CC BY
76
Р. С. Кимов
ФОРМИРОВАНИЕ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА НА ПРИМЕРЕ СОМАТИЗМОВ
В статье рассматривается участие названий частей тела (соматизмов) в формировании языковой картины мира на материале кабардинского, русского и английского языков. Выявляются типологические особенности кабардинского языка (одного из языков Западного Кавказа), связанные с уникальным сосуществованием в этом языке антропоморфной и зооморфной моделей восприятия мира. Показана особая роль соматизмов кабардинского языка в концептуализации действительности по сравнению с другими языками.
Еще в 1999 г. Е.С. Кубрякова очертила круг вопросов, которые необходимо рассмотреть исследователю при изучении языковой картины мира, а именно: соотношение концептуальных систем с языковыми, научной и обыденной картин мира с языковой, соотношение когнитивных или же концептуальных структур нашего сознания с объективирующими их единицами языка, роль языка в осуществлении процессов познания и осмысления мира, в проведении процессов его концептуализации и категоризации [Кубрякова 1999: 4-5]. При этом справедливым нам представляется мнение Н.Н. Болдырева о том, «специфика нового (когнитивного. - Р.К.) подхода к анализу семантики языковых единиц проявляется в том, что значительное место в исследованиях отводится антропоцентрическому фактору - человеку как наблюдателю и как носителю определенного опыта и знаний [Болдырев 2001: 89].
Известно, что в лингвистике принято различать две модели «видения» мира - антропоморфную и зооморфную, которые с разной степенью активности действуют в разных языках, что обусловлено социальными, географическими и иными причинами бытования конкретного языка. Признавая идею антропоцентричности практически любого естественного языка, отметим, что антропоморфная модель характерна для очень большого числа языков, в то время как зооморфная или пастушеская модель, по свидетельству Б. Хайне [Heine 1995], -явление несравненно более редкое и распространено лишь в очень немногих скотоводческих районах Восточной и Северо-восточной Африки, среди кочевых племен, говорящих на Нилотских языках (Нилосахарская макросемья), а также в Миштек-ских и Сапотекских языках Мексики [Brugman 1983; MacLaury 1989].
Тем интереснее предлагаемая статья, которая, являясь частью обширного исследования, посвященного описанию когнитивных свойств соматической лексики кабардинского языка на фоне русского и языков европейского культурного
ареала (с привлечением данных из афразийских и тюркских языков), ставит своей задачей показать замечательное переплетение обеих моделей в пределах концептосферы одного и того же языка (кабардинского), вопреки широко распространенному мнению о том, что, как правило, в пределах одного и того же языка должна действовать только одна из двух указанных моделей1.
Попытаемся подвердить наши наблюдения при опоре на несколько лексем-соматизмов: голова, хвост, нос с преимущественной опорой на когнитивные характеристики последней. Итак, словарная статья лексемы ПЭ нос содержит следующие значения, при передаче которых в целях удобства мы прибегнем к русским эквивалентам (они подаются в конце каждого кабардинского толкования).
Итак, ПЭ - (1) часть тела; (2) клюв (птицы); (3) передняя, носовая часть чего-либо; (4) кончик, острие; (5) в значении предлога с родительным падежом впереди кого-чего-л.; (6) начало чего-либо.
Нас будут интересовать все значения, кроме (5), так как использование данной лексемы в этом значении требует экскурса в грамматику, что не входит в наши непосредственные задачи. Как видно из данной статьи, лексема ПЭ нос в значениях часть тела человека и клюв птицы подаются под разными цифрами. То есть словарь считает их принципиально разными значениями. В данном случае наблюдается влияние русской лексикографической традиции. Так, в русском языке нос и клюв разные слова (ср. nose и beak) в отличие от кабардинского языка, в котором оба денотата обозначаются одним и тем же словом ПЭ нос. Здесь уместно сравнение с толкованием первого значения русского голова (ср. часть тела человека и животного...), под которое одинаково подводит-
1 Автор выражает искреннюю благодарность профессору Е.С. Кубряковой за весьма ценные идеи, которыми она делится с нами многие годы. В одной из бесед, в частности, она обратила наше внимание на сосуществование этих моделей в кабардинском языке.
