CC BY
41
В. В. ТЕРЕХИН,
начальник кафедры уголовного процесса, доктор юридических наук, доцент (Нижегородская академия МВД России)
V. V. TEREKHIN,
Doctor of Law, Associate Professor, Head of the Department of Criminal Process (Nizhniy Novgorod Academy of the Interior Ministry of Russia)
УДК 343.14
Идеологические нюансы формирования и применения стандарта допустимости доказательств в уголовном процессе
Ideological Nuances of Formation and Standard's Application for Evidences' Admissibility in Criminal Process
Рассматривая идеологию как социально-философскую категорию, выражающую инте-гративный уровень общественного сознания, а идеологемы - как лексические, эмоционально окрашенные единицы идеологии, мы обосновываем тезис об универсальном характере влияния идеологем на социум в каждой из форм общественного сознания, в том числе при формировании и применении стандарта допустимости доказательств в уголовном процессе.
^андарт допустимости, идеология, идеологе-ма, уголовное судопроизводство.
Considering ideology as social philosophical category expressing an integrative level of public consciousness and ideologemes like lexical, emotionally painted ideology units, the author justifies thesis about universal character of influencing of the ideologemes on society in each of the forms of public consciousness, including during formation and standard's application for evidences' admissibility in criminal process.
Standard's admissibility, ideology, ideologeme, criminal proceedings.
Фактически общепризнанным является тезис о том, что идеология представляет собой систему политических, социальных, правовых, философских, нравственных, религиозных, эстетических идей и взглядов, продуцируемых и транслируемых политическими партиями и течениями, общественными движениями, научными школами и др. [5]. В этих идеях и взглядах адепты идеологии выражают свое мировоззрение, идеалы, цели. В идеологических штампах и клише отражаются особенности взаимоотношений власти и общества в социуме, целевые установки и интересы властных страт и групп. Вместе с тем нам близка точка зрения тех специалистов, которые определяют идеологию как социально-философскую кате-
горию, выражающую интегративный уровень общественного сознания (отражения реального жизненного процесса людей, их общественного бытия), который проявляется в формах политической, правовой, нравственной, эстетической, религиозной, философской систем, разработанных социумом и укоренившихся в нем [1]. Взаимосвязь и перманентное взаимодействие между всеми формами общественного сознания — очевидны и реализуются, в первую очередь, посредством идеологем — лексических единиц — устойчивых словосочетаний, элементов идеологии, играющих роль ее (идеологии) эмоционально окрашенных маркеров.
Идеологемы обеспечивают явное и тайное воздействие на сознание личности, приобща-
ют (по сути — кодируют) ее к соответствующей (идеологической) системе ценностей, вербуют в свои сторонники неофитов учения или даже превращают их в полноценных адептов.
Системный характер сосуществования и взаимодействия различных форм общественного сознания внутри организованного на государственных началах социума, в современных условиях мирового процесса глобализации и обостряющейся конкуренции между странами, фактически вынуждает провластные социальные страты к развитию каждой формы общественного сознания до условного среднего уровня, который позволяет обеспечить консенсус между стратами и, соответственно, обеспечить относительную стабильность существования и развития общества и государства, что является необходимым условием сохранения и приумножения благосостояния национальных властных элит. Вместе с тем развитие форм общественного сознания имеет диалектическую природу и катализируется несовпадающими, разнонаправленными, нередко взаимоисключающими групповыми интересами как внутри страт, так и между ними. Диалектическое противодействие не исключает симбиоза между про- и противовластными стратами и группами, но в любой ситуации и при любой дискурсивной практике антагонисты склонны применять те же идеологемы, что и протагонисты. Именно эти эмоционально окрашенные маркеры позволяют структурировать дискурсивные практики и транслировать соответствующую идеологию в массы, встраивать ее в общественные отношения и контекстно согласовывать с иными формами общественного сознания, в том числе в правовой форме (правосознания). Таким образом, идеологемы — это ключевой фактор формирования общественного консонанса между различными формами общественного сознания, в том числе между общественно-политической, социально-экономической формами сознания, с одной стороны, и правосознанием, правовой идеологией — с другой.
