CC BY
58ремен во всех сферах жизни. Суть данных перемен можно выразить словом «свобода»: свобода, которая может возникнуть лишь на основе частной собственности, при отделении гражданского общества от государства, рыночных регуляторах экономики, развитии политической демократии, идеологическом плюрализме и как итог - при формировании условий для автономии личности в качестве субъекта экономической, социальной и политической жизни.
Как показала историческая практика, тоталитарные режимы, да и вообще любые жесткие авторитарно-бюрократические системы могут быть эффективными на сравнительно коротких этапах индустриального развития, главным образом его начальных стадиях, а также в экстремальных ситуациях (война и т.п.). Опыт «новых индустриальных стран», «дальневосточных тигров» ни в коей мере не опровергает данного положения. Во-первых, все они развивались в условиях авторитарных, а не тоталитарных режимов, а во-вторых, по мере завершения модернизации экономики у них начиналась либерализация политического строя.
В нашей стране сильные стороны тоталитарного режима в период форсированной индустриализации проявились в способности добиваться беспрецедентной концентрации усилий и ресурсов на приоритетных направлениях, экономить средства за счет низкого жизненного уровня населения, а также беспощадно подавлять всякое сопротивление, которое неизбежно возникает в любой стране в процессе модернизации. Однако когда перед страной встали задачи перехода на постиндустриальную ступень, жестко централизованная экономика и тоталитарный политический режим продемонстрировали свою несостоятельность. К сожалению, подтвердился прогноз, высказанный З.Бжезинским в конце шестидесятых годов: «Несмотря на изумительные достижения сталинизма, он сильно истощил людские и духовные ресурсы русского народа, и поэтому послесталинская Россия может, в конечном счете, вступить в мировое сообщество как еще одна израсходовавшая себя держава послеимперского периода»1.
К 90-м годам ХХ века после всех колоссальных усилий и жертв наша страна с точки зрения гонки за Западом оказалась примерно в том же положении, что и в начале столетия. Россия (СССР) вышла на новую ступень развития, но и страны западной цивилизации, а теперь уже не только они, перешли на еще более высокую стадию. И вновь отставание измеряется не просто количеством производимой продукции, а качественным состоянием экономики и всех общественных структур. И вновь перед российским руководством и всем обществом стоит та же дилемма: попытаться догнать Запад и стать его частью либо замкнуться в своей национальной специфике.
Ситуация в настоящее время усугубляется тем, что в результате краха коммунистического режима и распада СССР произошел определенный откат, деиндустриализация, утрата даже тех позиций, которые были завоеваны с таким трудом. Если выделить Российскую Федерацию из общих показателей Советского Союза, то по объему промышленной продукции в 1980 г. мы находились на третьем месте в мире, в 1990 г. - на четвертом, а к началу XXI века откатились во второй десяток. При этом экономика нашей страны все больше зависит от производства сырья.
В условиях длительного промышленного спада происходило разрушение производственной инфраструктуры, особенно на предприятиях со сложными современными технологиями. Но наиболее опасна угроза утраты квалифицированного кадрового потенциала. В связи с невостребованностью их знаний и навыков часть специалистов уехала из страны, а те, кто остались, утрачивают свою квалификацию. Кроме того, нарушается преемственность поколений ввиду сокращения притока молодежи в науку и высокотехнологичные отрасли промышленности. В результате Россия может быть надолго отброшена из числа развитых индустриальных стран. Показательны в этом плане слова В. Путина на заседании Госсовета в начале 2008 г. (до кризиса): «Однако и сейчас на фоне благоприятной для нас экономической конъюнктуры мы пока лишь фрагментарно занимаемся модернизацией экономики. И это неизбежно ведёт к росту зависимости России от импорта товаров и технологий, к закреплению за нами роли сырьевого придатка мировой экономики, а в дальнейшем может повлечь за собой отставание от ведущих экономик мира, вытеснение нашей страны из числа мировых лидеров»2. Мировой кризис подтвердил правильность данной оценки и сделал ситуацию более обостренной.
