CC BY
66
• Причинно-мотивировочная.
Основные средства реализации этого смысла - предложения с союзом ибо, потому что, так как и предложения без показателей синтаксической связи с включающей структурой. Как правило, такие внесения разъясняют ситуацию, мотив поведения героев, заключают обоснование, аргумент, довод: There was this time an immediate echo (because one had learned to look for them) of the Brueghel family; and even a faint self-echo, of the Moon-hunt in the main house (Fowles). Он взял бедро и без рукавичек (наскорях забыл их под подушкой) пошел к колодцу (Солженицын).
• Справочно-отсылочная.
Внесения могут возвращать читателя к сказанному ранее или разъяснять, кому принадлежат слова: As for forgiveness - like I was saying the other day - we can all use some of that... (Shaw). И только тут - из этих неодобрительных отзывов золовки - выплыл передо мною образ Матрены, какой я ее не понимал, даже живя с нею бок о бок (Солженицын).
• Передача дополнительных сведений.
Нередко это придаточные предложения с союзными словами: который, где, предложения без показателей союзной связи с базовым предложением, которые передают сведения о внешности, месте событий, отдельные факты о героях, ситуациях:
Опилки в матрасе чудом разровнял (тяжелые они, сбитые), одеяло вкруговую подоткнул, подушку кинул на место - босиком же слез вниз и стал обуваться, сперва в хорошие портянки, новые, потом в плохие, поверх (Солженицын). I've been after him for years to have the walls done over - the paint's peeling all over the pale - and he's refused to hear of it or even get rid of some of the books that're swamping us (Shaw).
• Модально и эмоционально-оценочная.
Внесения данного типа, как правило, выражаются восклицательным номинативным предложением. В таких случаях можно говорить об «открытом» выражении субъективно-оценочного отношения автора к герою в самом повествовании (восклицания, вопросы, конкретно-оценочный смысл которых может быть самым разным): С собой весь мешочище на проверку выносить -смех! - в пятьсот глоток смех будет (Солженицын). That's bad enough, but - my God! - they don't mow their lawns or replace the pane of garage glass that got broken when the kid down the street batted a baseball through it (King).
Итак, внесения являются многомерным образованием. Это и особый синтаксический прием, при котором скобочная запись и двойное тире используются говорящим в многоплановой смысловой организации предложения, и стилистический способ создания двуплановости повествования как в английском, так и русском языке.
Примечания
1. Котляр, Т. Р. Вставочные конструкции в современном английском языке [Текст] / Т. Р. Котляр. Саратов: Изд-во Саратов. ун-та, 1962. С. 3; Quirk, R. A University English Grammar [Text] / R. Quirk et al. M.: Vyssaya skola, 1982.
2. Кобрина, H. А. Английская пунктуация [Текст] / H. А. Кобрина, Л. В. Малаховский. М., 1958. С. 5.
3. Ильиш, Б. А. Современный английский язык [Текст] / Б. А. Ильиш. М., 1948. С. 287.
4 Котляр, Т. Р. Указ. соч. С. 10. 5. Прияткина, А. Ф. Синтаксис осложненного предложения [Текст] / А. Ф. Прияткина. М.: Высш. шк., 1990. С. 159.
Источники
1. Распутин, В. Уроки французского [Текст] / В. Распутин. М.: Молодая гвардия, 1980.
2. Солоухин, В. Последняя ступень [Текст] / В. Солоухин. М.: Современник, 1990.
3. Солженицын, А. Один день Ивана Денисовича [Текст] / А. Солженицын. М.: Современник, 1990.
4. Толстая, Т. На золотом крыльце сидели... [Текст] / Т. Толстая. М.: Молодая гвардия, 1987.
5. Устинова, Т. Гений пустого места [Текст] / Т. Устинова. М.: Эксмо, 2006.
6. Lessing, D. The Good Terrorist [Text] / D. Lessing. HarperCollins UK, 2003.
7. Shaw, I. Acceptable Losses [Text] / I. Shaw. Ulverscroft Large Print Books Ltd, 1984.
8. Fowles, J. The Ebony Tower [Text] / J. Fowles. М.: Менеджер, 2000.
9. Sheldon, S. Windmills of the gods [Text] / S. Sheldon. HarperCollins UK, 1995.
10. King, S. Danse Macabre [Text] / S. King. Little, Brown, 1993.
Е. П. Ткачева
ФЕНОМЕН
РУССКОЙ ТЮРЕМНОЙ СУБКУЛЬТУРЫ В КОМПЛЕКСНЫХ ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
В статье рассматриваются базовые направления в современных исследованиях русской тюремной субкультуры: представлены основные сложившиеся подходы, их теоретико-методологическая основа; специальное внимание уделено социокультурному и философско-антропологическому аспектам изучения.
