CC BY
22
В. Л. Цымбурский
Хетт, antuhhas, antuhsas 'человек' и др.-инд. riáhus-, riáhusa- 'сосед, близкий': затемненная хетто-индоарийская изоглосса?
И вдруг мне открылось то, что оставалось до сих пор незамеченным. Все эти создания были самым тесным образом связаны между собой либо родственными, либо дружескими узами. Они собирались семьями, родственными кланами, группами единомышленников и, несомненно, хорошо знали друг друга... А в следующий момент я вдруг на миг увидел, что на всем обозримом пространстве они составляют единую цепь, то есть соприкасаются или кончиками пальцев, или локтями, или краешками ступней. Иными словами, кланы сливались в племена, представители племени внедрялись в неисчислимое множество других семей, а семьи, в свою очередь, объединялись, дабы образовать нации... Однако я закрыл глаза руками, ибо знал, что если брошу еще хоть один взгляд на окружающее нас великое единство, то непременно упаду в обморок, ибо меня погубит острое ощущение собственной обособленности.
Э. Райе « Мемнох-дьявол».
Вынесенное мною в эпиграф описание «райского» человечества из захватывающего, как почти все, написанное этим автором, теологического триллера Э.Райс «Мемнох-дьявол» имеет прямое касательство к основной гипотезе данной статьи. Если эта гипотеза справедлива, она должна бы вывести нас на одну ареальную индоевропейскую модель обозначения «человека», отсутствующую в классических словарях и компендиях и, думается, способную представить интерес для исследователей, которые пытаются в меру своих сил воссоздать ментальность энео-литических индоевропейцев1.
1В первоначальном, тезисном виде эта работа была напечатана в материалах VIII чтений памяти И. М. Тройского [Цымбурский 2004]. За обсуждение этого исходного варианта во время чтений я глубоко благодарен
Труды ИЛИ РАН. Том 11. часть 1. СПб., 2006. 79
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
Начать следует с того, что среди индоевропейских именований «человека» [Buck 1949: 79-81] — как «земного» (лат. homo, ирл. duine, ст.-лит. zmuo, гот. guma, тох. В saumo) или «разумного» (гот. manna, др.-в-нем. mann, др.-инд. mánu-, слав, мжжъ), как «смертного» (др.-инд. mártva-, авест. masva-, др.-перс. martiva, арм. mard, греч. j3poxóc;) и «носителя жизненной силы» (др.-инд., авест. nár-, греч. dtvTQp, алб. njeri, умбр, пег-, ст.-лат. *пего) или, наконец, в качестве «сына племени» (слав, celovekb при лит. valkas 'ребенок') — хетто-лувийские формы, хет. antuhhas, antuhsas и лув. zitis, стоят в очевидной изоляции, не находят однозначного этимологического объяснения, да к тому же и не поддаются возведению к единому хетто-лувийскому прообразу.
Лувийской формы я в этой статье касаться не буду, сосредоточившись всецело на обсуждении хеттского слова. Следует заметить, что antuhhas (antuhsas) долгое время вообще не имело параллелей за пределами хеттских клинописных памятников. Лишь в 1975 г. Р. Гусмани указал на возможность объяснить лид. antola, вар. anlola 'надгробная стела' из *antuwahala 'человеческое изображение' по примеру греч. dtvBptác;, -ávxoc; 'статуя, изваяние' [Gusmani 1975: 5], с обычным для лидийского падением ларингала, как в лид. esa- 'внук' ~ хет. hassa, то же, лид. afari- 'объявление о продаже' ~ хет. happariia- 'продавать', или в Ха^ад ó xúpavvoc; итш AuBtóv 'тиран по-лидийски' [Hes. ] ~ хет. lahhiiala 'воитель' [Gusmani 1964: 52, 104, 275; Хойбек 1981: 319]. Однако лидийский термин, возможно, представляющий древнее культурное заимствование из хеттского, не проливает света ни на генезис, ни на историю базисной основы.
В словарях хеттского языка она предстает в двух невыводимых один из другого вариантах, от которых образуются два параллельных ряда падежных форм: antuhha- (Sing.
Н. Н. Казанскому, JI. Г. Герценбергу, А. В. Сидельцеву и А. С. Николаеву. Сейчас я не только исправил несколько допущенных тогда опечаток, но надеюсь, в ряде пунктов пришел к более адекватным и корректным формулировкам, не говоря уже о существенной детализации изложения. Убедительно прошу читателя считаться исключительно с версией, предлагаемой далее.
В. JI. Цымбурский
Nom. antuhhas, antuwahhas, Gen. antuwahhas, Acc. antuwahhan, Plur. Nom. antuwahhes, Dat.-Loc. antuwahhas) и antuhsa- (Sing. Nom. antuhsas, Gen. antuhsas, antuhsan, Acc. antuhsan, Dat.-Loc. antuhsi, Abl. antuhsaz, Plur. Nom. antuhses, Gen. antuhsas, Acc. antuhsus, Dat.-Loc. antuhsas2) [Friedrich 1952-1954: 22-24; Puhvel 1984: 79-80]. Впервые происхождение этих дублетов объяснил в 1930 г. молодой Э. Бенвенист, постулировав первоначальную основу на -s (*antuhs-, Sing. Nom. *antuhs-s, Gen. *antuhs-as) с последующей тематизацией, давшей новый номинатив antuhsas [Benveniste 1980: 203-208]. Но если Бенвенисту конечная последовательность знаков -ha-as виделась лишь приемом передачи консонантного скопления (hs), то X. Педерсен предложил для этой основы на -s (по-видимому, единственной такой основы общего рода в хеттском корнеслове), древнее аблаутное чередование: Sing. Nom. antuh(h)as : Gen. antuhs-as [Pedersen 1938: 48, 195]. Надо иметь в виду, что Бенвенист и Педерсен не учитывали и, по-видимому, еще не знали иных падежных форм от основы antu(wa)hha-, кроме номинатива единственного числа. В свете же этих форм можно предполагать два пути преобразования старой основы, каковая претерпевает либо простую тема-тизацию (> antuhsa-), либо переразложение, с переосмыслением конечного -s словоформы antu(wa)hhas в показатель номинатива и образованием параллельной падежной серии от вычлененного остатка antu(wa)hha-. Похоже, что эта вторичная основа отразилась и в раннелидийском заимствовании3.