Таким образом, на протяжении чуть более ста лет наша страна в третий раз оказалась перед цивилизационным вызовом, перед необходимостью нового модернизационного рывка. При этом демографическая ситуация в России такова, что возможности следующей попытки просто не будет. Либо политическая и экономическая элиты смогут преодолеть узкоклановый эгоизм и сконцентрироваться на общенациональных интересах, либо Россия в нынешнем виде перестанет существовать уже в этом столетии.
Полежаев Д.В.
к.филос.н., доцент, почетный работник общего образования РФ, зав. кафедрой Волгоградской государственной
академии повышения квалификации и переподготовки работников образования
polezh@mail.ru
ИДЕЯ ДОБРА И МИЛОСЕРДИЯ В РУССКОМ МЕНТАЛИТЕТЕ: ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ
Осмысление идеи добра и милосердия - закономерный этап развития русского общественного сознания. Важно, что такого рода осмысление невозможно представить как одноразовый акт, законченный в содержательном отно-
1 Brzezinski Z. Between two ages. - N.Y., 1970. - P. 137-138.
2 www.president.kremlin.ru
шении. Это - неостановимый и в определенном смысле неизбывный процесс, саморазвивающийся в новых условиях жизнедеятельности человеческого сообщества - национально-государственного, этнокультурного, регионального.
Для русской цивилизации тема добра и милосердия не просто характерна - она представляется как весьма существенная в глубинном историческом отношении. Вообще, моральные темы, обсуждаемые в русской философии и в русском общественном сознании, часто выступают определяющими «русскость» русского народа: сверхответственность русского мира, космичность русского сознания, стремление к соборному единству народа - как наиболее яркие русские черты - позволяют нам, вслед за другими отечественными мыслителями, предположить, что темы добра и милосердия - чисто русские темы.
В русском пространстве они объединяют собой (фиксируя определенные границы, но не разрывая) пространства социального и религиозного, духовного и мирского самоопределения сообщества и индивида. Еще П.Я. Чаадаев говорил об охвате идеи добра не только через эмоции, но и через сознание, ум (здесь, в широком социальном смысле). В письме И. С. Тургеневу он отмечал: «Вы знаете, что я держусь взгляда, что Россия призвана к необъятному умственному делу: ее задача - дать в свое время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе. Поставленная вне стремительного движения, которое там уносит умы..., она получила в удел задачу дать в свое время разгадку человеческой загадки»1. В.В. Зеньковский, комментируя эту мысль, утверждает, что «Россия ... должна взять на себя инициативу проведения всех великодушных мыслей, ибо она не имеет привязанностей, страстей, идей и интересов Европы»2. И вновь здесь звучит тема ответственности - мировой, соборной и, по-видимому, космической. А это -вновь характерно русская постановка вопроса.
Говоря об обратимости - повторяемости на уровне нового обращения - моральных тем в русской философской мысли, небезынтересно упомянуть о тех периодах истории, когда темы морального плана были молчаливо невостребованными в социуме. Возможно, оно напрямую связано с сверх-развитием тех или иных государственных институтов (например, институтов подавления в тоталитарном обществе) или преобладанием рационально-позитивистских идей в русском обществе. Так или иначе, исследователи вспоминают тоталитарный период развития советского государства, формировавший особого рода «тоталитарную ментальность личности»3.
Однако и в период «золотого века» русской философии (конец XIX - начало XX вв.) отечественные мыслители обозначают такое «время молчания» в истории русской общественной мысли. Более того, Г.В. Флоровский предположил, что существовал такой период, который был, условно говоря, «допонятийным», - когда эти темы не воспринимались как особые категории и понятия, то есть даже не могли быть осмыслены в исконном философском значении.
«Время молчания» в осмыслении темы добра и зла и моральных тем вообще - выражение, скажем прямо, довольно условное. И именно об этом, полагаем, говорил Г.В. Флоровский: «В истории русской мысли ... есть много загадочного и непонятного. И прежде всего, что означает это вековое, слишком долгое и затяжное русское молчание? Как объяснить это позднее и запоздалое пробуждение русской мысли?»4. В.В. Зеньковский, давая ответ на этот вопрос, утверждает, что «"период молчания"» ... был периодом накопления духовных сил, а вовсе не дремоты духовной»5. Здесь на первый план может быть вынесено вечное в философском смысле соотношение внешнего и внутреннего, формы и содержания. Рационально, позитивистски не измеряемая активность национального сознания может свидетельствовать в пространстве русской цивилизации не о немоте, не-любопытстве или глупости русского мира, а о глубоком внутреннем поиске высоких духовных смыслов человеческого существования.
