CC BY
188
Михаил НЕСИН ГАЛИЦКОЕ ВЕЧЕ В 1235-1240-х гг.
Борьба князя Даниила Романовича за галицкий стол является одной из ярчайших и ключевых страниц биографии этого знаменитого князя, да и галицкой истории первой половины XIII ст. в целом. Весьма большое значение имели в ней взаимоотношения Даниила с галицким вечем, которые во многом и определяли эту борьбу и ее исход. Не являлись исключением и события второй половины 1230-х гг., которые мы рассмотрим в данной работе.
После того как в январе 1234 г. Даниил вновь вокняжился в Галиче, в течение целого года у него были мирные отношения с вечем. Несмотря на то, что он был проводником волынского влияния, большинство галицких вечников считали его сильным князем, надежным защитником от внешних врагов и лучшей альтернативой правлению венгерских интервентов1. Еще осенью 1233 г. за Даниила встала «большая половина града»2 (прочие галичане стойко сносили тяготы осады, но после смерти сидевшего в Галиче королевича Андраша, не дождавшись венгерской подмоги, признали власть Даниила)3. И в течение целого года, вплоть до досадного для вечников бегства князя с поля боя под Торческом, в галицкой вечевой среде никто против него не шел.
Зато, как выяснилось в дальнейшем, среди дружинной элиты были лица, которые не смирились с возвращением князя и вредили ему. Это проявилось уже год спустя, в 1235 г.4, во время войны с Михаилом Черниговским и его союзником Изяславом Мстиславичем с половецким отрядом. Правда, по гипотезе А. В. Майорова, с галичанами у Даниила тоже изначально были натянутые отношения - даже на войну он, дескать, пошел для того, чтобы задобрить военной добычей галицкую общину5. Таким образом, по мнению ученого, перед нами первое, косвенное, упоминание галицкого веча после повторного вокняжения Даниила в Галиче в январе 1234 г. Но скорее всего князь хотел утвердить свое влияние на юге Руси, в том числе и над своим союзником Владимиром Киевским, изначально стремясь занять ведущую роль в их альянсе. Недаром он еще до начала военных сборов учинил небывалую доселе на Руси акцию - заранее оставил в Киеве при Владимире своих верных видных дружинников Мирослава, Глеба Зеремеевича и «иныи бояры многы»6, которые потом всю войну шли именно в киевском отряде при князе.. Их враг Михаил Черниговский
тоже хотел господствовать в южнорусских землях. Скоро он, воспользовавшись вынужденным уходом Даниила из Галича, сам сядет на галицкое княжение.
Таким образом, у нас нет никаких данных о связи галицких вечников с княжеским решением пойти войной против влиятельного черниговского соперника. Но если эти вечники до Торческого боя были верны Даниилу, то видные галицкие дружинники стали мешать ему, помогая его противнику. Так, если верить уникальному известию
В.Н. Татищева, еще в самом начале войны в ходе боев под Черниговом некие бояре вступили в сговор с Михаилом Черниговским и за мзду заманили Даниила в ловушку, в результате чего тот потерпел сокрушительное поражение, а его союзник Владимир Киевский поскорее отступил, чтобы не оказаться в таком же положении7. В новгородском и тверском памятниках существует лишь лаконичное указание на то, что Михаил сотворил над Даниилом «прелесть», т. е. обман, одержав тем самым победу8. Густынская летопись добавляет, что Даниил едва спасся, а его союзник Владимир Рюрикович заблаговременно отступил9. Как верно указал А. В. Майоров, татищевское известие очень напоминает аналогичный текст этой летописи10. Видимо,
В. Н. Татищев пользовался протографом Густынской летописи, так что его сообщение о саботаже особо интересно.
Во всяком случае, достоверно известно, что галицкие дружинники саботажем не брезговали. Согласно Ипатьевской летописи, вскоре, в бою под Торческом, из-за предательства галицких старших дружинников Григория Васильевича и Молибоговичей в плен к врагам попали сам киевский князь Владимир Рюрикович и ряд бывших с ним верных Данииловых дружинников, в их числе Мирослав и Глеб Зеремеевич11.
В.Н. Татищев также писал, что Владимир был пленен по вине «советников»12, но, в отличие от Ипатьевской летописи, не называет их имен. Важно добавить, что само его известие о пленении Владимира явно копирует аналогичное известие новгородского летописца13, а значит, опирается на новгородский свод. Если новгородцев не особо занимали конкретные лица в галицком войске, то для княжеского галицко-волынского сводчика имена изменников были, конечно, куда важнее. Примечательно, что врагами Даниила оказались видные галицкие дружинники, включая знаменитых мятежников Молибоговичей. Впрочем, как мы видели на примере событий 1230-1231 гг.14, с ним враждовали именно члены старшей дружины, включая тех же Молибоговичей, не желавших уступать чины и влияние пришедшим с Даниилом волынцам. Что касается Григория Васильевича, с ним источники нас знакомят впервые, но известно, что в 1240 г. он был оставлен Даниилом в Галиче, где в его отсутствие стал реальным заправилой и разорителем земли15.
Кроме того, в сражении под Торческом Даниил потерял коня и бежал с поля боя, что настроило против него галицких вечников и принудило оставить галицкое княжение. Согласно Ипатьевскому списку, «сретевшимъ же ся многимь воемь половецкимь у Торцького, бысть сеча люта. Данилови же гоняшу по половцем, донележе конь его был застреленъ гнедыи. Прежде бо иныии половцы наворотиле на бегъ. Данилъ же видевъ бежащии конь свой стрелянъ наворотил на бегъ»16. Исходя из этого, исследователи обычно полагают, что еще прежде половцы обратили всех прочих воинов в бегство17.
Ныне А.В. Майоров, не ссылаясь на взгляды предшественников, высказал альтернативное мнение, что в бегство, наоборот, обратились сами половцы от Даниила. Отступление князя в этой связи становилось особо досадным18. Действительно, в Хлебниковском и Погодинском списках читаем: «прежде бо иныии половцы навороти-лися бяху на бегъ»19.
Можно было бы говорить о том, что в Ипатьевском списке просто допущено опечатка, переписчик забыл записать суффикс «ся» и слово «бяху», невольно в корне изменив смысл фразы. Или же составители более поздних Хлебниковского и Погодинского списков слишком произвольно трактовали Ипатьевский вариант. Однако окончание «е» («наворотиле») в древнерусской грамматике в таких случаях не ставилось перед суффиксом «ся», значит, ипатьевский летописец так написал сознательно, сообщая, что побежали не половцы, а воины Даниила и отряд Владимира Рюриковича. Куда они скрылись, видно из продолжения летописного рассказа, боевые действия теперь развернулись «в Торцькомъ»20, то есть в пределах городских укреплений. Торческ, если его верно отождествляют с известным городищем к востоку от Белой Церкви, между селами Ольшанница и Шарки, имел надежный укрепленный детинец, представлявший собой своеобразный русский квартал в берендеевском городе, а также мощные внешние укрепления21. Но все-таки укрепления не спасли, и по вине галицких дружинников Молибоговичей и Григория Васильевича в половецкий плен попали киевский князь Владимир Рюрикович, Мирослав и много иных бояр22. Что касается вышеуказанного разночтения Ипатьевского с Хлебниковским и Погодинским списками, то, вероятно, они не противоречат друг другу, освещая разные моменты боя. Раз Даниил «гонишася» за половцами, то, естественно, некоторые из них «наво-ротилися», однако далее мы узнаем, что когда конь князя был ранен, тот сам «наворотил на бег» и «прибегшукГаличю»23, в то время, как все его воины оказываются внутри Торческа. А Даниил скрылся в степи, а не побежал за всеми в надежное укрытие. Видимо, правда есть и в известии Ипатьевского списка - всех прочих воинов «наворотиле»
раньше, чем Даниила24, они побежали в Торческ, а тот оказался один перед половецкой ратью, а когда увидел, что конь его ранен, побежал прочь, чтобы не попасть в плен. Таким образом, половцы применили распространенный в мировой практике маневр, изобразив притворное отступление, заманив военачальника в ловушку, и при этом неожиданно развернулись, обратив в бегство прочих ратников.
