CC BY
98
Вестник Московского университета. Сер. 22. Теория перевода. 2009. № 2
Р.А. Малинина,
канд. филол. наук, доцент кафедры теории и методологии перевода Высшей школы перевода МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: r_malinina @ mail.ru
Т.В. Пушкарева,
канд. филос. наук, доцент кафедры культурологии и социокультурной деятельности Российского государственного социального университета. E-mail: ap-bib@yandex.ru
GEDÄCHTNIS - ERINNERUNG - ERINNERUNGSKULTUR В СОВРЕМЕННОМ ИСТОРИЧЕСКОМ СОЗНАНИИ ГЕРМАНИИ. ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА
В статье анализируется проблематика исторической памяти на разных уровнях исторического сознания Германии (прежде всего, научном и идеологическом). Раскрывая особенности употребления понятий «Gedächtnis» (память), «Erinnerung» (память, воспоминание), «Erinnerungskultur» (культура воспоминаний) на конкретных примерах современной научной, публицистической, школьной учебной литературы Германии, авторы приходят к выводу о том, что понятие «Erinnerung» (носящее более динамический, субъективный характер, учитывающее индивидуальное человеческое измерение) употребляется намного чаще, чем понятие «Gedächtnis» (носящее статический, объективный характер и предполагающее в большей степени социальное измерение). Под воспоминанием («Erinnerung») понимается определённая выборка из монолита исторической памяти («Gedächtnis»), которая может быть социально полезной на данном историческом этапе и должна иметь выраженное человеческое измерение. В понятии «Erinnerungskultur» (в русском языке сейчас нет адекватного аналога для перевода, ближе всего смысл этого понятия передаётся словосочетанием «культура исторической памяти») фиксируется опыт по созданию системы социально полезной исторической памяти о недавнем прошлом, в основе которой лежит согласованная гражданская версия этого самого прошлого. Многообразие и особенности употребления немецкоязычной лексики, связанной с понятием «историческая память», отражают специфику меморального направления гуманитаристики в Германии — политизированность и особое внимание к проблемам XX в.
Ключевые слова: историческое сознание, историческая память, коллективная память, идеология, политическая культура, «политика памяти».
R.A. Malinina,
Cand. Sc (Philology) Ass. Professor of the Department of Translation Theory and Methodology (Lomonosov MSU). E- mail: r_malinina @ mail.ru
T.V. Pushkaryova,
Cand. Sc (Philosophy). Ass. Professor of the Department of Culturology, Russian State Social University. E-mail: ap-bib@yandex.ru
Gedächtnis — Erinnerung — Erinnerungskultur in the Modern Historical Perception of Germany. Problems of Translation
This article deals with problems of historical memory at different levels of the German historical consciousness (first of all, scientific and ideological). Revealing peculiarities of
the use of concepts "Gedächtnis" (memory), "Erinnerung" (memory, recollection) and "Erinnerungskultur" (culture of recollections) with concrete examples from the modern scientific, publicistic, school educational German literature, the authors come to the conclusion that the concept "Erinnerung" (having a more dynamic and subjective character, considering the individual dimension) is used much more often than concept "Gedächtnis" (having a static and objective character, more of the social dimension). Recollections ("Erinnerungen") are understood as a certain sample of solid historical memory ("Gedächtnis") which can be socially useful at a certain historical stage and in which the human dimension must be expressed. The experience in creating a system of socially useful historical memory of the recent past, based on the coordinated civil version of this past, is expressed through the concept "Erinnerungskultur" (there is no adequate translation equivalent in Russian today). The variety and peculiarities of the use of the German vocabulary relating to the concept "historical memory" reflect the specificity of the memorial branch in the Humanities in Germany, i.e. politicalization and great attention to paid to the problems of the XX-th century.
Key words: Historical consciousness, historical memory, collective memory, ideology, political culture, politics of memory.
Немецкий историко-философский лексикон подобен французскому куртуазному — он всегда отличался особым разнообразием и тонкостью (например, именно в немецком различаются понятие истории как процесса (Geschichte) и понятие истории как описания этого процесса (Historie), понятия памятника (Denkmal) и памятника, поставленного в назидание потомству (Mahnmal) и т.д.) Сегодня этот лексикон активно пополняется неологизмами. В последнее десятилетие необычайную популярность приобрело понятие Erinnerungskultur (дословно: культура памяти, воспоминания), все чаще употребляемое историками, социологами, культурологами, а также политиками, журналистами, педагогами. Появилось понятие Erinnerungskultur (154 000 ссылок в Google) в рамках мемо-рального направления гуманитаристики в Германии наряду с такими понятиями, как «Geschichtspolitik» (политика в отношении истории, 52 400 ссылок в Google), «Geschichtskultur» (историческая культура, 46 700 ссылок), «Vergangenheitspolitik» (политика в отношении прошлого, 33 000 ссылок) «Gedächtnispolitik» (политика памяти, 2360 ссылок), «Erinnerungsmanagement» (менеджмент воспоминаний, 427 ссылок), и широко используется. Многозначность и сложность употребления этого нового «кодового слова» германского исторического сознания объясняется как сложностью самого понятия «культура», относительной молодостью направления гуманитарного знания, изучающего историческую память, так и особенностями общественно-политической жизни Германии.
Итак, появление этого неологизма (как и ряда других) отчасти связано с так называемым «memory boom» («Erinnerungsboom») — своеобразной интеллектуальной модой, охватившей гуманитарные науки с 1980-х гг. Понятия «историческая память» и «культурная
память» прочно вошли в понятийный аппарат общественных и гуманитарных наук Европы и Америки, и, несмотря на нарастающий скепсис относительно возможности корректного использования этих понятий [Klein, 2000, p. 127—150; Olick, 1999, p. 333—348; Kansteiner, 2002, p. 179—197; Савельева, Полетаев, 2005, с. 170—220], речь всё чаще идет уже о новой «меморальной» парадигме гуманитарного знания [Assman, 1992; Zelizer, 1995, p. 214—239] или о новом направлении исторических исследований — «исторической меморики как критики памяти» [Fried, 2004].
