CC BY
42
ЛЕКСИКОН КУЛЬТУРОЛОГИИ
Г. С. Померанц ИЕРАРХИЯ
Аннотация: Автор рассматривает понятие иерархии, его трактовки в культуре Индии, Китая, России; анализирует взаимоотношения иерархии и свободы. Автор отмечает, что иерархия, совершенно подавившая свободу, становится хрупкой и рушится, а свобода, разрушившая иерархию, разрушает себя; перевес светского над духовным может стать величайшей тиранией. Подлинная свобода, по его мнению, - это свобода иерархически высшего, свобода бесконечного, необусловленного внутри нас; это Божья воля, ставшая нашей внутренней волей.
Ключевые слова: иерархия, свобода, культура, священный порядок, светское, духовное, социальная иерархия, духовная иерархия, смыслы жизни.
Annotation: The author regards the notion of hierarchy in the light of its different meanings in the Indian, Chinese, Russian cultures. He analyses interaction between hierarchy and freedom. The author points that when hierarchy depresses freedom it becomes fragile and destroys itself, and otherwise, freedom, that destroyed hierarchy, destroys itself too. The loosing of balance between secular and spiritual views can lead to the big tyranny. The true freedom, the author believes, -is the freedom of high hierarchy, freedom of the eternal, indeterminate inside us: it's the God will, that became our own will.
Key words: hierarchy, freedom, culture, sacral order, secular, spiritual, social hierarchy, spiritual hierarchy, life sense.
Иерархия («святое господство») - одна из координат духовного и социального порядка. Другая координата - свобода. Можно видеть иерархию и в космосе:
Невозмутимый строй во всем, Согласье полное в природе...
(Тютчев)
Иерархия, совершенно подавившая свободу, становится хрупкой и рушится. Свобода, разрушившая иерархию, разрушает себя саму. Культура начинается с двух иерархий - таинственных сил и священной власти. Племена отличаются друг от друга преобладанием той или другой. У нилотского племени шиллуков «светская» ориентация, нет влиятельного жречества, обряды совершает вождь. У динка забота о таинственном глубже, есть корпорация жрецов, занятых общением с таинственными силами, и власть получает свое освящение от жречества. Великие культуры Индии и Китая различаются примерно так же. Видимо, они сохранили архаические племенные корни. В многоплеменном Средиземноморье гегемония принадлежит то одному, то другому принципу.
В архаический период (до философии) по крайней мере некоторые культуры тяготеют к «индийскому» типу; единой же цивилизации Средиземноморья, средиземноморской субэкумены тогда не было. Греко-римская античность создана племенами «светской» ориентации, усиленной развитием философии. Средневековые мировые религии в целом утверждают превосходство духовного и вечного над временным земным. Внутри этой общности христианство сильнее акцентирует потустороннее, чем ислам, в котором нет монашества, нет различия между градом земным и градом Божьим (священна сама власть халифа) и нет централизованной религиозной общины. Христианство создало иерархию «церкви воинствующей», порядок старшинства священных чинов - и развило представления о небесной иерархии, заимствованные в Библии. В трудах Дионисия Ареопагита иерархия определяется как священный порядок и учение и деятельность, приближающаяся, насколько возможно, к божественному и подымающаяся до подобия Богу в меру божественного вдохновения.
Христианство утвердило перевес заботы о вечном спасении над всеми благами земными. Но именно на почве христианской цивилизации возникло Новое время, шаг за шагом терявшее чувство вечности.
О, как молодость прекрасна И мгновенна. Пой же, смейся, Счастлив будь, кто счастья хочет, И на завтра не надейся -
сказано было на заре Нового времени Лоренцо Медичи. Ему вторит (четыре века спустя) Генрих Гейне: «Последний живой филистер ... счастливее меня, Пелида, мертвого героя, царя мертвых в царстве теней».
Христиане отрицали добродетели язычников как скрытые пороки. Так же шествовал дух Нового времени. Логика Аристотеля, с ее законом исключенного третьего, готовила и оправдывала ломки. История Запада - история последовательных самоотрицаний. Новое время отрицало средневековую иерархию, а затем периодически отрицало себя само. За веком Медичи следовал век Палестрины, за Просвещением - романтизм, за Фейербахом и Эмилем Золя - Рай-нер-Мария Рильке:
Мы так давно обогнали
Медлящих проводников в вечность. И так одиноки
Рядом друг с другом, друг друга не зная.
Путь наш не вьется, как тропки лесов и потоки,
Дивным меандром. Он краткость, прямая.
Так лишь машина вершит взлет свой искусственнокрылый.
Мы ж, как пловцы среди волн, тратим последние силы.