Что касается Даниила, то он был смелым и решительным человеком. Известно его бесстрашное поведение в 1229-1230-х гг., когда он не испугался боярских заговоров, ловко воспользовался случаем и эффектно приструнил самых ярых мятежников, а затем, фактически не найдя поддержки среди своего окружения, все равно пошел на войну25. Был князь смел и на поле брани. Известна его удаль во время битвы при Калке, когда он первым кинулся в бой и храбро бился с монголами, невзирая на полученные им серьезные раны26. Но он был расчетлив и не участвовал в том, что считал заведомо проигрышным. Например, еще юношей, в 1215 г., уже став одним из сильнейших русских князей, он отказался от неравного боя за Галич27. В начале 1230-х гг., во время венгерского нашествия, он не бросился в битву, а дождался в укромном месте волынского подкрепления, а потом, после отступничества галичан, целых два с половиной года методично копил силы для взятия Галича28. Естественно, что теперь, оказавшись один на раненом коне среди сильной половецкой рати, Даниил не пошел в плен, а убежал. Если дружинники к этому отнеслись спокойно, то вечники не могли смириться с тем, что их князь сбежал, бросив всех в Торческе, да еще и опозорил их перед Киевом, ведь киевский князь бился до конца, пока не угодил в плен. Если бы Даниил бежал в Торческ вместе со всеми, то вечники бы его поняли.
Примечательно, что Даниил смог сбежать на раненом коне от отменной половецкой конницы. Однако стояла зима. Если бы половцы послали за ним несколько человек в погоню, то маленький отряд всадников рисковал попасть в сильную степную метель. На территории, враждебной Киевской волости, это было для половецких захватчиков вдвойне опасно. А посылать ради поимки одного князя большое войско было излишним, так как надо было мобилизовать силы для борьбы со всем галицко-киевским войском, скрывшимся в надежных торческих укреплениях. Поэтому Даниила, видимо, особо и не ловили, и современников это при названных обстоятельствах не удивляло.
Правда, если верить Ипатьевской летописи, торческий бой произошел не раннее мая - под одним Черниговом якобы «Данилъ бо и вои его бе иструдилас воевалъ... бо бе от Крещениа до Вознесения»29. Историки обычно принимают это на веру30. Между тем, в историогра-
фии уже указывали на тенденциозность официозного галицко-во-лынского сводчика, стремившегося чрезмерно возвеличить галицкого князя в бою под Черниговом, приукрасить его заслуги и преуменьшить его фиаско. Достаточно сказать, что летописец вовсе обходит факт его поражения, все сводя к некому договору его с черниговским князем, и при этом торжественно сообщает о пленении Даниилом всех Черниговских земель31. Даже если допустить, что Даниилу удалось много награбить на всей территории Черниговской волости (хотя, согласно иным, менее пристрастным источникам, все ограничивалось поджогом посада и грабежами «около» города)32, необходимо признать, что летописный рассказ получается передернутым: вместо сообщения о разгроме войск Даниила и его отступлении летопись рассказывает лишь о победах, полностью подменяя тем самым смысл случившегося.
К этому же разряду относятся и сознательно приукрашенные сроки военных мытарств: «Данилъ бо и вои его бе иструдилас», провоевав аж 4 месяца подряд, пока не пленили всю Черниговщину. Вместе с тем, как убедительно показал А.В. Шабага, версия о затянувшейся черниговской эпопее выглядит достаточно нелогично. (Да и вообще, если бы Даниил грабил «около» города квартал к ряду, Густынская, Новгородская и Тверская летописи, конечно, сообщили бы о столь затянувшемся осадном сидении. - М.Н.). Из контекста источников скорее следует, что Даниил достаточно быстро потерпел поражение под Черниговом, соответственно и Торческий бой состоялся вскоре после начала войны, в холодный сезон33. Следует добавить, что мнение исследователя наглядно подтверждает свидетельство новгородской летописи. Даже вокняжение Михаила Черниговского в Галиче она помещает в пределах 6743 г., то есть до 1 марта. А достаточно быстрый приход Ярослава Всеволодовича с новгородской ратью в Киев, чтоб скорее свергнуть севшего там Изяслава, уже относит к новому 6744 г.34 Значит, и Торческий бой тем более должен был произойти зимой, до 1 марта. Конечно, новгородский летописец, возможно, чуть сместил сроки в иную сторону - при отсутствии развитых СМИ в пределах огромной страны этак на декаду-две ошибиться было не трудно, но никак не на месяцы! Даже если учесть время перехода русских войск к Торческу и подхода туда половецкой рати, Торческий бой произошел в самом конце февраля 1235 г., и все равно бегство Даниила в степь приходилось на самый снежный и холодный период в году (недаром в сохранившемся на Украине старом славянском календаре февраль назван «лютым»). Поэтому неудивительно, что Даниила толком не преследовали в снежной степи на чужой враждебной земле.
Когда Даниил добрался до Галича, там его встретил брат Василий с волынским полком, замещавший старшего брата на галицком княже-
нии. Но тут за дело принимается часть мятежных галицких бояр, которая пускает ложный слух о нападении половцев на Волынь, склонив к лжесвидетельству некого Бориса из приграничного с Волынью галицкого пригорода. «Данилуже прибегшукГаличю, Василковиже бывшув Галичи с полкомъ, и срете брата си. Борисъ же Межибожьскый светомъ Доброславьлимъ и Збыславлимъ посла к Данилови, рекый: «Изяславъ и половци идуть к Володимеру». Лесть бо бе се»35. В итоге Василько с волынянами по ложной тревоге спешат на Волынь и покидают Галич. Воспользовавшись отсутствием волынского отряда, часть земских галицких бояр учиняет против князя «крамолу»: «Данилъ же посла ко брату си: «Стерези Володимера». Узревше же бояре галичьстии Василка отшедша с полономъ, воздвигоша крамолу»36. Даниилу дают понять, что ему лучше уйти из города, покуда он жив, мотивируя это тем, что и галичане в целом его не терпят. Последнее обстоятельство принудило Даниила уйти из Галича, фактически передав его Михаилу Черниговскому: «Судиславуже Ильючю рекшу: «Княже, льстивъ гла-голъ имеют галичане, не погуби се, поиди прочь!» Данилови уведавшу крамолу ихъ, изииде Угры»37.
