CC BY
41
Н. А. Куценко
ИНСТИТУЦИАЛИЗАЦИЯ ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX в.*
Формулировка именно такой темы предполагает реконструкцию исторически достоверного образа русской философской мысли в эпоху ее растущей зрелости. Уже в
XVIII в. произошло предметное самоопределение философии на русской почве (Ки-ево-Могилянская академия, затем — Славяно-греко-латинская академия). Появился философский факультет (Московский университет), велось преподавание философских дисциплин в Киеве, Москве и Петербурге. В начале XIX в. в период после образования Министерства народного просвещения в 1802 г. (МНПР) и реформ духовного образования (1804, 1814, 1819), а также после образования новых гимназий, университетов, семинарий и духовных академий в Москве, Петербурге, Киеве, впоследствии в Казани и соответствующих учебных реформ (1804, 1828, 1835, 1863) ситуация в сфере философского образования, науки и философской культуры в целом кардинально изменилась.
Начиная с 10-х годов XIX столетия уже можно говорить о профессиональной русской философии как предметной и проблемной отрасли историко-философского знания. До сих пор она не была объектом специального научного исследования в своем единстве — комплексном рассмотрении философии как важнейшего предмета преподавания в российских университетах и духовных академиях, т. е. в российской высшей школе начала — середины XIX в. Нашей задачей является проблемно-теоретическое рассмотрение профессиональной философии (духовные академии, университеты) как особого феномена отечественной философской культуры, главной сферы философского образования и распространения систематических философских знаний.
Наша статья нацелена на размышления над относительно новым теоретическим направлением исследований в области отечественной философской мысли, которое можно определить как «Специализированное философское знание в России». Поскольку данный спектр научных исследований затрагивает очень большой исторический пласт и большое количество имен, мы ставим перед собой рассмотрение более
конкретной задачи: как состоялась профессиональная философия в России в первой половине — середине XIX в.? Таким образом мы скорее ставим ряд вопросов, чем даем на них исчерпывающие ответы. Интерес современных историков философии и богословия к данной теме проявился в научной прессе на рубеже 80-90-х годов прошлого XX в.
А. И. Абрамов, В. Ф. Пустарнаков, З. А. Каменский, Н. В. Мотрошилова, Т. Б. Длу-гач, А. В. Соболев, П. П. Гайденко, С. С. Хоружий, Л. Е. Шапошников, А. А. Ермичев, М. Н. Громов, М. А. Маслин, В. К. Шохин, В. В. Сербиненко, В. В. Лазарев, И. В. Цвык,
А. П. Козырев, С. М. Половинкин, В. В. Ванчугов, П. В.Калитин, В. А. Бажанов и другие известные отечественные исследователи, а также наши украинские коллеги В. С. Горский, М. Л. Ткачук, А. Г. Тихолаз, Н. Г. Мозговая рассматривали в своих научных работах данный вопрос.
Практически все упомянутые исследователи считают, что есть существенный пробел в интерпретации поднятого вопроса, поскольку процесс институциализации философии в России, т. е. становления ее как специальности и профессии, изучен еще слабо. Именно такая постановка вопроса возникла в связи с необходимостью выработки нового подхода — теоретического, который объединил бы изучение как профессиональной философии в университетской, т. е. светской, среде, так и в духовно-академических кругах. Проблемно-аналитическое исследование статуса профессиональной философской мысли в России в ее целостности относится лишь к самому последнему времени1.
В формировании профессиональной философской культуры в России видная роль принадлежит также европейским, главным образом немецким, профессорам, роль которых в советское время искажалась и недооценивалась (Й. Б. Шад, И.-М.Шаден, Ф. Х. Рейнгард, И. Ф. Буле и др.). Например, известная деятельность профессора теоретической и практической философии Харьковского университета Йогана Баптиста Шада, высланного из России в 1816 г., имела своим итогом формирование в Харькове целой «школы» поклонников немецкой классической философии, которыми не только были защищены диссертации по философии, но и изданы первые переводы работ Канта и Фихте на русском языке. Что касается университетской философии и философских курсов в духовных академиях, то первоначально формировались они под влиянием философии Лейбница и Вольфа. Затем на протяжении 20-30-х годов происходил переход преподавания академических дисциплин, в том числе и философских, на русский язык. Это важнейший вопрос, требующий отдельного исследования. Отметим лишь, что формирование и применение развитой русской философской лексики во многом происходило именно в духовно-академической среде, изначально богатой своими филологическими традициями, откуда данная лексика была постепенно ретранслирована в университетскую среду в 30-50-х годах посредством привлечения духовно-академической профессуры. Так, Святейший Синод уже в 30-х годах поручил на конкурсной основе виднейшим преподавателям философских и богословских дисциплин академий и семинарий написать академические программы на русском языке, по которым оные дисциплины читались в дальнейшем и во всех российских университетах2.
