CC BY
76
О.С. Рощина (Новосибирск)
ГЕРОИЧЕСКАЯ ХУДОЖЕСТВЕННОСТЬ В ПОСТСОВЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Аннотация. Автор статьи исходит из того, что в отличие от героев советской и несоветской литературы, избирающих служение сложившимся ценностям тоталитарной или духовной культуры, герои постсоветской литературы в ситуации дискредитации советской системы сверхличных ценностей и кризиса национальной идеи формируют собственные варианты сверхличных ценностей. В ходе анализа показывается, что актуализация личностного потенциала героев дает возможность героической художественности сополагаться с драматической художественностью как доминантой или субдоминантой эстетического завершения. Некоторые произведения современной литературы полемически осмысливают или пародируют советскую героику, вследствие чего героическая художественность сополагается с сатирической или комической художественностью.
Ключевые слова: постсоветская литература; советская литература; несоветская литература; героическая художественность; драматическая художественность; комическая художественность; сатирическая художественность.
O.S. Roshchina (Novosibirsk) Heroic in the Post-Soviet Literature
Abstract. The author proceeds from the fact that unlike heroes of the Soviet and the non-Soviet literature served to the formed values of the totalitarianism or humanity, heroes of the post-Soviet literature form their own super-personal values in situation of discrediting the Soviet system values and ideas. During the analysis, we can see that actualization of the personal potential of the heroes enables to combine the heroic artistry with dramatic artistry as a dominant or subdominant of aesthetic completion. Some texts of the modern Russian literature polemically comprehend or parody heroic of the Soviet literature, as the result the heroic combines with the comic or the satirical artistic values.
Key words: Post-Soviet literature; Soviet literature; non-Soviet literature; heroic; dramatic; comic; satirical artistic values.
Принцип осуществления героической художественности В.И. Тюпа описывает как «совмещение внутренней данности бытия ("я") и его внешней заданности (ролевая граница, сопрягающая и размежевывающая личность с миропорядком). <...> Психологическое содержание героического катарсиса - гордое самозабвение, или самозабвенная гордость. Героическая личность горда своей причастностью к сверхличному содержанию миропорядка и равнодушна к собственной самобытности» [Тамарчен-ко, Тюпа, Бройтман 2004, 56, 57]. В.Е. Хализев, очерчивая тематический спектр вариаций героики, по сути, описывает сформировавшиеся для
Новый филологический вестник. 2018. №1(44). --
этого вида эстетического завершения сверхличные ценности и установки героев. Исследователь выделяет «самоцельное демонстрирование энергии и силы» (от героики ранних исторических эпох до индивидуалистического самоутверждения человека Нового времени); «альтруистическую, жертвенную героику, одухотворенную сверхличной целью, знаменующую служение в высоком смысле слова»; «защиту человеком собственного достоинства, в обстоятельствах, грубо попирающих его право на независимость и свободу»; «героику сопротивления беззаконию, возведенному в ранг всеобщей и неукоснительной нормы»; «совмещение своевольного самоутверждения и презрения к людям с желанием служить обществу и человечеству», «героику радикального преобразования жизни» [Хализев 2004, 76-77].
В русской литературе времени существования СССР героическое - довольно сложное и многосоставное явление, требующее специального исследования. Отметим лишь, что в первом приближении здесь можно выделить два основных вида героики, ориентировавшихся на противоположные ценностные системы, - советскую («жертвенную героику» и «героику радикального преобразования жизни» в литературе о революции, Великой отечественной войне и социалистическом строительстве) и несоветскую (ту же «жертвенную героику», только уже во имя отстаивание свободы от тоталитарного режима и культуры, «защиту человеком собственного достоинства», «героику сопротивления беззаконию»). Зачастую само написание и издание произведений несоветской литературы осознавалось в интеллигентской среде как гражданский подвиг.
В первое постсоветское десятилетие в отечественной литературе героическое в кругозоре героев чаще всего завершается в смеховом плане в кругозоре авторов. Например, ментальные инициации Петра Пустоты и других обитателей психлечебницы, основанные на представлениях массового сознания, подаются комически в романе В. Пелевина «Чапаев и Пустота» (1996 г.). Сатирически завершается путь Вавилена Татарского до метафизической вершины в обществе потребления в романе В. Пелевина «Generation 'П'» (1999 г.), так же, как и продвижение по социальной лестнице Бенедикта в романе Т. Толстой «Кысь» (2000 г.), когда герой вместо усвоения духовных ценностей только присваивает книги, так и не научившись понимать их смысл. Можно предположить, что невостребованность героической художественности в этот период связана как с дискредитацией тех ценностей, которые транслировала советская героика, так и с массовым вбросом произведений несоветской героики в период «перестройки» и «гласности» (В. Гроссмана, Е. Замятина, В. Дудинцева, А. Рыбакова), а также с отсутствием новых сверхличных ценностей.
