CC BY
8DOI 10.47643/1815-1337_2022_1_45 УДК 340. 124: 340.125
ФЕНОМЕНОЛОГИЧЕСКИЙ ПОДХОД В СФЕРЕ ПРАВОПОЗНАНИЯ: ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ И ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ Phenomenological approach in the sphere of legal cognition: theoretical, methodological and historical aspects
САВЕНКОВ Дмитрий Александрович,
кандидат юридических наук, доцент кафедры теории государства и права,
Московский университет Министерства внутренних дел Российской Федерации имени В.Я. Кикотя. Россия, г. Москва, ул. Академика Волгина, д. 12, УЛК 1. E-mail: dmitryasavenkov@yandex.ru;
Savenkov Dmitry Aleksandrovich,
Candidate of Law, Associate Professor of the Department of Theory of State and Law V.Ya. Kikot' Moscow University of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation. Россия, г. Москва, ул. Академика Волгина, д. 12, УЛК 1. E-mail: dmitryasavenkov@yandex.ru
Краткая аннотация. В статье рассматривается специфика и содержание одного из направлений в истории правовой мысли, которое связано с философско-логическими исследования Э. Гуссерля и получившее наименование феноменологического учения о праве. Позиции сторонников этого направления изучения права связаны с постановкой вопросы о строгой логико-гносеологической «чистоте» принципов научности юриспруденции. Данное направление имело ряд сторонников, однако по-прежнему остается почти неизученным в отечественной юридической литературе.
Abstract. The article examines the specifics and content of one of the trends in the history of legal thought, which s associated with the philosophical studies of E. Husserl and received the name of the phenomenological doctrine of law. The positions of the proponents of ths direction of the study of law are associated with the formulation of questions about the strict logical-epistemological "purity" of the principles of scientific jurisprudence. This direction had a number of supporters, but still remains almost unexplored in the domestic legal literature.
Ключевые слова: феноменология, региональная онтология, Гуссерль, феноменологическое учение о праве, юридическое неокантианство, юридический позитивизм.
Keywords: phenomenology, regional ontology, Husserl, phenomenological doctrine of law, legal neo-Kantianism, legal positivism.
Дата направления статьи в редакцию: 10.12.2021
Дата публикации: 31.01.2022
Важность логических исследований Гуссерля интересна прежде всего в том отношении, что он попытался выразить своего рода протест против развития теория познания исключительно на началах скептицизма и релятивизма, ставших почти знаменем эпохи. В том отношении основательная критика распространения этих начал в правоведении была дана в статье И.А. Покровского [3].
Феноменологическое учение о праве является направлением в современной философии права, которое приобрело значительное число сторонников уже в первой половине ХХ в. [5]
Феноменологическое учение о праве является априорным предметно-материальным учением о праве. Оно вырастало из философии рубежа XIX-XX вв. и в этот период в философии права были господствующими два направления: позитивизм, который, нужно отметить, в немецкой литературе обозначается как юридический позитивизм и который, в свою очередь, делиться на две разновидности - научный или теоретический юридический позитивизм и законнический позитивизм или легизм, для российской литературы характерно противопоставление философского позитивизма и юридического позитивизма, который концентрируется на отождествлении или неразличении права и закона; второе направление - неокантианство, выросшее марбургской и баденской школ. В связи с этим оба направления - неокантианство и юридический позитивизм - были своего рода главными оппонентами феноменологов. Предметно-материальная направленность и специфика феноменологического учения о праве заключается прежде всего в том, что оно постулирует обращение к объективно-материальной «природе вещей» в праве и правовых явлениях. Позитивистская теория права и юридическое неокантианство, в отличие от правового учения на базе феноменологической методологии, были едины в том, что для права, как писал Р. Штаммлер, не могут быть определены абсолютные материальные априорные сущности [9, S. 117].