Общепризнано, что характерным выступает для отечественной философской мысли тот факт, что большинство проблемных узлов и вопросов для осмысления преломляется через призму противопоставления или даже противостояния Запада и Востока, Европы и России и т.п. В не меньшей, а то и в большей, степени это касается и обсуждения моральных тем, в том числе вопросов добра и зла, милосердия и жестокости, истинного и ложного, прекрасного и безобразного и т.п.
Действительно, русское самосознание невозможно вне контекста проблемы «доброго» и «злого» как в душе отдельного человека, так и в душе народа и мира в целом. Отсюда «космичность» русского сознания, стремление к всеобъемлющей целостности и гармоничности, отсюда в какой-то мере и известная наша русская категоричность и дуализм. Этическое осмысление мира вытекает в душе русского народа, по всей видимости, именно из этого основополагающего противопоставления. И известный тезис о том, что во всяком обществе ценностные и смысложизненные социальные и индивидуальные направленности и отношения строятся на противопоставлении категорий «добра» и «зла», вытекающих из них «истинного» и «ложного», «прекрасного» и «безобразного» и т.п., относится к русскому национальному сознанию (его этической, общественно-политической и другим составляющим) в полной мере. Особенностью, повторим, выступает категоричность как национальный признак: противоположности выступают как «экстремы». Поясним, в порядке уточнения, что русский этический экстремизм, к примеру, обращен не вовне, а преимущественно вглубь самого себя. Справедливо, что это - не единственные аспекты осмысления идея добра и милосердия в ментальном пространстве русской цивилизации. Но, вместе с тем, - это один из наиболее ярких моментов, своеобразных этапов изучения тем морально-нравственного плана, весьма выпукло и убедительно в содержательном отношении представленных в истории русской философской мысли.
1 Цит. по: Зеньковский В.В. История русской философии. В 2-х тт. Т. 1. Ч. 1. - Л.: ЭГО, 1991. Т. 1. Ч. 1. - С. 180.
2 Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. - С. 182.
3 См.: Чаликова В.А. Тоталитарная личность: судьба символа // Знание-сила. - М., 1992. - № 10. - С. 113-118.
4 Флоровский Г.В. Пути русского богословия. Цит. по: Зеньковский, В. В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. - С. 32.
5 Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. - С. 35.
367
В русском сознании темы морали имеют чаще всего духовно-религиозное измерение, которое иногда выпадает из процесса индивидуально-личностного самосознания. А. С. Хомяков в свое время заметил о русской жизни: «В этом весь трагизм человеческой жизни - нам дано лишь в церкви находить себя, но мы постоянно уходим из Церкви, чтобы стать рабами природной или социальной необходимости. Дело здесь не в «страстях», а в извращении ума»1.
Русская религиозность, по утверждению Н.О. Лосского, может принимать различные формы и пронизывать всякое, на первый взгляд даже светское, дело. Этот взгляд на проблему, напомним, характерен для русской общественно-политической мысли ХХ века вообще. Даже воинствующий атеизм, - поддерживает Н.О. Лосский мнение Л.П. Карсавина, - представляет собой существенный момент религиозности русского духа. Религиозность характерна для различных слоев общества - от знатного дворянина до бездомного странника, от ученого или литератора до крестьянина или рабочего. Интеллигенция (даже в ее внерелигиозности) и чиновники, священники и купечество самой своей жизнью являют некоторые представления о различных проявлениях русской религиозности. Н. О. Лосский отмечает: «Высокое развитие нравственного опыта сказывается в том, что все слои русского народа проявляют особый интерес к различию добра и зла и чутко подмечают примеси зла к добру»2.
