CC BY
10сованном в Дерпт Языкову, весьма неожиданно появляются строки, посвященные первому владельцу Михайловского, прадеду поэта А. П. Ганнибалу:
В деревне, где Петра питомец, Царей, цариц любимый раб И их забытый однодомец, Скрывался прадед мой Арап, Где позабыв Елисаветы И двор и пышные обеты, Под сенью липовых аллей Он думал в охлажденны леты О дальней Африке своей...
(II, 322—323)
О том, когда впервые посетил знаменитый «Арап» свои псковские владения свидетельствует документ, «Покорный рапорт» А. П. Ганнибала: «По дозволительному из оной Государственной коллегии иностранных дел ея императорского величества указу отпущен я был на двадцать восемь дней в деревни мои, где с прошедшего сентября 20-го сего октября по 19 число я и находился, а реченного октября 19-го дня паки сюда возвратился, о чем в Государственной коллегии иностранных дел сим наи-покорно рапортую».14 Т. е. 20 сентября 1749 г. — день его первого посещения. Спустя ровно 75 лет, день в день, его правнук-поэт вспоминает о нем в письме к Языкову. Если это совпадение, то оно на грани с мистикой, во всяком случае, вероятность совпадения здесь измеряется как 1 к 365 (дням). Если — нет, то, выражаясь современным языком, поэт в письме «отметил» юбилей со дня приезда Арапа на Псковщину.
В. Ю. Козмин
14 Цит. по кн.: Гордин А. М. Пушкин в Михайловском. Л., 1989. С. 18—19.
ЭПИГРАФЫ В ПИСЬМАХ ПУШКИНА
Эпиграфы у Пушкина входят не только в композицию произведений, литературных заметок, но иногда и в композицию писем. Таких эпиграфов известно три: два в дошедших до нас письмах и один, известный по упоминанию.
Письма молдавского периода изобилуют латинскими цитатами из Овидия. Письмо А. С. Пушкина от 26 апреля 1822 г. к
© И. В. Кощиенко, 2005
283
H. И. Гнедичу о «Кавказском пленнике» имеет в качестве эпиграфа начальные строки «Тристий» («Скорбных элегий») Ови-ДНЯ (I, 1, 1-2):
Parve (пес invideo) sine me, liber, ibis in urbem, Heu mihi! quo domino non licet ire tuo.
«Малая книжка моя, без меня (и не завидую) ты отправишься в столицу, куда, увы! — твоему господину закрыта дорога» (лат.) (XIII, 523). Возможно, цитата приведена по книге Овидия, взятой у И. П. Липранди.1 Это напутствие было актуально для ссыльного поэта, и в самом письме оно получает дальнейшее развитие: «Не из притворной скромности прибавлю: Vade, sed incultus, qualem decet exulis esse!» («Иди, хоть и неказистая с виду, как то подобает изгнанникам») (XIII, 523).2 Это следующая строка (третья) первой элегии Овидия.
Судьба Овидия волновала юного поэта, сосланного в те же места, что и древнеримский предшественник («Не славой — участью я равен был тебе»). Пушкин ощущал себя продолжателем традиций его творчества: в многочисленных посланиях того периода3 доминирует образ «заточенного» в пустыне певца — он «повторил твои, Овидий, песнопенья».
Эпиграф, помимо ярко выраженной метатекстовой функции, акцентирует и совпадение ситуаций: отправляя с письмом рукопись «Кавказского пленника», Пушкин не мог не вспомнить известных строк.
Письмо к Н. Н. Гончаровой около (не позднее) 27 июня 1834 г. начинается строкой из Фонвизина: «Ваше благородие, всегда понапрасну лаиться изволите (Недоросль)» (XV, 166). Строка действительно встречается в комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль» (д. 3, явл. 7): «Ваше благородие завсегда без дела лаяться изволите».4 Неточность цитаты свидетельствует о том, что она приведена по памяти.
1 По воспоминаниям И. П. Липранди, первая книга, которую взял из его библиотеки Пушкин, был Овидий «во французском переводе» и долго держал ее (см.: Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 т. СПб., 1998. Т. 1. С. 301—302, 304). Возможно, эта книга была с приложением на латинском языке. Других данных об источниках знакомства Пушкина в то время со стихами Овидия нет.
2 Начальные слова этой фразы стояли эпиграфом ко второй части сборника К. Н. Батюшкова «Опыты в стихах и в прозе», вышедшего за два года до ссылки А. С. Пушкина: «Vade, sed incultus...» («Иди, хоть и неприбранная...» (лат.)).
3 «Из письма к Гнедичу» («В стране, где Юлией венчанный...»), «Чаадаеву» («В стране, где я забыл тревоги прежних лет...»), «К Овидию», «Баратынскому» («Сия пустынная страна...») и др.; письмо к А. А. Бестужеву от 21 июня 1822 г., письмо к Л. С. Пушкину от 30 января 1823 г.
4 Собр. соч. Д. И. Фонвизина: В 4 ч. М., 1830. Ч. 1. С. 193.
