CC BY
51
Научная статья
УДК 342.9
Информационная безопасность и противодействие терроризму в цифровом пространстве
Романовский Владислав Георгиевич
Пензенский государственный университет, Пенза, Россия, up406@mail.ru
Аннотация. В статье рассматривается понятие информационной безопасности, а также особенности ее обеспечения в цифровом пространстве. Раскрыто содержание Доктрины информационной безопасности Российской Федерации. Выделены основные правовые источники в указанной сфере, а также проблемы их правоприменения. Показана специфика противодействия террористическим угрозам в социальных сетях и Интернете.
Ключевые слова: Интернет, информационная безопасность, социальные сети, терроризм, противодействие
Публикация выполнена по гранту Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых кандидатов наук № МК-390.2021.2
Для цитирования: Романовский В. Г. Информационная безопасность и противодействие терроризму в цифровом пространстве // Вестник Уральского юридического института МВД России. 2022. № 2. С. 134-140.
Original article
Information security and countering terrorism in the digital space
Romanovsky Vladislav G.
Penza State University, Penza, Russia, up406@mail.ru
Abstract. The article discusses the concept of information security, as well as the features of its provision in the digital space. The content of the Information Security Doctrine of the Russian Federation is disclosed. The main legal sources in this area, as well as the problems of their enforcement are highlighted. The specificity of countering terrorist threats in social networks and the Internet is shown.
Keywords: Internet, information security, social networks, terrorism, counteraction
The publication was made under the grant of the President of the Russian Federation for state support of young Russian scientists, candidates of sciences No. MK-390.2021.2
For citation: Romanovsky V. G. Information security and countering terrorism in the digital space // Bulletin of the Ural Law Institute of the Ministry of the Interior of Russia. 2022. № 2. P. 134-140.
XXI век стал эрой информации, когда информационные системы и технологии переформатировали практически все общественные отношения. С развитием социальных сетей произошла трансформация большинства традиционных институтов, затронувшая экономику, политику, культуру. Происходит изменение содержания базовых прав человека, которое больше всего затрагивает право на неприкосновенность частной жизни. Человек самостоятельно открывает все стороны своего бытия с приложением комментариев, фото и видео, представляя их неограниченному кругу лиц с самым свободным доступом.
Учитывая количество платформ, на базе которых можно размещать любую приватную информацию (и все это происходит без какого-либо принуждения), можно согласиться со знаменитой фразой М. Цукер-берга, произнесенной им в 2010 г. «Конфиденциальность больше не является социальной нормой» [1].
Альтернативная реальность становится определенным символом эпохи, когда с помощью технологий можно создавать любую визуализацию, достоверность которой проверить достаточно сложно. В качестве показательного примера можно привести
© Романовский В. Г., 2022
видео с пародией на выпуск новостей телевидения Северной Кореи, показанное 11 июля 2014 г. на канале Korea News Backup, впоследствии размещенное на YouTube и получившее за несколько дней миллионы просмотров. В нем показывалась победа сборной КНДР по футболу над всеми соперниками (в частности, над сборной США со счетом 4:0) и получение кубка мира 2014 г. Это звучало так убедительно, что многие информационные агентства, поверив публикации, ссылались на официальную пропаганду, вводящую в заблуждение корейских граждан [2]. Сейчас фейк-новости настолько распространены, что даже глобальные информационные агентства испытывают серьезные сложности при верификации любых полученных сведений о происходящем в современном мире. В США в декабре 2020 г. зарегистрирована заявка на создание цифровой посмертной копии человека (№ US 10,853,717 B2, заявитель - компания Microsoft) с сохранением тембра голоса, особенностей произношения и иных индивидуальных характеристик. Подобная копия может быть создана на основе данных, полученных из социальных сетей, электронных документов, видео- и аудиозаписей с участием субъекта копирования. Создание такой копии многими антропологами и психологами оценивается как один из шагов к ломке восприятия мира современного человека (с непредсказуемыми последствиями).
