CC BY
202Р.А. Ромашов
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПРАВА: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ И ТЕХНИКО-ЮРИДИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ
1. Интерпретация права как этап правовой коммуникации
Правовая коммуникация представляет собой процесс и результат манипулятивного воздействия правовых норм на поведение субъектов права. В контексте коммуникативного подхода (А.В. Поляков) право одновременно представляет собой идею и текст, норму и правоотношение, императивно-атрибутивные переживания и социализированные ценности. Ни одно из этих положений не истинно (т.е. не может быть сведено к праву в целом) в своей отдельности и отвлеченности, только в рамках целостного восприятия права они приобретают эйдетический смысл. В свою очередь эйдос права выражается в его структуре, представляющей собой коррелятивную связь правомочий и правообязанностей, конституируемых общезначимой и общеобязательной правовой нормой в процессе межсубъектной коммуникации. Эйдетический центр права заключается в правомочии; именно правомочие является той точкой, из которой расходятся лучи правового смысла, образующего в конечном итоге эйдос права [Поляков, 2001, с. 125-127; Коммуникативная концепция права..., 2003, с. 6-19].
Таким образом, в качестве правовой норма может рассматриваться только в том случае, если имеет место коммуникация, заключающаяся в переводе полученной информации о том или ином правовом предписании в поведение субъекта, которому это предписание адресовано. Вместе с тем, далеко не всякая социальная коммуникация, осуществляемая при помощи юридических средств в рамках юридических процедур, является правовой. Таковой ее делает «присутствие» эйдоса права, представляющего собой правовую субстанцию юридической формы.
В процессе правовой коммуникации возникают ситуации, когда понимание смысла правовой нормы невозможно без ее дополнительного анализа. Толкование (интерпретация) правовых норм имеет своей целью приведение к соответствию фактического смысла и текстового содержания правовой нормы. Толкование (интерпретация) права является необходимым элементом коммуникативной деятельности субъекта, инициирующего возникновение правоприменительных отношений как в области публичного, так и частного права.
Толкование (интерпретация) норм права - это сложный волевой процесс, направленный на установление лингвистического и юридического смысла предписаний правовых норм и доведение необходимой информации до сведения заинтересованных лиц.
Процесс толкования включает две стадии: уяснение и разъяснение. Осуществляющий толкование субъект (интерпретатор) вначале уясняет содержание правовой нормы для себя, а затем разъясняет смысл и содержание правового предписания заинтересованным лицам.
52
Нас в контексте заявленной темы, прежде всего, интересует лингвистический аспект толкования права, наиболее ярко выраженный в грамматическом и синтаксическом анализе интерпретируемого текста.
Лингвистическое толкование связано с восприятием и осмыслением словесного выражения текста соответствующей нормы. Объектом толкования выступает текст интерпретируемой нормы, закрепленный в формально-юридическом источнике права.
Интерпретатор в процессе лексико-морфологического и синтаксического анализа текста выясняет значение отдельных слов, взятых изолированно, а также рассматривает словосочетания и предложения, в комплексе образующие законодательные дефиниции.
Законодательная дефиниция представляет собой определение понятия, получившее закрепление в том или ином нормативно-правовом акте и в силу этого воспринимаемое в качестве общезначимого. В подобном понимании законодательная дефиниция - понятие в юридическом смысле более значимое, нежели дефиниция лингвистическая, закрепленная в соответствующем словаре.
2. Соотношение лингвистической и законодательной дефиниций
Право есть текст, выражаемый посредством языка. Развитие права осуществляется в неразрывной связи с развитием языка. Язык является объектом юридического регулирования (русский язык - государственный язык Российской Федерации; язык как инструмент юридически значимой деятельности - оскорбление, клевета и др.; выраженный в языковой форме текст как предмет авторского права; язык как средство законовыражения) и вместе с тем средством юридической деятельности (язык судопроизводства, следствия, исполнительного производства и т.п.) [Голев, Матвеева, 2003].
В ментальности юристов язык понимается прежде всего как средство формализации мысли и воли законодателя, и на это понимание хорошо ложится концепция юридического языка как способа нормативного воплощения тех или иных ценностных приоритетов и целевых установок, получивших отражение на уровне субъективного правосознания, наделенного соответствующей функциональной компетенцией лица (группы лиц).
Проблема соотношения лингвистической и законодательной дефиниций представлена двумя типовыми конструкциями:
- Текст закона пишется на литературном русском языке, он должен быть понятен всем носителям русского языка; законопослушание предполагает законопонимание, что предъявляет особые требования к законодательной технике;
- Не только написание, но и толкование законов - дело специалистов -профессиональных юристов.