Впоследствии пародированию или пересмотру подвергается сама советская героика и «механизмы» ее осуществления, вследствие чего героическая художественность как субдоминантный фон сополагается с доминантной комической или сатирической художественностью. Своеобразный опыт травестирования советской героики представляет роман
М. Елизарова «Библиотекарь» (2007 г.), сюжет которого очевидно калькирует структуру сюжетов военной и трудовой героики советской литературы 50-70-х гг. Сами эти сюжеты пересказаны в романе как краткое содержание книг второразрядного советского писателя Д. Громова, условно называемые посвященными в секрет их воздействия книгами Памяти, Силы, Власти, Радости, Терпения, Ярости, Смысла. При определенной технике чтения они даруют читателю названные состояния. Главный герой романа Алексей Вязинцев помимо своей воли становится библиотекарем (хранителем книги Памяти) в одной из таких читален, участником кровавых битв между кланами за обладание Книгами и в конечном итоге Хранителем Родины (название третьей части и последней главы романа). Его бессменный и вечный труд теперь заключается в безостановочном чтении всех книг семикнижия и тем самым создания Покрова советской Богородицы от врагов видимых и невидимых над постсоветской страной. Принуждение силою обстоятельств к исполнению военного и трудового подвигов неизменно оборачивается преодолением страха, слабости и «гордым самозабвением» во имя предписанного долга.
Роман «Танкист, или "Белый тигр"» И. Бояшова (2008 г.) можно воспринять как полемическую реплику в отношении традиционной военной героики советской литературы 40-50-х гг. Все неофициальные именования главного героя содержат семантику смерти (Танатос, Череп, Ванька Смерть, Мертвый водитель). Иван Иванович Найденов (имя, данное в госпитале безнадежно обгоревшему на Курской дуге танкисту) ничего не помнит из своей прошлой жизни, кроме подбившего его немецкого мистического сверхтанка Белый Тигр. В кругозоре повествователя герой неоднократно называется юродивым, сумасшедшим, безумным. В романе Найденов представлен как хорошо слаженный механизм, который, если и испытывает какие-либо чувства, то только по отношению к машинам, с которыми он взаимодействует как с живыми существами. С точки зрения представителей государственной власти и военной иерархии Иван Найденов является образцом храбрости и воинской доблести. Однако оказывается, что все действия героя обусловлены не сверхличными ценностями защиты Родины, а его хотя и героической в своей интенции, но сугубо индивидуальной идеей фикс победить Белого тигра. Экипаж Найденова - антигерои советской военной героики: наводчик сержант Крюк - насильник и мародер, заряжающий старшина Бердыев - запойный пьяница, однако оба, как и Найденов, являются асами в своей области. После окончания военных действий Крюка расстреливают, Бердыев умирает от некачественного спирта, а Найденов, увешанный орденами и медалями, оказывается предателем социалистической родины и подлежит уничтожению, поскольку продолжает свою личную войну с призрачным Белым тигром. От однозначно пародийной или иронической рецепции романа удерживают и приведенная в качестве эпиграфа реплика Воланда из «Мастера и Маргариты» о несуществовании добра без зла, и многочисленные обширные историографические комментарии автора о сражениях и реалиях войны
в 1943-1945 гг., и финал романа, где Ванька слышит небесную музыку, призывающую его к битве. Зазор между героикой и ее профанацией сохраняется до конца романа и остается в именовании героя в конце романа Иваном и Ванькой.
В современной литературе героическая художественность как субдоминанта художественного целого произведения также может сополагаться с драматической художественностью. Например, персонаж пьесы Е. Гриш-ковца «Дредноуты» (2001 г.) рассказывает об эпизодах боев и гибели кораблей флотилий разных стран времен Первой мировой войны и рефлексирует невозможность обретения полноты героического самоосуществления в настоящем, а также и невозможность объяснить этот комплекс чувств женщине. Подзаголовок пьесы - «Пьеса для женщин». Т.е. тоска по героике осмысливается персонажем пьесы в контексте межличностных, а не сверхличных отношений. Рассказчик автобиографического романа Д. Гранина «Мой лейтенант» (2011 г.) рефлексирует собственный военный и послевоенный опыт в изменениях от ценностной системы советской героики до героики несоветской. При этом обнаруживается как неустранимость, так и остранение этого опыта героя-лейтенанта, героя-капитана, героя-Д. в кругозоре рассказчика. Каждое следующее во времени новое состояние героя оказывается драматически не совпадающим с предыдущим в сложных внутриличностных отношениях рассказчика и героя.
