CC BY
176
В.В. Лапаева*
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СУВЕРЕНИТЕТ КАК ФИЛОСОФСКО-ПРАВОВАЯ ПРОБЛЕМА
Проблема государственного суверенитета рассматривается в контексте философско-правового дискурса по вопросам глобального мироустройства. В центре внимания автора несколько особенно ярких дискуссий, участники которых являются основоположниками влиятельных направлений в философском осмыслении государственного суверенитета как политико-правового феномена.
и-о Право, государственный суверенитет, глобальное мироустройство, философия права, правовое развитие, нация.
В российской юриспруденции проблематика государственного суверенитета до недавнего времени была по преимуществу сферой профессиональных интересов специалистов в области международного права. Ситуация несколько изменилась после того, как в 2004 г. журнал «Россия в глобальной политике» опубликовал статью Председателя Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькина «Апология Вестфальской системы», а «Российская газета» двумя годами позже перепечатала эту статью и организовала ее обсуждение с привлечением юристов, политиков и политологов. Но и тогда основной акцент в дискуссии был сделан на доктрине суверенной демократии, а проблема суверенитета, рассмотренная В.Д. Зорькиным, отошла на второй план и вскоре оказалась вне как пространства широких общественных дискуссий1, так и сферы внимания специалистов в области теории права. И лишь в апреле 2015 г. в рамках Московского юридического форума впервые был начат серьезный междисциплинарный разговор на тему «Государственный суверенитет и верховенство права: международное и национальное измерения» с участием представителей самых разных областей правоведения. Однако
* Главный научный сотрудник Института государства и права РАН, доктор юридических наук (е-таД: lapaeva07@mail.ru).
1 Автор не имеет в виду дискуссии по данному вопросу среди политиков и политологов, в рамках которых наиболее показательной является полемика В. Иноземцева с А. Кокошиным. См.: Иноземцев В. Приехали... Состоялось превращение советского ученого в российского спецпропагандиста // Свободная мысль. 2006. № 4; Кокошин А.А. Реальный суверенитет в современной миро-политической системе. 3-е изд. М., 2006.
по итогам данного форума следует сделать вывод, что нам еще далеко до создания отечественной правовой доктрины государственного суверенитета, которая была бы адекватна как современным условиям европейской политико-правовой интеграции и глобализации в целом, так и задачам укрепления государственного суверенитета России в нынешней сложной международно-политической ситуации.
Очевидно, что разработка такой доктрины должна осуществляться в рамках комплексного междисциплинарного подхода и в контексте проблематики, связанной с анализом перспектив формирования общепланетарного правового пространства и осмыслением различных концепций глобального конституционализма, с учетом основных вызовов глобализации, направлений геополитической конкуренции, вопросов национальной безопасности нашего государства и т.д. А это требует объединения усилий философов, политологов, юристов, культурологов, социологов, экономистов и т.д. Однако пока что мы не можем говорить о комплексном междисциплинарном подходе даже внутри юридического сообщества. Между тем подобный комплексный анализ необходим прежде всего для того, чтобы выработать многоаспектную систему критериев, позволяющих оценивать конкурирующие в мировой теории и практике доктрины государственного суверенитета с точки зрения их тяготения к правовому или силовому вариантам формирования мирового порядка.
Следует отметить, что на Западе проблематика государственного суверенитета в течение нескольких последних десятилетий занимает одно из центральных мест в политико-правовом и философ-ско-правовом дискурсах, составляя стержень дискуссий по проблемам глобального мироустройства. Интерес к этой теме актуализировался в контексте таких эпохальных для судеб мира событий и процессов, как основание Лиги Наций, Ялтинская и Потсдамская конференции, Нюрнбергский процесс, создание ООН, развитие европейской политико-правовой интеграции, начало и окончание «холодной войны», распад социалистического лагеря, формирование однополярного мира и последующее нарастание тенденции к многополярности мироустройства. Все эти события и процессы, открывающие каждый раз новые перспективы в осмыслении государственного суверенитета как политико-правового феномена,
можно рассматривать в качестве конкретно-исторических проявлений главного тренда современной эпохи, заданного усилением процессов глобализации. Важнейшей характеристикой современного этапа глобализации, обозначенного окончанием периода «холодной войны», является четко выраженная тенденция к слому мирового порядка, выстроенного на основе Вестфальской системы международных отношений, что сопряжено с пересмотром традиционной концепции государственного суверенитета. Такое развитие событий несет в себе большой диапазон возможностей, укладывающихся в два противоборствующих сценария формирования мирового порядка, которые условно можно обозначить как силовой и правовой.
