CC BY
233
AGAFONOV V.V.
Narrative Philosophy of History Epistemology УДК 1; 165(043)
В.В. Агафонов
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ НАРРАТИВНОЙ ФИЛОСОФИИ ИСТОРИИ
Данная статья посвящена критическому анализу эпистемологических оснований современной философии истории. Основные проблемы исторического познания вряд ли можно переоценить. В центре внимания современной философии истории и исторического познания находится вопрос о соотношении традиционной эпистемологии истории и постмодернистских практик. Автор критикует скептические и конструктивистские предпосылки исторического нарративизма.
Ключевые слова: философия истории, нарратив, эпистемология истории
V. V. Agafonov
NARRATIVE PHILOSOPHY OF HISTORY EPISTEMOLOGY
This article is devoted to the critical analysis of epistemological foundations of contemporary philosophy of history. The main problems of historical knowledge could hardly be underestimated. Current philosophy of history and historical knowledge focus on the correlation between traditional epistemology and postmodernist practices. The author criticizes skeptical and constructionist presuppositions of historical narrativism.
Key words: philosophy of history, narrative, epistemology of history
Значимой тенденцией во второй половине XX в. становится пересмотр базовых принципов философии истории. Традиционная философия истории была подвергнута серьезной критике. В центре внимания философов и историков оказалась эпистемология истории. При этом пересмотр традиционных представлений о сущности эпистемологии истории совпал с кризисом классического идеала научной рациональности. Трансформация исторического знания породила соблазн радикального «решения» фундаментальных проблем. Такого рода «радикальными» и «антифундаменталист-скими» попытками пересмотреть эпистемологические основания исторического знания явились постмодернистские и постструкту-ралистские версии философии истории с их вниманием к нарративам и метанарративам. Этим концепциям присущи отрицание объективного фундамента исторического познания, стремление элиминировать категорию «историческая реальность» и, следовательно, попытка исключить из исторического текста любые референциальные элементы. Конечным итогом подобных концепций оказывается торжество радикально-конструктивистских, инструменталистских и вообще антиобъективистских
теорий в философии и методологии истории, что превращает историю в литературный жанр.
Краеугольный камень нарративизма - отрицание того факта, что исторический текст содержит какую-либо информацию об исторической реальности. Утверждение этого тезиса с неизбежностью ведет к идее «конструирования» прошлого в тексте историка.
Формирование нарративизма неразрывно связано с кризисом эссенциалистского идеала научной рациональности. С точки зрения В.А. Лекторского [17], классической эпистемологии присущи следующие отличительные черты:
1. Критицизм, т. е. теория познания воспринимается как критика того, что считается знанием в обыденном здравом смысле. Знание предполагает не только соответствие содержания высказывания и реальности, но и обоснованность первого.
2. Фундаментализм и нормативизм, т. е. теория познания выступает не только в качестве критики, но и как средство утверждения определенного типа знания, как средство культурной легитимации. Классическая эпистемо-
логия является, таким образом, способом обоснования и узаконения новой науки, которая противоречит и старой традиции, и «здравому смыслу» (common sense).
3. Субъектоцентризм, т. е. несомненным и неоспоримым базисом познания выступает субъект.
4. Наукоцентризм, т. е. большинство теоретико-познавательных систем исходило из того, что именно научное знание является высшим типом знания, а то, что говорит наука о мире, то и существует на самом деле.
В историческом познании утверждение этих тезисов привело к следующим далеко идущим выводам:
1) знание считается научным, если подтверждается совокупностью твердо установленных фактов;
2) функция истории как науки - формулирование универсальных законов, которые позволили бы не только объяснять прошлое, но и предсказывать будущее;
3) научное знание развивается кумулятивно, и любая новая концепция - продолжение предшествующих.
Данные постулаты были развиты К.Г. Гем-пелем [6, с. 16-31]. Научное объяснение, по его мнению, состоит из следующих элементов:
1) множества утверждений, говорящих о появлении определенных событий Cl, ..., Сп в определенном месте и в определенный момент времени;
2) множества универсальных гипотез, таких, что:
- утверждения обоих множеств достаточно хорошо подтверждаются эмпирическими данными;
- из обоих множеств утверждений можно логически вывести предложение, утверждающее появление события Е.
Объяснение в историческом познании выполняет те же функции предсказания и объяснения, но имеет недемонстративный (вероятностный) характер. Философия истории, с позиции К.Г. Гемпеля, предлагает псевдообъяснения, которые содержат эмпирически непроверяемые элементы. Таким образом, тра-
диционная критика метафизических высказываний переносится и в сферу исторического познания.
Итогом продолжительной дискуссии вокруг модели К.Г. Гемпеля было то, что историк мог бы расплывчато утверждать: убеждения, цели и действия определенной личности нормативно связаны в определенной пропорции случаев, в ограниченной пространственновременной области. Причем эта связь выражается в том, что не будь у этого человека данных убеждений и целей, указанные действия не были бы осуществлены. Таким образом, в философии истории вновь вернулись к вопросу о роли объяснения, понимания, интерпретации и описания в историческом познании.
