CC BY
271
РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ: ИМЕНА, ТЕМЫ, ПРОБЛЕМЫ
УДК 1 (091) А. Т. Павлов*
ФИЛОСОФСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В РОССИИ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
В статье рассматривается философское образование как составная часть университетского образования, которое в России первой половины XIX в. столкнулось с серьезными проблемами. Власть и высшее общество создавали трудности в преподавании философских дисциплин, так что философия в российских университетах так и не получила условий для развития, а в середине XIX в. вообще была изгнана из университетов.
Ключевые слова: философия, образование, власть, преподаватели философии.
A. T. Pavlov
The philosophical education in Russia of the first half of the XIX century
The article considers the philosophical education as an integral part of university education, which is faced with serious problems in Russia of the first half of the XIX century. Power and high society have created difficulties in the teaching of philosophical disciplines, so for the first half-century philosophy in Russian universities have not received the conditions for the development and in the middle of the century was expelled from universities.
Keywords: philosophy, education, power, educators of philosophy.
Философское образование, как, впрочем, и развитие культуры в целом, претерпело в России в XIX в. ряд взлетов и падений. Начало века ознаменовалось масштабными преобразованиями как в системе государственного управления так и в области образования. Провозглашенный 12 марта 1801 г. российским императором Александр I, внук Екатерины Великой и сын убитого придворной знатью Павла I, с первых лет своего царствования предпринимал меры, направленные на создание стройной системы государственного управления, сопровождаемой системой образовательных учреждений. Так, уже 8 сентября 1802 г. был издан Манифест об учреждении Кабинета министров и восьми министерств, в том числе Министерства народного просвещения. Еще ранее, 26 мая 1802 г. вышел указ Сената об открытии Дерптского университета (правда, план протестантского университета
* Павлов Алексей Терентьевич — доктор философских наук, профессор кафедры истории русской философии ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова», rf@philos.msu.ru.
86
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2014. Том 15. Выпуск 4
в Дерпте для Лифляндского, Эстляндского и Курляндского Рыцарств был утвержден еще при Павле, 4 мая 1799 г., так что в данном случае Александр I лишь завершил начатое его отцом). В том же году Главная школа Великого княжества Литовского была преобразована в Виленский университет. 24 января 1803 г. своим указом Александр I учредил 6 учебных округов во главе с попечителями, которым было поручено организовать во всех губернских городах гимназии, в уездных городах — уездные училища, а при церковных приходах — приходские училища.
Таким образом в России была заложена основа стройной системы образования от приходских школ до университетов: к существовавшему с 1755 г. Московскому университету и созданным в 1802 г. Виленскому и Дерптскому университетам в 1804 г. прибавились университеты в Казани и Харькове. В Санкт-Петербурге вместо университета был учрежден Педагогический институт на базе существовавшей Учительской гимназии. Так что уже в начале XIX в. в России было 5 университетов и столичный Педагогический институт с правами и обязанностями университета [20, № 18474, 18953, 20267].
В соответствии с Уставом императорского Московского университета, высочайше утвержденным 5 ноября 1804 г. и распространенным на создаваемые университеты в Казани и Харькове, основной целью университетской деятельности было объявлено приготовление юношества «для вступления в различные звания Государственной службы». Но университеты должны были также руководить всей системой просвещения в своих учебных округах, и для подготовки учителей для гимназий и училищ своего округа при университетах были созданы педагогические или учительские институты. Московскому университету разрешалось содержать академическую гимназию и Благородный пансион, университет имел также типографию и собственную цензуру «для всех издаваемых членами его и в округе его печатаемых сочинений, также для книг выписываемых им для своего употребления из чужих краев» [28, § 1, 7-9, 29, 125].
Надо сказать, что все эти серьезнейшие совершенствования системы просвещения имели предысторию. Еще в 1782 г. Екатерина II создала Комиссию об учреждении училищ под председательством графа П. В. Завадовского, которая в 1787 г. представила план учреждения в России новых университетов и народных училищ. И хотя полному осуществлению задуманного помешала французская революция 1789 г., до конца царствования Екатерины II было создано 223 двухклассных и четырехклассных народных училища. Александр I, назначив графа Завадовского министром народного просвещения, фактически дал дорогу осуществлению тех планов, над которыми работала под его руководством Комиссия об учреждении училищ.
Принятый в 1804 г. университетский устав был довольно демократическим. Он предусматривал выборность на все руководящие должности, давал право университетам возводить в ученые степени и не предусматривал жесткого контроля за содержанием лекций, хотя в соответствии с §29 университетского устава каждый профессор для чтения лекций должен был избирать «книгу своего сочинения, или другого известного ученого мужа; и в том и в другом случае избранное сочинение должно быть представлено на рассмотрение Совета, и ежели Совет нужным найдет сделать в нем какие перемены, то профессор, сделав оные, должен представить Совету на утверждение» [28].
Но практика преподавания в университетах вплоть до 1814 г. не явила ни одного случая отстранения профессоров от преподавания из-за претензий к содержанию лекций.
Однако в отношении философии университетский устав 1804 г. ввел очень серьезные изменения.