Переходя к известным попыткам этимологических разъяснений этого хеттского слова, я оставлю в стороне корнеиска-тельские потуги с вычитыванием в нем основ вроде *andh-'цвести' или *teus- 'быть сильным, набухать', а также сближение начальной части ant-uhsas с анлаутом греч. avi}pc<moç 'человек' (Э. Стертевант, В.Пизани, А. Ван-Виндекенс, Я.Фриск, И. Тишлер и др.). Последнее само не имеет надежного истолкования, да и оформлено совсем иначе, чем хеттская лексема, так что апелляции к нему оказываются «объяснениями непонят-
2Обычны также написания anduhsas, anduhsan, anduhsï [Puhvel 1984: 80]
и т.д.
3Загадкой было и остается написание an-tu-u-ua-ah-za в КГ В XII 44 III [Benveniste 1930: 208; Puhvel 1984: 81].
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
ного через неизвестное». Обзоры подобных изысканий можно найти в словарях [Tischler 1977: 56; Puhvel 1984: 82].
Получившая популярность в середине XX в. субстратная этимология Э. Лароша, сближавшего antuhsas со словоформой antuh в хаттских текстах [Laroche 1947: 195] утеряла свой научный кредит после того, как А. Камменхубер надежно идентифицировала хат. antuh в большой хатто-хеттской строительной билингве KUB II 2 — как глагольную форму, соответствующую хетт, das 'он взял' и построенную аналогично хат. annes = хетт, dais 'он положил', хат. anteh = хетт, wetet 'он построил', хат. anzaras = хетт, kallesta 'он позвал' [Камменхубер 1981: 48, 68, 79-81]'4.
В последнюю четверть века успехом пользуется гипотеза об отражении в хетт, antuhhas / antuwahhas индоевропейской основы *dhu(H-)-s 'дышать', 'дуть', 'дымить' с таким же смысловым развитием как в греч. iîujxôç 'дух', 'душа', также lîeôç 'божество' < *dhuesos-, лит. dvasià 'дух', слав. *duxb, *dusa [Oettinger 1979: 373; Eichner 1979: 77; Puhvel 1984: 82; Rieken 1999: 191]. При этом
4K сожалению, ряд контекстов, указанных Ларошем, в особенности, содержащих словоформы antuhhukuru [KUB XXVIII 4 Vs. 13а = 5 Vs. 18а] и antuhhil [KUB XXVIII 71 Rs. 7] по сей день интерпретации не поддаются. Вилингвистический параллелизм в KUB XXVIII 1 IV, именно хат. aii-ni-du-hi-el ka-at-tï (стк. 28) = хетт. SAL.TI-li-is-ma LUGAL-us (стк. 30), где an-ni-du-hi-el должно бы соответствовать SAL.TI-li-is 'по образу женщины' навело Лароша на разные курьезные предположения — то ли в хатт-ском *antuh обозначало 'женщину' при некоем *anta 'человек вообще', как в паре katta 'царь' : kattah 'царица', (но ведь в хетт, именно antuhhas, вар. antuhsas с ларингалом именует 'человека'), то ли *antuh у хаттов относилось равно и к мужчине, и к женщине. Но не нужно быть большим антифеминистом, чтобы увидеть невероятность обоих идей — как использования хеттами хаттского слова для 'женщины' в смысле 'человек вообще', так и применения самими хаттами прилагательного на -il от названия 'человека' для указания на некие специфически женские качества или атрибуты. По всем этим резонам хат. anniduhïl = хетт. SAL.TI-lis следует уверенно исключать из обсуждения, когда речь идет о происхождении хетт, antuhsas. Наконец, ошибкой Лароша стало возведение все к той же мнимой хатт-ской основе и хетт, danduki- 'смертный', dandukessar 'бренность', индоевропейских по происхождению форм, родственных греч. ■Mvoîtoç 'смерть', ■ôvrjxôç 'смертный' [Tischler 1991: 112-113]. Для хаттского пока что надежно устанавливаются два названия 'человека': это zari (хат. ua-zari = хетт. UKÙMBS-tar 'человечество, люд', то есть antuhsatár) и р / uunan 'смертный' (хат. ha-p / u-p / unan = хетт, dandukesnas DUMU 'чадо бренности') [Камменхубер 1981: 61, 64].
В. JI. Цымбурский
antuhhas / antuwahhas возводят либо прямо к и.-е. *en-dhueH2os по типу греч. evdeoc, 1 боговдохновенный', evi3u|xtoc; 'лежащий на душе', либо, учитывая отсутствие в хеттском нерасширенного, прямого рефлекса и.-е. *еп 'в' (известно лишь хетт, anda = лат. endo) объясняют как упрощение раннехет. *anda-dhweH2os. Если Бенвенист и Педерсен расценивали написание antuwahhas, наряду с antuhhas, просто как явление псевдоисторической гиперкоррекции, обыгрывающей известное хеттское развитие uwa > u [Benveniste 1930: 207; Pedersen 1938: 195], то X. Айхнер и Э. Рикен усматривают в antuwahhas особую аблаутную ступень *(en-)dhueH2os, якобы исторически характеризовавшую именительный падеж, противопоставляя его от ступени *(en-)dhuH2s-в косвенных падежах, например, генетиву *(en-)dhuH2s-es.
Несомненно, этимология, постулирующая для хеттского словопонятия «человека» внутреннюю форму «наделенности дыханием как образом жизненной силы» может быть серьезно подкреплена типологически: достаточно вспомнить хотя бы круг значений греч. Сложность, однако, состоит в том,
что как раз в хеттском языке рефлексы и.-е. *dhu(H)- вовсе не документированы в значениях типа «дыхание как выражение жизни», «душа», «дух», но обозначают лишь «дым» (хетт, tuhhui, возможно, сюда же глагол tuhs- 'ритуально очищаться)', отглагольное имя tuhhuessar 'вещество для ритуального очищения'), также 'тяжелое дыхание' (глагол tuhhai-, от него имя tuhhima при описаниях родовых мук) [Friedrich 1952 1954: 226]. Понятие же «души» у хеттов выражалось совершенно иначе, словом istanza, которое сближается либо с особым смысловым рефлексом и.-е. *steH2 'стоять, пребывать' в греч. кглп-.уяул 'знаю', др.-верх.-нем. farstandan, англ. understand 'понимаю' (Иванов 1981: 215), либо, менее убедительно, с лат. sentio 'чувствую', sensus 'чувство' [Puhvel 1984: 471]. Этот важный семантический момент побуждает с достаточной осторожностью относиться к внешне привлекательной этимологии, не исключая возможности иных решений.
