CC BY
134
УДК:821.161.1-1Белый:82-95 ББК:83.3(2Рос=Рус)6-8Белый А.
Яковлев М.В.
ОБРАЗ СОЛНЦА В ПОЭМЕ АНДРЕЯ БЕЛОГО «ГЛОССОЛАЛИЯ» Yakovlev M.V.
THE IMAGE OF THE SUN IN THE POEM BY ANDREY’S BELY «GLOSSOLALIA»
Ключевые слова: глоссолалия, символ, антропософия, профетизм, неомифология, апокалипсис.
Key words: glossolalia, symbol, antroposophia, prophetism, neomyphology, apocalypses.
Аннотация: статья посвящена осмыслению образа Солнца в поэме А. Белого «Глоссолалия». При анализе учитывается жанровая специфика произведения, восходящая к профетической словесности. Особое внимание уделяется антропософской неомифологии, ставшей духовно-эстетическим импульсом для развития образной системы произведения. Исследование символического контекста поэмы позволяет рассматривать образ Солнца как апокалиптический.
Abstract: the article is devoted to thinking of the image of the Sun in the poem by A.Bely «Glossolalia». In the analysis the genre peculiarities of the work which ascenting of prophetic literature. The main attention is paid to antroposophic neomyphology, which became spiritual-aesthetic image for the development of the image system of the work. The investigation of symbolic context of the poem helps us to consider the image of the Sun as apocalyptical.
«Поэма о звуке» была создана в октябре 1917 года, а опубликована только в 1922 году. 1 июля 1922 года А. Белый написал предисловие, предваряя
недоумение читателей. Прежде всего обращает на себя внимание жанровое определение произведения. Автор называет текст поэмой, придавая этому понятию расширительный и, судя по всему, индивидуально своеобразный смысл, ведь это художественное образование более чем на 50 страниц, состоящее из 75 разделов, лишено традиционных атрибутов поэмы -стихотворной формы и лиро-эпического повествования. Однако в предисловии он настаивает: «Среди поэм, мной написанных («Христос Воскрес» и «Первое Свидание»), она — наиболее удачная поэма. За таковую и прошу я ее принимать». И добавляет: «Критиковать меня научно — совершенно бессмысленно»1.
Теперь очевидно: Андрей Белый не нуждается в самозащите, однако понимание
произведение
обозначает
1 Белый, А. Глоссолалия. - Томск: Водолей, 1994.— Электронная публикация —РВБ, 2000 - 2003. - 64 с.
— С. 2. Далее поэма цитируется по тому же изданию с указанием раздела и страницы в тексте.
его творческого наследия по-прежнему остается актуальной литературоведческой (вероятно, и религиозно-философской) проблемой.
Попытаемся проникнуть хотя бы в некоторые аспекты сложного,
ускользающего от логических
интерпретаций произведения.
Называя «Глоссолалией», поэт
преемственность по отношению к древней литературной традиции. Слово
«глоссолалия» употреблялось библейскими пророками. Оно означало мистическое состояние человека, который говорит нечто непонятное как бы от лица Божественного Духа. Апостол Павел в 14 главе 1-го послания к Коринфянам дает подробное наставление о «глоссолалии»: «...Ревнуйте
о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать. / Ибо, кто говорит на незнакомом языке, тот говорит не людям, а Богу, потому что никто не понимает его, он тайны говорит духом» (1-е Кор.14:1-2). При этом апостол призывает не только говорить «на незнакомом» языке, но и «пророчествовать», т.е. пояснять таинственные слова: «Если кто говорит на
незнакомом языке, говорите двое или много трое, и то порознь, а один изъясняй. / Если же не будет истолкователя, то молчи в церкви, а говори себе и Богу» (1-е Кор. 14:27-29). Иначе предполагаемая одержимость Духом Божьим сложно отличить от душевного расстройства или одержимости нечистым духом.
