CC BY
63
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 6. 2007. Вып. 4
А. М. Анохин
ЭЛИТА И МАРГИНАЛЫ: СОЦИАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ АДАПТАЦИИ В ГЛОБАЛИЗИРУЮЩЕМСЯ МИРЕ
Для многих социальных дисциплин изучение «способности и необходимости адаптироваться к быстроменяющимся ситуациям» становится одной из основных задач. Социологические науки исследуют данные тенденции с учетом как ускорения общественного развития, так и его торможения. Так ли изоморфно общество, и можем ли мы говорить об ускорении или торможении его развития в целом? Очевидно, нет. Ввиду неравномерного распределения ресурса в социуме и невозможности рассматривать социальные процессы только как «ускоряющиеся» или «тормозящиеся» более целесообразной выступает модель социального развития, ориентированная на множественность векторов общественного изменения и неравномерность их распределения. Основные тенденции общества можно определить, исследуя микросоциальные процессы повседневности в разных сообществах, учитывая различные темпы конструирования и трансформации элементов социума. Эта неравномерность является инвариантом социальных изменений. В статье рассматриваются некоторые возможности модернизации социума, адекватной современной глобализацион-ной тенденции. В предлагаемом материале дается анализ социальной структуры, в которой постоянно воспроизводится сообщество элиты и маргиналов, формируются новые взаимосвязи и механизмы обособления, способствующие стабилизации и социальной адаптации большинства субъектов российского общества.
Предпосылки социальной дифференциации маргиналов и элиты (образование консолидированной оболочки)
При переходе от индустриального к постиндустриальному обществу, при усилении внимания к группам и индивидам, способным контролировать свою жизнь, коллективное действие начинает описываться с учетом замещения классов определенными (демаркированными) социальными слоями и социальными движениями, а также действиями, которые определяются отношениями власти, культурными ориентациями и доступным ресурсом. Проблемы власти, статусов и социальной иерархии в нашей работе рассматриваются в контексте произведений Э. Гоффмана1, который отмечал, что все аспекты социальной организации являются результатом напряженного процесса самопроизводства социальной жизни. В конфликте жизненных стилей мы видим столкновение равноправных суверен-ностей, требующее рассмотрения проблемы социальной адаптации.
Адаптация имеет две основные стратегии: толерантность (пассивную) и резистентность (активную). Особенности социальной адаптации отражают стадиальный характер самого процесса приспособления и уровня интеграции личности в социальной среде. Первоначально под действием механизмов подражания, внушения, идентификации и конформизма происходит усвоение принятых норм, ценностей, форм и средств общения и деятельности, формирование навыков просоциального поведения. Затем идет поиск
О А. М. Анохин, 2007
средств и способов самореализации и персонализации, проявления личностью своей индивидуальности в результате действия механизмов конформизма, внушения, обособления, нонконформизма и социальной фасилитации. Наконец, личность приобретает способность удовлетворять требования среды и свои собственные потребности; самоутвердившись, она начинает трансформировать взаимоотношения с социальной средой, активно детерминируя свои ценности и сущностные черты. Мы исходим из того, что процесс социальной адаптации - это результат встречной активности личности и субъектов среды. По мере накопления и обобщения субъективного опыта личность постепенно переходит от позиции объекта социального воздействия к позиции субъекта, активно строящего собственную жизнь и творчески взаимодействующего с социальной реальностью.
Данные рассуждения вполне убедительны, если принять во внимание, что общество имеет как устойчивую, так и динамическую составляющие. Одномоментно различные субъекты в различных социальных слоях имеют разнонаправленные тенденции развития (о «целостном» обществе мы можем говорить лишь как об условном явлении), что требует дополнительных ресурсов для стабилизации общества в момент революционных скачков (приводящих к социальному расслоению) или поддержания необходимого изменения в момент стагнации. Как показывают исследования Л. Н. Гумилева2, существуют фазы общественного развития, когда для обобщенного социального субъекта более предпочтительными являются «покой», процессы обособления, переосмысления общепринятых ценностей и обозначения своей позиции по отношения к этому (рефлексия). С другой стороны, в состоянии максимальной активности, при осуществлении выхода за пределы норм, в творческом процессе создается новый продукт и возможны максимальные достижения.