В Проекте 1754 г. об учреждении Московского университета срок обучения в университете устанавливался в 3 года. После трехлетнего обучения желающие «высшим наукам учиться» могли записаться на слушание профессорских лекций и после экзамена на способность к слушанию таких лекций продолжать обучение в университете, но срок этого обучения в Проекте означен не был [1, с. 281]. Однако в ходе практического претворения в жизнь задумок Ломоносова в практику обучения вошло правило, что начинать обучение в университете студенты должны с философского факультета, где они должны обучаться «по крайней мере три года для приготовления себя к высшим факультетам, или к высшему ж философскому классу, учрежденному для подробнейшего познания и совершенной твердости в одной или некоторых из множества наук, философский факультет составляющих» [1, с. 115]. А на философском факультете изучались науки не только философские, но и физические, исторические и словесные. Причем профессор философии должен был читать логику, метафизику и правоучение. И только после прослушивания всех курсов философского факультета студенты могли продолжить обучение на факультетах юридическом или медицинском или же совершенствовать свои знания по дисциплинам философского факультета.
А вот в соответствии с уставом 1804 г. философского факультета в университетах не существовало; университеты состояли из четырех отделений: 1. Нравственных и политических наук; 2. Физических и математических наук; 3. Врачебных, или медицинских наук; 4. Словесных наук. Причем профессор умозрительной и практической философии предусматривался только на отделении нравственных и политических наук. Преподавание философии на трех других отделениях не планировалось.
Созданный в 1819 г. столичный Санкт-Петербургский университет имел несколько иную структуру: отделений было не четыре, а три: 1. Юридических и философских наук; 2. Исторических и словесных наук; 3. Математических и физических наук. Но и в Петербургском университете философские дисциплины преподавались только на одном отделении из трех. В самом конце XIX в. В. И. Вернадский сокрушался по поводу прискорбного факта: лишения философских знаний студентов, получающих естественнонаучное образование: «Наука и естествознание вне философии и вне влияния метафизических систем, вне всякого к ним отношения существовали и существуют только в человеческой фантазии, — писал он. — Как исторический факт человеческого сознания они всегда — в своих основах — находятся в тесном общении с философией» [6, с. 53]. А между тем в нашей стране, с горечью отмечал Вернадский, «рамки академического преподавания отделяют стеной — почти непреодолимой — лиц, изучающих науки естественные и математические, от тех, которые близки историческим, философским научным дисциплинам. Мало того, условия русской жизни дали целым поколениям образование, ставящее во все периоды их умственной жизни естествознание вне области мышления» [6, с. 50].
Так что уже в самом начале XIX в. философское образование в России было ограничено, не все студенты университетов должны были изучать философию, однако все желающие слушать философские лекции все же имели такую возможность, так как студентам не запрещалось посещать лекции на других отделениях.
Уже в самом начале XIX в. из зарубежных, главным образом немецких университетов были приглашены в российские университеты профессора, в том числе и философы: в Московский университет из Геттингенского университета был приглашен знаток и издатель сочинений Аристотеля, создатель восьмитомной Истории древней и шеститомной новой философии Иоганн Феофил Буле, а из Кёльнского университета — Филипп Христиан Рейнгард, в Харьковский университет из Йенского университета — Иоанн
Баптист Шад, недолго (в 1807-1809 гг.) в Харьковском университете поработал профессор из университета в Галле Людвиг Генрих Якоб, чей учебник «Курс философии для гимназий Российской империи», 8 частей которого были изданы в России в 1811-1817 гг., активно использовался не только в гимназиях, но и в университетах. Одним словом, первые годы царствования Александра I были годами стремительного движения страны в направлении европеизации всей системы народного просвещения, никаких ограничений в преподавании философских дисциплин до войны 1812 г. в России не существовало. Профессора могли свободно излагать учения современных европейских философов. В частности, работавшие в Московском университете И. Ф. Буле и Ф. Х. Рейнгард не скрывали своих симпатий к философии Канта, а в Харькове И. Б. Шад знакомил своих слушателей с идеями молодого Шеллинга, а также Канта и Фихте.
Проблемы начались после Заграничного похода русской армии 1813-1815 гг. Став свидетелем студенческих беспорядков в немецких землях, Александр I пришел к мнению, что именно студенты являются рассадником революционного духа и безбожия. А философия и есть та «духовная зараза», которая сеет сомнения в истинности Священного Писания, развивает вольнодумство безбожничества и подрывает государственные устои. Университеты стали рассматриваться как очаги безверия, умственного разврата и революционных учений.
Первой жертвой нового умонастроения императора стал профессор Харьковского университета И. Б. Шад, которого в 1814 г. отстранили от должности и в 1816 г. выслали из России за приверженность «новейшей, в Германии возникшей, философии и, в особенности, системе Шеллинга», а министру народного просвещения графу А. К. Разумовскому представлялось сомнительным, «должно ли прямо допустить введение этой системы в России и вкоренение ее в памяти молодых людей» [12, с. 10]. При утверждении же в должности преемника Шада министр прямо заявил, что «с видами Министерства просвещения не может быть сообразно распространение в учебных заведениях учения Шеллинга» [18, с. 32].