ся и голова человека, и голова животного (ср. также дефиницию первого значения слова head). Вместе с тем, отвлекаясь от особенностей подачи первых двух значений (под одной или же двумя цифрами), обратим внимание на то, что уже здесь мы имеем дело с антропоморфным видением мира: в соответствии с когнитивным опытом человек, в первую очередь, нарекает части своего тела, а затем этим же словом называет и соответствующую часть тела животного. Примечательно, например, в этой связи, что в некоторых языках (Сапотек, один из Отомангских языков Мексики) передние ноги животных называются тем же словом, что и рука, т.е. концептуализируются как руки человека [MacLaury 1989: 121].
Рассмотрим теперь, каким образом в кабардинском языке концептуализируются представители других доменов при опоре на ту же самую лексему ПЭ нос, т.е. как действует механизм метафоры при расширении концептуальной сферы анализируемого слова.
Так, слово ПЭ нос используется и для обозначения выступающих в виде трубки частей артефактов типа чайника, кофейника, молочника и т.п., через которые выливается жидкость. Ср. русск. нос чайника, англ. nose of pipe, tube etc. Здесь кабардинский язык в очень большой степени напоминает данные языки, хотя соответствующие части указанных денотатов зачастую концептуализируются в соответствии с его нормами через другую лексему - БЫДЗ, русск. «сосок». Иными словами, для кабардинского языка данные референты (части референтов) буквально называются сосками. Ср. букв. каб. сосок чайника, кофейника и т.д.
Лексема ПЭ нос используется в кабардинском языке и для обозначения передних, «носовых» частей достаточно крупных объектов. Кстати, с точки зрения русского языка таким объектом может быть именно судно: ср. одно из самостоятельных значений русского слова «нос», которое определяется словарем как «передняя часть судна». Иными словами, русский язык до предела сужает круг референтов, передние части которых могут быть переосмыслены при помощи данной лексемы: Ср. русск. «нос корабля». Что касается английского языка, то он оказывается более демократичным, расширяя этот круг таким образом, что в него попадают выступающие, передние части и автомобилей и самолетов. Ср., например nose в указанном значении, которое определяется как prow, projecting part; front end of motor car, aircraft etc. Итак, если в русском языке круг объектов, пе-
редняя часть которых может концептуализироваться посредством лексемы нос, очень ограничен (ср. нос корабля, лодки, шхуны при невозможном *нос поезда, автомобиля, комбайна, трактора), в кабардинской языковой картине мира метафорический «нос» могут иметь практически все движущиеся объекты - транспортные средства, которые плавают, ходят (ездят), летают. Так, по нормам кабардинского языка, например, разбитым (расплющенным) в результате аварии, например, может оказаться «нос» практически любого транспортного средства: самолета, автомобиля, трактора, комбайна, трамвая, танка, поезда (при определенной прагматической «натяжке» в этот список может попасть даже велосипед) и т.д. Попутно сравним, однако, два русских словосочетания: (1) головной вагон < поезда > и (2) хвостовой вагон и их кабардинские соответствия - (1) носовой вагон и (2) хвостовой вагон. В примерах, подобных данным, реализуется, на наш взгляд, именно зооморфная модель концептуализации действительности, хотя в одну и ту же модель концептуализации вовлекаются разные части тела: так, в (1) русский язык опирается на метафорическую «голову» объекта, в то время как кабардинский язык использует для этих же целей «нос» объекта. Что же касается примера (2), то отметим, что в обоих случаях используется один и тот же ментальный «ресурс», а именно концепт 'хвост'. При этом укажем, что с точки зрения изучаемой проблемы такие примеры чрезвычайно редки для русского языка. Зооморфная модель концептуализации действительности вообще и ее фрагментов в частности в русском языке не носит регулярный характер в отличие от кабардинского языка. Данное замечание, как мы полагаем, в общем случае справедливо и для языков европейской культуры.
