CC BY
53
24. Ожередов, Ю.И. Состояние, проблемы и перспективы музеефикации археологических памятников на территории Сибири / Ю.И. Ожередов, С.В. Гусев,
А.Н. Кондрашев, В.Е. Кончев и др. // Проблемы сохранения, использования и охраны культурного и природного наследия при реализации проектов и программ развития Сибири и Дальнего Востока. - Томск, 2008. - С. 65-104.
25. Селянина, М.Ю. Проблемы и перспективы музеефикации археологических объектов / М.Ю. Селянина // III Северный археологический конгресс. - Екатеринбург - Ханты-Мансийск, 2010. - С. 338-339.
26. Смоленкова, О.В. К вопросу об актуализации археологического наследия в рамках музеев-заповедников / О.В. Смоленкова // Северный археологический конгресс. -Екатеринбург - Ханты-Мансийск, 2002. - С. 380-382.
27. Тишкин, А.А. Практический опыт музеефикации археологических объектов на территории Алтая и Монголии / А.А. тишкин // Проблемы сохранения, использования и охраны культурного и природного наследия при реализации проектов и программ развития Сибири и Дальнего Востока. - Томск, 2008. - С. 113-122.
28. Трифонов, В.А. Музеефикация археологических памятников как один из способов сохранения культурного наследия (на примере мегалитического комплекса Псынако) / В.А. Трифонов // Проблемы культурогенеза и культурного наследия. Культура и культурное наследие в современном мире. Ч. I. - СПб, 1993. - С. 35-38.
29. Федеральный закон «Об объектах культурного наследия (памятников истории и культуры) народов Российской Федерации» от 25.06.2002 г. №73-ФЗ [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://base.consultant.ru/cons/cgi/online. cgi?req=doc;base=LAW;n=133397.
30. Шульгин, П.М. Отчет о научно-исследовательской работе по теме «Концепция музеефикации археологического комплекса Барсовой гора» / П.М. Шульгин. - М., 2002. -БИИКФ Сургутского района. Ф. №Р-4. Оп. №1. Инд. №4-НИР-153. Д. №163.
31. Шульгин, П.М. Отчет о научно-исследовательской работе по теме «Разработка концепции археологического музея “Барсова гора”» / П.М. Шульгин. - М., 2004. -БИИКФ Сургутского района. Ф. № Р-4. Оп. №1. Инд. №4-НИР-310. Д. №327.
А.А. Люцидарская, г. Новосибирск
городские строения в системе жизнеобеспечения сибирских первопоселенцев11
Целенаправленная царская политика в отношении Сибири приводила к тому, что население зауральского региона неуклонно возрастало. Движущей силой этого процесса были государевы служилые люди, направленные в Сибирь из различных уголков европейской части России. Не последнюю роль в увеличении населения играла ссылка, прежде всего военнопленных. На эти процессы накладывались непрекращавшиеся потоки вольных переселенцев. Среди «свободных» колонистов были люди, представлявшие самые различные слои населения России. Всех привлекало наличие свободных
11 Работа выполнена по программе «Культура жизнеобеспечения и природопользование народов Сибири сквозь призму мировоззрения».
земель и изобилие пушнины. Таким образом формировалось крестьянство и промысловое население региона. Колонизацию сибирского пространства нельзя рассматривать как простое выкачивание ресурсов из присоединенных к государству территорий. На сибирской земле возводились города и остроги, налаживалось землепользование: распахивались участки земли под пашенные хозяйства, обустраивались пути сообщения, обеспечивавшие необходимую информационную связь.
На плечи служилого люда легли обязанности по регулированию претензий автохтонного населения Сибири, не желавших принимать русского подданства. Надежды правительства действовать только «лаской», а не «жесточью», далеко не всегда оправдывались, и военные конфликты сопровождали весь процесс первоначального освоения Сибири русской властью. Оказавшись в непривычной ситуации враждебного окружения, суровой природы и отсутствия налаженного быта, первопоселенцы остро нуждались в создании традиционно сложившегося жизненного уклада, который обеспечивал им ощущение стабильности бытия, поскольку освоение новых территорий вносило хаос в их сознание. Устройство жизненного пространства по образу и подобию привычных схем требовало времени и приложения физических и ментальных усилий. Для стабилизации жизненных установок и возвращения к привычной системе ценностей требовались точки отсчета в «неведомом» пространстве. Такими точками стали города, остроги, крепости и духовные центры, церкви и монастыри. Колонистам необходимо было выработать собственную «местную, сибирскую» субкультуру жизнеобеспечения.