В последнее десятилетие феномен тюремной субкультуры вызывает большой интерес представителей разных сфер гуманитарного знания. Это связано с возросшей значимостью полидисциплинарных исследований культурных феноменов как в отечественной, так и в зарубежной науке. При этом область научного интереса охватывает
ТКАЧЕВА Елена Петровна - аспирант кафедры культурологии и рекламы ВятГГУ © Ткачева Е. П., 2008
все большее количество социальных явлений, которые рассматриваются как перспективные в научном отношении. Безусловно, тюремная субкультура в последнее время попадает в поле зрения многих дисциплин, но в данной статье представлен обзор лишь тех методологических концепций, которые принципиально важны для комплексных гуманитарных исследований, главным образом культурологического и философско-ан-тропологического циклов.
Прежде чем перейти к анализу научных направлений, необходимо определиться с понятийным аппаратом, окончательно не устоявшимся в названной сфере. Субкультура мест изоляции преступников как социальное явление известна обществу с древности; но в использовании термина «тюремная субкультура» необходимо иметь в виду хронологические рамки появления тюрем и формирования тюремной системы [1]. Кроме того, научный интерес представляет феномен русской (российской) тюремной субкультуры как явление, не имеющее аналогов в мировой культуре. Естественно, тюремная субкультура любой страны специфична, однако именно в России понятие «тюрьма» приобрело статус не только социального, но и культурно-философского явления, так как концентрировало идеологические, историко-культурные особенности и ментальные характеристики того пространства, в котором она формировалась.
Пристальное внимание к социокультурным аспектам отечественной тюремной субкультуры началось еще в XIX в., когда европейская научная мысль вовлекла отечественных пенитенциа-ристов [2] в комплексное исследование пространства тюремной жизни. Уже к началу XX столетия в России были сформированы такие аспекты изучения тюремной субкультуры, как правовые, исторические, педагогические, философские и психологические. Последние и составили основу культурологических исследований феномена русской тюрьмы в ХХ-ХХ1 вв.
Одним из первых сложившихся в России направлений изучения тюремной системы было правовое, представленное в дореволюционной науке юристами С. В. Познышевым, Н. С. Та-ганцевым, Д. В. Краинским, С. К. Гогелем,
B. Н. Никитиным и др. [3] В сфере их внимания оказались вопросы, связанные с актуальностью применения лишения свободы как меры наказания, а также с осмыслением проблем реформирования самой тюремной системы. Именно дореволюционная юридическая наука впервые подняла проблему возможности нравственного исправления преступников средствами изоляции.
C. В. Колосок в статье «Развитие пенитенциарной системы России в конце XIX - начале XX вв.» [4] выделяет две сформировавшиеся в дореволю-
ционной историографии точки зрения по вопросу правомерности применения тюремного заключения как меры исправления преступников. Так, например, С. К. Гогель и Д. В. Краинский считали, что тюрьма уже сама по себе является базой для формирования негативных проявлений личности и ее ни в коей мере нельзя считать методом борьбы с преступностью. Другая точка зрения основана на возможности перевоспитания заключенных в условиях несвободы [5]. Таким образом, важно отметить, что юридическая наука активно включала в сферу своего внимания нравственную проблему переоценки ценностей заключенных.
Современные правовые исследования пенитенциарной системы представлены работами С. М. Зубарева, С. И. Курганова, В. И. Селиверстова, А. И. Зубкова [6] и др. Данное направление исследует и развивает правовые аспекты функционирования уголовно-исполнительной системы, отечественные и зарубежные стандарты обращения с осужденными, теоретические и практические формы и методы государственной политики в отношении исполнения наказаний.
Как уже было сказано ранее, параллельно с правовыми разработками устройства тюремной системы формировались принципы пенитенциарной педагогики, с позиции которой заключенных стали рассматривать как целевую группу для воспитательного воздействия. Несмотря на то что частные попытки создания основ системы исправления преступников встречались в проектах законов еще в XVIII в. (например, проект Екатерины II «О тюрьмах»), становление научных принципов исправительной педагогики приходится на конец XIX - начала XX в. На волне реорганизации системы тюремного управления (1862-1890 гг.) активно развивались исследования возможностей воспитательного воздействия на заключенных. В связи с этим следует упомянуть работы М. Ф. Пря-шникова, А. Ф. Кистяковского, С. В. Познышева и др. [7] С 20-х гг. XX в. пенитенциарная педагогика стала активно использовать теоретические разработки Ф. Э. Дзержинского, А. С. Макаренко, М. И. Калинина, Н. В. Крыленко, Н. К. Крупской, А. В. Луначарского и других государственных деятелей и педагогов [8].