Классической «глоссолалией»
является эпизод из Новозаветного свода, когда на Пятидесятницу апостолы, получившие Дар Святого Духа, неожиданно заговорили на «иных», неизвестных им ранее языках, так что их проповедь была понятна представителям разных народов, носителям разных языков, собравшихся в Иерусалиме (Деяния 2:1-21). Вспомним, что и слово язык понималось как народ. По существу, «глоссолалия» — это не название, а так же, как в случае с
апокалипсисом, — жанровое определение текста. Логично предположить, что глоссолалия профетически настроенного Андрея Белого носит характер
апокалиптический.
В самом деле, содержанием «Г лоссолалии» становится
неомифологическая импровизация на тему звука, точнее откровение о праязыке, обращенное к будущему духочеловечеству. Апостольская глоссолалия на
Пятидесятницу возрождала, «воскрешала» то духовное первоединство библейского человечества, которое было утрачено в
результате «вавилонского» смешения «языков». Наказанные за люцефирическую гордыню во время строительства Вавилонской башни, народы на Пятидесятницу вновь обретали дар духовного родства, дар церковного
соединения в Духе. К сожалению, этот дар так и остался нереализованным. Собственно, его реализация и получает апокалиптический смысл, понимается как предвестие метаисторического Будущего.
Однако заметим, что «глоссолалия» Андрея Белого — это скорее неоглоссолалия, ее своеобразная стилизация или творческая имитация. Автор называет различные источники, становящиеся материалом для языковых импровизаций. Они добросовестно перечисляются в
сносках. Прежде всего, это лингвистические труды: А. Мейе «Введение в сравнительную грамматику индо-европейских языков»; Макс Мюллер «Лекции по науке о языке»; В. Поржезинский: «Очерк сравнительной фонетики; Бругманн: Kurze vergleichende Gram. der Indo-Europ. Sprache; справочник Benseler'a «Worterbuch der Griechischen Figennamen»; М. Потебня «Мысль и язык». Также автор цитирует «лингвистические» стихи Есенина, Клюева, Лермонтова, ссылается на самого себя.
Однако главное, концептуальное значение для филологических
импровизаций поэмы А. Белого имеет погружение в антропософию.
«Глоссолалия», так же как и книга стихотворений «Звезда» (1922), написана под непосредственным воздействием теории и практики неомифологического учения Р. Штейнера и преломленной через штейнерианство древней эзотерики. В примечаниях к поэме указаны: Рудольф Штейнер: Курс XIV. Лекция 3-я (Для членов «Антропософического О-ва»); «Очерк тайноведения»; Яков Беме: «Aurora»; «Атхара-Веда», каббала.
Антропософские этапы познания предполагают следующие
последовательные формы: медитацию,
имагинацию, инспирацию и интуицию. При этом инспирация понимается как «чтение сокровенного письма»1. По этой
терминологии, текст «Глоссолалии» и строится как чтение сокровенного письма, как антропософская инспирация,
выходящая на уровень интуиции, понимаемой Штейнером как «вживание в духовное окружение»2. Такое «вживание» и становится источником откровения.
Как антропософ, А. Белый считает, что для понимания Изначальной и Непреходящей Мудрости, крупицы которой сохраняются в мироздании и в языке, необходимо некое Единое Учение. Он утверждает, что «в тысячелетиях понятийной жизни растет миф единый» [14:11]. Но для его понимания нужна
1 Штейнер, Р.Очерк тайноведения.— Ер.: Ной,1992.
— 156 с.— С. 226.
2 Там же. — С. 252.
«мифология мифологий» [13:10].
Для него эта метамифология и заключается в звуке: «мифология
мифологий лежит в смысле звучности» [13:10] — заключает автор «поэмы о звуке». Закономерно, что она становится своеобразным апокалипсисом звука — откровением «смысла звучности». Неясности текста «глоссолалии» выявляются через другой профетический жанр — жанр видений. Звук символически раскрывается через визуальные образы. Семантическая визуализация звука и составляет художественную цель поэмы.