Для понимания отличия профессиональной философии от других существовавших форм философствования целесообразно выделить 3 главные формы «бытования» русской философии, которые можно обозначить, как «вольную», университетскую и духовно-академическую (последние две и есть собственно профессиональные), которые не были отделены друг от друга, поскольку существовали сквозные
проблемы, в решение которых внесли свой вклад все три главные ветви отечественной философской культуры. Именно это указывает на необходимость их оценки и восприятия в качестве разновидностей единой, интегральной истории русской философии мысли3.
Безусловно, что при рассмотрении такого сложного вопроса требуется и усовершенствованная комплексная методология интегрального типа, применяемая, в частности, в исторических, искусствоведческих, культурологических, религиоведческих изысканиях. В частности, весьма необходимы профессиональное изучение и описание архивов, поиск новых пластов исследования, введение в научный оборот вновь найденных источников, и т. д.
Также необходима постановка вопросов для широкой дискуссии как по обозначенным выше проблемам, так и по поводу уточнения общих концептуальных теорий, интерпретации генезиса и развития отечественной философской мысли, ее типологии, периодизации, соотнесения с традициями и интенциями мировой философии, чтобы определить подходы к выработке единой теоретической модели оценки профессиональной философии в России указанного времени.
Итак, можно утверждать, что термин «профессиональная философия» требует уточнения как по своей формулировке, так и по содержанию. Актуальность именно такой постановки вопроса в начале — середине XIX в. перекликается и с современным состоянием развития философского знания в XX в.
В данном вопросе духовно-академическое образование имеет ощутимое преимущество: стабильность классического философского образования, теистически определенного, разумеется, в данный момент играет роль «охранной» философии, соблюдая традиционность своего статуса. Как пример традиционности можно привести юбилейные сборники академий XIX и XX в. В частности, очень популярным в научной среде является «Сборник лекций бывших профессоров КДА, изданный по случаю 50-летнего ее юбилея», содержащий лекции И. Борисова, И. Скворцова, П. Авсенева и других выдающихся деятелей отечественной культуры. В университетах также было принято чтение актовых лекций ведущих профессоров гуманитарных дисциплин, носивших философскую, а иногда и богословскую направленность. К сожалению, данный тип научного материала слабо известен, а то и не известен вовсе по причине малотиражности изданий такого рода, что требует его систематизации и введения в научный оборот.
Научная богословско-философская школа, переживавшая на рубеже XVIII— XIX вв. период своего реформирования, а точнее — нового формирования, ответила на процесс мощного развития западной философии созданием оригинального философского стиля, «русского теизма». Характеристика такой постановки вопроса о «русском философском языке» в основных чертах дана в книге В. Ванчугова «Очерк истории философии “самобытно-русской”» (М., 1994). И в деловом жанре, и в научном после известной «францизации» языка и стиля стала происходить русификация лексики и мысли. С 30-х годов XIX в. утверждались программы преподавания богословских и философских дисциплин на русском языке, происходил перевод всего преподавания на родной язык, что приводило к расширению профессиональной лексики. Альтернативой этому были последние схоластики, т. е. профессора, читавшие лекции на латыни. Появились, несмотря на вездесущую цензуру, и авторские курсы на русском языке. Созидалась богословско-философская полемическая школа.
Духовная школа, в которой философский элемент носил обязательный характер, была по своей традиции корпоративной, со всеми плюсами и минусами. На вызо-
вы времени ведущие ее представители отвечали научным образом оформленными и изданными трудами. В данном плане в качестве примера приведем большую работу Святителя Феофана Затворника «Православие и наука. Руководственная книга изречений и поучений» 1876 г., в которой не только рассмотрены и проанализированы вопросы христианской гносеологии, православной метафизики, антропологии, психологии, педагогики, но и «соделан» новый систематизированный философский язык.