Подобная тотальная информатизация актуализирует тематику, связанную с безопасностью в этой сфере. Правовую основу составляет ряд документов, среди которых необходимо выделить Доктрину информационной безопасности Российской Федерации, утвержденную Указом Президента РФ от 5 декабря 2016 г. № 646. В Доктрине представлен понятийный аппарат: закреплены официальные определения информационной безопасности Российской Федерации, национальных интересов и угроз в этой сфере, информационной инфраструктуры и др. Констатируется трансграничный характер информационных технологий, их влияние на все сферы жизни, а также на экономическое развитие государства. Национальные интересы в информационной сфере можно разделить на четыре группы:
- обеспечение бесперебойного функционирования всей информационной системы страны;
- создание собственной промышленности, обеспечивающей вышеуказанное функционирование;
- представление достоверной информации о России (а также противодействие фейк-новостям);
- участие в обеспечении международной информационной безопасности.
Подчеркивается характер информационных процессов, во многом зависящих от технологического обеспечения иностранных гигантов. Указывается также, что террористические организации воспользовались новыми технологиями, пытаясь оказывать воздействие на индивидуальное и групповое сознание.
Следует отметить также Основы государственной политики Российской Федерации в области между-
народной информационной безопасности, утвержденные Указом Президента РФ от 12 апреля 2021 г. № 213. В этом документе также констатируется основная угроза - использование террористическими организациями информационных и цифровых технологий в противоправных целях. Международное сотрудничество в заявленной сфере приобретает повышенную актуальность в силу отсутствия реальных границ информационного пространства. С учетом глобального распространения террористических движений эффективное противодействие им в рамках одного государства весьма затруднительно. Российская Федерация выступает инициатором принятия многих универсальных конвенций, позволяющих осуществлять быстрый обмен данными среди правоохранительных органов (в 2018 г. предлагалось разработать Кодекс ответственного поведения государств в Интернете) [3, с. 2-4].
Правовую основу обеспечения устойчивого функционирования критической информационной инфраструктуры вне зависимости от компьютерных атак создает Федеральный закон от 26 июля 2017 г. № 187-ФЗ «О безопасности критической информационной инфраструктуры Российской Федерации». Он определяет режим безопасности технологических систем от возможного кибернападения, ограничивая тем самым формы защиты от использования террористами иных цифровых платформ [4, с. 27-32]. Иными словами, закон имеет ограниченное значение, определяя достаточно узкий предмет регулирования, не претендуя на защиту от всех возможных угроз информационной инфраструктуры.
Ключевым нормативным актом является Федеральный закон от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации», который в силу динамики общественных отношений постоянно корректируется. Основной объект регулирования - цифровые технологии, благодаря которым и происходит распространение информации в современном мире. Не все поправки и дополнения достигают запланированного результата. Например, так называемый «Закон о блогерах», принятый в 2014 г. (благодаря которому в Федеральном законе «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» появилась новая статья 10.2 «Особенности распространения блогером общедоступной информации»), уже в 2017 г. был признан утратившим силу. Государство признало, что требования, изложенные в нем, практически не исполняются, а их обеспечение в принудительном порядке невозможно. То же самое происходит с «Законом о запрете мата в Интернете» (Закон от 30 декабря 2020 г. № 530-ФЗ). Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» был дополнен статьей 10.6 «Особенности распространения информации в социальных сетях». Мониторинг исполнения закона показал, что с начала действия документа (февраль 2021 г.) по 1 апреля 2021 г. произошел всплеск ненормативной лексики [5], что мож-
но было наблюдать даже на некоторых электронных площадках Роскомнадзора (модераторы всегда отмечали сложности с удалением комментариев). Годовая статистика действия закона показывает, что снижение употребления ненормативной лексики произошло всего на 1 % [6].