Дискуссия вокруг модели К.Г. Гемпеля привела к возникновению такого направления в англосаксонской философии истории, как аналитическая герменевтика. Это прежде всего работы А. Данто [7, 28], У. Дрей [11, 29, 30], У. Гэлли [31, 32], в которых была предпринята попытка исследования эпистемологических оснований исторического нарратива. Их взгляды являются примером нарративнореалистической позиции, т. е. ими не ставится под сомнение способность историка сообщать объективную информацию о событиях прошлого.
У. Дрей вводит понятие рационального объяснения, т. е. понять действие - значит показать, что оно было соответствующим, или, в данном случае, рациональным. Объяснение данного типа обладает собственными логическими характеристиками. Однако теория рационального действия имела ряд существенных недостатков:
1) она предполагала, что любой актор совершает действие абсолютно осознанно, обдуманно, имея четкие мотивы и намерения;
2) данная модель сосредоточилась на объяснении и понимании действий индивидов.
Эти особенности сильно сузили поле применения данной модели объяснения.
В работах А. Данто нашел отражение скепсис, испытывавшийся аналитической фило-
софией относительной эпистемологической основы исторической науки. Нарратив, по его мнению, содержит особый тип суждений -нарративное предложение, а на его основе строится концепция исторического повествования. «Значение события в истории» - это принятие определенного контекста, в рамках которого событие значимо.
Следующий представитель аналитической философии истории - У. Гэлли сравнил исторический и литературный нарративы. Литературный нарратив принципиально не является верифицируемым, в то время как исторический нарратив верифицируем, хотя его верификация и не может быть полной. Важнейшее следствие аналитической теории исторического нарратива - формулирование проблематики для последующих концепций нарративно-идеалистической философии истории. Аналитический нарративизм не ставил под сомнение статус истории как науки, но пришел к выводу, что описание в истории несет большую нагрузку, чем в естественных науках. Кроме того, в историческом познании невозможно окончательное объяснение тех или иных событий, что сформировало в среде приверженцев аналитической философии весьма скептическое отношение к перспективам строго логического анализа исторического нарратива и породило сомнение в научном статусе истории.
Все это способствовало становлению радикально-конструктивистской теории исторического нарратива. На первом этапе скепсис в отношении возможности строго логического рассмотрения сущности исторического нарратива приводит к формированию «психологических» концепций. Как показал А. Лоч, историк в рамках данного подхода рассматривается как «доверенное лицо», достаточно компетентное и авторитетное для читателя, обладающего определенными знаниями [41]. С позиции Л. Минка, нарратив - это особый когнитивный элемент исторического исследования, который представляет собой сведение исторических событий и обстоятельств в единую картину [42, 43]. В этой интерпретации
идеален тот нарратив, в котором кусочки мозаики лучше всего подогнаны. Как итог, появляется идея правил историописания, причем эти правила лежат не в моделях объяснения, используемых историком, а скорее являются следствиями работы неких риторических механизмов, что нашло свое выражение в концепции Д.Х. Хекстера [36].
В результате дискуссия вокруг модели К.Г. Гемпеля привела к утверждению скептической позиции по вопросу о возможности рациональной реконструкции исторического познания. В историческом познании все большее внимание уделяется риторике. Кризис эссенциалистского стандарта научного знания приводит к отрицанию каких-либо стандартов. Таким образом, лингвистический поворот в историческом познании - это ситуация, сложившаяся в конце 60-х гг. в англосаксонской философии истории и означавшая смену познавательных ориентиров, приведших ко все более возрастающему интересу к роли языка в историческом познании.
Нарративная философия истории унаследовала от аналитической философии истории утверждение, что язык составляет принципиальное условие знания и мышления. Соответственно основные проблемы исторического познания должны быть переформулированы как языковые. С течением времени язык уступил свое место риторике текста.
Главными причинами лингвистического поворота стали:
1) интерпретативный поворот, свидетельствовавший о кризисе эссенциалистских стратегий в научном исследовании;
2) отрицание наблюдения свободного от предварительно заданного концептуального каркаса;
3) утверждение идеи самореференциаль-ности исторических текстов.
Лингвистический поворот отверг идею прямого доступа к реальности прошлого. Историческая реальность может быть дана только уже в проинтерпретированной форме. Это имело несколько следствий. Во-первых, релятивистские аргументы позволяли с отно-
сительной легкостью избежать «бесплодных дискуссий» в историографии. Отныне исторические теории являются лишь свободно выбираемыми инструментами, следствием свободно занятой авторской позиции. Во-вторых, провозглашалось окончательное освобождение истории от пут идеологии (это достигалось нивелированием истории к литературному жанру). В-третьих, лингвистический поворот должен был выработать иммунитет к догматизму и фундаментализму в историческом познании. В-четвертых, провозглашалась многовариантность истории, которая окончательно освобождалась от оков спекулятивных концепций истории. Главный итог лингвистического поворота: история не является наукой, а может рассматриваться либо как литературный жанр, либо как «ничейная земля» между наукой и искусством.
Таким образом, основными чертами нар-ративизма являются:
1) сведение исторической реальности к тексту;
2) отрицание научного статуса истории;
3) идея конструирования историком «эффекта реальности» в тексте.