Современная пенитенциарная педагогика представлена работами С. А. Ветошкина, Е. Я. Ти-щенко, Г. П. Алферова и др. [9]
Становление исследований феномена российской тюрьмы в историческом контексте относится ко второй половине XIX в., когда назревшая необходимость осуществления реформы тюремного управления потребовала осмысления исторического опыта работы с заключенными. Отечественные историки и юристы прорабатывали архивные материалы, содержащие сведения об
устройстве тюрем, их количественном и сословном составе, об организации опеки над пенитенциарными учреждениями. Говоря о дореволюционной историографии, можно выделить работы таких исследователей, как Д. И. Тальберг, Е. Н. Анучин, Н. Д. Сергеевский и др. [10] В советский период исторические аспекты тюремной субкультуры были исследованы в работах Б. С. Утевского, В. Н. Дворянова, Р. С. Мулу-каева и др. [11] Особо следует выделить фундаментальную монографию М. Н. Гернета «История царской тюрьмы», представляющую собой комплексный анализ уголовной и уголовно-исполнительной политики России со второй половины XVIII в., характеристику тюремного устройства, исторические справки по различным видам тюрем и условиям содержания в них. Работа построена на разнообразных источниках исторических архивов и представляет научную ценность для современных исследователей.
В настоящее время проблемы истории российских тюрем представлены в работах М. Г. Дет-кова, И. В. Упорова и др. [12] Современные историки осмысливают феномен тюрьмы в контексте политических, социально-культурных и правовых аспектов развития Российского государства, выявляя факторы и закономерности генезиса данного явления.
Одним из перспективных в сфере пенитенциарных исследований является психологическое направление, выступающее необходимым элементом развития комплексного изучения тюремной субкультуры [13].
Анализ психологических аспектов феномена «тюрьмы» позволяет раскрыть специфику субкультурного сознания, определяя тем самым природу данного явления - биологическую или культурную. Иными словами, в какой мере тюремная среда является социокультурным феноменом, а насколько она - результат бессознательной рефлексии психики человека на заданные условия жизни. Таким образом, становится очевидной необходимость применения принципов психологической методологии в рамках изучения «тюрьмы» как социально-культурного явления. Одним из первых эту проблему затронул еще в начале XX в. М. Н. Гернет в своей работе «В тюрьме. Очерки тюремной психологии» [14]. Он впервые рассмотрел тюремную субкультуру с позиций знакового текста, описал специфику сознания заключенных, принципы моделирования времени-пространства в условиях несвободы. В рефлексии человеческой психики Гернет увидел попытку маркировать незнакомый мир, наделяя его элементы семантической значимостью: «Все, что тюрьма берет у арестанта и что она дает ему, связано со временем: оно несет ему волнения и лишения, оно же кладет конец тюремным пере-
живаниям и дает свободу» [15]. Таким образом, именно М. Н. Гернет впервые сосредоточил внимание исследователей на интерпретации восприятия заключенными повседневного пространства. Данная работа, на наш взгляд, объединила привычное объектно-предметное поле исследования с новым для данной области науки герменевти-ко-феноменологическим методом.
Богатую историю имеет художественно-философское исследование и осмысление феномена тюрьмы, начало которого связанно с именем Ф. М. Достоевского [16]. XX век в попытке экзистенциальной рефлексии идеи несвободы объединил представителей различных сфер гуманитарного знания: П. А. Флоренского, А. И. Солженицына, Д. С. Лихачева, Е. С. Гинзбург и др. [17] Наблюдение за внутренней жизнью тюрьмы и ссылки явилось для них возможностью изучения традиций и нравов русской тюремной субкультуры. Так, например, Достоевский в одном из писем впервые упомянул о «русской душе» каторжан, с которыми ему пришлось общаться в сибирской ссылке: «...даже каторжные не испугали меня, - это был русский народ, мои братья по несчастью, и я имел счастье отыскать не раз даже в душе разбойника великодушие, потому собственно, что мог понять его.» [18]. Таким образом, были открыты новые грани русской тюремной субкультуры - в воспоминаниях писателей, философов, ученых «тюрьма» представлялась особым миром, в котором человек пытался осознать и обрести свое место.
Научные исследования тюремной субкультуры в советский период отечественной истории были практически прекращены в связи с закрытостью информации; исключения составляли педагогические разработки системы перевоспитания осужденных. Мощная структура исправительно-трудовых лагерей, сложившаяся в тоталитарном обществе, изменила внутренние формы функционирования субкультуры как внутри тюрьмы, так и вне ее. «Тюрьма», не воспринимавшаяся в качестве контркультурного явления, противопоставленного системе, по сути, стала им, заявив о себе в конце 1980-х в воспоминаниях, романах и эссе бывших узников ГУЛАГа [19]. Эти материалы, помимо художественного, имеют сейчас и огромное научное значение, так как в них содержится наиболее ценная информация - факты, детали, события, ощущения и рефлексия на них: «На бетонной стене много "отметок". Камера, в которой, между прочим, сидел Бауман ("Грач - птица весенняя")... А вот гравировки вязью: "Из-за политики украинской вышиванной сорочки невинно здесь томился русский инженер". Камера стала уже домом родным. Особенно когда возвращаешься после допросов - длительных, изнурительных, мучительных допросов» [20]. Интерес представляют также и
рукописные материалы, написанные уже современными заключенными, хотя они требуют более осторожной интерпретации.