Так, оставаясь на лингвистической почве древней Анатолии, легко заметить формальную перекличку варианта antuhsas с многочисленными ономастическими композитами из каппадо-кийских табличек типа Perwa-hsu, Peruta-hsu 'Сын бога Пир-вы', Taru-hsu 'Сын бога Тару', Inara-hsu 'Сын богини Ина-
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
ры', Udnia-hsu 'Сын страны', Arawa-hsu 'Благороднорожден-ный', Supia-hsu 'Чнсторожденный', где во второй части налицо тот же элемент, что в хетт, has- 'рождать, производить', hassa 'внук, потомок', лув. пер. hasu 'род'. По-видимому, хетт, hassa 'потомок' представляет исторически синоним к каппад. *hassu > -hsu 'отпрыск', тогда как собственно в хеттском hassu специализировалось в значении 'царь-олицетворение рода' [Laroche 1966: 298-300; Иванов 2001]. Учитывая типологическую достоверность встречающихся в самых разных языках модели обозначения человека как «сына человеческого», «сына племени» [Иванов 1975], а также практически несомненные контакты хеттов-несийцев на рубеже III-II тыс. до н.э. с носителями специфического хетто-лувийского диалекта каппадокийских табличек, позволительно было бы, вслед за Вяч. Вс. Ивановым, усмотреть в antu-hsas 'человек' вовсе не новшество по сравнению с antuhhas [Neu 1979: 76], а «древнее словосложение», первая часть которого будто бы могла значить «народ» [Иванов 2001а: 239]5. Но ведь варианты antuhhas / antuwahhas при этом вовсе остаются без объяснения! Поэтому гипотеза Иванова заставляет думать, самое большее, о возможности очень раннего, имевшего место еще в дописьменную эпоху истории хеттов, «подтягивания» одного из вариантов слова к указанной модели. В таком случае членение antu-hsas следовало бы расценить как продукт не более чем вторичного этимологизирования, каковое могло воздействовать и на звуковой облик «переделываемой» лексемы.
Итак, перед нами слово с затемненными внутренними связями в своем языке, которое в веках и даже тысячелетиях могло не один раз подвергаться реинтерпретациям. Важнейшая зада-
5 Иванов пишет о некоем использовании «первой части словосложения antu-hsa в древнехеттских текстах... в значении 'народ' [Иванов 2001а: 239]. Похоже, речь идет о слове antu-, которому иные хеттологи обычно условно приписывают смысл 'достояние', 'богатство', 'goods', 'Hab und Gut' [Puhvel 1984: 85]. Неудачную попытку прямо вывести из этой предполагаемой семантики значение «человек»—якобы первично «раб», «движимое имущество» —см. [Georgiev 1978: 29]. На самом деле переход от «богатства» к значению «народ» мог бы совершаться через семантику «масса, множество» (ср. лат. copia 'богатства, средства', 'масса', 'войска'), однако надо иметь в виду, что предполагаемый смысл хетт, antu- достаточно проблематичен.
В. JI. Цымбурский
ча внешнего сравнения как раз и должна была бы состоять в том, чтобы нащупать возможную внутреннюю и внешнюю, звуковую и семантическую форму слова до того, как оно, с ослаблением генетически изначальных связей, пошло, так сказать, в плавильный тигель народных этимологий.
II.
Главная цель моей работы — обсудить допустимую древнеиндийскую параллель к хеттскому слову. Эта параллель может быть особенно интересна в свете предложенного в свое время Гусмани сводного списка эксклюзивных хетто-индоарий-ских изоглосс, способного свидетельствовать о некоей эпохе тесного общения носителей этих индоевропейских диалектов [Gusmani 1968: 56-58]. Как известно, в этот список входят: др.-инд. ârsati 'течь': хетт, ars- то же; др.-инд. sphavate 'толстеть': хетт, ispai- 'насыщаться'6; др.-инд. vugâ- в значении 'отрезок времени': хетт. °iuga- 'год'; др.-инд. sârvarï- 'ночь': хетт, karu 'рано', karwariwar 'раннее утро'; др.-инд. hemantâ- 'зима': хетт, gimmant- то же7; др.-инд. mrsà 'обманчиво': хетт, marsa- 'ложный'; др.-инд. sâsti 'спать': хетт, ses- (seszi) то же8; возможно, также др.-инд. tapas- 'жар, зной', 'мучение, терзание' : хетт, tapassa- 'жар, лихорадка' (ср. лат. tepor < *tepos с существенно иными значениями 'несильное тепло, прохлада, вялость') и др.-инд. varsa- 'дождь': хетт, warsa- 'дождь' или 'роса' (но ср. греч. ера?), ëéparj 'роса'); наконец, яркие параллели из сферы ранне-
6 Вероятные древнеевропейскне параллели к этим формам отмечены совершенно иным кругом смыслов: лат. spës 'чаяние, надежда (на успех)', др.-англ. spowan 'удаваться', русск. у-спею, лит. spèja 'успеть', лтш. spëju 'могу'. Лишь слав, spëtï 'созревать' да лтш. spëjums 'сила' перекликаются со значениями, сохраненными в хеттском и в древнеиндийском [Иванов 1979: 161-162]. Это тот случай, когда сообща удержанный архаизм имеет не меньшую доказательную силу, чем совместная инновация.
7Камменхубер пыталась опровергнуть это цельнолексемное сопоставление, предложенное еще В. Порцигом, курьезной ссылкой на присутствие того же суффикса также и в другом темпоральном обозначении — др.-в.-нем. aband 'вечер' при др.-инд. âpara- 'поздний' [Kammenhuber 1961: 51].
8Не достигло своей цели возражение Камменхубер, усматривавшей в обоих случаях, и в хеттском, и в индоарийском, слово детского языка, возвысившееся до языка высокого [Kammenhuber 1961: 50]. Факт совместной инновации, как бы то ни было, остается неоспоримым!
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
го коневодства и управления колесницами — др.-инд. dhür- 'дышло, ярмо': хетт, turiia- 'запрягать', др.-инд. Isa- 'дышло колесницы': хетт, hissa- то же. В России особое значение списку Гусмани придавал Л. А. Гиндин [Гиндин 1972: 279-285; Гиндин 1981: 24-25; Гиндин 1993: 158-160; Gindin 1999: 295-296]. В полемике с А. Камменхубер и М. Майрхофером, еще до Гусмани рассматривавшими отдельные слова из этого списка то как сохраненные праиндоевропейские реликты, то в качестве позднейших хеттских заимствований от миттанийских ариев [Kammenhuber 1961; Mavrhofer 1965], российский ученый писал о вероятном соседстве прахеттов с праиндоариями (праиндоарийской частью греко-индоиранской общности) до продвижения первых в Анатолию — скорее всего, в Северном Причерноморье конца начала III тыс. до н.э. или даже несколько раньше. Параллель, которую я хочу здесь предложить, могла бы пополнить вышеприведенный список.
