CC BY
40
УДК 101
ГЕТЕРОГЕННЫЙ ХРОНОТОП РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ: ОДИНОКИЙ БАРКАС МИХАИЛА ПЕТРОВА
В.П. Римский
Белгородский государственный институт искусств и культуры e-mail: rimskiy@bsu.edu.ru
В статье представлено авторское видение судьбы и творчества выдающегося советского философа Михаила Константиновича Петрова. Введён концепт «гетерогенный хронотоп русской философии», проясняющий по мысли автора многое в истории отечественной философии и судьбах русских философов.
Ключевые слова: наследие М.К. Петрова, философия, философия инноваций и творчества, миф, язык, культура, наука.
Настоящий творческий человек - писатель, ученый или философ - всю жизнь мучается одними и теми же вопросами и пишет один и тот же, очень большой текст, если иметь в виду нечто изложенное на бумаге. Но и сама жизнь у него получается, как один большой текст: он не просто живет, а пишет один большой текст длиною в жизнь. И непонятно, что является текстом, а что контекстом: то, что изложено на бумаге, или то, что написано, записано и пронумеровано экзистенциальными событиями. Все это в полной мере можно отнести к Михаилу Петрову.
Мы все не просто живём, а всю жизнь пишем один и тот же текст - размером в собственную жизнь, которая становится судьбой, будучи обрвана смертью. Всегда не вовремя...
Наверное, поэтому во всех текстах Петрова, опубликованных или написанных «в стол», упорно мелькает один и тот же персонаж - «смертный человек». Или «смертное поколение». Для «поколения фронтовиков» - более чем репрезентативный персонаж. Я позже предпочитал писать о «живом человеке» - в этом, наверное, отличие самосознания нашего поколения, «поколения детей фронтовиков», которым они дали жизнь.
Каждый живой и смертный человек не мелькает на весах вечности Бога, как думают квазитеологи, которых так не любил Михаил Петров, - он живёт и порой долго и плодотворно проживает свою жизнь, так или иначе творит её и собственную судьбу. В промежутке между первыми словами, услышанными от матери, и первыми своими собственными, ещё детским, корявым лепетом, начинается творчество «живого и смертного человека».
***
Имя Михаила Константиновича Петрова для большинства из нас, студентов философского факультета РГУ семидесятых годов, было лёгким шелестом слухов: нам было не до взрослых разборок преподавателей - мы вели бесшабашную и достаточно вольную жизнь, которую нам позволяло руководство факультета и университета, чего, как я теперь понимаю, были лишены студенты других советских университетов.
Чего стоит настоящий демократизм нашего ректора Юрия Андреевича Жданова, который мог себе позволить остановиться и запросто разговаривать о жизни и философии с нами, толпящимися на перекуре у дверей физфака? Или напускная строгость Валерия Дмитриевича Альперовича, забегавшего к в столовую, где мы могли во время занятий пить пиво, и искавшего кого-нибудь из нас, разгильдяев?
Единственный раз я видел Михаила Петрова, когда со своим другом Сашей
*
Дегтярёвым покупал портвейн в магазине «Донвино», а перед нами в очереди стоял Он вместе со своим другом Алексеем Васильевичем Потёмкиным, нашим уважаемым преподавателем и будущим моим научным наставником. О том, что это именно «тот самый, знаменитый Михаил Петров», мне и поведал Саша Дегтярёв, мой тогдашний однокашник, а ныне уважаемый профессор.
А Михаил Петров в эти же годы - время изгнания в лабораторию, которую фактически «под него» открыл Ю.А. Жданов, - был занят творчеством, писанием в стол своего вечного текста, завершением редакции книги «Язык, знак, культура», опубликованной после смерти (наилучшего итога жизни), изданием статей в журнале «Природа», общением с друзьями...
Именно в этот период жизни он сблизился с Виталием Сёминым, замечательным ростовским прозаиком, который вошел в общероссийский ряд таких талантливых писателей, как Константин Воробьев, Юрий Казаков, Юрий Трифонов (кстати, у последнего тоже ростовские корни), выбивавшихся из казённой иерархии литературно-художественных авторитетов. И Петрова, разумеется, интересовала по-преимуществу философия творчества, что понятно для автора - пусть «любительской» - повести «Экзамен не состоялся» и профессионального перевода романа Оруэлла «1984» (жаль, что перевод Петрова до сих пор не опубликован).
Для философии творчества Петрова характерно различение культуры как деятельности (репродукции, ритуала, нормы) и культуры как общения (инновации, языка, творчества). Это был, разумеется, не только философско-теоретический конструкт в духе эпохи «творческого марксизма», но здесь присутствовал и мотив, так сказать, бессознательный, укорененный в культуре советских интеллектуалов (и интеллигентов) того времени.
