CC BY
197
Вопросы криминалистики и судебных экспертиз
ЭВОЛЮЦИЯ ПОНИМАНИЯ И ОПРЕДЕЛЕНИЯ ИСТИНЫ И ЛЖИ В ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКОМ ПОЗНАНИИ
© Козулева А. А., 2007
А. А. Козулева — главный специалист-психолог
отдела кадров прокуратуры Иркутской области,
аспирант кафедры общей и педагогической психологии ИГПУ
История лжи и обмана начинается с ранних стадий развития человеческого общества как социальное явление. Возникновение обмана в первобытном обществе было связано с выживанием в борьбе за существование. Человек, утаивший пищу от своих сородичей, спасал себя от голода, но сделать это он мог, лишь обманув других. Открытый отказ поделиться пищей в первобытном обществе был опасен, т. к. соплеменники просто отняли бы еду. С развитием речи развивалась и способность древних людей обманывать друг друга.
Ложь и правда — взаимоисключающие социальные понятия, появление которых было обусловлено необходимостью коллективного общения людей. На заре первобытнообщинного строя, когда каждый член общины должен был выполнять определенную полезную работу для племени, «эффективность» его деятельности определялась тремя факторами: умением и физической подготовкой, личным желанием (уровнем мотивации), а в экстремальных условиях — элементами смелости (трусости).
Добросовестность деятельности отдельных членов племени определял вождь. Элементы трусости, приведшие к гибели членов сообщества, карались смертью или изгнанием из племени, что в конечном итоге было одним и тем же. Жестокость наказания заставляла провинившегося использовать все средства для своей защиты, включая ложь. Вероятно, тогда и возникла принципиальная необходимость отделять ложь от правды. Таким образом, потребность в «детекторе лжи» возникла тогда, когда коллективная деятельность стала реальностью, когда судьба одного человека стала зависеть от добросовестности другого.
В глубокой древности на Востоке в качестве «детектора лжи» широко использовалась рисовая мука. В основе данного метода лежали следующие наблюдения. Было замечено, что в период сильного страха во рту прекращается выделение слюны. Для оценки этого состояния в рот подозреваемого вкладывалась рисовая мука. Если через определенное время она оказывалась сухой, то подозреваемого считали виновным. (Данное «техническое средство» являлось более совершенным для детекции «лжи», чем субъективная оценка вождя племени.) В то же время сухость во рту может быть вызвана не только боязнью расплаты за совершенное преступление, а просто страхом, вызванным боязнью самой процедуры.
Более «информативным» был детектор лжи с использованием осла. Это упрямое животное за тысячелетие своего существования и не предполагало, что человек отведет ему роль определителя истины. Процедура «тестирования» заключалась в следующем. В полутемном помещении привязывали осла, предварительно смазав ему хвост краской. Подозреваемому давалось за-
дание: зайти в помещение и погладить осла по хвосту. Если осел закричит — значит «обследуемый» виновен. Создатели данного «детектора лжи» были убеждены, что человек, совершивший преступление, побоится гладить осла, — вдруг он закричит. Следовательно, руки останутся чистыми.
Более жесткий способ выявления правды использовали в Древней Спарте. Спартанские юноши, прежде чем попасть в специальные школы, проходили определенный отбор. Юношу ставили на скале над обрывом и спрашивали, боится ли он. Ответ всегда был отрицательный. Но правду или ложь сказал опрашиваемый субъект, определяли по цвету лица. Если юноша был бледен — то он лгал. Данный тип реакции по убеждению спартанцев, говорил о том, что юноша в бою не может быть ловким и сообразительным, и его сбрасывали со скалы. Многолетние наблюдения помогли спартанцам сделать справедливый вывод: человек, бледнеющий от страха, не может быть хорошим воином.
В Древнем Риме этим же методом отбирали телохранителей. Кандидату задавали провокационные вопросы. Если он краснел, его брали в охрану. Считалось, что если человек краснеет при предъявлении ему провокационных вопросов, он не будет участвовать в заговорах.
В африканских племенах при определении «виновного» использовали свой метод. Колдун совершал специальный танец вокруг подозреваемых. Интенсивно обнюхивая, «следователь» по насыщенности запаха тела делал заключение, кто из «подозреваемых» виновен в совершении расследуемого преступления.