Культурологический и социально-антропологический подходы к исследованию тюремной субкультуры - направление, только формирующееся в современной науке. Социокультурными аспектами «тюрьмы» отечественные исследователи впервые стали заниматься лишь в 90-х гг. XX в. Толчком к началу освоения этой научной проблемы стало изменение политической ситуации в России, благодаря чему появилась возможность публиковать работы бывших политзаключенных, предпринявших попытки социально-философского осмысления феномена тюрьмы. Материалы, с которых начались современные исследования тюремной субкультуры, содержатся в серии статей журнала «Советская этнография» за 1990 г. (Л. Самойлов «Этнография лагеря» [21], В. Р. Кабо «Структура лагеря и архетипы сознания» [22], Г. А. Левинтон «Насколько «первобытна» уголовная субкультура?» [23]. В данных работах формулируется направление научного (философского, этнографического) осмысления тюремной субкультуры. «Тюрьма» со всей свойственной ей атрибутикой выступает в роли сложной социальной структуры, органично влитой в общественную жизнь людей, обладающей собственным мировоззрением, спецификой коллективного сознания, мощным знаковым аппаратом и жесткими механизмами воспроизводства. Так, например, Лев Самойлов, имевший возможность наблюдать лагерную жизнь изнутри [24], представил результат своего эмпирического исследования: концепцию связи лагерной среды с архаическим обществом. В качестве элементов сравнения здесь выступает общеизвестная система тюремной атрибутики: клановость, жаргон, татуировки и т. д. В подтверждение выдвинутого тезиса автор пишет: «Наша психофизиологическая природа та же, что была 40 тыс. лет назад. Культура и общество с той поры проделали целый ряд грандиозных скачков, колоссальный путь развития, а природа наша осталась той же. Выходит, мы созданы для того, чтобы быть первобытными охотниками (по сути, хищниками), придерживаться первобытных семейных норм, жить в небольших, весьма замкнутых коллективах, в стабильной обстановке и в согласии с природной средой» [25]. Таким образом, тюремная среда - это ситуация, в которой реализованы условия первобытного общества, заставляющие возродиться закрытые глубоко в подсознании архетипические формы поведения. Открытым для исследования, по мнению автора, является семиотический аспект тюремной субкультуры.
В 1990-х гг. были опубликованы работы В. М. Анисимкова «Традиции и обычаи преступ-
ного мира среди осужденных в местах лишения свободы» (1993 г.) и «Тюрьма и ее законы» (1998 г.), где рассматривались различные элементы данной субкультурной среды (такие, как фольклор, жаргон, музыка и т. д.). Следует подчеркнуть, что основной задачей автора была общая характеристика тюремной субкультуры и классификация ее атрибутивных компонентов, поэтому многие положения названных работ носят описательный или констатирующий характер.
Важным этапом в формировании исследований тюремной субкультуры стала публикация монографии Е. С. Ефимовой «Современная тюрьма: Быт, традиции и фольклор» [26], представляющей собой лингвистический и культурологический анализ собранных автором образцов современного тюремного фольклора. Исследуя материалы интервью с осужденными, различные формы устной словесности, а также открытки, альбомы и татуировки современных российских осужденных, автор выстраивает свое видение пространственной символики и мифологии тюремного мира. Названная работа является, безусловно, одним из наиболее полных культурологических исследований, посвященных данной проблеме. Однако, на наш взгляд, изучение тюремной субкультуры невозможно без ее вовлечения в контекст маргинальности как типа сознания, что позволит соотносить характеристику данной субкультуры с особенностями маргинальной картины мира.
Из последних работ заслуживает внимания статья этнографа В. Р. Кабо «Вечное настоящее» [27], опубликованная в журнале «Австралийская мозаика», в которой развивается концепция мифологического сознания тюремной субкультуры. В сферу внимания исследователя попадает вопрос о причинах сходства различных социальных общностей (будь то властные структуры либо субкультура лагеря) - они обладают аналогичными и универсальными механизмами самовоспроизводства и самоидентификации. В ходе своих рассуждений автор акцентирует внимание на первооснове всех современных социальных образований, полагая, что те законы, по которым они существуют, были заложены еще в первобытной культуре: «Возрождение древних социальных и культурных структур в формах, обладающих фундаментальным сходством, пересекающих границы исторических эпох и континентов, - вот что позволяет говорить о том, что в основе их заложены некие единые для всего человечества праформы, вот в чем, и только в этом, выражается их универсальность» [28]. Данный вывод позволяет ввести тюремную субкультуру в контекст этнографического анализа, первая попытка которого была предпринята Л. Самойловым в упомянутой выше работе.