Гонения на философию развернулись после назначения в 1816 г. на должность министра народного просвещения князя А. Н. Голицына, который с 1803 г. занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода, был главноуправляющим делами иностранных исповеданий и возглавлял Российское библейское общество. Первым шагом нового министра стало соединение в одно министерство вопросов просвещения и вероисповеданий. Как гласил Высочайший манифест от 24 октября 1817 г., «желая, дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения, признали мы полезным соединить дела по министерству народного просвещения с делами всех вероисповеданий в состав одного управления, под названием Министерство духовных дел и народного просвещения» [13, с. 257-258]. В таком соединенном виде министерство просуществовало до отставки А. Н. Голицына с поста министра в 1824 г. В инструкции созданному в тот же день Ученому комитету министерства предписывалось, в частности, допускать в преподавании только те книги о нравственной философии и умозрительном законодательстве, которые не отделяют нравственности от веры, а в преподавании естественных наук отстранять все суетные догадки о происхождении и переворотах земного шара [27, с. 196-197]. Как вспоминал правитель канцелярии попечителя Московского учебного округа М. П. Третьяков, А. Н. Голицын доносил императору, что открытое распространение философии в университете ввергает в близкую опасность и церковь Господню, и отечественное правление, а потому умолял Государя уничтожить это зловредное учение [17, с. 545-546].
В Министерстве духовных дел и народного просвещения росло недоверие не только к философии, но к просвещению вообще, ибо в знании законов природы стали видеть угрозу религиозной вере, угрозу стабильности власти. Поползли слухи о ликвидации всех провинциальных университетов. Попечитель Казанского учебного округа М. А. Салтыков писал из Петербурга 12 января 1817 г.: «Более нежели вероятно, что за исключением Московского, все остальные наши университеты будут упразднены. Вопрос о закрытии университетов Казанского и Харьковского уже поставлен на очередь» [12, с. 169].
До закрытия университетов дело не дошло, но по преподаванию философии в 1819-1821 гг. был нанесен сильнейший удар. Особенным усердием в очищении университетов от всякого рода крамолы прославился Михаил Леонтьевич Магницкий. Это личность весьма примечательная. Человек талантливый, окончивший Благородный пансион при Московском университете, побывав на дипломатической службе в Париже, он с 1803 г. работал под началом М. М. Сперанского в Министерстве внутренних дел, в 1810 г. был назначен Сперанским статс-секретарем департамента законов, а в 1811 г. стал во главе Комиссии составления военных уставов и уложений. На следующий год вместе со Сперанским он попал в опалу, был сослан в Вологду, а в 1816 г. назначен вице-губернатором в Воронеж. В 1817 г. Магницкий получил должность Симбирского губернатора и постарался завоевать благосклонность императора, взявшись за искоренение всякого рода злоупотреблений чиновников. Почувствовав, куда дует ветер, он стал ревностным участником Библейского общества и с таким усердием принялся доказывать свое негативное отношение к «лжеименной философии», как он выражался, и к европейскому просвещению, которое «беснует умы на Бога и царей», что превратился в главного гонителя философии в России. Старательно демонстрируя свой мистицизм и негативное отношение к происходящим в Европе процессам (уже будучи членом Главного правления училищ Магницкий писал в проекте о новом учреждении цензуры: «Счастлива была бы Россия, ежели бы можно было так оградить ее от Европы, чтоб и слух происходящих там неистовств не достигал до нее» [27, с. 186]), он вошел в доверие к А. Н. Голицыну и в январе 1819 г. был назначен членом Главного правления училищ, а уже в феврале был отправлен с ревизией в Казанский университет, ректор которого скончался 28 января 1819 г.; избрание нового ректора тоже должен был организовывать Магницкий.
В ходе инспекции Казанского университета Магницкий выявил в управлении университетом и в преподавании наук массу серьезных недостатков. Но в качестве мер по устранению недостатков он предложил вообще публично университет уничтожить. «Акт об уничтожении Казанского университета тем естественнее покажется ныне, — писал Магницкий в своем отчете, — что, без всякого сомнения, все правительства обратят особенное внимание на общую систему их учебного просвещения, которое, сбросив скромное покрывало философии, — стоит уже посреди Европы с поднятым кинжалом» [13, с. 304].
Такое предложение Магницкого вряд ли можно рассматривать как его личную инициативу, ибо еще до его отъезда в Казань в уведомлении Магницкому 10 февраля 1819 г. министр писал: «После всего того представите вы мне свое заключение и мнение о всем, из коего должно открыться — может ли сей университет с пользою существовать впредь. И в таком случае, если бы университет долженствовал быть упраздненным, то присовокупите предположение ваше, на каком основании должны быть управляемы учебные заведения, к округу Казанскому причисляемые» [13, с. 277]. Так что такая суровая мера в отношении университета вписывалась в общую линию министерства на ограничение университетского образования в России.