В свою очередь университетская философия с середины XIX в. созидала свой особый академизм. Его не стоит называть «прохладным» ни в первом, ни во втором случае4. Поскольку присутствовала цензура Синода и Министерства, академизм был взвешенным, но «обаятельным». К тому же данный период становления институализированного философского знания в России был калейдоскопичен, так как наряду с выходцами из отечественной, в основном богословской, ученой среды в университетах работало большое количество иностранных профессоров, которых понимали единицы. Так, упомянутый выше профессор философии Йоган Баптист Шад, читавший лекции на немецком, был рекомендован для занятия кафедры самим Фихте. Отметим, что уровень философии в лице европейских протестантских профессоров, т. е. профессиональной западной элиты, некоторое время опережал уровень российских профессоров. В данном вопросе, особенно в начале XIX в., следует особо выделить значение философии Вольфа и влияние его учебных пособий.
Со своей стороны, отечественные ученые регионально расширили «научное проповедничество», показав свой вариант отстаивания ценностей. Были проведены реформы духовно-академического образования. Открылись Казанская духовная академия и университет, в том числе и для целей «просветительства» среди мусульманского населения. Это, если угодно, было первым испытанием демократии. Причем возникло некое противостояние университетской и академической философско-богословской традиции преподавания гуманитарных дисциплин, некое «два в одном» и одновременно друг против друга, но на разрыв нельзя было идти. Возник некий парадокс: при государственной цензуре светскость оказалась не в лучшей форме — силами чужеземцев философия так и не поняла, что она есть — познание мира в его полноте (в том числе политической составляющей) или академическая дисциплина, а богословие в то же время становилось научным. Оно стало изъяснять философскую составляющую полноты мысли доступным светским языком, уточняя свои позиции и оппозицию.
Необходимость тщательного изучения академической философии в России в XIX в. также обусловлена достаточно неплохой сохранностью рукописных архивов в академических учебных заведениях, также как и канцелярских бумаг (программ преподавания, курсовых, дипломных, диссертационных работ, различных предписаний и т. п.). «Изучение бюрократии» в данном вопросе является весьма важным, так как позволяет «реконструировать» реальные события, составить тематическую карту преподавания философских дисциплин в российских высших учебных заведениях и исследовать ее.
Кого же можно называть «профессиональным философом» в России в XIX в.?
Прежде всего, выпускников философских факультетов (они назывались тогда историко-филологическими). Далее, выпускников богословских учебных заведений (семинарий и академий), специализирующихся по философской тематике. Также штатных преподавателей философских дисциплин независимо от их первичного образования. Всех иных можно отнести к категории философствующих любителей.
Возникает закономерный вопрос: как охарактеризовать последних? Можно ли говорить о стабильной элите в отечественной философии указанного периода?
Обозначим, что является определяющей характеристикой для философа-про-фессионала: образование, развитие своих взглядов в соответствии с академической традицией в области истории философии, логики, других философских дисциплин, определение своей позиции в соответствии с прошлой мировой философской традицией, в том числе и с «корпоративным интересом». Далее обязательна наявность аудитории, т. е. учеников, слушателей академической устроенности науки, определенной области исследования, внутрипрофессиональной «цензуры» и т. п., а также возможность критики, общественной, либо профессиональной оценки — аттестации, например. Возможность развивать свои взгляды в русле той или иной традиции, направления, присутствие печатных органов с академической цензурой, обсуждение, рекомендации, ну и, конечно, институциональная определенность, т. е. учебное либо научное учреждение.
Какие трудности стояли и стоят перед «профессионализмом» в философии? Это, прежде всего, определение собственной позиции, трудности конкретного социальноисторического периода. Выделим также присутствие возможностей объективного исследования интересующей темы, в том числе знание языка, талант и профессионализм, доступность научного материала. Что же осталось от философии сегодня: история философии, метафизика в широком смысле, логика, этика, эстетика — классический набор философских дисциплин. Социология, политология, психология отпочковались, зато появились семиотика, эпистемология, т. е. развился предмет собственно философского дискурса. Следует отметить, что профессиональная философия и профессия «философ» сегодня — разные понятия.