Важнейшим компонентом культуры жизнеобеспечения было и является жилище. Без наличия крова невозможно представить нормальное функционирование жизнедеятельности населения. Создание жилых, административных и хозяйственных помещений приобретало в XVII в. массовый характер. Поэтому строительные принадлежности были крайне востребованы. Строительство требовало необходимого инструментария. Среди ввозимых в Сибирь из метрополии товаров ассортимент востребованных в строительном деле предметов был представлен достаточно широко. это топоры, пилы, сверла, долота, тесла, скобы дверные, крюки избяные, окончины и оконца, гвозди, замки всех систем (в том числе немецкие) и т.д. В отдельных регионах Сибири менялся спрос на ассортимент строительных принадлежностей, однако он оставался необходимым. это был естественный процесс в условиях формирования системы жизнеобеспечения обширного сибирского региона. Возводились города и остроги с жилыми избами и воеводскими хоромами, церквями и монастырями. Как правило, города окружали заимки и деревни. Все это требовало развития плотничного дела с наличием необходимого инструментария.
Первопоселенцы Сибири были выходцами из различных мест, носителями своих самобытных традиций. Поэтому в облике домов и интерьере жилищ неизбежно присутствовала эклектичность, которая нивелировалась реальными жизненными обстоятельствами. На территории Сибири есть регионы, где доминировали те или иные строительные традиции. Так, например, в Енисейске большинство строений было возведено с использованием северорусских традиций [1]. Во многих населенных пунктах Восточной Сибири присутствовали поморские строительные практики. это свидетельствует о том, что первопоселенцами в этих местах были преимущественно выходцы из поморья. Однако было бы некорректно переносить эту практику создания жилищ на всю сибирскую территорию. Томский и кузнецкий регионы в плане обустройства жилых дворов отличались большим разнообразием. В Томске XVII в. можно отыскать
в строительстве и организации пространства усадеб наличие разных традиций, при доминировании среднерусского типа жилищ. Более того, лексикон, связанный со строительным делом, вполне соответствует принятому в центральной части России. Многие названия отдельных помещений в усадьбах жителей поморья в Западной Сибири не использовались. Гораздо больше совпадений при сравнении строительной терминологии жителей Западной Сибири и центральной части России [4, с. 36-38].
В городской усадьбе значительное место отводилось хозяйственным постройкам, таким как помещения для содержания домашних животных, различным сараям, амбарам, клетям хозяйственного назначения. Для сохранения продуктов питания использовали погреба и ледники, над которыми сооружали «надпогребицы», защищавшие от воздействия погодных факторов. Значительные площади занимали огороды, причем пространство огорода иногда могло превышать место непосредственного проживания (двор). Непременной принадлежностью сибирского усадебного комплекса являлась баня. Общественные бани также существовали, но население ими пользовалось преимущественно летом, когда топить домашние бани запрещалось из-за боязни пожаров. Опасаясь огня, бани, как правило, располагали в огородах, здесь же обычно делали колодцы. Конечно, наполнение пространства усадеб сибирских горожан зависело от ряда факторов: обеспеченности семьи, количества ее членов, количества рабочих рук и т.п. Жители с достатком, в основном из числа служилого сословия, могли себе позволить иметь дворовых людей, для которых также была необходимость в жилых помещениях. Налоги платили с «дыма», т.е. с отапливаемого помещения, поэтому нельзя исключить (учитывая сибирский климат) наличие «печурок» в некоторых вспомогательных постройках. Помимо изб, имеющих печи с трубами, были избы, в которых дым выходил через «дымное оконце». В Кузнецке известен случай, когда злоумышленники пробрались в дом конного казака не через дверь, «а вошли де они в избу трубою, думным окном...» [3, с. 56].
Огораживание дворов и огородов зависело от возможностей хозяев. Некоторые усадьбы имели площади, превышающие 1000 кв. м, в целом же размер площадей колебался в пределах от 600 до 100 кв. м. Приведенные данные в общих чертах согласуются с размерами усадеб в городах европейской части России. Непосредственно жилой двор чаще всего был огорожен «заплотом», тогда как «огородное место» ограничивалось частоколом. Характерно, что термин «заплот», употреблявшийся на Русском Севере для построек техникой замета, был широко распространен в Сибири. Отдельные дворы богатых горожан могли быть мощеными и крытыми [4, с. 26-27]. Во двор городской усадьбы входили, въезжали через ворота, ориентированные на проезжую дорогу. Представляет собой интерес вопрос о закрытости и открытости жилых комплексов. Существует немало фактов из архивных источников XVII в., свидетельствующих о том, что ряд сибирских изб выходили окнами на улицу. Обычно такие сведения становятся доступными из челобитных о нарушениях правопорядка в городской среде, когда кто-то что-то услышал стоя у чужих окон и т.п., а также когда жители переговаривались через окна. Однако есть и примеры превращения своего двора в своеобразную, наглухо закрытую заплотом крепость, поэтому трудно подтвердить безусловное преобладание закрытых или открытых городских дворов. Можно только выявить тенденцию сибирских горожан к выраженному общению, в частности к привычке ходить в гости, совместно отмечать праздники и т.д.