Россия, утратившая статус сверхдержавы, способной удерживать под своим влиянием один из полюсов биполярного мира, остро заинтересована в правовом варианте общемирового развития. Причем в правовом по сути, а не только по форме (когда формально-договорная сторона отношений является лишь фасадом, за которым скрывается баланс экономических и военных сил). Именно такой подход демонстрирует министр иностранных дел С. Лавров, когда говорит об объективной необходимости «формирования полицен-тричного, демократического мироустройства», отказа от «архаичного блокового мышления», о важности повышения роли Совбеза ООН как «ведущего органа по согласованию коллективных подходов, опирающихся на... демократизации международных отношений»2 и т.д. Сложилась довольно уникальная ситуация, когда позиция российской дипломатии, выражающей неподдельную заинтересованность в демократическом и правовом развитии международных отношений, совпадает с общей ориентацией того направления политико-правовой мысли, которое принято называть либерально-демократическим. И наш дипломатический корпус вправе сейчас ожидать серьезной поддержки от этого спектра российского обществоведения.
А дипломатия нуждается в такой поддержке, потому что в условиях глобального информационного пространства возможности любой страны в отстаивании своего видения национального суверенитета в том сложном переговорном процессе, где формируется международный консенсус по данному вопросу, в немалой степени
2 См.: Сергей Лавров призвал вернуть Совбезу ведущую роль... // URL: ooH^>ru/news/20150224/04883.html (дата обращения: 10.11.2015).
определяются ее влиянием на мировое общественное мнение. И здесь недостаточно пропагандистской работы через средства массовой информации. Не менее, а может быть, и более важно активно участвовать в том международном дискурсе, где вырабатываются позиции мирового экспертного сообщества3. А для этого необходима прежде всего глубокая философско-правовая проработка проблемы. Причем нужна такая теория вопроса, которая выходила бы за рамки узконационального (псевдопатриотического) подхода и вписывала бы национальные интересы страны в общезначимую для мирового сообщества правовую концепцию миропорядка.
В этой связи хотелось бы привлечь внимание специалистов к философско-правовым аспектам данной проблематики. Не претендуя не то что на анализ, но даже и на обзор этот огромной темы, отметим лишь несколько особенно ярких дискуссий, участники которых являются основоположниками влиятельных направлений в философском осмыслении феномена национально-государственного суверенитета, рассматриваемого в контексте проблематики глобального мироустройства.
Прежде всего это спор Г. Гегеля с И. Кантом, обозначивший наиболее фундаментальные разногласия в подходах к проблеме государственного суверенитета. Гегель, как известно, не принял кан-товский проект правового союза свободных, суверенных и равноправных республик как основы вечного мира. Не принял даже в качестве идеала, к которому можно стремиться, поскольку отрицал саму идею вечного мира. «Войны, - говорил он, - возникают там, где они лежат в природе вещей; .. .и пустая болтовня умолкает перед серьезными повторениями истории»4. Государство по Гегелю - это носитель индивидуальности, отрицающий в качестве таковых другие индивидуальности. Поэтому «если известное число государств и сольется в одну семью, то этот союз. должен будет сотворить противоположность и породить врага»5. Кантовское представление о вечном мире «предполагает согласие государств, которое исходило
3 Как отмечал выдающийся экономист Дж.М. Кейнс, «идеи экономистов и политических мыслителей - и когда они правы, и когда ошибаются - имеют гораздо большее значение, чем принято думать. В действительности только они и правят миром.» (Кейнс Дж.М. Общая теория занятости, процента и денег // Антология экономической классики. Т. 2. М., 1993. С. 432).
4 Гегель Г. Философия права. М., 1990. С. 361.
5 Гегель Г. Указ. соч. С. 361.
бы. всегда из соображений особенной суверенной воли и вследствие этого оставалось бы зависимым от случайности»6. А там, где правит случайность, не может быть ничего вечного. С позиций такого подхода Гегель развивал силовую концепцию государственного суверенитета, рассматривая суверенитет государства как право сильного, завоеванное в войне.
Однако в современных реалиях, когда любая широкомасштабная война грозит атомной катастрофой общепланетарного масштаба, логика гегелевских рассуждений уже не представляется столь бесспорной. В этой ситуации кантовская романтическая, казалось бы, концепция вечного мира оказывается, вопреки утверждению Гегеля, не «пустой болтовней», а конструктивным и практически значимым проектом, от возможности реализации которого зависит выживание человечества. «Какой бы фантастической ни казалась эта идея, - писал Кант, - и как бы ни высмеивались ратовавшие за нее аббат Сен-Пьер и Руссо (может быть, потому, что они верили в слишком близкое ее осуществление), это, однако, неизбежный выход из бедственного положения, в которое люди приводят друг друга и которое заставляет государства. искать покоя и безопасности в законосообразном [государственном] устройстве. С этой точки зрения все войны представляют собой многочисленные попытки (правда, не как цель человека, а как цель природы) создать новые отношения между государствами и. образовать новые объединения, которые, однако, опять-таки либо в силу внутреннего разлада, либо вследствие внешних распрей не могут сохраниться и потому должны претерпевать новые, аналогичные революции, пока наконец отчасти благодаря наилучшей внутренней системе гражданского устройства, отчасти же благодаря общему соглашению между государствами и международному законодательству не будет достигнуто состояние, которое подобно гражданскому обществу смо-
7
жет, как автомат, существовать самостоятельно» .