Однако, как представляется, исследование В. Р. Кабо при всей доказательности оставляет за пределами внимания особенности тюремной субкультуры как мифосистемы, генезис тех или иных моделей и функций субкультурного пространства. Автор анализирует «тюрьму» как сформированную нормами коллективного архе-типического сознания структуру, лишая ее важнейшего компонента - семантической значимости. Именно знаковое пространство данной субкультуры делает ее в определенном смысле уникальной, в то время как универсальность социальных механизмов является лишь средством ти-пологизации знаковых комплексов. Тем не менее использование этнографического и сравнительно-исторического подходов значительно обогатило методологическую основу поставленной проблемы, расширив тем самым возможности междисциплинарного анализа тюремной субкультуры.
Немаловажное значение имеют исследования структурной специфики тюремной субкультуры, которая, как уже было отмечено выше, наряду с любым другим социальным образованием имеет тенденцию к изменению. За последние шесть лет был опубликован ряд работ, посвященных исследованию социологических аспектов тюремной субкультуры с позиций структурно-системного подхода [29], что позволило выделить наиболее значимые компоненты тюремной действительности, обобщив их в объективную целостную систему. Использование данного метода дает возможность обобщить универсальные характеристики тюремной субкультуры, максимально вписав их в общее пространство социума. Так, например, особый интерес в связи с этим вызывает монография А. Н. Олейника «Тюремная субкультура: от повседневной жизни до государственной власти» [30]. Автор, обращаясь к изучению тюремного быта, включает его модель в пространство постсоветской повседневности, подчиняя тем самым систему субкультурных атрибутивных компонентов и способов их регуляции общим принципам социального развития. Таким образом, сфера повседневной жизни тюремной субкультуры становится для заключенных сконструированной в новых условиях моделью реальности. Так, например, осужденные в условиях отсутствия пространства частной жизни рефлексивно выстраивают «свое» микропространство, маркируя как собственность различные предметы быта. Отсюда - особое, сакральное значение личной вещи, ее знаковый статус. В связи с этим А. Н. Олейник выделяет один из принципов жизни в изоляции - «я и моя тумбочка» - подчеркивающий ценность «личного», «автономного» пространства [31]. Данный подход позволяет рассмотреть мифологию тюрьмы как соци-
альный феномен, подчиненный единым законам общества.
Таким образом, в отечественной науке можно отметить разнообразие сложившихся подходов и методов исследования тюремной субкультуры. Каждая сфера выстраивает собственную концепцию изучения данного явления, формируя свою методологию, структуру и понятийный аппарат.
Между тем обозначенная проблема, вписываясь в сферу перспективных культурологических исследований, закономерно требует объединения разных сфер гуманитарного знания, комплексной методологии, расширения источниковой базы за счет привлечения литературно-художественного, эпистолярного материала.
Примечания
1. В России лишение свободы как мера наказания было узаконено в XVI в. при Иване Грозном, хотя правовое закрепление системы тюремных учреждений и органов относится к XIX в.
2. Пенитенциарный (от латин. poenitens - раскаивающийся, покаянный) - прилагательное по знач. связано с тюремным заключением как исправительной мерой.
3. См. подробнее: Никитин, В. Н. Быт военных арестантов в крепостях: [Текст] / В. Н. Никитин. СПб., 1873. 528 с.; Никитин, В. Н. Тюрьма и ссылка (15601880 гг.). Историческое законодательное, административное и бытовое положение заключенных, пересыльных, их детей и освобожденных из-под стражи, со времени возникновения русской тюрьмы, до наших дней [Текст] / В. Н. Никитин. СПб., 1880. 674 с.; Познышев, С. В. Основы пенитенциарной науки [Текст] / С. В. Познышев. М., 1923. 342 с.; Познышев, С. В. Очерки тюрьмоведения: [Текст] / С. В. Познышев. М., 1915. 302 с.; Краинский, Д. В. Материалы к исследованию истории русских тюрем в связи с историей учреждения Общества попечительного о тюрьмах [Текст] / Д. В. Краинский. Чернигов, 1912. 131 с.; Гогель, С. К. Вопросы уголовного права, процесса и тюрьмоведения. Собрание исследований [Текст] / С. К. Гогель. СПб., 1906. 654 с. и т. д.