Несомненно, описываемые поправки вносят дезадаптивный момент в процессы, происходящие в обществе, но должны рассматриваться лишь как отдельные тенденции. В состоянии дезадаптации значимым является то, что напряжение, характерное для прежнего уровня и связанное с невозможностью оставаться с данным ресурсом в прежних пределах социального конструкта, при переходе на новый, более высокий, уровень сложности нивелируется, что является конструктивным событием. Человек стремится в этом напряженном состоянии, по крайней мере, к двум крайностям: к тому, чтобы вернуться к «норме» социального большинства или группе, с которой он себя идентифицирует, либо получить возможность передать интенсивный заряд окружающим его людям и изменить социальную конструкцию. В первом случае мы видим высвобождение энергии и одновременное понижение уровня притязаний, что приводит социум к стабилизации, но меняет статус личности. Во втором случае мы наблюдаем явление, которое в своих работах Н. Гумилев называет «пассионарным толчком», который создает центр развития или распада. Однако этот процесс всегда сопровождается рождением новой структуры общества, несущей свою культуру и новые символы. Взаимосвязи с «предыдущими» структурными элементами и ценностями социума становятся достаточно условными, в виде традиций-атавизмов (тем не менее необходимых для сохранения пространственно-временной связи). Поэтому простое возвращение к «истокам или традициям», часто декларируемое сегодня как необходимость, создает проблемы для личности (в частности, дезорганизует ее, поглощает ресурс и т. д.) и зачастую дезадаптирует отдельного субъекта. Однако для общества в «целом» (т е. структуры, имеющей как традиционные тенденции, так и тенденции по созданию новых традиций) это явление не представляет особой проблемы. Более того, такой процесс неминуемо будет иметь положительное значение в виде постоянного переосмысления действительности определенной частью субъектов,
что и обеспечивает необходимую динамику, способствующую сохранению человеческого общества как феномена.
Преобладание отдельных процессов, независимо от направления вектора изменения3, приводит к специфическому объединению людей, сублимирующих отдельные тенденции. Центр тяжести конфликтов перемещается вовне: напряжение начинает возникать между социальными акторами (индивидами, группами и т. д.), иногда принимая со временем затяжной характер. Здесь мы вплотную подходим к сущности понятий социального экстремума и границ, удаленных в бесконечность. В работах А. И. Першица, Ю. И. Семенова, В. И. Шнирильмана4 четко показано, что общество, основанное на таких отношениях, не может обойтись без систематического насилия. Нельзя не задуматься в связи с этим над возможностью повторения в России «печального опыта держав с "авторитарной традицией", которые, будучи брошены в "пучину свободы", оставлены наедине со своим автократическим прошлым в условиях хаотической демократизации непременно соскальзывают или возвращаются в пучину тоталитаризма»5, как об этом, со ссылкой на политолога А. Янова, писал К. X. Момджян.
В этой ситуации появляется множественность центров (в частности, элитарных и маргинальных), считающихся самодостаточными образованиями, которые якобы не нуждаются в сопряженных культурах и их носителях. Одним из последствий этой множественности суверенитетов является растущее значение элиты, способной провоцировать создание и управлять процессом дифференциации суверенитетов, выступая для них автономным внешним объектом. Этими обособленными структурами социума - элитой и маргиналами - границы, структурирующие социальную реальность, удаляются в бесконечность, в область крайних (экстремальных) точек6, что приводит к появлению ряда проблем. К наиболее значимым, во-первых, можно отнести возникновение социальной напряженности в реальных границах социума (возникает провоцирующее давление); во-вторых, развитие социума теряет свою интенсивность, что приводит к стагнации общества и деградации ее членов, или начинает ориентироваться на разработку средств уничтожения; в-третьих, закладываются радикальные идеологические установки, что также способствует возникновению напряженности и социальных конфликтов. Последний ряд проблем, условно говоря, может быть социально урегулирован: радикалы от социума «отсекаются» законом, и на некоторое время, до возникновения новых радикальных «уплотнений», в обществе может сохраняться порядок. Первые две совокупности проблем таких механизмов не имеют и требуют решения в другой идеологической плоскости идеологии интеграции и принятия феномена целостного социального пространства, усиления парадигмы дискретного социума его континуумным представлением7.