В этом же ключе показательна двухлетняя борьба Роскомнадзора с мессенджером Telegram (2017-2019 гг.). Кстати, в Китае и Иране его использование запрещено. В Германии в настоящее время возбуждено несколько административных дел против владельцев мессенджера, основаниями для которых стала возможность тиражирования радикальной информации экстремистского толка [7]. П. Дуров как в России, так и в Германии ссылается на плюрализм мнений, всегда подчеркивая, что все запросы, связанные с противодействием террористическим угрозам, обрабатываются в ускоренном порядке. В этой части правоохранительные органы не выдвигают каких-то претензий. В России после двухлетнего противостояния Роскомнадзор официально объявил об отсутствии претензий к Telegram. В Германии история только начинается, что вызывает интерес к ее продолжению и результатам.
Приведенные факты указывают на необходимость учета технических возможностей обеспечения вводимых запретов и ограничений. Даже китайская концепция цифрового суверенитета, выстроенная на гигантских вложениях в формирование собственной инфраструктуры (по скромным оценкам около 30 миллиардов долларов США), не обеспечивает тотального «занавеса» от социальных сетей и сайтов, находящихся под запретом. Использование VPN-сервисов - самый простой способ обхода ограничений, не требующий больших познаний в настройках и программном обеспечении. Если погружаться в данную тематику, то на специализированных интернет-страницах имеются пошаговые инструкции подключения к тем или иным инструментам, расширяющим границы поиска в мировой паутине. Американские туристические фирмы, специализирующиеся на отдыхе в КНР, раздают памятки о таких обходах цифровых барьеров для возможности пользования привычными (но запрещенными в Китае) социальными сетями и мессенджерами.
Информационная безопасность как юридическая категория разрабатывается относительно давно в российской науке, где отчасти первенство принадлежит В. Н. Лопатину [8; 9], разработавшему три объекта защиты (информации, человека, информационных систем), предложившему собственное понятие информационно-психологической безопасности, указавшему на единую информационную среду как го-сударствообразующий признак. Есть исследования, нацеленные на правовое обеспечение информационной безопасности России в условиях глобализации [10; 11], где выделяются факторы риска: цифровое неравенство, неразвитость цифровой экономики, интенсификация вызовов, уязвимость цифровых систем.
Неоднократно предлагалось принять самостоятельный Информационный кодекс России [12]. Плавно развивается обновленная концепция прав человека: от информационных [13] к цифровым [14], дополненная правом личности на информационную безопасность [15]. А. В. Мнацканян предложил дополнить перечень отягчающих обстоятельств, закрепленных в Уголовном кодексе РФ, указанием на «совершение преступления с помощью компьютерной техники, информационных и сетевых технологий» [16].
Е. И. Галяшина считает, что необходимо скорректировать понятие информационной безопасности, добавив ключевое указание - «мировоззренческое»
[17]. Это предложение поддерживает К. М. Богатырев
[18], считая, что тем самым речь должна пойти о защите личности от деструктивных воздействий на ее картину миру и аксиологическую ориентацию. Н. Н. Гриб предлагает новое понятие «информационная экспансия», сближая его с установлением информационного превосходства в процессе обработки информации [19].
Террористические организации достаточно оперативно поняли особенности распространения информации в современном мире, взяв на вооружение многие технологические достижения. Первоначально (до появления социальных сетей) активно обсуждался вопрос кибератак на критическую инфраструктуру. В ряде зарубежных работ описывались апокалиптические сценарии (вплоть до «цифрового» Перл-Харбора) [20; 21]. Правда, впоследствии разведывательные организации ряда стран согласились, что проблема несколько преувеличена [22]. Точнее, именно террористические организации не обладают необходимым потенциалом (начиная со специалистов с соответствующим набором компетенций), что нельзя сказать о возможностях государств и поддерживаемых ими соответствующих подразделений. Все больше в оборот внедряются такие термины, как «информационная война», «кибервойна», «кибервойска».