Тематически концепция поэмы о звуке восходит к не названой в примечаниях работе Штейнера «Летописи мира. Акаши-Хроники», которая в свою очередь опирается на индуистскую мифологию. В древнеиндийских священных книгах Пурунах сказано, что акаша — это некое изначальное утончение материи, менее плотное, чем воздух, как воздух менее плотен, чем вода, а вода менее плотна, чем земля. Вероятно, метафизическим аналогом этой формы материальности в западной мысли будет алхимический эфир. Сообщается, что акаша имеет лишь один характерный признак, а именно звук.
Что же следует учитывать при восприятии неомифологического вектора «звуковой поэмы», питаемой
антропософским учением?
В «Очерке тайноведения», в лекциях, в «Летописи мира. Акаши-Хрониках» и других сочинениях Штейнер развивает эволюционную космогонию, причем захватывает не только сферу планеты Земля, но и всей Солнечной системы. По Штейнеру, сегодняшнее состояние нашей планеты есть результат пройденного пути всего миротворения. Собственно, здесь и следует искать истоки трактовки знакового для «Глоссолалии» образа Солнца.
Божественное Творчество, излагаемое в библейском Шестодневе, Штейнером интерпретируется очень широко. По антропософскому учению, Земля в своем развитии прошла несколько
космогонических этапов. В «Очерке тайноведения» мифолог говорит о разных формах «воплощения» современной
планеты: «В сверхчувственном
исследовании это первое воплощение планеты можно назвать Сатурном; второе можно обозначить как Солнце, третье — как Луну, четвертым является Земля»1.
Кроме того, Штейнер рассказывает о «человечестве» Юпитера и Марса, Венеры и Вулкана. Причем сами миры являются составляющими земной эволюции.
Мифолог пишет: «Это были существа,
благодаря которым из общей мировой субстанции, бывшей сначала в физическом организме Земли, выделились Юпитер и другие планеты. Юпитер стал жилищем таких несозревших до солнечной высоты существ»2. Итогом эволюции мира в антропософии становится создание из
о
«Космоса Мудрости» «Космоса Любви» .
По Штейнеру, решающая роль в этом процессе принадлежит Христу, Личность Которого антропософ связывает с великим Солнечным Духом. И собственно Сам Богочеловек «Христос Иисус» (именно в такой последовательности Миссии и Имени) был Воплощением Христа, известного посвященным еще в «атлантическую» эпоху существования человечества.
В антропософской космогонии Солнечный оракул Христа изначально занимал главенствующее положение по отношению к культам и оракулам Вулкана, Юпитера, Венеры, Меркурия и другим атлантическим святилищам. Формулируя «Настоящее и будущее развития мира и человека» в трактате «Познание высших миров (О посвящении или инициации)» (1904), философ пишет о космической миссии Христа следующим образом: «Как всеобъемлющий «прообраз любви»,
является в своем откровении высокое солнечное существо, на которое можно было указать при описании развития импульса Христа»4.
В таком причудливом
взаимодействии символов строится
1 Штейнер, Р.Очерк тайноведения.— Ер.: Ной,1992.
— 156 с. — С. 97.
2 Штейнер Р.Очерк тайноведения.— Ер.: Ной,1992.
— 156 с.— С.166.
3 Там же.— С. 265.
4 Там же. — С. 265.
эволюционная мифология Штейнера. Следуя за Учителем, А. Белый развивает свою звуковую инспирацию,
космогоническую симфонию.
Поэтому закономерно, что символика пространства в поэме реализует прежде всего солярную концепциию (хотя также целостно выстраивается и мифология Луны). Звукообраз и символ Солнца в «Глоссолалии» развивает целостную световую метамифологию.
Солнечная импровизация
последовательно оформляется с 30 раздела, соответствующего второму дню творения по космогонии Штейнера:
«День второй, светоогненный — Солнце — блистал; утончаясь, как Свет, и плотнясь в огневоздухи; там обитали зачатки растений, сошедших на Солнце.