4. Колосок, С. В. Развитие пенитенциарной системы России в конце XIX - начале XX вв.: Дореволюционная историография проблемы [Текст] / С. В. Колосок // Сибирский юридический вестник. 1999. № 4. С. 18-23.
5. К данному направлению можно отнести взгляды А. А. Пионтковского, С. В. Познышева. См. подробнее: Познышев, С. В. Очерки тюрьмоведения [Текст] / С. В. Познышев. М., 1915. С. 11-87. См. подробнее: Гернет, М. Н. История царской тюрьмы [Текст] : в 5 т. Т. 2 (1825-1870 гг.) / М. Н. Гернет. М., 1961. С. 113-134.
6. См., например: Зубарев, С. М. Теория и практика контроля за деятельностью персонала уголовно-исполнительной системы [Текст] / С. М. Зубарев. М., 2006. 331 с.; Зубков, А. И. Уголовно-исполнительное право России: теория, законодательство, международные стандарты, отечественная практика конца XIX - начала XX века [Текст] / А. И. Зубков. М., 2003. 720 с.; Курганов, С. И. Уголовно-исполнитель-
ное право [Текст] / С. И. Курганов. М., 2004. 191 е.; Маковик, Р. С. Изоляция личности в российском праве и законодательстве [Текст] / Р. С. Маковик, Н. Р. Бессараб. М., 2007. 320 с. и т. д.
7. Прянишников, М. Ф. Лишение свободы как наказание исправительное [Текст] / М. Ф. Пряшни-ков. СПб., 1872. 184 с.; Дриль, Д. А. Тюрьма и принудительное воспитание [Текст] / Д. А. Дриль. СПб., 1900. 91 с.; Дриль, Д. А. Преступность и преступники: уголовно психологические этюды [Текст] / Д. А. Дриль. СПб., 1895. 293 с.; Кистяковский, А. Ф. Молодые преступники и учреждения для их исправления, с обозрением русских учреждений [Текст] / А. Ф. Кистяковский. Киев, 1878. 178 с.; Анофриев, В. Русские исправительные заведения для малолетних [Текст] / В. Анофриев // Вестник воспитания. 1900. № 6. С. 147-169; Познышев, С. В. Учение о карательных мерах и мере наказания [Текст] / С. В. Позны-шев. М., 1908. 181 с.
8. См. подробнее: Ветошкин, С. А. Пенитенциарная педагогика в теории и практике [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.oim.ru/ reader. asp?whichpage=2&mytip=1&word=&pagesize= 15&Nomer=419. Проверено 11.12 2007.
9. Ветошкин, С. А. Система воспитательной работы в пенитенциарном учреждении [Текст] / С. А. Ветошкин. Екатеринбург, 2000. 84 с.; Байдаков, Г. П. Система основных принципов процесса исправления и перевоспитания осужденных [Текст] / Г. П. Байдаков. М., 1995. 212 с.; Тищенко, Е. Я. Теория и практика социально-педагогической реабилитации осужденных [Текст] / Е. Я. Тищенко. Екатеринбург, 2001. 242 с.; Алферов, Г. П. Воспитательное воздействие общеобразовательного обучения на осужденных [Текст] / Г. П. Алферов. М., 1992. С. 178.
10. См. подробнее: Тальберг, Д. И. Исторический очерк тюремной реформы и современные системы европейских тюрем [Текст] / Д. И. Тальберг. Киев, 1875. 68 с.; Анучин, Е. Н. Исследования о проценте сосланных в Сибирь в период времени 1827-1846 гг.: Материалы для уголовной статистики России [Текст] / Е. Н. Анучин. СПб., 1873. 246 с.; Анучин, Е. Н. Историческое обозрение развития административно-полицейских учреждений в России [Текст] / Е. Н. Ану-чин. СПб., 1872. 402 с.; Сергеевский, Н. Д. Наказание в русском праве XVII века: [Текст] / Н. Д. Сергеевский. СПб., 1887. 290 с.; Фойницкий, И. Я. Исторический очерк и современное состояние ссылки и тюремного заключения: [Текст] / И. Я. Фойницкий. СПб., 1878. 68 с.
11. См. работы: Утевский, Б. С. Буржуазия и царская тюрьма [Текст] / Б. С. Утевский. М., 1933. 42 с.; Дворянов, В. Н. В Сибирской дальней стороне: Очерки истории царской каторги и ссылки (60-е годы XVIII в. - 1917 г.) [Текст] / В. Н. Дворянов. Минск, 1971. 374 с.; Мулукаев, Р. С. Система органов внутренних дел дореволюционной России [Текст] / Р. С. Мулукаев. М., 1978. 276 с.
12. Детков, М. Г. Тюрьмы, лагеря и колонии России [Текст] / М. Г. Детков. М., 1999. 410 с.; Упоров, И. В. Пенитенциарная политика России в XVIII-XX вв.: историко-правовой анализ тенденций развития [Текст] / И. В. Упоров. СПб., 2004. 610 с. и т. д.
