CC BY
142
М.ОО.ОО.ИЛМ^ОИ ФИЛОЛОГИ Ю.ОО.ОО.ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
lO.OO.OO.PHILOLOGICAL SCIENCES
1О.О1.ОО.АДАБИЁТШИНОСИ 1О.О1.ОО.ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
10.01.00.LITERATURE
10.01.01 .АДАБИЁТИ РУС
10.01.01 .РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА
10.01.01.THE RUSSIAN LITERATURE
УДК 82:801.6; 398:801.6 М.А.ДУДАРЕВА
ББК: 80
ФУНКЦИЯ МОТИВА «ЧУДЕСНОГО ЗАЧАТИЯ / РОЖДЕНИЯ» В «СКАЗКЕ О МЕРТВОЙ ЦАРЕВНЕ И О СЕМИ БОГАТЫРЯХ» А.С. ПУШКИНА
«Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» А.С. Пушкина рассматривалась в контексте всевозможных параллелей, вариантов, источников. Фольклористы обращали внимание на то, что пушкинские сказки теснейшим образом связаны со сказками Арины Родионовны (1,7)2, со сборником сказок Гримм и прочими нелитературными текстами (3). Однако, говоря о фольклорной традиции в сказках Пушкина, проблему фольклоризма нельзя ограничивать исключительно «источниками»-в теоретическом ключе это, как показали исследования Д.Н. Медриша (6, 110), В.А. Смирнова, связано с постановкой вопроса о внутренних формах, преломлениях фольклорной традиции в поэтике. В последнее время сказки Пушкина принято рассматривать как некое целое и, более того, в контексте одной фольклорной традиции. Так, в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» выявлен мотив «поиска утраченной возлюбленной» (14), который реализуется в скрытом виде и в «Сказке о царе Салтане», и в «Сказке о золотом петушке». Мотив, безусловно, важный, один из стержнеобразующих, и наводящий на вопрос о «происхождении» всех этих чудесных героев и той же царевны. Странным образом у Пушкина все чудесные герои умирают (Гвидон, царевна) или как-то «вдруг» исчезают (петушок, Шамаханская царица (5,114)). Интересно, каким образом возникают такие герои. Итак, обратимся к «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях».
И в «Сказке о царе Салтане», и в «Сказке о мертвой царевне» обращает на себя внимание уже то, что герои рождаются «странно», в первом случае это происходит как бы по желанию:
Говорит он, — будь царица И роди богатыря
Мне к исходу сентября (11, 313- 314).
Здесь имеет смысл обратиться к простому подсчету - царица должна понести в январе, а на этот месяц приходится завершение исполнения цикла ярынных песен. Ярынные песни, заклинательные на брак, ритуальные песни: «девушки как бы «заклинали» себя на замужество, а своих потенциальных женихов - на брачную зрелость, ибо, по народным возрастным представлениям, начало мужского созревания приурочивалось к рубежу осени-зимы, по природной примете «Асшка чырванеець-дзяцюк шалеець/дурэе», а символический пик-к празднику Рождества Христова» (2, 189). Значит, рождение «богатыря» обусловлено представлениями о годовом космическом цикле. Во втором случае рождение царевны происходит, на первый взгляд, само собою:
Царь с царицею простился, Бог дает царице дочь.
В путь-дорогу снарядился, Рано утром гость желанный,
Девять месяцев проходит, День и ночь так долго жданный,
С поля глаз она не сводит. Издалеча наконец
Вот в сочельник в самый, в ночь Воротился царь-отец (11, 344).