Лексема ПЭ нос служит в кабардинском языке и для обозначения дула (передней части) любого огнестрельного оружия (ср. его словарное определение как «выходное отверстие канала ствола») [Ожегов 1974]. Ср., например, элемент -ПЭ (русск. нос) в сложных словах К'ЭРАХЪУЭ-ПЭ, ФОЧЫ-ПЭ, ПУЛЕМЕТЫ-ПЭ - и их буквальные эквиваленты нос пистолета, нос ружья и нос пулемета).
Кабардинское слово ПЭ нос также служит и для обозначения острого конца любого колющего или режущего объекта. Подобное осмысление денотата слова ПЭ нос можно проиллюстрировать кабардинскими примерами типа:
СА-ПЭ кончик ножа, КЪАМА-ПЭ кончик кинжала, МЭСТА-ПЭ кончик < острие >, иглы.
Нетрудно заметить, что все эти кабардинские слова представляют собой двухчленные сложные образования с первым компонентом, обозначающим соответствующий объект, и вторым компонентом - ПЭ, который служит для обозначения концептуально переосмысленного референта слова «нос». Интересно отметить, что связь компонентов данных сложных образований в кабардинском языке четко интерпретируется в терминах мереологических отношений «часть-целое» и лексема ПЭ используется, следовательно, в качестве партитива.
Метафорический «нос» с точки зрения носителей кабардинского языка могут иметь металлические стержни типа болтов, шурупов, гвоздей. Все эти объекты имеют с точки зрения семантики кабардинского языка «голову», поэтому они должны иметь и свой «нос». Интересно отметить при этом, что «носы» соответствующих объектов могут быть очень острыми и колющими (ср. «носовые» части шурупа и гвоздя), а могут быть и совершенно «тупыми» («нос» болта, например). Более того, сверло, имея метафорический «нос», лишено такой же «головы».
В связи с анализом концептуальной структуры слова ПЭ нос рассмотрим еще один чрезвычайно любопытный пример довольно специфического «встраивания» фрагмента окружающего мира в семантику естественного (кабардинского языка), интерпретация которого в терминах концептуального анализа требует предварительных рассуждений. Так, если, скажем, по руслу высохшей реки или специально вырытого канала пустить воду, то первая «порция», т.е. как бы передняя часть водного потока, которую видит наблюдатель, уподобляется носу как части тела. Так, русская фраза Вода уже дошла до нас, используемая для описания данного сценария, по-кабардински звучала бы примерно как ПСЫ-ПЭ-р дидеж къэсащ. букв. Нос воды дошел до нас. ср. гипотет. англ.The streamnose has reached us.
С топологической точки зрения слово ПЭ нос служит также для обозначения передней части вытянутых, протяженных объектов любого размера, которые по своему топологическому типу могут быть отнесены к стрежням. Так, «нос» в концептуально переосмысленном виде могут иметь такие объекты, как ручка, карандаш, палка, шест, хворостина и т.д. В статье Е.В. Рахилиной, посвященной исследованию семантики таких слов, как конец, кромка, край, отмечается, что для обозначения аналогичных частей указанных объектов, принадлежащих к данному топологическому типу (в нашем
случае - «стержни»), русский язык использует слово конец [Рахилина 2000: 247]. Ср., каб. РУЧКЭ-ПЭ, букв. ручка+нос; КАРАНДАШЫ-ПЭ, букв. каран-даш+нос; БАШЫ-ПЭ, букв. палка+нос, с одной стороны, и русск. конец ручки, карандаша, палки и т.д., с другой. (Гипотетически на английском эти же слова буквально звучали бы примерно так: *pennose, *pencilnose, *sticknose).