Правда, нужно сказать, сам Э. Гуссерль характеризовал себя как позитивиста, так как он настаивал на обосновании знаний о существующем, о данном. В понятие «данное» он вкладывал смысл «природы вещей», что означало основополагающий образ феномена как феномена, который отнюдь необязательно должен признаваться существующим. Позитивисты и неокантианцы рассматривали в качестве «данного» факты, которые могут быть восприняты непосредственно как существующие. В этом отношении позиция классика немецкого юридического позитивизма К. Бергбома была весьма показательной, когда он вел речь о действительном правовом явлении. Иными словами, право в контексте позитивистской теории права предполагает ограничение исключительно позитивным правом, при-
том, как подчеркивал Бергбом, «без оглядки на какие бы то ни было ценности» [4, Э. 549].
Соответственно, с позиции позитивистской теории права, которую показательно изложил К. Бергбом, все правовые понятия и правовые нормы должны рассматриваться как «результаты действия правотворческих факторов» [4, Э. 80]. При том все юридические категории в контексте данного направления оцениваются исключительно с позиции их эффективного функционирования в реальной действительности.
Неокантианцы утверждают, что вообще более нет ничего, что может быть рассмотрено как «данное», так как оно либо уже утратило свое значение, либо является установлением сознания. Отсюда ими признается, что конструктивный характер имеет лишь понятие права. Для неокантианцев правовая действительность представляет собой результат процессе мыслительного преобразования, и процесс этот должен ориентироваться на определенные правовые критерии. А основополагающие условия данного преобразовательного процесса лежат в структуре нашего сознания.
Феноменологическая установка предполагала новый тезис, который должен быть исправить позицию неокантианцев, преодолеть ее уязвимости и недостатки. В частности, феноменологи стремились показать, что в основе так называемого позитивно-правового регулирования правовых институтов и правовых понятий могут быть распознаны и зафиксированы определенные закономерности, которые даны заранее, т.е. носят априорный характер. Причем эти закономерности представляются как независимые от действий человека и, что особенно важно, независимы от человеческого сознания вообще [8, Э. 11, 14].
Опираясь на феноменологический метод Гуссерля, изложенный им в его «Логических исследованиях», юристы феноменологического направления выдвинули тезис о том, что о существовании необходимо говорить в разном значении, а именно что наряду с предметами естественно-научного назначения или определения, существование которых определяется органами чувств, существуют также предметы «высшего порядка», которые уже предварительно даны для научного познания и определения [6, Э. 31].
Гуссерль обозначал олицетворение предметов любой эмпирической науки в их единой связанности с помощью понятия «регион». Далее он указывал на возможность, что в условиях, при наличии которых возникает отграничение одного какого-нибудь региона от другого, могут путем толкования извлекаться существенные структуры. С точки зрения постулата о том, что предметы опыта определяются с помощью лежащих в их основе структур, сформировалась так называемая «региональная правовая онтология» как учение, претендующее на освещение сущности права, а именно как учение о праве на основе принципа «природы вещей».
Хотя феноменологии настаивали на нахождении нового понимания природы вещей, тем не менее совершенно справедливым был и остается упрек в их адрес в том, что их материальные априорные сущности, независимые от человека и его сознания, являются все теми же идеями, которые описаны в философии Платона. Феноменологи предметы «региона» права понимают как «идеальные» сущности, как материальные содержательные единицы, в качестве структур и сущностей, которые составляют некое специфическое приобретение в отношении правовых явлений и связей. Интерпретаций материальности сущностей, заданных в регионе права, была разной, но в целом схожей. Во всяком случае общий тог был таков, что априорное в праве понималось уже не как формальное. Например, для А. Рейнаха «чистые юридические факты» обладают существованием также, как «цифры, деревья или дома» [8, Э. 13]. Существование данных юридических чистых обстоятельств отличается постоянством и действием, которые совершенно независимы от какого-либо произвола или признания со стороны действующего позитивного права [8, Э. 14]. Они одни и те же у всех народов и во все времена; они вечные и никогда не касаются реального существования, бытийствования [10, Э. 24]. С точки зрения феноменологов эти вечные структуры, поведенческие сущности ни при каких обстоятельствах не могут быть придуманы или изобретены позитивным правом, а лишь могут быть обнаружены [7, Э. 214], а также принадлежат к «региону» права на основе начал необходимости и всеобщности.