Цитата графически оформлена не совсем как эпиграф, она написана отдельной красной строкой, а не традиционно с правой стороны. Но ее положение в композиции письма и все признаки этого вида цитации (указание на источник и выполнение определенных функций эпиграфа, а именно фраза определяет тему, настроение и стиль пушкинского послания жене) склоняет к рассмотрению ее как эпиграфа. К тому же источник, взятый в скобки, подчеркнут: (Недоросль), подобным образом Пушкин часто выделял в рукописях эпиграф или его автора (ПД, ф. 288, № 1518, л. 1).
Письмо-назидание и одновременно письмо-оправдание — таков жанр большинства писем к Наталье Николаевне. Только ей он писал письма, в которых читатель открывает «нового» Пушкина. Русская речь со всем многообразием значений представлена в этой «семейной болтовне».
Очевидно, получив от «женки» в июне 1834 г. несколько «безалаберных» писем с укорами по пустяковым поводам, Пушкин отметил свое недовольство их содержанием фонвизинской строкой. В ситуации комедии Митрофан, не зная, на ком сорвать свою злобу, придирается к Цыфиркину, обзывает его «гарнизонной крысой». В ответ на это учитель и говорит о беспричинности постоянных обвинений и оскорблений.
«Помилуй, за что в самом деле ты меня бранишь? что я пропустил одну почту? но ведь почта у нас всякий день; пиши, сколько хочешь и когда хочешь; не то что из Калуги, из которой письма приходят каждые десять дней», — так начинается рассматриваемое письмо. А вот первая строка пушкинского письма от 11 июня 1834 г.: «Нашла за что браниться!., за Летний сад и за Соболевского. Да ведь Летний сад мой огород» (XV, 157). Поэт, напомнив жене строку из «Недоросля», поучал ее не быть мелочной, бестолковой, сварливой, ревнивой. С точки зрения поэта ее пустые упреки, возможно, также нелепы и смешны, как и поведение Митрофана.
Урок был принят, но ненадолго. 30 июня Пушкин благодарит Натали «за милое и очень милое письмо», а уже 11 июля снова начинает с оправданий: «Ты, женка моя, [презалаберная] пребезалаберная (насилу слово написал). То сердишься на меня за С.(оллогуба), то за краткость моих писем, то за холодный слог, то за то, что я к тебе не еду. Подумай обо всем, и увидишь, что я перед тобой не только прав, но чуть не свят» (XV,
177—178).
Эпистолярная лексика Пушкина разнохарактерна. С этой точки зрения эпиграф не только не расходится с письмом (и вообще с пушкинскими письмами жене), но подчеркивает пестроту и
богатство стиля. В письмах соседствуют слова самой разной стилевой окраски: от просторечий до церковнославянизмов. Выражения типа «за ухо бы выдрал», «наврал бы тебе с три короба», «дернуть к тебе, мой ангел, на Полотняный завод», «удрал, улизнул», «прищипленная кузинка Чичерина», «красноглазый кролик Смирнов» можно встретить в любом письме поэта, адресованном Наталье Николаевне.
Итак, строка из «Недоросля» определяет тему и настроение первой части письма (во второй Пушкин сообщает различные петербургские новости и комментирует новости от Натальи Николаевны) и соответствует общей стилистике пушкинских посланий «женке».
По письмам поэта исследователи устанавливали многие факты его творческой биографии. Из письма к П. А. Вяземскому (конец января 1830 г.) узнаем о существовании некоей критики, написанной на его сына Павла, от которой до нас дошел только эпиграф: «Кланяюсь всем твоим и грозному моему критику Павлуше. Я было написал на него ругательскую Антикритику, слогом „Галатеи"3 — взяв в эпиграф Павлу ила медный лоб приличное названье! — собирался ему послать, не знаю куда дел» (XIV, 62).
Эпиграф — первый стих из известной басни «Лгун» А. Е. Измайлова,6 написанный, скорее всего, по памяти, так как нет авторской пунктуации и изменена форма имени: «Павлушка — медный лоб (приличное названье!)».7
В письме от 26 июня 1828 г. Вяземский сообщил Пушкину критику своего восьмилетнего сына: «Я у Павлуши нашел в тетради: Критика на Евгения Онегина и по началу можно надеяться, что он нашим критикам не уступит. Вот она: И какой тут смысл: Заветный вензель О да Е. В другом же месте он просто приводит твой стих: Какие глупые места. L'enfant promet. Булгарин и теперь был бы рад усыновить его Пчеле. — Прости, моя милая душа» (XIV, 25).
5 Журнал С. Е. Раича, остро полемизирующий с «Московским телеграфом» Н. Полевого.
6 Басня была направлена против П. П. Свиньина, издателя «Отечественных записок», известного также своей склонностью к хвастовству. Эту басню
B. Г. Белинский назвал лучшим произведением А. Е. Измайлова, «доставившим ему особенную славу» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1954. Т. 4.