Оригинальные примеры героической художественности в современной литературе дают многие романы П. Крусанова, в частности, «Укус ангела» (1999 г.) и «Американская дырка» (2005 г.), переизданные в 2007 г. вместе с романом «Бом-бом» (2002 г.) под названием «Триада». В «Укусе ангела» рассказывается о воцарении предреченного императора, в «Бом-боме» - о звонаре, чья родовая сверхличная заданность - звонить в урочное время в гневизов, пробуждая народный бунт, в «Американской дырке» - о восстановлении героями новой Российской континентальной империи путем грандиозной мистификации Америки. Мы уже отмечали, что
«при всей разности героев и сюжетов во всех трех романах есть общая проблематика: соотношение сверхличного и личного в судьбах главных героев, вопросы воли, свободы и соотношение границ жизни и границ художественного проекта. В "Укусе ангела" "воля и сила" сначала комбата, затем генерала, консула и, наконец, императора Ивана Некитаева совпадают с предреченной ему судьбой стать истинным государем России, что в пределе осуществления грозит самоуничтожением государства и мира. <...> В "Бом-боме", напротив, Андрей Норуш-кин заявляет свободу воли в отказе от наследования родовой судьбы служения в чертовой башне, но вместе с этим и теряет основу для самоидентификации. <.> В варианте последней главы "Решка" бетонирование лаза в чёртову башню оборачивается потерей идентичности себе самому и потерей собственного "голоса". В варианте "Орел" спуск к гневизову по собственной прихоти, то есть выбор судьбы как художественного проекта оборачивается для Норушкина невстречей с предками и полным совпадением со статусом литературного героя, не имеющим воз-
можности действительно управлять своей судьбой без ведома автора» [Рощина 2009, 220].
В «Американской дырке» герои творят «верой и волей» «угодную себе реальность». Обновленная национальная идея России не является в романе «Американская дырка» преднайденной сверхличной заданностью для героев, а постулируется Капитаном из его личного сознания, и обретается Евграфом в конце его инициационного пути как озарение - новая империя, «Рим в снегу». По сути, национальная идея, сформулированная в конце романа Капитаном, представляет собой совмещение ценностей дореволюционной и перестроечной России: православие, имперская экспансия, величие государства, общинность и свобода. В контексте «Триады» подлинное героическое самоосуществление героя современной литературы, по всей видимости, представляется автору не столько в традиционной модели героики как совмещении внутреннего «я» героя с уже преднайденной сверхличной заданностью (роман «Укус ангела» заканчивается тем, что Иван Некитаев впускает в мир псов Гекаты), и не в своевольном отречении героя от предписанного долга или исполнения его по собственной прихоти в неурочное время (Андрей Норушкин), сколько в продуцировании сознанием героев обновленных сверхличных ценностей и претворение их в жизнь (Капитан и Евграф Мальчик). Герой последнего романа П. Кру-санова «Железный пар» (2016 г.) так же продуцирует обновленную идею «солнечного русского» в противоположность своему ущербному брату, предлагающему устройство общества по новой тоталитарной модели.
К формированию собственного варианта сверхличных ценностей в контексте ценностей иудейской и христианской культур приходит и герой романа Л. Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик» (2006 г.). Будучи евреем и католическим священником Даниэль обосновывает необходимость создания недостающей, с его точки зрения, еврейской христианской церкви, чему и посвящает свою жизнь в Израиле. Даниэль жертвует свою жизнь Богу потому, что, по его мнению, его жизнь была ему неоднократно подарена во время войны чудесными спасениями, и он обещал подарить свою. Однако герой признается, что ему тяжело быть монахом, и всю жизнь он тоскует без детей, без семьи, без женщины, потому он и отговаривает от монашеского пути Хильду и Ефима. Также араб-христианин Муса, любящий Хильду, страдает от необходимости принадлежать не себе лично, а в первую очередь семье, роду и традиции. Этот личностный избыток создает в завершении героев субдоминантный драматический фон. Существенно, что большинство героев романа являют собой образцы подвижничества, служения или принятия собственной судьбы, однако их кругозоры находятся на разной степени дистанции от кругозора автора (в спектре завершений от героики до сатиры).