В отличие от «Сказки о царе Салтане» изначально здесь речь не идет о зачатии, об ожидании царевны, однако само появление как-то «вдруг» этого ребенка знаменательно. В этом случае
параллель с русским фольклором показательна. Фольклористы, изучающие мотив «чудесного зачатия», установили связь этого мотива с появлением, рождением чудесного героя, героя-первопредка, причем обратили внимание на то, что «в формировании эпического героя главную роль играет его отец, фигура, говоря современным языком, виртуальная, поскольку он либо становится родителем в 90-100 лет, либо отсутствует во время появления сына на свет (выполняет воинские задания князя, ушел в монастырь), либо вообще умирает задолго до его рождения» (2, 95). В сказке отец появляется к рождению царевны, а мать умирает внезапно:
На него она взглянула, Тяжелешенько вздохнула, Восхищенья не снесла И к обедне умерла (11,344) Период от зачатия до рождения был «тайным», а статус невесты, впоследствии матери, знаменовался символическим состоянием между жизнью и смертью, она становилась как бы «невидимой» (2,98). У Пушкина мы наблюдаем как отсутствие отца (в период вынашивания царевны), так и внезапную смерть, можно сказать, исчезновение (алогичное, абытовое) матери. Конечно, подчеркивая всегда внутренний характер фольклоризма творчества Пушкина, можно говорить о мотиве чудесного зачатия и рождения в «Сказке о мертвой царевне». Итак, ритуальный орнамент задан поэтом с самого начала - царевна является культурным героем, связанным со знаниями первопредков, однако до этих знаний ей приходится дорасти. Казалось бы, с бытовой точки зрения, это абсурд, но, вспомним, что и царь Гвидон, прежде чем стать полноправным правителем чудного острова, солнечной земли, должен был пройти ряд испытаний, умереть и заново возродиться в новом качестве (переправа в бочке, как поглощение тотемным зверем, означает в данном случае временную смерть). Для Гвидона бочка - некий космос:
«Как бы здесь на двор окошко Нам проделать?» - молвил он, Вышиб дно и вышел вон (11, 316). Архетип окна,как перехода в другое пространство,здесь срабатывает как нельзя лучше.Для царевича это окно-переход в мир чудесный,город, которого доселе не было. Гвидон-брат «простака» русской сказки, он восприимчив к чуду:«<...> чувства связи с макрокосмом, большим, нежели бытовая среда или державная система» (9,34).
На связь царевны с иномиром указывают несколько деталей. Во-первых, ее мать как бы «ничего не делала»:.
Ждет-пождет с утра до ночи, Смотрит в поле, инда очи Разболелись глядючи С белой зори до ночи; Не видать милого друга! Только видит: вьется вьюга, Снег валится на поля, Вся белешенька земля (11,344). Злая мачеха также сетует на то, что белизна царевны обусловлена лишь тем, что ее мать «ничего не делала», а лишь смотрела на снег: И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела Да на снег лишь и глядела! (11,346). Исследуя тексты обмираний, замечаем, что душа, странствуя по тому свету, попадает в заснеженную страну: «Тот человек подвел меня к порогу, я оглянулась на пороге и, как вышла в сенцы, так и загорелась вся, как загорается бумага. И поднялась вверх, а потом опустилась и стала на снегу» (10, 363). Как и ветер, и звук, и стук, и птица, так и холод, мороз, снег являются признаками другого мира. Татьяна, заметим, в своем сне также попадает в «заснеженную страну»:
Идет по снеговой поляне, Печальной мглой окружена; (11,90) Итак, уподобление красоты царевны снегу не случайно, а продиктовано ее иномирной, бытийной природой. Во-вторых, говоря о тайной, чудесной природе царевны, обращает на себя внимание то, что богатыри в ней прозрели настоящую царевну и поселили в самое высокое место в тереме (здесь терем мыслится как космос, где самое высокое место, светлица - солнечное место):
Вмиг по речи те спознали, Что царевну принимали;
Отвели они девицу Вверх во светлую светлицу И оставили одну, Отходящую ко сну (11,349).
Б.А. Рыбаков, изучавший орнаментику избы Древней Руси, отметил то, что славянское жилище мыслилось как некий космос, в котором соблюдены законы «древней картины мира», указал также на строгое устройство дома, на деление его на сферы, самая высшая из которых -«хляби небесные», восход и заход солнца (12,500 - 501]. Итак, царевна в сказке помещена именно в «небесные хляби», которые полагаются ей по статусу-речь идет, конечно же, не о бытовом статусе. Однако царевна все-таки умирает. Для чего это нужно? Обращаясь к лекции Е.Н. Трубецкого «Иное царство и его искатели в русской народной сказке», находим объяснение сознательного спуска героя в «иное царство»-желание найти это царство обусловлено «влекомостью» к пределу, новому, небытовому знанию (16,20-23). Царевна должна попасть в такое «иное царство», неведомую страну, в которой не умрет,а заснет-ведь Елисей находит ее не мертвой:
Перед ним, во мгле печальной, Гроб качается хрустальный, И в хрустальном гробе том Спит царевна вечным сном (11,356).