Задали тон в этом смысле французские интеллектуалы: в 1925 г. Морис Хальбвакс публикует ставшую впоследствии классической для меморальных штудий работу «Социальные рамки памяти» («Les cadres sociaux de la memoire»), а уже больше чем через полвека в 1986 г. в связи с празднованием юбилея Великой Французской революции по инициативе и под общей редакцией Пьера Нора началось издание семитомника «Места памяти» («Lieux de mémoire»), где были каталогизированы памятники, идеи, символы, тексты, праздники, с которыми связывается идентичность французской нации. Понятие «места памяти», сегодня давшее название целой исторической школе, было заимствовано Пьером Нора у Фрэнсис Йейтс, которая в своем классическом труде «Искусство памяти» (The Art of Memory, 1966) ввела это понятие для описания приёма мнемотехники ораторов и докладчиков в Средние века: связывать каждый тезис своего выступления с определённым предметом (мебель, светильник и т.п.) или областью пространства (атриум, окно и т.п.) в аудитории.
Немецкий вариант понятия «места памяти» распространился с выходом трехтомника «Deutsche Erinnerungsorte» (2001) [Deutsche Erinnerungsorte, 2001] — проекта, по аналогии с французским каталогизировавшим «места памяти» (или идентичности) немецкой нации. Три тома «Deutsche Erinnerungsorte» включают в себя 18 глав, в каждой из них размещено порядка 6—10 «немецких мест памяти». Первый том: «Рейх», «Поэты и мыслители», «Народ», «Смертельные враги», «Разобщенность», «Вина» (здесь, например, размещены статьи «Пиетизм», «Аушвиц», «Мемориал», «Книфалль»). Второй том: «Революция» (здесь, например, размещены статьи «Реформация», «Наполеон», «Бисмарк», «Роза Люксембург», «1968», «Брандербургские ворота»), «Свобода», «Дисциплина», «Достижения», «Право», «Современность». Третий том: «Образование», «Уют», «Вера и знание», «Родина», «Романтизм», «Идентичность». Интересно, что до выхода этого издания французское «lieux de mémoire» переводили в Германии чаще как «Gedächtnisorte» [Nora, 1990].
Как выразился Ян Ассман (автор одной из наиболее влиятельных концепций культурной памяти в Германии ), наряду с класси-78
ческим ранковским историческим вопросом «как оно было на самом деле», теперь стоит также вопрос, как оно познавалось и как оно вспоминается [Assman, 2004].
Обращение того или иного общества к своей истории становится отдельным предметом исторических исследований. В 2008 г. в Германии завершился масштабный 12-летний научный исследовательский проект университета Гиссена «Erinnerungskulturen» [Son-derfoschungsbereich 434], целью которого стало исследование форм и содержания культурной памяти (воспоминания) от Античности до наших дней, а также исследование причин, почему во всех человеческих сообществах есть потребность в коллективных воспоминаниях. Результатом проекта стали 40 томов, подготовленных 200 сотрудниками разных гуманитарных дисциплин.
Основные темы проекта «Erinneringskulturen» дают адекватное представление о предлагаемых исследователями подходах: «Bildung und Identitätskonstruktion in Kaiserzeit und Spätantike» — «Образование и структура идентичности в кайзеровские времена и в эпоху поздней Античности»; «Erinnerungskulturen und Gruppenidentitäten in Spätmittelalter und Früher Neuzeit» («"Культуры исторической памяти" и групповая идентичность в позднем Средневековье и в начале Нового времени»); «Erinnerungskonjunkturen: Plurimedia-lität und Narrativität kultureller Erinnerungsprozesse» («Конъюнктура исторической памяти: многообразие источников процесса формирования исторической памяти»), «Erinnerungskulturen in Umbruchsituationen: Nationalsozialismus / Faschismus / Weltkrieg» («"Культуры исторической памяти" в переломное время: национал-социализм / фашизм / Вторая мировая война»), «Zeitentwürfe und Sakralität als Herausforderung an Erinnerung in der transnationalen Konstellation» («Временные контуры и сакральность как требование к исторической памяти в транснациональной констелляции») [Sonderfo-schungsbereich 434].
Однако необходимо заметить, что германские «memory studies» имели изначально отнюдь не академический, и уже конечно, в отличие от французских, совсем не юбилейный и праздничный характер. В Германии «memory studies» оказались связаны прежде всего с осмыслением нацистского прошлого (в немецкоязычной традиции закрепилось понятие «Aufarbeitung der Vergangenheit», т.е. дословно «обработка прошлого»), начавшимся в стране только в конце 50-х гг. XX в. после «конъюнктурного молчания» аденауэ-ровских времён. «Книфалль» Вилли Брандта (1970) и публичное обсуждение коллективной вины немецкого народа за страдания, причинённые нацистами другим народам (Kollektivschuld), возвращение в школьную программу раздела по истории XX в. и созревшая необходимость разработки «педагогической версии» прошлого,
учреждение журнала «История и память» (1989), в материалах которого официальное воспоминание и государственная политика памяти стали темой исторических исследований (один из основателей журнала — израильский исследователь Холокоста Сауль Фрид-лендер), Маастрихтское соглашение (1992) и осознание необходимости восстановления культурного единства с объединяющейся Европой, — эти и другие события политической и общественной жизни Германии составили и в определённой степени составляют до сих пор, как говорят немцы, «хинтергрунд», или подоплёку ме-морального направления гуманитарного знания в Германии.
В этом смысле меморальная проблематика в Германии оказалась наиболее политизированной и сконцентрированной на событиях XX в. Как справедливо замечает Алейда Ассман (еще один живой классик меморального направления гуманитаристики в Германии) в своей последней работе «Прошлого длинная тень. "Культура исторической памяти" и политика в отношении истории» (2006), «то, что в 60-е и 70-е годы называлось мифом, идеологией, с 90-х годов обсуждается с использованием понятия "память"» [Assman, 2006, p. 266.].
Kapitel 11. Europa als Erinnerungsgemeinschaft.
Europäische Identitätskonstruktionen; Holocaust als Gedächtnis Europas; Europäische Erinnerungen nach 1945; Unterschiede in West und Ost; Regeln für einen verträglichen Umgang mit nationalen Erinnerungen.