Специфика воспроизводства культуры в обществе, интегрирующем локальные образования
Регулирующая функция в социальном пространстве отводится культуре, которая, обладая «специфическим» языком, создает условия для понимания различных особенностей, не ассимилированного сочетания субкультур. Для современного мира характерно усложнение этого универсального языка, которое происходит в процессе расслоения сфер жизнедеятельности. Культура становится многокомпонентной, что зачастую не только усиливает ее и делает более богатой, но и приводит к затруднению в понимании даже для собственных носителей. В традиционной культуре человек воспитывался в рамках
системы ценностей, присущих заданному образу жизни определенного общества. Владея комплексом знаний и навыков жизнедеятельности традиционного общества, являясь создателем и хранителем культурных ценностей, человек осваивал этот опыт, выработанный и сохраненный многими поколениями. В России на рубеже ХХ-ХХ1 вв. происходит смена ценностных ориентаций и культурно-исторических норм, что рождает новое видение общественного идеала, границ «должного» и «допустимого». Общественный идеал нового образца вступает в противоречие с идеалом, выраженным в чаянии многих поколений прошлого и настоящего. Появилась опасность потерять самобытность, патриотизм, духовность, идентичность со своей средой. Современное общественное состояние, характеризующееся частичной утратой и радикальной трансформацией традиций на фоне возросшей степени свободы личности и больших энергий и ресурсов, приводит к потере защищенности. Дезадаптированная личность, не имеющая адекватных социальных инструментов и средств для иной социализации, зачастую сама отказывается от предложенного социумом выбора, от возможностей проявления личной инициативы. Границы мира для человека раздвигаются настолько, что сознание не в состоянии охватить его. Это приводит к возникновению предпосылок отчуждения личности от культуры социального пространства и полному ее поглощению искусственной, т. н. массовой культурой, задающей упрощенные модели и стратегии жизни. Создаются условия для неограниченного образования различных субкультур, компенсирующих утрату универсальности и целостности представления о мире. Новая субкультура не представляет для индивида традиционного типа целостную и ценностную систему, т. к. не имеет своей истории и не передает опыт предшествующих поколений и программу жизнедеятельности. Старшее поколение оказывается замкнутым на «своих» традициях, которые перестают развиваться и умирают. Новое поколение, создающее и удерживающее себя в собственной субкультуре, также имеет деструктивный организационный момент, который связан с естественным отстранением от традиций, потерей связи с прошлым. Это состояние дезадаптации, степень которой понижается за счет введения искусственного «ограничения», болезни или «порока» (например, используя алкоголь, наркотик, другие токсические или психологические средства разрушения), понижающих степень активности и реальной свободы. Акцентируясь на определенных направлениях, теряя связь с реальностью, личность оказывается не только без будущего, как в случае с «традиционалистами», но и без прошлого и настоящего. Предлагаемая альтернатива заключается в возможном переходе к искусственному виртуальному миру. Такой мир сегодня пропагандируется и активно задается средствами массовой информации, понимаемыми как современная культура, через телевидение, печать, кино и сетевые технологии, систему образования, делающей ставку на информационные технологии (Интернет, мобильная связь, телевидение и т. д.). Это отражается в своеобразном лозунге - максимум иллюзорной свободы и минимум напряжения и самосовершенствования.
Итогом является нарушение преемственности в культуре, традициях, в воспитании. Между поколениями, различными этнокультурами и субкультурами появляются точки разрыва, возникают понятия «потерянное поколение», «титульные нации», те или иные «меньшинства», утрачиваются связи, сочетающие традиционную и современную культуры, которые перестают выполнять защитные функции. Поскольку социальная и культурная дифференциация усилилась, достижение эффективной коммуникации становится проблематичным. Отсутствие единого социального поля затрудняет коммуникацию и адаптацию. Как уже отмечалось, это способствует развитию тенденции формирования определенного слоя, дистантирующего себя от «основного общества» и обозначенных проблем - слоя
маргиналов и элиты. В данном конструкте социальной действительности формируется свои особые языки, вырабатываются стили поведения, одежды и атрибутов, образ жизни, задаются нормы воспитания и социализации «своего» молодого поколения - «смены», создаются барьеры для другого, чужого или врага.
С другой стороны, часть современной молодежи не стремится выйти из-под опеки родителей, уйти из семейной системы распределения в самостоятельную жизнь открытого политического, экономического и других видов обмена, где появляются собственные излишки (прибыль), но и социальная ответственность за жизнедеятельность. Для молодых людей не всегда является предпочтительным неизбежное для такого перехода понижение власти родителей, уменьшение значения различных форм коллективного сознания, воздействия и манипулирования. Такая внутрисемейная «социальная замкнутость» делает молодежь своеобразным «социальным излишком». Данная часть молодежи также попадает под определение маргинального слоя и выступает своеобразным резервом в обществе.