«Чистая» теория права, сформулированная Г. Кельзеным, всецело пребывает в логике кантианства. Речь, конечно же, не идет о том, что австрийский правовед был последовательным кантианцем. Но главное, что характеризует его взгляды на природу государства и права - это методы неокантианства. А именно право для Кельзена отнюдь не идея норм, несмотря на ее артикулирование, и лишь искусство правильного - теоретически правильного - толкования правопорядка. Поэтому и право и государство суть для него одно и тоже. Да и вообще, как отмечал Р. Штаммлер, право - это принципиально эмпирическое явление. Существует в действительности только позитивное действительное право и не более того. Но, что, собственно, важно для юридического неокантианства - нужно научиться правильно мыслить право, правильно относится к нему, зафиксировать в сознании (почти трансцедентальном) наиболее правильные концепты.
Кант писал, что «перемена в мыслях - это исход из зла и вступление в добро» [2, с. 77]. Важен «переход от порочного образа мыслей к добропорядочному» [2, с.77].
Согласно Канту, «моральное воспитание человека должно начинаться не с исправления нравов, а с преобразования образа мыслей и с утверждения характера, хотя обыкновенно дело происходит иначе и борются против отдельных пороков, а общий их корень остается нетронутым» [2, с. 51].
«Восстановление первоначальных зачатков добра в нас есть, следовательно, не приобретение утраченного побуждения к добру, ибо это побуждение, состоящее в уважении к моральному закону, мы никогда потерять не можем, а если бы это было возможно, то мы никогда не могли бы приобрести его вновь. Оно, следовательно, есть только восстановление чистоты морального закона как высшего основания всех наших максим, согласно которой моральный закон не только не должен быть связан с другими мотивами и тем более подчиняться им (склонностям) как условиям, а должен быть в своей полной чистоте принят в максимы как сам по себе достаточный мотив определения произволения» [2, с. 48-49].
Для Канта христианская тема образа мысли стала лейтмотивом, который он поместил в центр всей его гносеологии. В этом отношении можно отметить, что очевидно проявляющаяся в философском учении Канта попытка своего рода переложения некоторых базовых постулатов христианского вероучения на светский язык философии, очень напоминающий тем не менее установки протестантизма по отношению к позициям православия и особенно католичества. Эта тема большая и требует специально внимания. Во всяком случае, мы можем констатировать, что образ мышления, вынесенный в заглавие «настоящей» философии и критическое ограничение познания только вопросами упорядочения мышления, стали в последующем восприниматься как конечная инстанция для определения пределов и характеристик юридической теории в различных направлениях анализа права, так или иначе восходящих к кантианской философии и оперирующих «чистотой» теории. И, как ни странно, целью Канта было доказать невозможность сверхэмпирического познания, а в итоге получился трансцедентальный чистый разум.