В каждом сибирском городе помимо жилой застройки рядовых горожан находились дворы воевод, помещения для размещения воеводской администрации и хозяйственные
комплексы, находящиеся в распоряжении государственных (государевых) структур. это съезжая или приказная изба, оружейные погреба, тюремные помещения, различные амбары для хранения продовольственных и иных припасов. Непосредственно воеводские хоромы строились по типовым проектам, с ограниченным набором помещений. чертежная книга С. Ремезова свидетельствует о стабильном числе, входящем в комплекс воеводского двора. Существуют судебные дела, спровоцированные доносами, о превышении количества построек на воеводских дворах. Но воеводы менялись каждые четыре года, и каждый неминуемо что-то изменял в организации своего пространства. Вполне естественно, что воеводские хоромы зависели от статуса города и положения самого воеводы. В Туринске в XVII в. воеводский двор, судя по дошедшим данным, состоял из трех построек, обнесенных оградой. В Пелыме, согласно рисункам С. Ремезова, хоромы воеводы включали большое трехчастное строение на высоком подклете и небольшую избу с дымницей. Воеводские дворы занимали большую значительную площадь, так как помимо жилья было множество построек хозяйственного назначения, включая поварню, погреба, амбары, конюшню, скотские избы и др. В планировку города также вмешивалась местная специфика, например, в некоторых городах существовали кварталы юрт сибирских татар и т.п.
В XVII в. в городах действовали общественные помещения. Это прежде всего торговые бани, которыми пользовались приезжие купцы, а также жители в летний период, поскольку личными банями пользоваться запрещалось. В больших городах, таких как Тобольск, Томск, Тюмень, со временем могло быть несколько общественных бань. К помещениям общественного пользования можно отнести и «харчевенные избы», что-то вроде современных столовых. Такие нововведения стали появляться со временем в городах, где было много пришлого люда. Например, известно, что в Томске в 1706 г. продал свою «харчевенную избу» пеший казак П. Серебрянников «присыльному человеку» Л. Аверкиеву. Фиксация этой сделки дает представление о застройке городского пространства. Изба была продана с местом на городском базаре, а именно: «...И та моя харчевенная изба с местом стоит на базаре позади рядов в межах возле старой таможни, а по другую сторону табашная изба» [8]. На этом «бойком» месте, вероятнее всего поблизости, располагался гостиный двор и таможенные службы. К строениям подобного назначения можно отнести поварни, квасные избы и кабаки.
Городской базар в XVII в. служил не только зоной совершения торговых сделок, но и пространством для общения, обсуждения насущных городских проблем. В Сибири в организации торговых мест прослеживаются принципы, характерные для европейской части страны. Уже в 1601 г. в Тобольске был создан первый гостиный двор, в котором со временем находились горница на подклете и около 30 лавок. С развитием города рос и гостиный двор, увеличивалось количество строений и лавок, количество которых к концу века достигало сотни. Впоследствии, деревянные строения заменялись каменными. К значимым для сибирской торговли гостиным дворам можно отнести торговые помещения Верхотурья. Этот город по праву считался «воротами в Сибирь», так как через него осуществлялась преобладающая часть транзитной торговли. Описание верхотурского гостиного двора очень живописно, и определенные элементы этой постройки должны были прослеживаться в организации торговых мест иных городов. Итак, на Верхотурье: «От базара идучи на гостиный двор от ворот по правой стороне шесть амбаров затворами на базар...» [4, с. 48-49].
Подобных мест общения в сибирских городах было немало. Собирались жители у городских ворот, на площадях или скорее площадках перед приказной избой, перед церквями.