Полагаем правильным взгляд на уголовное судопроизводство не только как на механизм регулирования правоотношений в обществе и государстве, но и как на важнейший стабилизатор иерархической системы социальных страт и правоотношений в социуме, который имплицитно выражает волю и обеспечивает (в первую очередь) интересы властных элит и тех страт, которые извлекают преимущества от близости к ним. Стандарт допустимости доказательств же — не только (и не просто) квинтэссенция процессуальной формы уголовного судопроизводства, но и важнейший механизм процессуальной декодировки идеологем и структурирования дискурсивных практик, посредством которых власть обеспечивает легитимность фор-
мы судопроизводства и правосудия, правоохранительной системы и своего положения в целом.
В данном контексте утверждение о детерминированности исторического типа общественной формации, доминирующей в нем идеологии с типом системы судопроизводства и соответствующим ему стандартом допустимости доказательств (экстрактом формы судопроизводства и правовой идеологии), по сути, приобретает аксиоматическое звучание.
Поясним, под стандартом допустимости уголовно-процессуальных доказательств мы понимаем набор требований к форме доказательства, подтверждающей фактичность его содержания. Принципиально важным является не только закрепление этих требований в нормах права, но и подтверждение их легитимности практикой судопроизводства.
Стандарт допустимости доказательств составляет единое целое с формой уголовного процесса и обусловливает определенную парадигму уголовно-процессуального познания, технологию доказывания (производства) истины. Основа стандарта — это позитивное законодательство, но его интеллектуальные и морально-этические корни находятся в правовой культуре, правовой психологии и идеологии. Стандарт допустимости — это, во-первых, когнитивная структура, которая по большей части воздействует неявно на сознание правоприменителя и имеет выраженную политико-идеологическую окраску, а во-вторых — идеологически обоснованная нормативно-процессуальная технология формирования доказательств, истинности и законности приговора. Правовая идеология выступает демпфером и интегратором рациональных и эмоциональных мотивов, устремлений субъектов доказывания к обеспечению достоверности результатов уголовно-процессуального познания (предполагает отсутствие ограничений в применяемых средствах и способах познания) и этическими пропозициями относительно применяемых средств и способов познания в уголовном процессе; между стремлением к стабильности промежуточных и итоговых судебных решений и их справедливости.
Критерии оценки допустимости доказательства, как уже было сказано, находятся в единстве с определенной моделью истины и техникой его производства, т. е. образуют парадигму познания и (или) доказывания. Стандарт допустимости доказательств — это нормативное описание социального договора между обществом и государством по поводу баланса публичных и частных интересов и гарантий неприкосновенности личности и практики применения легального насилия к преступникам по основаниям, которые общественным мнением принимаются за истину. Идеологически окрашенные
дискурсивные практики законодателей и субъектов уголовно-процессуального доказывания обосновывают, оправдывают соответствующую конструкцию формы уголовного процесса и практику применения стандарта допустимости доказательств. Наблюдения последних лет за деятельностью Конституционного суда РФ в сфере уголовного судопроизводства убеждают, что в «умелых руках» идеологически мотивированных правоприменителей стандарт допустимости позволяет обеспечить удовлетворение фактически любых преследуемых интересов и целей.
Досоветские идеологемы: «помазанник Божий», «православность», «сословность» и т. п. Советские идеологемы довоенного периода: «диктатура пролетариата», «революционное правосознание», «власть советов», «буржуазный элемент» и т. п. Идеологемы позднесоветского периода (догматично утверждали главенство марскистско-ленинской идеологии в ст. 6 Конституции СССР): «КПСС — руководящая и направляющая сила советского общества», «передовая советская наука», «социалистическая законность», «объективная истина» и т. п. Отметим, что личностный опыт убеждает в закономерности весьма длительного сохранения в индивидуальном и массовом сознании идеоло-гем предшествующей идеологии, даже в условиях агрессивного внедрения новой идеологии.
В праве идеологемы имеют нормативно-позитивное выражение, в том числе и на уровне норм-принципов. Основное их «достоинство» и ключевая характеристика — эмоциональная окрашенность, благодаря которой они способны глубоко укореняться в сознании и пролонгировано воздействовать на поведение индивидов в практиках уголовного или любого другого судопроизводства. Так, в результате судебной реформы 1864 г. состоялся принципиальный отказ от идеи формальной оценки доказательств в пользу оценки доказательств на основе свободы внутреннего судейского убеждения. Однако в нормах Устава уголовного судопроизводства (УУС) сохранился целый ряд формальных ограничений, основывавшихся на предыдущем (формальном) стандарте допустимости доказательств и сопутствовавшей ей идеологии. Так, отдельные источники свидетельских показаний являлись недопустимыми по мотивам национальной, религиозной, сословной принадлежности. В Уставе уголовного судопроизводства (ст. 93—96) нормативные ограничения препятствовали свидетельствовать под присягой отлученным от Церкви, лицам духовным, малолетним (не достигшим 14 лет), раскольникам (по делам единоверцев, обратившихся в православие), иудеям, принявшим христианство (по делам бывших единоверцев), лишенным всех прав состояния и т. д. Также пореформен-
ный стандарт допустимости не позволял привлекать к участию в следственных и (или) судебных действиях членов царской фамилии, иначе как по их желанию [6].
