CC BY
42
ФОЛЬКЛОРНО-МИФОЛОГИЧЕСКАЯ ПОЭМА ВЯЧ. ИВАНОВА «СОЛНЦЕВ ПЕРСТЕНЬ»
Анализ поэмы Вяч. Иванова «Солнцев перстень» является фрагментом неоконченной книги Н.Д. Тамарченко «Русская поэма Серебряного века», над которой он работал в последний год своей жизни.
Ключевые слова: фольклорно-мифологическая поэма; жанр; сюжет; фольклор; волшебная сказка; Вяч. Иванов.
От поэмы-мистерии эта разновидность жанра отличается подчеркнутой фольклорностью - как в плане стилистики, так с точки зрения сюжета: используются схемы и мотивы народного творчества, восходящие к национальной (иногда - мировой) мифологии, с переплетением языческих и христианских образов и мотивов. Задача здесь - не индивидуально-авторская литературная обработка традиционного и совершенно готового религиозного сюжета (как в поэмах-мистериях), а максимально аутентичная реконструкция архаического пласта народного сознания и слова, связанная со стилизацией языковой, мотивной и персонажной образности фольклора, но буквально не совпадающая ни с каким конкретным фольклорным источником.
«Солнцев перстень» Вяч. Иванова (до 1911) - поэма, имеющая форму монолога-наставления герою, стремящемуся узнать тайну мироустройства и овладеть ею, подчинить ее своей воле. Некий субъект предписывает слушателю-ученику (во всяком случае, младшему, менее осведомленному, зато готовому практически осуществить сказанное) последовательность и характер действий, необходимых для достижения цели, о которой мы узнаем далеко не сразу. В это объемлющее высказывание, направляющее возможное развитие сюжета, включены последовательно высказывания других персонажей. Их смена и образует главные вехи и этапы сюжетного развертывания.
Во-первых, это ритуальное обращение-призыв будущего седока к коню. Герой должен «стать на край, где плещет море» и в тот момент, когда месяц сменит зашедшее солнце, призвать крылатого коня, который домчит «неробкого» седока на край уже всего света,
К заповедной той черте,
Где небес дуга с землею Золотой свита шлеею,
Где сошелся клином свет Ничего за тыном нет1.
Здесь впервые появляется место свершения чаемого рассказчиком будущего события и тот вопрос, ответом на который должно это (пока совершенно неясное) событие стать:
Во-вторых, когда конь появится, а герой схватит его за узду и прыгнет ему на спину, тот задаст седоку - под угрозой смерти - три загадки (мотив волшебной сказки). Третья из них наиболее очевидно связана с наметившейся целью сюжета: нужно объяснить, почему «в своем притине» (в данном случае - в высшей, полуденной точке своего пути по небу)
Оказывается, что у Солнца под землей есть сияющий и слепящий его двойник.
Когда конь, по велению победившего (разгадавшего загадки) седока, примчится в те луга, где Солнце меняет коней в своей колеснице, он внезапно окажется перед частоколом, окружающим Дом Солнца, а затем - перед «ниткой», которой перегорожена тропа к Дому. Здесь седок отпустит коня.
В-третьих, для преодоления возникшего препятствия нужен заговор, который произнесет оказавшийся перед ним герой. Хотя указания на субъекта речи в этом месте нет, сейчас заговор произносит, видимо, наставник, сравнивая «паутинку» с веретеном и медным волосом. Речь приводит к метаморфозе: нитка оборачивается змейкой. Следуя за ней по ступеням, ведущим вниз, герой окажется в том самом дворе, где умирало на костре заходящее Солнце. Круглый двор - мир в миниатюре: триста шестьдесят золотых столбов окружают «ямовину» посредине; по столбам вниз головами висят спящие золотые драконы, наверху на каждом - турий золотой череп, на темени которого - спящий орел (лишь один из них бодрствует на страже «ямовины» и костра).
Что ни вечер, солнце, в злате Что сгорело ввечеру?