Тогда любая деятельность на «общественном поприще» (в рамках системы) неминуемо приобретала конформистский характер. А все новое рождалось в неформальных, нонконформистских практиках общения или, что было более распространенно, на кухнях в задушевных беседах и бескомпромиссных спорах за бутылкой портвейна и в сигаретном дыму. Или как говорил один из героев Василия Аксенова: «Пойдем, Миша, до ресторации. Мы с тобой деятели искусств и обязаны вечера в застольной беседе проводить». Вот Миша Петров часто и шёл до ресторации или пивбара - метафоры пива у него часто встречаются даже в серьезных контекстах! Тем более, всякая «общественная деятельность», социальный активизм («деятельность» по-английски и звучит как activity, по-французски - activité, да и немецкое die Tätigkeit также ближе к активности; тем более деятельность, как die Macht, прямо ассоциируется с «силой власти» и «системы») для Михаила Петрова, знатока европейских и древних языков, носил не столько смыслы «бизнеса» и «деловитости» «заботы» и «беспокойства» (вспомним важные экзистенциалы Хайдеггера!), репродукции и нормативности, сколько суеты и мельтешения в духе подпольных и маргинальных героев Достоевского.
* Александр Константинович Дегтярёв - доктор философских наук, профессор, профессор ЮжноРоссийского государственного политехнического университета (НПИ) им. М.И. Платова.
Для меня, если быть честным, имя Михаила Петрова второй раз отчётливо и всплыло вместе с именем и рассказами Виталия Сёмина, которого я открыл для себя именно вконце семидесятых, когда писал дипломную работу и кропал свои первые прозаические тексты. Рассказ Виталия Сёмина «На реке», в котором наряду с другими анонимными «преподавателями философии» фигурирует и Михаил Петров, я нашёл в журнале «Дружба народов» и аккуратно подложил к подборке других сёминских произведений. Это был рассказ о путешествии по реке на одиноком баркасе.
Контекст рассказа позже мне высветил Александр Николаевич Ерыгин: он, кажется, лично был свидетелем, как «рекопроходцы», загорелые, поджарые и весёлые, шли после путешествия по Ворошиловскому мосту с Левбердона.
Тогда и родилась у меня в сознании интуиция петровского одиночества (в эти годы на экранах шёл михалковский фильм «Свой среди чужих, чужой среди своих» -будто о Петрове). Позже С.С. Неретина1, много сделавшая, чтобы имя Петрова не было предано забвению, как и многое в русском гетерогенном хронотопе , упомянёт
о петровском одиночестве в ряду других «одиночеств» советской философии.
***
Но пристальный интерес к личности и идеям Михаила Константиновича Петрова у меня возник позже, в аспирантуре, куда я поступил в восьмидесятом году, под научное руководство Алексея Васильевича Потёмкина. Занимался проблемой генезиса мифа и религии и, разумеется, очень быстро в аспирантском кругу вновь для меня возникли имя и идеи Петрова, подёрнутые дымкой диссиденства и какой-то недосказанности.
Страдая с первых студенческих лет болезнью библиофильства, занялся поиском опубликованных петровских работ. Из наиболее доступных оказались статьи в «Философской энциклопедии», коллективная монография «Социология науки. Ростов-на-Дону, 1968», где многие разделы были написаны Петровым в соавторстве, статья в книге «Науковедение и история культуры. Ростов н/Д, 1973» и публикации в журнале «Природа». Журнал «Природа» в те годы был убежищем и для таких научных диссидентов, как Лев Гумилёв и Юрий Бородай, и пользовался большей популярностью, чем иные «академические органы». У меня за годы аспирантуры собралась целая подборка таких «неакадемических» статей, которые я переплёл, а позже подборку «зачитали» уже мои студенты или аспиранты.
Для моей тематики знакомство с этими петровскими работами в тот момент особо ничего не прояснило - меня интересовало всё, что было связано с мифом, темой тогда достаточно модной.
1 Неретина С.С. Философские одиночества. М., 2008.
Наша отечественная наука и философия на протяжении последних трёх столетий попали, на мой взгляд, в круговорот «гетерогенного хронотопа»: они будто бы всё время испытывают и впитывают самые разнородные научные и философские идеи, воспринимают их из всех времён и пространств (цивилизаций, стран и народов) - от античности до постмодернизма, от религиозной философии греческих святых отцов до французского просвещения, от индийских медитаций до немецких феноменологических практик, и т.п., - пытаются сказать своё «новое слово» и говорят его; но вдруг забывают, так как постоянно продуцируют специфическую «революционность» и вечное «оборачивание» и «переворачивание» русской науки, философии и культуры, оказываются обречены на постоянное «одиночество», «самобытность», «обрывы», «возрождения», «хождения кругами», порой похожие на изобретения интеллектуальных «велосипедов», в том числе и своих собственных. Подробнее см.: Римский В.П. Г.Г. Шлет и Э.В. Ильенков: хождение по марксистскому кругу, или Диалектическое дежавю русской философии // Философия Э.В. Ильенкова и современность. Белгород, 2016. С. 148-159.