Советский уголовный процесс ведет отсчет от 22 ноября 1917 г. — дня, когда был издан первый декрет Совета народных комиссаров (СНК) РСФСР «О суде». Провозгласив намерение «Упразднить доныне существующ1я общ1я судебныя установлена..., заменяя все эти установлен1я судами, образуемыми на основанш демократическихъ выборовъ», новая власть дала старт масштабной реформе всего уголовного судопроизводства, в которой важнейшую роль были призваны сыграть требования к допустимости доказательств, легальность и легитимность которых обеспечивалась новой идеологией и имманентными ей идеологемами. Уже во втором декрете «О суде» от 7 марта 1918 г. (ст. 14) утверждалось отсутствие каких-либо формальных препятствий для суда при решении вопроса о допуске тех или иных доказательств. Требования к суду руководствоваться соображениями справедливости и не ставить во главу угла формальные предписания законов при разрешении уголовных дел содержались в ст. 36 второго декрета о суде. Одновременно декретные нормы дозволяли осуществлять производство по уголовным делам по правилам Судебных уставов 1864 г. в той их части, которая не противоречила революционному правосознанию и интересам новой власти. При этом конкретных критериев формального характера к отдельным источникам доказательств в нормах Уголовно-процессуального кодекса (далее — УПК) РСФСР 1922 г. фактически не было. Такой подход подтверждался и иными нормативно-правовыми актами, являвшимися источниками нового, советского уголовно-процессуального права, правосознания и правовой идеологии. Так, ст. 24 положения «О Народном Суде Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», утвержденного декретом ВЦИК от 21 октября 1920 г., содержала норму об отсутствии каких-либо критериев формального характера, которыми суду следует руководствоваться при решении вопроса о допуске того или иного доказательства.
Вместе с тем первый УПК РСФСР окончательно легализовал фактически сложившиеся к тому времени две формы судопроизводства:
1) обычную (применявшуюся народными судами);
2) трибунальную, реализовывавшуюся трибуналами и следователями, при них состоявшими1.
1 Постановление Революционного Военного Совета Республики. О революционных военных трибуналах [Электронный ресурс]. (Положение) // Исторические материалы. URL: http://istmat.info/ node/35836 (дата обращения: 10.10.2017).
Для каждой из вышеприведенных форм судопроизводства советский законодатель предусмотрел и идеологически обосновал свой стандарт допустимости. Трибунальный порядок судопроизводства регулировали нормы отдела 4 УПК РСФСР 1922 г. Несмотря на то, что в трибунал направлялись уголовные дела о наиболее опасных преступлениях, наличие обвинителя и защитника не было обязательным условием проведения процесса. Даже в тех случаях, когда обвинитель присутствовал в процессе, у трибунала сохранялось право, предусмотренное ст. 416, не допустить к участию в защите «любое из формально правомочных на то лиц, если трибунал признает данное лицо несоответствующим для выступления по данному делу в зависимости от существа особого характера дела». Производство предварительного следствия, по общему правилу, являлось обязательным по делам данной категории. Однако следователи, состоявшие при ревтрибуналах, были вправе (при ясности дела или в случае признания вины «преступником») направить имеющиеся материалы в трибунал без производства расследования либо ограничиться проведением отдельных следственных действий. В ходе подготовки к судебному заседанию ревтрибунал определял список лиц, подлежащих вызову в судебное заседание. Свидетели, показания которых имелись в деле и не вызывали сомнений в своей правдивости и (или) достоверности, могли не вызываться в судебное заседание, а их показания суду достаточно было огласить для использования в обосновании итогового решения. В ходе судебного следствия трибунал был вправе прервать, прекратить допрос свидетеля в любой момент, как только сочтет установленными интересующие его обстоятельства. Так, Председатель Всероссийской Чрезвычайной Комиссии Ф. Э. Дзержинский, являясь свидетелем обвинения по уголовному делу «левых эсеров», не вызывался в судебное заседание по ходатайству государственного обвинителя. Н. В. Крыленко заявил суду, что показания Ф. Э. Дзержинского имеются в деле и подвергать его допросу в судебном заседании нет надобности [2]. Также трибунал имел право приобщать и оглашать в судебном заседании любые документы, отсутствовавшие в деле. При постановлении приговора трибунал имел законное право обосновывать свои решения любыми предметами, документами, показаниями — как озвученными в судебном заседании, так и «не прозвучавшими», не исследованными в судебном заседании с участием сторон.