Недавно мы подробно разбирали данный сюжет38. В этой связи хотелось бы выделить лишь несколько ключевых моментов:
1) крамола галицких бояр против князя носила узкий характер. Летописец четко отделяет их крамолу от общего недовольства галичан, разделяя эти социальные категории. Да и само слово «крамола» обозначало несанкционированное действие меньшинства39. При том в ней участвовали даже не все галицкие земские бояре (как мы уже отмечали, когда они действуют все, летописец специально это подчеркивает, порой даже прямо противопоставляя понятия «вси бояре галичские» «боярам галичским»)40;
2) в то же время князь ушел из Галича лишь тогда, когда узнал, что его не любят все «галичане». Вече как и прежде считалось сильным властным органом, способным влиять на судьбы княжения;
3) после того как Даниил бежал с поля боя, неудивительно, что недовольны им были все «галичане» в целом. Поэтому радикальные действия части галицкого боярства проходили на фоне общего недовольства галицких вечников41 Даниилом, и «крамольники» не боялись их возмущения. Именно потому князь ушел из Галича, пока цел (хотя, как показывают события четырехлетней давности, при случае он умел стойко переносить разные боярские заговоры и, не растерявшись, ловко дать отпор кучке недругов). Но теперь князь оказался в конфронтации со всем вечем и разумно решил удалиться, чтоб избежать бессмысленной гибели. Поэтому впоследствии Михаил Черниговский имел определенные основания сказать Даниилу и
Василию Романовичам: «Многократы согрешихо вам и многократы пакости творях ти. Что ти обещахъ и того не створих. Аще коли хотяхъ любовь имети с тобою, невернии галичане не вдадяхут ми. Ныне же клятвою клену ти ся, яко николи же вражды с тобою не имамъ имети»42. В этой заведомо льстивой речи подразумевается та общая ненависть галичан к Даниилу, из-за которой Михаилу достался Галич. Не отдельных мятежных представителей боярского слоя, а именно неверных галичан вообще. В прочих случаях они никак не могли участвовать в соперничестве Михаила с Даниилом. Михаил же в ту пору всерьез хотел заключить союз с последним, поэтому мог заискивать, тем более что обычаи того времени предполагали торжественные заверения князей в большой братской любви друг к другу. Но при этом Михаил не мог скатываться до заведомых глупостей и ссылаться на галичан совершенно без оснований.
Уйдя из Галича, Даниил по сути дела прямо уступил его своему сопернику Михаилу Всеволодовичу Черниговскому. Неслучайно галиц-ко-волынский сводчик даже не упоминает о вокняжении Михаила43. Видимо, неспроста галицкая крамола имела такой узкий характер. Прочие вечники, включая часть бояр, были так злы на Даниила, что не мешали ей, однако не спешили и помогать. Ведь последующее закономерное вокняжение Михаила сулило попадание Галичины в зависимость от Чернигова. Михаилу нужны были галицкие земли лишь для расширения черниговского влияния на юге Руси. Год спустя он уйдет из Галича, посадив в него сына Ростислава, который осуществлял в городе черниговское наместничество, не выходя из-под воли отца44.
Неудивительно, что, когда весной 6743 (1238)45 г. Даниил в отсутствие Ростилава подъехал к Галичу, жители города сразу перешли на его сторону: «Богу же поспевшу приде весть Данилу, во Холъме будущю ему, яко Ростиславъ сошелъ есть на литву со всими бояры и снузникы. Сему же прилучившуся, изииде Данилъ со воии со Холъма и бывшю ему третий день у Галичи. Любяхуть же и гражане. Подъехавшу же ему подъ городъ и рече имь: «О мужи градьстии, доколе хощете терпети иноплеменьныхъ князий державу?» Они же воскликнувше реша, яко: «Се есть держатель нашь Богомь даный!». И пустишася, яко дети ко отчю, яко пчелы к матце, яко жажющи воды ко источнику. Пискупуже Артемью и дворьскому Григорью возбраняющу ему, узевшима же има, яко не можета удерьжати града, я ко малодушна блюдящася о преданьи града, изиидоста слезнами очима и ослабленомь лицемь, и лижюща уста своя, яко не имеюща власти княженья своего, реста же с нужею: «Прииди, княже Данило, приими градъ!» Данило же вниде во градъ свой и прииде ко пречисте святей Богородици, и прия столъ отца своего, и обличи победу, и постави на Немечьскыхъ вратехъ хоруговь свою».46
Как видно из данного летописного сообщения, Ростислав ушел в поход на Литву со всеми княжескими боярами и конницей. Из видных княжьих людей в Галиче остался лишь дворский Григорий, чтобы вести княжеское хозяйство. Правда, летопись сообщает, что князь Ростислав Михайлович ушел со всеми боярами и «сноузникы» (конники), но здесь явно подразумевались именно дружинные, княжьи бояре, хотя в историографии оставшихся в городе людей градских нередко отождествляют с небоярскими торгово-ремесленными слоями47. Для летописца, бывшего сыном своего времени, и так было ясно, что здесь речь может идти лишь о дружинниках, поскольку вся совокупность земских бояр никогда не составляла отдельной рати, в то время как князья могли уйти с дружиной, не взяв земского ополчения. Пример тому - князь Святослав Игоревич, в отсутствие которого киевляне оказались вынуждены противостоять печенегам48, в то время как он с дружиной был на войне. Более того, летопись ясно указывает, что среди оставшихся в городе галицких вечников были бояре. Уже на другой день после вокняжения Даниила эти бояре попросят у него прощения49. Да и сам факт, что в летописи галицкие вечники названы «гражанами», «людьми градскими», а не меньшими и простыми людьми, говорит о том, что речь идет о всех вечевых категориях в целом, а не какой-либо их страты. Поэтому из бояр ушли лишь все старшие дружинники и конники, которые, следовательно, составляли специальную конную рать младшей дружины. Опустевший княжий двор остался беречь дворский Григорий.
Любопытно также, что конники противопоставляются княжьим боярам, то есть служат отдельным видом войск младшей дружины. К этому времени по мере распада дружинных связей и усиления социальной дифференциации между княжьим боярством и зависимой от князя младшей дружиной также усложняется структура последней, появляются и активно действуют в бою новые военные подразделения вроде конников и оружников50. Это впоследствии приведет ко все большему усилению военной роли княжьего двора и ослаблению военной и политической роли городских ополченцев - вечников. Историки, признающие в домонгольской Руси наличие повсеместного сильного вечевого уклада, не пытаются увидеть в пределах этого времени конкретных предпосылок к его дальнейшему затуханию. На это справедливо обратил внимание А. В. Журавель. По его мнению, до Батыева нашествия он был довольно силен, однако со второй половины XII в. общество стало более инертным, перекладывая многое на князей, часть из которых цинично сдала страну монгольским захватчикам на глазах апатичного социума. В качестве примера ученый приводит историю Киевской земли, где вече со
второй половины XII в. реально перестает влиять на судьбы княжения51. Однако это было сугубо региональной спецификой. Как уже отмечалось в историографии, Киев, и без того разоренный Андреем Боголюбским, к тому времени, в ходе удельной раздробленности, в глазах современников окончательно утратил подлинное значение Матери городов русских, но сохранил статус престижного княжеского стола, которого то и дело добивались разные русские князья, не больно при этом считаясь с мнением самих «людей кыевских». Киевлянам фактически ничего уже не оставалось, как покорно принимать очередного пришельца52. При этом, как мы уже отмечали, князья и раньше традиционно осуществляли текущее управление землей, а вече и в XIII в. было способно распоряжаться княжеским столом53, притом вечники по-прежнему играли неотъемлемую роль в военных действиях. Достаточно вспомнить, что недавнее отступничество галичан в Голых Горах автоматически привело Даниила к поражению и воцарению в Галичине венгерских оккупантов54. Так что в домонгольское время непосредственных примет затухания вечевого уклада не видно, однако уже в то время повышающаяся боевая роль новых специализированных полков княжеской младшей дружины порождала безусловные предпосылки к дальнейшему созданию служилого войска и постепенному ослаблению роли вечников в войне, да и вообще в политике. В условиях традиционного общества корни новых явлений росли постепенно, долгое время не ломая старых основ. Резкая ломка начиналась, когда уже новое качественно преобладало над старым. А пока вечники еще играли неотъемлемую роль в войнах, и их не брали туда лишь в редких случаях. Поэтому немудрено, что, как только Даниил услыхал о том, что Ростислав отбыл с дружиной, оставив дома галицких вечников, он тотчас спешно поскакал из своего нового волынского города Холма и уже через три дня оказался за 250 км, под стенами Галича, где был восторженно принят галичанами.