Жизнь Архангелов простиралась от света к стоянью Престолов в местах, где теперь — Зодиак. И Престолы вперяли безмолвные взоры свои; и очами излили на Солнце святыни и блага» [30:18].
Через эзотерику Солнца А. Белый, в духе своей первой поэтической книги «Золото в лазури» (1904), выявляет метафизическое единство древних мифологий и, соответственно, человечества в целом. Их пронизывает Солнечный Дух, Ипостась Христа.
Структурно импровизации
«Глоссолалии» построены по «гнездовому» принципу. Они напоминают статьи этимологического словаря. На
фонетическое корнесловие поэт нанизывает образные ассоциации. Перечисление созвучий организуется как связанная фраза, как эзотерическое суждение о мире, как откровение. Отметим, что глоссолалия написана скорее для чтения про себя. Цитирование вслух действительно придает тексту черты странности, «священного безумия».
Ссылаясь на справочник Бензелера, поэт излагает свои воззрения:
«Струи света остыли в корнях: проросли из корней в языках, побежали в веках, завивая спирали значений; налет посторонних значений (осадков) осел на лучи; все же солнечные корни zi-si-zis-sis-zir-sir-ris-riz» « [33:19].
И далее:
««Zir» есть зир: взир, взирать,
дозиранье (и зренье, и зрак); в корень вписано: зрение — созревает под солнцем, как злак: злак есть солнечный зрак; поле зрения — зир; «sir» — «Siherach» (ассирийское восходящее солнце); «si» — OT-Hrne; sier — ciel; assir — кровь (на диалекте латыни); она истекает из солнца; «sis» — Isis: Изида (она — плодородие); «zis» — «dis»: dies, diuus, divus, дин, день, диво, дзиво, жизнь, живо: «жись» — жизнь; «zis» есть «dis», это — диск; он — зиждитель(.. ,)Все значения эти — значения «zis»: они солнечны, светлы, зиждительны, животворны; и «zizanah» — порождать (зендский); «Siris» есть солнечный город; и «Osiris» — Озирис: он — Озир,
Озирающий; Ch-ris-os — злато и ризы: покровы лучей» [33:19].
Как видим, в «озирис» поэту слышится «хризос». Риза Христова Света для автора «Глоссолалии» объемлет, освещает и просвещает весь мир.
По существу поэт предвозвещает и провозглашает грядущий апокатастасис — всеобщее примирение с Богом, Всепрощение. Эта спорная для догматического богословия докса1 распространяется им не только на грешное человечество, но и на демонов. Подтверждение своему пророчеству А.Белый находит в стихотворении Н. Клюева «Песнь солнценосца» (1917). Заметим, что эта интерпретация тяготевшего к православной традиции Клюева кажется спорной и сомнительной.
А. Белый цитирует и комментирует:
На каменный зык отзовутся миры,
И Демоны выйдут из адской норы.
На зык «языка» прилетают старинные смыслы; и «hrs» есть «chrisos» — злато-теки лучей; тайна имени «Chrs» есть Христос.
Свет Христов есть свет солнечный, просвещающий все: просвещающий недра; и Демоны, скрытые в недрах, прощенные Господом, Демоны слышат восторг воскресений:
И Демоны выйдут из адской норы. Покрытые ризой Христовой
1 См. Булгаков, С.Н. Православие. - М.,1991.— 416 С.— С. 388.
вселенского света оденутся в «h-r^-s-v^h» то есть в ризы лучистого света. В диаметре солнечных звуков (h-r-s-ph) блистает Египет восстанием ликов божеств» [41:24—25].
Египетские имена — богов и царей — читаются поэтом как солнечные:
«.облекаются египтяне звучанием имени Солнца; проходят Солнчане-Цари: Сисой, Сесосис, Сесострис, Соуфис, Сострис, Сесоосис, Усес, Осорерис, Сехнуфис, Сефурис, Сифис, Сисир и Сосас» [41:25].