Использование информационного поля для достижения своих целей - постоянная задача террористических организаций. До появления Интернета и социальных сетей борьба за внимание читателя происходила в традиционных средствах массовой информации и в различных печатных продуктах. История показывает, что те же исламистские радикальные организации распространяли информацию с помощью тиражируемых листовок, брошюр, а также видеокассет. Все это создавало определенные трудности, поскольку отслеживание каналов поставки происходило достаточно быстро с помощью проводимых оперативно-розыскных мероприятий и деятельности агентуры. Каждый совершенный теракт имел перед собой цель не только нанести урон предполагаемому противнику, но и создать информационный фон, благодаря которому происходило упоминание о той или иной организации (создавался коммуникационный канал). Именно поэтому террористическая организация всегда объявляла свое «авторство» преступления
(нередко приписывая себе техногенные или природные катастрофы).
СМИ, понимая, что человеческие трагедии привлекают внимание, не всегда ответственно ведут себя в процессе распространения таких новостей. Н. Больц подробно объяснил использование таких коммуникаций в противоправных целях [23, с. 17]. Это приводит к внедрению дополнительных запретов и ограничений. Федеральный закон от 6 марта 2006 г. № 35-ФЗ «О противодействии терроризму» в этой части закрепляет минимальные требования, устанавливая лишь, что оперативный штаб в ходе проведения контртеррористической операции определяет порядок взаимодействия со СМИ. А. Н. Перенджиев справедливо отмечает, что такой порядок пока не сформирован [24]. В ряде стран введен запрет на тиражирование интервью с представителями террористических организаций. Модельный закон о противодействии терроризму, принятый на 33-м пленарном заседании МПА СНГ (постановление № 33-18 от 3 декабря 2009 г.), содержит специальную главу III, посвященную информационно-пропагандистскому противодействию терроризму. В ней предусматривается, что «сотрудники СМИ должны руководствоваться не своими личными или корпоративными интересами при освещении событий, связанных с террором, а осознавать первичность защиты прав граждан». В Турции Закон от 4 декабря 1991 г. № 3713 «О борьбе с терроризмом» [25] устанавливает уголовную ответственность за публикацию в СМИ информации о государственных служащих, принимавших участие в борьбе с терроризмом, или о предполагаемом теракте. В 2010 г. подобная инициатива была оформлена в виде законопроекта в Государственной Думе РФ (депутат Р. Шлегель - автор инициативы): запрет на любое воспроизводство в СМИ заявлений террористов [26]. Только в июле 2021 г. в статье 4 Закона РФ от 27 декабря 1991 г. № 2124-1 «О средствах массовой информации» появилось дополнение, что при упоминании в СМИ террористической организации, ликвидированной или запрещенной, должно присутствовать такое уточнение в тексте сообщения.
Информационные атаки, организуемые террористическими организациями, могут преследовать различные цели. И они не всегда связаны с пропагандой, агитацией своих идей и вербовкой сторонников. Происходит определенное разделение по допустимому контенту, вбрасываемому в мировую паутину, где онлайн-кампания может иметь легальное политическое предназначение, но поддерживать «террористический Интернационал». Явление «кибербуллинг» имеет высокую степень распространения. Так, его доля 14,3 % в статистике распределения удаленных комментариев УоиТиЬе по всему миру (по состоянию на 3 квартал 2021 г. по причинам удаления) [27]. В США 40 % взрослых пользователей Интернета отметили, что лично сталкивались с кибербуллингом [28]. С учетом распространения Интернета даже в бедных странах (в Афганистане около трети населения имеет
доступ к Интернету, еще больше граждан имеет мобильный телефон) воздействие со стороны террористических организаций может иметь колоссальные последствия. Это уже находило подтверждение при операции по захвату Мосула ИГИЛ (запрещена в Российской Федерации) [29] и экспансии Талибана (запрещен в Российской Федерации) [30].