C. 148).
7 «Басни и сказки А. Измайлова» (в 3 ч.) переиздавались в то время очень часто. См., например: Басни и сказки А. Измайлова: В 3 ч. 5-е изд. СПб., 1826. Ч. 2. С. 76.
1 сентября Пушкин, известив о неприятностях с «Гавриили-адой», отозвался и на новость князя: «Все это не весело, но критика кн. Павла веселит меня, как прелестный цвет, обещающий со временем плоды. Попроси его переслать мне свои замечания; я буду на них отвечать непременно» (XIV, 27).
Пушкин знал маленького князя и даже написал ему стихи в альбом («Душа моя Павел»). Сам Павел Петрович вспоминал: «Со времени написания стихов в мой альбом кличка моя в семействе стала „друг мой Павел"»; до стихов же Пушкина я пользовался нелестным прозвищем:
Павлушка, медный лоб, приличное прозванье.
Имел ко лжи большое дарованье.
Прозвище это (...) навлекло на моих сестер строгий нагоняй со стороны Пушкина за предосудительную, вредную шутку».8 Скорее всего, оно «пристало» к Павлуше Вяземскому по причине совпадения имени, хотя допустим и тот факт, что он был ребенком, любившим в рассказах приукрасить события, что тоже могло стать одним из поводов его появления.
Через два с небольшим года это «нелестное прозвище» появляется в недошедшей до нас «критике» на Павла Вяземского в качестве эпиграфа. Очевидно, Пушкин, «задетый» критикой юного князя, хотел затронуть его самолюбие и дать почувствовать «жало» критики, напомнив старое прозвание, которое теперь могло стать полезной шуткой.
Интересно, что уже в феврале 1830 г. (практически сразу после написания письма с упоминанием эпиграфа из А. Е. Измайлова) Пушкин пишет сатирические детские сказки, среди которых «Маленький лжец» пародирует П. П. Свиньина.9 Одним из импульсов ее создания могла стать и фраза А. Е. Измайлова, ожившая у него и в связи с именем отпрыска кн. Вяземского.
Этот эпиграф из «ругательской Антикритики», известной только по письму, проясняет некоторые стороны отношений Пушкина и Вяземских, говорит о постоянстве заботы поэта о будущем литературы.
8 Пушкин в воспоминаниях современников: В 2 Т. М., 1989. Т. 2. С. 174.
9 «Павлуша был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок. Он не мог сказать трех слов, чтоб не солгать» (XI, 101). В 1829 г. было написано «Собрание насекомых», где выведен Свиньин — «российский жук», а в апреле 1830 г. стихотворение уже было напечатано. Пушкин, не переносивший угодливости, сервилизма П. П. Свиньина, в короткий промежуток времени создает два произведения с его фигурой.
Эпиграфы в письмах выполняют такие же разнообразные функции, как и эпиграфы к произведениям. Но на первом месте, безусловно, здесь личностное наполнение заимствованного источника, субъективная информация, заложенная в нем.
И. В. Кощиенко
КАПИТУЛ РОССИЙСКИХ ОРДЕНОВ В ДУЭЛЬНОЙ ИСТОРИИ ПУШКИНА*
История гибели Пушкина началась 4 ноября 1836 г., когда в его квартиру был доставлен первый экземпляр пасквиля, в котором поэт был назван коадютером Великого мастера Ордена «des Cocus» и историографом этого объединения.1
Пожалуй, самое интересное состоит в том, что пасквиль в издевательской для поэта форме напоминал о факте, который, как это ни покажется нелепым, на самом деле имел место в реальной действительности. Красноречивое свидетельство на этот счет нам оставил сам Пушкин. 21 ноября 1836 г. он написал письмо некоему графу.2 Одни исследователи считают, что оно было адресовано шефу жандармов А. X. Бенкендорфу,3 другие полагают, что адресатом письма был министр иностранных дел К. В. Нессельроде.4 На самом деле это было открытое письмо, с помощью которого Пушкин рассчитывал сделать достоянием гласности свою версию того, что произошло в его семействе. Письмо это не было пущено в ход. Его обнаружили в бумагах Пушкина после смерти поэта. Тогда же были найдены клочки черновика этого письма. На одном из них ясно читается фраза Пушкина о том, что 4 ноября он получил пасквиль «après (une) (assemblée)»,5 т. е. после какого-то публичного собрания.
Свидетельство это очень важно, так как оно показывает, что в сознании поэта появление пасквиля было следствием некоего инцидента в публичном месте. Инцидента, Пушкину хорошо известного. В связи с этим большой интерес представляют вариан-
* Доклад, прочитанный в «Капитуле российских орденов» 14 декабря 2001 г.
1 Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. СПб., 1999. С. 74.
2 Пушкин А. С. Письма последних лет. 1834—1837. М., 1969. С. 165—166.
3 Абрамович С. Л. Пушкин в 1836 году. Л., 1984. С. 171.
4 Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. С. 423.
5 Казанский Б. В. Письмо Пушкина Геккерну // Звенья. М.; Л., 1936. Т. 6. С. 59.
288
© M. М. Сафонов, 2005