Утверждение этих тезисов сближает нарра-тивизм в эпистемологическом плане с методологическим анархизмом П. Фейерабенда [24] и неопрагматизмом Р. Рорти [21]. Радикальная точка зрения на место нарратива в историческом познании приводит к выводу, что не существует непроницаемых границ между научными нарративами и обыденными.
Ведущим представителем нарративизма в его наиболее радикальной форме является Х. Уайт [23, 44, 45]. С его точки зрения, утверждение в историческом познании идеалов классической эпистемологии привело к утрате связи истории и литературы. Его позиция во многом продолжает оставаться радикальной и сегодня, так как он подвергает сомнению само существование гносеологической противоположности между наукой и искусством.
Тропологический подход к истории основан:
1) на отрицании каких-либо различий между историей и спекулятивными формами философии истории;
2) отрицании собственно исторической методологии;
3) отказе от идеи объективности исторического знания и утверждения, что историческая реальность существует лишь в тексте историка.
Язык историка, по его мнению, это язык художественной литературы. Важны риторические процедуры, лежащие в основе работы историка. Тропология - процедура преобразования (фигурации) и дискурсивного построения сюжета. При помощи тропов историк достигает «эффекта реальности». Префигура-тивный акт, по его мнению, докогнитивен и некритичен. Логический, научный анализ исторического дискурса объявляется несостоятельным, так как логические методы анализа, выявляя способы организации текста, бессильны объяснить причину того, что при всех неточностях и даже ошибках исторический дискурс сохраняет смысл. Исторический дискурс следует рассматривать в терминах метафоры, фигурации и построения сюжета (emplottment). Неприемлемо рассматривать интерпретацию как определенный вид объяснения. Интерпретация в отличие от объяснения сопровождает работу историка с самого начала. Сами исторические факты даны историку уже проинтерпретированными. Значение исторического факта осознается только как часть общей интерпретативной схемы.
Место верификации и фальсификации занимает воображение, которое предполагает оперирование образами и фигуративными типами ассоциаций, свойственными поэтической речи, литературному письму и мифологическому мышлению. Таким образом, Х. Уайт приходит к идее некумулятивности развития историографии, что сближает его с Т. Куном [15]. Но в историографии принципиально невозможной ситуацией является состояние «нормальной науки».
Исторический нарратив является своего рода метафорическим заявлением, которое устанавливает сходство, с одной стороны, между событиями и процессами, с другой -между типами историй, которые сознательно используются, чтобы связать события нашего человеческого существования со значениями, закрепленными культурой. Нарратив оказывается автономной реальностью, обладающей свойством самореферентности.
В работах другого сторонника нарративиз-ма - Ф.Р. Анкерсмита [1-3, 26] предпринимается попытка построить нарративно-идеалистическую концепцию исторического познания. Он полагает, что язык историка не есть прозрачная среда, через которую мы можем видеть прошлое, т. е. исторический нарратив является референциально непрозрачным.
В традиционном подходе к историческому нарративу Ф.Р. Анкерсмита не устраивает:
1) постулирование наличия референта исторического текста в виде прошлого, которое недоступно, помимо текста;
2) уделяется внимание только объяснительным свойствам высказываний, составляющих нарратив, при полном игнорировании образной (риторической) составляющей;
3) содержание нарратива отождествляется только с его глубинной структурой.
Ф. Анкерсмиту близки эпистемологические основания конструктивизма, в аспекте которого историк создает, а не отражает прошлое в тексте. Подходя к проблеме исторической реальности, он выдвигает следующие возражения против понимания истины как корреспонденции:
1) по отношению к нарративу невозможно провести различие, аналогичное различию между высказыванием и предложением;
2) невозможно говорить о наличии каких-либо дескриптивных конвенций, которые были бы связаны с определенным нарративом;
3) невозможно сопоставить нарратив с действительным положением дел. По мнению Ф. Анкерсмита, мы видим прошлое только сквозь маскарад нарративных структур.
Ключевое понятие его «нарративной логики» - нарративная субстанция. Последняя является лишь разновидностью интерпретации определенного явления прошлого. Более того, само прошлое существует только во множестве нарративных субстанций. Нельзя усмотреть никакой логической разницы между тем, что историк решает рассказать о прошлом, и тем, что читатель узнает о прошлом, когда читает написанное. Нарративизм снимает проблему определения демаркационной границы между вымыслом и реальностью путем отрицания существования какой-либо реальности. Реальным существованием наделяется текст.
В 80-е гг. XX в. нарративная философия истории переживала бурный подъем. Появляются работы, принадлежащие Х. Келлнеру [38], Л. Госсмену [33-35], С. Банну [27], Д. Ла Капре [39-40]. Однако общим в работах этих исследователей является фундамент, заложенный в работах Х. Уайта. Основной характеристикой данных работ можно назвать первостепенное внимание к проблемам само-референциальности и риторичности исторического текста. Этот аспект дополняется исследованием соотношения текста и контекста, и в рамках такого соотношения трактуется проблема исторической репрезентации. Заметной тенденцией становится нарастающее внимание к постмодернистским и постструкту-ралистским теориям.