Террористические организации могут продвигать идеи, которые прямо не запрещены, но способствуют развитию экстремистских начал, поощряют насилие. Как правило, распространение таких данных подчинено принципу невода. В отсутствии запрета допустимый контент предлагает перейти пользователю на специализированные сайты, в которых уже могут содержаться пошаговые инструкции о получении иной информации, где уже законные ограничения могут игнорироваться. Таким образом, террористические организации встраиваются в любую легальную тему, имеющую популярность у молодежи - спорт, компьютерные игры, межличностные отношения, гендерные проблемы и др. Уже потом «вплетается» пропаганда. Подобный контент трудно изобличать и блокировать (особенно, когда происходит тщательная предварительная юридическая экспертиза на предмет соответствия законодательству), тем более когда группа пользователей использует принцип эхо-камеры (закрытость и разрешительный доступ к информации). Для его реализации активно используются имид-жборды (разновидность веб-форума с различным функционалом и допустимостью анонимности). Такая методика отмечается во всех западноевропейских отчетах о защите несовершеннолетних от насилия в сети [31]. Имиджборды обладают популярностью среди молодежи, но в России остались вне какого-то внимания со стороны правоохранительных органов.
Пропаганда экстремистских идей также выстраивается по правилам формирования популярных новостных лент с использованием «автоматического ретвита» (подобные функции есть во многих социальных сетях), рассылки спама и создания специальных хэштегов. Борьба с такими процессами носит наиболее затруднительный характер, требует повышенного внимания и участия не только модераторов сетей, но и специальных групп взаимодействия, которые могли бы отслеживать распространяемую информацию. В специальной литературе предлагается создавать кибердружины, которые нацелены на выявление экстремистской информации [32]. В начале 2019 г. предлагалось принять федеральный закон о кибер-дружинах, он даже прошел обсуждение в Общественной палате России [33], однако инициатива не была оформлена в виде официального проекта для внесения в Государственную Думу Российской Федерации (были высказаны принципиальные критические замечания).
Таким образом, информационная безопасность в век цифровых технологий приобретает особую актуальность. Распространение сведений перестает быть монополией государства или средств массовой ин-
формации. С помощью мобильного телефона, доступа к Интернету и социальным сетям каждый пользователь может уйти от пассивной роли и сам создавать новости, а затем продвигать их в мировом пространстве. Российское законодательство уделяет внимание лишь одному аспекту в механизме обеспечения информационной безопасности - защите инфраструктуры. Это важный элемент, но не единственный. Необходимо помнить, что ключевые объекты защиты - это сама информация и субъекты информационного обмена, где человек занимает ключевую позицию (в борьбе именно за его внимание происходят все значимые действия).
Информационная среда в настоящее время приобретает весьма специфические черты, многие из которых до сих пор человечество до конца не осознало (ни принципы формирования и восприятия, ни степень влияния на мозг человека). В то же время происходит смена стратегии и тактики строительства информационной повестки, в которую активно внедряются различные деструктивные элементы (включая террористические организации). В каждом шаге в киберпространстве необходимо учитывать постоянно возникающие различия и особенности (которые сочетают в себе технологические показатели, психологию восприятия контента, традиционные и специфические нарративы, принятые в среде, на которую оказывается воздействие). Запреты, хотя и устанавливаются многими государствами, но при непризнании их обоснованности и необходимости, становятся лишь легко преодолимым барьером. Благо, для этого есть масса технологических способов и приемов. Только при тесном сотрудничестве с институтами гражданского общества и последовательном подходе к общим правилам создания зоны информационной безопасности можно достигнуть конкретного результата. Это требует кропотливой работы при формировании соответствующей правовой базы, где основной упор должен делаться на самоорганизацию технологических компаний, взаимодействие с некоммерческими организациями (и всем третьим сектором) и только в последующем - на грамотное введение ограничений.
Список источников
1. Johnson B. Privacy no longer a social norm, says Facebook founder // The Guardian. 2010. 10 Jan. [Электронный ресурс]. URL: https://www.theguardian.com/ technology/2010/jan/11/facebook-privacy.
2. Благовещенский А. Ролик о «триумфе КНДР» на ЧМ-2014 «взорвал» YouTube // Российская газета. 2014. 14 июля.
