CC BY
59
А.И. Фомин ФОРМА - ОБРАЗ - ЛАД
В статье сопоставляются важные для русского национального языкового сознания слова: форма - образ - лад, по-своему структурирующие внеязыковую действительность. На историческом и современном материале показано, как соотносятся сферы употребления и семантические характеристики этих символов. Разграничение функциональной сферы анализируемых лексем обусловливается, в значительной степени, их генезисом, а соответствующие предпочтения в употреблении отражают сущностные черты русской ментальности.
Ключевые слова: слово, значение, концепт, символ, образ, понятие.
Исследования в области языковой менталь-ности зачастую начинаются со слов «под концептом мы понимаем», после чего, в соответствии с принятой теоретической установкой, исследователь уверенно описывает характеристики концепта. В стороне, между тем, остается самый факт того, что концепт существует (помимо сознания исследователей) лишь в своих репрезентациях (ориентируемся на понимание концепта, представленное работами В.В. Колесова; см., напр.: [Колесов 2004: 64, 68-69]). Между тем, первичные данности лингвистики - слово и текст - и в случае лингвоментальных изысканий остаются основой исследования, позволяющей изучать не постулируемые нами термины или, в лучшем случае, этимологию и материалы лексикографов, а языковое воплощение отношений «вещь - идея». Это принципиальный для нас взгляд от слова, опирающийся на русскую реалистическую традицию и характерный для петербургской русистики (подробнее см.: [Колесов 2003: 417]). Совокупность содержательных форм слова1 действительно позволяет объективировать концепт, но априорная убежденность в реальности последнего - это, скорее, случай веры (или удобства описания), нежели результат следования фактам языка.
В становлении национального концепта -этого «неясного нечто» (известная характеристика С.А. Аскольдова) - есть своя логика и системность, хорошо прослеживаемая на диахрониче-
1 Под содержательными формами слова вслед за В.В. Колесовым понимаем образующие смысловое единство слова образ, «психологическую основу» словесного знака, понятие, представляющее «логические функции сознания», и символ, «общекультурный компонент словесного знака, определяющий ментальное поле сознания» [Колесов 2002: 42]. Названные формы не только соотнесены с функциями сознания (апперцепцией, логикой, осмыслением), но и «воспроизводят» диахроническую судьбу слова: «обогащение смыслом» в образе, выстраивание четких дефиниций в понятии, сбрасывание сущностной характеристики в символ [Колесов 2004: 66-69].
ском материале. Однако разнообразие связей содержательных форм - образа, понятия, символа -в их последовательном развитии или взаимопереходах, их отношения с заимствуемыми единицами, реакции на изменяющуюся действительность и сдвиги в господствующей идеологии, зависимость от сети аксиологических представлений этноса, фактически, делают каждый фрагмент описываемого лингвоментального плана уникальным.
Чрезвычайно интересны, на наш взгляд, отношения заимствованных и исконных форм, не только «делящих» ментальный план, но и обогащающих его в своем взаимодействии за счет привнесения новых оттенков смысла и дополнительного распределения функций. Анализ такого рода отношений позволяет за развитием и углублением того или иного признака лучше увидеть предпочтения национальной ментальности.
Настоящая работа и есть попытка увидеть за отношениями исконных и заимствованных слов черты национального восприятия действительности. Выбор же конкретного фрагмента этой действительности обусловлен интересом к так называемой метаязыковой составляющей семантики выбранных ключевых слов. За указанной лексикой (форма - образ - лад) стоит некоторая категоризация внеязыковой действительности, которую в общем виде можно определить как «конструктивное устроение внешнего мира». Показательно, что значения этих слов (некоторые из них, во всяком случае) соотносимы с лосевской формулой эйдоса: «... Структурно-умный рисунок вещи, наглядный и смысловой одновременно, смысловая фигура, данная как некая неделимая индивидуальность» [Лосев 1993: 413].
Обратимся к непосредственно интересующим нас предметам. Лексика с корнем form- появляется в русском языке в петровскую эпоху (впервые слово форма зафиксировано в «Трея-зычном лексиконе» Ф. Поликарпова (1704)). Не
имея опоры в национальном корнеслове и не входя в исконную систему ассоциативных связей, слово форма оказывается удобным средством для реализации семиотической функции. Это удобство знака, но не символа, которое оборачивается немотивированностью именований, задаваемых номинируемыми реалиями, или возможностью произвольных приращений смысла, определяемых не языковым сознанием говорящих, а теоретическими построениями в научном дискурсе.