Вместе с тем вопрос о принципиальной возможности глобального консенсуса по наиболее существенным для человечества вопросам (возможности, которую Гегель отрицал в принципе) остается открытым. Можно, по-видимому, сказать, что неопределенность в
6 Гегель Г. Указ. соч. С. 366-367.
7 Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // URL: füosof.historic.ru>books/item/ro0/s00/z0000510 (дата обращения: 10.11.2015).
этом вопросе является наиболее серьезным и опасным вызовом нынешнего времени. Однако важно отметить, что современные исследования в области мегатрендов развития человеческого общества дают определенные надежды на положительный ответ. Так, в ходе независимых друг от друга исследований российских и американских ученых был эмпирически обоснован такой ключевой вектор социальной эволюции человечества, как последовательное совершенствование духовных (культурно-психологических и прежде всего морально-правовых) средств ограничения агрессии и насилия. В работах руководителя Центра мегаистории и системного прогнозирования Института востоковедения РАН А.П. Назаретяна эта историческая закономерность обозначается как закон техногуманитар-ного баланса, согласно которому, «чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные средства культурной регуляции необходимы для сохранения социума»8.
Именно способность того или иного социума избегать разрушительных последствий роста своего технологического могущества в существенной степени предопределяла результаты конкуренции различных социальных систем на протяжении всей истории развития человечества9. Благодаря такому естественному отбору по критерию разумности человечество до сих пор сохранило себя как род, т.е. как тот субъект, в котором, по мнению Канта, «природные задатки человека (как единственного разумного существа на земле), направленные на применение его разума, развиваются полно-стью»10. К настоящему времени уже накоплен такой технологический потенциал разрушения, который может быть сбалансирован только совместными усилиями всего человечества по формированию общезначимых правовых11 основ глобального миропорядка.
8 Назаретян А.П. Нелинейное будущее. М., 2015. С. 105.
9 «.Социумы, не сумевшие своевременно привести культурно-психологические регуляторы в соответствие с возросшими деструктивными возможностями, - указывает А.П. Назаретян, - выбраковывались из исторического процесса, разрушив природные и (или) организационные основы своего существования» (Назаретян А.П. Указ. соч. С. 107).
10 Кант И. Указ. соч.
11 При всей значимости морально-нравственной и религиозной составляющих соционормативной системы доминирующую роль в обеспечении жизнеспособности современного общества играет именно право. Личностная мораль людей,
Однако пока что реализация этой насущной потребности наталкивается на противодействующие тенденции, развивающиеся, скорее, в
" 12 русле гегелевской логики политического противостояния .
Г. Кельзен и К. Шмитт - два других выдающихся оппонента, чья дискуссия по вопросам правовой доктрины государственного суверенитета сейчас вновь привлекает широкое внимание. Г. Кельзен, будучи неопозитивистом, в отличие от классических позитивистов, придерживающихся доктрины приоритета внутригосударственного права, отстаивал приоритет норм международного права. При этом в соответствии со своим нормологическим подходом он выделял основную норму международного права, на основе которой должны выстраиваться международный и государственные правопоряки. Та-
13
кая норма, писал он, «не установленная, а постулируемая» , выступает в качестве основания действительности как позитивных норм
ответственных за принятие значимых для социума решений, - дело ненадежное, а общественная мораль (нравственность) и религия всегда партикулярны. Только право как система норм, гарантируюшдх равенство людей в свободе, может по природе своей быть общезначимым регулятором и основой для всеобщего согласия.
12 В последние годы, как отмечают участники Валдайского форума, «появляются факторы, прежде всего технологические и коммуникационные, которые развиваются по собственной логике и намного быстрее, чем государства успевают на них реагировать. Иными словами, благодаря новым технологиям индивиды обретают возможности, не уступающие тем, которыми обладают государственные структуры, а то и превосходящие их... В такой ситуации есть две модели поведения. Первая - кооперация стран, обществ и поиск коллективных ответов на множащиеся вызовы глобализации. Совместное управление ущербом. Вторая - напротив, ставка каждого из государств или сплоченных групп стран на активную самооборону, замыкание в национальных или региональных рамках для минимизации воздействия внешних факторов. И хотя достаточно очевидно, что более продуктивным (а, возможно, и единственным рациональным) был бы первый вариант, общая логика развития международной ситуации толкает ко второму» (Новые правила или игра без правил. Доклад участников XI ежегодного заседания Международного дискуссионного клуба «Валдай» // URL: http:cdnimg.rg.ru/pril/article/109/33/61/BV-2014_rus.pdf) (дата обращения: 09.11.2015).
13 Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сборник переводов. Вып. 2. М., 1988. С. 95. Критику кельзеновской концепции основной нормы в том числе и применительно к международному праву см.: Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М., 2006. С. 773-781.