3. Авдеев В. А., Авдеева О. А. Основные направления совершенствования правовой политики по обеспечению в условиях глобализации информационной безопасности // Российская юстиция. 2021. № 3. С. 2-4.
4. Бегишев И. Р. Безопасность критической информационной инфраструктуры Российской Федерации // Безопасность бизнеса. 2019. № 1. С. 27-32.
5. Ефимович Е., Кузнецова Е. На фоне борьбы с матом в соцсетях россияне стали чаще его использовать [Электронный ресурс]. URL: https://www.rbc.ru/ technology_and_media/04/04/2021/606715d19a79476 79daba6ba.
6. Стогова Е. Число нецензурных постов в соцсетях за год регулирования снизилось на 1 % [Электронный ресурс]. URL: https://www.rbc.ru/technology_and_med ia/17/02/2022/620ccbad9a7947f10f745a57.
7. Messengerdienste sind kein rechtsfreier Raum. URL: https://www.bka.de/DE/Presse/Listenseite_Pressemit teilungen/2022/Presse2022/220126_PM_Teleg ram.html.
8. Лопатин В. Н. Информационная безопасность России: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2000. 433 с.
9. Лопатин В. Н. Информационная безопасность в электронном государстве // Информационное право.
2018. № 2. С. 14-19.
10. Сорокин Д. В. Проблемы правового обеспечения информационной безопасности России в условиях глобализации информационного пространства: дис. . канд. юрид. наук. М., 2006. 223 с.
11. Чеботарева А. А. Правовое обеспечение информационной безопасности личности в глобальном информационном обществе: автореф. . д-ра юрид. наук. М., 2017. 56 с.
12. Полякова Т. А. Правовое обеспечение информационной безопасности при построении информационного общества в России: дис. ... д-ра юрид. наук. М., 2008. 438 с.
13. Виноградова Н. В. Правовой механизм защиты информационных прав и свобод человека и гражданина в Российской Федерации: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2011. 25 с.
14. Туликов А. В. Информационная безопасность и права человека в условиях постиндустриального развития (теоретико-правовой анализ): дис. ... канд. юрид. наук. М., 2017. 180 с.
15. Логинова Т. Д. Обеспечение права личности на информационную безопасность (теоретико-правовой аспект): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Омск,
2019. 32 с.
16. Мнацаканян А.В. Информационная безопасность в Российской Федерации: уголовно-правовые аспекты: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2016. 40 с.
17. Галяшина Е. И. Концепция информационной (мировоззренческой) безопасности в интернет-медиа в аспекте речеведческих экспертиз // Вестник Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА). 2020. № 6 (70). С. 33-43.
18. Богатырев К. М. Формирование частной теории использования специальных знаний в целях обеспечения информационно-мировоззренческой безопасности в цифровой среде // Актуальные проблемы российского права. 2021. № 10. С. 124-134.
19. Гриб Н. Н. Информационно-психологическая сфера как ведущее звено системы противодействия терроризму // Правовые вопросы связи. 2006. № 1. C. 15-19.
20. Lewis J. Cyber terror: Missing in action // Knowledge, Technology & Policy. 2003. Vol. 16. № 2. Pp. 34-41.
21. Weimann G. Cyberterrorism: The Sum of All Fears? // Studies in Conflict & Terrorism. 2005. № 28. Рр. 129149.
22. Weimann G. Cyberterrorism. How Real Is the Threat? Special Report. United States Institute of Peace. URL: https://www.usip.org/sites/default/files/sr119.pdf.
23. Больц Н. Азбука медиа. М., 2011. С. 17.
24. Перенджиев А. Н. Правовые проблемы организации информационного обеспечения антитеррористической деятельности в современной России // Информационное право. 2011. № 3. С. 21-24.
25. Terorle mücadele kanunu. URL: https://www. mevzuat.gov.tr/mevzuat?MevzuatNo=3713&MevzuatTu r=1&MevzuatTertip=5.
26. Депутат ГД предлагает запретить СМИ публикацию заявлений террористов [Электронный ресурс] // РИА Новости. 2010. 10 апреля. URL: https://ria. ru/20100405/218347657.html.