Религиозность является лишь одним (хотя и высшим) из проявлений, форм жизненного опыта, более высоких, более значительных, чем опыт чувственный. Н. О. Лосский выделяет, в качестве сущностных также нравственную, эстетическую и философскую формы3. Можно признать приведенные автором так называемые «формы опыта» (а фактически это - способы познания человеком объективной действительности) в качестве устойчивых во «времени большой длительности» глубинно-психических социокультурных установок восприятия и отражения в сознании окружающей среды, реализации в деятельности собственных внутренних устремлений на основе некоторой выработанной системы. То есть мы можем рассматривать их как составляющий элемент структуры менталитета - его религиозную установку.
П.А. Флоренский также утверждает, что в Боге подлинно раскрывается и находит свое обоснование идея триединства истины, добра и красоты. Мыслитель пишет: «"Истина, Добро и Красота " - эта метафизическая триада есть не три разных начала, а одно. Это одна и та же духовная жизнь, но под разными углами зрения рассматриваемая. Духовная жизнь как из "Я" исходящая, в "Я" свое сосредоточение имеющая - есть Истина. Воспринимаемая как непосредственное действие другого - она есть Добро. Предметно же созерцаемая третьим, как вовне лучащаяся, - Красо-та»4. Место идеи добра представляется как весьма высокое с точки зрения ментального осмысления пространства русской цивилизации.
Стоит обозначить особо некоторые концептуально важные ментальные конструкты, значимые для проявления и реализации добра и милосердия в пространстве русской цивилизации, имея в виду, прежде всего, исторический аспект. Философское осмысление социальной ткани современной человеческой действительности - особая тема, заслуживающая отдельного подробного изучения. Категориально-понятийное и феноменологическое осмысление менталитета позволяет нам рассматривать менталитет как устойчивую во «времени большой длительности» (Ф. Бродель) систему внутренних глубинно-психических социокультурных установок общества, формирующуюся и изменяющуюся как под влиянием внешних воздействий, так и путем внутренне обусловленного саморазвития, и функционирующую на уровне внесознательного.
Полагаем важным введение в поле исследования ментальных феноменов понятия «система устойчивых установок», в содержании которого фиксируется двойственный характер менталитета: с одной стороны, этим подчеркивается признанный современными исследователями аксиологический аспект феномена, осуществляющегося во «времени большой длительности», с другой - деятельностный аспект менталитета, детерминирующего в том числе поведенческие элементы социальной жизни людей; последний связан с системой жизненных потребностей человека.
Глубинно-психические установки, то есть непрерывно «работающие» вне поля «открытого» или внешнего (так называемого «чистого») сознания духовные ориентации мысли и воли, включают в себя восприятие, оценку и поведение. Таким образом, в основу работы «ментальных механизмов» положены, на наш взгляд, три основные функциональные установки: установка восприятия (представляющая собой когнитивный элемент), установка оценки (аффект) и установка поведения (деятельностный компонент рассматриваемой «триады»), которые могут быть структурированы в своеобразную глубинно-психическую «вертикаль».
Уточним только, что здесь понятие «глубинно-психический» использовано нами в том смысле, что феномен менталитета несколько выходит за пределы общественного сознания, но, вместе с тем, не отождествляется и с коллективным бессознательным - в контексте теоретических построений З. Фрейда, А. Адлера и К. Юнга о психосексуальной основе коллективного бессознательного. Приведенное определение понятия «менталитет» является концептуальной основой исследования. Оно представляется нам не только вполне жизнеспособным, но и убедительным в функциональном плане - возможностью заполнения вектора фиксированных социально-культурных установок в зависимости от круга интересов и исследовательской позиции того или иного автора.
Исследование русского менталитета или менталитета русского народа может включать в себя различные установки - не только в зависимости от того или иного конкретно выделенного предмета исследования, но и с учетом временного (исторического) отрезка, на который это исследование направлено. Отдельные периоды русской истории,
1 Цит. по: Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. - С. 205.
2 Лосский Н.О. Характер русского народа / Репринт. воспроизв. издания «Посев», 1957 г. - М.: Ключ, 1990. Кн. 1. - С. 25.
3
Лосский Н.О. Характер русского народа. - С. 25, 29 и др.
