CC BY
120
4. ГАТО. Ф. 15. Оп. 30. Д. 83. Л. 1, 7, 8, 53.
5. Луначарский А.В. Об изобразительном искусстве. М., 1967. Т. 2. С. 68.
6. Б.А. Интерес к нашим кустарным изделиям // Тамбов, правда. 1923. 5 июля.
7. Б.А. Кустарные промыслы восстанавливаются // Тамбов, правда. 1924. 8 апр.
8. Оршанский Л. Художественная и кустарная промышленность СССР 1917-1927. Л., 1927. С. 22-23.
9. Б.А. Кустарная промышленность // Тамбов, правда. 1922. 18 авг.
10. Совещание уполномоченных промысловых коопераций. Выступл. тов. Рыкова // Тамбов, правда. 1924. 13 июня.
11. Курточкин П.Т. Кустарно-ремесленная промышленность в сельских местностях Тамбовской губернии по данным обследования 1925 г. // Бюл. Тамб. губстатбюро. 1926. № 8.
12. ГАТО. Ф. Р.1. Оп. 1. Ед. хр. 1727. Л. 1, 6. С. 9.
13. ГАТО. Ф. Р.119. Оп. 1. Ед. хр. 1873. Л. 40-43.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ В РОССИИ И КИТАЕ: ПАРАЛЛЕЛИ И РАСХОЖДЕНИЯ
А.В. Саяпин
Sayapin A.V. Economical reforms in Russia and China: similarities and distinctions. The article juxtaposes China’s economical reforms with those of Russia.
Анализ научных публикаций прошедшего десятилетия свидетельствует об устойчивости интереса к экономическим реформам в КНР со стороны ученых-обществоведов. Трансформация китайского общества стала объектом активных научных исследований на рубеже 80-90-х годов, когда страны Центральной Европы и бывшего СССР вступили в этап рыночно-демократических преобразований.
В статье рассматриваются наиболее общие тенденции в историографии китайской экономической реформы, а также наиболее характерные взгляды на реформы в КНР.
Китайское общество вступало в последнее десятилетие XX века, уже достигнув определенных успехов по пути рыночных реформ: село было поставлено на «рыночные рельсы», проведена так называемая «малая индустриализация», в результате которой был сформирован значительный частный сектор малого и среднего промышленного бизнеса. На китайскую экономику обратили внимание зарубежные инвесторы (до 25 миллиардов долларов ежегодных инвестиций). Успехи КНР явились самым веским аргументом в пользу стратегии градуализма.
Вкратце, стратегия градуализма предусматривала, во-первых, формирование «двухуровневой» экономики, когда параллельно с коммерциализацией госсектора формируется частный сектор, подчиняю-
щийся всем законам рыночного предпринимательства. Во-вторых, само рыночное пространство формируется постепенно, путем поэтапного реформирования экономики. Рыночная трансформация в КНР началась с экономических реформ на селе в конце 70-х -первой половине 80-х годов. Затем последовала «малая индустриализация», реформы госсектора и финансовой сферы. Что же касается внешнеторговых отношений, то их либерализация практически не коснулась. Правительство КНР по-прежнему проводит жесткую протекционистскую политику, субсидирует экспорт, ставит барьеры на пути импорта.
Однако, несмотря на очевидные успехи китайских реформ, единства точек зрения, в первую очередь, в вопросе о приемлемости китайского опыта реформирования в других странах с переходной экономикой, не наблюдается.
В целом в историографии китайской реформы можно выделить три периода. Впрочем, четкие границы периодизации отсутствуют, поскольку правильно было бы говорить о тех или иных тенденциях.
1. Вторая половина 80-х - начало 90-х годов. Тогда еще в советской науке интерес к строительству «социализма с китайской спецификой» непосредственно связан с горбачевской перестройкой - своего рода советского варианта реформаторско-эволюционного
развития общества в рамках социалистической системы [1,2].
2. Начало - середина 90-х годов. С по-литэкономической точки зрения интерес к китайскому опыту реформирования связан с проблемой выбора стратегии перехода к рынку. Катализатором интереса к «китайскому опыту» выступили гайдаровские реформы. Тогда в научной печати и СМИ разворачиваются дискуссии между сторонниками и противниками радикальных реформ.
Первая позиция, пожалуй, наиболее последовательно отстаивается автором радикальных экономических реформ в России Е. Гайдаром. Так, в одной из своих статей, посвященных проблемам рыночной трансформации, Гайдар настаивает на том, что господствовавшая в середине 80-х годов в работах по анализу экономических реформ в социалистических странах идея о «высокой степени управляемости процесса трансформации социалистической экономики в рыночную... оказалась иллюзией», в силу того, что «коренные преобразования осуществляют или пытаются осуществлять институционально слабые правительства» [3].