27. Distribution of removed YouTube comments worldwide as of 3rd quarter 2021, by removal reason. https://www.statista.com/statistics/1133165/share-removed-youtube-video-comments-worldwide-by-reason.
28. Cyber bullying - statistics & facts / https://www.statista.com/topics/1809/cyber-bullying/#dossierKeyfigures.
29. Pobedinsky V. N., Shestak V. A., Truntsevsky Y. V., Vorobuev N. S., Sevalnev V. V. Cyberbullying: legal regulations in Central Asia // Utopia y Praxis Latinoamericana. 2019. Vol. 24. № 5. Pp. 162-171. URL: https://www.redalyc.org/journal/279/27962050021/ html.
30. Цифровое преследование: зачем жители Афганистана удаляются из интернета [Электронный ресурс] // РБК. URL: https://trends.rbc.ru/trends/industryZ6 11ce0469a794711989c1acb.
31. 2019 Bericht. Jugendschutz im Internet. Risiken und Handlungsbedarf. URL: https://www.bmfsfj.de/ resource/blob/156246/48365a5291646612f4827394a55 a20c2/jahresbericht2019-jugendschutz-net-data.pdf.
32. Евдокимов К. Н. К вопросу о совершенствовании системы противодействия технотронной преступности в Российской Федерации // Российский следователь. 2021. № 10. С. 69-72.
33. Авторы проекта о кибердружинах выслушали мнение общественников и экспертов в рамках «нулевых чтений» [Электронный ресурс]. URL: http://duma. gov.ru/news/29944.
Reference
1. Johnson B. Privacy no longer a social norm, says Facebook founder // The Guardian. Jan 10, 2010 [Electronic resource]. URL: https://www.theguardian. com/technology/2010/jan/11/facebook-privacy.
2. Blagoveshchensky A. A video about the "triumph of the DPRK" at the 2014 World Cup "blew up" YouTube // Rossiyskaya Gazeta. 2014. July 14.
3. Avdeev V. A., Avdeeva O. A. The main directions of improving the legal policy to ensure information security in the context of globalization // Russian justice. 2021. No. 3. S. 2-4.
4. Begishev I. R. Security of the critical information infrastructure of the Russian Federation // Business security. 2019. No. 1. S. 27-32.
5. Efimovich E., Kuznetsova E. Against the background of the fight against swearing in social networks, Russians began to use it more often [Electronic resource]. URL: https://www.rbc.ru/technology_and_media/04/04/2021 /606715d19a7947679daba6ba.
6. Stogova E. The number of obscene posts in social networks during the year of regulation decreased by 1% [Electronic resource]. URL: https://www.rbc.ru/ technology_and_media/17/02/2022/620ccbad9a7947f1 0f745a57.
7. Messengerdienste sind kein rechtsfreier Raum. URL: https://www.bka.de/DE/Press/Listenseite_ Pressemitteilungen/2022/Press2022/220126_PM_ Telegram.html.
8. Lopatin V. N. Information security of Russia: dis. ... Dr. jurid. Sciences. M., 2000. 433 p.
9. Lopatin VN Information security in the electronic state // Information law. 2018. No. 2. P. 14-19.
10. Sorokin D. V. Problems of legal support of information security in Russia in the context of
globalization of the information space: dis____cand. legal
Sciences. M., 2006. 223 p.
11. Chebotareva A. A. Legal support of information security of the individual in the global information society: author____Dr. jurid. Sciences. M., 2017. 56 p.
12. Polyakova T. A. Legal support of information security in the construction of the information society in Russia: dis. ... Dr. jurid. Sciences. M., 2008. 438 p.
13. Vinogradova N. V. Legal mechanism for the protection of information rights and freedoms of man and citizen in the Russian Federation: author. dis. ... cand. legal Sciences. Saratov, 2011. 25 p.