Сверхличной границей для героя романа Е. Водолазкина «Лавр» (2012 г.) становится искупление греха перед своей тайной невенчанной женой Устиной, умершей при родах без должной помощи. Способ иску-
пления (прожить жизнь вместо Устины) предлагают герою старец Ни-кандр и юродивый Фома. Различные периоды своей жизни он проживает под разными именами и в различных внешних проявлениях - врач Арсений, юродивый Устин, паломник Арсений, монах Амвросий, схимник Лавр. Во всех периодах своей жизни он неизменно реализует и укрепляет свой дар врачевателя и духовидца, со временем все больше понимая, что исцеление плоти и укрепление духа страждущих осуществляется не столько внешними средствами, сколько благодаря той силе, которая свыше передается через него людям. На протяжении всей жизни он продолжает беседовать с молчащей по понятным причинам Устиной, что также создает субдоминантный драматизм в завершении героя. Последним деянием схимника Лавра становится отсроченное во времени исполнение невыполненного перед Устиной долга - спасение от смерти беременной Анастасии, обвиненной слободчанами в связи с Дьяволом, и помощь в рождении ее ребенка.
Актуализацию в современной литературе в качестве героев «святых» (Даниэль Штайн, Лавр) и «шутов» (Капитан в «Американской дырке» выступает одновременно в качестве демиурга и трикстера) помогает объяснить реконструкция С.В. Савинковым типов героической художественности у М.М. Бахтина. «Акт героизации, как его обрисовывает Бахтин, тесно сопряжен с "манипуляциями" временем и временной перспективой. У Бахтина выявляются три возможных типа героизации: героизация прошлого, героизация героя и героизация современности» [Савинков 2005, 189]. Героизация прошлого осуществляется в абсолютно завершенном эпическом мире, где герой сплошь овнешнен.
«Если прошлое подвергается героизации с целью продолжения его в настоящее, то герой - с целью продолжения настоящего в будущее. <...> Понятно, что новый героический герой "по определению" не может быть таким, как все: он не может иметь те же размытые (или - неустойчивые) границы, которые имеет в незавершенном мире обычный человек. В то же время понятно, что он должен быть отличен и от "просто" человека, и от той "готовности", которую имел его эпический собрат. Святой и шут - два полюса, "верх" и "низ", которые, каждый по-своему, сохраняют необходимое для героического героя ценностно окрашенное единство внешнего и внутреннего в разбалансированном мире настоящего. <...> В отличие от пафоса заботы о настоящем, которым проникнута героизация прошлого, героизация современности проникнута пафосом заботы о будущем. И если для акта героизации прошлого важна идея его продолжения, то для акта героизации современности значима идея принципиально иная - абсолютного с ним (с историческим прошлым) разрыва» [Савинков 2005, 191, 192, 194].
Очевидно, что в постсоветской литературе осуществляется героизация героя. При этом в произведениях молодых в 2000-е гг. авторов вольно или невольно возникает ориентация на традиции советской или несоветской героики. Герой романа З. Прилепина «Санькя» (2006 г.), Александр Ти-
шин, член молодежной экстремистской организации «Союз созидающих», «никогда не сомневался», что живет в «дурном, неправедном и нечестном времени», и поэтому вместе с товарищами устраивает «праведный беспредел», во имя того, чтобы «вернуть себе только то, что мы себе должны: Родину», «вернуть себе отнятую Россию» [Прилепин 2011, 117, 322, 315, 182]. В отличие от других героев романа, рассуждающих о политике и судьбе России (Безлетова, Левы, Аркадия Сергеевича), Тишин действует. Сверхличные ценности (любовь к Родине) для него вне политики и идеологии. При этом образ «правильной» России мыслится по негативному принципу: она должна быть не такая, как сейчас. Сюжет этого романа схож с сюжетами произведений жертвенной революционной и военной героики советской литературы, как, впрочем, и с жертвенными сюжетами героики несоветской литературы.