международного права, так и государственных правопорядков. Данная норма, согласно Г. Кельзену, гласит: «Государства, т.е. их правительства, в своих взаимоотношениях должны вести себя в соответствии с существующим в международных отнощениях обычаем. Принуждение одного государства по отношению к другому должно осуществляться при таких условиях и таким образом, которые соответствуют существующему в международных отнощениях обычаю»14. И если государства «все же называются «суверенными», то этот «суверенитет» может означать только то, что государственные правопорядки подчиняются одному лишь международному правопорядку»15. К. Шмитт считал, что исходной основой правопорядка являются не нормы, а решения суверена как лица, обладающего монополией решения. Суверенитет, указывал он, есть высшая, не производная от чего бы то ни было власть правителя. Что же касается международного права, то К. Шмитт рассматривал его как неполноценное право, расширение влияния которого уничтожит государственный суверенитет и приведет к политизации юстиции16.
И хотя после Второй мировой войны практика международных и глобальных отношений развивается, скорее, в русле кельзенов-ского подхода, в ситуации, сложившейся после разрушения биполярного мира, шмиттовский консерватизм позволяет лучше понять причины современного кризиса в мировой политике и помогает в поисках выхода из него. Особый интерес представляет глубокий анализ К. Шмитта тех опасностей, которые таят в себе идеи универсалистского мирового права, вырождающиеся в обоснование правовой и политической гегемонии западных демократий, а в конечном итоге США. Весьма актуально звучат слова о том, что «универсалистские, охватывающие весь мир общие понятия являются в международном праве типичными орудиями интервенционизма. Поэтому надо постоянно принимать во внимание их связь и тесное соединение с конкретными, историческими и политическими
17
ситуациями и интересами» .
14 Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сборник переводов. Вып. 2. С. 96.
15 Там же. С. 97.
16 См.: КондуровВ. Карл Шмитт и Ганс Кельзен: столкновение консерватизма и либерализма // URL: rossia3.ru>Идеология>nashi/kondurov (дата обращения: 04.10.2015).
17 Кондуров В. Указ. соч.
Все более востребованной становится и шмиттовская концепция полицентричного мира, формирующегося на базе «больших пространств», каждое из которых образуется вокруг рейха как структуры, основанной на пространственном и политическом единстве народов18. По словам самого автора, он стремился «довести до научного сознания различие мыслимого в конкретных больших пространствах международного права и универсалистско-гуманного мирового права», полагая, что «почти все важные принципиальные вопросы современного международного права в их собственном
19
смысле находятся под угрозой господства этого универсализма» . Однако предлагаемый К. Шмиттом мировой порядок, основанный на балансе сил между «большими пространствами», не выдерживает испытание практикой. Его модель мира не дает ответа на вопрос, как быть в ситуации, когда такие рейхи как носители противоборствующих политических идей обладают ядерным оружием. Ядерный паритет в условиях полицентричного мира - еще более хрупкая и опасная конструкция, чем подобный паритет в ситуации биполярности. И в любом случае это временная конструкция.
Это означает, что при всей романтичности проекта общепланетарного консенсуса, способного гарантировать человечество от самоуничтожения, другого варианта просто нет. И даже понимание того, что «переход от международного к всемирному конституционному праву не может совершаться прямолинейно, как это виделось Канту»20, не принижает величие кантовского прозрения и не снижает его значимости. Именно поэтому во всем мире растет интерес к тем концепциям демократии, которые нацелены на поиск механизмов достижения если и не консенсуса, то хотя бы сложной системы взаимно сбалансированных договоренностей.
18 См.: Шмитт К. Порядок больших пространств // URL: www.zlev.ru (дата обращения: 04.10.2015).
19 Там же.
20ХабермасЮ. Расколотый Запад. М., 2013. С. 121. Сам Ю. Хабермас в русле кантовского проекта, но в качестве «понятийной альтернативы идеи мировой республики» предлагает «контурно набросанное изображение многоуровневой системы, которая на супранациональном уровне позволяла бы осуществлять декларированные в Уставе ООН цели политики мира и обеспечения прав человека, а на транснациональном уровне - решение проблем мировой внутренней политики с помощью достижения компромисса интересов между укрощенными мировыми державами» (Хабермас Ю. Указ. соч. С. 126).
И здесь прежде всего надо выделить теорию делиберативной (совещательной) демократии, в рамках которой политика в области международных отношений рассматривается не как сфера борьбы антагонистических сил, а как пространство публичной дискуссии, где отсутствие консенсуса по поводу ценностей может быть компенсировано за счет компромисса интересов. В рамках такого подхода важно различать концептуальные детали и нюансы формулировок, предлагаемых разными авторами. В этом плане заслуживает внимания дискуссия между такими выдающимися социальными философами современности, как Ю. Хабермас и Д. Ролз, и прежде всего их спор по поводу возможности и процедуры начала войны против так называемых государств-изгоев.