При помощи первой позиции обосновывается тезис о «прямом» воздействии права на общественные отношения. Широко известный тезис о том, что «незнание закона не освобождает от ответственности за его невыполнение/нарушение», предполагает, что, во -первых, закон должен в обязательном порядке носить публичный характер
(неопубликованный/необнародованный закон не может рассматриваться в качестве общезначимого нормативного акта), а во-вторых, что его смысл должен быть доступен для понимания всеми теми, кому он адресован.
Вторая позиция предполагает рассмотрение правотворческой, интерпретационной и правоприменительной деятельности как вида профессиональной деятельности, осуществление которой требует специальной подготовки, доступной только лицам, обладающим соответствующей узкопрофильной квалификацией. При этом оказание услуг, связанных с правовым регулированием и правовой охраной, приобретает статус «правового сервиса».
С позиций юрислингвистики тенденция к языковой специализации законодательных дефиниций является главенствующей и предполагает, что русский юридический язык не может быть переведен на обыденный русский язык элементарным способом - путем имеющихся в обыденном языковом сознании стихийно сформированных кодов. Так, к примеру, термин «закон» понимается в «юридическом языке» уголовного права только в узком смысле - как вид нормативно-правового акта - действующего Уголовного кодекса, обладающего наивысшей юридической силой по сравнению с другими юридическими формами права. Иначе понимается данное слово в обыденной речи, где в зависимости от обстоятельств в качестве закона может рассматриваться любая устойчивая повторяемость (законодательство, включающее наряду с собственно законами подзаконные акты и ратифицированные международные договоры, законы природы, жизни, воровского мира и т.п.). В подобном понимании юридический текст «переведенный с русского на русский» в определенном смысле неизбежно фальсифицируется неспециалистом, не ухватывающим его сути [Ромашов, 2007, с. 1-3-104]. Классическим примером фальсификации подобного рода является вульгарное понимание системы разделения государственной власти, как разделения управленческого труда: на законодательный, исполнительный и судебный. Именно в подобном понимании разделение властей закрепляется в действующей Конституции России. Вместе с тем, в западноевропейской юридической традиции разделение властей рассматривается как принцип ограничения стремления государственной бюрократии к абсолютизации властных полномочий и недопущения возможного властного произвола.
Приведенные примеры позволяют говорить о необоснованности высказываемого требования «применения в практике законодательного конструирования терминов, понятных каждому индивидууму». Это требование предполагает широкое использование в законодательной деятельности обиходных слов, ставших юридическими терминами. Однако
совпадение термина с общенародным словом лишь усугубляет трудности практического понимания рядовыми носителями языка юридических текстов, так как оно может создавать лишь иллюзию понятности. По-видимому, в этом случае можно рассчитывать лишь на приблизительное понимание воли законодателя, выраженной в юридическом документе, рядовыми носителями языка [Ромашов, 2007, с. 1-3-104].
Вместе с тем, представляется целесообразным использовать обыденный язык в процессе разъяснительной интерпретации правовых текстов, ориентированной на правоприменителей, не обладающих специальными юридическими познаниями (представителей исполнительной власти, присяжных заседателей и т.п.). В частности п. 8 ст. 339 УПК РФ гласит, что вопросы должны ставиться в понятных присяжным заседателям формулировках. Это означает, что юридические термины, употребляемые в речах представителей обвинения, защиты и суда, должны быть доступными для рядового гражданина, входящего в состав коллегии присяжных, в такой степени, чтобы обеспечить адекватное восприятие и осмысление им всего того, что происходит в судебном заседании и относится к деянию, в совершении которого обвиняется подсудимый.
Таким образом, рассмотрение проблемы соотношения лингвистической и законодательной дефиниций предполагает, прежде всего, определение принципов соотношения смысловых значений обыденного и юридического языка. Представляется, что на уровне законодательного акта не имеет смысла искусственное упрощение правового текста с тем, что бы он был понятен любому. Подобное упрощение «выхолащивает» юридический смысл закона, примитивизирует его конструкцию и, следовательно, снижает функциональную эффективность. Думается, что стремление к упрощению юридического языка для достижения некоей социальной гармонии профессионального и обыденного правового сознания имеет достаточно четко очерченные границы, обусловленные, прежде всего, средствами и приемами юридической техники законодательной деятельности, а также объемом «юридического словаря» законодательных дефиниций. Оптимизация процессов лингвоюридического взаимодействия предполагает повышение уровня общего правосознания и юридической образованности рядовых граждан, вовлеченных в процессы правового регулирования, а также расширение сферы правового сервиса, призванного облегчить доступ населения к разнообразным специализированным юридическим услугам.