Вся референциальная сторона историографической практики переводится в нарративное измерение. Язык объяснения заменяется языком риторической интерпретации исторического текста. Фактически провозглашается отказ от каких-либо критериев объективности, а также утверждается принцип антирепрезен-тационизма.
Критика логоцентризма находит свое выражение в противопоставлении Х. Келлнером логики и риторики. Риторика является источником свободы, в то время как логика объявляется проводником тирании и несвободы; понятия «истина» и «реальность» объявля-
ются главным орудием порабощения личности. Радикально-конструктивистская позиция Х. Келлнера проявляется в его основном тезисе: нарратив в своей сущности всегда является неадекватной реконструкцией истории.
Рассматривая проблему организации исторического письма, Р. Барт [4] приходит к выводу об отсутствии радикальных различий между историческим типом дискурса и вымышленными типами. Исторический дискурс оказывается идеологической конструкцией. При этом Р. Барт полагает, что историк при помощи риторических средств создает «эффект реальности» в историописании. Опираясь на работы Р. Барта, Ф. Анкерсмит переходит в 80-е гг. на постмодернистские позиции [2, с. 259-312]. При этом он приходит к полному отрицанию трансцендентальных правил построения исторического нарратива, что и нашло свое выражение в постулировании «эффекта реальности» в историографии. По его мнению, в традиционной историографии был принят двойной постулат очевидности. В новой историографии акцентируется внимание на дистинкции интенции автора, текста и чтения текста. При этом ключевой становится задача выявления амбивалентностей, противоречий в тексте. Происходит сближение с психоаналитическими методами, т. е. новая историография старается показать то, что скрыто за саморепрезентацией текста.
Деконструктивистский взгляд на проблемы нарративной философии истории предлагает Д. Ла Капра. Он последовательно развивает свою концепцию в русле деконструктивист-ских идей Ж. Дерриды [8-10]. Если, по мнению Ж. Дерриды, нет ничего вне пределов текста, то для Д. Ла Капры и в самом тексте также нет ничего. Д. Ла Капра осознает опасности пантекстуализма, но в то же время критикует господствующие среди профессиональных историков наивно-реалистические представления, которые приводят к некритическому использованию понятия истины в смысле корреспонденции, что ведет к противопоставлению факта и ценности, субъекта и объекта, истории и литературы.
Нарративизм в значительной степени является следствием общего кризиса классической эпистемологии. Однако выход из этого кризиса видится им в отрицании самой возможности построить какую-либо теорию исторического познания. Трудности, с которыми сталкивается любая попытка построить теорию исторического познания, воспринимаются им как основание для утверждения релятивистских и агностических тезисов.
В радикальной форме нарративизм, отрицая историческую реальность, провозглашает реальность лишь конструкцией историка. Утверждение скептицизма является следствием тех реальных трудностей, с которыми сталкивается профессиональный историк. Для исторической науки характерны:
1) полисемантизм используемой терминологии;
2) недемонстративность выводов;
3) историк отделен от изучаемого объекта непреодолимым отрезком прошлого;
4) в историческом познании огромную роль играет «предпосылочное знание».
Сталкиваясь с этими затруднениями, нар-ративист сохраняет эссенциалистский идеал научного знания в качестве фонового знания, т. е. утверждает, что построить научную систему исторических знаний можно, только опираясь на некий фундамент несомненных теорий или образцов, т. е. неявно в наррати-визме утверждаются идеалы классической эпистемологии. Из невозможности редуцировать нарратив к опыту делается вывод о необходимости сведения исторического исследования к риторическим тропам, нарративной логике.
Отрицание нарративизмом реальности прошлого, элиминирование принципа объективности из исторического познания, провозглашение тотального плюрализма исторических концепций с неизбежностью ведут к утверждению солипсизма в историческом познании. Попытка выбраться из водоворота солипсизма приводит нарративистов к новому редукционизму и абсолютизму, к построению очередной версии спекулятивной философии истории.
Для нарративизма характерно повторение практически всех традиционных скептических аргументов. Если существует множество концепций в историческом познании относительно той или иной проблемы и споры относительно данной проблемы не разрешаются формулированием объединяющей всех идеи, то ни одна из конкурирующих концепций не может быть признана истинной. Все то, что отражается историком, воспринимается по отношению к чему-то, т. е. любая историческая концепция существует в рамках определенного контекста, под которым нар-ративизм понимает «парадигмы», «языковые каркасы», «словари», задающие стандарты научной рациональности. Данный каркас создает ситуацию непереводимости нарративов и их полной несовместимости, т. е. оказывается невозможным выбрать более подходящий нарратив.
Нарративизм настаивает на том, что если мы принимаем в качестве критерия проверяемости научного знания верификацию, то оказываемся в ситуации регресса в бесконечность. К этому нарративизм добавляет еще и регресс к метауровням. В итоге все знание просто является языковой игрой, не обладающей никаким значением.
Это наводит нарративистов на мысль, что существуют некие изначально принимаемые конвенции. Только в отличие от умеренных конвенционалистов нарративизм склонен воспринимать все суждения как соглашения, причем принимаемые бессознательно.