<...> Erinnerungen, sowohl auf der individuellen als аuch auf der kollektiven ЕЪеш, sind nicht immer wohltätig, sonder аuch der Stoff, aus dem Konflikte und aggressive Mythen gemacht sind. Sie sind sowohl gefährlich als auch überlebenswichtig, sie sind ein Mittel zur Schürung von Gewalt als аuсh ein Mittel der Pazifizierung und Gewaltprävention. So wie es das Anliegen der Psychotherapie ist, die die Entwicklung des Individuums hemmenden Erinnerungen zu neutralisieren und in роsitive Krafte zu überführen, muss es das Anliegen kulturwissenschaftlichеr Forschung sein — und das bildet einen weiteren Schwerpunkt dieses Buches — die gefährliche Dynamik kollektiver Erinnerungskonstruktionen bloßzulegen und Kriterien zu entwickeln, аn denen sich die negativen Krafte objektivierend messen lassen. Hier sind einige solcher Fragen, die аn Erinnerungskonstruktionen zu stellen sind:
— Geschlossenheit oder Offenheit: Kön^n sie es mit der historischen Wahrheit aufnehmen, oder verschließen sie sich vor ihr?
— Einseitig oder inklusiv: Wie viel Widerspruch können sie integrieren?
— Egozentrik oder Verträglichkeit: Wie gehen sie mit den Nachbarn um?
— Heroisierung und Victimisierung: Stehen sie ausschließlich im Zeichen der Ehre, oder kreisen sie аusschliеßlich um die Орfеrrоllе?
— Externalisierung oder Internalisierung: Wird Schuld abgewehrt oder angenommen?
Wir haben mehrfach von einer ethischen Wende in der Erinnerungen gesprochen, die zugleich eine Wende von der heroischen zur postheroischen Erinnerung ist. [Assman, 2006, p. 9, 276—277].
Глава 11. Европа как носитель общей исторической памяти
Европейские структуры идентичности; Холокост как память Европы; историческая память народов Европы после 1945; разница между Востоком и Западом; правила бережного обхождения с национальной исторической памятью.
<...> Как индивидуальные, так и коллективные воспоминания не всегда полезны, они зачастую представляют собой источник агрессивных мифов и почву для конфликтов. Воспоминания одинаково вредны и полезны для выживания, они средство разжигания насилия и одновременно средство умиротворения. Так же как задачей психотерапии является нейтрализация и перевод в позитивное русло индивидуальных воспоминаний, сдерживающих развитие индивидуума, так и задачей культурологического исследования должно быть... раскрытие опасной динамики коллективных воспоминаний и разработка объективных критериев определения их негативного потенциала. Вот несколько вопросов, которые помогут в таком анализе конструкций исторической памяти:
— Закрыта она или открыта: может ли историческая память соперничать с исторической истиной или она отгораживается от неё?
— Эксклюзивна или инклюзивна конструкция исторической памяти: как много противоречий внутри себя она может допускать?
— Организуется конструкция исторической памяти вокруг идеи гордости или вокруг идеи жертвы?
— Экстернализация или интернализация: предполагает ли конструкция исторической памяти признание исторической вины или нет?
— Историческая память эгоцентрична или миролюбиво уживчива: каким образом она обходится с соседями — носителями другой исторической памяти?
Мы обсудили этический поворот в построении исторической памяти, который также означает переход от героической к постгероической исторической памяти.
По сути, у Ассман понятие Erinnerungskultur означает новую политическую культуру Европы, формирование которой обусловлено требованиями глобализации (и, в частности, формированием ЕС). Отличительные особенности этой новой политической культуры, по мнению автора, — выраженное этическое измерение (нашедшее
6 ВМУ, теория перевода, № 2
81
выражение в извинительных практиках лидеров нескольких стран перед ущемлёнными ими народами в 90-х гг. ХХ в.) и инклюзивный характер исторической памяти, ориентированной, прежде всего, на создание согласованной наднациональной версии трагедии Второй мировой войны.
Стратегия идейного культурного сопровождения, объединённая в новое экономическое пространство Европы, конструирование соответствующего этому экономическому базису совместного исторического сознания и европейской идентичности [Пингель, 2000] находит отражение в исторической дидактике, где понятие Erinnerungskultur становится ключевым.
Заметным событием стал выход в свет немецко-французского трехтомного учебника для старших классов гимназий «Европа и мир» [Henri, 2006; Henri, 2008; Henri, Quintrec, Geiss, 2009], где глава во втором томе «Erinnerungen an den Zweiten Krieg» — «Память о Второй мировой войне», рассказывающая о традициях и современной исторической памяти о Второй мировой войне в Германии и Франции, а также в США, России, Японии и других странах, стала первой учебной презентацией такого рода.
Kapitel 2. Die Erinnerungen an den Zweiten Krieg
1. Vom Siegerkult zur «Erinnerungspflicht».
2. Gedenken an die Shoah. Dossier: Erinnerungsorte der Shoah in der Welt.
3. Die Franzosen und der Zweite Weltkrieg — ein «Vichy-Syndrom».
Dossier: Die Erinnerung an die Shoah in Frankreich;
4. Deutschland und seine Erinnerungskultur seit 1945.
Dossier: Schuldige oder Opfer? — Die Deutschen und ihre Vergangenheit.
Die tiеf Gedächtnis der Völker haftende Erinnerungen an den Zweiten Weltkrieg hatte für die Nachgeborenen eine völlig andere Bedeutung. An die Stelle patriotischer Gedenkfeiern, die аn den Sieg oder die Niederlage gemahnten, traten weltweit Ehrungen der unzähligen Opfer des Krieges. Die tragische Erinnerung аn den Genozid verdrängte nach und nach die Erinnerung аn das Heldentum der Kämpfer. In einer zunehmend verunsicherten Welt appellieren Gedenkfeiern und -orte аn die Erinnerungspflicht künftiger Generationen, damit sich die während des Krieges verübten Gräueltaten nicht wiederholen kön^n.
Welche Spuren hinterließ der Zweite Weltkrieg im kollektiven Gedächtnis der Nationen? Wie gingen Frankreich und Deutschland mit ihrer Vergangenheit um und wie haben sie versucht, die Konflikte im Zusammenhang mit der Erinnerung аn das Vichy-Regime bzw. аn die nationalsozialistischen Verbrechen zu überwinden?
1. Vom Siegerkult zur Erinnerungspflicht?
Können einst feindlich gesinnte Nationen durch die Erinnerung an den Zweiten Weltkrieg heute zu gemeinsamen Werten finden?