13. В настоящее время базовой проблемой, выдвигаемой пенитенциарными психологами, является вопрос о влиянии изоляции на человеческое сознание, методах изучения этого влияния и системе коррек-
ции, вызванных условиями изоляции деформаций психики. Характерной особенностью современной пенитенциарной науки является тенденция формирования единого психолого-педагогического направления работы с осужденными. В связи с этим необходимо отметить исследования В. Ф. Пирожкова, А. Ф. Зелинского, В. М. Позднякова и др. См. подробнее: Зелинский, А. Ф. Криминальная психология [Текст] / А. Ф. Зелинский. Киев, 2006. 240 с.; Пирожков, В. Ф. Криминальная психология [Текст] / В. Ф. Пирожков. М., 2001. 704 с.; Поздняков, В. М. Отечественная пенитенциарная психология: История и современность [Текст] / В. М. Поздняков. М., 2000. 270 с.
14. Гернет, М. Н. В тюрьме. Очерки тюремной психологии [Текст] / М. Н. Гернет. М., 1927. 264 с.
15. Цит. по: Гернет, М. Н. Указ. соч. С. 11.
16. Достоевский, Ф. М. Моя тетрадка каторжная (Сибирская тетрадь) [Текст] / Ф. М. Достоевский; сост. В. П. Владимирцева. Красноярск, 1985. 112 с.; Достоевский, Ф. М. Записки из Мертвого дома [Текст] / Ф. М. Достоевский // Достоевский Ф. М. Собр. соч.: в 15 т. Т. 3. Ленинград, 1988. С. 205-481.
17. Флоренский, П. А. Письма с Дальнего Востока и Соловков [Текст] / П. А. Флоренский. М., 1998. 795 с.; Солженицын, А. И. Архипелаг ГУЛАГ, 1918-1956. Опыт художественного исследования [Текст] : в 3 т. / А. И. Солженицын. Екатеринбург, 2007; Лихачев, Д. С. Воспоминания: [Текст] / Д. С. Лихачев. СПб., 1995. 519 с.; Лихачев, Д. С. Соловки [Текст] / Д. С. Лихачев // Распятые: Писатели - жертвы политических репрессий. Вып. 4: От имени живых... / авт.-сост. З. Дичаров. СПб., 1998. С. 129-137; Гинзбург, Е. С. Крутой маршрут: Хроника времен культа личности [Текст] : в 2 т. / Е. С. Гинзбург. Рига, 1989. 318 с.
18. Цит. по: Достоевский, Ф. М. Моя тетрадка каторжная... С. 40.
19. Кроме известных произведений А. И. Солженицына, В. Т. Шаламова, Л. А. Габышева, см., например: Дворжецкий, В. Я. Пути больших этапов: Записки актёра [Текст] / В. Я. Дворжецкий. М., 1994. 118 с.; Алин, Д. Е. Мало слов, а горя реченька...: Невыдуманные рассказы [Текст] / Д. Е. Алин. Томск, 1997. 224 с.; Иванов-Разумник (Иванов Р. В.) Тюрьмы и ссылки: (По тюрьмам на родине) [Текст] / Иванов-Разумник // Мера. 1994. № 1. С. 146-191; № 2. С. 152210; Споров, Б. Ф. Письмена тюремных стен: Повесть [Текст] / Б. Ф. Споров // Наш современник. 1993. № 10. С. 65-91 и др.
20. Цит. по: Дворжецкий, В. Я. Указ. соч. С. 14.
21. Самойлов, Л. Этнография лагеря [Текст] / Л. Самойлов // Советская этнография. 1990. № 1. С. 96-108.
22. Кабо, В. Р. Структура лагеря и архетипы сознания [Текст] / В. Кабо // Советская этнография. 1990. № 1. С. 108-114.
23. Левинтон, Г. А. Насколько «первобытна» уголовная субкультура [Текст] / Г. Левингтон // Советская этнография. 1990. № 2. С. 96-100.
24. В 1981-1982 гг. Лев Самойлов отбывал наказание в ленинградской тюрьме «Кресты», а затем в исправительно-трудовой колонии недалеко от Ленинграда.
25. Цит. по: Самойлов, Л. Этнография лагеря. С. 103-104.
26. Ефимова, Е. С. Современная тюрьма: быт, традиции и фольклор: [Текст] / Е. С. Ефимова. М., 2004. 398 с.
27. Кабо, В. Р. Вечное настоящее [Текст] / В. Р. Кабо // Австралийская мозаика. Сидней. 2004. № 8. С. 57-74.
28. Там же. С. 68.