Солнце кажется темно, Словно черное пятно.
<П>
В-четвертых, герою предстоит встреча с Государыней-Зарей, которая творит тризну по Солнцу и «о девичьей тужит доле», прикрывшись, «как вдова», покрывалом. Следует большая речь Зари, которая цитирует прощальные слова к ней умирающего Солнца.
Солнце-жених держит ее в волшебном плену, каждый раз, едва появившись, всходя на костер и на прощанье заповедуя ей ждать его «с новым венцом» и встречать «солнцевым кольцом». Тогда возможна остановка этого неизбежного движения к смерти и новому рождению, а следовательно, и брак:
Встретишь с перстнем у ворот -Встанет мой солнцеворот.
Сбережешь залог прощальный,
Солцев перстень обручальный, -Будешь ты моей женой Вечно царствовать со мной.
Та, что перстень обронила,
Вновь меня похоронила,
Вновь на срубе мне гореть...
Вспоминая погибшее, «прянувшее» в «жерловину» (некий колодец, «студенец») Солнце с четверней белых коней, его «вдова» и в то же время «дева» причитает по нем и по своей горестной доле («Знать другая у царя / Молодая есть Заря») и, готовая расстаться с кольцом, идет на другой двор. Герою велят следовать за ней и за змейкой, чтобы в нужный момент завладеть кольцом.
Оказывается, что когда царица-Заря в тоске и горе уронит «солнцев перстень в студенец», его подхватит
Рыба - гостья не простая,
Одноглазка золотая,
которая
В струйной зыби студенца Что ни вечер, ждет кольца.
Здесь мы вплотную приближаемся к центральному событию поэмы, причем впервые рассказчик - неведомый наставник героя - выдает свою собственную цель. Ему нужно, чтобы герой пустил стрелу в эту самую рыбу, которую он воспринимает как врага, называя ее «зубастым татем».
Что же сделает этот «тать», поймав оброненный перстень? Рыба, как тут же выясняется, участвует в «солнцевороте», доставляя перстень по «заводи проточной» на другой конец света - на его восточную «окраину», к другой, новой Государыне-Заре. Та выпускает из подземелья новых ко-
ней и отдает перстень Солнцу. Здесь в пятый раз меняется субъект речи, появляется монолог восточной Зари:
«Женихом тебя я чаю А кольца не примечаю, -Молвит, - что ж, мой светлый свет,
На тебе колечка нет?»
Вот оно: надень заветный Царский перстень самоцветный!
Выйдешь с перстнем из ворот -Станет твой солнцеворот.
А дотоле, по неволе,
Голубое должен поле Плугом огненным пахать,
До межи не отдыхать.
Уронил ты перстень в воду -Потерял свою свободу,
Солнце красное катись,
К милой с перстнем воротись!»
Итак, Восточная невеста Солнца, завладев кольцом, тут же отправляет своего жениха к «милой» (для него) сопернице, поскольку его путь -«подневольное» выполнение предначертанного и необходимого долга. Бессмертие и вечный труд Солнцу как будто навязаны; ведь навсегда обручиться с Западной невестой (остаться с ней) означало бы для него - умереть и остановить «солнцеворот», т.е. свое движение (пахоту огненным плугом по голубому небу), создающее мировой порядок.
В этой точке развития поэмного сюжета мотивы волшебной сказки наиболее явно уступают место мифологическим мотивам: природные силы (Солнце, Зори) персонифицированы не сами по себе, а как участники космического миропорядка, имеющие в нем каждый свою, предписанную ему, роль и свою судьбу2. Но в таком случае может возникнуть вопрос об инициаторе этого порядка и о том, как обеспечивается его сохранение.
На этот вопрос и отвечает комментарий рассказчика к речи Восточной
Зари:
Солнце в путь; но заклятое То колечко золотое Зорька рыбке отдает;
Рыба влагою проточной Мчит его к заре восточной; А придверница Заря Спросит перстень у царя,
Без того не помирится:
Так с начала дней творится, Рыбьим ведовством заклят Солнца пленного возврат.