Пушкиным не употреблен эпитет «мертвая» в конце сказки, как не употреблен и тогда, когда ее находят семь богатырей: Хоронить ее хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала (7,353).
Хоронить раздумали, она, «как под крылышком у сна»-ключевые моменты к пониманию ритуальной действительности поэмы. Царевна не умерла,а обмерла-она как бы (пассивно) осуществила посещение страны первопредков. В свою очередь, эта смерть дана и на испытание королевичу Елисею, который также должен посетить «иную страну»:
Вот идет; и поднялась Перед ним гора крутая; Вкруг нее страна пустая; Под горою темный вход (11,356).
«Страна пустая» в этом случае и есть «иное царство», и чтобы его достигнуть, «нужно совершить неимоверные подвиги, преодолеть несчетные препятствия и прежде всего - бесконечное расстояние, отделяющее нашу действительность от лучшего «волшебного» мира» (16, 20). Королевич Елисей проделал, можно сказать, космический путь, обращаясь к небесным светилам, чтобы найти вещую невесту, при том, что особенно важно, находит он ее не только в «стране пустой», но и под горой, в норе:
Там за речкой тихоструйной В той норе, во тьме печальной,
Есть высокая гора, Гроб качается хрустальный
В ней глубокая нора; На цепях между столбов (11, 356).
Почему вдруг в норе? В ритуальном контексте ответ находится сам собою - нора воплощает собой не просто вход в гору, а некое царство Царевны. Происходит, на первый взгляд, смена парадигм «верх - низ» - у богатырей жила в светлице, в «хлябях небесных», солнечных, а теперь -внизу, в норе. Однако русский фольклор, сказка сохранили в себе следы тотемических верований; особенно распространен был культ медведя, змеи в славянской традиции, а, как известно, медведи, змеи прячутся под камень, в берлогу/нору (13,209) (связано это с космическим годовым обновлением).Хранительницей же тотема,в свою очередь, выступала женщина (8). Думается, Пушкин уловил такую архаическую связь.Кроме того, здесь срабатывает «биографический момент»-у поэта был сборник Древних российских стихотворений, собранных Киршею Даниловым, в котором мы находим тексты былин, представляющих чудесное зачатие от змея, чудесное рождение культурного героя (4,32). Вероятнее всего, Пушкин поэтическим чутьем мог осознать эту важную деталь, которая уже, в трансформированном виде, вошла в его поэтику (и «Сказка о царе Салтане», и «Сказка о мертвой царевне»).
Возвращаясь в начало сказки, отметим еще раз важность того, как «появляется царевна», при каких обстоятельствах - мотив «чудесного зачатия / рождения» (здесь неразрывно связаны между
собой) реализует функцию указания на то, что ребенок, будущая царевна наделена изначально знаниями первопредков, однако до этих знаний должен дорасти герой, как это и предполагает Пушкин (вспомним и Дадона, которому подарен золотой петушок «на вырост», и Гвидона, от поступков которого зависит существование целого чудесного государства). Пушкинский герой всегда должен уметь отделить бытовую действительность от иной, иномирной, солнечной, чтобы возрасти над самим собой - таков идеал русской сказки: «Одни удовлетворяют потребности в «новой земле» естественными житейскими способами. Другие, напротив, преисполняются отвращением ко всему обыденному, житейскому и испытывают непреодолимое влечение к чудесному» (12,17) - таков идеал и Пушкина (деление на чудесных героев, связанных со знаниями солнечными и лунными2 в его поэтике также не случайно), таково и влияние фольклора на его художественный мир.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Азадовский, М.К.Арина Родионовна или братья Гримм/М.КАзадовский//Литературный Ленинград,-1934№ 59.