Основными направлениями для изучения профессиональной философии в России указанного нами периода являются богословская и университетская составляющие, причем данное разделение достаточно условно, ведь рассматривается единый процесс усвоения метафизики Нового времени, с теми же идеями, произведениями, учебной литературой. Как два пути философского образования в России Нового времени соединились и почему? Есть современные исследователи, в частности Л. Е. Шапошников и И. В. Цвык, которые рассматривают эти направления отдельно друг от друга, поскольку таков предмет их научного интереса. Другие же —
В. К. Шохин, М. А. Маслин, В. В. Ванчугов считают, что целесообразно объединить эти две ветви.
Почему мы считаем актуальным на фоне обозначенных выше проблем рассмотрение развития профессиональной философии в России именно в обозначенный период? Потому что результатом глобальных политико-составляющих исторических перемен этого времени в европейском общественном сознании на рубеже XVIII— XIX вв. стало формирование не только направлений, но и школ, состоявшихся на уровне классических вершин человеческой мысли, что случается отнюдь не каждое столетие. Сейчас мы говорим о немецкой классической и академической русской религиозной философии или академической русской христианской философии с их профессиональными поисками и новаторской работой дальнейшего рационального понимания двухтысячелетнего опыта христианизированной цивилизации5.
Всем известен вопрос об «изгнании» философии из университетов в середине
XIX в., этот период получил в литературе название «темного десятилетия». Для кого оно было темным? Для демократов, для ненавидящих тогдашний режим современных интерпретаторов, не обязывающих себя «ходить не в секретные архивы».
Для общего развития оно таковым не было, так как произошла окончательная акаде-мизация образования: появились цензурные программы по психологии, логике, т. е. произошло оформление профессиональной философии на стадии ее преподавания. Причем в духовно-академической традиции данное преподавание было непрерывным от среднего звена. На самом деле данный вопрос был вопросом внутренней политики государства, т. е. политическим, а собственно наука особо не пострадала. Нам удалось найти данные программы в архиве Синода, частично они опубликованы в указанной монографии автора статьи. Отметим неизученность роли семинарий в вопросе философского образования. В Приложении нами приводится программа начала XIX в. для семинарии по философским дисциплинам, показывающая весьма высокий уровень преподавания.
Следует отдельно выделить единую тематику в профессиональной философии, где два основных течения взаимообогащали друг друга. Это изучение античной традиции на языке оригинала, перевод и интерпретация античных текстов, гебраистика, востоковедение, теологические штудии, историко-философские исследования европейской философии.
Кого же можно назвать философом в богословской среде? Ортодоксальный ученый-богослов имеет специальное высшее академическое образование (семинария, затем духовная академия), прошел защиту магистерских и профессорских работ (в то время не было разделения на ученые степень и звание), как правило — монашествующий, преподающий в семинарии или академии. Даже среди ученых-богословов существуют различные характерные типажи, которые можно определить как консервативный, модернистский, индивидуалистский, как и различные манеры и стили в изложении своих мыслей, зависящие от места полученного ими богословского образования: Московская, Санкт-Петербургская, Киевская или Казанская духовные академии. Однако их связывает то, что они не имеют права отступать и не отступают от догматического богословия, со всеми вытекающими отсюда последствиями, что, собственно, определяется принципами их веры. Это — элитарное, корпоративное сословие людей, получивших высшее духовное образование и служащих в рамках церковной среды, подчиняющихся ее строжайшему уставу. Следует отметить высокую степень общего гуманитарного образования ученых-богословов. К примеру, в аттестатах П. Д. Юркевича, полученных им по окончании семинарии и академии, числятся пять исторических дисциплин (церковно-библейская история, церковная, всеобщая гражданская история, история Российской церкви и Российского государства) и пять языков (древнееврейский, греческий, латинский, немецкий, французский). Отметим, что выпускники духовных учебных заведений также прекрасно владели и старославянским6.
Мыслитель-богослов, хоть и занимается богословской проблематикой, не связан столь жесткими рамками социальной жизни и высказывает свои мнения по богословской проблематике в более свободной форме. Например, А. С. Хомякова можно вполне причислить к религиозным мыслителям"=богословам неортодоксального толка.
В нашем случае речь идет об изучении наследия представителей ортодоксальной богословской учености, которая характеризуется своей достаточно широкой проблемной средой: богословие, философия, литературные произведения богословско-философского содержания и прочее. По этой причине мы специально не выделяем только философские курсы в наследии представителей богословско-философской школы духовных академий, поскольку их представители и в произведения богословского плана включали значительную часть философского элемента.