Д. Ролз предлагает классифицировать все человечество на «хорошо организованные либеральные общества», «хорошо организованные нелиберальные общества» и «тиранические и диктаторские режимы», которые не могут рассматриваться как члены «хорошо установленного рационального сообщества народов»21. Хорошо организованные общества, выстраивающие свое взаимодействие на основе права, по отношению к «захватническим «режимам вне закона», считает он, находятся в доправовом, естественном состоянии и вправе объявлять подобным режимам войну22. По оценкам специалистов, Д. Ролз - очень авторитетный для американского истеблишмента автор, оказавший большое влияние на внешнеполитический курс США, и именно с ним, судя по всему, спорит С. Лавров, когда выступает против евроатлантического «курса на "вертикальное структурирование человечества" под свои далеко не безобидные
23
стандарты» .
Ю. Хабермас, возражая против подобного полуравнодушного, по его словам, вертикального «выстраивания» человечества, довольно резко выступает против присвоения либеральным авангардом сообщества государств права вершить судьбы остальных. Он призывает к демократическому мультилогу, нацеленному на максимально возможный учет позиций всех заинтересованных сторон, смысл которого состоит в том, чтобы «привязать наднациональные
21 Ролз Д. Право народов (лекция) // Вопросы философии. 2006. № 9. С. 101.
22 См.: там же.
23 URL: russia.org.cn>rus/2728/31301521.html (дата обращения: 10.11.2015).
решения к условиям взаимного принятия перспективных планов и
24
учета интересов» .
За сложными теоретическими построениями обоих авторов стоят разногласия по фундаментальным вопросам. Для Д. Ролза предметом условного «общественного договора» между народами являются принципы справедливого миропорядка, т.е. справедливость как таковая, а для Ю. Хабермаса искомый предмет делибера-ции - не сама по себе справедливость, а легитимность процесса поиска договоренности (а справедливость здесь - побочный результат). «В то время как Ролз полагает, что ключевым вопросом является справедливость, - указывает бельгийский политический философ Ш. Муфф, - для Хабермаса важна легитимность. Согласно Ролзу, обустроенное общество - это общество, которое функционирует в соответствии с принципами, установленными общим пониманием справедливости. Именно это служит причиной стабильности и признания гражданами своих институтов. По Хабермасу, стабильное функционирование демократии нуждается в создании политической общности, объединяемой рациональным пониманием легитимности. Поэтому, по мнению сторонников Хабермаса, основная проблема состоит в нахождении средства, которое гарантировало бы то, что решения, принятые демократическими институтами, отражают беспристрастную точку зрения, выражающую в равной степени интересы всех, а для этого необходимо создание процедур, которые могли бы привести к рациональным результатам посредством демо-
25
кратического участия» .
Справедливость в теории Д. Ролза выступает как результат договоренностей между формально равными и разумными субъектами. И если формальное равенство сторон можно гарантировать за счет правильно организованной процедуры договоренностей, то критерии разумности должен кто-то установить. Этот кто-то, заведомо считающийся наиболее разумным, неизбежно будет «выстраивать» всех остальных по собственным критериям. В результате принцип равенства, достижимый за счет предложенной Д. Ролзом
24Хабермас Ю. Указ. соч. С. 95.
25 Муфф Ш. К агонистической модели демократии // Логос. 2004. № 2. С. 189.
процедуры договора за «занавесом неведения»26, будет нарушен, поскольку среди равных появятся равнейшие. Если же, следуя Ю. Ха-бермасу, ориентироваться на легитимность процедуры договоренностей, то такая легитимность будет тем выше, чем больше число участников обсуждения, вовлеченных в политическую общность. И это уже принципиально иная конструкция делиберативной демократии.
Практическая реализация ролзовского подхода через доктрину «гуманитарной интервенции» и пришедшей ей на смену доктрину «ответственности по защите» уже продемонстрировала свои негативные стороны. Думается, что хабермасовская модель в случае ее практической реализации также обнаружит большие «подводные камни». Поэтому теоретический поиск оптимальной правовой модели глобального мироустройства и сопряженной с ней теории государственного суверенитета будет продолжаться. И если российская философия права не сумеет подключиться к этому процессу и сказать свое слово в рамках того международного философского дискурса, где идет сейчас борьба идей, способных в будущем определять принципы построения нового миропорядка, то она будет в лучшем случае интерпретировать чужие теории, а в худшем -обслуживать чужие интересы.
Рассматривая под этим углом зрения современную отечественную философию права, следует выделить два заслуживающих внимания подхода, которые могли бы быть положены в основу работы по формированию отечественной доктрины государственного суверенитета. Эти подходы, обозначенные в работах В.С. Нерсесянца и В.Д. Зорькина, не находятся в противоречии, скорее, они дополняют
26 Такой гносеологический прием Д. Ролз использует для обоснования своей концепции «справедливости как честности». Чтобы понять, какие именно принципы справедливости соответствуют договорному характеру отношений между формально равными индивидами, он предлагает представить гипотетическую ситуацию, когда каждый индивид вступает в договор по выработке принципов справедливости как бы за «занавесом неведения», т.е. не зная «своего места в обществе, своего классового положения или социального статуса, а также того, что предназначено ему при распределении природных дарований, умственных способностей силы и т.д.» (РолзД. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 26), но при этом имея рациональные (и потому общие с другими людьми) представления о том, что является для него благом. Принципы, выработанные путем такой договоренности, и будут, согласно Д. Ролзу, принципами справедливости.