Это известие ученные обычно рассматривают как яркую хрестоматийную иллюстрацию массовой популярности среди галичан Даниила Романовича. Масса горожан всегда рада своему князю, противостоят ему лишь отдельные корыстные олигархи вроде дворского и епископа, да и то под давлением людей градских. Те с горечью вынуждены были открыть князю ворота в город и встретить его со льстивым приветствием55.
Однако недавно против господствующей концепции выступил
А.В. Майоров. По его мнению, никакой массовой радости при встрече с князем галичане не испытали, все это инсинуации официозного летописца. Иначе бы епископ с дворским не смогли вдвоем органи-
зовать сопротивление. При этом ученый выявляет косвенное сведение о том, что защитники Галича сдали его князю вовсе не сразу, а протомившись в голодной осаде56.
Ныне мнение А.В. Майорова с традиционных позиций оспорил П.В. Лукин. По его мнению, оснований говорить об осаде нет. А выражение «ослабленные» он переводит как опечаленные, поскольку дворский и епископ вынуждены были с горечью подчиниться вечевому решению57. Конечно, прямых упоминаний об осаде нет. Но, как показал А.В. Майоров, в источниках нет ни единого употребления слово «ослабленный» в каком-то ином значении. И в данном контексте тоже нет оснований изобретать ему новый смысл58. А кроме того, епископ и дворский вышли, облизывая уста59, что, по верному замечанию исследователя, иначе как сильной жаждой не объяснить60. Ослабленные лица и облизывание рта характерны для людей, измученных жаждой в осаде.
Другое дело, что мнение А.В. Майорова, что за епископом и двор-ским пошли большинство галичан, в источнике не находит опоры. Ученый обращался к событиям 1229 и 1233/1234 гг61. Но тогда Даниила как раз поддержало большинство вечников: в первом случае - все, за исключением Семьюнки, а во втором - большая половина града62. В этот раз у галицких вечников были на то не меньшие основания, ведь недавно Михаил лишил Галич столичного статуса, превратив его в черниговскую провинцию, управляемую наместником. А Даниил, хоть и был проводником волынского влияния и опирался на волынских дружинников, все же статус города пока еще до такой степени не снижал. Поэтому на этот раз у него среди градских вечников вовсе не нашлось ни одного принципиального противника. А у дворского с епископом не было никаких союзников среди вечников. Неслучайно, призывая тех принять его, Даниил не заискивал перед ними, не давал никаких заманчивых посулов, а просто спросил, сколько они еще хотят терпеть власть иноземных князей («О мужи градьстии!Доколе хощете терпети иноплеменьныхъ князии державу?»)63. Трудно в этой связи согласиться с М.С. Грушевским, писавшим, что этот князь «вообще не имел никаких демагогических симпатий и способностей, не умел наладить близких отношений с общиной, увлечь ее»64. Данный случай демонстрирует нам обратное. Общаться с галичанами он умел. И имел среди них прочную репутацию.
Так что епископ с дворским держали оборону без какой-либо помощи галицких вечников. Хотя, конечно, они могли использовать силовую поддержку людей, входивших в их подчинение, вроде слуг. В той же Галицко-Волынской летописи прямо упоминается отряд богато вооруженных слуг и у епископа Перемышля65. Едва ли епи-
скоп стольного Галича был в этом отношении беднее природного архиерея. Запереться они могли не во всем Галиче, а в нагорном детинце (который тоже на Руси нередко носил название «города»), где располагался княжий «двор» и епископия. И в этом нет ничего фантастического. Галицкая летопись сохранила историю, как, ожидая прихода Мстислава Удалого, галичане подняли восстание против очередного венгерского владычества, и сравнительно небольшая кучка венгерских интервентов отчаянно отстреливалась от напиравших галичан на сводах собора до прихода Мстислава, а потом сдалась князю, обессилев от жажды66. Зная расчетливость Даниила, можно вполне резонно предполагать, что князь особенно не спешил выбивать их оттуда, чтобы дождаться, когда они, отчаявшись ждать прихода Ростислава, «яко не имеюща власти княженья своего», сами сдадутся ему, послужив наглядным назиданием всем его галицким недоброжелателям. К этому склоняет семантика летописного сообщения, подчеркивающая жалкие попытки противиться Даниилу Романовичу и не передавать ему галицкого княжения: «пископоу же Артемью и дворьскомоу Григорью возбраняющоу ему [Даниилу] узревшима же има, яко не можета оудержати града, яко малодушна блюдящася о преданьи града, изиидоста слезныма очима и ослабленомь лицемь, и лижюща оуста своя, яко не имеюща власти княженья своего, реста же с ноужею: «Прииди, княже Данило, приими градъ!»67. Ни про какой другой эпизод борьбы Даниила за галицкое княжение летопись так не пишет, поскольку раньше речь все-таки шла о серьезных противниках, а не двух жалких упрямцах, томивших себя жаждой в осаде в тщетном ожидании подхода Ростислава. Если дружинник дворский мог, как до этого многие галицкие дружинники, отчаянно бороться с Даниилом, чтобы занять лучшее место в окружении нового правителя, не деля власть с волынскими выходцами, то подобные интересы мог преследовать и епископ. Вообще, упоминая периоды галицкого правлении Даниила, официозный галицко-волыснский летописец не упоминал каких-либо местных архиереев. Подчиняя Галич волынскому влиянию, Даниил и его волынские дружинники меньше всего искали опору в местной епархии, куда больше заботясь о престиже волынской церкви. Совсем иную политику проводили черниговские князья, задобривавшие местных архиереев богатыми подарками. Примечательна история поддержавшего Ростислава перемышльского епископа. Захвативший его дружинник Даниила Галицкого поиздевался над ним, содрав с его слуг вооружение и богатое облачение из дорогих мехов, явно пародируя библейскую притчу о наказанном тщеславии: «буесть дому твоего сокрушиться, бобр и волк и язвець (барсук. - М.Н.) снедяться. Си же притчею речена быша»68. Если Ро-
стислав столь щедро подкупал пригородного епископа, то и епископа Галицкого Артемия он тем более богато задаривал, и тот имел все основания мнить себя видным союзником нового князя. Естественно, возвращения Даниила, при котором он потеряет свое влияние, он не желал. Но теперь, когда Ростислав все не возвращался, дворскому и епископу пришлось сдать город. С ослабленными лицами, облизывая пересохшие рты, вышли они торжественно встречать князя. Войдя в городской детинец, Даниил торжественно утвердился на галицкое княжение в тамошнем кафедральном Успенском соборе, служившем, наряду с окрестной древней Галицкой могилой, традиционным местом княжеской интронизации69.