4 Флоренский П.А. П.А. Флоренский [Журнал «Вопросы философии» и др.]. - М.: Правда, 1990. - Т. 1.: Столп и утверждение истины. - С. 286.
дают часто различные «картинки» менталитетов, точнее - «прорисовки» внешнего слоя менталитета, связанного с индивидуальным или коллективным поведением, социальной деятельностью, которая, напомним, во многом зависит от социальных обстоятельств жизни общества, господствующей идеологии, государственного устройства и т. п. То есть она не вполне определяется собственно менталитетом как феноменом глубинно-психического плана, имеющим достаточно четко выраженную проявленность на исторически длительных отрезках времени. Условно говоря, представляется весьма проблематичным оценить менталитет в его сущностных компонентах, проведя одноразовое «фиксирование картины дня». Впрочем, некоторые внешние элементы могут и дать определенную пищу для заинтересованного исследователя.
В.А. Лефевр высказал важное и весьма интересное с точки зрения нашего исследования предположение о наличии у живых существ (в том числе общества - как особого сложного «живого» социального организма) фундаментального свойства, которое он назвал установкой к выбору1. Вместе с тем думается, что установка выбора (или «установка к выбору» - по выражению В.П. Зинченко2) вполне соотносится с нашими представлениями о менталитете как о системе глубинно-психических установок (восприятия, оценки и поведения). Эта система не застывшая, содержание ее вполне может разворачиваться в зависимости от того или иного аспекта проблемы, от конкретной «менталитетной» ситуации и т.п.
Местоположение установки выбора достаточно убедительно, на наш взгляд, умещается в качестве «переходного звена» между установкой оценки (аффекта) и поведенческой установкой, поскольку феномен выбора - это не только акт действия (не только результат), но и акт подготовки к действию (то есть процесс). Думается, это не единственное возможное расширение нашей системы, развертывание представлений об особенностях функционирования ментальных установок и внешнем проявлении этого функционирования. Экзистенциальное философствование (набор экзистенциальных категорий) позволяет расширить рамки содержания духовности индивида, его ментальности и вместе с тем - рамки социокультурной детерминации последней.
В нашем понимании менталитета как глубинно-психического социально-культурного феномена важен, конечно, функциональный аспект, позволяющий говорить о социально-индивидуальной реализации ментальных установок. Однако и понимание менталитета как «склада ума» не вызывает исследовательского неприятия, поскольку также отражает некоторые ценностно-смысловые утверждения тех или иных морально-нравственных норм, транслирующихся из поколения в поколение и являющихся значимыми с точки зрения национально-государственной, национально-этнической и национально-региональной (этнокультурной) самоидентификации индивида и социального сообщества. Понятно, что русское видение моральных тем, осознание их и принятие в систему ценностных установок говорит о становлении основных элементов национального русского сознания - на уровне социума и отдельного индивида.
Национальная характеристика того или иного народа - вовсе не описание его национальной внешности. Национальная характеристика, в первую очередь, связана с внутренними, сущностными элементами определенного общества, социальной группы и отдельного индивида, которые в целом и дают представление о национальной картине мира.
Выделяемые русским философом И.А. Ильиным социальные основания существования народа вообще (не только русского) мы можем рассматривать как ментальные, поскольку они, во-первых, являются духовными по своей сути образованиями, а во-вторых, образуют органичную систему внутреннего, глубинного уровня общественного сознания и общественного бессознательного (последнее внешне функционирует как «неосознанное»). Это соответствует нашему пониманию менталитета как системы устойчивых во времени большой длительности внутренних общественных установок восприятия, оценки и поведения.
Внутренние, духовные характеристики народного характера находят свое отражение в витальной сфере человеческого существования. Вполне естественно, что предметное содержание их имеет особую природу, особое качество и особое измерение. По-видимому, нельзя испытывать, описывать и вообще познавать ментальные установки общества, народа, не имея для этого необходимых и соответствующих специфических органов восприятия, которые И. А. Ильин, например, называет «духовными органами». «Эти духовные органы, - пишет он, - очевидность, совесть, правосознание, художественное видение, любовь - в зачатке и в возможности большего, даны каждому; но они должны быть укреплены, приспособлены, изощрены и поставлены в центр жизни...» 3. Из этого возможно вычленить некоторые ментальные установки оценки (преобразующиеся в дальнейшем в поведенческие установки, затем получающие и жизненное, подвижное, витальное проявление), которые мы можем рассматривать как важные составляющие менталитета.