По наблюдениям исследователей, исследовавших так называемые «заимствованные концепты», «мотивирующий признак заимствованного концепта неизвестен..., но он востребован и актуален, у исконных концептов этот признак просто забыт» [Пименов, Пименова 2005: 143]. Заметим, что о заимствовании концептов пишут и исследователи современных лингвостилистиче-ских явлений [Какорина 2008: 528]. Сама по себе возможность заимствования концепта («представления о фрагменте мира», которое «формируется общенациональными признаками» [Пимено-ва 2007: 14]) представляется маловероятной. Естественно предположить, что актуальный, востребованный, но отсутствующий в системе признак появляется в конкретной содержательной форме, которая наиболее отвечает данной потребности. Сложнее, если за перенимаемым понятием стоит сколько-нибудь объемная системная общность. В таком случае система понятий принимаемой теории неизбежно взаимодействует со сложившейся системой концептов заимствующего языка.
На примере формы можно видеть, что немотивированное слово в совокупности большинства своих значений развивает общий признак внешнего очертания, рамок, ограничения [БАС 1950-1969]. Далее - назовем это поисками смысловой опоры - развивается языковая противопоставленность формы (как чего-то внешнего) внутреннему, содержанию, сущности предмета (явления). Ср.: ...смешивают внешнее с внутренним, форму с содержанием, норму с живою самостоятельною силою, кору с сердцевиной (Ив. Аксаков). Важнее внутреннее и отсюда лишь шаг до утверждения малозначительности формы: Форма -дело второстепенное; она изменилась у меня по упреку Пушкина... (В. Одоевский).
Разумеется, форма не тождественна посторонней предмету схеме, она свойственна, присуща ему, это относится, однако, лишь к «правде» логических построений. Языковому же сознанию форма представляется внешней, посторонней предмету и, тем самым, противопоставляется
внутреннему, т.е. самой природе предмета: Эта сила, чудесная, таинственная, в то же время не вполне сознательная, сохраняет русского крестьянина и под кнутом, и под палкой, и в крепостном унижении - словом, вне всяких форм и против всяких форм (Г. Успенский, неточное цитирование Герцена). Наконец, форма может становиться прямо враждебной: форма, как и буква, может убить дух животворный (Победоносцев).
Мы обсуждали форму как понятие, однако действительную укорененность слова в национальном сознании можно проиллюстрировать лишь с привлечением других содержательных форм; удачную возможность здесь дают тексты В. В. Розанова, одна из книг которого («Мимолетное. 1914 год») непосредственно начинается обсуждением соответствующего мотива. Приведем несколько цитат:
1) Формализм в государстве...
Ну, а попробуйте без формы, сняв сюртук...
Вы сняли сюртук, ваш vis-a-vis снимает и сорочку...;
2) «В отечестве и - форма!...Какое же Россия мне отечество, когда со мной говорят по форме»;
3) Чиновник мог бы ответить: «Господа, ведь и вы пишете сочинения пером определенного вида и даже придаете сочинениям определенную форму: предисловие, содержание в главах, заключение. Без формы нельзя».
Без формы мир не стоит.
В близком контексте не только сталкиваются слова-понятия и слова-образы, но и возникает многозначность заимствованного слова: Формализм... Попробуйте без формы, сняв сюртук. Сближение отвлеченного и конкретного значений создают символическую перспективу слова; так, в третьем примере форма во втором использовании уже символ, указывающий непосредственно на форму сочинений и, одновременно, реализующий целую цепочку дальнейших значений: «внешние рамки», «ограничения», наконец, «онтологической необходимости». Наличие подобных употреблений указывает на различие содержательных форм, своей совокупностью формирующих целое концепта.
В действительности, форма не только присуща, но и онтологически обязательна, что хорошо видно на примерах из научных текстов. Так, «лингвистическое» значение - «видоизменение одного и того же слова, прибавляющее к нему дополнительное понятие или выражающее отношение данного предмета мысли к другим предметам мысли того же предложения» [БАС 1950-1969] -
с очевидностью указывает и на «внутренний» компонент в семантике формы.