Первый роман С. Самсонова «Ноги» (2007 г.) напоминает несоветскую героику в силу ориентации его героя на общечеловеческие духовные ценности в противовес окружающим и схожестью сюжетных ситуаций романа с жизненными ситуациями диссидентов. В романе параллельно развиваются две сюжетные линии одного героя, гениального футболиста Семена Шувалова (главы делятся на «Здесь и сейчас» и «Там и тогда»). В главах «Там и тогда» каждое достижение нового заветного статуса (воспитанник спортивной школы, игрок юношеской, а затем молодежной команды ЦСКА, игрок «Барселоны») предваряется испытаниями (запретами, избиениями, провокациями), в которых герой отстаивает свою внутреннюю свободу от всего, что не относится к футболу, и свою правоту в том, что футбол не просто сумма технических приемов, а нечто большее -красота игры. К игре Семен чувствует себя причастным, как композитор, создающий чудесные гармонические сочетания - рисунки атак. Побег от агента «Тоттенхейма» (команды, играющей, как машина) в испанское посольство, отрыв от преследователей в аэропорту и переправка за границу в грузовом отсеке самолета отчасти напоминают побеги советских артистов. В дальнейшем (главы «Здесь и сейчас») Семен приходит к пониманию того, что большинство игроков из других команд стремятся только к славе, почестям и деньгам, а сама игра как красота, свобода, творчество и аналог религиозного служения их уже не интересует. Поэтому он возвращается в футбол и борется с таким положением дел отказом от участия в рекламных компаниях и своей уникальной игрой. И умирает прямо на поле во время одного из матчей.
Можно отметить, что если в советской литературе продуктивно осуществляются различные типы героизации (прошлого, героя, современности), то в несоветской литературе и постсоветской литературе осуществляется героизация героя. В несоветской литературе это связано с ее ценностными установками - индивидуальным противостоянием официальной идеологии, режиму, тоталитарной культуре. Героизация героя в постсоветской литературе происходит в ситуации дискредитации сверхличных ценностей советской державы и кризиса национальной идеи. В силу чего
литературные герои создают собственные варианты обновленных сверхличных ценностей и/или по-прежнему ориентируются на общечеловеческие духовные ценности. Актуализация личностного потенциала героев дает возможность героической художественности сополагаться с драматической художественностью как доминантой или субдоминантой эстетического завершения. Некоторые произведения современной литературы вступают в диалогические отношения с советской героикой, полемически ее осмысливая или пародируя, вследствие чего героическая художественность сополагается с сатирической или комической художественностью. Наш краткий обзор не претендует на исчерпывающую полноту исследования, мы лишь предприняли попытку обозначить некоторые векторы развития героической художественности и ее модификации в индивидуальных авторских поэтиках.
ЛИТЕРАТУРА
1. Прилепин З. Санькя. М., 2011.
2. Рощина О.С. Специфика финалов романов «Триады» П. Крусанова // Поэтика финала. Новосибирск, 2009. С. 214-220.
3. Савинков С.В. Герой и проблема героизации в понимании М.М. Бахтина // Новый филологический вестник. 2005. № 1. С. 188-194.
4. Тамарченко Н.Д., Тюпа В.И., Бройтман С.Н. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. Теория литературы. В 2 т. Т. 1 / под ред. Н.Д. Тамарченко. М., 2004.
5. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2004.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Savinkov S.V. Geroy i problema geroizatsii v ponimanii M.M. Bakhtina [The Hero and the Problem of the Heroising in the Understanding of M.M. Bakhtin]. Novyy
filologicheskiy vestnik, 2005, no. 1, pp. 188-194 (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Roshchina O.S. Spetsifika finalov romanov "Triady" P. Krusanova [Specificity of the Finals of the Novels in the "Triad" of the P. Krusanov]. Poetikafinala [Poetics of the Final]. Novosibirsk, 2009, pp. 214-220. (In Russian).
(Monographs)
3. Khalizev V.E. Teoriya literatury [Theory of Literature]. Moscow, 2004. (In Russian).
4. Таmarchenko N.D., Tyupa VI., Broytman S.N. Teoriya khudozhestvennogo dis-
kursa. Teoreticheskayapoetika. Teoriya literatury [Theory of Artistic Discourse. Theoretical Poetics. Theory of Literature]. In 2 vols. Vol. 1. Moscow, 2004. (In Russian).
Рощина Ольга Сергеевна, Новосибирский государственный педагогический университет.
Кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, теории литературы и методики обучения литературе. Научные интересы: мифопоэтика, сюжетология, русская литература XXI в.
E-mail: [email protected].
Roshchina Olga S., Novosibirsk State Pedagogical University.
Candidate of Philology, Associate Professor at the Department of Russian and Foreign Literature, Theory of Literature and Literature Teaching Methods. Research interests: mythopoetics, plotline, Russian literature of 21th century.
E-mail: [email protected]