3. Конкретизация законодательства как технико-юридический прием интерпретации права
Конкретизация законодательства является важнейшей составной частью как правотворческой, так и правореализационной деятельности. При этом следует учитывать, что правотворчество является перманентным (непрерывно продолжающимся) процессом, не сводимым только лишь к
деятельности по разработке, принятию, изменению и отмене законов. Принятие закона - важнейший этап правотворчества. Однако факт принятия закона не означает окончания законотворческого процесса. «Законы издаются на более или менее длительное время, между тем как регулируемые ими общественные отношения развиваются и меняются непрерывно» [Иоффе, 2004, с. 75]. Изменения, происходящие в социально-правовой жизни, обусловливают изменение законодательного материала. При этом конкретизация законодательства происходит по принципу низшей критики, предполагающему «обнаружение законодательного текста в его последней действующей редакции» [Иоффе, 2004, с. 79].
Интерпретация законодательства может иметь место как в процессе правотворческой (законодательной), так и в ходе правореализационной деятельности. В процессе правотворчества прикладное значение интерпретации особенно велико на стадии экспертизы законопроекта1, а также на этапе парламентских чтений, в ходе которых осуществляется обсуждение закона в целом, а также происходит уточнение ранее предложенных положений, вносятся поправки и дополнения к обсуждаемому тексту.
В качестве элемента правореализационной деятельности интерпретация имеет значение как мотивационное основание принимаемого решения [Ромашов, 2008, с. 131-132]. В том случае, если решение принимается непосредственно заинтересованным в том или ином исходе дела субъектом (непосредственные формы реализации права), интерпретация законодательства ограничивается его уяснением. Уяснив для себя содержание интерпретируемой нормы, субъект принимает самостоятельное решение, в котором определяются вариант будущего поведения и его возможные последствия. В случае, когда решение по делу принимается в процессе правоприменительной деятельности, субъект правоприменения должен не только уяснить для себя содержание определенной нормы и на основании этой нормы осуществить юридическую квалификацию деяния, но и разъяснить лицам, в отношении которых принято решение, на каких основаниях их дело решено именно таким образом, а не иначе.
Библиографический список
1 В ряде государств научная экспертиза законопроекта является обязательной стадией законодательного процесса. В частности в Регламенте Верховной Рады Украины закреплено положение, в соответствие с которым «зарегистрированный и включенный в повестку дня сессии законопроект при подготовке к первому чтению в обязательном порядке (выделено авт. - Р.Р.) направляется для проведения научной экспертизы, а при подготовке ко всем другим чтениям - для проведения юридической экспертизы и редакционной обработки в ответственные структурные подразделения аппарата Верховной Рады». Регламент Верховной Рады Украины. Утвержден Постановлением Верховной Рады Украины от 16 марта 2006 г. № 3547-IV/ http: //zakon.rada.gov.ua. В России в настоящий период научная экспертиза законопроектов является факультативным элементом законодательной деятельности.
Голев Н.Д., Матвеева О.Н. Юрислингвистическая экспертиза: на стыке языка и права // Сибирский филологический журнал, 2003. - №1. -Новосибирск, 2003.
Иоффе О.С. Избранные труды: В 4 т.: Советское гражданское право. СПб.: Изд-во «Юридический центр Пресс», 2004. - Т. II.
Коммуникативная концепция права: вопросы теории. - СПб., 2003.
Поляков А.В. Общая теория права. - СПб., 2001.
Ромашов Р.А. Законодательная дефиниция в условиях интеграции правовых систем: проблемы унификации //Законодательная дефиниция: логико-гносеологические, политико-юридические, морально-
психологические и практические проблемы: мат-лы Междунар. Круглого стола (Черновцы 21-23 сентября 2006 года) / под ред. В.М. Баранова, П.С. Пацуркивского, Г.О. Матюшкина. - Н/Новгород, 2007.
Ромашов Р.А. Проблема соотношения понятий конкретизация и конкретность законодательства //Конкретизация законодательства как технико-юридический прием нормотворческой, интерпретационной, правоприменительной практики: Материалы Международного симпозиума (Геленджик, 27-28 сентября 2007 г.) /Под ред. В.М. Баранова. - Н/Новгород, 2008.
