CC BY
24
В.В. Богданов
ЭВРИСТИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ КАТЕГОРИИ ПРОТИВОРЕЧИЯ В СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКОМ АНАЛИЗЕ*
В статье рассматриваются различные методы анализа социального противоречия. Автор высказывает аргументы в пользу диалектического метода анализа социального противоречия и показывает его познавательные преимущества. В статье предлагается более узкая классификация противоречий, обозначена область применения понятия противоречия в различных специализированных контекстах, обоснована корректность применения его к социальнофилософскому содержанию в зависимости от задач, которые ставит перед собой социальный исследователь.
Ключевые слова: противоречие, противоположность, социальная философия, социальный детерминизм, классы, формация, модернизация, конфликт, диалектика, методология, гносеология, социология.
Проблема противоречия в социально-философском контексте часто инициируется исследователями в избыточно широком смысле. Так, несоответствие целей и результатов реформ иногда называют противоречием. Противоположный результат также нередко называют противоречием. Речь может идти как о несовместимости разных интересов, действий, тенденций, так и о необходимом единстве различных, в том числе и противонаправленных, интересов, целей, поступков, идей. Между тем выявление противоречия может свидетельствовать как о необходимости реформирования объекта, коррекции вектора деятельности, так и о ложности принимаемых решений. Несовместимыми в социальной среде могут быть и действия, и пассивность в тот момент, когда цель не реализуется.
Социальные противоречия играют двойственную роль: с одной стороны, они являются следствием проводимых в обществе преобразований, с другой стороны, социальные противоречия в известной диалектической методологии сами выступают причиной модернизации. Первые зависят от быстроты, глубины реформирования и возникают, когда инновационные процессы встречают сопротивление противоположно направленной и психологически мотивированной интенции самосохранения, устойчивости, консерватизма. Сами по себе они безотносительны к содержанию и воплощаются в бесконечных формах внешнего проявления, реализуя, по сути, лишь одну мотивацию - продлить ранее считавшуюся эффективной технологию выживания. Противоречия, вытекающие из диалектического анализа содержания, напротив, есть постоянные спутники любой фазы социального бытия и являются скорее сигналами набирающей обороты тенденции. Если первые обнаруживаются в переходные периоды и вызывают ответную реакцию, направленную на их сглаживание, то вторые выступают движущей силой любого процесса, проходят необходимые фазы вызревания и, наконец, снимаются в рамках более развитой формации, но не исчезают, а приобретают новую форму, соответствующую содержанию.
Редко уточняется авторами та степень различия, которая вскрывается исследователями при анализе конкретной социальной реальности. Между тем противоречия, возникающие на уровне бытия социума, имеют совершенно иную эвристическую направленность, нежели противоречия, относящиеся к сущности. Это различие становится еще менее просветленным, если речь идет о противоречиях, наследуемых из исторической логики развития социума, или с необходимостью проецируемых на конкретную социальную среду из оснований господствующей фундаментальной метафизической установки (например, антропоцентризм). Диалектическое противоречие чаще всего в исследованиях упоминается в связи с марксистской формационной концепцией. Однако различие высокого уровня развития производительных сил и несоответствующих им производственных отношений может быть вообще рассмотрено без применения категории противоречия.
В диалектической парадигме Г. Гегеля есть существенная разница между отношением с самим собой и отношением в себе самом [1, с. 128, 230-234]. Первое - формально-логическое тождество, А=А, нарушение которого выявляется на уровне единичных действий и указывает на несоответствие целей и средств, воображаемого и реального, сущего и должного и т.д. Отношение же в себе самом -это различие в себе самом. Абстракции сущности не бывает. Абстрагируясь от конечного, мы просто от него отворачиваемся, но при этом никакой сущности не получаем. Сущность - результат отрицательности, то есть определения бытия. Поэтому отрицательность сохраняется в сущности, но уже не как непосредственная, а в форме рефлексии, различия. Различие - важнейший момент сущности, вытекающий из ее собственной природы. Однако различие проходит ряд ступеней своей определенности. Прежде всего, оно выступает как разность. Разность - первая, еще непосредственная
определенность различия и вследствие своей непосредственности абсолютно безразличная ко всему. Разность обычно формулируют в виде тезиса: «нет двух вещей, которые были бы абсолютно одинаковы». Здесь нет еще и намека на единство. Остается только внешне соотносить вещи друг с другом. Получаем сходство и несходство. Несходство и выступает моментом отношения вещей при видимости их полной самостоятельности. Действительным различием выступает отрицательное, потому что оно содержит противоположность в себе. Определение - отрицательность и одновременно возвращение к себе как положительный момент. Возвращение из опосредования, из отрицания есть и одновременно отрицание определенности, отрицательное отношение к себе самому. Только в сущности Гегель определяет понятие отрицательности, хотя отрицательность была необходимым моментом бытия. (В этом нет никакого противоречия: ведь мы можем пользоваться предложениями, объясняя смысл какого-то слова, и при этом не знать, что такое предложение.)