К счастью, Главное правление училищ Министерства духовных дел и народного просвещения под влиянием его члена, попечителя Санкт-Петербургского учебного округа С. С. Уварова выступило против предложения Магницкого уничтожить университет, но, в свою очередь, обязало ввести в Казанском университете преподавание богопознания и христианского учения (которое с самого начала в предметы университетского преподавания в Казани введено не было, хотя по университетскому уставу 1804 г. на отделении нравственных и политических наук были предусмотрены профессора богословия догматического и нравоучительного, а также толкования Священного Писания и церковной истории). Это предложение и было утверждено императором 14 июня 1819 г., а Магницкого было рекомендовано направить в Казань уже в качестве попечителя Казанского учебного округа, дабы он лично устранил выявленные недостатки.
Магницкий весьма серьезно отнесся к своей новой должности и сочинил инструкции ректору и директору университета (должность директора была учреждена Магницким для управления хозяйственными делами и контроля за поведением студентов). В инструкции директору, в частности, говорилось, что директор обязан наблюдать, «чтобы дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учения церкви в преподавании наук философских, исторических или литературы» [23, с. 1203].
В инструкции же ректору давались подробные рекомендации, как и что должны излагать в своих лекциях профессора. «Для избежания того смешения идей, которое столь часто замечается в воспитании, от несоображения в совокупности разных философских систем профессор философии обязан привести их к одному началу и показать, что условная истина, служащая предметом умозрительной философии, могла заменять истину христианства до пришествия Спасителя мира, ныне же в воспитание допускается как полезное токмо упражнение разума, для изощрения сил его к принятию прочих наук человеческих, на философских началах основанных». Профессор философии, говорилось дальше в инструкции, обязан «искать основательнейшего философского учения в Платоне и славнейших его последователях» и всегда иметь «в памяти и устах тексты из посланий святого апостола Павла» [23, с. 1210]. Только при таком преподавании «слушатели удостоверятся, что все то, что не согласно с разумом Священного Писания, есть заблуждение и ложь, и без всякой пощады должно быть отвергаемо; что те только теории философские основательны и справедливы, кои могут быть соглашаемы с учением Евангельским: ибо истина едина, а бесчисленны заблуждения» [23, с. 1211]. Профессора всех учебных дисциплин, указывалось в инструкции ректору, во всех своих лекциях должны подчеркивать премудрость Божию и слабости нашего ума сию премудрость познавать.
17 января 1820 г. инструкции Магницкого директору и ректору Казанского университета получили Высочайшее утверждение и получили таким образом статус официального документа.
Приехав в Казань, Магницкий принялся воплощать в жизнь сочиненные им инструкции. Первым делом он представил к увольнению всех профессоров, которые не проявляли особого рвения в реализации изложенных в инструкциях предписаний. Был представлен к увольнению, в частности, профессор умозрительной и практической философии И. Е. Срезневский, выпускник Московской духовной академии и Санкт-Петербургского педагогического института — за то, что руководствовался в своих лекциях «духом не весьма полезным» и пособием «весьма удаленным от христианского учения» [11, с. 248] (Срезневский читал философские курсы по руководствам Снелля и Якоба).
27 августа 1820 г. Магницкий докладывал министру, что философия в университете приведена в соответствие со Священным Писанием, но все еще «оставалась необуздан-
ною одна наука философская — естественное право», и Магницкий предложил на должность профессора права Г. Н. Городчанинова, который имеет «мнение о заимствовании естественного права не из разума, а из Библии» [14, с. 59]. Магницкий был весьма удовлетворен подобным мнением, ибо сам отстаивал тезис, что только «учение библейское может и должно быть единым прочным основанием сей науки» [13, с. 480].
Уже в отчете за 1819-1820 г. говорилось, что в Казанском университете «все науки университетские преподаются в духе святого евангельского учения. Вольнодумство, прежде под различными видами в недре университета скрывавшееся, удаляется от сего жилища наук, где обитает страх Божий. Опаснейшая из наук философских, наука права естественного всегда подавала вольнодумству способы к распространению зловредного учения о природной свободе и равенстве людей: представлено мнение об основании сей науки не на ложных и пагубных началах мудрования человеческого, но на святом и спасительном учении Христа» [27, с. 221].
В Санкт-Петербургском университете назначенный вместо подавшего в отставку С. С. Уварова попечителем учебного округа Д. П. Рунич тоже решил «навести порядок». В 1821 г. он представил к увольнению сразу одиннадцать профессоров, подозреваемых в вольнодумстве. В представлении министру духовных дел и народного просвещения 7 сентября 1821 г. Рунич, в частности, докладывал, что «профессор Галич открыто проповедует систему, по которой в наше только время достигшему высшего просвещения разуму приписывается способность познавать вещи как они действительно сами по себе суть» [22, с. 146]. По Руничу это означало посягательство на веру, ибо согласно вероучению, суть вещей открывается Откровению, но не разуму. На общем собрании университета, которое проходило 3, 4 и 7 ноября 1821 г. по 9-11 часов непрерывно, А. И. Галичу были предъявлены обвинения в неверии, безбожии, разрушении нравственности и т. п. Его книгу «История философских систем» признали вредной и постановили изъять из употребления за то, что книга «открытое дает предпочтение философии Шеллинга, противной учению Божественного откровения» [22, С. 196]. Рунич же обвинил Галича в том, что тот «явно предпочитает язычество христианству, распутную философию девственной невесте христовой церкви, безбожного Канта самому Христу, а Шеллинга и Духу Святому» [27, с. 328]. В результате судилища А. И. Галич от преподавания философии был отстранен, а читать курсы теоретической и практической философии, а также истории философских систем было поручено Я. В. Толмачеву, который старательно избегал касаться систем современной философии. Курс нравоучительной философии и другие философские курсы в 1823 г. стал читать приглашенный из Казанского университета Руничем М. А. Пальмин, ревностно поддерживавший в Казани деятельность Магницкого. В 1831 г. новый попечитель учебного округа К. Бороздин представил Пальмина к увольнению ввиду «очевидной неспособности сего профессора к ученому званию» [22, с. 516]. А место профессора философии занял в 1832 г. А. А. Фишер, которого Я. Н. Колубовский называл «типичным представителем правительственной философии николаевской эпохи».