Скептицизм чрезвычайно труден для критики, так как изначально отрицает какую-либо рациональную основу познания и ведет к обскурантизму. То же самое верно и в отношении нарративизма: утверждение скептических тезисов в историческом познании иммунизирует нарративистов от любой рациональной критики, позволяя им оставаться в недосягаемости от любой контраргументации, так как в первую очередь они стремятся разрушить (деконструировать) рациональность.
Нарративизм является вариантом исторического конструктивизма, для которого характерно утверждение следующих тезисов:
1) существует «дисциплинарная матрица», в соответствии с которой научное сообщество определяет круг проблем, подлежащих рассмотрению и имеющих статус научных, все прочие задачи не имеют отношения к науке; «дисциплинарная матрица» задана изначально, т. е. исследователь оказывается «встроен» в определенную историческую ситуацию;
2) дискуссии в исторической науке, возникающие вокруг «больших» проблем, разрешаются в результате прагматического выбора более «предпочтительной» теории;
3) категории «реальность», «объективность», «истинность» оказываются излишними при создании, оценке и выборе теории;
4) каждый «языковой каркас», «парадигма», «словарь» предполагает наличие собственных представлений о реальности, референции, истинности и объективности;
5) исторические теории являются когнитивно-несопоставимыми (при том, что могут согласовываться с одним и тем же набором эмпирических данных).
Нарративная философия истории добавляет к этим тезисам три:
1) нарратив в историческом познании играет роль концептуального каркаса;
2) в основе повествования лежат бессознательно выбираемые тропологические стратегии;
3) не существует никаких внериторических механизмов, позволяющих сделать выбор лучшего повествования, так как невозможна рациональная оценка истории как таковой.
В риторическом конструктивизме исчезает не только объект, но и субъект познания. В эпистемологии и философии науки с недавних пор развиваются концепции, которые можно назвать радикально-конструктивистскими. Радикальный конструктивизм представляет собой течение в современной эпистемологии, в котором происходит радикализация воззрений Ж. Пиаже относительно конструирующей роли мышления. Данное течение пытается приспособить прагматическую теорию истины к нуждам эпистемологии. Так, один из лидеров радикального конструктивизма Э. фон Глазерсфельд утверждает:
«Радикальное отличие [радикального конструктивизма] коренится во взгляде на вопрос о соотношении знания и действительности. Так, если в традиционной теории познания, а равно в когнитивной психологии это соотношение трактуется как в большей или меньшей мере образное (иконическое) соответствие, то радикальный конструктивизм придает ему значение приспособленности в функциональном смысле» [25, с. 77]. Фактически радикальный конструктивизм предполагает построение теории научного познания без критерия объективности, а точнее, он полностью отвергает существование какой-либо объективной основы эпистемологии. Следовательно, радикальный конструктивизм является определенным этапом развития скептицизма, агностицизма в философии. Представители данного направления часто ссылаются на Протагора, Пиррона, Секста Эмпирика, Джорджа Беркли: «...Познание не может рассматриваться в качестве некоего конденсата, образуемого в результате пассивного восприятия, а является результатом активности субъекта. Такого рода активность - это вовсе не манипуляции с „вещами-в-себе“, т. е. объектами, которые имелись бы во внеэмпири-ческом мире и должны были бы мыслиться структурированными в готовом виде предметами, каковыми они кажутся познающему» [25, с. 89]. Исследовательская программа радикального конструктивизма пытается выяснить, каким образом разум в результате своей активности конструирует из эмпирического потока некоторый регулярный мир. Более того, радикальный конструктивизм показывает и способ преодоления нарративно-идеалистических воззрений в историческом познании.
В своей книге «Древо познания» два виднейших представителя радикального конструктивизма - У. Матурана и Ф. Варела весьма полно и образно характеризуют ту концепцию познания, которую они подвергают критике [18]. Речь идет о метафоре «получения информации» из образа окружающей среды внутри нас. Эта метафора «отражения» реальности в сознании ведет к выбору между двумя крайностями: репрезентационизмом и солип-
сизмом. Авторы находят выход из тупика, отрицая сам вопрос. С позиции радикального конструктивизма, все зависит от той задачи, которую ставит перед собой наблюдатель: если речь идет о внутреннем состоянии системы и структурных изменениях, происходящих в рамках системы, то внешняя среда (действительность) является несущественной; если же наблюдатель рассматривает историю взаимодействия системы с внешней средой, то несущественной становится внутренняя динамика системы. Все это предполагает радикальное упрощение проблемы, позволяя абсолютно свободно выбирать позицию каждый раз, сталкиваясь с той или иной проблемой. Но фактически это толкает исследователя в водоворот солипсизма, так как сопоставить результат познания больше не с чем, нет никаких стандартов и эталонов. В свою очередь, это ведет к тому, что мы уже не в состоянии выбрать из конкурирующих программ более успешную. Подобная позиция в познании не позволяет осуществлять прогрессивные сдвиги научных программ. Настаивая на активности субъекта, они приходят к отрицанию какой-либо эволюционности в развитии знания.
Основной парадокс конструктивизма заключается в том, что историк оказывается полностью изолирован в своем мире, творцом которого он является и который он сам создает, практически не корреспондируясь с реальностью. В то же время конструктивизм строится на вполне нерелятивистских допущениях, предполагает наличие реальности, да и тексты сторонников конструктивизма выдержаны вполне в духе того самого лого-центризма, который отрицается.