Философский же дискурс идет дальше: форма есть «нечто внешнее» и, одновременно, нечто, имеющее отношение к существу предмета или явления. Эти представления, сформулированные, как известно, Аристотелем, с воодушевлением были восприняты русской традицией, что хорошо видно на примерах различных авторов. Так, разбирая аристотелевское tÔ t... %n efnai, В.В. Розанов так определяет развившуюся далее схоластическую формулу: «.causa formalis. То есть форма, но не как геометрическое очертание только, а как зиждущее начало всякого предмета или явления» [Розанов 2006: 37]. Отметим авторскую акцентировку сочетания как будто бы противоречащих смыслов: геометрическое очертание, т.е. внешние рамки и зиждущее начало, «локализуемое» бытовым сознанием внутри предмета или явления. Кажущееся противоречие, собственно, и возникает от смешения уровней восприятия: бытового и научного дискурса.
Не углубляясь в вопрос, сошлемся на основательный экскурс в эту проблематику С. А. Алексеева (Аскольдова): на значительном материале, почерпнутом в сфере художественной деятельности, и, ориентируясь на аристотелевское понимание формы как «активного начала жизни и бытия» [Аскольдов 1925: 306], философ показывает действительное «вторжение формы в права содержания» [Аскольдов 1925: 322].
Заметим, что подобное философское освоение «аристотелевой» формы на восточнославянской почве имеет давнюю традицию. Ср. у Г.С. Сковороды:
Душ а. ...Херувимская сень, что ли она есть?
Д у х. Сень, тень, краска, абрис, одежда, маска, таящая за собою форму свою. Идею свою, рисунок свой, вечность свою - все то есть херувим и сень вместе, то есть мертвая внешность.
Но вошли ли в национальное языковое сознание представления о форме как имманентном и даже «зиждущем» начале? Несомненно, нет; такие трактовки для русского мировосприятия обречены оставаться интеллектуальными упражнениями или же занимательными и изящными парадоксами, но, не опираясь на «правду языка» и не корреспондируя с чертами национальной ментальности, не могут войти в концептуальные представления русского сознания. Хорошо известны рефлексии русских философов: «оформление своего творчества затруднено... для русского человека. Гений формы - не русский гений» [Бердяев 2000: 279]; «не-
склонность и неспособность ко всяким задачам внешней организации. соответствующее равнодушие к внешним формам» [Астафьев 2000: 42]; «тяготение к бесформенности. специфически русское формоборчество» [Степун 2000: 327]. За отмеченным небрежением формой стоит обостренное внимание и «предпочитающий» интерес к явлениям сущностного порядка. Об этом также сказано не мало, мы же ограничимся следующей иллюстрацией, не содержащей специальных рефлексий на тему формы (чем, собственно, и ценен такой материал):
- Я сказала Тихону (брат, юрист)... Он сказал, что это Сибирем пахнет.
- Сибирью...
- Сибирем,- она поправила - равнодушная к форме и выговаривая, как восприняло ухо. Она была занята мыслью о ссылке, а не грамматикой (В.В. Розанов). Розановский комментарий к словам жены (приведен диалог автора и его супруги) явно указывает на узуальность противопоставления формы и мысли, т.е. смысла, сути, наконец, существа высказывания. Подобные примеры можно было бы без труда множить и далее, но, как представляется, материала (вкупе с приведенными выше цитатами) достаточно для заключения, что форма остается внешней, а в силу этого и малосущественной в картине русского миропонимания. Сказанное, разумеется, не зачеркивает значимости понятийного использования формы, в первую очередь, в научном дискурсе, но определенно исключает это слово из числа репрезентантов ключевых русских символов. Вероятно, справедливым будет утверждение, что «равноправное» сочетание семантики внешнего и внутреннего в едином символе, организующем картину действительности, невозможно в русском языковом сознании.
