAHAM JOYCE)
A. Yu. Kolesnikov
The issue of forming the myth of nation-ness, its representation and deconstruction in literary text. The novels of Graham Joyce serves as material, which display the way irony and contrast are used for deconstructing the myth of nation-ness.
Keywords: national identity, contemporary British novel, Graham Joyce.
References
1. Palmer C. From theory to practice - Experiencing the nation in everyday life // Journal of Material Culture. 1998. V. 3. № 2. P. 175-199.
2. Habibullina L.F. Nacional'nyj mif v sovremennoj anglijskoj literature // Filologija i Kul'tura. 2010. № 20. S. 183-187.
3. Bart R. Mifologii. M.: Akademicheskij proekt, 2010. 351 s.
4. Dzhojs G. Kurenie maka. SPb.: Azbuka, Azbuka-Attikus, 2011. 320 s.
5. Korshunova E.S. «Tipichnyj anglichanin» kak li-teraturnyj obraz // Omskij nauchnyj vestnik. 2011. № 3 (98). S. 98-101.
6. Bart R. S/Z. M.: Akademicheskij proekt, 2009. 373 s.
7. Dzhojs G. Dom utrachennyh grjoz. SPb.: Azbu-ka-klassika, 2010. 352 s.