Однако не менее весомой и по именам, и по аргументации является позиция противников монетарно-либеральной концепции реформирования. Так, видный российский экономист Л. Абалкин, анализируя результаты нового, «шокотерапевтического» этапа экономической реформы в России, выступает с резкой критикой избранной стратегии, оценивая ее не иначе как «научный и политический экстремизм». Главное последствие радикализма в преобразованиях, по мнению автора, заключается как раз в потере управляемости экономики, в результате чего «разрушительные тенденции приобретают такие масштабы и глубину, которые могут сделать их необратимыми» [4].
Альтернативная проводимому курсу стратегия социально-экономических преобразований в России, разработанная Отделением Экономики РАН, предполагала перенос центра тяжести экономической политики с либерализации на стимулирование производства, деловой и инвестиционной активности. «Вместе с тем, - отмечает Абалкин, - большинство названных мер противоречит задачам финансовой стабилизации, а без этого рассчитывать на успех нельзя. Возникает серьезное, вполне реальное противоречие. Выход из него видится в селективной избирательной
поддержке социально-приоритетных производств при сохранении достаточно жесткой денежно-финансовой политики» [4, с. 8].
Данную концепцию реформ можно классифицировать как синтез «шокового» и «граду алистского» подходов, поскольку в ней в качестве приоритетов рассматривается формирование промышленной политики вкупе с финансовой стабилизацией экономики.
Поскольку дальнейшее проведение либеральных реформ сопровождалось углублением кризиса национального хозяйства и обострением социальных проблем, то, вполне естественно, что многие ученые-обществоведы обращаются в китайскому опыту [5, 6].
3. С середины 90-х годов спектр точек зрения на реформы в КНР становится богаче, они выходят за рамки дилеммы «шокотерапия - градуализм», что, главным образом, связано с определенным обобщением опыта развития отдельных стран с переходной экономикой [7, 8].
Что касается проблемы применимости «китайского опыта» в российской практике реформирования, здесь можно выделить два основных теоретико-методологических подхода, которые условно можно определить как социокультурный и социально-экономический.
Первый из них строится на категориальной диаде Запад-Восток. В рамках данного подхода возможно проведение множества исторических параллелей между Китаем и Россией как странами нерыночно-тоталитар-ного типа развития.
В частности, В. Гельбрасом используется понятие «культурно-исторические доминанты развития» - «заданные прошлым направления и одновременно ограничители исторического движения». Отмечая однотипность культурно-исторических доминант развития Китая и России, Гельбрас указывает на невозможность произвольной трансформации общества, так как выбор стратегии реформирования исторически предопределен [9].
В рамках второго подхода возможность применения «китайского опыта» уже не представляется столь очевидной. Данный подход основан на противопоставлении индустриально развитого Севера и развивающегося Юга. Он требует оценки уровня социально-экономического развития стран с переходной экономикой как важного (если не определяющего) фактора трансформации
обществ. Для историографии 2-ой половины 90-х годов характерен именно этот подход.
Важное место в теории переходной экономики занимает анализ «стартовых условий» реформ. Так, А. Воскресенский считает, что поскольку «точки отсчета» реформ в России и Китае различны, то «напрашивается сравнение реформ в России не с азиатским опытом, а с реформами в восточно-европейских странах, где последствия реформ были в целом одинаковыми», и что «ни «механически», ни «творчески» перенести «китайский опыт» в Россию сегодня нельзя, поскольку Россия давно прошла этот путь» [10].
Венгерский экономист Л. Чаба считает, что «органическая эволюция» социализма в КНР есть «следствие не столько политического выбора, сколько иных стартовых условий китайских реформ» [11].
Предпринимаются попытки и количественного анализа переходных процессов. Так,
В. Попов дает количественную оценку влияния на результаты рыночного перехода различных факторов. Автор приходит к выводу, что три фактора - глубина диспропорций экономической структуры и уровень развития страны накануне реформ, а также вовлеченность в военные конфликты - объясняют 63 процента вариаций в динамике производства стран с переходной экономикой [12]. Все приведенные здесь точки зрения объединяет то, что они как раз основаны на противопоставлении российского пореформенного общества, как урбанизированного, индустриально развитого, со значительно милитаризованной экономикой и с развитой системой социальной защиты существенно более отсталому по уровню своего развития китайскому обществу.
Действительно, в России с ее крайне разбалансированным народным хозяйством центральным является вопрос структурной перестройки, которая по практике развитых стран мира неизбежно связана с определенным спадом производства и нарастанием конфликта интересов. Перед Китаем же с его примитивной экономикой стояла задача не ломать и перестраивать, а строить, поэтому КНР, как стране «второго эшелона» развития, была предоставлена историческая возможность воспользоваться так называемым «преимуществом отсталости».
В связи с этим нельзя обойти вниманием и принципиально новую гипотезу, согласно которой в тех условиях, в которых стартова-
ли реформы в КНР, «выгоды рынка сказались бы сразу при любом варианте реформ» [12, с. 60].