2. Бернштам, Т.А.Появление на свет. Иван-Медвежье Ушко//Бернштам Т.А.Герой и его женщины: образы предков в мифологии восточных славян.-СПб.:МАЭ РАН,2011 .-С.167-217.
3. Волков, А.Р.«Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» А.С. Пушкина и сказка А. Ю. Глинского/А.Р.Волков//Вопросы новой русской литературы.-Черновцы,1960.Т.39.Вып. 10.-С.120-128.
4. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым.-М:Наука,1977№ 6.-С. 32. (Волх Всеславьевич).
5. Медриш, Д.Н. Литература и фольклорная традиция.Вопросы поэтики.Саратов:Изд-во Саратовского ун-та,1980.-296 с.
6. Медриш, Д.Н.Народные приметы и поверья в поэтическом мире Пушкина /Д.Н.Медриш// Московский пушкинист Ш.Ежегодный сборник.-М.:Наследие,1996.-С.110-124.
7. Миллер, В.С. Пушкин как поэт-этнограф /В.С.Миллер// Этнографическое обозрение. - М.: Издание этнографического отдела, 1899. - С. 151 - 154.
8. Новиков, Н.В.Образы восточнославянской волшебной сказки/Н.В.Новиков.-Л.:наука,1974.-255 с.
9. Новикова, М. Пушкинский космос.Языческая и христианская традиции в творчестве Пушкина/М.Новикова.-М.: Наследие, 1995.-356 с.
10.Петрухин, В.Я.Загробный мир.Мифы о загробном мире: мифы разных народов/В.Я.Петрухин -М.:АСТ:Астрель,2010.-416 с.
11.Пушкин, А.С.Полное собрание сочинений:В 10 т.-Л.:наука.Ленингр.отд-ние,1977-1979.Т. 4.
12.Рыбаков, Б.А.Дом в системе языческого мировоззрения/Б.А.Рыбаков//Язычество Древней Руси. - М.: Академический проект, 2013.-С.500-501.
13.Рыбаков, Б.А. Золотой век энеолита (древние земледельцы) /Б.А.Рыбаков//Язычество древних славян/Б.А.Рыбаков.-М.: Академический проект, 2013. - 209 с.
14.Степочкина, С.Ю. Движение фольклорного мотива «поиск утраченной возлюбленной» в творчестве А.С. Пушкина: от поэмы «Руслан и Людмила» к сказкам/С.Ю.Степочкина. -Москва, 2006. Автореф.дисс....канд. филол. наук: 10.01.01.
15.Смирнов, В.А.«Евгений Онегин» /В.А.Смирнов//Литература и фольклорная традиция: вопросы поэтики (архетипы «женского начала» в русской литературе 19-начала 20 века). -Иваново:Юнона, 2001.
16.Трубецкой, Е.Н.«Иное царство» и его искатели в русской народной сказке/Е.Н.Трубецкой.-М.:Тип.Боровинско-Волдайского Кустарного и Сельско-Хозяйств. Союзного Т-ва.,1922.-С.20-23.
REFERENCES:
1.Azadovskij, M.K.Arina Rodionovna ili brat'ja Grimm [Arina, or the Brothers Grimm]/M.K. Azadovskij.- Literaturnyj Leningrad, 1934, № 59.
2.Bernshtam, T.A.Pojavlenie na svet.Ivan-Medvezh'e Ushko [The appearance of the light.Ivan-Bearish Eyelet].Bernshtam T.A.Geroj i ego zhenshhiny: obrazy predkov v mifologii vostochnyh slavjan.-SPb.:MAJe RAN,2011.-Р.167-217.
3.Volkov, A.R.«Skazka o mertvoj carevne i o semi bogatyrjah»A.S.Pushkira i skazka A.Ju.Glinskogo ["The Tale of the Dead Princess and the Seven Knights" Pushkin's fairy tale and A.Y. Glinski].Voprosy novoj russkoj literatury.-Chernovcy,1960.T.39.Vyp.10.p.120-128.
4.Drevnie rossijskie stihotvorenija, sobrannye Kirsheju Danilovym [Ancient Russian poems collected Kirsch Danilov].-M:Nauka,1977.№ 6.S.32.(Volh Vseslav'evich).