На рубеже XVIII-XIX вв. российское богословие и философствующая аудитория, уже на новом языке современной им науки, определились в общей тематической заинтересованности. Они стали мыслить по-новому, анализируя и возражая, но в то же время отстаивая свои принципы, самостоятельность. Продуктивно мыслящие теософы и богословы обязаны были сохранить и сохраняли на всех присущих богословию уровнях теизм как научное направление.
Во взаимодействии двух тенденций, оттачивании своих позиций и стала оформляться и формироваться профессиональная философия Нового времени в России. Богословская наука со времени своего существования в лице наиболее талантливых представителей всегда предлагала оригинальный компромисс с философской наукой. В отечественной культурной традиции Нового времени одним из первых в этом творческом союзе был Г. С. Сковорода. Исторически сложилось так, что богословская наука в духовно-академической традиции преподавания стояла над философской, а последняя, в свою очередь, — над филологической.
Проиллюстрируем взгляд на данный вопрос классиков литературы и науки — Николая Гоголя и Василия Зеньковского. Их «историческая память» объективна, несмотря на разность жанров, поскольку в ней соблюдены исторические традиции.
И Гоголь, и Зеньковский, как и другие виднейшие деятели отечественной культуры, были детьми «своего» времени. Реализм, романтизм, мистицизм и другие направления, проявившиеся в Европе и России на рубеже ХVIII-XIX вв., вследствие всем известных трагических европейских реалий, закончившихся изоляцией Наполеона и разорением большей части населения европейских стран, тем не менее во всех без исключениях сферах искусства и гуманитарных наук, в том числе в философии и богословии, дали конкретные результаты. Реформационный период продолжился революционным и военным. Но философская и богословская мысль требовала уравновешенности, как и прежде, оставаясь последним «чистым» оплотом разумности как таковой.
И для Германии, и для Российской империи, включая и ее украинскую составляющую, формирование «новой» школы профессионального теизма происходило как на почве усвоения наследия прошлого, так и на фоне соотнесения его мудрости с новыми условиями бытия. Однако глобальный государственный кризис давал о себе знать, и судьбу Киевской духовной академии тех лет нельзя назвать завидной. Старой киевской школы не стало, как не стало старого государства. Киево-Могилянскую академию стали называть в исторических сводках «старой Киевской академией». Только позже — с середины XIX столетия — снова будет на слуху Киевская духовно-академическая школа как одна из наиболее современных и либеральных. Одним из результатов реформирования всей системы духовного образования в Российской империи стало профессиональное изучение богословско-философской мысли «отобранными» студентами, в основном выходцами из церковного сословия. Такая специализация в данном виде гуманитарного знания и подготовка высоко-образованных богословов весьма повысили качество образования в этой сфере знания, но и сделали его замкнутым, как мы сегодня бы сказали — элитарным, во многом корпоративным. (Некоторые коллеги называют такое образование «ангажированным». Последнее определение показывает, насколько свободна философская лексика сегодня, вернее — насколько свободно распоряжаются ею сегодня. Но выигрывает ли кто-либо от такого нового «философского языка»?)
Ясно и четко передает ситуацию духовного становления общерусской мысли и той роли, которая сыграла Киевская академия, Василий Зеньковский: «.. .хотя юж-
но-русская ученость еще до крайности не свободна (находится в полном плену у Запада, отрывается от основных истоков христианства), было бы ошибочно недооценивать ее положительный вклад в умственную жизнь сначала Украины, а потом и всей России. И не случайно, что первое заявление о свободе мысли, о внутренней силе, присущей мысли, исходит от московского ученого XVIII века Феофилакта Лопатинского, питомца Киевской Академии. Не только формальная философская культура развивалась постепенно благодаря Киевской Академии, но, несомненно, зарождались и творческие замыслы... Москва жадно впитывала в себя все, чем была богата Украина... »7.