Особое внимание нужно обратить на молодежь, которая получает образование. С одной стороны, эти молодые люди достаточно успешно сдерживаются обществом от социального включения в производственную, политическую и другую социальную жизнь, требующую для адекватного существования достаточного ресурса и определенного социального «напряжения». Благодаря социальной инфантильности они аккумулируют около себя «свой» ресурс (время, деньги и другие материальные ценности...), создаваемый другими (чаще родителями). С другой стороны, молодежь имеет нереализованную возможность, потенциал для любой социально востребованной сферы. Поэтому ей предлагается нейтральные социальные активности, достаточно обобщенные тенденции для повседневной реализации: музыка, посещение баров и дискотек, дистантное общение посредством мобильного телефона и Интернет, секс и гражданский (в данной концепции - временный, пробный, «обучающий») брак и т. д. Это пропагандируется средствами масс-медиа и становится идеологией достаточно большой социальной страты, одновременно и парадоксально несущей в себе черты маргинальное™ и «нашей будущей» элиты. Молодежь не обладает достаточным ресурсом для преодоления потенциального барьера для достижения собственной взрослости.
Описанная десоциализация молодежи отчетливо проявляется в такой своей разновидности, как деполитизация. Анализ имеющегося социального опыта переходного этапа от эпохи Советского Союза с монопартийностью (имеющей резервный потенциал в виде комсомола, пионеров и октябрят) к современной многопартийной системе с аполитичной молодежью также демонстрирует изменения стратегии воспроизводства социальных групп и их культуры. Так, в момент перехода формирование элит различного уровня происходило по принадлежности к элите партийной (комсомольской и пионерской в том числе). Сегодня это заменяется семейно-клановым аспектом принадлежности и идентификации (включающем в себя национальную, географическую (землячество), религиозную, семейно-родственную, дружеско-приятельскую и другие формы). По сути, аполитичная молодежь выгодна тем политическим и экономическим кругам, которые придут на смену существующим. Именно они заинтересованы в минимализации затрат по ресоциализации молодежи, изменению ее партийной принадлежности, а затем по социальному адаптированию к новым условиям. Идеологически нейтральная молодежь с незначительным налетом асоциальности и криминальности становится выгодным ресурсом для нового социального строительства. Именно на этом фронте после раздела массива природных ресурсов (нефти, газа, металлов, леса, водоемов, рекреационных зон) и создания устойчивых денежных
потоков (осуществляемых через банки, банковские программы вложения, долгосрочное страхование, длительное кредитование, включая ипотеку и т. п.) будет происходить борьба новой элиты со старой. Деполитизация молодежи приводит к тому, что она откликается на различные экстремистские тенденции в социуме, имеющие однопорядковые организационные структуры с данной стратой: недолговременность, деперсонализированность, «модная» или какая-либо другая, но однозначно определяемая идеологическая цель, не достигающая уровня ценности, некоторая социальная депривация с налетом «исключительности», «избранности» и «посвященности». Криминальные структуры и рост криминализации общества в целом вызваны теми же причинами расширения социально нейтрального слоя общества.
Социальная маргинальность: бифокальная (двухполюсная) множественность
Казимеж В. Фреске считает, что общепринятые характеристики маргиналов как лиц, находящихся вне «основного общества» или социально исключенных, опираются на обыденный опыт и не подходят для систематического научного анализа. Однако, вступая с ним в полемику, можно задать новый дискурс данной проблемы. Несомненно, что, исследуя социальную структуру, мы опираемся на собственную систему социального выделения маргинальных групп. Выделяемые К. Фреске компоненты маргинальное™: отсутствие работы, нежелание работать, необеспеченность обществом достаточного количества рабочих мест, не всегда достойный доход, длительная безработица, - акцентированы на экономическом сегменте. На наш взгляд, кроме экономической составляющей, необходимо рассмотреть не менее важные политические, образовательные, медицинские и другие культурно-антропологические основания.
Как подчеркивает В. Фреске, не все представители андеркласса обладают чертами, приписываемыми данной страте. Низкие доходы вовсе не обязательно вызывают специфические аксиологические ориентации, способ получения доходов не всегда влияет на их размеры. Чаще всего социальное положение людей относят к разным сегментам социальной структуры, и надо отдавать себе отчет в том, что эти обобщенные понятия описывают макроструктуры и малопригодны для анализа структурно-творческих процессов, влияющих на распределение социальных позиций.