Но в то же время нарративисты обращают внимание на существенную проблему, а именно на проблему конструктивности научной теории. Ошибка сторонников нарративной философии истории заключается, по нашему мнению, в игнорировании того факта, что историк оперирует данными, которые, пусть и в проинтерпретированном виде, несут в себе следы ушедшей реальности.
Анализу конструктивистских установок в философии познания уделяется все большее внимание. Альтернатива радикального конструктивизма, по мнению уже упоминавшегося отечественного исследователя В.А. Лекторского, - конструктивный реализм. К основным моментам конструктивного реализма как эпистемологической позиции относятся следующие:
1. Познание - это не просто обработка «следов» воздействия внешнего мира на субъект, а взаимодействие с внешним миром. Познание оказывается динамическим процессом [16, с. 31-33].
2. Если учесть, что в действительности опыт не дается, а извлекается в процессе активного деятельностного контакта с миром (в науке речь идет об эксперименте, если исходить из того, что познающий - это не внешний регистратор того, что происходит в мире, а сам посредством деятельности включен в объективные процессы), то деятельностное воспроизведение определенного эффекта является гарантией выявления необходимых связей.
3. Именно возможность экспериментального манипулирования ненаблюдаемыми объектами является подтверждением их существования.
4. В науках о человеке исследователь имеет дело с такой реальностью, которая производится и воспроизводится человеческой деятельностью и вне этой деятельности не существует. Субъективная реальность - это не просто нечто непосредственно данное и переживаемое, а нечто осмысленное. Осмысленность переживаний, приписывание им определенных значений и конституирует субъективность [16, с. 35].
5. В действительности любая конструкция предполагает реальность, в которой она осуществляется и которую она выявляет и пытается трансформировать. Реальность должная пониматься как многослойная и многоуровневая. Сконструированность чего-либо вовсе не является свидетельством его нереалистич-ности [16, с. 37].
Интерес представляет и другая сторона нарративной философии истории - ее связь с инструментализмом. Несмотря на внешнюю враждебность по отношению к эссенциализму, нарративизм является следствием данного подхода в философии и методологии науки. Постулирование недоступности исторической реальности для изучения базируется на подчеркивании несостоятельности позитивистской стратегии верификации, которая предполагала, что научные теории должны иметь непротиворечивые и прочные основания, научному исследованию должен предшествовать процесс подбора надежного исходного пункта. Если же такие основания не найдены при помощи стратегий, выработанных позитивизмом, то невозможна выработка никаких стандартов, никакой демаркационной линии между историей и вымыслом о прошлом нет и быть не может.
Одна из основных ошибок нарративной философии истории заключается в том, что провал какой-либо объяснительной теории не может и не должен восприниматься как невозможность рационального, объективного познания исторической реальности в целом.
В эпистемологии и философии науки эс-сенциалистский стандарт подвергался вполне рациональной критике, причем не в ущерб научной рациональности в целом. Формирование инструменталистских воззрений в историческом познании связано с трудностями, возникшими в ходе применения эссенциа-листской стратегии. Инструментализм настаивает, что любые данные всегда проинтерпретированы в языковой системе, т. е. обусловлены языковыми структурами, что полностью принимается и нарративизмом. Это приводит ко второму важному постулату: если научные теории всего лишь языковые каркасы, то можно ли о них говорить как об истинных или ложных? Инструментализм, элиминируя сущности, приходит к идее радикальных конвенций. Все это базируется на уже знакомой критике реализма:
1) существует разрыв между теорией и реальностью;
2) ни одна теория не может быть полностью верифицирована;
3) существующие представления о научной рациональности могут в результате серьезного сдвига уйти в прошлое;
4) естественный язык, используемый историком, характеризуется полисемантичностью.
В нарративизме и инструментализме отношения между верификацией и фальсификацией рассматриваются как симметричные. Однако теория проверяется не просто в процессе ее использования или испытания - она всегда применяется к специальным случаям, для которых дает результаты, весьма отличные от ожидаемых в свете других теорий. Научная (историческая) теория может быть подвергнута критической проверке, только если существует другая теория, используемая для объяснения данного явления, или если проверяемая теория не является логическим трюизмом.
Следовательно, возникает необходимость определить статус понятия «историческая реальность». Реализм невозможно доказать, но в то же время его нельзя опровергнуть; его можно аргументировать, а точнее, рассмотреть ситуацию столкновения реализма и его противоположности - идеализма. Основными аргументами в пользу реализма можно считать следующие:
1) все аргументы «против» основаны на некритическом восприятии здравого смысла;
2) научные теории подразумевают реализм в качестве исходного допущения (иррационализм практически останавливает эволюционное развитие знания);
3) всякая критика реализма должна быть выражена на определенном языке, который всегда есть описание какого-то положения дел;
4) идеализм и его варианты абсурдны, потому что предполагают парадоксальную идею конструирования реальности;
5) вопрос об истинности или ложности теорий и гипотез становится беспредметным, если отрицается наличие реальности.
Таким образом, реализм в историческом познании должен быть принят в качестве единственного основания, которому нельзя предложить осмысленной альтернативы.