***
И уже тогда для меня какой-то тайной отсвечивали отношения Петрова и Потёмкина (последний уклонялся от попыток разговаривать об этом). Насколько всем известно, Алексей Васильевич был не только научным руководителем второй кандидатской диссертации Петрова (разумеется, это было скорее не «руководство», а дружба-сотворчество двух фронтовиков), но и соредактором сборника англоязычных авторов в петровском переводе «Наука о науке. М., 1966», и соавтором статей, опубликованных в журнально-газетной периодике, в том числе и в журнале «Новой мир» эпохи Александра Твардовского.
Вот о последнем Алексей Васильевич нам рассказал: как они вдвоём вышагивали буквой «ю» - один высокорослый, другой низенький - по коридору новомировской редакции после публикации разгромной рецензии на многотомную «академическую» «Историю философии» («коричневую лошадь» на философском сленге), и многие выглядывали из дверей кабинетов, чтобы взглянуть на этих провинциальных бунтарей. Кажется, это детище консервативной советской историко-философской науки так и не получило желанную «Ленинскую премию»...
Эту рецензию я, к сожалению, так и не откопал в развалах старых журналов. А вот вторая большая статья «Наука познаёт себя» (Новый мир. 1968. № 6) в их соавторстве, близкая по времени к написанию и публикации скандальной петровской статьи в журнале «Вопросы философии» , была мною найдена, но позже была также зачитана белгородскими коллегами.
Здесь интересен такой момент их взаимоотношений: почему в книгу «Социология науки» были включены в их соавторстве только первые параграфы второй диссертации Петрова, а глава, посвященная научному творчеству, написана не вместе с Петровым, хотя и с использованием идей А. Кёстлера3, введенного в научный оборот, скорее всего, в петровских переводах? Ведь если в диссертации Петрова кёстлеровский концепт бисоциации (основной механизм творческого мышления) интерпретирован путём его перевода из биокибернетики в категориальный контекст лингвистики и философии языка (или лингвокультурологии, как сейчас стало модным говорить), так как Петровым создавался свой собственный философско-культурологический аппарат исследования творчества, то в коллективной монографии Потёмкин в соавторстве с Э.Н. Глаголевой научное творчество рассматривал в плане социологии познания в духе «советского творческого марксизма», близкого «неогегельянству», и в аспекте психокогнитивистики.
Для меня в те годы, да и сейчас, важно было в этом контексте следующее: расхождение Потёмкина с Петровым в интерпретации мифа и первобытного мышления.
Именно А.В. Потёмкину, соавтору параграфа по проблемам научного творчества в коллективной монографии, принадлежит приоритет ввода в философский оборот концепта дипластии, обоснованного в работах Б.Ф. Поршнева по исторической психологии (философы-москвичи Поршнева открыли для себя только в двухтысячные годы), который им и его учениками, разрабатывавшими философию мифа (Потёмкин многие идеи просто дарил ученикам и никогда не навязывал им собственные умозрительные схемы), был сопоставлен и с бисоциацией
2 Петров М.К. Предмет и цели изучения истории философии // Вопросы философии. № 2. М., 1969. С. 126-136.
3 Koestler A. The Act of Creation. London, 1965.
Кёстлера, и с речью-мышлением и «протокатегориями» Л.С.Выготского, и с генетической психологией и эпистемологией Ж. Пиаже. Именно отсюда Потёмкин пошел своим путем в интерпретации мифа и первобытного мышления, а Петров -своим. И в этом плане, как и в понимании специфики философии, пути двух друзей также расходились.
Для меня до сих пор остаётся загадкой, почему Петров прошёл мимо новаторской работы Б.Ф. Поршнева «О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)»4, написанной с упором на роль языка, речи и общения в генезисе человека и сознания, зато в посмертно изданном тексте «История европейской культурной традиции и её проблемы»5, рассматривая проблему «начала человеческой истории», почему-то сосредоточил своё внимание на архаичной дискуссии английских профессоров XIX века, эволюционистов и креационистов? Ладно, если бы здесь был только историко-научный интерес, но Петров вступает в прямую полемику - через столетие! - с Аджиллом, когда пишет: «Естественно, что и у нас есть претензии к Аджиллу. Претензии методологические и достаточно, на наш взгляд, серьёзные»6. Был ли здесь экзистенциальный контекст, в котором Петров будто бы оправдывал собственный эволюционизм и атеизм в полемике с креационистами? Но почему нет обращения к более актуальным аргументам современника Б.Ф. Поршнева, столь очевидно совпадавшими с петровскими антропологическими рационализациями? Только ли изобретение собственного «велосипеда» в духе гетерогенного хронотопа русской философии? Или ревностное отношение к Потёмкину с его поршневскими популяризациями?