К. Фреске подчеркивает, что социальная маргинальность имеет многоуровневый характер. При этом маргинальность на одном уровне общественной жизни необязательно предполагает маргинальность на другом уровне. Механизмы социального контроля как официального, так и неофициального, охватывают практически всех граждан и не дают им жить «маргинально», даже если бы они этого хотели. «Абсолютных маргиналов, - отмечает К. Фреске, - в современном обществе так же мало, как и тех, чья жизнь всегда и с любой точки зрения подчиняется правилам социальных институтов»8.
С другой стороны, следуя определению, элита и маргиналы представляют собой тех, кто находится вне основного социального слоя. Элита (от фр. е 'lite - лучший, отборный) и маргиналы (с лат. marginales - находящийся на краю) в современных условиях представляют собой тех, кто не признает общепринятых норм и правил поведения, кто утратил прежние социальные связи (в «основном» социальном слое) и не ставит перед собой задачи адаптироваться к новым условиям жизни с большинством, находиться с ним в положении сегрегации9.
Таким образом, в социальной структуре можно условно выделить и соотнести, по меньшей мере, два полюса противостоящих «основному обществу» и являющихся для него своеобразным резервом-ресурсом, автономно выстраивающих внутри своих границ собственную идеологию и ориентированных на минимакс: слой маргиналов (обладающего минимумом) и слой элиты (обладающего максимумом). И те и другие образуют некий социальный континуум, в целом отвечающий маргинализационным тенденциям, где под маргинализацией понимается «процесс утраты социальных связей, с неполным усвоением культурных, этических ценностей новой социальной среды»10.
При рассмотрении проблемы соотнесения элиты и маргиналов в социальной среде объект исследования становится более глобальным: часть общества предстает как структура, включенная в состав других социальных совокупностей, являющихся для первой социальным полем. Социальное пространство как элиты, так и маргиналов-изгоев представляет собой сложное образование и имеет динамическую структуру, которая вблизи своих границ содержит некоторое множество социальных акторов, «выпадающих» из локальности или не достигших ее. Оно представлено достаточно многомерным и подвижным конгломератом субъектов, составляющих вложенное множество и являющихся определенным социальным потенциальным барьером, который затрудняет попадание субъекта в данный слой или выход из него. Для описания таких динамических структур необходимо использовать социальное расстояние - дистанцию как отношение между отдельными и определенными множествами, составляющими более крупную структуру.
Внутреннее систематическое единство идеально для замкнутой совокупности норм, базирующейся на основных закономерностях и вытекающей из них путем систематической дедукции; определяет единство социального слоя. Обыкновенно понятия «элита» и «маргиналы» считаются относительными в зависимости от того многообразия единичностей, над которым они господствует и которому создают фактические основания существования; каждая объясняющая связь между данными стратами и отдельными их представителями дедуктивна (она определяется именно совокупностью, а не суммой отдельных индивидуальностей). Уже в первобытных общественных образованиях, ориентированных на «территориальное» поведение, существовали внутренняя кооперация и внешняя агрессивность (по крайней мере, в ситуации угрозы). Это запускало, во-первых, механизм групповой принадлежности, а во-вторых -- размежевание с чужими и их дискриминацию или уничтожение. Рассмотрим эти механизмы подробнее.
Первое. Сознание причастности к группе создавало ощущение защищенности; среда была сравнительно устойчива, что давало чувство безопасности. Указанные социальные черты сохраняют свою силу и поныне, в частности в том, что свои симпатии человек распределяет между небольшим числом людей, и величина группы всегда определяет характер близости и продолжительность взаимоотношений. Опыт показывает, что чем больше социальное объединение, тем сильнее выражена потребность отдельного человека в идентификации с малой, а значит более контролируемой им группой. Однако, человек, ориентируясь сегодня не на отношения «лицом-к-лицу» (Э. Гоффман, А. Щюц), а в большей мере на атрибуты закрытой группы, при всей автономии попадает в большую зависимость от среды и отнюдь не всюду чувствует себя в безопасности. Причем здесь имеет место скорее эмоциональная, чем рациональная оценка. Вот почему так трудно дать четкое рациональное определение понятию свой-чужой.
Психологический парадокс, реализуемый и в социологии заключается в том, что люди в сложной ситуации вместо того, чтобы объединиться «разъединяются», уходят в замкнутые группы, сообщества. И только потом объединяются, но с другими.