Sieger und Besiegte
Die offiziellen Feierlichkeiten zum Gedenken an das Ende des Zweiten Weltkriegs prägten sich nach 1945 von Land zu Land unterschiedlich aus. Für die westlichen Alliierten symbolisiert der 8. Mai den Sieg der Demokratie über den nationalsozialistischen Totalitarismus. Die UdSSR feierte an jedem 9. Mai das Ende des «Großen Vaterländischen Krieges», das Stalin in einen Sieg des russischen Nationalismus verwandelte, in den einst vom nationalsozialistischen Deutschland besetzten Ländern wird der Tag als Befreiung von der Hitler-Diktatur begangen, an dem vor allem der Widerstandskampf gewürdigt wird.
Die Prozesse von Nürnberg und Tokio (1946 bzw. 1948) mahnten die besiegten Nationen, die Verantwortung für ihre während des Krieges begangenen Verbrechen zu übernehmen. Mit dem Ausbruch des Kalten Krieges stellten die Amerikaner die Verfolgung der Kriegsverbrecher jedoch ein. In Japan wurde erst nach dem Tod von Kaiser Hirohito im Jahre 1989 die zuvor als tabu geltende Frage nach der Verantwortung des Monarchen und damit auch der gesamten japanischen Gesellschaft gestellt. Die Bombenangriffe auf Dresden und Hiroshima mussten für revisionistische Zwecke herhalten, um die von der deutschen und japanischen Armee verübten Verbrechen zu relativieren.
Eine Neubewertung der Vergangenheit
Der Generationenwechsel zu Beginn der 1960er-Jahre und der damit vollzogene Wertewandel führten zu einer weitaus kritischeren Auseinandersetzung mit der Vergangenheit. Daher wurde nun in Westeuropa und den Vereinigten Staaten die Frage nach der Verantwortung für den an den Juden begangenen Genozid in den Mittelpunkt gestellt. Die Erinnerung an die deutsche Besatzung löste aber auch neue Kontroversen aus, in Frankreich beispielsweise über das Vichy-Regime und in Osterreich im Zusammenhang mit der Waldheim-Affäre.
Stärker als in der Vergangenheit bemühten sich einige Volksgruppen darum, die Erinnerung an das ihnen zugefügte Leid wach zu halten, so etwa die Juden oder die Roma und Sinti, die der nationalsozialistischen Barbarei zum Opfer fielen, aber auch die von Roosevelt internierten Amerikaner japanischer Herkunft oder die von Stalin deportierten Völker der Sowjetunion. Die wachsende Zahl der den Opfern verschiedenster Völker und Religionen gewidmeten Gedenkstätten und Gedenkveranstaltungen veranschaulicht die Differenzierung der Erinnerung an den Zweiten Weltkrieg. <...>
Die Internationalisierung der Erinnerung аn den Krieg
Seit dem Ende des Kalten Krieges vereinen offizielle Gedenkfeiern Sieger und Besiegte im Geiste des Friedens und der Demokratie. Im
Jahre 2004, 60 Jahre nach der Landung der Alliierten in der Normandie, wurde zum ersten Mal auch ein deutscher Kanzler zu den Feierlichkeiten eingeladen. So wich der patriotische Siegeskult der weltweiten Forderung nach einer «Erinnerungspflicht» gegenüber den Opfern des Krieges.
Aber die Erinnerung an den Krieg wirkt mitunter auch stärker trennend als verbindend. Obgleich sich Japan bei seinen asiatischen Nachbarn für die von seiner Besatzungsarmee begangenen Gräueltaten offiziell entschuldigte, nährt die Erinnerung noch immer tiefe antijapanische Ressentiments in China. Da der Hitler-Stalin-Pakt von 1939 im Gedächtnis nach wie vor sehr präsent ist, blieben Litauen und Estland 2005 den von Russland ausgerichteten Feierlichkeiten zum 9. Mai fern. Dossier: Erinnerungsorte der Shoah in der Welt Noch in jüngster Zeit gab es nur vereinzelt Orte der Erinnerung, die sich ausschließlich der Shoah widmeten. Erst seit den 1980er-Jahren wuchs die Zahl der Shoah-Gedenkstätten. Dies hätte seine Ursache in einer stärker artikulierten jüdischen Erinnerung an den Zweiten Weltkrieg und in der innerhalb der amerikanischen und europäischen Offentlichkeit erhobenen Forderung, den künftigen Generationen eine «Kultur der Erinnerung» zu vermitteln. Die in Berlin und Washington entbrannten Polemiken über den Platz, den es den jüdischen und nichtiüdischen Opfern des Nationalsozialismus einzuräumen gelte, waren Gradmesser der Bedeutung, die die überlebenden und ihre Nachkommen heute der Anerkennung ihrer Identität beimessen. <...>
4. Deutschland und seine Erinnerungskultur seit 1945 Wie konnte die deutsche Gesellschaft ihre Kriegsopfer betrauern, ohne sich dabei ihrer Verantwortung für die national-sozialistischen Verbrechen zu entziehen? <...>
Ein noch immer schmerzendes Nationalbewusstsein Nach wie vor löst die Erinnerung an die NS-Zeit Polemiken aus, die zeigen, dass die Deutschen ihre Vergangenheit noch nicht vollständig aufgearbeitet haben. 1986 prangerte der Philosoph Jurgen Habermas in der Wochenzeitung «Die Zeit» die Versuche zur patriotischen Rehablli-tierung deutschen Geschichte an und löst damit den Historikerstreit aus. Das 1996 von dem Amerikaner Daniel Goldhagen veröffentlichte Buch «Hitlers willige Vollstrecker» wurde ein Bestseller trotz seiner umstrittenen These, der zufolge alle Deutschen, und nicht nur die Nationalsozialisten, «fanatisierte Antisemiten» gewesen seien.
1998 hielt der Schriftsteller Martin Walser eine Aufsehen erregende Rede über die Allgegenwart des Auschwitz-Themas in den Medien, die seiner Meinung nach am Ende Überdruss und Ablehnung in der deutschen Öffentlichkeit auslösen würde. Eine ähnliche Debatte entspann sich um Zweckmäßigkeit eines neuen Holocaust-Denkmals mitten im wiedervereinigten Berlin; sie wurde vom rechtextremen Lager aufgegriffen. Trotz allem stößt heute die Forderung nach einer Kultur des Erinner 84
auf breitere Akzeptanz als in der Vergangenheit: Die Erinnerung аn den Krieg ist zu einem tragenden Bestandteil der nationalen Identität Deutschlands geworden, das dadurch sein Engagement für die Demokratie und seine Verantwortung innerhalb Europäischen Union zum Ausdruck bringen kann.
Dossier: Schuldige oder Opfer? — Die Deutsche und ihre Vergangenheit.