Подобные примеры служат прекрасной иллюстрацией того, как носители двух языков - в нашем случае кабардинского и русского, - да и вообще языков, воспринимая один и тот же денотат или же часть этого денотата, удивительным образом встраивают его в семантику своего языка или, иначе, концептуализируют их. Как видно из данных примеров, концептуализация в данном случае как бы прямо противоположная: то, что русскому видится как конец или же кончик объекта, кабардинцем воспринимается как его начало. Нам представляется, что кабардинские примеры типа «нос» ножа, карандаша и т.д. могут быть проинтерпетированы как случаи метафорической концептуализации, укладывающейся в зооморфную модель восприятия мира. Более того, осмелимся высказать мысль о том, что здесь наблюдается даже ступенчатая концепутализация, направление которой могло выглядеть следующим образом: 1 ступень: нос человека ^ нос животного viz. птицы (антропоморфная модель), т.е. человек по своему «образу и подобию» видит животных (птицу и части ее тела); 2 ступень: нос цапли ^ нос ручки, ножа (зооморфная модель), т.е. по образу и подобию птицы и ее частей концептуализируется окружающий мир. Оговоримся однако, что указанная ступенчатость - не более чем эпистемологический прием, введенный нами ad hoc, чтобы показать один из возможных путей усложнения когнитивного опыта человека. Действительно, в онтогенетическом плане все может быть гораздо сложнее: концептуализация ведь могла осуществляться параллельно от человека и животного к другим объектам, т.е. в данной концептуализации могли быть одновременно задействованы части тела как человека, так и животного. Но все это требует дальнейших разысканий, и это, видимо, материал не одного или двух экспериментов. С одной стороны, интуиция подсказывает, что в данном конкретном случае, т.е. при концептуализации объектов при помощи лексемы ПЭ нос, для разных объектов используются «носы» разных животных. Так, скажем, при именовании очень острых, удлиненных «носов» типа карандашей, иголок, копьев именующий субъект опи-
рается на «нос» каких-нибудь аистов, цапель; при концептуализации «носа» автомобиля, трактора, например, он аппелирует к «носу» других животных: коров, овец и т.д. С другой стороны, возникает вопрос иного рода. К примеру, в нашем опыте мы столкнулись с каким-то, предположим, доселе невиданным артефактом и возникает необходимость осмысления (категоризации) и, следовательно, именования его передней части. В каком же направлении начинает работать наш мозг: мы сразу же апеллируем к концепту «нос человека» или же «нос животного», или же присваиваем этой передней части неизвестного артефакта имя «нос», соотнося его с уже известными нам объектами (ср. шурупы, болты, винты и т.д.)? А, может, существует некий сложный концепт в виде геш-тальта, к которому мы «прибегаем» в данном случае? Все эти, по нашему убеждению, вопросы еще ждут своего решения.
Возвращаясь к концептуализации кончиков ручек, карандашей посредством лексемы ПЭ нос в кабардинском языке, зададимся вопросом о том, как реагирует этот язык на ориентацию «стержней» - вертикальную или горизонтальную. Оказывается, эта реакция зависит в данном случае не от топологических характеристик объектов, а, скорее, от их физических параметров. Данное замечание, как нам кажется, небезосновательно. Так, при любой ориентации (горизонтальной или вертикальной) сравнительно небольших по размеру «стержней» (назовем их условно «короткими») типа палок, карандашей испытуемые безошибочно называют соответствующий конец объекта словом ПЭ нос. Если же объекты, сохраняя свой топологический статус «стержней», являются достаточно большими по размеру, например, столб, дерево, шест (назовем их «длинными»), то при вертикальной ориентации последних, их передняя часть именуется в кабардинском языке словом ШХЬЭ голова. Ср., например, каб. ПКЪОЫ-ЩХЬЭ в значении «верхушка столба», букв. (столб+голова) ЖЫГЫ-ЩХЬЭ в значении «верхушка дерева» (дерево+голова). Как видно, в качестве второго компонента кабардинских слов выступает ЩХЬЭ голова (см. описание лексемы ЩХЬЭ голова). Если те же самые объекты примут горизонтальное положение, более естественным обозначением их соответствующих частей будет слово ПЭ нос. Иными словами, протяженные вытянутые объекты типа столба, шеста и т.д. в вертикальном положении концептуализируются в кабардинском языке как имеющие прагматическую «голову», те же объекты в горизонтальном