В диалектике бытия определенность является отрицанием. В сущности сама непосредственность как отсутствие определенности уже есть отрицание. Отсутствие определенности толкает непосредственность перейти к своей противоположности - опосредованию. Следовательно, в отличие от бытия, определенность в сущности выступает как положительное (получает то, чего не было в ней раньше). Но как снятие непосредственности определенность все же является одновременно отрицанием. В этом и содержится вся «метафизическая загадка» сущности. Определенность в себе самой является и положительной, и отрицательной. Рефлексия в себя и рефлексия в другое. Отношение на любой ступени. Как только опускается один из этих двух моментов, выступает видимость самостоятельности вещи и свойств.
Отсюда основное определение сущности - отношение с собой. (Гегель употребляет равнозначное определение - видимость в себе.) В бытии, реальности были переход, становление, отрицание, определение, но не было развитого отношения. Любая реальность, в том числе и общества, держится как за спасительную соломинку только одного момента отношения - единства. Для отношения, включая социальное, всегда нужно два момента: единство и различие, которые в реальности не удерживаются как два: когда есть первый момент, еще нет второго. Выступил второй момент - нет первого, он уже перевел себя в определенность.
Сущность является выступившим отношением. В сущности один момент не может существовать без другого. Это то, что часто называют «парными категориями», или категориями диалектики. У сущности, правда, своя проблема: здесь, наоборот, есть различие, опосредование, рефлексия, но нет единства. Сфера сущности тоже является односторонней, но более развитой, так как сфера бытия в сущности содержится как снятый момент. В буквальном смысле слова сущность - это особенность всеобщего, рефлексия всеобщего. И противоречие здесь находится только в содержании. Если определяющими друг для друга являются моменты, то отношение еще не развито. Для такого противоречия бессмысленно исключающее противопоставление иной формы. Противонаправленность есть условие его собственного существования. В таком социальном анализе уже не избавляются от противоборствующих сторон, а наоборот, всячески развивают силы с противоположным знаком, преобразуя их в необходимую форму и условие собственного развития.
Таким образом, если анализ ведется с установкой на опытное познание общества, то предмет у исследователя неминуемо распадается на внутреннее и внешнее, на единичное и особенное, то есть на противоположности. А вот познавать эти противоположности должно формально логическое мышление, не допускающее противоречия в принципе. В данном случае форма и содержание не соответствуют друг другу. В любом обществе противоречие, несомненно, есть, а вот в мышлении исследователя быть не должно, потому что тогда это мышление не соответствует предмету.
Действительность же должна обнаружить себя как противоречие в себе самом, следовательно, как процесс снятия противоречия в себе самом, затем как саморазвитие, далее - как самоотрицание и, значит, как самоопределение. Таковы диалектические моменты противоречивого развития, однако известными они становятся лишь после того, как единство пройдет весь путь становления своей определенности. Лишь зная целое, можно определить соотношение моментов в нем и логику этого процесса. Если бы в первоначальном единстве была вся конкретность, не нужно было бы процесса развития опреде-ленности. Если бы заранее был дан метод постижения этой определенности, то он был бы привнесен извне и не соответствовал бы своему содержанию. Всеобщее должно пройти процесс развития не только содержания, но и формы. Снятие всегда есть преобразование. Снимается всегда ограниченность предшествующего, чтобы выступило более развитое последующее, по форме и содержанию.