По нашему мнению, имплицитным действием идеологем объясняется феномен высокого процента оправдательных приговоров в 30—50 гг. XIX в. (10—13 %), в период наибольшего размаха
репрессии, которые не смогли вытравить из судей (носителей революционного правосознания) ощущение инстинствования — совершенного причастия истине новой советской идеологией. В приведенных примерах проявляется нелинейность действия идеологем, позволяющих исключительно гибко обосновывать, объяснять, оправдывать в глазах социума фактически любые конструкции законодателя и то, каким образом их реализует правоприменитель.
Отметим, что некоторые из советских идео-логем все еще живы в отечественной уголовно-процессуальной парадигме, несмотря на состоявшийся отказ от советской идеологии в нормах позитивного законодательства [3]. Концепция объективной истины предполагает следственную модель доказательства и его свойства допустимости. Институт допустимости доказательств в следственном по типу уголовном процессе — это следственный (он же — формалистский) способ ограничения односторонне-публичного доминирования (перманентно стремящегося к произволу) властных, публичных участников процесса; защита прав и интересов иных участников процесса посредством казуистичной процедуры доказывания. Следственный стандарт, подкрепляемый идеологией контроля над или за преступностью, не способен исключить произвол (пусть и в «мягких» формах) в принципе, но способен маскировать и сглаживать его. В следственном процессе фундаментальным свойством является неравенство между официальным субъектом доказывания (государством) и неофициальным (частным лицом), а стандарт допустимости идеологически обосновывает, посредством идеологем «законности» «приоритета контроля за преступностью и государственных интересов в сфере правопорядка над правами личности» и т. п., справедливость данного неравенства и априорную правильность результатов досудебного доказывания.
Современные идеологемы: «демократическое, правовое государство», «права человека», «рыночная экономика», «свобода личности», «состязательность и справедливость судопроизводства» и т. п., имеют нормативное выражение и в конституционных нормах, и в отраслевых. В состязательной процедуре судебного доказывания «допустимость» — идеологема, которая идеологически оправдывает соответствующий вариант разрешения уголовно-правового спора, т. е. легализует, легитимизирует судебную истину и состязательный путь к ней. Состязательный тип судопроизводства является наиболее справедливым. Данный тезис уже не вызывает сомнений у социума в своей правоте. Но он действительно настолько рационален, что приобрел аксиоматическое звучание, или же его убедительность есть результат воздействия на обще-
ственное сознание соответствующего дискурса (по сути — правовой идеологии), структурированного посредством идеологем?
Стандарт допустимости доказательств приобрел значение главной процессуальной гарантии в системе фундаментальных правовых институтов любого типа судопроизводства. Первоочередным из них (и в идеологическом плане) является институт судебной власти. Для состязательного судопроизводства критически важным является институт независимого суда: нет его — нет и той силы, которая по справедливости применяет стандарт допустимости при формировании фактов. Может ли суд быть независимым в отсутствие детерминирующих его независимость институтов гражданского общества? Являются ли независимыми сами институты гражданского (открытого) общества? Поставленные вопросы отнюдь не риторические. Недостаток отечественной научной, процессуальной парадигмы заключается в поверхностном знакомстве с методологическими и этическими основаниями состязательного типа судопроизводства, реализуемого в странах Запада (ведущих и ведомых, в том числе и бывших участниках соцлагеря), и предпринимаемых попытках механистического заимствования отдельных норм или целых процессуальных институтов. Ликвидация обозначенного пробела вряд ли возможна без проникновения в глубинную суть идеологии Запада (многоликой и раз-новекторной), ознакомления и критического, рефлексирующего осмысления литературных произведений авторов, ее популяризирующих, и проведения подробной научно-практической дискуссии по вышеприведенным вопросам.