Значит ли, однако, все сказанное о форме и ее восприятии в национальном сознании, что так называемый концепт 'форма' заместил некую лакуну национальной речемысли? Припомним, например, замечание: Я не думаю изгонять слов: антипод, горизонт, атмосфера, эклиптика и им подобных, хотя они и довольно чужды нашему говору; но не утверждайте, чтобы их не было на русском языке (В.И. Даль). Эти слова великого лексикографа довольно ясно указывают на то, что язык содержит «отсутствующие» значения, видимые нами в заимствуемых единицах номинации, но лишь представляет их иным, окрашенным национальной спецификой, образом в соответствии с оригинальным «сгибом народного ума» (выражение А. А. Потебни).
Главным ориентиром в поиске исконных эквивалентов нам, естественно, послужит словарь В.И. Даля, сгруппированные «тождесловы», «со-словы» и «однословы» которого суть предвосхищающее сегодняшние интенции науки всматривание в ментальность национального языка. Даль определяет форму с помощью слов: «фигура, наружный вид, ураз, образ, очерк или стать». Отметим в этом перечне, учитывая наличие упомянутых выше семантических оттенков («внешние рамки» предмета и одновременная «соприсущ-ность» ему) и соответствующей употребительности, слово образ. Не менее важное основание сопоставления формы и образа - отпечаток на последнем слове интеллектуальной традиции, сформированной в процессе усвоения греческого наследия.
Итак, образ есть некий возможный коррелят форме. Слово хорошо изучено, потому, оставив иллюстрации, воспользуемся результатами соответствующих исследований. Книжная традиция употребления слова позволяет эксплицировать его семантику, апеллируя к смыслам греческих эстетических категорий. По наблюдениям изучавшей славянские Ареопагитики Н. Г. Николаевой, «в понимании средневекового книжника об-разъ обладал внешней, зрительно воспринимаемой стороной и внутренним содержанием» [Николаева 2007: 25]. Конкурируя со словом знамен1е, образъ «чаще актуализирует значение 'внешний вид, изображение'» [Николаева 2007: 26].
В.В. Колесов, сопоставляя факты истории литературного языка и диалектов, заключает, что слово тяготеет к передаче синонимичных значений включающих компонент «внешняя форма» [Коле-сов 2004б: 690]. Древнерусский книжник воспринимал «образ как символ вещи, модель ее, образец» [Колесов 2004б: 691].
Исследовав на обширном славянском сопоставительном материале историю слова образ, М.И. Чернышева прослеживает этимологически исходное значение (согласно Фасмеру, оЬ-га2ъ связано чередованием с ге2ай) и далее представляет присущую образу «систему основных смысловых идей» в следующем виде: а) изображение как результат обработки материала и как отпечаток с чего-либо; б) «внешний вид»; «пример, образец для чего-либо» [Чернышева 1991: 107]. (Заметим, что на эти тянущиеся из истории смыслы в значении слова указывает и Даль: ображать, об-разить есть «придавать чему образ, обделывать, выделывать вещь, образ чего из сырья»).
Разложение первоначально синкретичной семантики дало жизнь ряду отдельных значений: «очертание, вид», «подобие», «форма, способ воплощения», «образец, тип, прообраз» [Колесов 2004а: 53]. О развитии «семы 'внешний, наружный, видимый зрением'» пишет М.В. Пименова [Пиме-нова 2007: 287].
Итак, образ сближается с формой по семантическому признаку «внешняя», «наружная» сторона предмета или, шире, действительности. (Интересно отметить, что в этом значении, фактически, встречаются две традиции освоения антично -го наследства: христианское усвоение неоплатонизма через восприятие переводов Ареопагитик и схоластическая интерпретация Аристотеля).
Однако оказывается, что «внешний» признак формы и «внешний» признак образа не тождественны. Образ включает оттенок «внешний», но по исконному значению (движению мысли «от этимона») он не внеположен предмету. Это внешняя сторона предмета, но не внешняя по отношению к самому предмету. Не так с формой, она является внешней по отношению к предмету, а потому и не сочленима с содержанием (см. выше); именно поэтому форма как инструмент служит механическому воспроизведению, т.е. тиражированию: отливать в форму = продуцировать копии.
Что касается образа, отмеченное выше «самостоятельное» значение «образец, тип, прообраз» не что иное, как модель, принцип создания, воспроизведения, наконец, творения, но не повторения. Лингвистика знает среди своих категориальных предметов аналог модели-принципа - это символ. Ср.: «Символ вещи есть закономерная упорядоченность вещи, однако данная в виде общего принципа смыслового конструирования, в виде порождающей ее модели» [Лосев 1995: 48].