Непонятно и другое: почему Петров, вводя в последних своих текстах концепты «культурной миграции» и «лишних людей», обошёл вниманием близкие антропологические идеи «пассионариев» как «лишних людей», «этнических миграций» и т.п. Л.Н. Гумилёва, статьи которого уже были опубликованы в том же диссидентском журнале «Природа», что и петровские?
Почему мы, вращаясь в гетерогенном хронотопе отечественной науки и философии, то изобретаем «интеллектуальные велосипеды», то импортируем их, забывая о собственных патентах и научных приоритетах?
Петров почти во всех своих работах использовал семиотический критерий типологизации культуры (лично-именной, профессионально-именной и универсально-понятийный социокоды). Что же нас смущало и смущает до сих пор в петровских интерпретациях мифа и первобытной культуры, отличения традиционной и европейской культуры?
«В доантичную эпоху, - писал он, - и особенно в доземледельческую, имя близко по структуре и составу к мифу (выделено нами - авт.): связывает множество самым случайным способом собранных «подвигов» - программ поведения во множестве конкретных ситуаций. Отношения между именем и его носителем, как они фиксируются для первобытных обществ, также обнаруживают примечательные закономерности. Имена различены либо по возрастному (детские, взрослые, стариковские), либо по технологическому (обычные, охотничьи, военные) признаку. Получить взрослое или охотничье имя, делающее человека равноправным членом племени, можно только в определенном возрасте и после сложного обряда посвящения. Имя здесь выступает устойчивым и практически вечным социальным
4 Поршнев Б.Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). М., 1974.
5 Петров М.К. История европейской культурной традиции и ее проблемы. М., 2004.
6 Там же, с. 134.
7
институтом, а человек лишь временным и смертным исполнителем жизни»7. Вот эта оговорка, которую я выделил («имя близко по структуре и составу к мифу»), свидетельствует о том, что сам Петров, который внёс значительный вклад в развитие семиотической модели мифа и первобытной культуры, исследование специфики первобытного мышления не связывал с мифом, а относил феномен мифосознания и мифомышления к более зрелым стадиям развития культуры, рассматривая миф в развитых формах, зафиксированных в основном письменной традицией. Не здесь ли сокрыто его частое удивление перед тайнами первобытного мышления и трудностями его объяснения?
При этом он чрезмерно рационализировал миф, а затем античную культуру и философию, отбросив все аргументы мифогенной теории культурогенеза и рационализации философского знания. Здесь мы обнаруживаем, что Петров прошёл мимо того парадокса, в который упирается до сих пор европоцентристское мышление, и о котором писал ещё А. Боннар: «Более того, в течение всей своей истории, включая и период ослепительного, всестороннего расцвета и созданных им шедевров, век Софокла, Гиппократа и Парфенона, греческий народ, вместе с «Элладой Эллад» - Афинами, этим горячим и трепетным сердцем Греции, придерживался суеверий и нравов, то несколько странных, то прямо «полинезийских», порой просто забавных, а иногда таких чудовищно жестоких, что чувствуешь себя здесь за тысячи верст от всякой цивилизации... О Греция искусств и разума Тэна и Ренана, розово-голубая Греция, Греция-конфетка, как ты вымазана землей, пахнешь потом и перепачкана кровью!» . И это не была только кровь пиратов-завоевателей или кровь жертвенных быков.
Михаил Петров, критик европоцентризма, сам попал в сети этой мыслительной парадигмы, выстраивая эволюционистскую схему генезиса европейской культуры, науки и философии.
При этом также удивляет, что он не соотносил свои исследования с теми работами, к которому к этому времени уже имелись в зарубежном и отечественном мифоведении (разумеется, он их знал). Мы не найдем в его «сетях цитирования» ссылок на опубликованные в 60-х - начале 80-х годах прошлого века работы таких отечественных авторов, как С.С. Аверинцев, А.В. Гулыга, Вяч. Вс. Иванов, М.С.Каган, М.А. Лифшиц, Е.М. Мелетинский, Ю.М. Лотман, О.М. Фрейденберг. А на Ф.Х. Кессиди и А.Ф. Лосева он ссылался только как на исследователей античной философии, но никак не на интерпретаторов мифа. Причём, чаще с ироничными и критичными вставками, будто оставался на своём поприще лингво-семиотической модели культуры также совершенно одиноким.