Зигзаги внутри Нового времени не изменили, однако, его интегрального направления, разрушительного для всякой иерархии. Всеобщее раскрепощение привело к кризису свободы, напоминающему кризис античности.
ХХ век заставил вспомнить, что перевес светского над духовным может стать величайшей тиранией, как в империи Цинь (и в некоторых погибших царствах Ближнего Востока). Только неповторимые условия, сложившиеся в древнем Средиземноморье, дали зачаткам примитивной демократии временную победу над царями. Эти условия - карликовые города-государства, возвышение разбогатевших купцов над аристократией, готовый алфавит, широко
распространенная грамотность, начатки философии. Возникшее в Афинах и других полисах чувство свободы оказалось огромной творческой силой и создало великую культуру. Однако последовательное разрушение иерархии в обществе свободнорожденных превратило демократию в охлократию, и Афины пали. Могущество Рима основано на сохранении иерархии (патриции - плебеи). Разбогатевшие плебеи не разрушили иерархию, а включились в нее в качестве всадников (патрициев). Политический строй Рима - сочетание демократии народных собраний, аристократического сената (своего рода палаты лордов, ограниченной народным трибуном, без палаты общин) и временного самодержавия диктатора - в условиях войны. Но выход за рамки «вечного города», к мировой империи, был концом политической свободы и в Риме.
В Китае развитие после Цинь шло в обратном направлении: от абсолютной тирании к своего рода просвещенному абсолютизму (восхищавшему европейских путешественников XVIII в.). Первый же кризис Цинь был концом династии: никто не захотел защищать порядок, при котором вершиной в иерархии долга был донос. В период Хань конфуцианцы провели закон, по которому сын, донесший на отца, подлежал смертной казни. Таким образом, государство номинально поставило семью (с ее культом предков) выше самого себя. Принадлежность к «школе государственных законов» (вдохновившей террор Цинь против гуманитарной культуры) была признана несовместимой с занятием государственных должностей. Предания старины излагались так, что чжоуский Вэнь-ван (царь культуры) предшествовал У-вану (царю войны); императорам внушалась забота о сохранении и развитии искусства. Наследник узурпатора обязан был «придать династии блеск», поощряя писателей и художников. Всякий написанный текст стал святыней. Даже черновики не выбрасывались, а раз в году сжигались на жертвеннике. Личность носителя культуры ничем не была защищена, но плоды его творчества бережно сохранялись. Конфуцианцы две тысячи лет хранили книгу Шан Яна, сравнивавшего их идеалы с червями, проедающими государство. Ни индийские, ни христианские книжники не ставили культуру в ее целостности выше своих собственных идей.
Имперский Китай был создан бесчеловечной династией Цинь; но династия Хань (в память о которой китайцы называют
себя ханьцами) очеловечила систему и выгородила уголок тайной свободы в семье; а для носителя культуры, ученого чиновника, -время ухода на покой. Седые виски воспевались в Китае с таким же томлением, как в других цивилизациях - соединение с возлюбленной. Никто, впрочем, не называл свободу по имени. Этого понятия не было в древнем Китае. Человек вне обязанностей семьи и общества, человек как обособленный атом не мыслился, он был вне разума, и влечение к свободе принимало характер любви к парадоксам и к парадоксальному, юродскому поведению (у даосов и впоследствии буддистов).
Слово «свобода» пришло в Поднебесную из Индии, вместе с буддизмом. Оно не означало политической свободы, как в Греции, но было духовной свободой личности, нашедшей свой собственный, ни от кого не зависящий ход в бесконечность. Понятие свободы выработала насквозь иерархичная, кастовая Индия, не допускавшая никакой индивидуальной мобильности в земном плане (возможно было только возвышение касты в целом, по мере накопления ритуальной чистоты и священного знания). Идеал абсолютной духовной свободы был сперва привилегией брахманов. Рама убил шудру, читавшего веды. Но буддизм и джайнизм сделали духовную свободу достоянием каждого, избравшего путь аскета, и в конкурентной борьбе с этими учениями индуизм также признал общей целью мокшу (освобождение, эквивалент нирваны). Нищим саньясином мог стать выходец из любой касты; а для остальных, не способных на аскетический подвиг, существовал путь бхакти, беззаветной любви к воплощению божественного, охватывавшей в дни храмовых праздников. Праздничная отдушина в Индии была очень широка. И не было в Индии ни утопий, ни революций.