На другой день после вокняжения Даниила в городе стало известно, что в Галичину вторгся Ростислав. Но, узнав, что город уже взят Даниилом, он изменил намерения и резко развернул прочь войска: «Наутрея же приде к нему весть, яко Ростиславъ пошелъ бе к Галичю, слышавъ же приятье градьское, бежа во Угры путемь, имже идяше на Боръсуков Делъ, и прииде к Бани, рекомей Родна,и оттуда иде Угры»70. Это испугало часть галицких бояр (видимо, тех, кто радикальнее действовал против князя, тех самых крамольных бояр, два года назад особо яро стремившихся его выгнать). Поскольку из летописи известно, что все княжеские бояре ушли в Литву с Ростиславом, то тут речь идет только о земской знати. Поняв, что теперь у Даниила не осталось соперников среди прочих князей, они кинулись скорее просить у него прощения: «Бояре же пришедше падше на ногу его просяще милости, яко: «Согрешихом ти, иного князя держахомъ». Онъ же отвещавъ рче имъ: «Милость получисте, пакы же сего не створисте, да не во горьшая впадете», но затем, узнав об их уходе, «посла на не вое свое, и гнаша по нихъ до Горы и возвратишася»71. Видимо, в данном контексте «милостью» было то, что он, изгнав их из края, все-таки оставил им жизнь. А «горьшая» участь, которую он им сулил за повторное отступничество, была смерть. Интересно, однако, что бояре назвали свой поступок грехом: «Согрешихом ти, иного князя держахомъ»72. Это при том, что в домонгольской Руси князей вечники часто призывали и изгоняли, но нелояльность к кому-то из них со стороны земской знати никогда не называлась грехом. Однако тема греховности в данном случае вполне перекликается с приветствием Даниила галицкими вечниками: «Се есть держатель нашь Богомь даный!»73 Коль скоро князь признается всеми вечниками Богом данным правителем, то и изменять ему - грех. Тем самым Даниил признавался летописцем непререкаемым галицким властелином, поставленным Богом. Так он снова сел на галицкое княжение с согласия галицких вечников, а на другой день после бегства своего врага Ростислава, почувствовав себя
сильнейшим южнорусским князем, весьма эффектно наказал самых неверных земских бояр внезапным изгнанием из округи.
Однако Даниилу пришлось еще не раз побороться за свое галицкое княжение. Все началось с того, что через два года, во второй половине 1240 г., перед подходом монголов к Киеву, Даниил Галицкий отбыл вместе с сыном Львом в Венгрию к новому венгерскому королю Беле IV. Там он преследовал две цели - выгодно женить сына на дочери короля и заручиться союзом с ним74. Правда, поскольку в его отсутствие монголы разорили Киев, а затем и Юго-Западную Русь с Галичем, некоторые исследователи обвиняют его в преднамеренном трусливом бегстве. Слишком уж благополучно князь, по их мнению, успел уйти за границу и пересидеть там многонедельную осаду Киева и погром городов Волыни и Галичины75. Но, во-первых, сам конный путь из Галича в столицу Венгрии занимал определенно не меньше декады, а во-вторых, в Венгрии Даниил еще занимался дипломатией. Ведь венгры издавна воевали с Галичиной, пытаясь взять ее под контроль, а родство с венгерской династией могло бы укрепить мирные отношения. Во время страшного монгольского нашествия Даниилу нужны были не очередные враги, а потенциальные сильные союзники. Не добившись успеха, Даниил поехал на Русь, но, переночевав в галицком приграничном Синеводском монастыре, с утра увидел в окрестностях много монгольских воинов и вовремя отступил, так как не имел с собой достаточного числа воинов76. Это, кстати, ставит под сомнение версию о том, что Даниил намеренно побежал в Венгрию прятаться от врагов. Такой расчетливый князь, как он, безусловно, смог бы заранее узнать о присутствии сильной рати в Галичине в прямой видимости от венгерской границы, да еще в районе значимого монастыря. Значит, бегство от монгольских отрядов никак не входило в основные планы его поездки. Что-то о произошедшем в его отсутствие монгольском погроме он, очевидно, знал. Но пересиживать его не входило в приоритеты князя. А значит, в Венгрию он поехал именно заключать мир и сватать сына. Другое дело, что галицкие вечники могли негодовать на князя, который их невольно бросил на разграбление монгольским ратям. Повествуя о разорении Галича, летописец ставит его в один ряд с разорением Владимира Волынского: «Приде к Володимеру, и взя и копьемь, и изби и не щадя. Тако же и град Галичь, иныи грады многы, имже несть числа»77. Это порой переводится следующим образом: «И пришел к Владимиру, и взял его приступом, и перебил всех, не щадя. И так же Галич и многие другие города, которым и числа нет»78, - хотя в действительности речь идет лишь о нещадном избиении некой части горожан, не обязательно всех. Дальнейшие события показывают, что в том же
Галиче и полгода спустя после погрома сохранялись и «галичане», и земские «галицкие бояре», и видные галицкие дружинники. Так что Владимир с Галичем вовсе не разделили участь, скажем, Козельска или Старой Рязани. Тем не менее, Галичу пришлось худо, и галичане вполне могли, как в 1230-1231 гг., начать негодовать на Даниила, бросившего Галичину во время вражеского наступления. Как показывает та история, к таким делам они относились очень ревностно и не принимали в расчет, что князь выехал по необходимым делам (в том случае - подождать волынской подмоги)79. В этой связи Даниил тем более мог ждать подобной реакции. Возможно, потому, отступив назад, в горы, Даниил оставил сына в Венгрии, боясь везти его галичанам: «И оставивъ сына своего Угрехъ и вьдасть и вуруце галичаномъ, ведаа неверьствие ихъ, про то его не поя с собою»80.
Позднее со своим относительно небольшим отрядом Даниил поехал в Польшу искать свою семью - жену и брата, а затем увез их к Кондрату Мазовецкому, где намеренно оставался до тех пор, пока весной 1241 г. монголы не ушли на запад из южнорусских земель. Заметим, что, прямо поставив себе цель переждать за границей отход монголов, он, конечно, смог его отследить и уже не оказался в такой непредвиденной ситуации, как на галицко-венгерском рубеже у Синеводской обители.
Вскоре к Даниилу вернулся и его сын Лев, приехавший в приграничный с Волынью галицкий город Водаву с «земские бояры галич-скые»81. Так представители галицкой вечевой знати оказали Даниилу почтение, встретив и торжественно доставив к нему его сына. Обычно этим занимались княжьи люди. Но тогда была особая ситуация - земской галицкой знати явно хотелось демонстративно заверить князя в своей преданности. Ей было что от него таить. В отсутствие Даниила в Галичине произошли досадные для него перемены. По-прежнему признавая на словах его власть, местная элита стала сама распоряжаться землей. Как сразу же продолжает летописец, после рассказа о прибытии Льва с галицкими боярами в Водову, «бояре же галичьстии Данила княземь собе называху а сами всю землю держаху»82.
Однако реальную власть в Галичине захватили видные княжеские бояре - Доброслав Судьич и Григориий Васильевич, которые вдобавок, собирая дань по области, фактически прибирали к рукам обширные богатые области Галичины. При этом они грубо обирали местное население, чиня по волости натуральный грабеж: «Доброславже во-княжилъся бе и Судьичь, поповъ внукъ, и грабяше всю землю, и въшед во Бакоту, все Понизье прия, безъ княжа повеления. Григорьи же Васи-льевичь собе горную страну Перемышльскую мышляше одержати. И бысть мятежь великъ в земле и грабежь от ни»83.
Правда, историки в данном случае обычно не делят бояр на земских и княжеских, воспринимая фразу о боярах «галичтих» лишь как предисловие к повествованию о грехах конкретных их представителей. Дескать, «летописец говорит, что галицкие бояре князя "Даниила князем собе называху, а сами всю землю держаху". Он перечисляет этих бояр, державших землю»84. Но, как мы уже указывали, в Галиц-ко-Волынском своде подобное выражение четко обозначает именно вечевую элиту85. В данном случае не стоит делать исключений. Летописец сперва отмечает неповиновение земской элиты, а уже потом переходит к описанию самоуправства виднейших дружинников.