друг друга. Главное, что их объединяет, - критика популярной доктрины ограничения суверенитета, согласно которой государства делегируют часть своего суверенитета надгосударственным институтам.
За подобными идеями, подчеркивает В.Д. Зорькин, «отчетливо просматривается проект формирования такого единого наднационального политического органа, который призван создать свою правовую систему, осуществляя правотворчество и правоприменение»27. Проблема заключается в том, что даже в лучшем с точки зрения права случае, т.е. даже если наднациональное политическое объединение народов будет выстроено по модели федеративной всемирной республики, подобной республике будет присуща «непреодолимая склонность» вырождаться в «универсальную монархию», стремящуюся деспотично «способствовать сглаживанию культурных и общественных различий»28. Поэтому с позиций правового подхода, считает В.Д. Зорькин, речь должна идти не об ограничении суверенитета, а об объединении суверенитетов. Именно на основе такой концепции объединенных суверенитетов, подчеркивает он, и создавалась в свое время Организация Объединенных Наций29.
27 Зорькин В.Д. Цивилизация права и развитие России. М., 2015. С. 247.
28Хабермас Ю. Указ. соч. С. 118. В этом вопросе, считает автор, обозначается альтернатива между мировым господством субъекта, обладающего монополией на власть, и существующей системой множества суверенных государств. Подобная альтернатива беспокоила Канта, предложившего в конечном итоге не союз государств, а союз народов. Сам же Ю. Хабермас, развивая кантовский подход, подчеркивает, что «ограничение национального суверенитета в пользу передачи суверенных прав наднациональным инстанциям ни в коей мере не должно достигаться ценой лишения демократических граждан самостоятельности. Этот трансферт, если только он оставляет в неприкосновенности демократическую процедуру, продолжает как раз тот способ конституционализации государственной власти, которой граждане обязаны своими свободами уже в рамках национального государства. В таком случае компетенции, отданные национальным государством наднациональным инстанциям или разделяемые с ними, должны быть не только вообще юридизированы в режиме международного договора, они должны быть юридизированы демократическим способом» (Хабермас Ю. Эссе к конституции Европы. М., 2013. С. 56-57).
29 В связи с этим В. Д. Зорькин подчеркивает, «что ООН создавалась не на основе идеи делегирования части национального (государственного) суверенитета, а именно на основе идеи объединенных наций (United Nations) и объединенных суверенитетов (joint Sovereignties, «polling» Sovereignties)» (Зорькин В.Д. Указ. соч. С. 246).
В период биполярного мира и «холодной войны» декларируемая концепция объединенных суверенитетов не была и не могла быть реализована. Практика фактически пошла по пути ограниченного суверенитета для всех государств, кроме великих держав, ставших центрами двух полярных моделей социально-экономического развития и соответствующих им идейно-политических блоков. В ситуации жесткой конфронтации СССР и США у всех остальных стран «просто не было другой возможности кроме как стать союзниками той или иной стороны, т.е. передать часть своего суверенитета в Москву или в Вашингтон»30. В таких условиях мировой порядок Ял-тинско-Потсдамской системы - «это был мир ограниченного суве-
31
ренитета» .
В настоящее время формирующиеся глобальные отношения являются ареной борьбы двух противоборствующих тенденций - силового ограничения государственных суверенитетов в рамках одно-полярного мира, зарождающегося на руинах социалистического лагеря, с одной стороны, и правовой трансформации суверенитетов на базе добровольной интеграции суверенных государств - с другой. Возможности доминирования тенденции, отражающей правовой вектор развития международных, наднациональных и глобальных отношений, в немалой степени будут зависеть от ее надлежащего концептуального обоснования. В том числе (а может быть, и прежде всего) - от философского и теоретико-правового осмысления различий между доктринами объединенного суверенитета и ограниченного суверенитета.
В этой связи представляют интерес рассуждения В.С. Нерсе-сянца по поводу различного рода концепций ограниченного суверенитета. «Современную правовую трансформацию государственного суверенитета, - писал он, - обычно неточно называют "ограничением прав суверенитета", "отказом от части суверенных прав" (в пользу союзов государств, мирового сообщества и т.д.). На самом
30 Кортунов С. Становление нового мирового порядка и проблемы международной безопасности // URL: hse.ru>data/2010/03/12.doc (дата обращения: 10.11.2015). Подобный суверенитет, подчеркивал В.С. Нерсесянц, «был "правом" сильного, "правом" на произвол, а не настоящим правом, не системой правовых отношений различных субъектов права (не системой их взаимных прав и обязанностей, не формой их свободы)» (Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 640).
31 Кортунов С. Указ. соч.