Если кольцо в таком контексте - символ не только брака, но и «вечно повторяющегося временного цикла»3, то Рыба - один из наиболее употреблявшихся в христианской традиции символов Христа4. Следовательно, Христос-рыба (как ипостась и воплощение Бога в видимом мире) силой заклятия поддерживает нерушимость естественного (при всей парадоксальности) миропорядка5.
Теперь становится понятно главное событие поэмы: попытка рассказчика убедить слушателя в необходимости и правомерности разрушения миропорядка посредством если не убийства рыбы-Христа, то лишения силы заклятия, наложенного им на действия Солнца:
Прежде, чем мы рассмотрим эту весть (как увидим, воистину, благую), обратим внимание на роль в сюжете символа Глаза. Х.Э. Керлот приводит очень важные для нас слова Платона о том, что глаз не мог бы смотреть на солнце, если бы сам в каком-то смысле не был солнцем. Аналогичное представление было у древних египтян7. В христианской символике Глаз означал Бога-отца или Троицу8. В древнеегипетской символике Глаз «представлял всевидящее око Гора - Бога Солнца»9. В славянской мифологии Глаз, подобно кругу (и, по-видимому, кольцу) и костру, символизировал Солнце10.
Таким образом, выстрел должен разрушить связь и своего рода тождество между Рыбой и Солнцем, т.е. лишить Рыбу-Христа ее Божественной природы и воздействия на ход мирового круговорота. Кто же в таком слу-
Слушай, кто умеет слушать! Коль умыслилчары рушить, Милой жизни не щади; Каленою угоди Рыбе в глаз! Орел бессонный Из глазницы прободенной, Молнией разрезав мглу, Вырвет с яблоком стрелу6. Взмоет ввысь, но долу канет, Смирный сядет, в очи глянет;
чае рассказчик, если он стремится к подобному вторжению в установившийся миропорядок?
Вряд ли на этот вопрос возможны разные ответы: очевидно, что вся речь рассказчика представляет собою наущение злу со стороны Разрушителя порядка. Порядок же этот поддерживается, согласно христианской демонологии, Божьей волей и наглядно воплощен, по мысли Иоанна Златоуста, в движении Солнца: «Мы видим солнце, которое ежедневно, в течение стольких лет совершает свое упорядоченное движение...»п. Другими словами, один из главных субъектов речи в поэме - Дьявол или одержимый им человек, причем звучит эта речь (поскольку она сильно фольклоризована) как бы внутри народного сознания, и реализация идеи рассказчика предложена «стрельцу», человеку из народа.
Однако и Дьявол, провоцирующий (устами рассказчика) своего слушателя на богоборческий акт, ничего не может противопоставить слову Рыбы, так что поэма заканчивается ее речью. Главное в ней: выстрел ставит «меткого лучника» в ситуацию выбора:
Три лежат тебе пути:
Выбирай, каким идти.
Если Солнцев перстень выдам,
Два пути ко двум обидам;
Если перстня не отдам,
К Солнцу путь найдешь ты сам.
Первый путь, когда перстень захвачен, а Рыба оставлена живой, -судьба самозванца, заточившего Солнце в «темный склеп» и подменившего его собой. Второй, когда Рыба умерщвлена, - такая же подмена Солнца, но не в небе, а в «обитаемом мире»:
Солнцев перстень ты покажешь,
Чары темные развяжешь,
Мир собою озаришь И под ноги покоришь.
Прослывешь в молве народа Солнцем, гостем с небосвода...
Третий путь отличается от других тем, что перстень будет оставлен Рыбе, да и участь «стрельца» останется «темной». Но именно этот путь обещает привести к важнейшим и благим переменам в мире:
По лишь третий из путей Жало чар моих потушит, Волхование разрушит:
Лишь тогда явит свой лик Солнца зримого двойник, -На кого с притина Солнце Сквозь срединное оконце 1 лянув, слепнет, и темно,
Словно черное пятно.