До середины прошлого века национальные правовые системы, и прежде всего суды, были ареной применения внутренних правовых норм. Сегодня, в эпоху постиндустриального, информационного общества, суды, а также иные правоохранительные органы и их должностные лица вовлечены в многоуровневую и многослойную систему коллективной деятельности, где исполняют свою функцию в условиях многосоставного набора ценностей и норм, гораздо более сложного по своей структуре, чем тот, с которым сталкивались в прошлом [4]. Механизмы межнационального координирования преодолели национально-государственные модели и сняли ограничения с внутренних правовых систем, породив невиданные ранее по размаху процессы имплементации правовых норм и институтов, теснейшим образом взаимообусловленные с политико-экономическими процессами межгосударственного взаимодействия. Все активнее действуют надгосударственные органы правосудия, оказывающие серьезное корректирующее влияние на национальное законодательство и прак-
тику его применения. Логика развития межгосударственных отношений вынуждает вступать в договорные отношения и придерживаться тех правил, которые соответствуют идеологическим установкам государств, регулирующих основы межгосударственного взаимодействия посредством учреждения различных конвенций, пактов, договоров. Важнейшим из данных актов является Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод. Вместе с тем нарастают и все больше обостряются межгосударственные противоречия в сфере экономики и политики. Ключевое значение в условиях продолжающейся судебной реформы имеет дилемма, возникшая в отношениях с Западом в сферах применения норм Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод и исполнения решений Европейского суда по правам человека (далее — ЕСПЧ). По мнению одних специалистов, конвенционные нормы обязательно должны стоять во главе источников отечественного уголовно-процессуального права, другие — соглашаются с позицией Конституционного Суда РФ, сформулированной в постановлении от 14 июля 2015 г. № 21-П2. Полагаем, что данная дискуссия носит выраженный идеологический характер и с точки зрения обережения национальных интересов имеет однозначный ответ. Как правильно установил Конституционный Суд РФ в постановлении от 14 июля 2015 г. № 21-П, общность идеологем, даже таких, как «справедливость», не означает тождества идеологий.
Вместе с тем принципиально важно обеспечить легитимность судебных решений не только для социума, но и для участников международного сотрудничества в сфере уголовного судопроизводства с точки зрения соблюдения конвенциональных норм. Данная задача весьма непростая, учитывая возрастающую активность ЕСПЧ в вопросах оценки допустимости действий публичных органов и должностных лиц при осуществлении уголовного преследования. Принимая во внимание многочисленность, универсальность и разнонаправленность решений ЕСПЧ относительно допустимости действий, решений (и соответственно форми-
2 По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы [Электронный ресурс]: постановление Конституционного Суда РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П. Доступ из информационно-правового портала «Гарант».
руемых в уголовном процессе доказательств) по делам «Шенк против Швейцарии» и до «Ва-ньян против России», «Мирилашвили против России», «Матыцина против России», «Ходорковский и Лебедев против России», можно увидеть не только коллизионность в некоторых решениях, в том числе с нормами национального уголовно-процессуального права, но и дополнительные возможности достижения целей уголовного процесса посредством корректировки действующего стандарта допустимости, ссылаясь на те же решения ЕСПЧ. Например, норма постановления Пленума ВС РФ от 31 октября 1995 г. № 8, декларирующая в качестве критериев допустимости законность источников и субъектов доказывания, способов формирования и формы закрепления доказательств и существенно осложняющая процесс формирования доказательств в досудебной части судопроизводства (фактически полностью подтвержденная в постановлении Пленума ВС РФ «О практике применения законодательства при рассмотрении уголовных дел в суде первой инстанции (общий порядок судопроизводства)»3), не может иметь обязательный императивный характер для национальных судов в ряде ситуаций (например, когда допущенные нарушения не повлияли на реализацию заинтересованными участниками «права на защиту»), поскольку ЕСПЧ в своих решениях требует обращать внимание не на дискретное нарушение нормы, а на возможность реализации права на защиту в ходе справедливого судопроизводства, в том числе после допущенного нарушения («Шенк против Швейцарии»). Решения ЕСПЧ имеют значимый потенциал в случае правильного (с идеологической точки зрения) их примене-
3 О практике применения законодательства при рассмотрении уголовных дел в суде первой инстанции (общий порядок судопроизводства) [Электронный ресурс]: постановление Пленума Верховного суда РФ от 19 декабря 2017 г. № 51. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
ния в дискурсивных практиках отечественными правоприменителями. Именно это и продемонстрировал Конституционный Суд РФ в вышеупомянутом постановлении.