В интерпретациях указанной установки в последующих юридических концепциях происходит то, что она вообще, в подражании математической логике, объявляется единственно верной, как мы видели в представлениях И.А. Ильина. Материал для логического анализа берется эмпирический, термины и понятия - тоже эмпирические, но сам анализ должен быт логически «чистым», исключающим любые реальные аргументы. Но каковы же тогда критерии отбора материала? Что должно определять единство и универсальность мышления человека, независимо от его культуры, языка, места жительства, традиций и других не менее существенных фактических эмпирических обстоятельств? Любая юридическая математика в философской форме выглядит, несомненно, проще и понятнее, несмотря на сложности философского языка, чем необъятные массивы эмпирического материала. Но это отнюдь не означает, что чистым методом можно легко объять необъятное. В итоге в чистом логицизме получается может и теоретически безупречная конструкция, но какое социально-практическое значение она может иметь? Чтобы люди одинаково думали? Но тогда они должны жить в одинаковых условиях, иметь одинаковые возможности фактически и только в таких идеальных стерильных условиях можно предположить, что соответственно и образ мышления может оказаться более или менее единообразным. Большая заслуга Канта заключалась в том, что его критическая гносеология позволила выявить новые закономерности человеческого мышления, сделать творческое мышление человека, как существа способного творить новое, предметом анализа, но почему этим должна ограничиваться философия или наука? Впрочем, надо сказать, что методологическая предпосылка критической гносеологии о необходимости разграничения логического и эмпирического в познания, тем не менее послужила в последующем не только формированию идеалистических и логических концепций, но и психологических. Идея сознания субъекта как главный объект анализа - это общая канва для обоих направлений. Неслучайно и сегодня те авторы, которые пишут в неокантианской или феноменологической традиции, часто вынуждены пояснять, что употребляемые ими психологические термины и понятия носят не эмпирически-психологический характер, а философско-правовой.
Речь, конечно же, не идет о критике чистого познания, а лишь о том, что в оно не исчерпывает вопросы правопознания и пра-вопонимания. Оно позволяет взглянуть на проблему в отвлечении, когда моделируется универсальная или идеальная ситуация, служащая в последствии основанием для дедукции соответствующих более конкретных представлений (например, как это наглядно показал в своей социологической теории М. Вебер. Это пример сочетания в сфере социального познания - логики и эмпирии. Поэтому, хотя и небесспорно, социологическая теория М. Вебера претендовала на роль понимающей социологии, стремилась быть не только наукой описательной, но и нормативной).
Таким образом, логика философии права не является и явно не может быть самой философией права. Это важная часть методологических основ познания права. В связи с этим проблема «чистых» философских концепций о праве, оставаясь актуальной и в наше время, является своего рода симптомом определённого этапа развития правовой мысли. В том случае, когда актуальная теория испытывает дефицит в адекватном обеспечении ее познавательных возможностей с точки зрения гносеологических приемов, она активно использует идею о логике философии права. Равно как точно также она нередко поступает и в случае, когда сталкивается с невозможностей познать эмпирические закономерности, либо умышленно делает это для того, чтобы облегчить свою задачу. Эмпирические, в том числе психологические, теории права имеют свои ограничения и уязвимости. Но идея чистого познания остается утопической, как предпосылка. Например, В.С. Горбань убедительно показал, что в работах неокантианца Р. Штаммлера многие смысловые концепты заимствовались из работ Р. Иеринга, А. Меркеля [1], которым тот придавал корректное методологическое место. Например, Р. Штаммлер утверждал вся социальная жизни есть совокупность целей, что идея о праве как средстве для цели является правильное,
что мысли о борьбе за право тоже правильная, но надо все это понимать, как говорил он, не генетически, а теоретически (системно). Не цель творит право, как писал Р. Иеринг, а это просто правильное юридическое понятие: не бывает бесцельных поступков, а именно человек должен так думать; главным движущим фактором развития права является борьба за него, и Иеринг был, безусловно, прав, утверждая это, как подчеркивал Р. Штаммлер, но это не буквальная борьба за право в суде или в парламенте, или в истории, а лишь «настойчивое волевое хотение правильного права», т.е. желание так думать, а соответственно главное - это политика и воспитание. На этом как раз возник большой спор, а точнее односторонние претензии со стороны Л.И. Петражицкого в адрес Р. Штаммлера, которого первый упрекал в отсутствии прав первенства в выдвижении этих двух идей о правовой политике и правовом воспитании.