О церквях стоит сказать особо. церковные строения обладали высоким сакральным статусом и, соответственно, пространство вокруг требовало к себе особого отношения. В условиях холодного сибирского климата церкви строились с большими отапливаемыми трапезами, в которых проводились собрания горожан. В летний период подобным местом сборищ часто служили церковные галереи, иногда крытые. Существует немало архивных свидетельств о нарушении правил поведения в церковном пространстве. Подобные материалы доказывают, что собрания горожан в церквях не всегда имели прямое отношение к богослужению и были делом обычным. Иллюстрации к этому положению существуют в целом ряде архивных источников. В Кузнецке в 1640-е гг. в храме Преображенья разыгралась такая сцена: «...Шумят кузнецкие служилые люди, меж себя выбирают, кому из них доведется встретить твои государевы хлебные запасы, да тут же, государь, на паперти ссыльный литвин...» [9].
Неким антиподом храму служила общественная или торговая баня. Если церкви предназначались для духовного очищения, то бани осуществляли очищение телесное. Банные помещения на Руси традиционно считались «нечистыми» и обрастали множеством суеверий, возможно, из-за отсутствия там икон. В значительных городах общественных бань могло быть несколько: мужская, женская и, непосредственно, торговая. Строительство общественных бань поощрялось, так как использование дворовых грозило пожарами в летнюю жаркую и ветряную погоду.
Помимо жилых и общественных помещений создавались в городах и промышленные или промысловые объекты. Прежде всего это мельницы и кузницы, без наличия которых трудно представить функционирование населенных мест. Присланные из центральных областей России крупы, а затем выращенные на сибирской земле злаковые культуры нуждались в дальнейшей обработке. В Сибири преобладали водяные мельницы, так называемые колотовки и мутовки. На малых сибирских реках и речушках строились частные мельницы, обслуживающие население сельской округи, но каждый город имел свою государеву мельницу. Нередко весной, в половодье мельницы приходили в негодность и нуждались в дальнейшем восстановлении. Непременным и обязательным объектом хозяйственного обеспечения города были государева и частные кузницы. Кузнецы пользовались заслуженным уважением и были повсеместно востребованы. С развитием производства востребованного кожевенного промысла кожевни в населенных пунктах, как правило, стали выноситься на окраины, так как работа с кожами была связана с загрязнением окружающей среды.
Первопоселенцам Сибири часто приходилось бороться со стихийными бедствиями, к которым можно отнести наводнения и пожары. Скупые сведения об этом сохранились в отписках сибирской администрации. Енисейский воевода Ф. Полибин в 1649 г. писал о чрезвычайной ситуации в городе: «...Мая в 13-й день... пришла тунгуская и ис под Красного Яру енисейская и из иных изо многих рек вешняя вода большая вода вдруг вскоре... Были затоплены острог и посад, церкви и колокольни, гостиный двор, зелей-ный и винный погреба, амбары с казенными хлебными запасами, а некоторые «избы и дворы на посаде совсем снесло». Горожане семьями спасались на крышах высоких изб «...з женами и детьми сидели поверх высоких хором, сбираясь вместе, семей по 5 и по 6 и больше» [6, с. 325]. Подобные наводнения наблюдались и в других населенных
пунктах, например в Нарыме в 1630 г. жители переживали эти катаклизмы и приводили в порядок поселения или отстраивали заново.
Настоящей бедой для колонистов, живших в деревянных городах, являлись пожары. Причинами подобных бедствий становились природные явления, такие как грозы или сильнейший ветер, а также человеческий фактор, обычный недосмотр. В 1677 г. от очередного пожара выгорела значительная часть Тобольска. Не успел город отстроиться, как в августе 1680 г. от летней печки во дворе посадского человека занялся огонь, который спалил 500 жилых строений [10, с. 252-253].
В июне 1621 г. случился катастрофический пожар в Пелыме - город выгорел почти полностью. Сгорела церковь, казенные амбары, хлебные житницы, избы жителей, хозяйственные постройки и скот. В огне пропал весь оружейный запас. Огонь застал горожан врасплох: женщины и дети «на воду метались» кинувшись к реке. Пелым-ская администрация обратилась за помощью к центральным властям, и город в скором времени был восстановлен. Уже через год воевода Вельяминов докладывал в Москву, что на прежнем месте поставил новый острог, однако с необходимыми острожными башнями повременили, так как первым делом строили дворы горожанам, которые жители предпочли ставить на прежних местах. В восстановлении города приняли участие приезжие торговцы, которые из «вагульского леса» (к поставке леса были привлечены ясачные аборигены) соорудили башню и проезжие ворота. Усилиями торговых людей были воздвигнуты новый теплый храм на 2 престола, съезжая изба на подклете и необходимые казенные помещения. Воеводе удалось привлечь к строительству даже купцов, которые ехали мимо Пелыма: «...и те, государь, торговые люди и храм, и съезжую избу, и казенную клеть, и хлебной анбар зделали наготово» [5, с. 285]. Летом этого же 1622 г. тобольский воевода Годунов утвердил отсрочку восстановления острожных сооружений, считая главной задачей восстановление дворов горожан.