В такой же солнечной этимологии высвечиваются и другие страны и культуры
— Ассирия, Персия, Иудея, Греция:
«Греция — злато: Uranos порождает нам Хроноса; Рея — источник божеств порождает Зевеса и Геру; звук золота: Chr-onos, Rea, Zeus, Hera (...).
И «Chrisaorios» — Зевс; и Chrisor есть Вулкан; Аполлон же есть Chrisios; в ризы Божии ныне одеты Деметра, Гефест, Посейдон, Персефона и сам Аполлон Мусагет, именуяся: Эрехфей, Ферсефасса, Хефайст, Эризафей и Ахфейя» [41:25—26].
Языческие боги, в раннехристианском богословии объявленные демонами, в свете «Глоссолалии» преображаются, одеваются «в звучные ризы из блеска и трепета».
При этом перечне культур вспоминается концепция Третьего Завета, в свое время провозглашенная Д.С. Мережковским. Мы видим, что «синтез» христианства как религии духа и язычества как религии тела у Мережковского для А. Белого принципиально лишен
противоположных слагаемых. Единое осуществлено в «изначальном» звуковом состоянии мира, в «мироздании речи» [43:26]. Исторические культуры и страны, открывшиеся для «ясновидения» звука, эзотерического яснослышания,
переживаются поэтом как пророчества о Грядущем, об апокалиптическом явлении Мира Иного. Так же, как и в самопознании, эти интуиции раскрываются в «Глоссолалии» как воспоминания о Вечном.
Так, именование Египта вводит топонимы Аэрия и Азия. Азия является однозвучным, однокоренным
самопознающему Я: «Иаз, Аз, Азия, Азы — влетает в Европу старинным звучанием: из
Азии» [44:26].
«В Каббале «Азией» именуется эфир света, невидный обычному оку; посвященные «Азию» видят; может быть, проступает она на заре: может быть,
«Назарея» она, эта Азия; она — страна Господа; Азия — свето-воздух и «Азии» нет на земле, где она, там и Рай — Все-Азия; он
— Пант-Азия, он — Фантазия; но Фантазия есть: там, за огненным облаком» [44:26].
Этот пронизанный солнцем мир облаков, фетовский «Воздушный город», переживается А.Белым как прародина:
«Плывет облачный город, зажженный лучами; оттуда спустились мы все — из зареи, зари; «назареями» были и мы — на заре»[44: 26].
И дальше поэт дает «обратное» пророчество о «златой земле», в котором мифическая Аэрия переживалась как видение и в греческой и в еврейской мудрости:
«В древней-древней Аэрии, в Аэре, жили когда-то и мы — звуко-люди; и были там звуками выдыхаемых светов: звуки светов в нас глухо живут; и иногда выражаем мы их звукословием, глоссолалией» [45:27] (курсив автора — М.Я.)
45 раздел завершается
заклинательным призывом Изначальной Родины: «Аэрия, милая,— звуками,
переливами слов среди убогой, разбитой, разорванной жизни тебя вспоминаю: приди!
«Аз с вами до окончания века» [45:27] (курсив автора — М.Я.).
Финальная цитата из Евангелия (Мф. 28:20) есть не просто обетование Христа верующим, но и вневременное откровение. Христос и вновь открытый Им для людей утерянный Рай грядут не в апокалиптическом будущем и не после смерти, а есть уже сейчас, в индивидуальной земной жизни. Нужно лишь научиться воспринимать их, быть готовым принять Откровение, строить свою жизнь согласно ему.
По Штейнеру, таинство Голгофы открыло путь к Христову Посвящению для каждого человека. Поэтому христианство окончательно. Оно есть человечество Солнечного Духа — Богочеловечество.
Ипостась Логоса германский мифолог обозначает космогоническим символом Солнца. Почему бы не использовать
церковный символ Фаворского Света?! Ведь в православной литургической поэзии символ Солнца также применяется для именования Христа. Вот характерные строки «Акафиста ко Пресвятой
Богородице»: «Радуйся, Звездо, являющая Солнце» (Икос 1) или: «Радуйся, луче умного Солнца; радуйся, светило
незаходимого света» (Икос 11). Или тропарь на Рождество Пресвятой Богородицы: «Рождество Твое Богородице Дево, радость возвести всей вселенней: из Тебе возсия Солнце правды Христос Бог наш...».