29. См. работы: Александров, Ю. К. Очерки криминальной субкультуры [Текст] / Ю. К. Александров. М., 2001. 152 с.; Олейник, А. Н. Тюремная субкультура: от повседневной жизни до государственной власти [Текст] / А. Н. Олейник. М., 2001. 418 с.; Корец-кий, Д. А. Криминальная субкультура и ее криминологическое значение [Текст] / Д. А. Корецкий,
B. В. Тулегенов. СПб., 2006. 243 с.
30. Олейник, А. Н. Указ. соч.
31. См. подробнее: Олейник, А. Н. Указ. соч.
C. 83-88.
С. В. Ситников, К. А. Чернышев, Е. В. Конышев
СПЕЦИФИКА ФУНКЦИОНАЛЬНО-ОТРАСЛЕВОЙ СТРУКТУРЫ СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОГО СЕРВИСА КИРОВСКОЙ ОБЛАСТИ*
В статье рассматриваются параметры развития и функционирования отраслей социально-культурного облуживания Кировской области. Сравниваются показатели инфраструктурной и кадровой обеспеченности, а также результативности работы учреждений социально-культурного обслуживания региона со среднероссийскими и нормативными. Определяются наиболее проблемные направления.
Параметры реально существующей на определённой территории системы социально-культурного обслуживания можно сопоставлять с некоторой гипотетической, идеальной моделью территориальной системы СКС (социально-культурного сервиса). Эта модель необходима для познания СКС и является эталоном, к которому надо стремиться, с которым сравнивается структура СКС в конкретном регионе. Отступления от неё обусловлены местными особенностями, существующими факторами формирования сервиса в регионе. Для выявления специфики функционально-отраслевой структуры СКС в Кировской области необходимо сравнение его параметров со среднестатистическими для РФ и с «идеальными».
Изложенные в районных планировках и СНиП (строительные нормы и правила) показатели оп-
СИТНИКОВ Сергей Владимирович - кандидат географических наук, ст. преподаватель кафедры социально-культурного сервиса и туризма ВятГГУ; ЧЕРНЫШЕВ Константин Анатольевич - ассистент кафедры социально-культурного сервиса и туризма ВятГГУ;
КОНЫШЕВ Евгений Валерьевич - кандидат географических наук, ст. преподаватель кафедры социально-культурного сервиса и туризма ВятГГУ © Ситников С. В., Чернышев К. А., Конышев Е. В., 2008
* Исследования проводились при финансовой поддержке РГНФ, проект № 07-02-00206а
ределяют параметры идеальной модели территориальной системы обслуживания, в пределах которой удовлетворяются основные повседневные, периодические и эпизодические потребности населения. В соответствии с данными потребностями определяется и внутриобластная иерархия поселений - центров обслуживания (наименьшее число рангов - 3) со своими зонами тяготения. Подобная иерархия необходима в первую очередь для организации облуживания в сельских районах и касается предоставления тех услуг, оплата которых осуществляется за счёт государства, муниципалитетов, различных фондов. Поскольку с учётом реально существующих возможностей общества в отношении организации обслуживания сложно обеспечить размещение учреждений повседневного обслуживания в каждом поселении (по крайней мере, в Кировской области). Что касается работы учреждений, которые оплачивает потребитель, то они, как правило, присутствуют во всех населённых пунктах, где есть спрос, т. е. размещение и иерархия центров обслуживания зависят в первую очередь от потребительского фактора.
Поскольку сфера обслуживания должна обеспечивать доступ всего населения к получению комплекса социально-культурных услуг, то представленная иерархия может считаться удовлетворительной лишь в том случае, если соблюдаются нормативы пространственно-временной доступности. Если этого нет, то необходимо завышение ранга центров обслуживания, применение специфических форм обслуживания (передвижных, создание интернатов, подвоз потребителей и пр.).
В сельских поселениях нормативами предусматривается 30-минутная пешеходная доступность для учреждений первой необходимости. Обеспечение объектами более высокого уровня обслуживания предусматривается на группу сельских поселений [1]. Радиус обслуживания центров, оказывающих услуги первой необходимости сельскому населению, определяется в 3-7 км, центров периодических услуг - в пределах от 1015 до 30 км, а межрайонных центров обслуживания с достаточно полным комплексом обслуживающих учреждений - 50-60 км [2].
Считается, что удовлетворительный уровень повседневного обслуживания может быть создан в населённых пунктах с численностью населения не менее 1-1,5 тыс. чел., а высокий уровень повседневного обслуживания - в поселениях с 35 тыс. жителей. Полноценными центрами периодического обслуживания могут быть населённые пункты с людностью не менее 25-35 тыс. чел., а центрами эпизодического обслуживания - города с населением более 100 тыс. чел. В группе или в системе городов, удобно связанных транспортом, культурно-бытовые потребности могут быть удов-