Нельзя не вспомнить оценку В. Зеньковским феномена Г. Сковороды как имеющую непосредственное отношение к рассматриваемому нами вопросу: «Г. Сковорода примечателен как первый философ на Руси в точном смысле слова. Изучение его философского творчества интересно и само по себе, но еще более интересно с исторической точки зрения. Сковорода был бы непонятен вне исторической перспективы, вне той философской культуры, какая слагалась на Южной Руси благодаря Киевской Академии. Появление Сковороды свидетельствует о том, что не напрасно занимались в Академии изучением западной мысли, — в оригинальной и самостоятельной системе Сковороды надо видеть первые всходы того, что развивалось в русской религиозной душе, когда умственная энергия направлялась на вопросы философии»8. Отметим, что Г. Сковорода был одним из наиболее близких по духу философом и для В. Карпова, который уделил ему особое внимание в своем «Введении в философию».
Ситуация в академии середины XVIII столетия была во многом сродни ситуации 20-30-х годов XIX в., когда в ней также начала возрождаться философская школа, которая в дальнейшем окажет огромное влияние на общероссийский философский взлет. Школа эта получит название «киевской школы теизма». Необходимо в связи с этим отметить, что специализация на собственно духовном образовании имела в «обновленной» академии как несомненно положительные, так и некоторые отрицательные стороны. К последним следует причислить тот факт, что Киевская академия в первой четверти XIX в. утратила свое первенство среди российских академий как научно-образовательное академическое заведение высшей ступени, поскольку был открыт Императорский Киевский университет, естественным образом занявший ранее принадлежавшее ей первенство в общеобразовательном процессе.
На протяжении XVIII в. в Киевской академии обучались студенты со всех украинских земель — от Коломыи и Перемышля до берегов Донца, причем светских учащихся насчитывалось в среднем две трети от общего числа студентов, а студентов, вышедших из духовного сословия, — всего треть. Вполне хорошо ли это было? Здесь уместно вспомнить и сравнить оценку «высших» достижений «старой» академии в лице одной трети духовного сословия — впоследствии многих выдающихся архиереев и мыслителей, данную В. Зеньковским, с другой оценкой, хоть и вольнолитературной, но не менее выдающегося Н. В. Гоголя, с его характеристикой Киевской академии (Киево-Могилянской) в «Тарасе Бульбе» и «Вие» со светской точки зрения, т. е. с точки зрения тех самых двух третей студентов из светского сословия.
Хотя это — литературно-художественные произведения, но поданная автором-классиком информация об академии требует разъяснения для понимания статуса данного заведения в обществе. Напомним, что сыновья Тараса Бульбы в двенадцать лет были отданы в Киевскую академию в бурсу (далее шла семинария), поскольку все тогдашние чиновники считали своим долгом дать детям воспитание и образо-
вание. Читаем у Гоголя: «Тогдашний род учения страшно расходился с образом жизни: эти схоластические, грамматические, риторические и логические тонкости решительно не прикасались к времени, никогда не применялись и не повторялись в жизни. Учившиеся им ни к чему не могли привязать своих познаний, хотя бы даже менее схоластических. Самые тогдашние ученые более других были невежды, потому что вовсе были удалены от опыта <... > Голодная бурса рыскала по улицам Киева и заставляла всех быть осторожными <... > Эти бурсаки составляли совершенно отдельный мир: в круг высший, состоявший из польских и русских дворян, они не допускались»9.
Отметим со своей стороны, что при изучении архивных документов как Киево-Могилянской, так и Киевской духовной академии мы сталкивались с записками специальных комиссий, создававшихся для изучения условий содержания учащихся, — выводы их весьма неутешительны: у более 60% студентов отмечалось физическое истощение вследствие плохого питания, и государство выделяло некоторые, хоть небольшие, но реальные средства на улучшение данного положения.
При реформе духовных школ в начале XIX в. было исправлено такое несоответствие, и духовное образование избавилось от своей «светскости», став, как и сегодня, узкопрофильным, замкнутым. Не было и богословских факультетов в университетах царской России.
А вот как Гоголь пишет в «Вие» о бурсаках и семинаристах, последние — учащиеся более высокой ступени образования: «Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы, с тетрадями под мышкой, брели в класс. Грамматики еще были очень малы; ... и бранились между собою самым тоненьким дискантом <... > Риторы шли солиднее <... > эти говорили и божились между собой тенором. Философы целою октавою брали ниже: в карманах их, кроме крепких табачных корешков, ничего не было»10.