Раскрывая некоторые системно структурированные, связанные ментальные характеристики русского народа, И.А. Ильин обозначает их еще и в качестве своеобразных показателей состояния всенародного духовного опыта, определяющих в какой-то степени и судьбу национальной философии, национальной идеи, идеологии в целом. Философ выделяет следующие основные моменты: богопознание (философия религии, религиозность), искусство (художественное видение), философия права (правосознание), учение о добре (духовный опыт, совесть), учение об истине (опыт истины) и взаимодействие личности и окружающей среды (здесь нас, прежде всего, интересует ментальный аспект данного процесса, рассматриваемого преимущественно с точки зрения принципа природного детерминизма).
1 См.: Лефевр В.А. «Непостижимая» эффективность математики в исследованиях рефлексии // Вопросы философии. - М., 1990. - № 10. - С. 3-18.
2 Зинченко В.П. Миры сознания и структура сознания // Вопросы психологии. - М., 1991. - № 2. - С. 19.
3 Ильин И.А. Религиозный смысл в философии / Ильин И.А. Путь к очевидности: сочинения. - М.: ЭКСМО-Пресс, 1998. -
С. 62.
Ценностные, социально-культурные установки в русском менталитете (как и в любом ином) предстают как тесно сопряженные пространства осуществления духовного производства народа. Так, тема стремления к свободе в русской философской мысли весьма тесно связана с проблемой искания абсолютного добра. Замечено, что свобода мысли должна быть необходимо дополнена свободой поступка, действия, принятия решения, тогда возможно искание добра как недостающей части в обыденной социальной жизни.
Н.О. Лосский отмечал, что абсолютное добро может быть если не достигнуто, то осознано только в пространстве религиозного опыта, поскольку существует оно в русском (традиционном) представлении только в Царстве Божи-ем. В обыденной жизни любое добро есть полу-добро, т. е. «добро человеческое», дополнение его до целого выглядит как религиозное стремление индивида, его обращенность «вовне»1. Возможно ли такое устремление в повседневной жизни человека? Вполне, если человек обладает внутренним стремлением к свободе, стремлением деятельностным, т.е. не только «вне» проявленном - извне активизированным, но внутренне детерминированным, т.е. выступающим как потребность. Эта потребность может быть осознанной, а может функционировать на уровне внесознательного, фиксированная опосредованными актами «работы» как большого социального окружения, так и ближайшего круга влияния на личность, задающего те или иные начальные испытательные рубежи индивида.
Полагаем необходимым дополнительно подчеркнуть, что понятия «склад ума», «умственный строй», «мыслительный инструментарий» и т.п., необходимо отражающие определенное содержание ментальных установок, в том числе нравственную установку русского менталитета, не могут в рамках русской философской традиции, полностью исчерпать понятие менталитета. Даже прагматически рациональное, значимое в функциональном смысле, понятие интеллекта дополняется в пространстве русской цивилизации духовным содержанием. Точнее - духовным измерением рационально выстроенных феноменов социально-индивидуального плана. Эта идея в истории русской философии неоднократно и убедительно развертывалась отечественными мыслителями.
Действительно, противопоставление «сердца и разума» - мысль, не характерная для отечественной философии и литературы, для русского общественного сознания в целом. В.В. Зеньковский замечательно говорит об этом: «В педагогических мечтах, столь близких ... к утопическому идеалу «создания новой породы людей», на первое место выдвигали «развитие изящнейшего сердца, а не разума, развитие умонаклонения к добру». Фонвизин в «Недоросле» высказывает даже такой афоризм: «ум, коль скоро он только ум, - самая безделица; прямую цену уму дает благонравие». В этих словах очень типично выражен морализм, как некая новая черта русского сознания»2. Разум без сердца невозможно представить ни в общей социальной, ни в индивидуальной жизни.