Не повезло и Харьковскому университету. В 1820 г. за религиозное вольнодумство был отстранен от должности ректора Тимофей Федорович Осиповский, выдающийся русский математик, доктор философии, активно выступавший со статьями по философским вопросам. Что же послужило основанием для столь серьезного решения? Некоторые историки Харьковского университета полагают, что поводом послужил донос профессора философии Дудровича (именно он был назначен на место И. Б. Шада после изгнания последнего из университета) попечителю Харьковкого учебного округа, в котором Осиповский обвинялся в том, что в своих лекциях он проповедует мысль, что
религия должна утверждаться на разуме, и в результате его лекций студенты перестают соблюдать религиозные обряды. Когда же попечитель пришел в университет, чтобы проверить сведения, содержавшиеся в доносе, и попал на экзамен, который принимал Осиповский, то его возмутило замечание Осиповского студенту, состоявшее в том, что говоря о Боге уместнее употреблять выражение «существует» нежели «живет».
Московскому университету разгрома удалось избежать по нескольким причинам. Во-первых, философию в университете преподавал уже весьма пожилой и очень осторожный профессор А. М. Брянцев, занявший кафедру философии еще в 1788 г. после смерти Д. С. Аничкова. В январе 1821 г. он скончался, и громить за вольномыслие и вероотступничество стало некого, так как еще ранее читавший философские курсы в Благородном пансионе при университете И. И. Давыдов при попытке в 1819-1820 учебном году перед чтением курса логики сделать «обозрение истории философии» был вообще от чтения философии отстранен, и ему пришлось переключиться на преподавание латинской словесности и римской древности. Во-вторых, попечитель Московского учебного округа князь А. П. Оболенский, бывший в дружеских отношениях с министром духовных дел и народного просвещения князем А. П. Голицыным, вообще старался избегать всяких сложных ситуаций. Так что Московский университет избежал как разгрома, так и вообще преподавания философии, ибо после смерти А. М. Брянцева министерство вплоть до 1845 г. никого на кафедру философии не утверждало, несмотря на то, что кафедру, по свидетельству Е. А. Боброва, стремились занять профессора Киевской духовной академии П. С. Авсенев, С. С. Гогоцкий, И. Г. Михневич, профессор Бессарабских училищ И. Ф. Гриневич, преподаватель философии в Вологодской духовной семинарии П. И. Савваитов, стремился занять кафедру философии в Московском университете и И. В. Киреевский, он даже написал и представил попечителю Московского учебного округа графу С. Г. Строганову «Записку о преподавании логики», видимо, потому, что из всех философских дисциплин только логика изредка преподавалась в эти годы в Московском университете [3, с. 193-194; 4, с. 38, 183].
Однако все было тщетно. Кафедра философии в Московском университете оставалась вакантной вплоть до 1845 г.
Правда, в 1826 г. министерство разрешило начать чтение лекций по философии профессору И. И. Давыдову, который вступительную лекцию к курсу философии назвал «О возможности философии как науки». В этой лекции И. И. Давыдов попытался защитить философию от обвинений в атеизме, материализме и подрывании основ вероучения, однако неосторожно упомянул об идее тождества мышления и бытия (а это идея Шеллинга!), которая, по его мнению, разрешает спор между реализмом и идеализмом, между эмпириками и рационалистами. На беду на этой лекции присутствовал флигель-адъютант Его императорского величества, член Комитета устройства учебных заведений Министерства народного просвещения граф С. Г. Строганов, направленный в Москву проверять умонастроения в Московском университете и в обществе перед коронацией Николая I. Лекцию Строганов нашел вредной и не соответствующей планам правительства. Тем самым судьба философии в Московском университете была решена: министерство на кафедру философии И. И. Давыдова не утвердило, и он был вынужден перейти на отделение физических и математических наук, где стал читать курс математики. Министерство запретило также и издание подготовленной Давыдовом книги по философии.
В других учебных заведениях России положение с преподаванием философии было не лучше. В 1821 г. был отстранен от преподавания в Петербургском университете А. П. Ку-ницын, ибо его курс лекций по естественному праву был признан «противоречащим явно
истинам христианским и клонящимся к ниспровержению всех связей семейственных и государственных», «совершенно пагубным для нравственности и заключающим в себе все развратные правила новейшей философии» [16, с. 725]. Его книга «Право естественное» как противоречащая «явно истинам христианским» была министерством запрещена. Запрещены были также «Метафизика» Лубкина и «Логические наставления» Лодия.