Чтобы власть его восставить И пути пред ним исправить,
Ты, доверившись орлу,
В светлый скит неси стрелу.
В этом месте текста (строки 5-9 цитированного фрагмента) повторяются слова о подземном двойнике Солнца из третьей загадки коня во вступительной части поэмы. Если подлинная задача слушателя (потенциального героя) - «восставить», т.е. восстановить, власть Солнца-двойника в мире, то перед нами типичная для жанра сюжетная схема «утрата - поиск -обретение». Но дело осложняется тем, что Двойник «зримого» Солнца виден только ему самому, т.е. для людей незрим.
С этим образом невидимого, но изначального и более истинного Солнца соотносятся далее характеристика скита и связанных с ним дальнейших возможных событий. «Двенадцать душ в пустыне» напоминают об апостолах. Они
О невидимой святыне День и ночь подъемля труд,
Храм невидимый кладут.
Герой-слушатель должен предать земле - на месте престола будущего храма - стрелу и кровь Рыбы, которая прорастет и процветет «кровавым кустом» (по-видимому, имеется в виду Неопалимая купина), причем на нем будет прекраснейший из цветков - Роза.
Не подлежит сомнению, что перед нами событие смерти-воскресения: принесения в жертву крови Рыбы-Христа, т.е. его земного, зримого облика12, и нового рождения его Неопалимой купиной и Розой, т.е. Богоматерью13. Интересно, что А.Н. Веселовский в «Поэтике розы», которая послужила, как известно из авторских примечаний, импульсом для ивановского «Розариума»14, приводит слова св. Бернарда, с точки зрения которого цвет розы, «без сомнения, от крови, истекшей из ран спасителя», но который в то же время считал розу символом Богородицы, а также - верование, согласно которому «Богородица - розовый куст, роза - Христос»15.
Цветок Розы поплывет по воздуху и позовет за собой героя. Эго как будто происходит уже сейчас, в момент речи Рыбы:
Роза, сладостною тенью,
По воздушному теченью,
Как дыханье сна, плывет,
За собой тебя зовет.
Что сквозит, как перстень брачный? - В преисподнем гробе - рай...
Заветная весть земли, как видно из контекста, - весть о воскресении мертвых; в Розе же скрыт - подобно двойнику Солнца в глубинах земли - двойник Солнцева перстня16, который, по всей вероятности, призван соединить героя со спасаемым человечеством.
Итак, потенциальный герой поэмы - Человек, за душу которого Дьявол борется с Богом; провоцируемую первым попытку Человека разрушить миропорядок и подменить Бога собою его оппонент превращает в содействие рождению и укреплению новой, духовной опоры миропорядка. В соответствии с этим господствовавшая в первой половине поэмы архаическая (фольклорная и мифологическая) образность сменяется христианской символикой.
Отсюда и отношение поэмы к литературной традиции. Сначала и вплоть до отмеченного нами поворотного пункта (где выясняется роль Рыбы в миропорядке) господству в сюжете мотивов волшебной сказки соответствуют стилизация фольклора и ряд аллюзий на пушкинские сказки, которые в этом отношении были, по-видимому, для автора образцом. Таковы строки: «Солце ясное зашло, / Зори красные зажгло», «В море волны так и ходят, / В небе звезды колобродят», «Жду-пожду с утра до ночи, / Все повы-глядела очи» и др. Потом пушкинская стилистика постепенно вытесняется стилистикой духовного стиха и отчасти - дантовской аллегорической образностью.
1 Иванов Вяч. Собр. соч. / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт. Т. II. Брюссель, 1974. С. 472. Далее текст приводится по этому изданию без указания страниц.
ПРИМЕЧАНИЯ
----------------------------------------------------------------------------------------------
Ivanov Vjach. Sobr. soch. / Pod red. D.V. Ivanova i O. Deshart. T. II. Brjussel’, 1974. S. 472.