Библиография:
1. Горбань В.С. «Учение о правильном праве» Р. Штаммлера как синтез формально-рационалистического (кантианского) подхода пра-вопонимания и телеологической концепции права Р. Иеринга / В.С. Горбань // Право и политика. 2017. № 9. С. 1-11.
2. Кант И. Религия в пределах только разума // Иммануил Кант. Собрание сочинений в восьми томах. М.: Издательство «Чоро», 1994. Том 6. 614 с.
3. Покровский, И. А. «Прагматизм» и «релятивизм» в правосудии / И. А. Покровский // Вестник Гражданского права. 1916. № 5 (Май). С.
18-39.
4. Bergbohm, K. Jurisprudenz und Rechtsphilosophie: kritische Abhandlungen / von K. Bergbohm. Teil: Bd. 1 : Einleitung. Abh. 1 : Das Naturrecht der Gegenwart. Leipzig: Duncker & Humblot, 1892. XVI, 566 S.
5. Hruschka E. Die phänomenologische Rechtslehre und das Naturrecht / von Elisabeth Hruschka. München: Schön, 1967. 71 S.
6. Landgrebe L. Der Weg der Phänomenologie: das Problem einer ursprünglichen Erfahrung / Ludwig Landgrebe. Gütersloh: Mohn, 1963. 208 S.
7. Poulantzas N. Notes sur la phénoménologie et l'existentialisme juridiques" // Archives de Philosophie du Droit, 8, pp. 213-235.
8. Reinach, A. Was ist Phänomenologie? / Adolf Reinach. Mit einem Vorw. von Hedwig Conrad-Martius. München: Kösel, 1951. 71 S.
9. Stammler, R. Die Lehre von dem richtigen Rechte / von Rudolf Stammler. Berlin: Guttentag, 1902. VIII, 647 S.
10. Stein E. Eine Untersuchung über den Staat / von Edith Stein. Halle: Niemeyer, 1924. 123 S.
References (transliterated):
1. Gorban' V.S. «Uchenie o pravil'nom prave» R. SHtammlera kak sintez formal'no-racionalisticheskogo (kantianskogo) podhoda pravoponimaniya i teleologicheskoj koncepcii prava R. Ieringa / V.S. Gorban' // Pravo i politika. 2017. № 9. S. 1-11.
2. Kant I. Religiya v predelah tol'ko razuma // Immanuil Kant. Sobranie sochinenij v vos'mi tomah. M.: Izdatel'stvo «CHoro», 1994. Tom 6. 614 c.
3. Pokrovskij, I. A. «Pragmatizm» i «relyativizm» v pravosudii / I. A. Pokrovskij // Vestnik Grazhdanskogo prava. 1916. № 5 (Maj). S. 18-39.
4. Bergbohm, K. Jurisprudenz und Rechtsphilosophie: kritische Abhandlungen / von K. Bergbohm. Teil: Bd. 1 : Einleitung. Abh. 1 : Das Naturrecht der Gegenwart. Leipzig: Duncker & Humblot, 1892. XVI, 566 S.
5. Hruschka E. Die phänomenologische Rechtslehre und das Naturrecht / von Elisabeth Hruschka. München: Schön, 1967. 71 S.
6. Landgrebe L. Der Weg der Phänomenologie: das Problem einer ursprünglichen Erfahrung / Ludwig Landgrebe. Gütersloh: Mohn, 1963. 208 S.
7. Poulantzas N. Notes sur la phénoménologie et l'existentialisme juridiques" // Archives de Philosophie du Droit, 8, pp. 213-235.
8. Reinach, A. Was ist Phänomenologie? / Adolf Reinach. Mit einem Vorw. von Hedwig Conrad-Martius. München: Kösel, 1951. 71 S.
9. Stammler, R. Die Lehre von dem richtigen Rechte / von Rudolf Stammler. Berlin: Guttentag, 1902. VIII, 647 S.
10. Stein E. Eine Untersuchung über den Staat / von Edith Stein. Halle: Niemeyer, 1924. 123 S.