14. Tulikov A. V. Information security and human rights in the conditions of post-industrial development (theoretical and legal analysis): dis. ... cand. legal Sciences. M., 2017. 180 p.
15. Loginova T. D. Ensuring the right of the individual to information security (theoretical and legal aspect): author. dis____cand. legal Sciences. Omsk, 2019. 32 p.
16. Mnatsakanyan A.V. Information security in the Russian Federation: criminal law aspects: author. dis. ... cand. legal Sciences. M., 2016. 40 p.
17. Galyashina E. I. The concept of information (ideological) security in Internet media in the aspect of speech expertise // Bulletin of the O. E. Kutafin University (MSUA). 2020. No. 6 (70). pp. 33-43.
18. Bogatyrev K. M. Formation of a private theory of the use of special knowledge in order to ensure information and worldview security in the digital environment // Actual problems of Russian law. 2021. No. 10. P. 124-134.
19. Mushroom N. N. Information and psychological sphere as a leading link in the system of countering
terrorism // Legal issues of communication. 2006. No. 1. C. 15-19.
20. Lewis J. Cyber terror: Missing in action // Knowledge, Technology & Policy. 2003 Vol. 16. No. 2. Pp. 34-41.
21. Weimann G. Cyberterrorism: The Sum of All Fears? // Studies in Conflict & Terrorism. 2005. No. 28. RR. 129149.
22. Weimann G. Cyberterrorism. How Real Is the Threat? special report. United States Institute of Peace. URL: https://www.usip.org/sites/default/files/sr119.pdf.
23. Bolts N. ABC of media. M., 2011. S. 17.
24. Perendzhiev A. N. Legal problems of organizing information support for anti-terrorist activities in modern Russia // Information law. 2011. No. 3. S. 21-24.
25. Terorle mücadele kanunu. URL: https://www. mevzuat.gov.tr/mevzuat?MevzuatNo=3713&MevzuatTu r=1&MevzuatTertip=5.
26. Deputy of the State Duma proposes to ban the media from publishing statements of terrorists [Electronic resource] // RIA Novosti. 2010. April 10. URL: https://ria.ru/20100405/218347657.html.
27. Distribution of removed YouTube comments worldwide as of 3rd quarter 2021, by removal reason. https://www.statista.com/statistics/1133165/share-removed-youtube-video-comments-worldwide-by-reason.
28. Cyber bullying - statistics & facts / https://www.statista.com/topics/1809/cyber-bullying/#dossierKeyfigures.
29. Pobedinsky V. N., Shestak V. A., Truntsevsky Y. V., Vorobuev N. S., Sevalnev V. V. Cyberbullying: legal regulations in Central Asia // Utopia y Praxis Latinoamericana. 2019 Vol. 24. No. 5. Rp. 162-171. URL: https://www.redalyc.org/journal/279/27962050021/ html
30. Digital harassment: why the people of Afghanistan are removed from the Internet [Electronic resource] // RBC. URL: https://trends.rbc.ru/trends/industry/611ce04 69a794711989c1acb.
31. 2019 Bericht. Jugendschutz im Internet. Risiken and Handlungsbedarf. URL: https://www.bmfsfj.de/ resource/blob/156246/48365a5291646612f4827394a55 a20c2/jahresbericht2019-jugendschutz-net-data
32. Evdokimov K. N. On the issue of improving the system of combating technotronic crime in the Russian Federation // Russian investigator. 2021. No. 10. S. 69-72.
33. The authors of the project on cyber teams listened to the opinion of public figures and experts in the framework of "zero readings" [Electronic resource]. URL: http://duma.gov.ru/news/29944.
Информация об авторе
Романовский Владислав Георгиевич - кандидат юридических наук
Information about the author
Romanovsky Vladislav G. - Candidate of Law
Статья поступила в редакцию 06.04.2022; одобрена после рецензирования 20.04.2022; принята к публикации 20.06.2022.
The article was submitted 06.04.2022; approved after reviewing 20.04.2022; accepted for publication 20.06.2022.