Я говорю о ведийских формах nâhus-, nâhusa-. Они образованы от глагольного корня nah- (nâhvati) 'скреплять, связывать', для которого по футуруму nâtsvati, аористам ânatsita, ânaddha и пассивному причастию naddhâ- 'связанный' восстанавливается более ранний облик *nadh-. По отношению к этим формам с суффиксом -us/us-, а также к производному адъективу nahusvâ- в санскритологии XIX-XX вв. сложились две конкурирующие традиции истолкования. Одна из них, воплощенная в переводах А. Людвига [Ludwig 18711888] и К. Гельднера [Geldner 1951], в «Ведических и пани-ниевских исследованиях» Л.Рену [Renou 1958: 28], в этимологическом словаре М.Майрхофера [Mavrhofer 1963: 147], а в России наиболее ярко в переводе «Ригведы», подготовленном Т. Я. Елизаренковой [Елизаренкова 1999], отталкивается от фактов явно ономастического употребления этих форм. Прежде всего — от эпизода «Махабхараты», III, 176-178, где появляется Нахуша — древний царь Лунной династии, один из прародителей человечества, обретший за свои подвиги власть на небесах, но впавший в нечестивую гордыню и свергнутый на землю, где был обречен жить до срока в облике гигантского змея. Отсылку к тому же образу, несомненно, представляет стих «Ригведы» (X, 63, 1), рисующий богов «на циновке Яяти, сына Нахуши» (yaväter vé nahusyàsva barhisi). Так вот, санскри-
В. JI. Цымбурский
тологическая традиция, представленная в перечисленных трудах, трактует náhus-, náhusa- во всей «Ригведе» исключительно как собственные имена того же мифического царя и возводившего себя к нему арийского племени, а также некоего предполагаемого современника и патрона певцов-слагателей гимнов.
Вторая традиция, отраженная в санкт-петербургском «Санскритском словаре» О.Бетлингка и Р. фон Рота [Böt-lingk, Roth 1865: 86-87], в «Словаре „Ригведы"» Г. Грассма-на и в его же переводе данного памятника [Grassmann 1873; Grassmann 1876-1877], отчасти в переводах Г. Уилсона, обычно следующего за комментарием Саяны [Wilson 1850-1888], также в «Санскрите» Т.Барроу [Барроу 1976: 41, 132, 153]9, наконец, в «Санскритско-русском словаре» В. А. Кочергиной [Ко-чергина 1978: 319] придает образованиям от nah- в большинстве ригведийских контекстов (I, 31, 11; 122, 8, 10, 11; V, 12, 6; VI, 26, 7; VII. 6, 5; VIII, 8, 3; IX, 88, 2; 91, 2; X, 49, 8; X, 80, 6) апеллативный и соотнесенный с ним адъективный смыслы: náhus-, náhusa- 'сосед, союзник, друг', 'ближний, дружественный', 'соседство', собирательно 'человеческое окружение', 'люди', nahusvá- 'человеческий'10.
Хорошим введением в эту коллизию может служить колеблющийся между двумя традициями популярный перевод Г.Гриффита [Griffith 1920-1926].
Во-первых, Гриффит — чуть ли не единственный из всех переводчиков, возводящих náhus-, náhusa- в ранг личных имен, который, тем не менее, в комментариях, со ссылками на Саяну, Уилсона, Грассмана, фон Рота или просто на мнение неназванных «других», неоднократно оговаривает возможность апелла-
9Варроу относил náhus к старым индоевропейским словам, часто употребляемым в «Ригведе», но не встречающимся больше в классическом языке [Барроу 1976: 41]. Это суждение в его книге никак не подкреплено, однако оно вполне понятно в свете кельтских параллелей к náhus, которых я коснусь ниже.
10 Можно отметить определенные расхождения внутри этой традиции. Если Ветлингк и фон Рот были склонны конкретизировать в этом случае значение «соседа» до «члена соседнего племени, чужака», то некоторые санскритологи и индоевропеисты XX в. предпочитают толкования «соплеменник», «Stammgenosse», собирательно—«род, родословие» [Ко-чергина 1978: 319; Mylius 1975: 236; Льюис, Педерсен 2002: 36].
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
тивного понимания тех же форм11. Так, следующий за восхвалением почитателя Агни пассаж V, 12, 6 tasva ksavah prthur a sadhur etu prasarsranasva nahusasva sesah12 Гриффит переводит: «Wide is his dwelling. May the noble offspring of Nahusa who wandered forth come hither». Но тут же в комментарии он сам оговаривает некую «загадочность» полученного смысла, приводя как возможное разъяснение версию Уилсона-Саяны, где nahuaasva переводится английской предложной конструкцией «of the man»: «and may a virtuous successor of the man who diligently worships thee come on his place.» К стиху VII, 6, 5 sa niriidhva nahuso vahvo agnir visas cakre balihrtah sahobhih13, переведенному им как «Young Agni who with conquering strength subduing the tribes of Nahusha made bring their tribute», дается примечание: «The tribes of Nahus: or, according to von Roth, the neighboring people». Воззвание к Ашвинам VIII, 8, 3 a vatam nahusas parv antariksat suvrktibhih14, по Гриффиту «Come hither from the Nahushas, come drawn by pure hymns from midair», сопровождается оговоркой «from the Nahushas: or according to others, from the neighbouring people». Также самовосхваление Индры в X, 49, 8 aham saptaha nahuso nahustarah15, которое сам Гриффит понимает, вслед за Людвигом в смысле «Stronger am I than Nahus, I who slew the seven», согласно его признанию, вполне допускает перевод по Грассману и фон Роту «I am nearer than the neighbour».
Во-вторых, примечательна непоследовательность, проявленная Гриффитом, когда, переводя гимн I, 122, он вдруг отка-
11 Интересно, как Т. Я. Елизаренкова обходит эту альтернативу, приводя в своих примечаниях к переводу апеллативные толкования этих форм как будто фоновые словарные смыслы личных имен. Например, Нахуша... — Norn. рг. царя и его племени; 'соседство', 'люди'. Или: «Нахуш... —букв, 'товарищ', 'сосед' — Nom. рг. щедрого дарителя, не раз упоминающегося в РВ» [Елизаренкова 1999, I, 561, 619] . Но если это все собственные имена, то откуда мы берем эти их толкования? Из одной ли этимологии?