Следствием неправильного понимания категории «историческая реальность» является также ошибочная трактовка категории «истина». В нарративной философии разговор об истине ведется без учета факта асимметрии между истинностью и ложностью, доказательством и опровержением. Фактически на основе невозможности обосновать истинность как абсолютную несомненность делается вывод о невозможности говорить о ложности исторических высказываний и нарративов в целом.
Исходя из попперовской интерпретации теории А. Тарского можно сделать вывод: вопрос о ложности некоторой теории может быть разрешен только в том случае, если предложена конкурирующая теория, имеющая либо большее истинностное содержание, либо при одинаковом истинностном содержании имеющая меньшее ложностное содержание.
Таким образом, исходным пунктом нарра-тивизма, его фоновым знанием является ошибочная точка зрения на познание. Представители нарративизма рассматривают любое познание как поиск несомненности при наличии надежного исходного пункта. Видя ошибочные следствия данной теории познания, они не отказываются от нее, а пытаются избавиться от научной рациональности в целом, становясь на позицию скептицизма, агностицизма и солипсизма.
Причиной, приведшей к лингвистическому повороту, был крах эссенциалистского стандарта проверяемости и роста научного знания. Первоначально это привело к формированию аналитической философии истории, которая ввела в научный оборот проблему анализа нарративной составляющей исторического познания. С течением времени в аналитической философии под влиянием релятивистских концепций возникает идея референциальной непрозрачности исторического нарратива. Все
это способствовало формированию исследовательских направлений, сводящих научное познание к риторике.
Логико-дедуктивные компоненты исторического нарратива ставятся в зависимость от префигуративного акта, который докогнити-вен. Прошлое дано историку уже проинтерпретированным. Не существует демаркационной линии, отделяющей историографию от философии истории. Любая историческая дискуссия обречена на провал, так как каждый участник дискуссии использует собственный лингвистический протокол. Перевод с одного лингвистического протокола на другой невозможен, так как для этого нужен «посредник» в виде реальности, а ее в нар-ративизме нет.
Дальнейшее развитие нарративизма идет по пути его сближения с постмодернизмом и постструктурализмом, что выражается в усилении радикально-конструктивистских элементов, а также в сближении проблематики и методологической базы. В целом внутренняя эволюция нарративизма осуществлялась как движение от нарративно-реалистических тезисов к радикально-конструктивистским. В результате историк оказывается пленником созданного им лингвистического протокола, выход из которого видится нарративистами в обращении к иррациональному.
Нарративная философия истории неявно принимает в качестве стандарта научной рациональности постулаты эссенциализма, а его провал воспринимается как крах рациональности. Кризис эссенциалистских стратегий порождает инструментализм, т. е. все научное знание провозглашается результатом произвольно принятых конвенций. Следствием принятия этих тезисов является неправильное соотнесение понятий «реальность» и «истина».
Опасность нарративной философии истории заключается в том, что она иммунизирует свои основания, отказываясь от базовых принципов научной рациональности. Это затрудняет рациональную критику эпистемологических оснований нарративной философии
истории. Позитивным следствием развития нарративизма является актуализация проблемы повествования в историографии.
Библиографический список
1. Анкерсмит Ф.Р. Возвышенный исторический опыт. - М.: Европа, 2007.
2. Анкерсмит Ф.Р. История и тропология: взлет и падение метафоры / пер. с англ. М. Кукар-цевой, Е. Коломоец, В. Кашаевой. - М., 2003.
3. Анкерсмит Ф.Р. Нарративная логика. Семантический анализ языка историков / пер. с англ. О. Гавришиной, А. Олейникова; под науч. ред. Л.Б. Макеевой. - М.: Идея-Пресс, 2003.
4. Барт Р. Дискурс истории // Система моды: ст. по семиотике культуры / сост., пер. с фр. и вступит. ст. С. Зенкина. - М. : Изд-во им. Сабашниковых, 2004.
5. Гемпель К.Г. Мотивы и «охватывающие» законы в историческом объяснении // Философия и методология истории. - М.: Прогресс, 1977.
6. Гемпель К.Г. Функция общих законов в истории // Логика объяснения / сост., пер., вступит. ст., прил. О.А. Назаровой. - М., 1998.
7. ДантоА. Аналитическая философия истории / пер. с англ. А.Л. Никифорова, О.В. Гавриши-ной. - М.: Идея-Пресс, 2002.
8. Деррида Ж. Голос и феномен, другие работы по теории знака Гуссерля / пер. с фр. С.Г. Ка-шиной, Н.В. Суслова. - СПб.: Алетейя, 1999.
9. Деррида Ж. О грамматологии / пер. с фр., вступит. ст. Н. Автономовой. - М.: Ad Margi-nem, 2000.
10. Деррида Ж. Письмо и различие / пер. с фр. Д.Ю. Кралечкина. - М.: Академ. проект, 2000. - 494 с.
11. Дрей У. Еще раз к вопросу об объяснении действий людей в исторической науке // Философия и методология истории. - М.: Прогресс, 1977.
12. Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории = Odysseus. L'Homme dans lhistore: исследования по социальной истории и истории культуры. - М.: Coda, 1996.