На Ближнем Востоке еще в глубокой древности в качестве «детектора лжи» использовали показатели пульса подозреваемого. В качестве информативных признаков брались изменения в частоте пульса и особенности кровенаполнения артерии (пульсации). Метод использовался для выявления неверных жен и установления личности любовника. Методика проверки была предельно проста. Специально тренированный человек прикладывал палец к артерии, а далее подозреваемому субъекту задавались вопросы с названием имен мужчин, теоретически могущих вступить в интимную связь с подозреваемой личностью. В результате сильного эмоционального напряжения, в качестве реакции на имя любовни-
ка, у подозреваемой резко изменялись частота пульса и кровенаполнение артерии. В дальнейшем этот метод использовался и для решения других задач, при необходимости определить степень искренности того или иного человека.
Существовал опыт использования тремора для определения причастности подозреваемых к совершению преступлений. Испытуемым давали в руки очень хрупкое яйцо птицы и проводили допрос на предмет совершения ими противоправного действия. В чьих руках скорлупа лопалась, того и считали причастным к совершению расследуемого преступления. В период, охватывающий первобытно-общинный строй и более поздний — каменный и бронзовый века, низкий уровень цивилизации не мог способствовать созданию «мощных технических средств» для определения участия подозреваемого в совершении преступления. Уровень цивилизации, эпоха накладывали отпечаток на системы получения информации о правде и лжи человека.
То, что обман был повсеместной вещью в древнем мире, можно увидеть и в египетских папирусах. Так, в эпоху Рамессидов (более 3 тысяч лет назад) была написана «Сказка о Правде и Кривде», в которой рассказывается о двух братьях, один из которых был подлым обманщиком, а второй — праведным страдальцем, за которого впоследствии отомстил его сын. Для того чтобы рассчитаться со своим коварным дядей, он ловко обманул его, придумав несуществующего в природе громадного быка.
Первым, кто сделал проблему истины и лжи предметом философской рефлексии в Древней Греции, был Сократ. Философ считал, что путем раскрытия противоречий можно устранить мнимое знание, а беспокойство, в которое при этом ввергается ум, побуждает мысль к поискам подлинной истины.
Выдающийся мыслитель древности Аристотель, общепризнанно считающийся «отцом логики», обобщил методы познания науки и философии VI—IV вв. до н. э., классифицировал и описал их, и создал учение о формах постигающего истину мышления, т. е. логику. Он считал, что не имеет смысла судить об истине на том основании, что окружающие нас вещи явно изменяются и никогда не остаются в одном и том же состоянии. Ибо в поисках истины необходимо отправиться от того, что всегда
находится в одном и том же состоянии и не подвергается никакому изменению1. По мнению Аристотеля, истина есть удостоверение (как бы) на ощупь и сказывание (ведь не одно и то же утвердительная речь и сказывание), а когда нельзя таким образом удостовериться, имеется незнание. Поэтому относительно того, что есть бытие само по себе и в действительности, нельзя ошибаться, а можно либо мыслить его, либо нет.
В работах древнеримского оратора, философа и политического деятеля Цицерона можно встретить высказывания по поводу истины. По его мнению, ко всему истинному присоединено нечто ложное, и притом настолько подобное истинному, что нет никакого признака для правильного суждения и принятия». Он признавал изменчивость истины, говоря, что «истина — дочь времени».
Роджер Бэкон, английский мыслитель XIII в., провозвестник опытной науки нового времени, считал, что в одной лишь математике имеется несомненная достоверность. И поэтому только там человек может, опираясь на собственные законы этой науки, прийти к истине.
По нашему мнению, особенно интересна мысль Мишеля Монтеня, философа эпохи Возрождения, который, исследуя причину лжи, говорит о том, что человек смел перед богом и труслив перед людьми: «Ибо ложь открыта богу и ускользает от человека». Безусловно, вся преступность лжи и вероломства ни в чем не может быть выражена более полно, как в том, что она будет последним трубным гласом, который призовет род человеческий на суд божий, ибо предсказано, что, когда придет Христос, он не найдет веры на земле2.
В середине XVII в. проблема истинности и ложности разрабатывалась в трудах Баруха Бенедикта Спинозы, философа-мате-риалиста, который выделяет виды заблуждений: фикции, ложные и сомнительные идеи, сущность которых заключается в том, что мы неистинное познание принимаем за истинное3. Фикция, по Б. Спинозе, заключается в том, что вещи рассматриваются как необходимо существующие, в то время как существование их только возможно.