Объединение нравственных ориентиров, норм и правил, высоких ценностных векторов и предпочтений - вот характернейшая черта русского национального сознания, фиксированная на установочном уровне в пространстве русского менталитета. Разъединение этих ориентиров, напротив, признается, в русской мысли как черта европейская, то есть неверная и во многом чуждая русскому человеку и сообществу в целом. Полагаем, что именно в этом ключе И. В. Киреевский говорил о проблеме целостности моральных установок индивида и сообщества. Он подчеркивал, например, что «западный человек . раздробляет свою жизнь на отдельные стремления: в одном углу его сердца живет религиозное чувство..., в другом - отдельно силы разума., в третьем - стремление к чувственным утехам и т. д. Разум обращается легко в умную хитрость, сердечное чувство в слепую страсть, красота в мечту, истина в мнение, существенность - в предлог к воображению, добродетель - в самодовольство, а театральность является неотвязной спутницей жизни ... как мечтательность служит ей внутренней маской»3. Высшие духовные (моральные в социальном плане) ценности общества и человека могут быть соотнесены со своими противоположностями-экстремами, что важно для социально-индивидуального духовно-нравственного самоопределения.
Понятно, что приведенные И.В. Киреевским характеристики вполне могут быть рассмотрены не только как исторически значимые, но и как современные, поскольку видно, что они вневременные, поэтому могут встречаться сегодня. И хотя речь здесь автор ведет об особенностях западной цивилизации, тем не менее, они могут быть выделены и в современном российском обществе. Причиной ли тому технологическое развитие человеческой цивилизации, сопровождающееся изменением особенностей восприятия, оценивания и поведения в изменяющихся условиях, или влияние глобальной информационной цивилизации на ментальные установки, фиксированные в течение длительного исторического времени в нашем народе в традиционной для отечественной цивилизации форме, или иные причины -вопрос отдельный. Изучение его требует обращения к теме современного общественного устройства и жизнедеятельности, к стратификационному измерению российского общества, в том числе фиксирования значимой и перспективной в содержательном отношении темы ментально-ценностного выбора современной молодежной генерации в пространстве социально-политического, экономического, правового, нравственного, этнического, религиозного, гендер-ного, профессионального и иных измерений.
Общность черт в философских построениях отечественных мыслителей связана в русском общественном сознании с моральным восприятием и осмыслением социальных процессов. Можно сказать, всякое дело, мысль или слово (три ипостаси логоса) окрашены в русской философии нравственным идеалом. Нет ничего, что не сопрягалось бы с моральным в мыслях и поведении человека. Действие нравственно или ненравственно, а каждый результат деятельности, т.е. продукт, предмет, вещь и т.д. окрашен признаком красоты. В оценке красоты присутствует критерий «хорошо/плохо», а в оценке его результата критерий «красиво/некрасиво». Традиционную сущность русских отношений выражал и Н.Ф. Фёдоров, который говорил о приоритете в русском сознании нравственных категорий над логикой.
1 См.: Лосский Н.О. Характер русского народа. Кн. 1. - С. 45.
2 Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. - С. 95-96.
3 Цит. по: Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 2. - С. 25.
Красота важнее пользы, поскольку польза - один из компонентов красоты. Враждебное отношение к позитивизму и практицизму выступает устойчивой характеристикой русского народного понимания «пользы» и «красоты», ведь духовность в русском общественном сознании традиционно предпочтительнее меркантильности. Прагматические установки не существенны, если на первое место выходят идеи и интересы более высокого порядка, а качество дела или его исполнения важнее, чем количество произведенного. Кстати, категорию качества как основную для славянского менталитета в свое время особенно отстаивали славянофилы.
Русская жизнь нацелена преимущественно на идеал хорошего, а не на критику отрицательно-плохого. Плохое, т.е. «зло», маркировано в противопоставлении к добру и, следовательно, само по себе ясно. Идеал видели не в будущем, которого просто нет, а в другом месте. Отсюда - известные «хождения за правдой» в Беловодье, поиск Неведомого Града-Китежа и тому подобные русские искания и ожидания. Идеал представлен в русском сознании не во времени, а в пространстве, наполняя собою некое другое место; он не творится нами, а сосуществует здесь, рядом с нами, его можно искать, найти (в буквальном смысле слова, «на-ити», то есть дойти до него). Именно поэтому идеи добра и милосердия, будучи вечными и неизбывными в русском менталитете, продолжают свое осмысление и овеществление, укореняясь в стихиях современного человеческого бытия.