Еще один признак образа, ярко отличающий его от формы, - «уникальность». Форма может указывать на ряд тождественных предметов, образ - никогда: «Образ жив, пока жива человеческая индивидуальность. Он, образ, страдает, когда его воспринимают или воспроизводят одинаково двое» (В.И. Белов).
До сих пор наше изложение основывалось на строгих фактах, ведших к соответствующим выводам, далее наши построения носят в большей степени гипотетический характер - мы предлагаем наше видение эстетического (в исконном до-баумгартеновском значении греческого слова afsqhsij) освоения действительности языковым сознанием. Как было показано выше, слово форма как ключевой символ, охватывающий сущно-
стную сторону предмета (явления) языковым сознанием отвергнуто, а слово образ не без сильного влияния книжной традиции заняло (в этом отношении) свою нишу в дериватах образа, образец, прообраз. В определенной оппозиции к этим словам стоит слово лад, особенным образом определяющее и организующее действительность.
Фиксируемые словарями значения слова -«мир, согласие», «порядок, слаженность» [БАС 1950-1969], «сговор», «часть свадебного обряда», «хороший результат» [СРНГ 2002-2006] - позволяют сделать следующее обобщение: лад - чаемый принцип организации человеческого сообщества. Убедительное свидетельство в пользу такой трактовки - выбор В.И. Беловым слова лад в качестве названия книги, повествующей о внутренне и всеобще гармонизированном существовании - жизни, быте, труде - русского крестьянина. Ср.: сходный смысл в высказываниях принципиально иных авторов: Боятца подобает бога и заповеди его соблюдать, так и мы со Христом ладно до пристанища доедем (Аввакум); Жизнь только тогда хороша, когда она очаровательна и музыкальна, когда в ней полный лад, полное созвучие, и когда мы не анатомируем ее (Победоносцев). Приведем также фразеологизмы из числа включенных В.И. Далем в соответствующую словарную статью: Хожено да лажено, так хоть чортродись; Лады всего дороже.
Этимология слова неясна [Фасмер 19861987], но показательны свидетельства исторических словарей. В частности, у Срезневского (старославянская традиция почти не знает употребления этого слова) отмечены ладьно - «одинаково, равно», ладодьни~ - «равноденствие», ладь-ныи - «подобный» [Средневский 2003]. Можно предположить, что эти утраченные ныне значения указывают на признак, легший в основание представления о ладе как мире, гармонично устроенных жизни и быте. Равность и подобие суть качественные признаки, обеспечивающие лад частей между собой, слаженность в совместном бытии.
Функционирование слова лад, несомненно, заслуживает отдельного пространного исследования, мы же ограничимся здесь следующими замечаниями: 1) из приведенных примеров видно, что лад организует действительность изнутри, это, в первую очередь, принцип строя (устройства) чего бы то ни было;
2) при этом лад «осуществляет экспансию» во внешнюю, формальную сферу. Ср. характерное: не ладно скроен, да крепко сшит. Множественные устойчивые употребления слова свиде-
тельствуют о его укорененности в практической, бытовой сфере языкового сознания;
3) в слове отражается такая особенность национального мировидения как обязательная включенность аксиологического мотива в представления об устройстве окружающего мира. Лад и его дериваты в абсолютном большинстве случаев (за исключением терминологии) сохраняют положительную оценочность.
Сопоставляя лад, форму и образ, приходим к выводу, что в русском языковом сознании лад оказывается своего рода аксиологическим гиперонимом для двух других слов. Как сущностный принцип лад выше внешней формы: если есть лад, форма не важна (ср.: приведенный выше фразеологизм). А как принцип, последовательно проводимый языковым сознанием во всех сферах жизни и быта (ср.: множественность «практических» значений лада (ладов), приводимых в СРНГ: «ремонт», «клепка», «концы веревок», «мука для теста», «секреты колдовства») лад функционально превосходит книжный образ.