12По Елизаренковой: «Пусть ему достанется обширное и хорошее жилище Ц И потомство Нахуши, сильно распространившегося (в своих детях)».
13У Елизаренковой: «Этот юный Агни, заточив племена Нахуша Ц (Своими) силами сделал (их) данниками».
14 По Елизаренковой: «Приезжайте сюда от Нахуша Ц Из воздушного пространства, (привлеченные) гимнами!»
15По Елизаренковой: «Я убийца семерых, Нахуш лучше самого Нахуша».
В. JI. Цымбурский
зывается от обычной своей установки на ономастическое понимание nähus- и nähusa- и в строках 8, 10, 11 передает эти лексемы просто словом «человек» (man) или «люди» (теп). Позволю себе здесь привести эти строки в версиях разных переводчиков.
RV I, 122, 8: asyä stuse mähimaghasya rädhah SclCcl ScHlGIIlcl nähusah suviräh.
Гельднер: Gepriesen wird die Ehrengabe dieses Gross-Spender; wir, Meister, sollen gemeinsam (die Gabe) des Nahus empfangen.
Елизаренкова: Прославляется благодеяние этого очень щедрого (покровителя). Пусть мы вместе добудем (дар) Нахуша, (став) богатыми прекрасными мужами.
Грассман: Gepriesen wird das Geschenk dieses sehr reichen; wir, männerreiche Freunde, mögen es zusammen empfangen.
Гриффит: Praised is the gift of him, the very wealthy man, may we enjoy it, men with hero-children16.
RV I, 122, 10: sä vradhato nähuso dämsujütah särdhastaro...
Гельднер: Dieses... ist stärker noch als der gewaltige Nahus
Елизаренкова: Движимый чудесной силой, он сильнее, чем могущественный Ц Нахуш.
Грассман: Er geht hin zu den gewaltigen Genossen mit Wunderkraft eilend, der Künste der Männer.
Гриффит: That man, most puissant, wonderously urged onward.
RV I, 122, 11: ädha gmäntä nähuso hävam süreh...
Гельднер: Nun auf den Ruf des Nahus (meines) Patrons kommend...
16 Обращу внимание на то, как в этом случае перевод Гриффита впечатляюще отражает контекстно неразрешимую омонимическую двусмысленность формы nähusah, способной представлять и генетив единственного числа (asyä... mähimaghasya... nähusah) и номинатив множественного (nähusah suviräh). Переводчик отказывается выбирать между этими возможностями и идет навстречу им обеим, расщепляя одну омонимическую форму на две лексемы в переводе. В результате, форме nähusah в первом смысле отвечает у Гриффита «[of him the very wealthy] man», а во втором смысле— «men [with hero-children]».
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
Елизаренкова: ... идущие на зов Нахуша, Ц (нашего) покровителя. ..
Грассман: Nun kommt auf den Ruf des befreundeten Fürsten...
Гриффит: Come to the man's, the sacrificer's, calling...17
Я не имею возможности разобрать здесь все дискуссионные контексты «Ригведы» с интересующими меня формами на фоне основных переводов, созданных в двух очерченных традициях истолкования этих форм. Опыты Грассмана, отчасти Уилсо-на и Гриффита, показывают, что апеллативная интерпретация nâhus- и nâhusa- возможна практически во всех этих случаях. Я же остановлюсь на фактах, не только наилучшим образом отвечающих такому подходу, но и имеющих прямое отношение к предмету моей статьи — возможным внешним связям хетт, antuhhas (antuhsas).
В X, 80, 6 указание на множество людских племен, славящих Агни (agnim visa Hate manusïr) не то дополняется, не то перефразируется словами va agnim mânuso nâhuso vi jätah. Интерпретаторы, принимающие ономастическую презумпцию для nâhus, -usa, видят в этой строке как бы экспонирование двух контингентов богопочитателей: сперва поклонниками Агни рисуются людские племена без уточнения, а затем на их фоне специально — потомки мифического Нахуса. Если же, с полным на то правом, усомниться в этой версии, то словосочетание mânuso nâhuso vi jätäh придется рассматривать как синоним к visa... manusïr — как характеристику человеческой ойкумены в ее полноте — либо указующую на две ее различные части (это предположили Бетлингк и фон Рот, переводя «die Söhne des eigenen Volkes und die Umwohnerschaft»), либо же с помощью эпитета-приложения nâhuso представляющую человечество в некоем специфическом ракурсе и качестве. Разумеется, здесь прозрачна отсылка к фигурам двух прародителей, Many и Нахуши (Нахуша), представителей, соответственно, Солнечной и Лунной династий. Потому оправдан перевод
17 «In 122, 11 wird man ganta oder gmânto statt gmânta lesen müssen» [Grassmann 1873: 384]. Как видим, сам Грассман и Гриффит склонны исправлять испорченную форму первым способом, а Гельднер и Елизаренкова— вторым, переводя ее, соответственно, императивом или причастием.
В. JI. Цымбурский
Т. Я. Елизаренковой — «(те), кто произошел от Мануса и от На-хуса». Но, как известно, первочеловек Many способен выступать персонификацией человечества. Позволительно спросить, не мог ли в некоторых случаях выполнять сходную миссию и Нахус / Нахуша?
Здесь неизбежно вспоминается довольно темный в целом контекст IX, 88, 2, где, однако же, мир поклонников Индры вполне четко охарактеризован словами visvä nahusväni jätä. Этот оборот, переводимый Уилсоном через all the races of the men, а Грассманом как aller Menschen Stämme, выступает правдоподобным эквивалентом mânuso nâhuso.. .jâtâh из X, 80, 6, а также и упоминавшегося nâhuso... visas из VII, 6, 5, именующего круг «данников» Агни. Эти сопоставления дают ключ и к контексту I, 31, 11: tvam agne prathamâm äyüm âvâve deva akrnavan nâhusasva vispâtim Ц iläm akrnavan mânusasva sîsanïm. Переводчики, понимающие здесь nâhusasva как этноним, по необходимости приходят все к тому же странному противопоставлению: огонь оказывается даром богов названному по имени народу, а совершаемое возле него жертвенное возлияние — их же благодеянием человеку вообще (mânusasva)18. При этом весьма привлекательно выделяется перевод Грассмана, понимающего тут nâhusasva и mânusasva как два синонимических наименования человеческого рода — единого получателя двух даров: Die Götter machten zu den Menschen Fürsten dich Ц Zum ersten Wandrer, Agni, dich den Wandwernden. Ц Sie machten Ida zu den Menschen Lehrerin.