In Deutschland herscht inzwischen ein breiter Konsens über die Notwendigkeit einer Erinnerungspflicht gegenüber den Opfer der Shoah. Unklar blieb jedoch lange Zeit die Frage, wie eine solche Verpflichtung аn die jungeren Generationen weitergegeben werden sollte, da sich diese im Unterschied zur Kriegsgeneration nicht mehr für die im Dritten Reich verübten Verbrechen schuldig fühlen.
Die öffentliche Auseinandersetzung mit den Verbrechen der NS-Diktatur, die seit Ende der 1950er-Jahre die kolletive Verantwortung der Deutschen hervorhebt, hat das Familiengedächtnis, die Erinnerung аn das während des Zweiten Weltkrieges persönlich erfahrene Leid, nie verdrängen können. So steht seit den 1990er-Jahren das Schicksal der deutschen Kriegsopfer — Zivilisten und Soldaten — und nicht mehr die Aufarbeitung des Genozids im Mittelpunkt heftiger Kontroversen. Doch kann Deutschland heute seiner Opfer gedenken, ohne, wie in der Vergangenheit, dem Vorwurf ausgesetz zu sein, den Holocaust zu verharmlosen und seine Verantwortung gegenüber der Geschichte zu relativieren <...> [Henri, 2006, C. 30—43].
Глава 2. Память о Второй мировой войне
1. От культа победителей к долгу исторической памяти.
2. Память о Холокосте.
Досье: Места памяти Холокоста в мире.
3. Французы и Вторая мировая война — «синдром Виши».
Досье: Память о Холокосте во Франции
4. Германия и ее «культура исторической памяти» с 1945 года.
Досье: виновные или жертвы — Немцы и их прошлое.
Воспоминания о войне, глубоко запечатлённые в памяти народов, имели для потомков совершенно иное значение. Вместо патриотических памятных празднеств, которые напоминали о победе или поражении, пришло почитание большого количества жертв войны. Трагическая память о геноциде постепенно вытесняет память о героизме воинов. В мире растущей неуверенности памятные празднества и места памяти апеллируют к долгу памяти будущих поколений, чтобы не повторились ужасы войны.
Какие следы оставила Вторая мировая война в коллективной памяти нации?
Как справились Франция и Германия со своим прошлым и как они преодолели конфликты, связанные с памятью о режиме Виши и национал-социалистических преступлениях?
1. От культа победителей к долгу памяти.
Смогут ли ранее враждебно настроенные народы благодаря исторической памяти о Второй мировой войне прийти к общим ценностям?
Победители и побеждённые
Официальные празднества в память о конце Второй мировой войны отмечались в разных странах по-разному. Для большинства союзников 8 мая символизирует победу демократии над национал-социалистическим тоталитаризмом. Советский Союз праздновал 9 мая конец Великой Отечественной Войны, который Сталин превратил в победу русского национализма, в оккупированных национал-социалистической Германией странах этот день отмечается как день освобождения от гитлеровской диктатуры, когда, прежде всего, чествуется движение Сопротивления.
Процессы в Нюрнберге и Токио (соответственно в 1946 и 1948 гг.) призывали побеждённые нации взять на себя ответственность за свои преступления во время войны. С началом «холодной войны» американцы прекратили преследование военных преступников. В Японии только после смерти императора Хирохито в 1989 г. перед обществом был поставлен табуированный ранее вопрос об ответственности монарха. Бомбардировки Дрездена и Хиросимы рассматривались как события, релятивизирующие преступления немецкой и японской армии.
Переоценка прошлого
Смена поколений в начале 1960-х гг. и связанная с этим переоценка ценностей привели к критике событий прошлого. Исходя из этого центральным в Западной Европе и США стал вопрос ответственности за Холокост. Но воспоминания о немецкой оккупации также порождали новые контроверзы, к примеру во Франции они оказались связанными с оценкой режима Виши, в Австрии — с вальдгеймовскими событиями.
Некоторые народные объединения — как, например, евреи и цыгане, павшие жертвами национал-социалистического варварства, а также интернированные Рузвельтом американцы японского происхождения и депортированные по приказу Сталина народы Советского союза — еще сильнее, чем раньше, пытались возродить память о причинённых им страданиях. Различия в восприятии Второй мировой войны наглядно показывают растущее количество памятников и памятных мероприятий, посвящённых жертвам разной национальной и религиозной принадлежности, и дифференциацию исторической памяти.
Интернационализация военных воспоминаний
С конца холодной войны официальные памятные мероприятия
объединяют победителей и побеждённых во имя мира и демократии. В 2004 г., к шестидесятой годовщине высадки союзных войск в Нормандии, на празднования был впервые приглашен и немецкий канцлер. Таким образом, патриотический культ победителей превращается по всему миру в исполнение долга памяти по отношению к жертвам войны.
Но сама память о военном времени в то же время оказывает более разобщающее, нежели объединяющее действие. Несмотря на то, что Япония официально извинилась перед соседними странами за произвол своих вооружённых сил, эти воспоминания всё еще питают глубинный антияпонский настрой в Китае. Ввиду того, что пакт 1939 г. между Гитлером и Сталиным до сих пор занимает заметное место в исторической памяти, в 2005 г. Эстония и Литва воздержались от участия в российских праздничных мероприятиях, приуроченных к 9 мая.
Досье: Места памяти Холокоста в мире.
Ещё совсем недавно мемориалов, посвящённых исключительно Холокосту, было крайне мало. Только с конца 1980-х гг. их количество возросло. Предпосылками этого процесса стали сильнее зазвучавшие воспоминания самих евреев о Второй мировой войне, а также стремление общественности Соединённых Штатов и Европы передать «культуру исторической памяти» следующим поколениям. Разгоревшиеся в Берлине и Вашингтоне дебаты о необходимости мемориала жертвам национал-социализма (еврейского и иного происхождения) показали значение, которое придают как пережившие Вторую мировую войну, так и их потомки социальному признанию своей идентичности.
4. Германия и её «культура исторической памяти» с 1945 г
Как могла бы Германия оплакивать своих жертв военных действий, не уклоняясь при этом от ответственности за национал-социалистские преступления?
Всё ещё щемящее национальное самосознание.