Говоря о разорявших землю княжьих боярах, летописец злобно подчеркивает худородное происхождение некоторых из них (в ту пору, по мере усиления социального расслоения общества, в верхушку дружины уже в основном принимали выходцев из знати). Летописец тем самым дает понять, что люди, обязанные своим восхождением княжеской власти, начали сами всем беззаконно распоряжаться, «вокняжаться» при живом властителе. По отношению к галицким вечникам они вели себя достаточно бесцеремонно. Как явствует из дальнейшего повествования, Доброслав держал их у «стремени», что символизировало в средние века вассальную зависимость. Почему они терпели этого заправилу? Несмотря на все перипетии первой трети XIII ст., когда город то и дело оказывался в руках захватчиков, галицкое вече вовсе не ослабло, как вече в Киеве, что со второй половины XII в. фактически перестало участвовать в судьбах собственного княжения. Наоборот, вече в Галиче по- прежнему считалось значимой силой, способной смещать должностных лиц. Однако необходимо учитывать, что город явно не оправился от бывшего всего год назад монгольского разорения. А в отличие от вольного тогда Новгорода, в Галиче XIII в. при любых князьях и в периоды бескняжия сохранялся постоянный состав местной дружины. Поскольку дружинники на Руси, и в Галиче в частности, участвовали наряду с князем в текущем управлении и распоряжении «черными землями», неудивительно, что не оправившиеся от Батыева погрома галичане доверились решительному видному дружиннику, который реально активно стремился вывести край из-под волынского влияния, пусть даже для того, чтоб заправлять им самому и разорять своими поборами - «грабежами», вызывая по области «мятежъ великъ». При этом, правда, галицким земским боярством власть Даниила на словах признавалась: «Бояре же галичьстииДанила княземь собе называху»86. Да и сам Доброслав Судьич в борьбе за власть с Григорием Васильевичем будет апеллировать к княжескому суду. Другое дело, что реально с князем на местах никто не считался.
От Даниила не укрылось истинное положение дел в крае, он «уве-давъ, послал кДоброславу Судьичу своего стольника Якова. Яков передал Судьичу такие слова Даниила: «Князь вашь азъ есмь. Повеления моего не творите, землю грабите. Черниговьских бояръ не велех ти, Добро-славе, приимати, нъ дати волости галичкимъ. А Коломыйскюю солъ отлучите на мя»87. Не ясно, кто назван черниговскими боярами. Едва ли они были бывшими черниговскими дружинниками, переходящими на службу в Галич. В Древней Руси дружина набиралась из самых разных мест и стран при условии верности князю. Было бы странно, чтобы при этом кому-то не давали волости только из-за иногороднего происхождения, тем более «боярам» - старшим дружинникам. В старшую дружину приняли, но волости не доверили?! Очевидно, речь идет не о реальных черниговцах, а о тех земских галицких боярах, которых несколько лет назад Даниил изгнал из земли. А Доброслав их вновь пригрел, показав галичанам, что он добр к Данииловым недругам. Вот Даниил и передал, чтоб он не давал им ничего, а давал волости боярам «галичскым», то есть прочим вечевым боярам, которые не были изгнаны за неверность князю.
Кроме того, он просил передать, чтоб Доброслав Судьич не трогал Коломыи и отписал ее на князя. Доброслав согласился, но тут явились другие видные галицкие дружинники (Ивор Молибогович), которые стали кланяться. Как выяснил княжеский стольник Яков, Доброслав им уже передал Коломыю. Когда Яков укоризненно заметил, что доход с соли князь использовал для жалования оружникам, Доброслав цинично усмехнулся: дескать, могу сказать. Данное известие интересно еще и тем, что важным доходом древнерусской знати были разного рода земельные кормления. Более того, именно кормление в ту пору было основой ее материального благосостояния, а вовсе не феодальные вотчины88. К слову сказать, данных о вотчинах в Юго-Западной Руси в домонгольский период нет. А актовый материал XIII в. позволяет предположить, что даже к концу XIII ст. они были невелики даже у князя89. Это вполне соответствует ситуации в других регионах Руси, например богатому новгородскому материалу, согласно которому крупное частное землевладение возобладало в Новгородской земле не ранее второй половины XIV в.90 Потому-то многие галицкие дружинники первой половины XIII в. так стремились заполучить обширные и лучшие земли в Галичине в кормление, делая их, как Судислав, основой военной мощи или, как Доброслав Судьич, Григорий Васильевич, Ивор Молибогович и Лазарь Доможирович, фактически прибирая к рукам и разоряя поборами. Поэтому считать экономической основой древнерусского классового общества крупное землевладение (и, соответственно, удревнять его или, наоборот, архаизировать обще-
ственный строй, как школа И.Я. Фроянова)91 едва ли правильно. Ведь даже в «классической» модели западноевропейского феодализма, на которую ориентируются данные авторы, исторический процесс шел не столь прямолинейно. Общественный строй франков при Карле Великом и первых Каролингах, включая вовсе распустившего «таги» Людовика Благочестивого, был уже далек от общинного, но частное землевладение тогда еще не стало основой хозяйства господствующего класса. Таковым оно будет только ко временам крестовых походов, которые в значительной степени решали проблему канализации возникшего обилия воинственных безземельных младших членов знатных семей. Поэтому и древнерусская знать, включая галицкого боярина Доброслава Судьича, в домонгольский период в основном жила кормлениями, вовсе не будучи при этом доклассовой по своей социальной сути. Когда стольник Яков вернулся к Даниилу и передал ему разговор с Доброславом, князь очень скорбел, что Галичина вынуждена терпеть разорение. Но предпринять он ничего не мог. Видимо, этот Доброслав Судьич имел слишком прочное положение в городском обществе. Это показывает и развитие дальнейших событий, когда Даниил смог неожиданно для себя легко его арестовать, уличив пред всеми в неверности. Повод дал он сам, донеся Даниилу на другого видного галицкого дружинника Григория Васильевича, с которым не хотел делить власти: «И малу же времени минувшу присла Доброславъ на Григоря, река, яко: "Неверенъ ти есть". Противляшеся ему, а самъ хотяше всю землю одержати»92.
Как мы видим, власть Даниила Доброслав формально признавал и, чтоб извести своего соперника в борьбе за власть, прибегнул к доносу, обвиняя его в «неверности» князю. Для летописца нет ничего особенного в том, что истец с ответчиком лично прибыли на суд князя (который был в Волыни). Хотя Доброслав снова держался нагло, приехав с надменно поднятой головой, в затрапезном виде, важно ведя у стремени галицких вечников: «свадивьшеся сами и приехаша с великою гордынею. Едучю Доброславу во одиной сорочьце, гордящу, ни на землю смотрящю, галичаном же текущимъ у стремени его»91. Даниил и бывший с ним его брат очень разозлились на зарвавшегося спесивца. А когда Доброслав и Григорий стали обличать друг друга в неверности князю, не гнушаясь явной ложью и наглядно выказывая личное корыстное стремление к самовластию, Даниил, посоветовавшись с братом, арестовал обоих. Как сообщает летопись, «Данилови же видящу и Василкови гордость его, болшую вражду на нь воздвигнуста. Доброславу же и Григорю обоимъ ловящимъ на ся. Слышав же Данилъ речи ихъ, яко полны суть льсти, и не хотять по воли его ходити, и власть его иному предати, сомыслив же се братомъ, понужи же, видя
безаконие ихъ, и повеле его изоимати»94. Теперь он мог это сделать. Ведь оба дружинника сами пришли к нему на суд, прося судить друг друга за неверность ему, и он был вправе арестовать обоих, так как они сами наглядно показали себя неверными, лживыми честолюбцами. Важно и то, что вся сцена произошла на глазах прибывших с Доброславом галицких вечников.