деле здесь имеет место ограничение государственного произвола, отказ от "права" на произвол, перевод государства в русло и пространство общеобязательного для всех права, переход от прежнего силового, произвольного суверенитета к правовой концепции и конструкции суверенитета. Такая юридизация суверенитета (как понятия и реальности), конечно, определяет правовые границы суверенитета, но это как раз не ограничение прав суверенитета, а признание и выражение суверенитета именно в форме прав и юридических обязанностей. Если старый суверенитет был прежде всего произвольным притязанием на правовую монополию и абсолютное право по принципу "права" сильного, то новый суверенитет должен быть прежде всего правовой обязанностью в отношении множества других субъектов права, обязанностью считаться с правами дру-
32
гих» .
С позиций такого подхода В.С. Нерсесянц рассматривал современную тенденцию к образованию все большего числе небольших государств в качестве позитивного, правового по своей природе, процесса. Хотя подобный сценарий международного развития на первый взгляд и «выглядит как признак дезинтеграции, однако по существу это необходимое проявление современных тенденций к
33
правовому суверенитету и правовой интеграции» , когда на государственность и на суверенитет претендуют почти все нации, включая малые. В рамках такой интеграции, т.е. правового союза народов, «даже самое маленькое государство, как говорил Кант, могло бы ожидать своей безопасности и прав не от своих собственных сил или собственного справедливого суждения, а исключительно от такого великого союза народов (foedus АтрЫ^опит), от объединенной мощи и от решения в соответствии с законами объединенной
34
воли» .
32 Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 640.
33 Там же. В современных условиях, считал В.С. Нерсесянц, старая концепция суверенитета, которая отвечала интересам большого унитаристского государства, являющегося гарантом собственной безопасности и источником повышенной опасности для других, становится архаичной и неадекватной правовому вектору развития международных отношений (Нерсесянц В.С. Указ. соч. С. 640).
34 Кант И. Указ. соч.
Может показаться, что различия между концепциями ограничения суверенитетов и объединения суверенитетов носят не существенный для практики (сугубо терминологический) характер, поскольку речь идет об одном и том же - о передаче государствами части своих полномочий на наднациональный уровень. Однако исторический опыт показывает, что в этом ключевом для миропорядка вопросе любые теоретические нюансы имеют далеко идущие практические последствия. Признание государствами концепции ограниченности государственного суверенитета ослабляет их возможности в отстаивании своего суверенитета, и практика со свойственной ей изощренностью найдет пути использования этой теоретической слабости. Необходимость отстаивания государством своего национального суверенитета будет оставаться актуальной до тех пор, пока человечеством будет востребовано понятие нации, а соответственно и выражаемый этим понятием политико-правовой феномен. Поэтому с разработкой именно этого понятия в контексте современных процессов транснационализации связано еще одно важное, на мой взгляд, направление философско-правового осмысления рассматриваемой проблематики.
В данной связи хотелось обратить внимание на работы А.А. Гуссейнова, в которых нация трактуется как постсословная и пострелигиозная форма духовной общности людей, содержащая в себе определенную, более значимую для человечества (по сравнению с предшествовавшими формами духовного единения) идею. «Какой более высокий духовный смысл несет с собой нация, - задается вопросом автор, - в чем заключается ее идея?». Если ответить на этот вопрос в предельно общем и кратком виде, продолжает он, то можно сказать, что идея нации заключается в справедливости, поскольку «национальная стадия исторического развития означает одновременно принципиально новую, более высокую стадию общественной справедливости. Справедливость, совпадающая с идеей нации, в своей антисословной направленности означает демократическое жизнеустройство общества (то, что в знаменитом лозунге Французской революции 1789 г. выражено словами «свобода» и «равенство»), а в своей антиклерикальной направленности она означает
служение народу (то, что в том же лозунге выражено словом «братство»)»35.
Особый интерес в приведенном выше высказывании представляет, на наш взгляд, мысль о том, что идея нации имманентно связана с идеей братства, составляющей неотъемлемую часть великой триады «Свобода - Равенство - Братство». Не жаловавший идею братства классический либерализм сделал акцент на свободе и равенстве, имея в виду формальную свободу как возможность делать все, что не мешает свободе других людей, и формальное равенство как равенство перед единым для всех законом. А между тем идея братства возникла здесь не случайно, она объективно обусловлена природой человека как социального существа. Братство, писал Э. Фромм, не является вопросом субъективного предпочтения, поскольку «только оно способно удовлетворить две потребности человека: быть тесно связанным и в то же время быть свободным, быть частью целого и быть независимым»36.