Сабиров В.Ш.1
ПРОБЛЕМЫ ЦЕННОСТНОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ РОССИИ
В настоящее время остро стоит вопрос не только о путях развития России, но и о самом ее существовании как независимого государства, как особой цивилизации. В этом контексте усилия по реформированию экономических отношений и совершенствованию политической системы могут оказаться тщетными, если они основательно не затронут, так называемый, «человеческий фактор», не задействуют положительный аспект мотивации человеческого поведения, не актуализируют духовные и моральные ценности в сознании людей. Поскольку человек не является абстрактным существом, но всегда принадлежит к определенной социальной общности, из которой и черпает свои человеческие свойства, то закономерно встает вопрос о качественных определенностях этих общностей и степени интегри-рованности в них ее членов, для которых прежде всего необходимы мир и согласие, а затем уже позитивное решение конкретных социально-экономических инициатив. Поэтому у людей, входящих в ту или иную общность, несомненно, должно быть несмотря на всю совокупность индивидуальных различий между ними нечто общее, объединяющее их перед лицом любых невзгод и проблем. Именно таким образом может быть представлена проблема национального единства, которая невозможна без наличия национального самосознания или, иначе говоря, национальной ценностной самоидентификации.
На наш взгляд, для того чтобы верно построить концепцию национального самосознания, необходимо прежде всего определиться с понятием нация. Так можно выделить два его основных значения. Во-первых, нация отождествляется с этнической общностью. Во-вторых, нация трактуется как гражданская общность. Для того чтобы избежать путаницы, будем называть их соответственно этническим и национальным самосознанием. Поскольку здесь мы ведем речь о самосознании русских, то остановимся на его этническом и национальном аспектах.
Ф.М. Достоевский сделал одно очень важное открытие относительно русского народа. Еще на каторге Ф.М. Достоевский обнаружил, что русских отличает от других народов отсутствие чувства племенной солидарности. Если представители других этнических групп прежде всего ищут своих соплеменников и преимущественно с ними выстраивают свои взаимоотношения, то для русских решающее значение имеет не столько этническая, сколько человеческая сущность людей. Потом в знаменитой Пушкинской речи он разовьет эту идею до понятия всечеловечности русских. «Я просто только говорю, что русская душа, что гений народа русского, может быть, наиболее способны, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия»2. Однако было бы ошибкой в отмеченном выше качестве видеть исключительно положительную характеристику русских, поскольку нередко она чревата целым комплексом негативных духовно-нравственных переживаний, сознанием своей неполноценности, презрением, ненавистью или абсолютным равнодушием к своему же собственному народу. Наиболее показателен в этом плане феномен Смердякова, изображенный тем же Ф.М. Достоевским. Нельзя не отметить, что Смердяков - это в своем роде вообще удивительный феномен. Никто до Достоевского так гениально не предсказал появление маленьких людей, наделенных очень большой злостью. Таких людей в настоящее время весьма много. Они необыкновенно бездарны в социальном плане, но зато поистине гениальны в зле, в отрицании, в особенности в отрицании всего национального. Это парадоксальнейшее сочетание бездарности: социальной, духовной, моральной, творческой и др. и одаренности в зле есть удивительное явление, пророчески угаданное Достоевским. Отчасти это - современный тип человека, с которым каждому из нас в жизни приходится иметь дело. Он легко угадываем, по исключительному количеству претензий к жизни, и при этом полной невозможности реализовать конкретные социальные задачи, ибо, умея разрушать «до ос-
1 Сабиров Владимир Шакирович - доктор философских наук, профессор, зав. кафедрой философии Новосибирского государственного архитектурно-строительного университета. Почетный работник высшего профессионального образования РФ. Область научных интересов: этика, история русской философии, философия религии, герменевтика, танатология. E-mail: sabirov-soina@211.ru
2 Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Полн. собр. соч. Т. 26. - С. 131.