Вероятно, Штейнер не был знаком с литургической поэзией православия. В статье «Сущность христианства» (1912) он вспоминает о посещении пасхального православного богослужения в Хельсинки, восхищаясь символикой службы и гневно возмущаясь поведением «комедиантов-попов». К сожалению, этот по существу единичный случай отвратил германского мистика от Духовных Потоков Русского Православия. Но зато с русским богослужением был хорошо знаком коренной москвич Б.Н. Бугаев и поэт-символист Андрей Белый, начав писать свою апокалиптическую 2-ю Симфонию в дни пасхальных праздников весны 1901 года и опубликовав ее на Страстной неделе 1902 года.
Поэтому А. Белый «прочитывает» солнечный свет в звуках земного мира, рисует в 39 разделе светоносную богоземлю — солнцеземлю:
«Воспоминания солнечной жизни: —
— цветок: «г-у-Ъ»; росты тянутся
стеблями «Ъ»; «г» — горение тканей
цветочных, иль венчик; «V» — воздух сияний; «к» — минеральная почва, в которой ц-в-е-т-о-к укрепился; да, «zveti» пролучились из солнца на землю: примчались лучами; земля: звуки «^» слова «Е^е» от «к», что есть «рденье», горенье; и всякая земность — руда, или рда, т. е. «Е^е»: она — раскаленность; еще:
«Zaroastr» — звезда утра, где «гоп» есть ядро: оно — солнечный взор; «^п» — лучи во все стороны (streckendes-strahlendes)»
[39:23].
Вспомним, что Вл. Соловьев в статье «Красота в природе» (1889) объяснял феномен красоты ее светоносностью. В метафизическом смысле красота — это место сопредельности двух миров. И поэтому красота есть символ мира иного. Она эпифанически являет духовное пространство, пронизывающее
материальный мир. Внешне красиво то, что несет свет: алмаз, облако, радуга, цветок и т.д.
В нравственной жизни человека этим внутренним солнцем является
Божественный Дух, явленный в Фаворском Преображении Христа, в духовном сиянии святых. Такова, в частности, история текста беседы высоко чтимого А. Белым преп. Серафима Саровского с Мотовиловым о цели христианской жизни, в которой преподобный наглядно показал
собеседнику, что значит быть в полноте Св. Духа. Лицо святого озарилось таким мощным Светом, что Мотовилов не мог физически смотреть на него. Тот же Свет исходил от Моисея после беседы с Богом. Есть и другие многочисленные примеры подобной Светоносной Благодати. Граждане Солнца [38:23] называет таких светоносных людей поэт.
А. Белый призывает работать над «новой планетой», которую, пользуясь антропософской символикой, называет Юпитером [60:38]. И в то же время в финале поэмы призывает «страну детства» Аэрию [74:53]. Что это? Небо — сходящее на Землю? Земля — соединяющаяся с Небом? Светоносная Земля. Золото в лазури.
Даже святой тайновидец Иоанн Богослов, подробно изображающий Небесный Град, не нашел слов для передачи видения Богоземли: «И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр. 21:1). Эту Грядущую Тайну русская апокалиптическая мысль обозначила многозначным символом Софии.
Ссылки на Есенина, Клюева, Лермонтова, Вяч. Иванова, самого себя, без сомнения, придают интуициям
«Глоссолалии» национальные черты. В
русском языке поэту слышится праязык, язык духо-человечества. Вот характерное построение созвучий в 34 разделе. В нем выявляется семантика таких слов, как заря, роза, родина.