На первом этапе происходит поиск Другого (как правило, врага), что приводит к определению собственных границ, а затем «упрощение» конструкции социума, адекватно проблеме. В социологии и политологии это описывается, как правило, со знаком «минус»: как кризис, война, конфликт.
Любая система (общественная, государственная, политическая) начинается с революции, войны, с отделения... Это поиск Другого, не такого, как Я. Для этого нужны «Свои» - «Другие», через данную дихотомию субъект общества постоянно ощущает себя, Большинство функционально-специфических коммуникаций базируется на принципиальной чуждости другого11. Эта установка так или иначе свойственна любому человеческому сознанию. Каждый человек привязан к тем групповым средам, в которые он погружен и которые (субъективно) сосредоточены вокруг него как центра. Чужие, выпадающие из этого диапазона, являются частью незнакомого мира, к которому человек питает недоверие.
Второе. Формы дискриминации чужих существовали во все времена, но сегодня они предстали еще и как возможность дифференциации. Сегодня для такого «принижения» редко обращаются к культурным и религиозным различиям (несмотря на это сторонники толерантного глобализма традиционно разрабатывают именно данную стратегию, что не всегда актуально). К. Мэй и Э. Купер12, рассматривая связь теории самоидентичности «Я» Э. Гидденса с теорией позднего модернизма и другими постмодернистскими теориями субъективности отмечают, что главным вопросом становится влияние произошедших изменений на взаимодействие индивидов с социальными структурами, в которых они живут. Современные социальные отношения подвержены постоянной реорганизации, и социальный мир фундаментально отличается от традиционного общества. Вслед за Э. Гидденсом, мы считаем, что способы существования в обществе поздней модерности организованы вокруг проблемы выживания.
Субъект сам ищет свою аутентичность в прошлом, настоящем и будущем. В то же время, достигая в настоящем идентичности с элитарным (маргинальным) слоем, субъект создает точки разрыва с прошлым, не позволяющим окружающим идентифицировать себя и свой путь становления. Для этого используются различные техники деперсонализации: замена имени, активное пользование псевдонимом или ником, корпоративная депривация, социальная депривация и разрыв отношений со свидетелями прошлого (этот механизм часто используется политиками, артистами и бизнесменами элитного класса по отношению к членам семьи, соседям и друзьям детства, а также является причиной семейных разводов, разрывов с бывшими соратниками по партии или организации или партнерами по бизнесу и другими представителями этого социального слоя).
Подлинный, создающий себя субъект должен иметь много свободного времени и места для самоопределения. Способность субъекта к самосознанию прямо зависит от его места в социальной иерархии и доступа к культурным и материальным ресурсам. В современном обществе существуют реальные силы, уменьшающие возможности и контролирующие социальное поведение индивида. И элита, и маргиналы в меньшей степени, но по разным причинам зависят от этих сил и тем самым создают своеобразное внесоци-альное пространство. Э. Гидденс признает, что условия высокой модерности в равной мере продуцируют как маргинализацию, так и самоактуализацию. Избегание этого с помощью предложенной Э. Гидденсом «политики эмансипации», которая способствующет переходу
от подавления и эксплуатации к свободе, нам не представляется возможным. Более того, андеркласс, состоящий из дихотомии маргиналов и элиты, поддерживает в конструкции социума необходимый для устойчивого развития баланс сил, сохраняя достаточно ощутимую дистанцию (выполняющую охранную функцию) между собой и основной массой общества.
Социальные изменения в российском обществе способствуют ослаблению социальных связей между людьми. Рост индивидуализма в последнее десятилетие приводит к ослаблению социальной структуры, размыванию ее оснований, потере коллективного и личностного смыслов, к деградации интимных отношений. Это создает предпосылки для дальнейшего увеличения андеркласса маргиналы-элита, более сильной его конфронтации с обществом, приводящей к замене понятия «другой» на понятие «враг».