И опять же: исследуя в рукописи «История европейской культурной традиции и ее проблемы» специфику первобытного мышления, он обращает внимание на старые работы Л. Леви-Брюля, но обходит более современных западных исследователей архаической ментальности. Непонятно, как с его знанием языков оказываются обделенными вниманием работы Р. Барта, Э. Кассирера, К. Леви-Стросса, М. Элиаде, К. Юнга, а ведь некоторые из них были переведены к тому времени и на русский язык?
Понятно, что он проигнорировал публикации о мифе в родном Ростове (работы В.Е. Давидовича и Ю.А. Жданова), учитывая перипетии судьбы и неизбежные обиды. Но в это же время под руководством Потёмкина была проведена целая серия
7 Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д, 1992. С. 11-12.
8
Боннар А. Греческая цивилизация. Т.1. От Илиады до Парфенона. М., 1992. С. 16, 20.
диссертационных исследований по проблемам философии мифа, которые не потеряли своей актуальности и репрезентативности до сих пор. Правда, монография Потёмкина «Проблема специфики философии в диатрибической традици»9, подготовленная к защите второго варианта докторской диссертации, в его сетях цитирования присутствует (чего не скажешь о Потёмкине, который в этой книге ведёт только скрытую полемику с петровским пониманием античной философии как теоретической номотетики).
Дело и в другом: не в простом игнорировании друзей, коллег и современников, демонстративной ориентации на англо-американскую культурную антропологию в пику марксисткому догматизму.
Петров был увлечён собственной семиотической методологией (при этом он почти не обращает внимания на идеи Московско-Тартурской семиотической школы!), лингвистическими моделями культуры, которые он принес в своем «рюкзаке» дисциплинарного дезертира.
Он совершенно обошел и содержательный момент в любом мышлении -идеальное, как субстанцию мыслительной деятельности, идеальное как содержательный элемент в метаморфозе всех форм культурной активности и сознания человека. Поэтому упрек Э.В. Ильенкова в адрес некоторых интерпретаторов идеального вполне можно отнести и к Петрову: «Непосредственно «преобразование» материального в идеальное состоит в том, что внешний факт выражается в языке - этой «непосредственной действительности мысли», т.е. идеального. Но язык сам по себе есть столь же мало идеальное, как и нервно-физиологическая структура мозга. Это опять-таки не идеальное, а лишь форма его выражения, его вещественно-предметное бытие»10. И не из чувства ли научной ревности к профессиональным философским дискурсам рождались эти лингвистические абсолютизации в работах «дисциплинарного дезертира» (уход в философию не был простой «самовольной отлучкой», а именно «дисциплинарным дезертирством»)?
Ведь даже ссылки на «смертного человека» не помогают, если «человек» увлечён лишь производством знаков и социокодов, оторванных от реальной действительности, как палеоантроп Б.Ф. Поршнева, занятый имитационным обтёсыванием каменных орудий безо всякого чувства меры или оставлением отпечатков ладоней на стенах пещеры.
Разумеется, нельзя абсолютизировать и содержательные (предметные) моменты в метаморфозе идеального без учета их знаковой специфики.
Но и деятельность в сфере общения, на которую делал упор М.К. Петров в своей семиотической реконструкции социогенеза культуры, также не сводится только к знаковым воплощениям: общение в архаических коллективах предполагало помимо первичных знаковых «артефактов» и различные механизмы социально-психологического и индивидуально-психологического взаимодействия и коммуникации (суггестия и контрсуггестия), связанные как с воспроизводством специфических дуально-этнических отношений «мы - они», так и с регулированием взаимодействия живых индивидов и поколений, прошлых, живущих и будущих11.
9 Потёмкин А.В. Проблема специфики философии в диатрибической традици. Ростов-на-Дону, 1980.
10 Ильенков Э.В. Идеальное // Философская энциклопедия. Т. 2. С. 221.
11 См.: Поршнев, Б. Ф. О начале человеческой истории: проблемы палеопсихологии . М., 1974; Римский В.П. К проблеме генезиса религии // Известия СКНЦ ВШ. Общ. науки. Ростов-на-Дону, 1983. №1. С. 55-60; Римский В.П. Миф и религия: проблема генезиса и культурно-исторической специфики
Именно вот этот момент коммуникации «живых индивидов» архаики связан с мифо-именным кодированием и ритуально-мифологическими инициациями, как институтом обновления.
Очевидно, в конце 60-х годов прошлого века намечалось не столько дружеское, а сколько научно-творческое расхождение Петрова, кантианца и скрытого почти «немарксиста», и Потёмкина, гегельянца-ильенковца и творческого марксиста*. Как говорится, Платон мне друг...