Очень опасны для деревянных городов были летние грозы. Так, в 1677 г. в Тобольске от удара молнии загорелась церковь. В огне погибли 105 дворов горожан, Гостиный двор и приказная палатка [2, с. 67-68; 10, с. 252].
В летнюю ночь 1705 г. пожар в Тюмени уничтожил митрополичий двор, девичий монастырь, приходские церкви, проезжие башни, острог, торговые лавки, таможенную избу, кружечный двор, богадельню и 729 дворов горожан [7, с. 276-277]. Более трех тысяч горожан остались без крова (при средней численности двора в 5 человек). жителям предстояли колоссальные усилия для возвращения привычного быта.
При ликвидации бедствий были задействованы все слои населения: служилое сословие, посадские, крестьяне, оброчные и гулящие люди. Ясачное население также нагружалось определенными повинностями, например заготовкой леса. Приехавшие из различных областей России купцы и их агенты, заинтересованные в возобновлении торговли, на время становились в один ряд с жителями пострадавших городов. В результате вынужденного тесного общения носителей различных традиций сибирское сообщество обогащалось новациями в бытовой и технологических сферах культуры. Стихийные бедствия, доставляющие непомерные трудности в жизнеобеспечении первопоселенцев, тем не менее консолидировали население, обеспечивая внутреннюю целостность, на время затушевывая социальные и этнокультурные противоречия.
Естественное стремление к стабильности бытия основывалось на возвращении к старым традиционным канонам. Однако сибирская действительность возвращала колонистов к реалиям сложившейся обстановки. Неизбежные новации, связанные
с заимствованиями со стороны полиэтничного сообщества, накладывали отпечаток на обустройство и организацию территорий Сибири.
Литература
1. Александров, В.А. Русское жилище в Восточной Сибири в XVII - начале XVIII в. /
В.А. Александров // Советская этнография. - 1960. - №2. - С. 52-56.
2. Вилков, О.Н. Ремесло и торговля западной Сибири в XVII веке / О.Н. Вилков. -Новосибирск: Наука, 1967. - 326 с.
3. Исторические акты XVII столетия (1630-1699 гг.). Материалы для истории Сибири / собрал и издал И. Кузнецов. - Томск: Типолитография Михайлова и Макушина, 1897. - 120 с.
4. Люцидарская, А.А. Старожилы Сибири: историко-этнографические очерки (XVII -начало XVIII в.) / А.А. Люцидарская. - Новосибирск: Наука, 1992. - 197 с.
5. Миллер, Г.Ф. История Сибири. Т. 2 / Г.Ф. Миллер. - М., Л.: Изд-во АН СССР, 1941. - 638 с.
6. Миллер, Г.Ф. История Сибири. Т. 3 / Г.Ф. Миллер. - М.: Вост. литература, 2005. -598 с.
7. Памятники сибирской истории XVIII в. - СПб.: Типография Министерства внутренних дел, 1882. Т. 1. - 551 с.
8. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 214. Оп. 1. Ед. хр. 1452. Л. 100.
9. РГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Ед. хр. 136. Л. 769.
10. Резун, Д.Я. Летопись сибирских городов / Д.Я. Резун, РС. Василевский. - Новосибирск: Новосибирское книжное издательство, 1989. - 304 с.
А.Ю. Майничева, г. Новосибирск
образование поселений в исторической памяти
русских сибири
Историческая память определяется как сфокусированное сознание, которое отражает значимость и актуальность информации о прошлом в тесной связи с настоящим и будущим [1]. Этот термин используется преимущественно в философии и социологии, как в исследованиях теоретического и обыденного уровня сознания (философия), так и позиций конкретных людей, групп, когорт, общественных слоев (социология). Историческая память и, более широкое понятие, историческое сознание, рассматриваемое как совокупность идей, взглядов, представлений, чувств, настроений, отражающих восприятие и оценку прошлого во всем его многообразии, присущем и характерном как для общества в целом, так и для различных социально-демографических, социально-профессиональных и этносоциальных групп, а также отдельных людей, являются атрибутами мировоззренческой системы. В силу специфики методологии этнографии (полевые исследования, интервьюирование, опросы, общение с представителями различных этнических групп), этнографам непрерывно приходится иметь дело со сведениями, требующими проверки их достоверности, отнесения их к области легенд или