А это значит, что следовало бы ожидать целый процесс развертывания противоречия. Получаем содержательное противоречие только тогда, когда тождество в себе самом есть противоположность, а противоположность в себе самом есть тождество. В таком случае нет ни самостоятельности тождества, ни самостоятельности противоположности, ни классов, избавившись от которых общество обретет благоденствие, ни внешних режимов, которые почему-то нас «не любят» [2, с. 22]. Отношение
всеобщего и особенного - это и есть противоречие. Разрешить его - значит привести всеобщее внутреннее содержание в соответствие с формой или создать форму, соответствующую всеобщему внутреннему содержанию.
Следующим в порядке анализа (но не по значимости) является вопрос о бытии, в котором обнаруживается противоречие. Поскольку объектом исследования выступает социум, постольку существенное значение приобретает вопрос о том, какой смысл в онтологию общества вкладывает исследователь. Социальные концепции по онтологическому основанию делятся на атомистские и холистские. Понимать под обществом совокупность отдельных людей или признавать в качестве социума целостность, не сводимую к сумме свойств составляющих его индивидов, в корне меняет понимание природы и основания возникающих в обществе отношений. Другим основанием для различия социальных концепций выступает принцип, на который ориентирован анализ. Принципиально различные отношения будут дедуцированы из разного антропологического принципа: трактуется ли человек с эссенциалистских или экзистенциалистских позиций. Человек, считающий себя своим собственным проектом, видит иные доминанты и детерминанты, иные крайние члены суждения, нежели исследователь, видящий всеобщую неизменную повторяемость человеческой природы. Неуясненность одного этого момента способна привести к отсутствию всякой возможности нахождения единой, общепризнанной позиции в отношении причин социальных противоречий и, соответственно, их оценки могут оказаться взаимоисключающими.
Необходимость учета гносеологических аспектов познания социального противоречия еще более тесно связана с точностью выявления атрибутивных характеристик рассматриваемого общества. Традиция связывать современное состояние общества с информационной доминантой также диктует свои особенности. Однако и здесь исследование методологически связано с преобладающей предметной точкой зрения. Так, основным критерием выделения нового качества общества чаще всего считали экономическое и социологическое обоснование. Если деятельность людей (количественный критерий) в сфере информационных технологий преобладает над количеством производителей в других сферах (сельском хозяйстве, материальном производстве...), то можно говорить об информационном обществе (Machlup, 1962; Porat, 1978; Jonscher, 1999). Однако объективность количественного показателя не бесспорна. Субъективным, в смысле произвольным, здесь является само основание (точнее, его отсутствие), по которому одни сферы производства относят к информационным, а другие - нет. Ведь, «по большому счету» трудно вообще найти сферу человеческой деятельности, не связанную с информацией и основанной на ней технологией. Ф. Уэбстер приводит курьезные примеры, когда, скажем, строительство здания университета и библиотек отнесли к информационным технологиям, а строительство здания склада - нет. Не менее произвольным представляется и деление на тех, кто занят «думанием» и «деланием» [3, с. 19-20]. В конце концов практика всегда является реализацией теории в отличие от просто физической деятельности или работы механического автомата. Различие же по количеству людей, занятых в сфере информационного производства (в США, Европе, Японии - более 70 %) (Д. Белл, 1973, 1979), имеет те же недостатки (субъективной классификацией) (Perkin, 1989).
К более поздним основаниям выделения информационного общества относят разновидность экономико-социологического критерия, опирающегося на географический принцип, - связь различных районов, территорий в информационные сети, «информационную кольцевую магистраль» (Barren and Curnow, 1975; Urry, 2000). Возможность работать и контролировать работу других, не выходя из дома, дала основание предположить значительные изменения в социальном устройстве (Mulgan, 1991), чего, впрочем, не последовало, как этого ожидали в скорейшем времени аналитики. Не менее проблематичным стало и объяснение того, что именно авторы считают сетью, ведь почтовая, радио-, телефонная и телеграфная связь начала ХХ века тоже может считаться сетью. На деле же чаще всего применяется простая количественная схема: «Винер разделили страны мира на пять категорий: “доиндустриальные” (до 200 дол. ВНП на душу населения), “переходные” (200-600 дол.), “индустриальные” (600-1500 дол.), “высокоиндустриальные” (1500-4000 дол.) и “постиндустриальные” (свыше 4000 дол.). Есть все основания полагать, что грядущее десятилетие даст еще более веские подтверждения несостоятельности гипотез, заложенных в основу теории “постиндустриального общества”» [4, с. 121].