Но Петров и Потёмкин всю жизнь оставались друзьями, как бы мы не пытались интерпретировать судьбы этих двух друзей-фронтовиков. И этому есть многочисленные, слава Богу, живые свидетели.
Здесь, возможно, и кроется, что не только в теоретической работе и философской рефлексии, но всё чаще и в повседневности Михаил Петров оставался одиноким на своём жизненном баркасе.
***
Следующий момент моей личной встречи с философией творчества и культуры
Михаила Петрова для меня состоялся при работе над докторской диссертацией, где я
не только опирался на его идеи, но и подверг их, как я называю, «уточняющей 12
критике»12. Затем был период увлечения религиозной философией и теологией, уважаемых, но всё же нелюбимых Михаилом Константиновичем «дисциплин».
Новое обращение к петровским идеям произошло, когда мы начали усиленно преподавать аспирантам «философию науки», одним из родоначальников которой в нашей стране, как теперь особо никто и не сомневается, и был Михаил Константинович Петров. Я не только пропагандировал петровские идеи и работы в молодёжной научной среде, но и вновь начал кое-что писать под его влиянием.
Интересный казус случился во время пленарного заседания в Белгородском университете на конференции «Проблемы российского самосознания: архаическое, традиционное и инновационные начала, 4-я Всероссийская конференция, 27-28 мая 2009 г.; Москва-Белгород». Прозвучала мысль уважаемых представителей Института философии РАН, что в нашей отечественной философии и социально-гуманитарном знании фактически нет работ по инноватике. Меня это не могло не задеть.
Выступая в дискуссии, я отметил, что мы, к сожалению, забыли философию творчества и философию инноваций замечательного ростовского ученого Михаила Константиновича Петрова13, который впервые дал не только актуальное, философско-категориальное осмысление инновационного развития науки и индустриального общества, но и стал одним из родоначальником отечественной философии науки в строго дисциплинарном понимании, но и поставил проблемы инноватики в философско-культурологическом измерении, в том числе и на материале древней и средневекой культуры. Москвичи тогда с этим согласились.
Как мы видим, и здесь он остался первопроходцем, всё ещё плывущим на одиноком баркасе своего научного и философского наследия.
архаических религий. Белгород, 2003 (последняя книга - это полный текст моей кандидатской диссертации, защищённой со второго захода).
Аналогичное произошло и во взаимотношениях М.К. Петрова и Э.В. Ильенкова: на философском поприще они разошлись, оставаясь всю жизнь друзьями, встречаясь и тепло общаясь, по воспоминаниям очевидцев, и в Ростове, и в Москве. Но и это было общение двух одиночеств .
12 Подробнее см.: Римский В.П. Демоны на перепутье: культурно-исторический образ тоталитаризма. Белгород, 1997; Римский В.П. Тоталитарный Космос и человек. Белгород, 1998.
13 Имеются лишь фрагментарные ссылки на его имя при интерпретации понятийного ряда инноватики. См.: Социология: Энциклопедия / Сост. А.А. Грицанов, В.Л. Абушенко, Г.М. Евелькин, Г.Н. Соколова, О.В. Терещенко. Мн.: Книжный Дом, 2003.
А ведь опираясь на идеи М.К. Петрова, можно развернуть целый веер «таймированных» (его выражение!), т.е. актуальных до злободневности проблем и вопросов. Что такое «креативность», как не модный синоним старого доброго «творчества»? И не есть ли творчество один из модусов культуры? Предполагает ли инноватика только творчество-креативность в сфере культуры, или инновации возможны и необходимы в пространстве творчества-репродукции (нововведений) в их связи с цивилизационным развитием? Не здесь ли, в творчестве-репродукции и происходит наш современный модернизационный рывок при переходе к постиндустриальной цивилизации? Как связаны творчество и репродукция с культурой и цивилизацией, с культурно-цивилизационной типологией?
Можно подобную проблематизацию продолжить в бесконечность, что я и сделал в ряде собственных статей14 и работах своих коллег и аспирантов, в том числе написанных в соавторстве15.
***
Увы, за последнее время случилось нечто с наследием Михаила Петрова: оно стало камнем преткновения между разными научными школами и научными регионами.
Это опять же случилось в рамках подготовки НИУ «БелГУ» совместно с Институтом философии РАН в Белгороде Х Международной научной конференции «Проблемы российского самосознания: патриотизм, гражданственность и отечественная культура», посвященной 200-летию со дня рождения Н.В. Станкевича ( 8-10 октября 2013 г.).