В доктринально-методологическом аспекте для идеологической оптимизации формирования и применения действующего стандарта допустимости в отечественном уголовном процессе мы полагаем возможным обратить внимание на оригинальную концепцию «власти-знания», разработанную Мишелем Фуко, которую он противопоставляет всем существующим концепциям — и марксистской, и либерально-буржуазным. По его мнению, власть (а стандарт допустимости — несомненно властный ресурс) перестает быть «собственностью» того или иного класса, которую можно «захватить» или «передать». Власть не локализуется в одной только надстройке, в государственном аппарате, но распространяется по всему «социальному полю», пронизывает все общество, охватывая как угнетаемых, так и угнетающих. Власть осуществляет репрессивную и идеологическую, познавательную функции. Никакое знание, отмечает М. Фуко, не формализуется без системы коммуникаций, которая сама по себе уже есть форма власти. Никакая власть не осуществляется без добывания, присвоения, распределения и сокрытия знания. По мнению М. Фуко, с которым мы согласны, отношения между знанием и властью выражает формула: «Власть устанавливает знание, которое, в свою очередь, выступает гарантом власти» [7].
В данном контексте, стандарт допустимости, аккумулирующий и распределяющий доказательственную информацию (знание) в уголовном процессе, будет выступать либо опорой власти — в случае формирования справедливого судопроизводства, либо «подтачивать» ее (власть) — обнажая несоответствие процессуальных (властных) решений ожиданиям и представлениям социума, относительно справедли-вого-правильного-знаниевого.
Список литературы:
References:
1. Келле В. Ж. Формы общественного сознания. М., 1959.
2. Кутафин О. Е. Судебная власть в России: история, документы: в 6-ти т. М., 2003. Т. 5.
3. О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением института установления объективной истины по уголовному делу [Электронный ресурс]: законопроект № 440058-6 // Официальный сайт Государственной думы РФ. URL: http://asozd2.duma.gov.ru/main.nsf/ (SpravkaNew)?ÜpenAgent&RN=440058-6&02. (дата обращения: 17.11.2017).
1. Kelle V. Zh. Formy obshchestvennogo soznani-ya. M., 1959.
2. Kutafin O. E. Sudebnaya vlast' v Rossii: istoriya, dokumenty: v 6-ti t. M., 2003. T. 5.
3. O vnesenii izmenenij v Ugolovno-processual'nyj kodeks Rossijskoj Federacii v svyazi s vvede-niem instituta ustanovleniya ob"ektivnoj istiny po ugolovnomu delu [Ehlektronnyj resurs]: za-konoproekt № 440058-6 // Oficial'nyj sajt Go-sudarstvennoj dumy RF. URL: http://asozd2. duma.gov.ru/main.nsf/(SpravkaNew)?OpenA gent&RN=440058-6&02. (data obrashcheniya: 17.11.2017).
4. Пиана Д. Снова к разнообразной Европе: изменение судебного управления путем внедрения стандартов // Как судьи принимают решения: эмпирические исследования права / под ред. В. В. Волкова. М., 2012.
5. Райзберг Б. А. Современный социоэкономи-ческий словарь. М., 2012.
6. Терехин В. В. Допустимость доказательств в уголовном процессе: методологический, правовой, этический аспекты: дис. ... д-ра юрид. наук. Н. Новгород, 2016.
7. Фуко М. Археология знания [Электронный ресурс] // Электронная библиотека RoyalLib.com. URL: https://royallib.com/ book/fuko_mishel/arheologiya_znaniya.html (дата обращения: 17.11.2017).
4. Piana D. Snova k raznoobraznoj Evrope: izme-nenie sudebnogo upravleniya putem vnedreniya standartov // Kak sud'i prinimayut resheniya: ehmpiricheskie issledovaniya prava / pod red. V. V. Volkova. M., 2012.
5. Rajzberg B. A. Sovremennyj socioehkonomiches-kij slovar'. M., 2012.
6. Terekhin V. V.Dopustimost' dokazatel'stv v ugolovnom processe: metodologicheskij, pravo-voj, ehticheskij aspekty: dis. ... d-ra yurid. nauk. N. Novgorod, 2016.
7. Fuko M. Arheologiya znaniya [Ehlektronnyj resurs] // Ehlektronnaya biblioteka RoyalLib. com. URL: https://royallib.com/book/fuko_ mishel/arheologiya_znaniya.html (data obrash-cheniya: 17.11.2017).
E-mail: v.w.terekhin@ya.ru
и f-
2 x
л
H f-
bS
<
< i
54