Гонения на философию, достигшие своей максимальной интенсивности в 1819-1821 гг., не прекращались и в последующие годы. Отражая на своих страницах позицию министерства по отношению к философии, «Журнал Департамента народного просвещения» писал, что «ни древняя, ни новая философия не доставили человеческому роду никакой пользы; что, напротив, во все времена порождали они только заблуждения и сумасбродство», а что «истинная философия должна быть неразлучна с Евангелием» [10, с. 273].
Несмотря на негативное отношение к философии императора и министра духовных дел и народного просвещения, несмотря на гонения на философию, учиненные попечителями учебных округов в Казанском и С. -Петербургском университетах, кафедры философии в те годы не были ликвидированы и запрета преподавать философию в университетах при министре А. Н. Голицыне не последовало. Однако негативное отношение к философии сохранялось и при новом министре, которым стал адмирал А. С. Шишков. В январе 1825 г. Шишков доложил царю, что в министерстве лежит дело «о вредном преподавании философских наук», инициированное в 1823 г. Магницким, но не получившее должного рассмотрения. Царь приказал рассмотреть его в Главном правлении училищ. Материалы дела (докладная Магницкого и мнение члена Главного правления училищ графа Лаваля, составленное еще по поручению А. Н. Голицына) были розданы всем членам Главного правления училищ. Но мнения членов правления разделились, а такие влиятельные его члены, как граф Ливен, И. Крузенштерн, И. М. Муравьев-Апостол, решительно выступили против запрещения преподавать философию в университетах. В результате общее собрание правления 10 ноября 1826 г. приняло решение: «Главное правление училищ по выслушании всех сих мнений единогласно признало, что курс философских наук, очищенный от нелепостей новейших философов, основанный на истинах христианского учения и сообразный с правилами монархического правления, необходим в наших высших учебных заведениях» [21, с. 127]. Преподавание философских дисциплин, хотя и в урезанном виде, приведенном в соответствие со Священным Писанием, было сохранено.
Эпоха Николая I не принесла никакого оживления в преподавание философии, но и такого открытого гонения на философию, каким были отмечены последние годы царствования Александра I, тоже не было. Философия в университетах в эти годы, по словам Е. А. Боброва, «была безжизненна и оставалась почти без всякого отклика и влияния на общество» [2, с. 2]. Сам император не видел необходимости что-либо менять в отношении философии. 14 мая 1826 г. он выпустил рескрипт о создании особого Комитета устройства учебных заведений в Министерстве народного просвещения для ужесточения контроля над учебными заведениями в целях недопущения настроений, ведущих к смуте. Новый комитет, «комитет 14 мая», как его называли, наряду с разработкой уставов различных учебных заведений должен был «воспретить всякие произвольные преподавания учений, по произвольным книгам и тетрадям» [25, с. 153].
Не случайно выдающийся историк, профессор Московского университета С. М. Соловьев в своих записках замечает, что «по воцарении Николая просвещение перестало быть заслугою, стало преступлением в глазах правительства; университеты подверглись опале. <.. .> Впрочем <.. .> до 1848 года явного гонения на просвещение не было» [15, с. 201,
202]. Были даже предприняты шаги, направленные на совершенствование подготовки преподавательских кадров. В 1828 г. при Дерптском университете был открыт профессорский институт (действовавший до 1839 г.), куда на 5 лет направлялись наиболее успешно окончившие университеты выпускники для приготовления к профессорскому званию, а затем еще на 2 года они посылались за границу. Первые 20 выпускников были направлены в Дерпт в 1829 г. Но за все 10 лет существования института ни одного выпускника, подготавливаемого к преподаванию философских дисциплин, туда направлено не было.
Кое-что в отношении философии было предпринято в период, когда министром народного просвещения был С. С. Уваров (1834-1849). Принятый в 1835 г. новый университетский устав восстановил в университетах философские факультеты в составе двух отделений (1-е отделение — науки исторические и филологические, 2-е отделение — науки физические и математические), а также факультеты юридические и медицинские. Восстановление философских факультетов свидетельствовало о стремлении придать философии статус равноправной дисциплины, официально признанной науки. Но преподавание философии так и осталось на одном отделении, на 1-м отделении философского факультета, где в соответствии с новым университетским уставом предусматривалось чтение курсов логики, психологии и истории философии. Несмотря на ограниченный состав слушателей философии, Уварову все же удалось изменить отношение к философии. Он, в частности, добился перевода в открытый в 1834 г. университет Св. Владимира в Киеве профессора Киевской духовной академии О. М. Новицкого, а в 1848 г. — выпускника академии С. С. Гогоцкого.