Я с А.Д. Майданским задумал в рамках конференции провести круглый стол, посвящённый философии М.К. Петрова и Э.В. Ильенкова, где, по нашим соображениям, должны были участвовать как московские исследователи ильенковского и петровского творчества, так и ростовчане с белгородцами. И вдруг встретил ревностное непонимание московских коллег и отказ от данного формата (в основном из-за присутствия, по нашему замыслу, в числе участников А.Н. Ерыгина).
В ответном письме я написал буквально следующее: «Я искренне приношу свои извинения и С.С. Неретиной с А.П. Огурцовым, и всем коллегам. Идея круглого стола родилась из тех текстов, которые представили заявители (в том числе и А.Н. Ерыгин, и А.Д. Майданский)... Независимо от конференции мы готовим в нашем журнале материалы публикации к 90-летию М.К. Петрова. Я предполагал, что С.С. Неретина и А.П. Огурцов, как руководители круглого стола, и должны выступить прежде всего (лично для меня их приезд и участие - большая честь). Я весьма огорчен, так как не знал, что А.Н. Ерыгин выступает неким раздражителем для уважаемых нами
14 См.: Римский В.П. Концепт «инновации» в философии культуры // Проблемы философии культуры /Рос. акад. наук, Ин-т философии. Отв. ред. С.А. Никольский.М., 2012. С. 138-152; Римский В.П. Эссе о свободной философии // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». № 8 (205). Вып. 32. Белгород, 2015; Римский В.П. Генеалогия сетевой парадигмы. Часть I. Аналогия и феноменология // Наука. Культура. Искусство / Рецензируемый научный журнал БГИИК. № 2 (6). Белгород, 2015; и др.
15 Киселев А.С., В.П. Римский. Управление социоинновационным развитием энергосферы в постиндустриальном контексте: методологические проблемы // Гуманитарные и социально-экономические науки. №3. Ростов-на-Дону, 2009; Римский В.П., Игнатова В.С. Проблема «традиции -инновации» и генезис научно-инновационных субкультур: (культурно -цивилизационный контекст) // Наука. Культура. Искусство / Рецензируемый научный журнал БГИИК. №1. Белгород, 2012; Римский В.П., Игнатова В.С. Генезис науки, инноваций и научного университета (к девяностолетию со дня рождения М.К. Петрова) // Наука. Культура. Искусство / Рецензируемый научный журнал БГИИК. № 2. Белгород, 2013. № 2; и др.
философов. Я ценю вклад С.С. Неретиной в продвижение идей М.К. Петрова в нашу культуру, начиная с публикации в «Советской культуре». Мы все считаем себя в какой-то мере учениками М.К. Петрова. Я и в кандидатской, и в докторской диссертациях, в монографиях и многих статьях, в диссертациях моих аспирантов и докторантов развивал и развиваю его идеи, в том числе и в критическом аспекте... Поэтому идея круглого стола исходила из самых лучших намерений и чувств. Я не просто огорчен, но опечален таким «поворотом дел»... Как выйти из этой ситуации?».
Тогда, к сожалению, из ситуации мы не вышли - круглый стол «не состоялся»16, как в своё время и петровский литературный «экзамен».
И лишь в этом году, 26 апреля в Белгородском государственном институте искусств и культуры мы с А.Д. Майданским в рамках подготовки нашей нынешней конференции провели дискуссионный круглый стол «Советские европейцы Э.В.Ильенков и М.К. Петров: спор-дружба и жизненная трагедия». Лучше позже, чем никогда.
Думаю, что все споры вокруг толкования и понимания Михаила Петрова неразрешимы в рациональном, научном поле - это удел литературных интуиций и образов, ещё не написанных литературных произведений, где петровская личность и судьба могут стать прототипическими для изображения живых людей в
круговоровоте гетерогенного хронотопа отечественной философии.
***
У Михаила Петрова «самовольная отлучка» была в литературу, а вот уход в философию - настоящее дезертирство. Там, в «институциональной философии», он и получил уже не «дисциплинарное взыскание», как в случае с повестью, а настоящий карцерный срок (идеологический и экзистенциальный). Отлучение от преподавания и ограничение в публикациях. Но потом был и пропуск - в вечность, в вечность отечественной культуры, науки и философии.
Хочется, верить, что баркас Михаила Петрова найдёт свою достойную гавань в отечественном философском наследии. И не будет одиноким в ряду наших замечательных русских мыслителей.
Список литературы
1. Боннар А. Греческая цивилизация. Т.1. От Илиады до Парфенона. М., 1992.
2. Дидык М.А. Осевое и региональное измерения культуры: идеи М.К. Петрова в философско-культурологическом контексте // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013.
3. Ерыгин А.Н. М.К. Петров: история, культура, наука в фарватере 1966 и 1971 гг. // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013.