5.Medrish, D.N.Narodnye primety i pover'ja v pojeticheskom mire Pushkina[Folk omens and beliefs in the poetic world of Pushkin]. Moskovskij pushkinist III. Ezhegodnyj sbornik.-M.:Nasledie,1996.Р .110-124.
6.Medrish, D.N. Literatura i fol'klornaja tradicija. Voprosy pojetiki [Literature and folklore tradition. Questions poetics]. Saratov: Izd-vo Saratovskogo un-ta, 1980. - 296 р.
7.Miller, Vs. Pushkin kak pojet-jetnograf [Pushkin, the poet-ethnographer]. Jetnograficheskoe obozrenie. - M.: Izdanie jetnograficheskogo otdela, 1899. pp. 151 - 154.
8.Novikov, N.V. Obrazy vostochnoslavjanskoj volshebnoj skazki [Images of the East Slavic fairy tale]. -L.: Nauka, 1974. - 255 s.
9.Novikova, M. Pushkinskij kosmos. Jazycheskaja i hristianskaja tradicii v tvorchestve Pushkina [Pushkin space. Pagan and Christian traditions in the works of Pushkin].-M.:Nasledie,1995.-356 s.
10.Petruhin, V.Ja. Zagrobnyj mir. Mify o zagrobnom mire: mify raznyh narodov [Afterworld. Myths about the afterlife: Myths of different peoples].-M.:ASTAstrel',2010.-416
11.Pushkin, A.S. Polnoe sobranie sochinenij: V 10 t. [Complete Works: in 10 volumes]. - L.: nauka. Leningr. otd-nie, 1977—1979. T. 4.
12.Rybakov, B.A. Dom v sisteme jazycheskogo mirovozzrenija. Jazychestvo Drevnej Rusi. - M.: Akademicheskij proekt, 2013. S. 500 - 501.
13.Rybakov, B.A.Zolotoj vek jeneolita (drevnie zemledel'cy) [House in the pagan world [Golden Age Chalcolithic (ancient farmers) Paganism of Ancient Rus]. Jazychestvo drevnih slavjan. - M.: Akademicheskij proekt,2013.S.209.
14.Stepochkina, S.Ju. Dvizhenie fol'klornogo motiva «poisk utrachennoj vozljublennoj» v tvorchestve A.S.Pushkina: ot pojemy «Ruslan i Ljudmila» k skazkam. Moskva,2006Avtoref.diss....kand.filol. nauk:10.01.01.
15.Smirnov, V.A.Literatura i fol'klornaja tradicija: voprosy pojetiki (arhetipy «zhenskogo nachala» v russkoj literature 19-nachala 20 veka) [Literature and folklore tradition: questions of poetics (archetypes "feminine" in Russian literature of the 19th - early 20th century)].-Ivanovo:Junona,2001. 16.Trubeckoj, E.N.«Inoe carstvo» i ego iskateli v russkoj narodnoj skazke ["Another kingdom" and seekers in the Russian folk tale]. - M.: Tip. Borovinsko-Voldajskogo Kustarnogo i Sel'sko-Hozjajstv. Sojuznogo T-va., 1922.Р.20 - 23.
Мавцеи ангезаи «муъцизаи %амл /таваллуд " дар "Киссаи шоцдухтари мурда ва цафт пацлавон"-и А.С.Пушкин "
Вожацои калидй: устура, фолклор, адабиёт, Пушкин, щсса, архетип
Дар макрла таъсири фолклор ба осори Пушкин арзёбй мешавад.Кайд мешавад, ки муцаккикон аз зовияцои гуногун ба ин масъала таваццу.ц намудаанд.Аз як тараф,таваццуц ба шаклцои зоцирии фолклор,аз кабили услуб ва таъсирпазирй ва шаклцои дувумдараца нигаронида шуда, аз цониби дигар,аз тарафи Д.Н Мердиш ва В.А.Смирнов масъалаи зуцури ницонии анъанацои фолклор дар поэтика ба миён гузошта шудааст.Ба назари муаллифи макола ин,пеш аз цама,ба афсонацо тадохул дорад.