13. Кизюков С. Типы и структура исторического повествования / С. Кизюков. - М.: Мануфактура, 2000.
14. КукарцеваМ.А. Лингвистический поворот в ис-ториописании: эволюция, сущность и основные принципы // Вопр. философии. - 2006. -№ 4. - С. 44-55.
15. Кун Т. Структура научных революций: сб. науч. ст. / пер. с англ. И.З. Налетова, О.А. Балла. -М.: АСТ: Ермак, 2003.
16. Лекторский В.А. Реализм, антиреализм, конструктивизм и конструктивный реализм в современной эпистемологии и науке // Конструктивистский подход в эпистемологии и науках о человеке: сб. науч. ст. / отв. ред. В.А. Лекторский. - М.: Канон+: Реабилитация, 2009.
17. Лекторский В.А. Эпистемология классическая и неклассическая. - М.: УРСС, 2009.
18. Матурана У., Варела Ф. Древо познания / пер. с англ. Ю.А. Данилова. - М.: Прогресс-Традиция, 2001.
19. Поппер К.Р. Объективное знание. Эволюционный подход / пер. с англ. К.Р. Поппер; отв. ред. В.Н. Садовский. - М.: Едиториал УРСС, 2002.
20. Поппер К.Р. Предположения и опровержения: рост научного знания / пер. с англ. А.Л. Никифорова, Г.А. Новичковой. - М.: АСТ: Ермак, 2004.
21. Рорти Р. Философия и зеркало природы / пер. с англ. Р. Рорти; науч. ред. и авт. предисл. В.В. Целищев. - Новосибирск: НГУ, 1997.
22. Трубина Е.Г. Повествование и наука: от альтернативности к симбиозу // Альтернативные миры знания: сб. науч. ст. / под ред. В.Н. Поруса и Е.Л. Чертковой. - СПб.: РХГИ, 2000.
23. Уайт Х. Метаистория: историческое воображение в Европе XIX века / пер. с англ.; под ред. Е.Г. Трубиной и В.В. Харитонова. - Екатеринбург: Урал. гос. ун-т, 2002.
24. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки / пер. с англ. и нем. А.Л. Никифорова; общ. ред. и вступит. ст. И.С. Нар-ского. - М.: Прогресс, 1986.
25. Цоколов С. Дискурс радикального конструктивизма: традиции скептицизма в современной философии и теории познания / с пер. ориг. работ П. Ватцлавика, Э. фон Глазерс-фельда, Х. Фон Фёрстера [и др.]. - München: PHREN, 2000.
26. Ankersmit F.R. Invitation to Historian // Rethinking history. - 2003. - Vol. 7. - № 3. - Р. 413-437.
27. Bann S. The Inventions of History: Essays on the Representation of the Past. - Manchester; N.Y., 1990.
28. Danto A. Narrative sentences // History and theory: Studies in the philosophy of history. - 1962. -Vol. 2 - № 2. - Р. 146-179.
29. Dray W.H. Perspectives on history. - London [etc.]: Routledge & Kegan Paul, 1980.
30. Dray W.H. Philosophy of history. - Englewood Cliff (N.J.): Prentice-Hall, 1964.
31. Gelly W. Philosophy and Historical Understanding. - Cambridge, 1964.
32. Gelly W. The Historical Understanding // History and Theory. - 1964. - Vol. 3.
33. Gossman L. Between history and literature. -Cambridge (Mass.); London: Harvard univ. press, 1990.
34. Gossman L. History and literature. Reproduction and signification // The Writing of History. Literary Form and historical Understanding / ed. by R.H. Canary and H. Kozicki. - Madison, 1978. -P. 3-39.
35. Gossman L. Towards a rational historiography. -Philadelphia: Amer. Philos. Soc., 1989.
36. Hexter J.H. The Rhetoric of History // History and Theory. - 1967. - Vol. 6.
37. HobartM.E. The Paradox of Historical Constructionism // History and Theory. - 1989. - Vol. 28. -№ 1. - P. 43-58.
38. Kellner H. Narrativity in history: Post-Structuralism and since // The representation of historical evets. - Middletown: Wesleyan univ. press, 1987. - P. 1-29.
39. LaCapra D. History in transit: experience, identity, critical theory. - Ithaca; N.Y.; London: Cornell univ. press, 2004.
40. LaCapra D. Rethinking intellectual history and reading texts // History and theory: Studies in the philosophy of history. - 1980. - Vol. 19. - № 3. -P. 245-276.
41. Louch A.R. History as Narrative // History and Theory. - 1969. - Vol. 7.
42. Mink L.O. Narrative Form as a Cognitive Instrument // The Writing of History. Literary Form and historical Understanding / ed. by R.H. Canary and H. Kozicki. - Madison, 1978. - P. 129-149.
43. Mink L.O. The Autonomy of Historical Understanding // Philosophical Analysis and History / ed. by W.H. Dray. - New York, 1966. - P. 160-192.
44. White H. The Content of the Form. Narrative Discourse and Historical Representation. - Baltimore, 1987.
45. White H. Tropics of Discourse. Essays on Cultural Criticism. - Baltimore, 1978.