Культурологические основания выделения качественно новой информационной эпохи на первый взгляд выглядят более очевидными. Информация и коммуникация являются отличительными чертами современного («постсовременного») общества в постмодернизме Ж. Бодрийяра, Р. Барта, Ж.-Ф. Лиотара, Дж. Ваттимо, М. Постера. Эвристическая ценность понятия «информационное общество» действительно могла бы оказаться очень высокой, однако Ф.Уэбстеру по вполне правдоподобным основаниям представляется преждевременным использовать его на современном этапе как строгое философское или научное понятие. «Если стало больше информации, то трудно понять, почему нам предлагается увидеть в этом что-то принципиально новое» [3, с. 31]. Иначе с таким же успехом можно
было бы говорить на основе количественного роста об «автомобильном, телевизионном обществах» и т.д. Однако нельзя и отрицать, что рано или поздно количественный рост может привести к изменению качества общества, по крайней мере, диалектика это предполагает.
В.С. Степин перенес на культурологические типы характеристики, свойственные двум метафизическим, мировоззренческим установкам: космоцентризму Античности и антропоцентризму Нового времени. Поскольку эти установки, согласно автору, ведут к системному кризису всех сфер общественной жизни, постольку систему ценностей необходимо менять и переходить к новому (третьему) типу развития, который не тождественен «западному образцу потребительского общества».
Оппоненты теории нового информационного общества, хотя и признают влияние информации на общественный прогресс, однако считают, что «информация и коммуникация - лишь основные составляющие давно сформировавшейся и хорошо известной капиталистической формации» (Г. Шиллер). Соответственно, и противоречия этого общества - лишь модернизация уже известных. Эту позицию в той или иной степени разделяют неомарксисты, «постмарксисты» и «парамарксисты» (неортодоксальные приверженцы марксистской методологии): «П. Голдинг, Г. Мердок, Н. Гарнэм, в Нидерландах - С. Хамелинк, во Франции - А. Маттлар, в Финляндии - К. Норденстренг и В. Моско, Д. Сассман, С. Ивен - в Америке». Для них технологии сами по себе нейтральны и могут служить разным социальным интересам, ценностям и, соответственно, могут привести как к новому и прогрессивному, так и к усилению еще сохраняющихся элементов прежних ценностей, традиций и даже регрессу. А пока «вопреки мнению, что капитализм меняет свою природу, основные императивы рыночной экономики остаются теми же самыми, какие бы изменения ни происходили в технологической и информационной сферах».
Согласие исследователей в огромной значимости информации для современного общества не приводит к согласию не только в теоретическом споре о принципиальной новизне общественного бытия и его противоречиях, но и в вопросе об изменениях в общественном сознании. Одни исследователи убеждены в том, что общество становится действительно профессиональным и заботливым по отношению к гражданам, другие убеждены в усилении контроля над гражданами и узурпации их свободы. Для одних информация несет новые возможности для реализации свободы, для других - информационные потоки лишь сбивают с толку, бессмысленно нагромождаются на серверах их владельцев. Невозможность осмыслить всю накопившуюся информацию даже по одной специальной теме превращает ее большую часть в «помойную свалку». Нет согласия и в оценке того, насколько доступна вся «нужная», «полезная» информация.
Скептическое отношение к оценке современного общества как информационного сопровождалось возникновением теорий, которые попытались миновать крайних позиций. Такой стала концепция «политики третьего пути» Э. Гидденса, рассматривающая практические изменения в обществе в состоянии «искусственной неопределенности». Противоречия, искусственно взращиваемые по воле заказчиков, еще более усложняют предполагаемый анализ.
Литература
1. Гегель Г.В.Ф. Наука логики. СПб.: Наука, 1997.
2. Петухов В.В. Гражданское общество и демократия участия // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2006. № 1.
3. Уэбстер Ф. Теории «информационного» общества. М.: Аспект Пресс, 2004.
4. Бестужев-Лада И.В., Наместникова Г.А. Социальное прогнозирование: Курс лекций. М.: Педагогическое общество России, 2002.
* Исследование, в рамках которого написана данная статья, выполнено при финансовой поддержке Аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы» (20092010 гг.) Министерства образования и науки Российской Федерации. Проект РНП.2.1.3.4842 «Методологические и логико-семантические основы исследования социального противоречия и переходных периодов развития современного российского общества». Научный руководитель проекта - доктор философских наук, профессор В.В. Попов.