Далее следовали богословы, собственно выходцы их духовного сословия. Весьма интересно и последующее описание боя между семинаристами со «всеобщего согласия»: «...в этом бою должны были участвовать все, даже и цензора, обязанные смотреть за порядком и нравственностию всего учащегося сословия. Два богослова обыкновенно решали, как происходить битве <... > Во всяком случае грамматики начинали прежде всех, и как только вмешивалась риторика, они уже бежали прочь... Потом вступала философия с черными длинными усами, а наконец и богословия в ужасных шароварах и с претолстыми шеями. Обыкновенно оканчивалось тем, что богословия побивала всех, и философия, почесывая бока, была теснима в класс и помещалась отдыхать на скамьях»11.
Как видим, философия оказывалась ниже богословия по своему статусу, даже с точки зрения великого литератора; соблюдалась некая «дедовщина» профессий. В условиях реформирования духовных академий также постоянно пытались подавить либерализм философии по сравнению с богословием, но она все же заняла надлежащее ей место в обновленных духовных академиях, в частности в Киевской, преподаватели и выпускники которой, как профессор названной академии И. М. Скворцов и впоследствии профессор Санкт-Петербургской духовной академии В. Н. Карпов, в середине XIX столетия написали, как упоминалось выше, программы по логике и истории философии для университетов Российской империи, критически рассмотренные и одобренные Высочайшим Синодом, а до этого и Цензурным комитетом.
Некоторые вопросы, поднятые в данной статье, призваны привлечь внимание к такому интереснейшему периоду в развитии профессиональной философии в России, каким была первая половина XIX в., и показать известную его неизученность, а также необходимость дальнейшей теоретической и изыскательской работы в этом направлении.
Приложение
Обратимся к программе из рукописного архива КДА по истории философии для начального высшего духовного образования (т. е. для семинарий), обозначенного нами периода, хранящейся в Институте рукописей НБУ.
Согласно каталогу П. Лебедева, в разделе VI «Философия» под номером 761 на листах 31-45 присутствует студенческое сочинение Александра Белюгова, студента первого курса Киевской академии: «Обозрение философских наук и порядок преподавания оных». После подписи: «1817 год. Город Воронеж». Следует сказать, что данный факт свидетельствует о том, что Белюгов заканчивал Воронежскую семинарию, которую также закончил выпускник первого курса Киевской духовной академии В. Н. Карпов, в Воронежской семинарии учился и П. Ф. Авсенев. Из чего можно сделать вывод о необходимости исследования преподавания философских наук в данной семинарии, как и в семинариях вообще. Поскольку названное выше произведение датировано 1816 г., это свидетельствует о том, что оно было написано студентом еще Воронежской семинарии, а не студентом Киевской духовной академии. Однако как методическое произведение в плане преподавания философии в духовных училищах оно имеет определенное показательное значение.
Приводим отрывки из обозрения, которые печатаются согласно указанной рукописи:
«Философия — систематическая наука о возможности и необходимости бытия вещей, на высших началах разума основанная и примененная к достижению главных и последних предназначений разума человеческого.
Две сути последней цели нашего разума — познавать истинное и делать честное; и две наивысшие способности — познавательная и деятельная, посему столько же есть и главных частей философии.
1. Умозрительная философия, предметом имеет то, что есть, или по началам разума исследует возможности бытия, изъясняя причины и законы всего сущего.
2. Деятельная философия, предметом которой есть то, что должно быть от разумной природы человека или которая предлагает законы нравственных решений человеческих. Есть еще особливая способность увеселяться изящным и высоким — эстетическое чувство прекрасного и возвышенного — логика или посредствующая философия.
3. Логика или посредствующая философия. Ее предмет — доказать уму человеческому законы его действия.
4. Опытное душесловие (эмпирическая психология). Его предмет — на основании наблюдений излагать по порядку все силы души человеческой с показанием законов действий их, для разъяснения из того различных явлений, в нас открывающихся.
5. Философская история, в которой излагаются всех времен по крайней мере оригинальные философские произведения, со здравою критикою главных умоположе-ний их, проводимою на основании исторических начал философии. Деятельностью
ума философствующего возбуждается познание более полно и обширно, если изучение философской системы дополняется критическим обозрением различных опытов философствований прошлых времен. Тем самым определяется место для сей науки в отношении к прочим частям философского курса; ибо не можно здраво и безопасно учить о различных системах философских, не познавши основательно всей истории философии; сверх того сам смысл учений философских, сей историей излагаемых, не будет довольно понятен и вразумителен для тех, коим ни терминология, ни основания философские не известны. Итак, полный курс философского учения (курсив мой. — Н. К.) получит такой порядок:
а) опытное душесловие, б) логика, в) метафизика, г) деятельная философия, д) история философская (или философская история).