положении как имеющие прагматический «нос». Это, видимо, связано с тем, что короткие стержни с точки зрения кабардинского языка имеют как бы функционально ориентированные части, а именно часть, которую держат (ср. простореч. русск. «держак»), и часть, которая выполняет предназначенную ей функцию (прокалывать, ковырять и т. д.), т. е. как бы ты не положил или не поставил нож или ручку, функции соответствующих частей остаются неизменными. Немного по-другому квалифицируются длинные стержни (дерево, столб и т.д.), они осмысляются, по-видимому, как объекты с естественной ориентацией, т.е. дерево для того, чтобы оно осмыслялось в качестве такового, должно в идеале иметь корень, ствол и верхушку, которая направлена к небу (ср. со столбом, вкопанным в землю). Проанализируем в этой связи один маленький фрагмент кабардинской языковой картины мира, который ярко иллюстрирует специфически «кабардинское» встраивание объектов окружающей действительности в семантику его языка. Если какой-либо объект из «разряда» длинных стержней создается человеком для специальных целей, например, металлическая труба, деревянный брус и т.д. с концами одинакового диаметра, т. е. как бы «равноправными» концами, то он уже в кабардинском языке осмысляется по-иному, т.е. ему придается иной топологический «статус» и он попадает в топологический тип «веревки». Так, при предъявлении большому числу информантов деревянного столба, выкопанного из земли, на вопрос о том, как называется в данном языке конец столба, противоположный тому, который находился в земле, все информанты единодушно ответили, что это его «нос». При этом отметим важный момент, что концы столба были неодинаковы: тот конец, который прежде находился в земле, был заметно более толстым по сравнению с противоположным концом. Когда мы предъявили тем же испытуемым стальную трубу такой же длины и приблизительного такого же диаметра и попросили их обозначить, где находится его «нос», они, поначалу удивившись («как же мы не замечали этого раньше?!»), не сомневаясь, заявили, что у трубы «носа» нет, у него есть «хвост+нос» и даже два равноправных «хвостоноса». Единодушное мнение опрошенных позволило нам сделать вывод об ином топологическом осмыслении протяженных вытянутых объектов типа труб, ограненных брусьев, реек и т.д. В самом деле, веревки тоже мыслятся как удлиненные объекты, но в идеале с «равноправными концами». Итак, любой
из концов объектов подобного рода кабардинский язык обозначает словом К1А-ПЭ, который является довольно близким смысловым эквивалентом русского слова конец, кончик. В рамках кабардинского языка это сложное слово, состоящее из двух самостоятельных основ К1Э хвост и ПЭ нос, т.е. любой из концов подобных объектов концептуализируется как хвост, а самые, так сказать «кончики» этих хвостов, мыслятся как «носы», букв хвостонос (ср. с гипотетическим английским tail-nose). Уместно здесь привести сравнение с макушкой дерева (подробнее см. описание лексемы ЩХЬЭ голова стр.), которая осмысляется в данном языке букв. как «хвост головы», т.е. своеобразный головохвост (ср. гипотет. англ. headtail). Когнитивный анализ лексемы к1э хвост будет дан ниже под соответствующей рубрикой.
Рассмотрим другие значения лексемы ПЭ нос. Как было видно из примеров, мы до сих пор рассматривали возможное использование данной лексемы в качестве партонимов (partonyms), т.е. для обозначения частей объектов окружающего мира.
Вместе с тем в соответствии с нашими наблюдениями пространственный домен ПЭ нос относительно легко переходит во временной, т.е. семантическая структура ПЭ нос является яркой иллюстрацией такой продуктивной метафорической модели, как ПРОСТРАНСТВО > ВРЕМЯ. Так, слово ПЭ нос сочетается с названиями периодов времени, обозначая начало соответствующего периода. Например, начало времен года (осень, зима, лето, весна) в кабардинском языке концептуально осмысляется через метафорическое значение слова ПЭ нос. Ср.:
Щ1ЫМАХУЭПЭ русск. начало зимы (букв. нос зимы);
БЖЫХЬЭПЭ русск. начало осени (букв. нос осени);
ГЪЭМАХУЭПЭ русск. начало лета (букв. нос лета);
ГЪЭТХАПЭ русск. начало весны (букв. нос весны).