Напрашивается мысль, что парадигматическое чередование nâhusasva и mâhusasva в одной и той же семантико-синтак-сической позиции (tvam [=agnim]... deva akrnavan nâhusasva vispâtim Ц iläm akrnavan mânusasva sâsanïm) выполняет в I, 31, П точно такую же функцию, как и синтагматическое объедине-
18 Среди них различаются авторы, видящие в ауй название еще одного племени (Гельднер, Елизаренкова), и те, что переводят это слово апелла-тивно — 'движущееся, живое существо' (Людвиг, Гриффит). Отсюда разница в переводах: с одной стороны — «Тебя, о Агни, первым Аю для Аю Ц Сделали боги, господином дома Нахуши. Ц Иду они сделали наставницей человека (Елизаренкова, в точности также и Гельднер), а с другой— «Thee, Agni, have the Gods made the first living one for living man, Lord of the house of Nahusha. Ida they made the teacher of the sons of men» (Гриффит, почти слово в слово вслед за Людвигом).
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
ние mánuso náhuso (jätäh) в X, 80, 6, и что речь, собственно, идет в обоих случаях о плеонастическом названии «человечества», «люда»19, способного по-иному зваться visvä nahusyani jäta, náhuso... visas.
Такой вынужденно эскизный анализ позволяет, наконец, подойти и к отмечаемому Бетлингком и фон Ротом употреблению слова náhus в качестве одного из прозваний для «человека» в «Найгхантукаканде» (Naighantukakända II, 2), ведийском словаре, составленном не позднее VI в. до н.э. и использованном в «Нирукте» Яски [Böhtlingk, Roth 1865: 87]. Если теперь вспомнить уже цитированные пассажи X, 49, 8 ahám ... náhuso náhustarah «я... ближе соседа, союзнее союзника» и VIII, 8, 3 á yátam náhusas párv... «оба приходите сюда от соседа... », наш анализ пора подытожить. Определенная группа ригведий-ских контекстов со словами náhus-, náhusa-, nahusvá- позволяет восстановить смысловую эволюцию этих слов от общей идеи «близости, связи», выраженной глаголом nahvati к представлению о «соседстве-союзничестве» (náhuso náhustarah) далее к концепту «сообщества-соседства», локального «человечества», и, наконец, к словопонятию «человек» с внутренней формою «сосед», «близкий» и к впечатляющему видению ойкумены, складывающейся из родов людей-соседей, из соседствующих племен (mánuso náhuso vi jätäh, visvä nahusyani jätä). Впрочем, можно думать, что в раннюю эпоху это представление не должно было слишком уж противоречить восприятию свойственника и соседа как «человека по преимуществу».
Со сказанным вполне согласуется и то, что náhus-, -usa- сообразно со своей семантикой могли выступать квазиэтноними-ческими или даже прямо этнонимическими самообозначениями для членов определенной индоарийской общности, далее гипо-стазируясь в имени и образе Нахуша-прародителя, с приписанной ему историей вознесения и грехопадения. Потому частично примирить две традиции понимания форм náhus-, -usa- можно бы в том случае, если видеть в предполагаемом этнониме такое
19Иитересио, что сам Грассмаи по отношению к X, 80, 6 такого вывода отнюдь не сделал, переводя это место по стопам Ветлингка и фон Рота «Den Agni preissen seines Volkes Stämme, jj Den Agni auch die von der Nachbarstämmen».
В. JI. Цымбурский
самоназвание певцов и их аудитории («люди-соседи», «люди-союзники»), воспринимающих себя как «истинное человечество».
III.
Надо сказать, этимология этих образований, как и самого корня nah- < *nadh- представляет очень интересную проблему. Например, Майрхофер, Г. Льюис и X. Педерсен сближают nähvati с лат. nodus 'узел', ирл. nascim 'связываю', nessam 'ближайший', сюда же оск. nessimas «proximae», умбр, nesimei «proxime» [Mayrhofer 1963: 147-148; Льюис, Педерсен 2002: 33, 36]. Таким образом др.-инд. nahus- < *nadhus 'ближний, сосед' оказывается прямой параллелью к таким кельтским образованиям как др.-ирл. comnessam 'сосед', др.-брет. amnesec то же (с начальным am- < *ambhi- 'около') [Buck 1949: 1349]. Однако Ю. Покорный в своем индоевропейском словаре, оставляя др.-инд. nah- в стороне, объединяет приведенные италийские и кельтские формы, а также др.-ирл. snaidm 'узел', naidm 'связь, договор', с гот. nati 'сеть', др.-исл. net, net, нем. Netz то же, что предполагает реконструкцию в этом корне не придыхательного, но простого звонкого смычного (*ned-). Однако тут же Покорный отмечает в образованных, видимо, от того же корня индоевропейских обозначениях крапивы (как древнего материала для изготовления веревок и грубых тканей) постоянное колебание в качестве этимологического смычного — то звонкого *-d, то глухого *-t: ср. греч. dBtxr] < *ndikä, др.-в.-нем. nazza, nezzila, др.-англ. netele, но лит. nötele, лтш. natre, слов, nät, польск. пас. Итак, даже выбросив др.-инд. nah- из данного этимологического гнезда, Покорный не смог свести разные смычнозубные исходы к одному прототипу, остановясь на чередовании *ned-/*net-fPokornv 1959: 758-759].
На мой взгляд, ключ к объяснению этой вариативности нам может дать такая форма, как др.-инд. andu-, вар. andü-'цепь', 'цепочка-украшение'. Восстановив для нее праформу *Hendu(H)-, мы можем свести все вышеприведенные слова со значением «скрепления, связи» к серии основ, представляющих различные дентальные расширения одного и того же корня *Неп на нулевой ступени огласовки: *Hn-ed-, *Hn-edh-, *Hn-et-. Кстати, такая реконструкция позволяет по-новому отнестись
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
к выдвинутой Э. Стертевантом в 1930-х этимологии хетт., лув. handai- 'прикреплять, прилаживать, привязывать', 'устанавли-вать'20, сюда же лид. änxet 'постановляет' [Хойбек 1981: 319]. Обычно эту основу объединяют с хеттскими наречиями handa 'таким образом', handas 'сообразно, соответственно с ч.-л.' и причисляют как результат особого смыслового развития к гнезду основы hant- 'перед, лицо' [Tischler 1977: 152-153]. Стерте-вант же настойчиво сближал handai- с основой лат. nodus, гот. nati [Sturtevant 1933: 127], но ссылки ученого на сомнительный префикс ha- не придали весомости его объяснению. Реконструкция для лат. nodus, др.-инд. náhvati и родственных им слов серии праформ вида Неп-Т-: Hn-еТ-, где Т может представлять любую фонетическую версию дентального суффикса, делает стертевантовское толкование handai- более убедительным: в этом слове мы обнаруживаем, вероятно, ту же огласовку, что в др.-инд. andu-, andü-, однако разнящуюся от огласовки приведенных словоформ вида *Нп-еТ-.