Вообще политика властей в отношении к просвещению в годы царствования Николая I до европейских революций 1848-1849 гг. была довольно противоречивой. С одной стороны, сохранялось негативное отношение к просвещению, унаследованное от последних лет царствования Александра I; с другой — не было активного и открытого гонения на философию, характерного для 1820-х гг. Это противоречивое отношение властей к просвещению особенно ярко воплотилась в позиции попечителя Московского учебного округа в 1835-1848 гг. графа С. Г. Строганова. В дневнике А. И. Герцена есть запись от 7 января 1844 г., в которой он приводит слова Строганова: «Я всеми мерами буду противудействовать гегелизму и немецкой философии. Она противуречит нашему богословию; на что нам раздвоенность, два разных догмата — догмат откровения и догмат науки? Я даже не приму того направления, которое афиширует примирение науки с религией: религия в основе». Такая позиция, замечает Герцен, означает «убивать вообще развитие науки и сводить преподавание на сухие исторические, филологические, естествознательные, математические сведения, не связанные единою мыслию», т. е. философией [7, с. 324, 325].
Вместе с тем в воспоминаниях выпускников Московского университета приводятся сведения об очень внимательном отношении Строганова к процессу обучения в университете. Например, академик Ф. И. Буслаев пишет, что «Строганов чуть не каждый день посещал лекции профессоров и внимательно слушал каждую сначала до конца, никогда не оскорбляя профессора преждевременным выходом из аудитории» [5, с. 109]. Причем Строганов, отмечает Буслаев, присутствовал и на экзаменах и привечал наиболее способных. «Так он заметил Соловьева, Каткова, Кудрявцева, Кавелина, Давыдова и др.» [5, с. 111]. Да и Герцен отмечает, что Строганов «любит и желает просвещения, он любит Европу и все благородное» [7, с. 324]. Такая противоречивая позиция в отношении к просвещению никоим образом не способствовала успешному развитию университетского преподавания философии.
За все годы царствования Николая I среди университетских преподавателей философии не наберется и пяти человек, оставивших след в русской философии. Среди получивших известность имен можно назвать лишь киевских профессоров С. С. Го-гоцкого и О. М. Новицкого, да архимандрита Гавриила, читавшего лекции в Казанском университете и издавшего первый труд по истории русской философии. Профессор Санкт-Петербургского университета А. А. Фишер известен скорее тем, что его лекционные курсы легли в основу справки о состоянии философии, которую управляющий Министерством народного просвещения князь П. А. Ширинский-Шихматов представил императору в 1850 г. Адъюнкт кафедры философии Московского университета М. Н. Катков — личность тоже известная, но он оставил след в истории России не как преподаватель философии, а как преуспевающий журналист и общественный деятель. А вот имена преподававших философию в годы царствования Николая I Н. Н. Булича, Г. Н. Городчанинова, А. И. Дудровича, Н. А. Иванова, М. А. Пальмина, В. М. Перевощикова, М. Н. Протопопова, П. С. Сергеева, А. Г. Станиславского, Я. В. Толмачева, А. Ф. Хламова, Ф. Ф. Чанова мало что скажут историку русской философии и общественной мысли. О последнем, впрочем, упоминается в автобиографии Н. И. Костомарова, который окончил Харьковский университет: «Философию преподавал некто Чанов, бывший прежде того частным приставом». Вряд ли так можно сказать о преподавателе, заинтересовавшем слушателя своим предметом. Впрочем, Костомаров отмечает, что философия в университете была в большом упадке.
Отношение властей к философии приобрело резко негативный характер после революционных выступлений в Европе в 1848-1849 гг., сильно напугавших Николая I и высший свет. Профессор Санкт-Петербургского университета А. В. Никитенко 7 января 1849 г. записывает в своем дневнике, что значительные круги петербургской знати ненавидят науки и университеты, «а современные события в Германии ненавидят до ярости» [19, с. 503]. А Т. Н. Грановский писал Герцену в июне 1849 г.: «Всякое движение на Западе отзывается у нас новою стеснительною мерою. <.. .> Университет предполагалось закрыть. Теперь ограничились пока следующими уже приведенными в исполнение мерами: повысили плату с студентов и уменьшили их число законом, вследствие которого ни в одном русском университете не может быть более 300 своекоштных студентов. Приемы студентов в университет года на два остановлены. <.> Деспотизм громко говорит, что он не может ужиться с просвещением» [8, с. 528-529].
Николай I, как и Александр I, основную опасность существующему порядку усмотрел в философии. Сложив обязанности министра народного просвещения с графа С. С. Уварова, он назначил управляющим министерством кн. П. А. Ширинского-Шихматова, поручив последнему «представить свои соображения о том, полезно ли преподавание философии при настоящем предосудительном развитии этой науки германскими учеными, и не следует ли принять меры к ограждению нашего юношества, получающего образование в высших учебных заведениях, от обольстительных мудрований новейших философских систем» [9, с. 16].