Как прежде, так и теперь воспоминания о времени правления национал-социалистов порождают исторические споры, показывающие, что немцы не до конца переработали своё прошлое. В 1986 г философ Юрген Хабермас опубликовал в газете «Die Zeit» свою попытку патриотически реабилитировать историю Германии и тем самым положил начало известному спору историков об общем и различном в режимах коммунизма и национал-социализма. Книга американца Даниэла Гольдхагена «Послушные исполнители Гитлера» (1996) стала бестселлером, несмотря на спорную гипотезу, согласно которой все немцы, а не только национал-социалисты, были «фанатичными антисемитами».
В 1998 г. писатель Мартин Вальзер выступил с вызвавшей скандал речью о том, что заполонившая средства массовой информации тема Освенцима может вызвать обратную реакцию раздражения и неприятия внутри немецкого общества. Такие же дебаты возникли и вокруг целесообразности сооружения нового памятника Холокосту в центре объединённого Берлина; эта тема была подхвачена правыми экстремистами. Несмотря на это, сегодня стремление воздать память жертвам войны, находящая отражение в «культуре исторической памяти», встречает большую поддержку, чем ранее: память о войне стала трагической частью национальной идентичности Германии, которая таким образом выражает своё стремление к демократии и признанию ответственности перед Европейским Союзом.
Досье: Виновники или жертвы? — Немцы и их прошлое.
В Германии между тем царит единодушие относительно необходимости памяти о жертвах Холокоста. Но на протяжении долгого времени оставался невыясненным вопрос, как подобная моральная обязанность должна быть передана молодым поколениям, не чувствующим, в отличие от военного поколения, вины за преступления времён Третьего рейха.
Внимание общества к преступлениям национал-социализма, которое с конца 1950-х гг. формирует коллективную ответственность немцев, не может вытеснить семейную память и личные страдания, испытанные во времена Второй мировой войны. Таким образом, с 1990-х гг. наиболее остро стоит вопрос о судьбе немецких жертв военных действий среди фронтовиков и работников тыла, а не анализ событий геноцида. Но может ли Германия сегодня помнить своих павших, одновременно не релятивизируя свою историческую ответственность и не подвергаясь упрекам?
Основная идея этой главы: необходимость в формировании исторической памяти о Второй мировой войне перейти от культа победителей (Siegerkult) к долгу памяти (Erinnerungspflicht), т.е. такого рода исторической памяти, которая позволила бы избежать повторения ужасов нацизма, геноцида и войны в будущем. Долг памяти о войне перед будущими поколениям в понимании авторов учебника состоит, прежде всего, в памяти о Холокосте, что вызывает противоречивые оценки в самом немецком обществе. Весьма уязвимо, в духе «конкуренции жертв», но по сути довольно точно сформулировал в 1993 г., например, сомнение в необходимости особой памяти о Холокосте (в немецкой традиции используется понятие сакрализации) Кристиан Майер: «Не попадают ли те преступления, которые мы совершили против Польши и России, в тень Холокоста?» [Assman, 2006, p. 266]. Итак, довольно часто 88
на обыденном и идеологическом уровне исторического сознания Германии и Европы под Erinnerungskultur понимается прежде всего память о геноциде и жертвах Холокоста, которую Ян Ассман назвал одним из видов гражданской религии в XX в. [Jarausch, Sabrow, 2002, p. 7]. Интересно, что именно в отношении памяти о Холокосте в процитированном выше учебнике применено понятие Gedenken (в целом это слово употребляется довольно редко).
Формирование европейской Erinnerungskultur в немецкой школе нередко подразумевает использование в учебном процессе индивидуальных воспоминаний свидетелей исторических событий, для этой цели созданы даже Биржи профессиональных исторических свидетелей, членами которых бывают обычно одинокие пожилые люди, охотно участвующие в уроках истории. Это, в определённом смысле, бесстрашные практики, так как зачастую возникают непростые ситуации, когда приглашённый на урок свидетель в непринужденной беседе начинает говорить что-то «не то» [Плато, Пандель, 2002, с. 92—122]. Яркий пример обращения к устным воспоминаниям свидетелей исторических событий в учебных целях можно найти на сайте дидактического (ориентированного на школу и учителей) проекта «"Черные часы" и "золотые времена": судьбы европейских городов» [Schwarze Stunden und Goldene Zeiten...], проводимого Институтом международных исследований школьных учебников им. Георга Эккерта (г. Брауншвайг).
Infotext. Essen 1943: «Battle of the Ruhr». Unterschiedliches Erinnern.
Die Erinnerungen von Menschen und Menschengruppen an dieselben Ereignisse können unterschiedlich sein. Diese Unterschiede betreffen zum Beispiel die Beurteilung des Geschehens oder die Emotionalität mit der über dieses gesprochen wird. Das subjektive Empfinden von Ereignissen ist in erster Linie von der Betrachtungsperspektive abhängig. So ist es wichtig, wer sich erinnert und welche Art emotionaler Bindung die Personen an das historische Geschehen haben.
Auch die Bombenangriffe auf das Ruhrgebiet sind unterschiedlich in den Erinnerungen einzelner Menschen und Menschengruppen verhaftet.
Unterschiede sind beispielsweise bei den folgenden beiden Gruppen feststellbar: 1. Bei Zeitzeugen, die selber furchtbare Angst im Krieg erlebt haben und; 2. bei den Nachkommen, denen diese Erfahrungen weitergegeben wurden.
Aufgrund individueller Erfahrungen sind diese wiederum unterteilbar in: deutsche Bombenopfer; ausländische Bombenopfer und Zwangsarbeiter. Unterschiedlich erinnern sich auch einzelne Nationen. Zum Beispiel nimmt im englischen Kollektivgedächtnis die Luftschlacht über England einen wichtigeren Platz als der Luftkrieg in Deutschland an.
In Polen hingegen wird in erster Linie dem vom polnischen Volk erfahrenen Leid im Zweiten Weltkrieg gedacht. Im deutschen öffentlichen Gedächtnis wiederum dominierte seit Ende der 1950er Jahre das «Schuld — Narrativ». Das Verbrechen der Nationalsozialisten, insbesondere der Holocaust, stand im Mittelpunkt aller den Zweiten Weltkrieg betreffenden Debatten. Seit den 1990er Jahren wird über Veränderungen der deutschen Erinnerungskultur gesprochen. So wird heutzutage auch über das Leid der deutschen Kriegsopfer diskutiert (zum Beispiel der Menschen, die Bombenangriffe erlebten). Aktuell wird die Frage in der deutschen Erinnerungskultur gestellt, wie die deutsche Gesellschaft ihre Kriegsopfer betrauern kann, ohne dabei die Verantwortung für die nationalsozialistischen Verbrechen auszublenden.