Из привилегий Средних веков развилась и европейская свобода Нового времени. В эгалитарном исламе никто не был защищен от произвола владыки. Право на суд равных вырвали у слабого короля лорды (и без того стоявшие на вершине социальной иерархии). Некоторые вольности достались при этом и горожанам Лондона. Феодальная анархия повсюду была тем лоном, из которого выросло самоуправление городов. Крестьянин, поселившийся в городе, освобождался от своих феодальных обязанностей: «городской воздух делает свободным». Потом свобода выбора властей стала привилегией имущих, плативших солидный налог; и только в
итоге длительного процесса родилось всеобщее избирательное право. Предпосылкой было «омещанивание», признание низами фактически сложившейся новой буржуазной иерархии, в Англии (колыбели европейских свобод) слившейся с иерархией феодальной.
Напротив, в России дворянская гвардия, завидуя вельможам, сорвала попытку «верховников» ограничить самодержавие Анны Иоанновны. Первым шагом к свободе общества был указ Петра III о вольности дворянской (безусловно несправедливый; но через сто лет либеральное дворянство поддержало освобождение крестьян). А когда к власти пришли слои, не знавшие иерархических привилегий, установилась тирания.
По образцу феодальных привилегий складывались и непи-санные привилегии таланта. Они давали своего рода рыцарское достоинство. С Паскалем дружили герцоги. Короли считали за честь переписываться с Вольтером и Дидро. Без этого предварительного условия вряд ли могла развиться свобода мысли, свобода науки.
Сегодня европейская свобода достигла своей вершины - и перешагнула через нее. Свободная деятельность человека превратила природу в раба. И как рабы Рима перестали размножаться, перестает плодоносить земля. Начался бунт естественной среды -экологический кризис. Вдруг оказалось, что человечество - часть биосферы и его физическое существование подчинено существованию мирового океана, лесов и полей, что самый изощренный интеллект не может ликвидировать эту природную иерархию. Не ограничив свободу своей деятельности, мы не сохраним ее.
Менее очевидна связь внутренней свободы с иерархией уровней самосознания. Если говорить языком христианской мистики -с иерархией внешнего, внутреннего и внутреннейшего человека. Не ограничив внешнего, мы не освободим внутреннего. Без сдержанности в страстных порывах просто не заметны точки бесстрастия духа, в которых, как в зеркале, отразится Божья воля. А если нечаянно окажешься в этой точке - не сумеешь на ней удержаться. Человек, дающий волю первому капризу, - раб своих прихотей. Он не более свободен, чем камень, брошенный из пращи (бессмертный образ, данный Спинозой, еще не знавшим слов «генотип», «условный рефлекс» и т.п.).
Подлинная свобода - это свобода иерархически высшего, свобода бесконечного, необусловленного внутри нас; это Божья
воля, ставшая нашей внутренней волей. То, что обусловлено, не свободно. Слой сознания, на который воздействуют инстинкт, идеология, реклама и т.п., - почва нашего неосознанного рабства. Свобода коренится на самой большой глубине, там, где не остается никакого выбора и не мы свободны, а Бог свободно расправляется в нас. Парадоксальный слой, где величайшая свобода сливается с величайшим рабством: как, впрочем, и во всякой любви, любовь (Ромео к Джульетте или подвижника к Богу) одинаково есть сладостный плен.
Свобода в аду - возможность выбрать другое, выбраться из ада. Но в раю всякое другое есть потеря рая и свобода любящего есть отказ от выбора. Августин говорил о свободе выбора Бога и свободе в Боге. Свобода найти переходит в свободу сохранения найденного; или она разрушает найденное во имя права на вечный поиск (теряющий смысл). Право поиска романтизировано в легенде о Дон Жуане (для которого нет иерархии целей: всякая новая лучше прежних). Достоевский показал, что ад, в который проваливается Ставрогин, - это ад исчерпанных желаний.
Подлинная, не отвлеченная свобода утверждает себя, открывая ценности иерархии, и иерархия утверждает себя, открывая ценность свободы. Духовная свобода узнает иерархию духовных уровней и принимает ее; так родилась иерархия ранней церкви. Духовная иерархия узнает свободу как свой предел и принимает этот предел (в понятиях нирваны, мокши, стяжания святого Духа: «полюби Бога и делай, что хочешь», сказал Августин).
Социальная иерархия устойчива, если за ней просвечивает духовная иерархия (не смешиваемая с клерикальной). Резкий разрыв между социальной и духовной иерархией приводит к общей неустойчивости.
Иерархия, выродившаяся в лестницу богатства или служебных положений, рождает свободу, выродившуюся в царство каприза. Вместе с общей потерей иерархии рушится иерархия смыслов жизни и не остается никакого смысла. Одновременно начинается месть природы за нарушение ее иерархии; и человек - лицо природы -становится убийцей собственного тела. Чтобы утвердить свободу, надо утвердить иерархию. Чтобы утвердить иерархию, надо утвердить свободу.