Сия наука может быть главным образом расположена или по одному хронологическому порядку, или по разделениям и характерам систем философских. И в том и в другом случае предполагаемая от сей науки польза требует:
1. Чтобы кратко, но ясно, без опущения существенных частей, изложены были содержание, главная проблема и отличительный характер каждой системы, дабы из таковой истории могли бы видеть ход и успехи ума человеческого от начала философствований его доныне.
2. Чтобы показаны были как внутренние, так и внешние причины каждого особенного направления философского разума, успехи и заблуждения оного, влияние на политическое и нравственное состояние народов, дабы ошибками других воспользоваться для собственного наставления.
3. Чтобы историческое преподавание сей науки сопровождаемо было везде здравою критикою профессора, по началам истинной философии, дабы учение философской истории вместе были критическим наставлением в правильном философствовании (метод доселе полных курсов, для духовных училищ) и со справедливыми понятиями об их началах и правильном разделении философии».
(Далее идет перечисление учебников на латинском и немецком языках, общее правило преподавания философии и двухгодичное время всего курса. Подпись.) Воронеж. 1817 год.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Работа выполнена при поддержке РГНФ, грант № 06-03-00037а.
1 См.: Авдеева Л. Р., Абрамов А. И., Жуков В. Н. Философия в духовных академиях и университетах в XIX — начале ХХ в.: Философско-правовая мысль // История русской философии. М., 2001. С. 285-334; Бажанов В. А. Прерванный полет: История «университетской» философии и логики в России. М., 1995; Баранец Н. Г. Философское сообщество: Структура и закономерности становления (Россия рубежа XIX-XX веков). Ульяновск, 2003; Цвык И. В. Духовно-академическая философия в России XIX в. М., 2002; Куценко Н. А. Духовно-академическая философия в России первой половины — середины XIX века. Новые материалы. М., 2005.
2 См.: Куценко Н. А. Указ. соч. С. 30-55.
3 См.: Маслин М. А. Духовно-академическая и университетская традиции философского образования в России // Проблемы взаимодействия духовного и светского образования. Н. Новгород, 2004. С. 22-26.
4 Для подтверждения необходимости пересмотра акцентов приведем размышления над достаточно известной, программной статьей В. Ахутина «София и черт. Кант пе-
ред лицом русской религиозной метафизики», в которой, на наш взгляд, несколько были смещены акценты в оценке развития философского процесса в России. Так, отношение к профессиональному философу Канту и НКФ он классифицирует от «прохладноакадемического» до «крайности горячего». Данную оценку автор «базирует» на таких фамилиях, как Н. Федоров, Ф. Достоевский, А. Белый, П. Флоренский, И. Киреевский, С. Булгаков, Е. Трубецкой. Не берется какой либо эмпирический материал от академической составляющей первой половины — середины XIX в., берутся духовные «лидеры» второй половины XIX в. (а в России они были не столько от академистов, сколько от политической оппозиции) и их спор с Кантом и НКФ в целом. Статья не отвечает на вопрос, как сам автор относится к русской религиозной метафизике, но в любом случае последняя нужна ему для полемики по поднятому вопросу.
5 Подчеркнем, что сам термин «русская религиозная философия» в современной литературе в последние годы отмены цензуры часто идеологически неверно, но политически направленно употребляется некоторыми неофитствующими исследователями, резко перешедшими из атеистов в теологи и составившими некое подобие «атеологов». Так вот, этот термин употребляется и изъясняется ими совершенно вульгарно. Данные исследователи, по нашему мнению, представляют собой компиляторский тип пропагандистского толка и низкого научного уровня, очередной раз уверенный в своей востребованности по запросам времени.
6 См. личный архив П. Д. Юркевича: Институт рукописей НБУ им. Вернадского. КДА. 354 (Л.). Муз. 818 в.
7 Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 1. Париж, 1989. С. 60.
8 Там же. С. 64-65.
9 Гоголь Н. В. Тарас Бульба // Классики и современники. Русская классическая литература. М., 1982. С. 234.
10 Гоголь Н. В. Вий // Там же. С. 336.
11 Там же. С. 338.