Впрочем, для моей темы важнее другое. Восстанавливаемый для др.-инд. náhus-, náhusa- прообраз в виде *Hnedhus, с тематическим вариантом *Hnedhuso- обнаруживает разительную перекличку с хетт, antuhhas, antuhsas, точнее с его ранним прототипом. Ведь таковой прототип должен был иметь вид *VnTuH(o)s, вар. *VnTuHso- (где V представляет любой способный участвовать в аблауте гласный, а Т — любой дентальный) с весьма правдоподобной конкретной реализацией в форме *endhuHs, вар. *endhuHso-. Пятифонемные фонологические костяки этих слов в контактировавших индоевропейских диалектах — *Hnedhuso- и *endhuHso- — совпадают практически полностью. Разница касается огласовки основы (собственно, как я покажу сейчас, это соотношение «основы I» и «основы II» по Бенвенисту), а больше всего — метатезы ларингала.
Можно бы допустить, что в эпоху тесного (пра)хетто-индоарийского общения, на которую способен указывать список Гусмани, в диалектах прахеттов и праиндоариев оформились родственные термины, именовавшие «человека-соседа», «ближнего» — соответственно праиндоар. *Hnadhus-, -usa-
20См. перечень значений handai- в словаре Й. Фридриха: «ordnen; fügen; zurüsten (= акк. kunna); vorbereiten; (durch Orakel) festteilen; vermählen» [Friedrich 1952-1954: 51].
В. JI. Цымбурский
> др.-инд. nâhus-, nâhusa и прахет. *Hendhus, -usa- > *Handhus, -usa-21, соответствовавшие каждый в своей огласовке той форме индоевропейской глагольной основы *Hen-dh-/*Hn-edh- со значением «связывать», «скреплять», которая возобладала в конкретном диалекте: и.-е. *Hnedh- > др.-инд. nah-, но и.-е. *Hendh- > хетт, handai-. Важно, что если для хеттского имена общего рода на -us- совершенно нетипичны, то в древнеиндийском nâhus-, -usa- входят в одно словообразовательное гнездо именований «мужчины», «человека» с mânus-, -sa, pürusa-, а эпитет nahusvâ- 'человеческий' образован совершенно аналогично purusvâ-, с тем же значением (ср. еще раз настойчивые переклички mânussva: nâhusasva, mânuso: nâhuso в RV I, 31, 11; X, 80, 6; X, 99, 7). Поэтому правдоподобно, что в прахеттском эти термины возникли в результате праиндоарийского влияния.
В дальнейшем, с расхождением этих племен, прахет. *Handhus, -usa- закрепляется в значении «человек вообще», завершив смысловую эволюцию в том же направлении, о котором для древнеиндийского может свидетельствовать отмечаемое Бетлингком и фон Ротом показание «Найгхантукаканды», Впрочем, следы первоначального хеттского значения можно усмотреть в таких собирательных образованиях, как antuhsatar, antuhsannant- 'человечество, люд', служащих обозначением для совокупностей жителей конкретных городов, стран, для воинских контингентов, иногда даже и небольшой численности — то есть, для разнопорядковых соседств и сообществ, локальных «человечеств» [Puhvel 1984: 81]. Но в целом эволюция ведет к утрате ощутимой связи между вариантами этого слова и глаголом handai-, развивающим новые смыслы типа «устанавливать, постановлять». Наконец, слово с вырожденной внутренней формой, под влиянием новых внутриязыковых притяжений подвергается фонологической рекомпозиции. И если для antuhhas, antuwahhas впрямь можно предполагать воздействие ранне-хеттской основы fdhuH-], графически tuh-, той же что в хетт, tuhhai- 'тяжело дышать', то в варианте antuhsas достаточно наглядно проступает элемент -hsa < hassa 'потомок', вычитываемый, вероятно, под влиянием каппадокийских образований на
21 По развитию зубных смычных перед ï для раннехеттского языкового состояния надежно восстанавливается трехрядный консонантизм с сохранением этимологических придыхательных [Иванов 2001а: 85].
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
-hsu. Иначе говоря, в первом случае мы видим рекомпозицию *Handhus > *an(da)-dhuHs с аблаутной «доработкой» склонения (Nom. antuwahh(a)s, Gen. antuhsas как ais 'рот' при Gen. issas)22, а во втором — переделку вида *Handhusa > *(andhu)-Hsa.
Итак, за варьированием оформления antuhhas (antuwah-has) : antuhsas может открываться в преобразованном виде вариативность более давняя, в точности параллельная соотношению древнеиндийских дублетов náhus- : náhusa-, атематической (с основой на -s) и тематической версий слова, представляющего «человека» как «соседа, ближнего», как часть человеческого окружения, мира «людей-соседей», осмысляемого через идею «близости, сцепления, связи».
Литература
Барроу 1976 = Барроу Т. Санскрит. М., 1976.
Гиндин 1972 = Гиндин Л. А. Некоторые ареальные характеристики хеттского. 1 // Этимология-1970. М., 1972. С. 272-321.
Гиндин 1981 = Гиндин Л. А. Древнейшая ономастика Восточных Балкан, София. 1981.
Гиндин 1993 = Гиндин Л. А. Население гомеровской Трои. М., 1993.
Елизаренкова 1999 = Ригведа T. I—III. Издание подготовила Т. Я. Елизаренкова. М., 1999.
Иванов 1975 = Иванов Вяч. Вс. К типологическому анализу внутренней формы праслав. celovëk Ц Этимология-1973. М., 1975. С. 17-22.
Иванов 1981 = Иванов Вяч. Вс. Славянский, балтийский и ранне-балканский глагол: Индоевропейские истоки. М., 1981.
Иванов 2001 = Иванов Вяч. Вс. Древнейшие индоевропейские имена из Анатолии Ц Имя: внутренняя структура, семантическая аура, контекст. Ч. 1. М., 2001. С. 42-48.