При сопоставлении трех символов видна еще одна особенность - лишь слово лад оказывается индифферентным к дихотомии «внешнее -внутреннее». Но эта индифферентность означает не отрицание, а интеграцию обоих признаков, их контрастность снимается на уровне сущностной (ладной) организации предмета или явления. Обратим внимание на возможность подчеркнутого вычленения и в форме и в образе именно внешней стороны как противопоставленной сущностной природе предмета или явления. Ср.: ...самая забастовка была лишь формою, видом, под которым таился другой мотив... (В. Розанов); ...наше поведение только по форме воинственное и совершенно мирное по содержанию. (М. Пришвин); Есть эти праведники и страдальцы за правду, -видим мы их иль не видим? Не знаю; кому дано видеть, тот, конечно, увидит их и осмыслит, кто же видит лишь образ звериный, тот, конечно, ничего не увидит. (Ф. Достоевский); ...если к пустому «ничто» мы прибавим сущность, затем наделим ее признаками, наконец дадим ему причину и создадим из нее следствия, то оно еще не будет реальным предметом, но только образом -мыслимым, но не существующим; будет представлением вещи, но не самою вещью. (В. Розанов). Между тем совершенно невозможны сочетания *только по ладу, *лишь ладом.
Таким образом, и говоря об этом, мы формулируем вывод настоящей работы, лад для русского языкового сознания оказывается своего ро-
да принципом (возможно, лишь чаемым), но обязательно предполагающим гармонию элементов, даже не предполагающую расчлененности и со-полагания внешнего проявления и внутреннего (сущностного) содержания.
Было бы интересно также проследить далее отношения лад - ряд, имея в виду, что актуальны и отношения ряд - форма (ср.: обрядить в форму). Эти сюжеты, однако, выходят за рамки данной статьи.
Список словарей
БАС - Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л., 1950-1968.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1955.
ССЯ - Словарь старославянского языка. Репринт. изд.: В 4 т. СПб., 2006.
Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 2003.
СРНГ - Словарь русских народных говоров / Отв. ред. Ф.П. Сороколетов. Вып. 1-40. СПб., 2002-2006.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1-4. М., 1986-1987.
Список литературы
Аскольдов (Алексеев) С.А. Форма и содержание в искусстве слова // Литературная мысль. III. Л., 1925.
Астафьев П.Е. Национальность и общечеловеческие задачи // Философия нации и единство мировоззрения. М., 2000.
Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века. Судьба России. М., 2000.
Какорина Е.В. Активные процессы в языке средств массовой информации // Современный
русский язык: Активные процессы на рубеже XX-XXI веков. М., 2008.
Колесов В.В. Философия русского слова. СПб., 2002.
Колесов В.В. История русского языкознания. Очерки и этюды. СПб., 2003.
Колесов В.В. Концепт культуры: образ - понятие - символ // Слово и дело. СПб., 2004.
Колесов В.В. Семантический синкретизм как категория языка // Слово и дело. СПб., 2004а.
Колесов В.В. Слова литературного языка в диалектной речи. Образ // Слово и дело. СПб., 2004б.
Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. М., 1995.
Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука // Лосев А.Ф. Бытие - имя - космос. М., 1993.
Николаева Н.Г. Славянские Ареопагитики: лингвистические исследования. Казань, 2007.
Пименов Е.А., Пименова М.В. Сопоставительный анализ заимствованных концептов (на материале русского концепта идея и немецкого концепта Idee) // Концептуальные сферы «мир» и «человек». Кемерово, 2005.
Пименова М.В. Красотою украси: выражение эстетической оценки в древнерусском тексте. СПб.; Владимир, 2007.
Пименова М.В. Методология концептуальных исследований // Антология концептов. М., 2007а.
Розанов В.В. Комментарий // Аристотель. Метафизика. М., 2006.
Степун Ф.А. Мысли о России // Соч. М.,
2000.
Чернышева М.И. К истории слова «образ» // Историко-культурный аспект лексикологического описания русского языка. М., 1991. Ч. I.
A.I. Fomin FORM - IMAGE - LAD
The article explores the following words: form - image - lad (Russian), which are important for the description of national Weltanschauung. Each of them takes its own part in the process of categorization of the world. The usage and semantics of these symbols are represented on the base of historical and modern facts. The functional distinctions depend on the genesis of these words, and the preferences in their usage correspond with the essential features of Russian mentality.
Key words: word, meaning, concept, symbol, image, conception.