Ложь, по Б. Спинозе, то же рассмотрение вещей как необходимых и невозможных, когда знания об этом нет, но с тем отличием от фикций, что здесь необходимость
или невозможность утверждается. Ложные идеи являются сложными, смутными, неотчетливыми, вызванными внешними причинами. Еще один вид заблуждений возникает из смешения истинных и ложных идей. Это смешение имеет место в результате того, что одни и те же слова употребляются для выражения адекватного и смутного по-знания4.
Эти идеи прослеживаются в трудах немецкого ученого, философа и общественного деятеля XVII в. Готфрида Вильгельма Лейбница, который выделяет критерии истинности: ясность, отчетливость и непротиворечивость знания. Он выделяет первоначальную истину, основанную на интуиции; нравственную истину, выражающую убеждения души; метафизическую истину, которая есть реальное существование вещей сообразно нашим идеям о них.
Методологически большое значение в исследовании феноменологии ложной информации имеют работы Георга Вильгельма Гегеля, немецкого мыслителя XVIII—XIX вв., «отца» диалектики. Г. В. Гегель указывает, что истина не есть отчеканенная монета, которая может быть дана в готовом виде и в таком же виде спрятана в карман. Не дано ни ложного, ни злого5. Г. В. Гегель подчеркивает субъективность каждой личности в решении вопроса об истинности или ложности при восприятии предметов и явлений.
Иммануил Кант, решая логические проблемы соотношения истинного и ложного, обращает внимание, что ложь — величайшее нарушение долга человека перед самим собой. При этом, очевидно, что в учении о праве ложью называется извращение истины только тогда, когда ложь нарушает права других. В этике же, бесчестность, что означает быть предметом морального презрения, которая сопутствует лжи, сопутствует лжецу как его тень. И. Кант различает ложь внешнюю и внутреннюю. Внешняя ложь делает человека предметом презрения в глазах других, внутренняя — а это еще хуже — в его собственных глазах, она также оскорбляет достоинство человечества в его лице. Он пишет, что ложь есть унижение и как бы уничтожение человеческого достоинства в себе. Человек, который сам не верит тому, что он говорит другому (хотя бы даже идеальному лицу), имеет еще меньшую ценность, чем, если бы он был просто вещью; ведь другой может найти применение вещи, используя ее свойство,
поскольку она есть нечто действительное и данное. Но передача своих мыслей другому в словах, которые (умышленно) содержат как раз противоположное тому, что при этом думает говорящий, есть цель, прямо противоположная естественной целесообразности его способности сообщать свои мысли; стало быть, отказ от своей личности и лишь обманчивая видимость человека, а не сам человек.
Признание лжи неприемлемой в этическом смысле слова как преднамеренной неправды вообще, не обязательно должно нанести ущерб другим, так как тогда она была бы нарушением прав других. Причиной лжи может быть и легкомыслие или даже добродушие; более того, при помощи лжи можно преследовать действительно добрую цель; но сам способ следовать лжи в одной только форме есть преступление человека по отношению к своему собственному лицу и подлость, которая должна делать человека достойным презрения в его собственных глазах6.
Несложно, считает И. Кант, доказать действительность некоторых случаев внутренней лжи, в которой люди повинны; труднее объяснить возможность таких случаев, так как требуется второе лицо, которое хотели ввести в заблуждение; но преднамеренный обман самого себя, несомненно, противоречив.
Этический аспект в сочетании с правовым в феноменологии ложной информации наиболее четко представлен в известной работе И. Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия», в которой он анализирует феномен, определяемый им как «добропорядочная ложь».
Возражая против утверждения юристов, полагающих, что ложь — это не только умышленно неверное показание против другого человека, но еще непременно вред другому, И. Кант настаивает на том, что «ложь всегда вредна кому-нибудь, если не отдельному лицу, то человечеству вообще, ибо она делает негодным к употреблению самый источник права». И далее И. Кант указывает, что какие бы добрые намерения лжец ни имел, он должен «поплатиться за все последствия, как бы они ни были непредвидимы, потому что правдивость есть долг, который надо рассматривать как основание всех опирающихся на договор обязанностей, и стоит только допустить
малейшее исключение в исполнении этого закона, чтобы он стал шатким и ни на что не годным.
Таким образом, это — священная, безусловно, повелевающая и никакими внешними требованиями не ограничиваемая заповедь разума: во всех показаниях быть правдивым (честным)7.