4. Игнатова В.С. Проблема инноваций в философии культуры М.К. Петрова // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013.
5. Ильенков Э.В. Идеальное // Философская энциклопедия. Т. 2.
16 Хотя состоялась подборка статей ростовских и белгородских авторов, посвящённая 90-летию М.К. Петрова. См.: Дидык М.А. Осевое и региональное измерения культуры: идеи М.К. Петрова в философско-культурологическом контексте // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013. С. 41-48; Ерыгин А.Н. М.К. Петров: история, культура, наука в фарватере 1966 и 1971 гг. // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013. С. 49-59; Игнатова В.С. Проблема инноваций в философии культуры М.К. Петрова // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013. С. 60-68; Перетятькин Г.Ф. Язык, мышление, реальность (М.К. Петров и постмодернизм) // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013. С. 69-79.
6. Киселев А.С., В.П. Римский. Управление социоинновационным развитием энергосферы в постиндустриальном контексте: методологические проблемы // Гуманитарные и социально-экономические науки. №3. Ростов-на-Дону, 2009.
7. Науковедение и история культуры. Ростов н/Д, 1973.
8. Наука о науке. М., 1966.
9. Неретина С.С. Философские одиночества. М., 2008.
10. Перетятькин Г.Ф. Язык, мышление, реальность (М.К. Петров и постмодернизм) // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». №16 (159). Вып. 25. Белгород, 2013.
11. Петров М.К. История европейской культурной традиции и ее проблемы. М., 2004.
12. Петров М.К. Предмет и цели изучения истории философии // Вопросы философии. № 2. М., 1969.
13. Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д, 1992.
14. Петров М.К., Потёмкин А.В. Наука познаёт себя // Новый мир. № 6. 1968.
15. Поршнев Б. Ф. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). М., 1974.
16. Потёмкин А.В. Проблема специфики философии в диатрибической традици. Ростов-на-Дону, 1980.
17. Римский В.П. Г.Г. Шлет и Э.В. Ильенков: хождение по марксистскому кругу, или Диалектическое дежавю русской философии // Философия Э.В. Ильенкова и современность. Белгород, 2016.
18. Римский В.П. Генеалогия сетевой парадигмы. Часть I. Аналогия и феноменология // Наука. Культура. Искусство / Рецензируемый научный журнал БГИИК. № 2 (6). Белгород, 2015.
19. Римский В.П. Демоны на перепутье: культурно-исторический образ тоталитаризма. Белгород, 1997.
20. Римский В.П. Концепт «инновации» в философии культуры // Проблемы философии культуры / Рос. акад. наук, Ин-т философии. Отв. ред. С.А. Никольский.М., 2012.
21. Римский В.П. К проблеме генезиса религии // Известия СКНЦ ВШ. Общ. науки. №1. Ростов-на-Дону, 1983.
22. Римский В.П. Миф и религия: проблема генезиса и культурно-исторической специфики архаических религий. Белгород, 2003.
23. Римский В.П. Тоталитарный Космос и человек. Белгород, 1998.
24. Римский В.П. Эссе о свободной философии // Научные ведомости БелГУ. Серия «Философия. Социология. Право». № 8 (205). Вып. 32. Белгород, 2015.
25. Римский В.П., Игнатова В.С. Проблема «традиции - инновации» и генезис научно-инновационных субкультур: (культурно-цивилизационный контекст) // Наука. Культура. Искусство / Рецензируемый научный журнал БГИИК. №1. Белгород, 2012.
26. Римский В.П., Игнатова В.С. Генезис науки, инноваций и научного университета (к девяностолетию со дня рождения М.К. Петрова) // Наука. Культура. Искусство / Рецензируемый научный журнал БГИИК. № 2. Белгород, 2013. № 2.
27. Социология науки. Ростов-на-Дону, 1968.
28. Социология: Энциклопедия / Сост. А.А. Грицанов, В.Л. Абушенко, Г.М. Евелькин, Г.Н. Соколова, О.В. Терещенко. Мн.: Книжный Дом, 2003.
29. Koestler A. The Act of Creation. London, 1965.
HETEROGENEOUS CHRONOTOPE OF RUSSIAN PHILOSOPHY: LONE BARKAS MIKHAIL PETROV
V.P. Rimskiy
Belgorod state Institute of arts and culture e-mail: rimskiy@bsu.edu.ru
The article presents the author's vision of the fate and creative work of the outstanding Soviet philosopher Mikhail Konstantinovich Petrov. Introduced the concept of «heterogeneous chronotope of Russian philosophy», clarifies the author's thoughts on many things in the history of philosophy and the fate of Russian philosophers.
Key words: the heritage of M.K. Petrov, philosophy, philosophy of innovation and creativity, myth, language, culture, science.