26 января 1850 г. князь Ширинский-Шихматов представил подробный анализ философских курсов, которые читал в университете А. Фишер, и сделал вывод о нецелесообразности преподавать в университетах теорию познания, метафизику, историю философии и нравоучительную философию, оставив только логику и психологию. Николай I с предложениями Ширинского-Шихматова согласился и предложил преподавание опытной психологии возложить на профессоров богословия. В тот же день последовало высочайшее повеление о переименовании двух отделений
философских факультетов в самостоятельные факультеты: первого отделения — в факультет историко-филологический, а второго — в факультет физико-математический. Таким образом в российских университетах философские факультеты и кафедры философии с 26 января 1850 г. перестали существовать. Уже на следующий день император Всемилостивейше повелел быть князю Ширинскому-Шихматову министром народного просвещения. 16 марта 1850 г. А. В. Никитенко записывает в дневнике: «Опять гонение на философию. Предположено преподавание ее в университетах ограничить логикою и психологиею, поручив и то, и другое духовным лицам <...>. У меня был Фишер, теперешний профессор философии, и передавал свой разговор с министром. Последний главным образом опирался на то, что "польза философии не доказана, а вред от нее возможен"» [19, с. 517]. А 22 июня 1850 г. было опубликовано Высочайшее повеление об упразднении преподавания философии светскими профессорами в университетах и некоторых других высших учебных заведениях и о возложении чтения логики и опытной психологии на профессоров богословия и законоучителей с утверждением учебных программ «по соглашению духовного православного ведомства с Министерством народного просвещения» [24, л. 1414]. При этом не было принято в расчет, что многие преподаватели богословия и Закона Божия были не готовы читать на должном уровне ни логику, ни психологию. Даже в Московском университете профессионально хорошо подготовленный профессор богословия и церковной истории П. М. Терновский, окончивший Московскую духовную академию и защитивший диссертацию на степень доктора богословия, как вспоминает С. М. Соловьев, «со слезами отмаливался от новой кафедры, выставляя свою неприготовленность к ней. Ему выставили Высочайшее повеление — и старик должен был приниматься за логику и психологию» [26, с. 20].
Таким образом в России на десять с лишним лет прекратилось преподавание философии, поскольку логика и психология, читаемые к тому же непрофессионалами, не могли заменить полноценных курсов истории философии, которые должны были знакомить слушателей с важнейшими проблемами философии и с различными вариантами их решений.
Только к концу 1850-х гг. власти пришли к пониманию важности философского просвещения и только к концу 1860-х гг. в российских университетах смогли наладить чтение полноценных философских курсов, что и привело к расцвету русской философской мысли в начале XX в.
ЛИТЕРАТУРА
1. Белявский М. Т. М. В. Ломоносов и основание Московского университета. — М., 1955.
2. Бобров Е. А. Философия в России: материалы, исследования и заметки. — Вып. 2. — Казань, 1899.
3. Бобров Е. А. Философия в России: материалы, исследования и заметки. — Вып. 4. — Казань, 1901.
4. Бобров Е. А. Философия в России: материалы, исследования и заметки. — Вып. 5. — Казань, 1901.
5. Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. — М., 1897.
6. Вернадский В. И. Труды по философии естествознания. — М., 2000.
7. Герцен А. И. Собр. соч.: в 30 т. — Т. II. — М., 1954.
8. Герцен А. И. Собр. соч.: в 30 т. — Т. XI. — М., 1957.
9. Емельянов Б. В. Запрещение преподавания философии в русских университетах (по архивным материалам) // Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. — Вып. 1: Девятнадцатый век. — М., 1989.
10. Журнал Департамента народного просвещения. — СПб., 1823. — Ч. 3.
11. Загоскин Н. П. История Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования. — Т. 1. — Казань, 1902.
12. Загоскин Н. П. История Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования. — Т. 2. — Казань, 1902.
13. Загоскин Н. П. История Императорского Казанского университета за первые сто лет его существования. — Т. 3. — Казань, 1904.
14. Залесский В. Ф. История преподавания философии права в Казанском императорском университете в связи с важнейшими данными внешней истории юридического факультета. — Казань, 1903.
15. Записки С. М. Соловьева // Вестник Европы. — 1907. — Май.
16. Избранные социально-политические и философские произведения декабристов. — Т. 1. — М., 1951.
17. Императорский Московский университет в воспоминаниях Михаила Прохоровича Третьякова // Русская старина. — 1892. — Т. 75, № 9.
18. Историко-филологический факультет Харьковского университета за первые сто лет его существования (1805-1905). — Ч. 2. — Харьков, 1908.
19. Никитенко А. В. Записки и дневник. — Т. 1. — СПб., 1893.
20. Полное собрание законов в Российской империи. Собр. I. — Т. 25, 27.
21. Рождественский В. С. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения, 1802-1902. — СПб., 1902.
22. Санкт-Петербургский университет в первое столетие его деятельности. 1819-1919: материалы по истории Санкт-Петербургского университета. — Т. 1: 1819-1835. — Пг., 1919.
23. Сборник постановлений Министерства народного просвещения. — Т. I. — СПб., 1864.
24. Сборник постановлений Министерства народного просвещения. — Т. 3. — СПб., 1865.
25. Соловьев И. М. Российские университеты в их уставах и воспоминаниях современников. — Вып. 1: Университеты до эпохи 60-х годов. — СПб., 1914.
26. Соловьев С. М. Московский университет, славянофилы и западники в сороковых годах // Русский вестник. — 1896. — Т. 243, № 4.
27. Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. — Т. 1. — СПб., 1889.
28. Устав императорского Московского университета. — СПб., 1804.