В отечественной философии в рамках нашей проблематики можно отметить труды русского философа В. С. Соловьева. Называя правдивость самой важной добродетелью (из производных, вторичных добродетелей) В. С. Соловьев подчеркивает, что правдивость в строгом понимании возможна только для человека: «животные могут быть наивны или хитры, но только человек правдив или лжив». В. С. Соловьев считает, что ложь обидна и вредна для обманываемых, а значит требование правдивости имеет двоякое нравственное основание: во-первых, в человеческом достоинстве самого субъекта и, во-вторых, в справедливости, т. е. в признании права других не быть обманываемыми мной, поскольку я сам не могу желать, чтобы меня обманывали.
Перечисляя мотивы лжецов, В. С. Соловьев указывает на удовлетворение тщеславия, обращение внимания на себя, желание отличиться, материальные расчеты, обман кого-нибудь с пользой для себя.
В. С. Соловьев стоит на принципиальной позиции недопустимости смешения двух, по его мнению, совершенно различных понятий — ложного и лживого. Так, в примере И. Канта «ответ убийцы на вопрос, несомненно, ложен, но осуждают его как лживый, ибо формальная ложность чьих-нибудь слов сама по себе к нравственности не относится и осуждению подлежать не может. А лживость подлежит такому осуждению как выражение безнравственного в каком-либо смысле намерения, ибо в чем же другом может быть ее отличие от простой ложности?».
В. С. Соловьев пишет, что «истина сама по себе — то, что есть, в формальном отношении — соответствие между нашею мыс-лию и действительностью. ...Ложь — в отличие от заблуждения или ошибки, — обозначает сознательное, а потому нравственно предосудительное противоречие истине». В нравственной философии также имеет значение вопрос о необходимой лжи, т. е. о
том, позволительно или непозволительно делать сознательно несогласованные с фактическою действительностью заявления в крайних случаях, например для спасения чьей-нибудь жизни8.
Известный российский языковед
С. И. Ожегов дает следующее определение лжи — намеренное искажение истины, неправда, обман9.
Российский философ Д. И. Дубровский определяет обман, как «ложное, неверное сообщение, способное ввести в заблуждение того, кому оно адресовано». Однако он подразделяет обман как действие субъекта, который преследует определенные цели и интересы и обман, как результат, т. е. как действие, которое достигает своей цели (иногда действие оказывается и неэффективным: люди могут распознать обман). Д. И. Дубровский в своей классификации выделяет: намеренный обман (корыстный или бескорыстный, т. е. продиктованный соображениями долга, тактичности, или вызванный принуждением, шантажом) и ненамеренный; злонамеренный и добродетельный; полуправда; самообман.
Таким образом, истина есть не отражение мира, а процесс, в котором мир в виде вещей создается человеком. Истина есть знание, соответствующее действительности.
Но соответствие задается масштабом, при другом масштабе будет другое соответствие. Отсюда следует, что язык вычленяет из мира некоторые его связи, а сам мир есть тотальная связь всего со всем, это есть универсальное взаимодействие. Особенностью познания в системе понятий «правда-ложь» является то, что истина находится, как правило, вне материального мира, в сознании людей, имеющих отношение к событию. Поэтому в постижении истины (как правды) и распознании лжи особая роль отводится психологии. Ш
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Аристотель. Сочинения. М., 1975. С. 251.
2 Щербатых Ю. В. Психология обмана : популярная энциклопедия. М., 2002. С. 615.
3 Спиноза Б. Трактат об усовершенствовании разума : пер. Л. М. Боровского. Л., 1934. С. 128.
4 Спиноза Б. Указ. соч. С. 128.
5 Гегель Г. В. Наука логики : в 3 т. Т. 2. М., 1971. С. 25.
6 Кант И. О лжи : пер. С. Я. Шейнам-Топштейн, Ц. Г. Арзаканьян / под общ. ред. проф. А. В. Гулы-ги. М., 1994. Т. 6. С. 471-474.
7 Кант И. О мнимом праве лгать из человеколюбия : пер. Н. Вальденберга / под общ. ред. проф. А. В. Гу-лыги. М., 1994. Т. 8. С. 256-262.
8 Соловьев В. С. Сочинения : в 2 т. М., 1988. С. 698-702.
9 Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1990. С. 257, 331.