Ба цайси маводи тацкик "Киссаи шоцдухтари мурда ва цафт пацлавон"-и А.С. Пушкин пазируфта шудааст. Дар кор равиши тацщщ мукоисавию тадбикй ва ва тафсири фолклорй мавриди истифода гардидааст.
Дар макола зуцури анъанацои адабиёти шифоцй дар поэтикаи Пушкин баррасй шудааст. Дар "Киссаи шоцдухтари мурда ва цафт пацлавон" сохтори архетипии марбут ба консепсияи муъцизаи цамл /таваллуд ва Куци цацонй муайян карда шуданд.
Тацлили афсонацои Пушкин нишон дод, ки анъанацои фолклорй метавонад дар шакли ницонй бошад.Хориц намудани маънои архетип имкон медицад ба асар аз дигар зовия назар андохта шуда, барои дарки имманентии эцодиёти Пушкин мусоидат намояд.
Функция мотива «чудесного зачатия/рождения» в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» А.С. Пушкина
Ключевые слова: миф, фольклор, литература, Пушкин, сказка, архетип
В статье рассматривается проблема пушкинского фольклоризма. Исследователи с разных сторон подходили к этому вопросу. С одной стороны, обращалось внимание на внешние формы фольклоризма, стилизации и заимствования, вторичные формы. С другой стороны, Д.Н. Медришем, В.А. Смирновым поставлен вопрос о латентном проявлении фольклорной традиции в поэтике. Это касается, в первую очередь, сказок.
Материалом для исследования послужила «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях» А.С. Пушкина. В работе использован сравнительно-типологический метод исследования и фольклористическое комментирование.
В статье рассмотрены вопросы функционирования фольклорной традиции в поэтике Пушкина. В «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» были выявлены архетипические структуры, связанные с мотивом чудесного зачатия/рождения и Мировой Горы.
Анализ сказки Пушкина показал, что фольклорная традиция может проявлять в латентном виде. Извлечение архетипического смысла позволяет иначе взглянуть на произведение и способствует имманентному восприятию пушкинского творчества.
The Function Based on the «Miraculous Conception/Birth» in «The Tale about the Dead Princess and Seven Knights" by A.S. Pushkin
Key words: myth, folklore, literature, Pushkin, fairy tale, archae-type
The article dwells on the problem related to Pushkin's folklorism. The researchers approached the relevant issue from different angles. On the one hand, attention was drawn to the outward forms of folklorism, stylization and borrowing, being secondary ones. On the other hand, D.N. Medrish and V.A. Smirnov raised the issue concerned with latent manifestation of the folk tradition in poetics. It concerns, first of all, fairy tales.
It has been «The Tale of the Dead Princess and Seven Knights» by A.S. Pushkin that served as the material for the research. The author resorted to a comparative-typological method of exploration and folklore commentaries.
The issues dealing with a functioning offolk tradition in the poetics of Pushkin are canvassed in the article. In the «The Tale of the Dead Princess and Seven Knights» archetypal patterns associated with the motif of miraculous conception / birth and the World Mountain are revealed.
The conducted analysis related to Pushkin's fairy tale showed that folk tradition can be evinced in a latent form. Archetypal sense extraction allows us to take another look at the literary production and promotes an immanent perception of Pushkin's creation.
Маълумот дар бораи муаллиф:
Дударева Марианна Андреевна, номзади илщои филологи, муаллимаи кафедраи забони русии № 2, факултети забони руси ва фащои умумимаърифатии Донишгоуи дустии халщои Руссия(Руссия, Москва), E-mail: marianna.galieva@yandex.ru
Сведения об авторе:
Дударева Марианна Андреевна, кандидат филологических наук, преподаватель кафедры русского языка №2 факультета русского языка и общеобразовательных дисциплин Российского университета дружбы народов(Россия, Москва), E-mail: marianna.galieva@yandex.ru
Information about the author:
Dudareva Marianna Andreevna, candidate of philological sciences, lecturer of the department of the Russian language №2, the Faculty of the Russian language and all-educational disciplines under Peoples' Friendship University of Russia (Russia, Moscow), E-mail: marianna.galieva@yandex.ru