Individuelle Erinnerungen sind oft selektiv. Einige Details, Episoden und Besonderheiten eines Ereignisses werden entweder behalten oder vergessen beziehungsweise für unwichtig gehalten, so dass sie nicht weiter vermittelt werden. Es kommt vor, dass Einzelheiten bewusst nicht thematisiert werden. Dies kann verschiedene Gründe haben. Zum einen können Details unangenehme Gefühle wecken, zum anderen können diese den Erzählenden in einem schlechten Licht darstellen. Dies stellt eine unvollständige Erzählung dar, die manipuliert anstatt aufzuklären. <...>
Quellenblatt. Essen 1943: «Battle of the Ruhr».Unterschiedliches Erinnern
Im Sommer 2008 wurden eine deutsche Gymnasialschülerin und ihre polnische Altersgenossin interviewt. Das Thema des Gesprächs waren «Bombenangriffe auf das Ruhrgebiet». Das Ergebnis dieses Interviews sehen Sie in Form einer Zusammenfassung. <...>
Interview: Paulina, 16 Jahre alt, Allgemeinbildendes Lyzeum, Warschau.
«Die Bombenangriffe auf das Ruhrgebiet? Hmmm... ich weiß nur, dass die deutschen Städte sehr zerbombt waren, aber die Details kenne ich nicht. Die Alliierten wollten die deutsche Industrie zerstören, damit die Deutschen nicht mehr Waffen herstellen konnten. In das Ruhrgebiet waren viele Zwangsarbeiter von den Nazis verschleppt worden; viele sind nicht mehr nach Hause zurück gekommen. Unter ihnen waren auch viele Polen, die von den Luftangriffen betroffen waren. Wenn ich an die Bombenangriffe im Zweiten Weltkrieg denke, fallen mir eher die Informationen über das Schicksal der polnischen Hauptstadt ein, wo ich seit meiner Geburt lebe». <...>
Interview: Antonia, 16 Jahre alt, Gymnasium, Hannover.
«Deutschland wurde während des Krieges sehr zerbombt, viele Städte waren bis auf die Grundmauern zerstört. Die Zivilbevölkerung war sehr betroffen. Mein Vater erzählte mir, dass seine Oma sich sehr oft an die
Bombardierungen in Bochum erinnerte. Ihre Schwester hat diese Zeit nicht überlebt. Sie befand sich in einem Luftschutzraum, auf den direkt eine Bombe fiel». <...>
Aufgabenblatt. Essen 1943: «Battle of the Ruhr». Unterschiedlichs Erinnern
<...> 4. Charakterisieren Sie mit Hilfe des Infotextes und mit Hilfe von M 3 das so genannte «öffentliche» und «private» Gedächtnis. Bewerten Sie die Rolle des öffentlichen und des privaten Gedächtnis
innerhalb einer Gesellschaft. 5. Diskutieren Sie, wie die deutsche Gesellschaft ihre Kriegsopfer betrauern kann, ohne dabei die Verantwortung für die nationalsozialistischen Verbrechen auszublenden. 6. Recherchieren Sie über die weltweiten Bombardierungen im Zweiten Weltkrieg. Gehen Sie auf die betroffenen Länder, Regionen und Städte ein. Von wem wurden Sie bombardiert? Vergleichen Sie das «Schicksal» der Bevölkerungen während dieser Zeit. 7. Recherchieren Sie, wie die einzelnen Nationen dieser Bombardierungen gedenken. 8* Diskutieren Sie Chancen und Grenzen einer gemeinsamen europäischen Erinnerungskultur.
Информационный текст. «Бомбардировки Рурской области». Разные воспоминания.
Воспоминания отдельных людей и групп людей об одном и том же событии могут быть разными. Эти различия касаются прежде всего оценки событий или тех эмоций, с которыми говорится об этих событиях. Субъективное восприятие событий зависит от угла зрения, под которым оно рассматривается. Так, например, важно, кто вспоминает и какие эмоции связывают его с этим историческим событием. Например, бомбардировки Рурского бассейна по-разному запечатлелись в памяти разных людей и групп людей.
Различия восприятия можно разделить на две группы: современников, которые пережили ужасы войны; потомков, которым этот опыт был передан.
Индивидуальный опыт также неодинаков у немцев, переживших бомбардировки, и иностранцев, занятых принудительным трудом. По-разному воспринимают и разные народы. Например, в английской коллективной памяти битва в небе над Англией занимает более значительное место, чем битва в небе Германии. В Польше, однако, в первую очередь помнят о страдании польского народа во Второй мировой войне. В немецкой публичной памяти доминировал с конца 1950-х гг. нарратив исторической вины.
Преступление национал-социалистов, особенно Холокост, был всегда в центре дебатов о Второй мировой войне. С 1990-х гг. речь идет об изменении немецкой «культуры исторической памяти». Сегодня проходят дискуссии о страданиях немцев, например, пере-
живших бомбёжки. Для немецкой «культуры исторической памяти»
актуальным становится вопрос, как немецкое общество может скорбеть по своим жертвам, не отказываясь при этом от ответственности за преступления национал-социалистов.
Индивидуальная память часто селективна. Некоторые детали, эпизоды и особенности события либо запоминаются, либо забываются, или считаются неважными, так что о них и не рассказывают. Случается, что детали осознанно утаиваются. Это может иметь разные причины. С одной стороны, детали могут вызвать неприятные чувства, с другой — они могут представить рассказчика не в лучшем свете. И тогда появляется искаженный рассказ, который манипулирует информацией вместо того, чтобы объяснять.
В учебный материал («Источники») о «черных часах» города Эссена («Бомбардировки 1943 года»), таким образом, были включены интервью двух гимназисток Эссена и Варшавы — немки и польки, которые рассказывают о том, что они знают о военных бомбёжках в своих городах. Воспоминания дедушек и бабушек, соответствующие памятники, средства массовой информации и школьная программа становятся источниками, с помощью которых формируется представление школьниц двух стран — бывших противников («преступника» и «жертвы) во Второй мировой войне. В учебный рассказ попадают разные воспоминания, сравнение и критика которых также входит в задачу формирования европейской Erinnerungskultur. А размышления о том, каким образом формируются исторические представления, становятся важным элементом учебного процесса и составной частью формируемой Erinnerungskultur.