2 В изданной по указу Петра I книге «Эмблемы и символы» сказано, что Солнце изображается «в виде младого белокурого юноши, окруженного сиянием, сидящего на колеснице, влекомой четырьмя белыми конями...» (Эмблемы и символы. 2-е испр. и доп. изд. с ориг. гравюрами 1811 г. М., 2000. С. 44).
Jemblemy i simvoly. 2-е ispr. i dop. izd. s orig, gravjurami 1811 g. M., 2000. S. 44.
3 Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994. С. 255.
KerlotHJe. Slovar’simvolov. M., 1994. S. 255.
4 «Живая рыба, плавающая по воде, изображает самого Христа...» (Уваров A.C. Христианская символика. М., 2001. (Репринт изд. 1908 г.). С. 144; см.: 138-145). Ср.: Гудман Ф. Магические символы. Кн. III. М., 1995. С. 206-214.
Uvarov A.S. Hristianskaja simvolika. М., 2001. (Reprint izd. 1908 g.). S. 144; 138-145). GudmanF. Magicheskie simvoly. Kn. III. М., 1995. S. 206-214.
5 О «демиургической» функции Рыбы см.: Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1982. С. 392.
Mify narodov mira: Jenciklopedija: V 21. T. 2. М., 1982. S. 392.
6 Птицы, согласно архаическим мифологиям, - враги рыб. См.: Там же.
Tam zhe.
I Керлот Х.Э. Указ. соч. С. 140-141.
Kerlot HJe. Ukaz. soch. S. 140-141.
8 Холл Д. Словарь сюжетов и символов в искусстве. М., 1996. С. 166.
HollD. Slovar’ sjuzhetov i simvolov v iskusstve. M., 1996. S. 166.
9 Гудман Ф. Указ. соч. C. 183.
GudmanF. Ukaz. soch. S. 183.
10 Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 1995. С. 363. Slavjanskajamifologija: Jenciklopedicheskij slovar’. М., 1995. S. 363.
II См. статью «Разрушитель порядка» в кн.: МаховА.Е. HOSTIS ANTIQUUS: Категории и образы средневековой христианской демонологии. Опыт словаря. М., 2006. С. 321-324.
Mahov А.Е. HOSTIS ANTIQUUS: Kategorii i obrazy srednevekovoj hristianskoj demonologii. Opyt slovarja. М., 2006. S. 321-324.
12 В архаических мифологиях, по мнению В.Н. Топорова, Рыба «выступает как некий эквивалент нижнего мира, царства мертвых (для того, чтобы воскреснуть к новой жизни, нужно побывать в нем)» (Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. С. 392).
Mify narodov mira: Jenciklopedija: V 21. T. 2. S. 392.
13 Об этих значениях символов см.: Там же. С. 210, 386-387.
Tam zhe. S. 210, 386-387.
14 См.: Магомедова Д.М. Ковергенция культур как проблема поэтики (Вяч. Иванов. Стихотворный цикл «Rosarium») // Сб. научи, статей к 70-летию проф. H.A. Горбанева. Махачкала, 2001. С. 65-70.
Magomedova D.M. Kovergencija kul’tur как problema pojetiki (Vjach. Ivanov. Stihotvornyj cikl«Rosarium»)// Sb. nauchn. statej k70-letijuprof. N.A. Gorbaneva. Mahachkala, 2001. S. 65-70.
------------------------------------------------------------------------------------------------
15 Веселовский А.Н. Избранные статьи. JL, 1939. С. 135-136.
VeselovskijA.N. Izbrannye stat’i. L., 1939. S. 135-136.
16 «Герою Солнцева перстня намекается, что в розе - перстень, двойник перстня дневного солнца...» (Абатнин Г. Иванов-мистик (Оккультные мотивы в поэзии и прозе Вячеслава Иванова (1907-1919)) . М., 2000. С. 83).
Abatnin G. Ivanov-mistik (Okkul’tnye motivy v pojezii i proze Vjacheslava Ivanova (19071919)) . М., 2000. S. 83.