Любопытно и замечание летописца, что Доброслав с Григорием хотели передать власть Даниила кому-то «иному». Но не исключено, что это была просто гипотеза князя или самого книжника. Все же никто еще не сталкивался с ситуацией, когда Галицкая область обширного Даниилова княжения, на словах признавая княжеское владычество, на деле живет автономной жизнью. Не иначе как хочет, мол, предаться другому князю. Хотя на самом деле галицких заправил могла тешить такая двойная жизнь. Ведь так у них в Галичине было гораздо больше свободы, чем если бы в их городе лично сидел и правил какой-нибудь князь со своим пришлым окружением. Но после того как Даниил пленил Доброслава с Григорием, вся автономия Галичины сразу рухнула. В Галиче больше не было своих лидеров, способных взять власть на местах и ее удерживать. Вдобавок Даниил взялся за Галичину всерьез и послал туда своего надежного человека, Кирил-ла-печатника, проверить все злоупотребления плененных галицких управителей и навести после них порядок в управлении волостью. С ним шла сильная рать, способная противостоять даже вражескому нашествию. Когда вскоре в Галичину вновь вторгся князь Ростислав, Кирилл-печатник не пропустил его. Галичина стала волынской провинцией. Неформальным заправилам, вроде Доброслава, отныне не оставалось места.
Галичанам, чтобы получить независимость от Даниила, теперь оставалось только посадить у себя нового князя. Этим воспользовался Ростислав, который после ухода Кирилла-печатника, примерно в начале 1242 г., вновь вторгся в Галицкую область. С ним был некий «изменник Володислав»95, видимо, галичанин. Кто это был, сказать сложно, хотя определенно не Владислав Кормильчич, который, согласно летописи, давно умер96. Но для современников, безусловно, он был личностью знаковой и среди галичан популярной. Видимо, это был представитель все тех же изгнанных Даниилом в свое время мятежных земских бояр. Правда, их вновь против воли князя привадил Доброслав Судьич, но Кирилл-печатник их, надо думать, снова всего лишил. Вот теперь один из них вернулся с Ростиславом и стал помогать ему принять Галич. Сперва он уговорил сдаться жителей галицкого пригорода Доморжировой Печоры, а подъехав к Галичу, просто сказал: «Твой есть Галичь».А самъприя тысячю от него»97. Как
мы видим, галичане сдались Ростилаву автоматически, летопись даже прямо об этом не упоминает. Видимо, галицкие вечники и дружинники хотели сдать город любому князю, лишь бы избавиться от волынской власти. Но Даниил вскоре выгнал Ростислава из Галича. С ним сбежали его самые ярые городские приспешники - епископ Артемий «и иные галичане»98 неясного статуса (поскольку в числе «галичан» назван епископ, здесь это слово означает не только вечников, но и жителей города вообще). Далее Даниил пленил волостных сторонников Ростислава. Среди них был упомянутый нами выше перемышльский епископ, а также его певец Митуса99. Но сам Ростислав ушел. Даниилу стало не до него. В сторону Руси из Европы шли монголы, ехавшие в начале 1242 г. утверждать нового хана.
Кроме того, Густынская летопись добавляет, что в те годы Даниил учинил в отношении галицких бояр суровые репрессии: «Многихъ бояръ галицкихъ непр'/язненныхъ Данилу, тамо побиша, а иныхъ живыхъ яша, но единаче и тыхъ всехъ повеле Данил побити. Яша же ту и вели-каого боярина галицкого, и непрестанного колотника...»100. Исходя из описываемых в данной статье событий, историки обычно привязывают это известие о боярах к битве под Ярославом 1245 г.101 Недавно и мы, честно говоря, также привязали его к времени той битвы102. На самом деле тут упомянуты ее основные силы - Ростислав и его иноземные союзники, а также яркий персонаж - венгерский воевода Филя103. Вместе с тем, однако, имеются и некоторые незамеченные до этого никем важные моменты: согласно летописи, Ростислав изначально «сидя в Галичу», откуда и призвал себе союзников для того, чтоб отбить притязания Даниила. И галицких земских бояр, которые воевали среди прочих галичан на стороне Ростислава, Даниил захватил в бою, после чего продолжал сражаться, в частности, пленил венгерского воеводу Филю104. Все это (кроме захвата Фили) как раз не соответствует событиям Ярославской битвы, ведь Ростислав в ту пору не был в Галиче - наоборот, он сам вторгся в Юго-Западную Русь с западными союзниками. И галичане на стороне Ростислава тогда не воевали105. Видимо, в сообщении Густынской летописи смешаны два события - Ярославская битва и более раннее военное столкновение, связанное вышеописанным кратким периодом княжения Ростислава. Тогда, еще в 1242 г., Даниил и пленил галицких бояр, выступавших против него с Ростиславом.
После этого галицкие вечники больше в источниках не упомянуты, несмотря на то, что после смерти Даниила Галич опять становился центром самостоятельного княжения. Видимо, галицкое вече ослабло еще при жизни этого князя, отвыкнув от реального участия в государственном управлении. Надо иметь в виду, что со времен своего
возвращения на Русь после нашествия Батыя и до смерти Даниил преимущественно управлял Галичем из Волыни, фактически превратив Галичину в провинцию. Это не могло не сломить государственной мощи галицкого веча и лишить его привычки деятельно участвовать в политике.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Несин М.А. Галицкое вече в 1204-1229 гг. // Русин. Международный исторический журнал / Отв. ред. С.Г. Суляк. [Кишинев]. 2011. № 2 (24); Он же. Галицкое вече в 1229-1234 гг.// Русин. Международный исторический журнал / Отв. ред. С.Г. Суляк. [Кишинев]. 2011. № 3 (25).
2. ПСРЛ. Т. II. М., 2000. Стб. 772.
3. ПСРЛ. Т. II. Стб. 773.
4. Грушевсьский М.С. Хронольогія подій Галицько-Волинської літописи // Записки Наукового товариства імені Шевченка. Львів, 1901. Т. 41 С. 26, 44.; Шабага А.В. Опыт моделирования социальных процессов: причины военных конфликтов в Галицко-Волынской Руси. М., 2003. С. 172.
5. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. Очерки социально-политических отношений в домонгольский период. Князь, бояре и городская община. СПб., 2001.С. 567.
6. ПСРЛ. Т. II. Стб. 773-774.
7. Татищев В Н. История Российская. М., 2003. Т. III. С. 230.
8. Новгородская летопись, старшего и младшего изводов (далее - НІЛ). ПСРЛ Т. III. М., 2000. С. 74, 284-285; ПСРЛ. Т. 40. М., 2000. С. 120.
9. ПСРЛ. Т. II. Спб., 1843. С. 338.
10. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 567.
11. ПСРЛ. Т. II. Стб. 773-774.
12. Татищев В.Н. История Российская. Т. III. С. 230.
13. НШ. С. 74, 284-285.
14 Несин М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг.
15. ПСРЛ. Т. II. Стб.780.
16. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
17. См., напр.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 2. М., 1992. С. 15.; Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М., 2004. С. 120.; Галицко-Волынская летопись (Подг. текста, перевод и комм. О. П. Лихачевой) // Памятники древнерусской литературы XIII века. М., 1981. С. 391.
18. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 567.
19. ПСРЛ. Т. II. Стб. 773. Примеч. 31.
20. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
21. Рыбаков Б. А. Торческ - город черных клобуков // Археологические открытия 1966 г. М., 1967. С. 243-245.
22. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
23. ПСРЛ. Т. II. Стб. 773-774.
24. ПСРЛ. Т. II. Стб. 773.
25. ^син М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг. С. 52-62.
26. ПСРЛ. Т. II. Стб. 743.
27. Hесин М.А. Галицкое вече в 1204-1229 гг. С.16.
2S. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 520; Hесин М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг.
29. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
30. См., напр.: Галицко-Волынская летопись. (Перевод О. П. Лихачевой). Примеч. №226. С. 515.
31. Пашуто В.Т. Очерки истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950.
С. 216-217; Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 564-566.
32. ПСРЛ. Т. II. Спб., 1S43. С. 33S; НШ. С. 74, 2S4-2S5; ПСРЛ. Т. 40; Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 564-566.
33. Шабага А.В. Опыт моделирования... С. 175.
34. НШ. С. 74, 2S5.
35. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
36. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
37. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774;
3S. Подробнее об этом см.: Hесин М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг.
С. 55-56.
39. ПСРЛ. Т. II. Стб. 729,755, 765.; Шсин М.А. Галицкое вече в 12041229 гг.; Он же. Галицкое вече в 1229-1234 гг.
40. ^син М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг. С. 54-57.
41. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 56S.
42. ПСРЛ. Т. II. Стб. 77S.
43. ПСРЛ. Т. II. Стб. 774.
44. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
45. Грушевський М.С. Хронольогія подій... С. 27, 45.; Шабага А.В. Опыт моделирования... С. 175.
46. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
47. См., напр.: Грушевський М.С. Історія України-Руси. Київ, 1993. Т. III. С. 476; Пашуто В.Т. Очерки истории... С. 217.; Костомаров H. И. Русская история в жизнеописаниях... С. 119; Котляр H.Ф. Галицко-Волынская летопись (источники, структура, жанровые и идейные особенности) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1995 год. М., 1997. С. 109; Майоров А.В. Га -лицко-Волынская Русь. C. 572.
4S. ПСРЛ. Т. I. Стб. 67.
49. ПСРЛ. Т. II. Стб. 77S.
50. См., напр.: ПСРЛ. Т. II. Стб. 762, 765, 777 и др.
51. Журавель А.В. «Аки молниа в день дождя». Т. I. С. 274-3S4.
52. Фрояов И.Я. Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 19SS. С. 76-S0.
53. Пресняков А.Е. Княжье право в Древней Руси. М., 1993.; Hесин М.А. Га -лицкое вече в событиях 11S7-11SS гг. // Русин. Международный исторический журнал / Отв. ред. С.Г. Суляк. [Кишинев]. 2009. №3 (17). Он же. Галицкое
вече при Ярославе Осмомысле // Русин. Международный исторический журнал / Отв. ред. С.Г. Суляк. [Кишинев]. 2010. № 1 (19); Он же. Галицкое вече в 1204-1229 гг.; Он же. Галицкое вече в 1229-1234 гг.
54. ПСРЛ. Т. II. Стб. 762.; Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 520; Hе-син М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг. С. 64-65.
55. См., напр.: Грушевський М.С. Історія України-Руси.С. 476; Пашуто
B.Т. Очерки истории... С. 217; Костомаров H. И. Русская история в жизнеописаниях... С. 119; Котляр H.Ф. Галицко-Волынская летопись. С. 109; Тихомиров M.H. Древнерусские города. СПб., 2003.
56. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 572; Он же. Даниил Романович в Галиче накануне татаро-монгольского нашествия //Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию профессора И.Я. Фроянова / Отв. ред. В.В. Пузанов. СПб.; Ижевск: Издательство Удмуртского университета, 2001.
57. Лукин П.В. Вече: социальный состав // Горский А.А., Кучкин В.А., Лукин П.В., Стефанович П.С. Древняя Русь. Очерки политического и социального строя. М., 200S. С. 105-107.
5S. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 572; Он же. Даниил Романович в Галиче...
59. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
60. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 572; Он же. Даниил Романович в Галиче...
61. Там же.
62. Hесин М.А. Галицкое вече в 1204-1229 гг.; Он же. Галицкое вече в 1229-1234 гг.
63. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
64. Грушевський М.С. Історія України-Руси... Т. ІІ. С. 477.
65. ПРСР. Т.Н. Стб. 71S.
66. ПСРЛ. Т.Н. Стб. 7S9.
67. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
6S. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
69. ПСРЛ. Т. II. Стб. 722, 730.; ^син М.А. Галицкое вече в 1204-1229 гг.
C. 10-11.
70. ПСРЛ. Т. II. Стб. 77S.
71.ПСРЛ. Т. II. Стб. 77S.
72. ПСРЛ. Т. II. Стб. 77S.
73. ПСРЛ. Т. II. Стб. 777.
74. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S4.
75. См., напр.: Журавель А. В. «Аки молниа в день дождя». С. 2S4 и сл.
76. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S4
77. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S4
7S. Галицко-Волынская летопись.... (Перевод О. П. Лихачевой) С. 490.
79. Майоров А. В. Галицко-Волынская Русь. С. 520.; Hесин М. А. Галицкое вече в 1229-1234 гг. С. 64-65.
50. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S4.
51. ПСРЛ. Т. II. Стб. 787.
S2. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S7.
54. Цит. по: Сергеевич В.И. Древности русского права. В трех томах. М., 2006. Т. I. Территория и население. С. 95.
55. Соловьев. С.М. Даниил Романович, король Галицкий // Современник. 1S47. Т. I. Отд. 2. СПб., 1S47. С. 110-111.; Софроненко К. А. Общественно-политический строй Галицко-Волынской Руси XI-XIII вв. М., 1955; Hесин М. А. Галицкое вече в 1204-1229 гг. С. S-9.
56. ПСРЛ. Т. II. Стб. 787.
57. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S7.
SS. Пашин С.С. Боярство и зависимое население Галицкой (Червоной) Руси XI-XV вв.: Автореф. канд. дис. Л., 19S6; Фроянов И.Я. Дворниченко А.Ю. Города-государства...
S9. Линниченко А.И. Критический обзор современной литературы по истории Галицкой Руси // Журнал Министерства народного просвещения. 1S91. № 5.
90. Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 19S1.
91. Историографию данной проблемы см.: Алексеев Ю.Г За Отечество свое стоятель // Фроянов И.Я. Начала русской истории. Избранное. М., 2001.
92. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S7.
93. ПСРЛ. Т. II. Стб. 787.
94. ПСРЛ. Т. II. Стб. 787.
95. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7SS.
96. ПСРЛ. Т. II. Стб. 754.
97. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7SS.
9S. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S9.
99. ПСРЛ. Т. II. Стб. 7S9.
100. ПСРЛ. Т. II. СПб., 1S43. С. 340.
101. Майоров А.В. Галицко-Волынская Русь. С. 462.
102. Hесин М.А. Галицкое вече в 1229-1234 гг. С. 59.
103. ПСРЛ. Т. II. СПб., 1S43. С. 340.
104. ПСРЛ. Т. II. СПб., 1S43. С. 340.
105. Ипатьевская летопись // ПСРЛ. Т. II. М., 2000. Стб. S01.