Врагами чужие становятся тогда, когда, по мнению А. Нассеи13, они включаются в антагонизм доверия друга - врага, т. е. когда перестают быть чужими. Враждебность чужого следует понимать как стратегию вынужденного сближения, отличающую современное общество. Эмпирическое подтверждение этого утверждения А. Нассеи дает через анализ положения этнических меньшинств, демонстрирующего переход от чужого к врагу. Классический случай - миграция рабочих из Южной Европы и Передней Азии в Центральную Европу. В 50- 60-е гт. они образовывали особого рода этническую прослойку, находили экономическую нишу и не представляли интереса для автохтонов. Эта констелляция оказывалась стабильной, т. к. она узаконила неравное и потому бесконфликтное распределение ограниченных ресурсов. Чужой оставался чужим до тех пор, пока не образовалась ниша на рабочем рынке. Но уже второе поколение мигрантов стало претендовать на равенство в получении доступа к образованию, культуре и работе. Тогда чужой, формально соглашающийся на условия, неудовлетворяющие автохтонов, становится сам претендентом на дефицитные предложения, пользующиеся спросом у автохтонов. В условиях нынешнего индустриального общества чужой оказывается формально равным. Он теперь потенциально друг или враг, причем последнее различение служит лишь шифром для конфликтов и интересов внутри пространства доверия. Чужой оказывается парадоксальной фигурой. Он воспринимается как чужой, лишь после того, как он перестает быть чужим. Данное явление отмечается многими участниками ежегодной международной конференции по толерантности и интолерантности, проходящей в Санкт-Петербурге. Социальный механизм, делающий из чужого врага, указывает на дестабилизирующие последствия социального неравенства, на сужение рынка ресурсов и способов их освоения. Притом речь идет не о пограничных (маргинальных) группах, как показывают исследования праворадикальных движений, а о феномене сопротивления срединных слоев общества, что заставляет сомневаться в том, что сердцевина современного общества - нивелирующее среднее сословие14.
Данная проблема может быть рассмотрена в контексте темы генетического превосходства, которая периодически занимает центральное место в дискуссии о толерантности. Вопрос о происхождении связан с моделью избранности народа, либо его части. Однако в большинстве случаев данная проблема интересует средние слои «основного общества», а не его «периферию» - маргиналов и элиту, для которых прошлое утрачивает смысл или «переписывается» исходя из конъюнктуры. Исключительность, исключенность или само-исключенность и тех и других очевидна и не требует, за редким исключением, постоянного доказывания. Кроме того, практическое отсутствие ресурса и тем более запаса (когда нечего терять) и обладание большим ресурсом, имеющим высокую степень защиты, позволяет говорить о толерантности или резистентности субъектов данных слоев к практически
любым, заведомо чуждым и отделенным сообществам (этническим, национальным, профессиональным, половым, криминальным и др.). Относящиеся к средним слоям субъекты могут претендовать на исключительность только при условии «растворения», ассимиляции или изгнания чужих: евреев (как исключительного народа прошлого), цыган, живущих среди них, или эмигрантов, выполняющих низкоквалифицированную работу и т. д. Это источник распространения антисемитизма, национализма, расизма, нетерпимости к сексуальным меньшинствам. Этническое происхождение создает элитарно-популистскую «плотную среду» (континуум) - элитарную для чужих, популярную для своих. Компенсацией недоступной элитарности также может выступать принадлежность к определенной профессиональной касте, наличие знакомств и осуществление отдельных проектов совместно с представителями элиты, приобретение их атрибутики и подражание образу жизни. Наблюдается и привлекательность образа нищей маргинальной части общества. Эта тенденция проявляется в ведении своеобразного образа жизни с элементами асоциальное™ и аномичности, использовании состаренной одежды, специфического сленга и нецензурных выражений образованными и имеющими необходимый достаток людьми, которые естественно могут обходиться без этого.
Социальная ситуация, приводящая к дезадаптации и неопределенности, в большей степени способствует интолсрантности, чем наличие маргинальных потоков. Следовательно, стабилизационный фон, который образуют маргиналы, выступает своеобразным механизмом определения реальности для большинства в обществе и повышения ее надежности при сохранении за маргиналами статуса «Другой».
Акторы, находящиеся в реально протекающих социальных процессах, требующих адаптации, сталкиваются с непреодолимыми трудностями, если ориентируются только на быстро меняющиеся ситуации (как и те, которые выстраивают свою стратегию адаптации, ориентируясь на медленно происходящие (тем более - «планируемые») изменения). Внимание большинства социологов сосредоточено на быстроменяющихся параметрах социума, несомненно, требующих своевременного отклика и разработки стратегий адаптации.
Медленное же изменение, на первый взгляд, не вызывает проблем с адаптацией; при постепенной трансформации происходит адекватное настраивание всей социальной структуры и системы отношений в ней, имеется возможность накопления ресурса и целенаправленного его использования. Однако при таком темпе локального изменения более «быстрое» социальное окружение начинает использовать ресурс стабильной или «медленно» трансформирующейся группы, применяя манипулятивные практики.