(Ср. гипотетические английские слова winter-, summer-, autumn-, springnose). Соответствующие «концы» времен года концептуализируются в кабардинском языке через лексему К1Э хвост. Ср: букв. нос/хвост осени, зимы, весны, лета.
Со словом ПЭ нос сочетаются также, образуя сложные комплексы мереологического типа, и периоды суток (утро, вечер, например). Ср.:
ПЩЭДЖЫЖЬЫПЭ русск. начало утра (букв. нос+утро);
ПЩЫХЬЭЩХЬЭПЭ русск. начало вечера (букв. нос+вечер). Примечательно, что слово ПЭ нос не сочетается со словом ночь вообще. Это, видимо, связано с тем, что начало утра или же начало вечера концептуализируются как имеющие более или менее четко выраженный промежуток: начало утра в сознании носителей языка связывается с началом светового дня, т. е. с восходом солнца, а начало вечера, наоборот, осмысляется как конец светового дня, который приходится ко времени захода солнца. Ср. пару вечер-ночь, денотативная основа членов которой довольно диффузна: вечер переходит в ночь менее заметно, чем, скажем, ночь переходит в утро. Иными словами, вечер, по-видимому, и есть начало ночи, поэтому и нет необходимости вводить или, скорее, выделять его «нос», т.е. его начало. Интересно, что для концептуализации короткого промежутка времени, соответствующего «началу» вечера, т.е. того временного отрезка, указывающего на конец светового дня, кабардинский язык использует своеобразный концептуальный сценарий ПЩА-ПЭ ЗЭХЭУЭГЪУЭ, что средствами русского языка можно передать как «время, когда сливаются, смыкаются носы облаков». В рамках наивного картирования мира, реликтовых представлений об устройстве мирозданья облака, видимо, мыслились как некие существа, которые, двигаясь, «гуляя», так сказать, по небу встречаются друг с другом именно «носами». Ведь как мы попытались показать на других примерах ПЭ нос в кабардинском языке концептуализирует переднюю часть, начало практически всех «объектов» предметного мира, т.е. всего сущего.
Естественно, в рамках предлагаемой статьи мы не могли охватить все вопросы, связанные с данной проблемой. Возможным продолжением ее является переход соматизмов в другой разряд - их использование в качестве связанных форм - пре-вербов в глагольных комплексах.
Список литературы
Болдырев Н.Н. Когнитивный аспект семантики притяжательных местоимений // Русский язык: исторические судьбы и современность: Международный конгресс. 13-16 марта 2001 г. М.: МГУ, 2001.
Кубрякова Е.С. Семантика в когнитивной лингвистике (о концепте контейнера и формах его объективации в языке) // Известия АН. Сер. Литра и язык. 1999. Т. 58. № 5-6.
Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка. М., 1974.
Рахилина Е.В. Без конца и без края // Исследования по семантике предлогов. М.: Русские словари, 2000.
Brugman C. «The use of body-part terms as locatives in Chalcatongo Mixtec» (Report No. 4). Survey of California and Other Indian Languages 4: 235-290. University of California, Berkley, 1983.
Brugman C., Macaulay M. Interacting semantic systems Mixtec expressions of location // Proceed-
ings of the annual meeting of the Berkeley Linguistic Society, 1986.
Heine B. Conceptual grammaticalization and prediction // Language and the Cognitive Construal of the World by Taylor, John R. / MacLaury, Robert E. (ed.) Walter de Gruyter, 1995.
MacLaury R.E. Zapotec body-part locatives: Prototypes and metaphoric extensions // International Journal of American Linguistics. 1989. № 55(2).
R.S. Kimov
BODY PART TERMS AND THE FORMATION OF THE NAIVE WORLD IMAGE
The article is the first attempt of a cross-linguistic cognitive study of the fomation of the naive world image. The attention has been focused on the way the Kabardian (one of the languages of Western Caucasus) body-part terms in comparison with other languages (Russian, English) extend to an array of semantic applications outside the body. Typological peculiarities of Kabardian, determined by the unique coexistence of the two models - anthropomorphic and zoomorphic-have been revealed.