Иванов 2001а = Иванов Вяч. Вс. Хеттский язык. Изд. 2-ое, исправленное и дополненное. М., 2001.
22Поскольку глагол tuhhaï-, имя tuhhïma используются при описании родовых мук, — например, многократно в тексте KITS XXX 118 о горе Васит-те, забеременевшей от свергнутого небесного царя Кумарби [Friedrich 1952: 150-152] ^не исключено, что antuhhas (фонетически [andhuhs, andhuhas]) также могло мотивироваться представлением о человеке как «рожденном в муках».
В. JI. Цымбурский
Камменхубер 1981 = Камменхубер А. Хаттский язык Ц Древние языки Малой Азии. М.. 1981. С. 23-98.
Кочергина 1978 = Кочергина В. А. Санскритско-русский словарь. М.. 1978.
Льюис, Педерсен 2002 = Льюис Г., Педерсен X. Краткая сравнительная грамматика кельтских языков. М., 2002.
Хойбек 1981 = Хойбек А. Лидийский язык Ц Древние языки Малой Азии. М.. 1981. С. 288-321.
Цымбурский 2004 = Цымбурский В. Л. Хетт, antuhsas, antuhhas ~ др.-инд. nähus, nähusa 'человек' как 'сосед', 'ближний' у хеттов и праиндоариев? Ц Индоевропейское языкознание и классическая филология VIII: Материалы чтений, посвященных памяти профессора И. М. Тройского. СПб., 2004. С. 296-304.
Benveniste 1930 = Benveniste Е. Le nominative Hittite antuhsas Ц RHA, I, 1930. P. 203-208.
Böhtlingk, Roth 1865 = Böhtlingk O., Roth R. Sanscrit-Wörterbuch. Th. 4. St.-Petersburg, 1865.
Buch 1949 = Buck C. D. A Dictionary of Selected Synonyms in the Principle Indo-European Languages. Chicago, 1949.
Eichner 1979 = Eichner H. Indogermanische Chronik. 25. А. II: Anatolische Ц Die Sprache, 25, 1979. S. 72-79.
Friedrich 1952 = Friedrich J. Zu einigen altkleineasiatischen Gottheiten // JKF, II, 2, 1952, 144-153.
Friedrich 1952 1954 = Friedrich J. Hethitisches Wörterbuch. Lief. 1-4. Heidelberg, 1952-1954.
Geldner 1951 = Der Rigveda aus dem Sanskrit ins Deutsche übersetzt und mit laufendem Kommentar versehen von K. F. Geldner. Bd. 1-3 ( = Harvard Oriental Series. Vol. 33-35). Cambridge, Mass., 1951.
Georgiev 1978 = Georgiev V. Morphologische Undersuchungen. I. Probleme der indoeuropäischen Verbalflexion Ц LB XXI, 4, 1978. S. 5-34.
Gindin 1999 = Gindin L. A. Troja, Thrakians und die Völker Altkleinasiens. Innsbruck, 1999.
Grassmann 1873 = Grassmann H. Wörterbuch zum Rigveda. Leipzig, 1873.
Grassmann 1876 1 877 = Rigveda. Übersetzt und mit kritischen und erläuternden Anmerkungen versehen von H. Grassmann. Bd. 1-2. Leipzig, 1876-1877.
Хетт, 'человек' и др.-инд. 'сосед, близкий'
Griffith 1920-1926 = Griffith R.H.i.The Hymns of the Rigveda. Translated with a Populär Commentary. Vol. 1-2. 3-rd ed. Benares, 1920-1926.
Gusmani 1964 = Gusmani R. Lydisches Wörterbuch. Heidelberg, 1964.
Gusmani 1968 = Gusmani R. II lessico ittito. Napoli, 1968.
Gusmani 1975 = Gusmani R. Neue epichorische Schriftzeugnisse aus Sardis. Cambridge, 1975.
Kammenhuber 1961 = Kammenhuber A. Zur Stellung des Hethitisch-Luvischen innerhalb der indogermanischen Gemeinsprache Ц KZ, 77, 1961. S. 31-75.
Laroche 1947 = Laroche E. Hattic Deities and their Epithets Ц JCS, 1, 1947. P. 187-216.
Laroche 1966 = Laroche E. Les noms des hittites. Paris, 1966.
Ludwig 1876 1 888 = Rigveda, oder die Heilige Hymnen der Branmana. Zur ersten Male vollständig ins Deutsche übersetzt mit Commentar und Einleitung von Alf. Ludwig. Bd. 1-6. Prag; Wien; Leipzig, 1876-1888.
Mayrhofer 1963 = Mayrhofer M. Kurzgefasstes etymologisches Wörterbuch des Altindischen. Bd. II. Heidelberg, 1963.
Mayrhofer 1965 = Mayrhofer M. Hethitisches und arisches Lexicon / IF, 70, 1965. S. 245-257.
Mylius 1975 = Mylius K. Wörterbuch Sanskrit-Deutsch. Leipzig, 1975.
Neu 1979 = Neu E. Zur sprachlichen Alter des Hukkana-Vertrages Ц KZ, 93, 1979. S. 64-84.
Oettinger 1979 = Oettinger N. Die Stammbildung des hethitischen Verbums. Nürnberg, 1979.
Pedersen 1938 = Pedersen H. Hithitisch und die anderen indoeuropäischen Sprachen. K0benhavn, 1938.
Рокоту 1959 = Pokorny J. Indogermanisches etymologisches Wörterbuch. Bd. I. Bern-München, 1959.
Puhvel 1984 = Puhvel J. Hittite Etymological Dictionary. Berlin; New York, 1984.
Renou 1958 = Renou L. Etudes vndiques et päninnennes.T.IV. Paris, 1958.
Riehen 1999 = Rieken E. Die Untersuchungen zur nominalen Stammbildung des Hethitischen (= Studien zu den Bogazköy-Texten, 44). Wiesbaden, 1999.
B. JI. IfuMÖypcKuü
Sturtevant 1933 = Sturtevant E. A Comparative Grammar of Hittite Language. Philadelphia, 1933.
Tischler 1977 = Tischler J. Hethitisches etymologisches Wörterbuch. Lief. 1-2. Innsbruck, 1977.
Tischler 1991 = Tischler J. Hethitisches etymologisches Wörterbuch. Th. III, Lief. 8. Innsbruck, 1991.
Wilson 1850 1888 = Wilson H. H. Rig-Veda-Samhita: A Collection of Ancient Hindu Hymns. Translated from the original Sanskrit by H.H.Wilson. Vol. 1-6. L, 1850-1888.