Другой центральной темой научных исследований 2-ой половины 90-х годов явилась проблема качества политики реформирования, которая рассматривается главным образом в рамках институционализма. Теория институционализма в последние несколько лет получила должное внимание и применение в анализе переходных процессов в российской экономике, выступая серьезной альтернативой либеральной концепции.
Интегральным выражением данного направления исследования переходной экономики является вывод о том, что без эффективных институтов ни одна экономическая модель - плановая, рыночная, либеральная, нелиберальная не работает, поэтому дискуссии об оптимальном сочетании государственного регулирования и рынка носят чисто академический характер [12, с. 64].
Действительно, сравнение событий в РФ и КНР именно с точки зрения институционального развития позволяет лучше понять механизм провала реформ в нашей стране.
Данное утверждение можно проиллюстрировать на примере правового обеспечения инвестиционного процесса. О важности обеспечения процесса реформ инвестициями говорят везде и много. Потребности российской экономики в инвестициях оцениваются астрономической цифрой в 2 триллиона долларов [13]. В Новой правительственной программе стимулирования отечественных и иностранных инвестиций (1995) отмечалось, что формирование соответствующей мировому уровню и требованиям социально-экономического развития страны правовой инфраструктуры неоправданно затягивается. Программой, в частности, предполагалось увеличение в перспективе доли РФ в мировом объеме прямых зарубежных инвестиций с 1 до 10 процентов [14]. В качестве примера эффективной системы правового регулирования инвестиционной деятельности называлась КНР. Действительно, признание китайским руководством ключевой роли иностранных инвестиций в экономическом развитии КНР в относительно короткий срок было обеспечено соответственной правовой инфраструктурой. В результате на конец 1995 года общая величина иностранных инвестиций в экономику КНР превысила 110 миллиардов долларов. Для сравнения: этот
показатель по России составлял на тот период всего 6 миллиардов долларов [15], и это при том, что самой стратегией радикальных реформ предусматривался скорейший и крупномасштабный приток иностранных инвестиций. Однако и после 1995 года инвестиционное законодательство в РФ формировалось медленно и противоречиво. В частности, сказанное касается таких базовых законов, регулирующих инвестиционную деятельность, как Законы «Об инвестиционной деятельности», «Об иностранных инвестициях» (изменения и дополнения), «О соглашениях и разделе продукции», «О свободных экономических зонах», «О лизинге» и другие.
Таким образом, секрет успеха китайской реформы заключается не в последнюю очередь в отношении китайских реформаторов к тем ее аспектам, которые в России по-прежнему остаются на втором плане, а именно: формирование институционально-право-вой базы, а также социальная и идеологическая поддержка. В этом направлении и следует искать актуальную для сегодняшней России составляющую «китайского опыта».
1. Гельбрас В. КНР на путях реформ: теория и практика экономической реформы. М., 1989.
2. Гельбрас В. Экономическая реформа в КНР: очерки, наблюдения, размышления. М., 1990.
3. Гайдар Е. Логика реформ // Вопросы экономики. 1993. №2. С. 12.
4. Абалкин Л. Размышления о стратегии и тактике экономической реформы // Вопросы экономики. 1993. № 2. С. 6.
5. Пивоварова Э. Социалистическая рыночная экономика. Некоторые вопросы теоретического и практического поиска в КНР. М., 1994.
6. Ганшин Г., Жигулева В. Китай устремляется в XXI век // Свободная мысль. 1996. № 5.
7. Бузгалин А., Колганов А. Либерализация versus модернизация (сравнительный анализ переходных экономических систем) // Вопросы экономики. 1997. № 8.
8. Фишер С., Сахаи Р., Вег К.А. Стабилизация и рост в переходных экономиках: первые уроки // Вопросы экономики. 1997. № 5.
9. Гельбрас В. Реформа в КНР: проблема оценки итогов // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 7. С. 19-20.
10. Воскресенский А. Ветер с Запада или ветер с Востока // Свободная мысль. 1996. № 10. С. 92.
11. Чаба Л. Политико-экономические основы стратегии реформ: сравнение опыта Китая и стран Центральной и Восточной Европы // Вопросы экономики. 1995. № 12. С. 46.
12. Попов В. Динамика производства при переходе к рынку: влияние объективных условий и экономической политики // Вопросы экономики. 1998. № 7. С. 61.
13. Инвестиционный климат в России (доклад экспертного института) // Вопросы экономики. 1999. № 12. С. 5.
14. Мухетдинова Н. К оценке новой правительственной программы стимулирования отечественных и иностранных инвестиций // Российский экономический журнал. 1995. № 10. С. 14.
15. Симония Н. Уроки китайских и южнокорейских реформ // Свободная мысль. 1996. № 9.
С. 37.