* * *
Уже из этого короткого экскурса в меморальные штудии современной Германии очевидно, что при обсуждении проблематики исторической памяти понятие Erinnerung, носящее более динамический, изменчивый характер и включающее индивидуальное субъективное представление, используется чаще, чем понятие Gedächtnis, носящее статический, неизменный характер и предполагающее в большей степени социальное измерение. В русском языке для передачи этих трёх значений используется только одно слово — «память» (для указания на коллективный характер которой всегда вводятся прилагательные — «историческая», «культурная», «социальная», «коллективная»). Русское слово «воспоминание» используется для обозначения только индивидуального, отнюдь не социального процесса и результата воспоминания, поэтому данное
понятие не всегда можно использовать для передачи значения «Erinnerungen» в обсуждаемом контексте.
Под исторической памятью — Erinnerungen всё больше понимается определённая выборка из монолита исторической (а также культурной) памяти — Gedächtnis, которая может быть социально полезной на данном историческом этапе и иметь выраженное человеческое измерение. Понятие Gedenken делает акцент на непреходящем значении, возможно сверхценности, некоторых фрагментов исторической памяти — Erinnerungen.
Социальная выборка соответствующих фрагментов при формировании динамической исторической памяти — Erinnerungen в историческом сознании Германии осуществляется по законам демократического общества, но всегда остаётся более или менее конъюнктурной. Можно заметить, что этот процесс рефлексируется экспертным сообществом профессиональных историков [Jarausch, Sabrow, 2002] и в целом не приводит к необратимой релятивизации и политизации собственно научного исторического знания.
Для перевода понятия «Erinnerungskultur» в русском языке нет адекватного аналога, в целом его смысл передаёт словосочетание «культура исторической памяти». Интересно, что понятие Erinnerungskultur в немецкой академической традиции (научный уровень исторического сознания) основывается на экспериентном понимании культуры (согласно этой теории, культура рассматривается как социально значимый опыт человеческой деятельности, передаваемый из поколения в поколение [Муравьев, 1995]), здесь же имеется в виду любой социальный опыт обращения к прошлому В дидактической традиции (идеологический уровень исторического сознания) Erinnerungskultur понимается сегодня, прежде всего, как долг памяти о жертвах Второй мировой войны и, таким образом, имеет выраженный аксиологический и конкретно-исторический характер. В понятии Erinnerungskultur в историческом сознании Германии, таким образом, оказывается зафиксирован опыт по созданию системы социально полезной исторической памяти о недавнем прошлом, в основе которой лежит согласованная гражданская версия этого самого прошлого. ...Излишне говорить о том, что для России (с XVIII в. с переменным успехом обретающей европейскую идентичность) и российского исторического сознания, контуры которого в значительной мере определяет память о Второй мировой войне, этот опыт имеет отнюдь не отвлечённый характер.
Работа выполнена при поддержке программы «Иммануил Кант» (2008) Германской службы академических обменов (DAAD).
Список литературы
Муравьев Ю.А. Истина. Культура. Идеал. М., 1995.
Пингель Ф. Национальная история и/или европейская история // Десять разных мнений: Учебник. Eszinija, 2000. С. 52—77.
Плато фон А., Пандель Г.Ю. и др. Выгоды и опасности участия свидетелей в учебном процессе // Возрождение из руин: воспоминания, мифы и табу в преподавании истории послевоенного времени в России и Германии: Материалы германо-российского семинара / Под общ. ред. М.А. Сукиасяна. Волгоград, 2002. С. 92—122.
Савельева И.М., Полетаев А.В. «Историческая память»: к вопросу о границах понятия // Феномен прошлого / Ред. И.М.Савельева, А.В. Полетаев. М., 2005. С. 170—220.
Assman J. Das kulturelle Gedächtnis. Schrift, Erinnerung und politische Identität in frühen Hochkulturen. München, 1992.
Assman J. Moses der Ägypter. Frankfurt, 2004.
Assman A. Der lange Schatten der Vergangenheit. Erinnerungskultur und Geschichtspolitik. München, 2006.
Deutsche Erinnerungsorte / Hgs. von E. François, H. Schulze. München, 2001.
Fried J. Der Schleier der Erinnerungen: Grundzüge einer historischen Memorik. München, 2004.
Henri D, Le Quintrec G., Geiss P. Europa und die Welt seit 1945. Deutsch-französisches Geschichtsbuch. Gymnasiale Oberstufe. Stussgart; Leipzig, 2006.
Henri D, Le Quintrec G., Geiss P. Europa und die Welt vom Wienerkongress bis zum Ende des 2. Weltkrieges. Deutsch-französisches Geschichtsbuch. Gymnasiale Oberstufe. Stuttgart; Leipzig: Ernst Klett Verlag, 2008.
Henri D, Le Quintrec G., Geiss P.E. Europa und die Welt von Antike bis zu Napoleon. Deutsch-französisches Geschichtsbuch. Gymnasiale Oberstufe. Stuttgart; Leipzig: Ernst Klett Verlag (выход планируется к 2009/10 учебному году).
Jarausch H., Sabrow M. Verletzes Gedächtnis. Erinnerungskultur und Zeitgeschichte im Konflikt. Frankfurt am Meine: Campus Verlag, 2002.
Kansteiner W. Finding Meaning in Memory: A Methodological Critique of Collective Memory Studies // Historie and Theory. May 2002. Vol. 41, N 2. P. 179—197.
Klein K.L. On the emergence of Memory in historical Discourse// Representations. Winter 2000. N 69 (Special Issue: Grounds for Remembering). P. 127—150.
Nora P. Zwischen Geschichte und Gedächtnis. Wagenbach, 1990.
Olick J.K.. Collective Memory: The Two Cultures// Sociological. November 1999. Vol. 17, N 3. P. 333—348.
«Schwarze Stunden und Goldene Zeiten — Europäische Städteschicksale». Georg-Eckert-Institut für die internationale Schulbuchforschung (Braunschweig). http://www.urban-kaleidoscope.eu.
«Sonderfoschungsbereich 434. Erinnerungskulturen». Justus-Liebig Universität Gissen (http://www.uni-giessen.de/erinnerungskulturen/home/index.html).
Zeliz,er B. Reading the Past Against the Grain: The Shape of Memory Studies // Critical Studies in Mass Communication. 1995. Vol. 12, N 2. P. 214—239.