«Так же солнечны: — «zor» — зори (взор, круг-озор) «zor» — (это — солнечный демон); «Zohar» — книга блесков; «zor» — «Zoroto» (зорото — золото); zor-(g)or-(g)o(u)r дает «jour»; «roz» есть розовый; розы — зори: розд-рост-род-рож; и рожай
— урожай; порождение — солнечно; роза
— «roda»; «roda» есть «роза» (по-гречески); остров Родос — «розовник»; Rodoessa (имя) есть «Роза»; заря порождает нам родые (рдяные) розы; «rosa-rosina-rodina» (родина, род)...» [34:20]
И вывод: «... мы родимся из роз зари солнца: там — родина» [34:20].
С этим построением поэт связывает и топоним Русь, Россия. В нем есть и заря и роза. Если роза — это символ Богородицы, то Россия — это страна Небесной Розы. Прилагательное русый поэт отождествляет с понятием света — сакральной красоты, несущей в себе солнечность. Поэтому Русь светоносна по определению:
«Так же солнечны rus-sur: — suryah — производное от слова «солнце» (санскрит); «rus» — «xu9ant»; это светлый (санскрит); «ru9ant» — русый; «rus» — Русь; она — светень по звуку; и «rusios» — пламенный: «rouge»[35:20].
В служении этим эзотерическим смыслам для Андрея Белого выявлялось и его личное призвание. Попытка неомифологически возродить аргонавтизм в начале наступившего нового века не оставляет поэта и в период погружения в мир антропософии. В 34 разделе возникает знаковый для поэта символ Золотого Руна, мифологическая и в этом контексте почти антропософская фигура Язона.
Имя Язон состоят из Иаз, т.е. Я — и Он. Я есть он. Может быть даже, я есть Он
— Солнечный Дух — Солнцедух, Светодух
— Дух Святой? Конечно, речь идет не о сектантском отождествлении себя с Богом, но об откровении Бога в себе, себя — через Свет Духа.
Солнценосная Христософия духовной науки придавала древнему символу Золотого Руна новый смысл. Вспомним, что греческий миф о Золотом Руне находит параллель в символике Агнца Божьего (Откр.21:22; 22:1—3) — т.е. Ягненка. Этим Золотым, Солнечным Агнцем является Христос. Таким образом, античный сюжет, преломляясь через символы христианского апокалипсиса, читается как пророчество об откровении Святого Духа, Солнечного Духа, явленного Логосом:
«— колесом катит жизни: и «raz» будут «Rader» (колеса), которыми Солнце гремело; подслушал их Гете:
Die Sonne tont nach alter Weise.
Но этот звук стародавнего Солнца теперь раздается во рту; и не внешнее Солнце звучит: топот внутренний Солнц громыхает нам белыми громами света; звук белого грома — в ком есть? Белый гром приближается» [36:21].
Символ белого грома Солнца добавляет еще один штрих в апокалиптическую семантику псевдонима поэта.
Заканчивается «Глоссолалия» прямым апокалиптическим исповеданием: «Да будет же братство народов: язык языков разорвет языки; и — свершится второе пришествие Слова» [75: 53]. Это Слово есть Духовное Солнце, Свет, просвещающий мир, по свидетельству апостола Иоанна: «В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; и свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1:4—5). Выстраивая «мифологию мифологий» через выявление «смысла звучности», А.Белый приходит к откровению Духовного Всеединства. Центром его «словесного» космоса становится Логос-Христос.
Символический образ Солнца позволяет сделать эту интуицию визуальной. Сакральный Круг Мироздания замыкается в Голосе Откровения: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель» (Откр.1:8). Христоцентризм солярной мифологии поэмы «Глоссолалия» делает ее апокалиптической.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Белый, А. Глоссолалия / А. Белый.— Томск: Водолей, 1994. — публикация — РВБ, 2000—2003. — 64 с.
2. Булгаков С.Н. Православие / С.Н. Булгаков. — М.: Терра, 1991.— 416 с.
3. Штейнер Р. Очерк тайноведения / Р. Штейнер.— Ер.: Ной,1992. — 156 с.
Электронная