В осмыслении феномена нации эта двойственность природы человека выражена через противостояние двух разных трактовок данного понятия: как «этнокультурной общности, принадлежность к которой определяется рождением и воспитанием», и как «политической общности, принадлежность к которой определяется гражданством»37. Оба этих подхода, по мнению А.А. Гуссейнова, односто-ронни и абстрактны. «В действительности нация представляет собой этнокультурную общность, которая получает продолжение и завершение в форме национального государства и благодаря этому становится нацией»38. Для пояснения этой мысли автор замечает, что противопоставление двух указанных трактовок понятия «нация» аналогично тому, «как если бы, желая определить человека, одни говорили бы, что он есть разумное существо, а другие возражали бы, что он есть существо общественное (социальное). На самом же деле человек разумен в качестве социального существа и социален в ка-
39
честве существа разумного» .
35 ГуссейновА.А. О нации как идее и историческом явлении // Современные глобальные вызовы и национальные интересы. XV Международные Лихачевские научные чтения. СПб., 2015. С. 73.
36 Фромм Э. Революция надежды. М., 2006. С. 122.
37 Гуссейнов А.А. Указ. соч. С. 74.
38 Там же.
39 Гуссейнов А.А. Указ. соч. С. 44.
По нашему мнению, в данном случае лучше провести аналогию с человеком как с существом одновременно и биологическим, и социальным. Ведь именно единство биологического и социального в человеке обусловливает его потребность в такой форме духовной общности, как братство, означающее его связанность с другими людьми, наиболее близкими ему по своей социобиологической природе. Можно, конечно, назвать этничность «неким атавизмом кровно-родственных связей»40, но тогда надо признать, что и биологическое начало в человеке - это тоже атавизм, преодолеваемый в постчеловеческом будущем. Между тем подобное будущее, контуры которого уже просматриваются в практике генной инженерии и биотехнологии, а также в философской футурологиии41, трудно называть манящим. Во всяком случае скорее следует согласиться с Ф. Фукуямой в том, что «мы не обязаны считать себя рабами неизбежного технологического прогресса, если этот прогресс не служит человеческим целям. Истинная свобода означает свободу политической общественности защищать ценности, которые ей всего дороже, и именно этой свободой мы должны воспользоваться сегодня по отношению к биотехнологической революции»42.
Наблюдаемый по мере усиления глобализации неожиданный на первый взгляд всплеск национализма в каком-то своем аспекте означает борьбу человеческого с грядущим постчеловеческим, стремление человека сохранить кровно-родственные связи и национально-культурное единство перед лицом холодного космополитизма и имманентного ему индивидуализма, удержать свое национальное самоопределение в потоках унификации и универсализации. Думается, что человечество еще очень не скоро захочет (если вообще захочет) расстаться с такой формой социальной общности, как нация, которая при ее надлежащем смысловом наполнении позволяет сочетать идею братства людей, заложенную в основу партикулярной общности национального самосознания, с универсальными общечеловеческими ценностями свободы и равенства.
40 Румянцев А.Г. Современное государство и вызовы постиндустриального общества / Послесловие Н.В. Варламовой // URL: law.net.ru/stat_is/ter1.htm (дата обращения: 10.11.2015).
41 См.: ХабермасЮ. Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике? М., 2002. С. 140.
42 Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции. М., 2004. С. 120.
Библиография
Гегель Г. Философия права. М., 1990.
Гуссейнов А.А. О нации как идее и историческом явлении // Современные глобальные вызовы и национальные интересы. XV Международные Лихачевские научные чтения. СПб., 2015.
Доклад участников XI ежегодного заседания Международного дискуссионного клуба «Валдай» // URL: http://cdnimg.rg.ru/pril/article/109/33/61/BV-2014_rus.pdf.
Иноземцев В. Приехали... Состоялось превращение советского ученого в российского спецпропагандиста // Свободная мысль. 2006. № 4.
Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане // URL: filosof.historic.ru>books/item/fD0/s00/z0000510.
КейнсДж.М. Общая теория занятости, процента и денег // Антология экономической классики. Т. 2. М., 1993.
Кокошин А.А. Реальный суверенитет в современной мирополитической системе. 3-е изд. М., 2006.
Кондуров В. Карл Шмитт и Ганс Кельзен: столкновение консерватизма и либерализма // URL: rossia3.ru>Идеология>nashi/kondurov.
Кортунов С. Становление нового мирового порядка и проблемы международной безопасности // URL: hse.ru>data/2010/03/12.
Муфф Ш. К агонистической модели демократии // Логос. 2004. № 2.
Назаретян А.П. Нелинейное будущее. М., 2015.
Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М., 2006.
Ролз Д. Право народов (лекция) // Вопросы философии. 2006. № 9.
Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск, 1995.
Румянцев А.Г. Современное государство и вызовы постиндустриального общества / Послесловие Н.В. Варламовой // URL: law.net.ru/stat_is/ter1.htm.
Фромм Э. Революция надежды. М., 2006.
Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции. М., 2004.
Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. На пути к либеральной евгенике? М., 2002.
Хабермас Ю. Расколотый Запад. М., 2008.
Хабермас Ю. Эссе к конституции Европы. М., 2013.
Чистое учение о праве Ганса Кельзена. Сборник переводов. Вып. 2. М.,
1988.
Шмитт К. Порядок больших пространств // URL: www.zlev.ru.