Маргинальные сообщества выступают ограничителем такого перераспределения и представляют собой компонент социальной структуры, который обладает, с одной стороны (изгой) минимальным ресурсом (и обходится этам минимумом) и большой гибкостью, готовностью к внешним изменениям (максимальной конформностью), а с другой (элита), обладает максимальным ресурсом, который невозможно, как правило, потратить, и минимальной готовностью к конформности (которая была в прошлом достаточно значимой для большинства этого слоя). Как мы подчеркивали, они дистанцированы по определению от сообщества, имеют собственные локальные структуры, самодостаточны в своей организации. Чем достигается симбиотическая связь как с «медленно», так и с «быстроменяющимися» сообществами, которые осуществляют различные социальные обмены с маргиналами? Вслед за Н. Луманом, мы считаем, что реальная основа норм и консенсуса открывается при наблюдении за наблюдателем и возможности его определения. «Таким образом, понятие структурного соединения поясняет, что, несмотря на оперативную
закрытость, в мире не происходит все, что угодно, - говорит автор. - Структурные соединения производят селекцию возбуждений и обеспечивают соответствующие тенденции в развитии самодетерминации структур, которые зависят от вида релевантных возбуждений»15. Необходимо обратить внимание на то, что маргиналы являются внешними наблюдателями для элиты, а элита выступает в этом качестве по отношению к маргиналов. Причем внутри своих локальностей они себя не обозначают, «не видят». Это позволяет рассматривать маргинальные сообщества как адаптационный ресурс общества в целом и необходимое условие для понижения напряженности, возникающей при его трансформации, и выстраивать социальную адаптацию в данной стратегии.
1 См.: Rogers М. F. Goffman on Power Hierarchy, and Status // The View from Goffman / Ed. by J. Ditton. New York: St. Martin's Press, 1980. P. 100-133.
2 Гумилев Л. II. От Руси до России / Сосг. и общ. ред. А. И. Гуркчи. М., 1997. 560 е.; Он же. Этносфера. История людей и история природы. М., 1993. 520 с.
3 Вектор, направленный в прошлое центрирует ресурсы на восстановлении утраченного, в ущерб настоящему. Это создает предпосылки для возникновения проблем в будущем, т. к. силы, находящиеся в настоящем, вынуждены реанимировать утраченное, теряют свой потенциал и перспективу. Вектор, направленный в будущее, но абсолютизирующий его, представляет опасность утраты оснований и беспредельной активизации, что ведет к ускоренному расходованию ресурсов.
4 Першиц А. И., Семенов Ю. И., Шнирильман В. И. Война и мир в ранней истории человечества: В 2 т. М., 1994. Т. 1. 176 с.
5 Момджян К. X. Социум. Общество. История. М„ 1994. С. 5.
6 Это явление можно описать на языке неархимедовой геометрии, предполагающей внутри замкнутой сферы множественность центров и иерархическое соотношение вложенных внутрь меньших сфер, заполняющих все пространство описанной сферы.
7 Необходимо заметить, что такая процедура имеет и вполне конструктивное применение. Так, в теоретическом плане для анализа того или иного явления мы совершаем субъективную активность по «объективизации» данности. Акцентируя внимание на этом явлении или предмете, мы не только переводим его во внешний план, но и перемещаем в область крайних точек, где в экстремуме описываем его на языке пределов.
* Фреске К. Социальная маргинальность: за пределами принципа взаимности//Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Серия 11. Социология: РЖ / РАН, ИНИОН, Центр социальных науч. информ. исслед. Отд. социологии и социальной психологии. 2003. № 3. С. 90-94.
9 Большой толковый словарь русского языка. СПб., 2000. 1521 с.
10 Большой толковый словарь русского языка. СПб., 2000. 1535 с.
11 Нассеи А. Чужой как ближний. Социологические исследования конструкции идентичности и различия // Социальные и гуманитарные науки. 1996. № 3. С. 104-111.
1г May С, Cooper A. Personal identity and social change: some theoretical considerations // Acta sociologica. 1995. Vol. 38. P. 75-85.
" Нассеи А. Указ. соч. С. 109-110.
14 Там же. С. 110-111.
15 Луман Н. Понятие общества // Проблемы теоретической социологии / Под. ред. А. О. Бороноева. СПб, .1994. С. 25-42.
Статья принята к печати 24 декабря 2006 г.
